Текст книги "Сказ Про Иванушку-Дурачка. Закомуришка тридцатая (СИ)"
Автор книги: Андрей Русавин
Жанр:
Сказки
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 4 страниц)
– И-го-го-с!
– Да-с! Ну и що-с, Го-го-гоша-с?
– И-го-го-с! И-го-го-с!
– Що-с, що-с! Сдается мне, що они полагают, будто в России каждый баран-с имеет кошелек-с! Бывают же на Руси такие олухи, которые требуют от тебя больше, чем ты можешь дать! Сдается мне, що эти простые портные полагают, будто баран в России больше, чем баран!
– И-го-го! И-го-го! И-го-го!
– Кто, баран?
– И-го-го! И-го-го!
– Да, баран, однозначно!
– И-го-го!
– Кто, портные?
– И-го-го! И-го-го!
– Да, портные, двождызначно!
– И-го-го! И-го-го! И-го-го!
– Они що, такие простые?
– И-го-го! И-го-го!
– Да, такие простые!
– И-го-го-о-о!
– Эй, баран! Кошелек или жизть! – орут портные и ко мне подкрадываются, прячась за спинами друг дружки.
– И-го-го! И-го-го! И-го-го!
– Шиш, муха, не развереди у́ха!* – горла́ю* всем. – Постойте, портные из Вороватова – Сазон да Кирила! А вот отгадайте сперва загадку! На горе-горище лежит голенище: в том голенище деготь, ле́готь* и смерть недалече!* Что – сие?
– И-го-го! И-го-го! И-го-го!
Портные из Вороватова встали как вкопанные, сдвинули шапки на лбы, зачесали в затылках.
– И-го-го!
– Почем знать, чего не знаешь! – гундосит Сазон.
– И-го-го! И-го-го!
– Много знать – мало спать! – дроботи́т* Кирила.
– И-го-го! И-го-го!
– Кто что знает, тем и хлеб добывает! – возражаю.
– И-го-го!
– Полно тебе зна́хариться! – бараба́рят* обо́е, подпрыгивая. – Эй, баран! Кошелек или жизть!
– И-го-го! И-го-го! И-го-го!
– Шиш, муха, не развереди уха! – гамлю. – Постойте, портные из Вороватова – Сазон да Кирила! А вот отгадайте ещежды загадку! Летит птица тонка, перья красны да желты, по конец ее человечья смерть!* Что – сие?
– И-го-го! И-го-го! И-го-го!
Портные из Вороватова встали как вкопанные, сдвинули шапки на затылки, зачесали во лбах.
– Х-х-ха! Об энтом знать не знаю! – ботви́т* Сазон.
– И-го-го!
– Много знать – скоро состариться! – кы́рхает* Кирила.
– И-го-го!
– Кто чьто знает, тем и честь добывает! – прекоре́чу*.
– Полно тебе знахариться! – бру́здят* обадва, подпрыгивая. – Эй, баран! Кошелек или жизть!
– И-го-го! И-го-го! И-го-го!
– Шиш, муха, не развереди уха! Постойте, портные из Вороватова – Сазон да Кирила! – гу́мблю*. – А вот отгадайте вдруго́мя* загадку! Летела тетеря вечером, не теперя, упала в лебеду – и теперь не найду!* Что – сие?
– И-го-го! И-го-го! И-го-го!
Портные из Вороватова встали как вкопанные, сдвинули шапки набекрень, зачесали в ушах и за ушами.
– Знать не знаю, ведать не ведаю! – баку́лит* Сазон.
– И-го-го! И-го-го!
– Чего не знаешь, того и знать не хочется! – кырши́т* Кирила.
– И-го-го! И-го-го!
– Кто чьто знает, тем и жизть себе добывает! – протире́чу*.
– И-го-го!
– Полно тебе знахариться! – тарантя́т о́бое, подпрыгивая. – Эй, баран! Кошелек или жизть!
– И-го-го! И-го-го! И-го-го!
– Шиш, муха, не развереди уха! – ве́ствую*. – Ну, как знаете, сударики! Впредь не обессудьте: поделом татям му́ки!
– И-го-го!
Тут я сымаю со своего могутного плеча Оружжо Сухой Мартын да и прихвастываю:
– А вот у меня пукалка!
– И-го-го! И-го-го!
– Слышь-ка, Кирила, дока на доку напал! Глянь-ка, у энтого барана – ружжо! – мя́мкает* портной Сазон портному Кириле.
– И-го-го! И-го-го!
– Баран с ружжом – уже не баран! – алалы́кает* портной Кирила портному Сазону.
– И-го-го! И-го-го! И-го-го!
– Не баран?
– И-го-го!
– Не баран, однозначно!
– И-го-го! И-го-го!
– А кто ж тогда он, ежели не баран? – мямкает Сазон.
– И-го-го! И-го-го!
– Баран с ружжом – уже не баран, а Иван! Понял, чудила? – алалыкает Кирила.
– И-го-го! И-го-го! И-го-го!
– Иван?
– И-го-го!
– Да, Иван, однозначно!
– И-го-го! И-го-го!
– Иван – точно он? – мямкает Сазон.
– И-го-го! И-го-го!
– Он, точно он! И даже не Иван!
– И-го-го! И-го-го!
– А кто ж тогда он? – мямкает Сазон. – Невжо́* – Селифан? Алибо энтот – как его? – Фигмалион?!
– И-го-го-о-о!
– Он – Иван Иваныч! Понял, чудила? – алалыкает Кирила.
– И-го-го! И-го-го! И-го-го!
– Иван Иваныч? Не баран бараныч?
– И-го-го!
– Иван Иваныч! Не баран бараныч!
– И-го-го! И-го-го! И-го-го!
– А кто ж тогда он, ежели не баран бараныч? – мямкает Сазон. – Невжо Селифан Селифаныч? Алибо энтот – как его? – Фигмалион?!
– И-го-го!
– Он – барон!
– И-и-и-го-го!
– Кто, он? Барон?
– И-го-го! И-го-го!
– Да, барон, однозначно!
– И-го-го! И-го-го!
– А как его звать-титуловать, энтого барона?
– И-го-го! И-го-го! И-го-го!
– Полностью звать-титуловать?
– И-го-го! И-го-го!
– Разумеется!
– И-го-го-о-о!
– А полностью звать-титуловать Ивана: барон де Баран, Иван Иваныч! Запомнил?
– И-го-го! И-го-го!
– Постараюсь зазубрить: барон де Баран, Иван Иваныч, баран де Барон, Иван Ивоныч, баран де Баран, Ивон Ивоныч!
– И-го-го! И-го-го! И-го-го!
– Ну чьто, каково ружьеце? – глаго́лую.
– И-го-го!
– Це – знатная физио... фудзио... фудзи... фузея! – изрек Сазон.
– А ты, Ивон Ивоныч, знатный физио... фузио... фидзио... фудзио... фудзилёр, однозначно! – изрек Кирила.
– Да, – говорю, – я такой, многозначно!
– И-го-го-о-о!
– Неправда! – кипит от возмущения мой Внутренний Голос – а он всем правдоискателям в кумиры годится. – Он совсем не такой, курица-помада!
– И-го-го! И-го-го!
– А что, баран де Барон, Ивон Ивоныч, хорошо ли твое ружье бьет? – вежливенько так интересуется Сазон.
– Хорошо бьет ружье: с полки упало – семь горшков разбило!
– И-го-го! И-го-го! И-го-го!
– Да оно, Иван Иваныч, поди, не заряжено! – тарару́сит* Кирила.
– И-го-го! И-го-го!
Хотел было я согласиться, не спорить, да кстати вспомнил четвертый наказ целовальника. Талды я и молвлю:
– На грех и незаряженное выпалит!
– И-го-го! И-го-го! И-го-го!
Портные посовещались меж собою да и зю́кают* хором:
– Барон, а барон! Дай твое замечательное ружье подержать, дабы вблизи полюбоваться!
Хотел было я дать портным свое замечательное ружье подержать, вблизи полюбоваться, да кстати вспомнил седьмой наказ целовальника. Талды я им рецяю:
– Ружья́, жены и собаки на подержание не дают!
– И-го-го! И-го-го! И-го-го!
– А что, баран де Барон, Ивон Ивоныч, ружьеце-то твое – какой системы? – наиучтивейше любопытствует Сазон.
– И-го-го-о-о!
– Ружьеце-то мое – славнецкое, важнецкое, молодецкое, не стрелецкое, а детское! – отвечаю я гордо. – А имя ему – Оружжо Сухой Мартын!
– И-го-го! И-го-го! И-го-го!
Тововонадни портные с энтузиазизмом посовещались между собою да и сдерзословили:
– На прохожего и дубина ружье! Бо сказано: не сотвори себе кумира! – и энергично, но о-о-очень осторожно, прячась за спинами друг у дружки, пошли на меня с дубинами!
– И-го-го! И-го-го! И-го-го!
А я их щуня́ю*:
– Слюхай, штё я табе скажу, Сазон! На то два уха, штёб больше слюхать! Слюхай, штё я табе скажу, Кирила! На то и ухо, штёб штё-то слюхать! Не будь становщико́в* да поноро́вщиков*, не будет и воров! Ну, друже ты мой, Оружжо Сухой Мартын, скажи ласковое слово: ласковое слово пуще дубины!
– И-го-го! И-го-го! И-го-го!
Прицелился я в портных поверх их дубовых голов и выпалил из ружжа: пиф-паф! На одном портном шапка загорелась, у другого – бороду снесло! Засмердело жареной бараниной и паленой шерстью.
Аз мгновенно зарядил ружье сызнова и держу его наизготовку. А сам, понимаешь, гляжу на Сазона: скоробило портного Сазона вдоль и поперек.
– Ой-ёй-ёй! А-а-апчхи! – проверезжал портной Сазон, хватаясь за горящую шапку. – Без вины виноват! Не говоря худого слова, да по шапке! Дали портному Сазошке Корносому по шапке ни за что, ни про что! Ныне иваны на большой дороге напрасливы: к ним портной с иглою, а они его – сразу по шапке! Ну ничего, черепком напьюсь, дубинкой отобьюсь!
– И-го-го! И-го-го! А-а-апчхи!
Гляжу на Кирилу: скоробило портного Кирилу поперек и вдоль.
– Ой-ёй-ёй! – пролепетал портной Кирила, хватаясь за обритый подбородок. – А-а-апчхи! Без вины виноват! Не говоря худого слова, да в рожу! Дали портному Киришке Ухатому по бородишке ни за что, ни про что! Ныне иваны на большой дороге напрасливы: к ним портной с иглою, а они его – сразу в рожу! Ну ничего, черепком напьюсь, осло́пом* отобьюсь!
– И-го-го! И-го-го!
– Сазошка, ёшкина кошка!
– Шо?
– На воре шапка горит! – проглаго́ловал я Сазону.
– И-го-го!
– Киришка!
– Що?
– Не отсохни голова, вырастет и бородишка, ёшкина кошка! – примолвил я Киришке.
– И-го-го!
– Ну що, будете ощо воровать? – изговорил я обоим.
– И-го-го! И-го-го!
– На вора с поклепом! – возопил Сазон.
– И-го-го! И-го-го!
– Для чего не воровать, коли некому унять? – схиза́л* Кирила.
– И-го-го! И-го-го!
– Ой ли? А острог? Острог вору неизменный друг, какой восторг! А еще лучше виселица: народ толпится, вор матерится, душа веселится! Ворюге виселица – неизменная подруга!
– И-го-го! И-го-го!
– Ха! – рассмеялись портные мне в лицо. – Темнота! Ну рассмешил, дела не знаешь! Грошовому вору – батог да острог, алтынного вора вешают, полтинного – чествуют! Мелкое воровство – воровство; крупное воровство – уже не воровство, а макроэкономика!
– И-го-го! И-го-го! И-го-го!
– А вы – воры какие: алтынные али полтинные? Али, мабудь, грошовые, ёшкина кошка?
– И-го-го!
– Я, – самозабвенно гундосит Сазон, – по большим дорогам попортняжничаю, сколочу первоначальный капиталец. С тем капитальцем купчиной стану, ух, ало-пунцово-малиновый кафтан нацеплю! Ведь кафтан в России – больше, чем кафтан, в особенности ежели он – ало-пунцово-малиновый! И вот благодаря ало-пунцово-малиновому кафтану макроэкономикой займусь, в миллионщики выйду! Новый нос себе вставлю – протез из чистого золота! Летом буду жить в летнем дворце, а зимой – в Зимнем! Станут меня безмильонные иваны прозывать: Сазошка-миллионщик. А я им, безмильонным иванам, буду указывать: «А ну, ниц, ниц пред Сазошкой-миллионщиком!» И сапогом – в морды, в морды!
– И-го-го! И-го-го!
– А я, – самодовольно дриве́ет* Кирила, – по большим дорогам иглой пошью, сколочу первоначальный капиталище. С тем капиталищем в купчины подамся, багряно-пурпурно-малиновый кафтан напялю! Ведь кафтан в России – больше, чем кафтан, в особенности ежели он – багряно-пурпурно-малиновый! И вот благодаря багряно-пурпурно-малиновому кафтану макроэкономикой заниматься стану, в миллионщики выйду! Новым ухом обзаведусь – протезом из чистого золота! Летом буду жить в Зимнем дворце, а зимой – в летнем! И дадут мне безденьжищные иваны прозвание: Киришка-миллионщик! А я им, безденьжищным иванам, укажу их место: «А ну, на колени, на колени пред Киришкой-миллионщиком!» И сапогом – в рожи, в рожи!
– И-го-го! И-го-го!
Тут вдруг Сазошка Корносый в возбуждение пришел да как заверещит:
– А ну, Иван, ниц, ниц пред Сазошкой-миллионщиком! – и полез на меня, купчина, с дубиною, прячась за спину Киришки Ухатого!
– И-го-го! И-го-го!
И тут вдруг Киришка Ухатый перевозбудился да как запищит:
– А ну, Ивашка, на колени, на колени пред Киришкой-миллионщиком! – и попер на меня, купчина, с ослопи́ной*, прячась за спину Сазошки Корносого!
– И-го-го! И-го-го!
– Ну, господа портные, – воркую им, – ослоп не Господь, а ослопина не судьбина! Что ворам с рук сходит, за то воришек бьют! Гой, друже ты мой, Оружжо Сухой Мартын, скажи еще ласковое слово: ласковое слово пуще дубины!
– И-го-го! И-го-го! И-го-го!
И дождались портные ласкового слова от Оружжа Сухого Мартына! Прицелился я в портных поверх их мякинных голов и выпалил из ружья: пиф-паф! У одного портного бороду снесло, на другом портном – шапка загорелась! Зафуняло паленой шерстью и жареной бараниной.
– И-го-го! А-а-апчхи!
Аз, понимаешь, гляжу на Сазона: скоробило Сазона вдоль и поперек.
– Ой-ёй-ёй! – запричитал портной Сазон, хватаясь за обритый подбородок. – А-а-апчхи! Без вины виноват! Не говоря худого слова, да в рожу! Дали портному Сазошке Корносому по бородёшке ни за что, ни про что! Ныне иваны на большой дороге напрасливы: к ним портной с иглою, а они его – сразу в рожу! Ну ничего, черепком напьюсь, дубинкой отобьюсь!
– И-го-го! И-го-го!
Гляжу на Кирилу: скоробило портного Кирилу поперек и вдоль.
– Ой-ёй-ёй! А-а-апчхи! – захныкал портной Кирила, хватаясь за горящую шапку. – Без вины виноват! Не говоря худого слова, да по шапке! Дали портному Киришке Ухатому по шапке ни за что, ни про что! Ныне иваны на большой дороге напрасливы: к ним портной с иглою, а они его – сразу по шапке! Ну ничего, черепком напьюсь, ослопом отобьюсь!
– И-го-го! И-го-го!
– Ну що, господа портные? – гры́маю*. – Довольно ль вам ласкового слова от Оружжа Сухого Мартына, аль вдругорядь ласкового слова дожидаться будете? Ежели дожидаться будете, подождите: сейчас я ружье перезаряжу, ёшкина кошка!
– И-го-го!
– О небеса! – завопил Сазон.
– О небеса! – завопил Кирила.
– Шо – небеса? – внезапно проснувшись, чертовски заинтересовался мой Внутренний Болтунуттер. – Интересуетесь, почему они такие мутно-перламутровые?
– Шо – небеса? – заинтересовался аз. – А почему они такие мурло-перламутновые, понимаешь?
– И-го-го, и-го-го? – заинтересовался Пегас.
– О небеса, – завопил Сазон, – сделайте так, щобы... щобы...
– И-го-го?
– Щобы, щобы, – завопил Кирила, – щобы Иван не смог зарядить оружжо!
– Ха-ха-ха-ха-ха! – рассмеялся мой голосистый Внутренний Хорохорист – а он всем юмористам в кумиры годится.
– Ха-ха-ха-ха-ха! – рассмеялся я.
– И-го-го-го-го-го-го! – заржал Пегас.
Тута портные в сердцах зашвырнули дубины прямо в сизогривую тучу, висевшую над головами. Из тучи повалили хлопья сивого-сивого снега, густо-густо.
– И-го-го-го-го!
Достал аз из пулеметной ленты два патрона, чтобы ружье зарядить, да своевременно сообразил: где уж теперь в стволы порох засыпать, больше снега засыплешь, чем пороха.
Тут я, недолго думая, повесил ружье на плече, достал пращу и зарядил ее двумя патронами.
– О небеса! – завопил Сазон.
– О небеса! – завопил Кирила.
– О небеса! – прошептал мой Внутренний Голосург – а он всем небесам в демиурги годится.
– О, и-го-го-го-го-о-о! – заржал Пегас.
– Шо – небеса? – заинтересовался аз. – Почему они такие мурло-перламутновые, понимаешь?
Все дружно поглядели на небеса.
– И-го-го-о-о!
А там из-за сизогривой тучи выглянули Смерть да пень и заорали, размахивая светящейся косою да колыхающимися корешками:
– Кирюшка! Сазошка!
– Що?
– Що?
– Що, що! Миляги, идите скорее к нам! И Ивана с собой непременно прихватите! С его Внутренним Голосом! А также с Пегасом! С нетерпением ждем неминуемой встречи!
– И-го-го! И-го-го!
– Що вы! Нам некогда, симпатяги! – прошептали Сазон и Кирила и аз и мой Внутренний Голосяга с ними вместе. – Впереди много всяческих дел!
– И-го-го! И-го-го! И-го-го!
– У-у-у, противные вы деляги!
– И-го-го! И-го-го!
Но больше не промолвили портные ни единого слова и бросились, понимаешь, как по команде тикать по сугробам! Хотел я за портными броситься в погонку, шобы догнать и попытаться убедить, шо они не так меня поняли и шо надо жить в дружбе, щобы на небеса не попасть, где нас с нетерпением ждут. Однако же аз, понимаешь, не смог разорваться: ведь портные потикали в противоположные стороны. Так я и остался на месте, подпрыгивая то на одной, то на другой ножке, а также пращу над головою вращая!
Туто мой Внутренний Бормот – а его сам сатана пестовал – подает свой бормот:
– Иван!
– Шо?
– Мне кажется, аз др-р-р... пр-р-р... продрог, однозначно!
– И-и-и-го-го!
– Ну и шо, Го-го-гоша?
– Шо, шо! Мне кажется, шо ты пр-р-р... др-р-р... продрог то́жде*!
– И-го-го! И-го-го!
– Кто, я?
– Да, ты, Ваня!
– Др-р-р... пр-р-р... продрог?
– Да, пр-р-р... др-р-р... продрог, однозначно!
– Сильно др-р-р... др-р-р... продрог?
– Сильно, пр-р-р... пр-р-р!..
– В самом деле?
– Да, в самом деле!
– Ты в этом убежден, Гоша?
– Абсюлютно убежден!
– В чем именно?
– В том, что ты дюже др-р-р... пр-р-р... продрог, Иван!
– И-го-го!
– Разве? Г-хм! Да, аз пр-р-р... др-р-р... продрог! Ну и шо, Гоша?
– Шо, шо! Мне кажется, надо др-р-р... пр-р-р... принимать меры, шобы согреться!
– И-го-го! И-го-го! И-го-го!
– А-а-а! Сейчас я пр-р-р... др-р-р... повращаю пращу да попрыгаю – и согреемся!
– Тьфу! Иван!
– Шо?
– Мне кажется, твое решение – полумера!
– И-го-го! И-го-го! И-го-го!
– Мне так не кажется, Го-го-го-гоша!
– Почему, Ваня?
– Потому що я в этом уверен, пр-р-р... пр-р-р!..
– Ну так прими не пр-р-р... мр-р-р... полумеру, а полноценные меры!
– И-го-го! И-го-го! И-го-го!
– Это какие ж?
– А вот видишь три кучи одёжи?
– Ван, ту, фри! Уно, дуэ, трэ! Раз, два, три! Вижу, вижу, ёшкина кошка!
– И-и-и-го-го-о-о!
– Возьми для нас чьто-нибудь теплое, Ива!
– Да ведь это чужое, Го-гоша!
– И-го-го! И-го-го!
– Чье именно, Иван?
– Сазошкино да Кирюшкино, ёшкина кошка!
– Да ведь они это др-р-р... бр-р-р... добро бросили и ж-ж-ж... бж-ж-ж... убежали!
– Значит, это др-р-р... др-р-р... добро бесхозное, Гоша?
– Да! До тех пор, пока кто-нибудь его-го не найдет, пр-р-р... пр-р-р!..
– А-а-а! Я понял, понял!
– И-го-го! И-го-го!
– Шо же ты понял, понятливый Иоанн?
– Я понял, ёшкина кошка: надо кого-нибудь подождать, кто это др-р-р... бр-р-р... добро найдет, однозначно!
– И-го-го! И-го-го! И-го-го!
– Зачем?
– Шобы пр-р-р... пр-р-р... попросить у него немножко зимней одежды, невежда!
– И-го-го-о-о!
– Иван!
– Шо?
– Долго же тебе пр-р-р... др-р-р... придется ждать!
– И-го-го! И-го-го!
– Почему, Го-го-гоша?
– Сам подумай: ну кого можно дождаться в безлюдном, пр-р-р... др-р-р... дремучем лесу?
– Каких-нибудь людей!
– Энто безлюдный лес, однозначно.
– А они в лес пр-р-р... бр-р-р... проберутся – и он перестанет быть др-р-р... бр-р-р... безлюдным!
– Энто др-р-р... мр-р-р... дремучий лес, двождызначно.
– Ну и шо?
– Люди заблудятся и до нас с тобой не дойдут, понимаешь!
– И верно, ёшкина кошка! Я об этом как-то не подумал, Гошка! Так шо же делать?
– И-го-го? И-го-го? И-го-го!
– Шо, шо! Надобедь посмотреть на энто дело с тр-р-р... др-р-р... другой стороны!
– И-го-го-о-о!
– Это с какой же?
– А вот с какой! Положим, що всё энто пр-р-р... др-р-р... добро уже кто-то нашел!
– И-и-и-го-го-о-о!
– Кто же это?
– Догадайся!
– Не догадываюсь! Ну кто?
– Др-р-р... пр-р-р... подумай!
– Не пр-р-р... бр-р-р... др-р-р... думается! Ах, кто?
– Кто, кто! Ты!
– И-го-го-о-о!
– Кто, я?
– Да, ты, однозначно!
– И-го-го!
– И в самом деле! Го-гоша!
– Шо?
– Др-р-р... пр-р-р... бр-р-р... др-р-р!.. Я толькя шта ворох одёвы нашел! И еще, и еще! Ай, цвай, драй! Ван, ту, фри! Уно, дуэ, трэ! Ажно три вороха одёвы, Гошка!
– И-го-го! И-го-го!
– Ну и шо?
– Шо, шо! Можно теперь выбрать себе зимнюю одёву, ёшкина кошка!
– Ах, как хорошо!
– Но тольки др-р-р... пр-р-р... при одном условии, двождызначно!
– Пр-р-р... др-р-р... при каком, Ваня?
– Шо ты мне подскажешь, какую одёву выбрать, бр-р-р... бр-р-р!
– Хорошо!
– Ну вот и хорошо, Гоша!
– И-го-го! И-го-го! И-го-го!
Ну, я подпрыгивать да вращать пращу перестал, патроны из нее вынул да вставил назад в пулеметную ленту, а пращ сунул за пазуху. Засим с удовольствием выбрал себе по подсказочке Внутреннего Подсказочника валеночки черненькие, черную каракулевую шапку – пирожок и черную-пречерную епанчу, да еще чернейший вязаный шарфичек в придачу. Надел я всё это на себя поверх матросской формы, повесил ружье на плече, вскочил на лошадку и поехал себе по лесной дороге дальше.
Вот еду я, еду по дремучему лесу: день и ночь еду; славное оружжо – за спиною. Иногда прислушиваюсь, как ветер, по выражению поэта (мабудь – и Дельвига; нет, скорее – Плещеева), «звоном однотонным // Гудит-поет в стволы ружья». Епанчу постоянно одергиваю, шапку беспрерывно поправляю и бдительно высматриваю дичь. Пегаська-то мне и-го-го... и-го-го... и го-го-говорит:
– И-го-го! И-го-го! Ваньша!
– О-го-го! Пегаська заго-го... заго-го... заго-го-говорила! Пегасчик, тебе чего-го?
– И-го-го! И-го-го! А вот чего-го: у меня опять пиитический закидон! Мадригал, понимаешь, припомнила и предполагаю его-го огласить!
– Ш-ш-ши-и-иш-ш-ш, оглаш-ш-шенная! Не треба! – прошипел мой Внутренний Обшикатель. – Какая, понимаеш-ш-шь, дичь!
– Приступай к оглашению, оглашенная! – твердо изрек я. – Аз – го-голоден и ж-ж-жажду пищ-щ-щи: ежели не телесной, то хотя бы духовной!
– И-го-го! И-го-го! Тольки вот чего-го: я буду оглашать его-го нескольки превратно, хорошеньки порывшись в памяти. Ничего-го?
– О-го-го! Ничего! И чего, сочиненьица-то – твоего?
– И-го-го! И-го-го!
– Вот это о-го-го, Пегашища!
– Ма... ма... мадригал – порывшись? Мадрига... га... га... гал – превратно? Не треба! Ш-ш-ши-и-иш-ш-ш, оглаш-ш-шенная! – прошипел мой Внутренний Шикатель. – Какая, понимаеш-ш-шь, дичь!
– Приступай к оглашению, оглашенная! Швидче! – твердо изрек я. – Аз ого-голодал, ёшкина кошка!
– И-го-го! И-го-го! Ну так вот чего-го: «Но возвратимся же к герою. // Не стыдно ль заниматься нам // Так долго шапкой с епанчою, // Ивана поруча судьбам? // Свершив с портными бой жестокий, // Поехал он в дремучий лес; // Пред ним открылся путь широкий // При блеске утренних небес».
– Я же извещ-щ-щал, щ-щ-що не треба! – прошипел мой Внутривенный Извещ-щ-щатель. – Я же говорил, понимаеш-ш-шь: дичь!
– Ах, Пегашуля, премного благодарю! О, да! Да, да, да! Какая бесподобная, дивная ода, однозначно! – мягко изрек я. – А главное, какой тонкий, какой сочный реализьмышек, ёшкина кошка! Ах, энто как раз про меня и сей лес, всё чин чином! Кто сочинил? Жуковский?
Пегашечка надулась как мышь на крупу и прикусила язык, зато мой Внутренний Голосище – а он оплошавших, чертищ, на дух не переносит – презрительно прошипел:
– Ш-ш-ши-и-иш-ш-ш! Умный бы ты был, Ивашка, человек, – кабы не дурак! Значительно более подробное о поэзиях следует иметь представление! Лермонтова не расчухал, голова два уха! Ф-ф-фи-и-и!
Надувшаяся как мышь на крупу Пегашечка клацнула зубами и совершенно лишилась языка, зато я презрительно прошипел моему Унутреннему Голоску:
– Ну ёшкина кошка! Да цыц-ка ты, ня чуць ничога, ни гамани, Гошка!
Тута мой Внутренний Голосище – а он сатане в дядьки годится – возвышает свой голосище:
– Ш-ш-ши-и-иш-ш-ш! Умный бы ты был, Ивашка, человек, – кабы не дурак! Фиг с ней, с лошадкой и ее стишками, больше она их не продекламирует! Езжай, Иван, поживей по лесной дороге в чащу, всё дальше и дальше, ищи, понимаешь, дичь! И не вздумай сбалакать: «Ш-ш-ши-и-иш-ш-ш!»
Ну, я и еду: день и ночь, день и ночь, однозначно! Прислушиваюсь, как ветер, по выражению поэта (неужели – Надсона?), «звоном однотонным // Гудит-поет в стволы ружья»: «Ш-ш-ши-и-иш-ш-ш!» Еду я швидко по лесной дороге дальше да и бормочу себе под нос:
– Люди Иван, и я Иван: Иван в России – больше, чем Иван! Ну хватит всё о себе да о себе, надобедь молвить и о людях! А что люди? Люди – как люди! Люди Иван, и я Иван; люди в ружье – и я в ружье! Ружье дорогой товарищ! С ружьем ничего не бойсь: небось пронесет! Ружье всему делу голова! Русский человек без ружья не живет! Пиф-паф! Пиф-паф! Пиф-паф! Русский человек без пальбы не живет! Пальба – всему делу голова! Пиф-паф! Пиф-паф! Пиф-паф!
Туто мой Внутренний Голосина – а его сам сатана пестовал – возвышает, понимаешь, голосину:
– Ну вот, Иван! Умный бы ты был, Ивашка, человек, – кабы не дурак! Вишь, двых трудолюбивых портных обидел: без заработка оставил! А ведь портной в России – больше чем портной: он – надежа макроэкономики! Как тебе не стыдно, Иван!
А сам на ромашке гадает, лепестки рвет – и где он ее только зимой достал, ромашку-то? – да шепчет:
– Иван – баран! Иван – баран! Иван – баран!
– Отстань, не голцы, помолцы! – говорю я ему. – Я мысль из-за тебя потерял!
– Какую такую мысль?
А сам на ромашке гадает, лепестки рвет – и где он ее только зимой достал, ромашку-то? – да шепчет:
– Иван – барон! Иван – барон! Иван – барон!
– Отстань, не гукай, молцы, ни гугу! Я думу думаю!
– Какую такую думу?
А сам на ромашке гадает, лепестки рвет – и где он ее только зимой достал, ромашку-то? – да шепчет:
– Иван – баран… Барон – баран… Барон – баран…
– Отстань, не гами тут, разгамишь всех, уснуть не дашь! Я вывод делаю!
– Какой такой вывод?
А сам на ромашке гадает, лепестки рвет – и где он ее только зимой достал, ромашку-то? – да шепчет:
– Иван – баран… Иван – баран… Иван – баран…
– Слюхай, штё рецяю, Гоша! А вывод мой таков: Иван без ружья – баран, а с ружьем – Иван! И даже Иван Иваныч. И даже – подумать страшно! – Иван Иваныч, барон де Баран, однозначно!
Туто-с мой Внутренний Глаголос – а он сатане в дядьки годится – подает свой глаголос:
– Ну вот, Иван! Умный бы ты был, Ивашка, человек, – кабы не баран! Вишь, двых работящих портных обидел: ружьем, понимаешь, застращал! А ведь портной в России – больше чем портной: он – опора макроэкономики! Как тебе не стыдно, Иван!
А сам на ромашке гадает, лепестки рвет – и где он ее только зимой достал, ромашку-то? – да шепчет:
– Ружье – старье! Ружье – старье! Ружье – старье!
– Отстань, не голцы, помолцы! – говорю я ему. – Я мысль из-за тебя потерял!
– Какую такую мысль?
А сам на ромашке гадает, лепестки рвет – и где он ее только зимой достал, ромашку-то? – да шепчет:
– Старье – ружье! Старье – ружье! Старье – ружье!
– Отстань, не гукай, молцы, ни гугу! Я думу думаю!
– Какую такую думу?
А сам на ромашке гадает, лепестки рвет – и где он ее только зимой достал, ромашку-то? – да шепчет:
– Ружье – старье... Ружье – старье... Ружье – старье...
– Отстань, не гами тут, разгамишь всех, уснуть не дашь! Я вывод делаю!
– Какой такой вывод?
А сам на ромашке гадает, лепестки рвет – и где он ее только зимой достал, ромашку-то? – да шепчет:
– Старье – ружье... Старье – ружье... Старье – ружье...
– Слюхай, штё рецяю! А вывод мой таков: старье в России – больше, чем старье!
– Шо?
– Тьфу ты! Не так выразился! Слюхай, штё рецяю! А вывод мой таков: ружье в России – больше, чем ружье!
Тута мой Внутренний Глагол – а его сам сатана пестовал – подает свой глагол:
– Ну вот, Иван! Умный бы ты был, Ивашка, человек, – кабы не баран! Вишь, носишься со своим ружьем по полям, по лесам, как с писаной торбой! Лучше бы поэзией подзанялся! Ты же Лермонтова от Жуковского не можешь отличить! Эх ты, жертва яги! Яге! Эге! Как тебе не стыдно, Иван, ты же все последние международные олимпиады продул! По всем предметам!
А сам на ромашке гадает, лепестки рвет – и где он ее только зимой достал, ромашку-то? – да шепчет:
– Лермонтов – Жуковский! Лермонтов – Жуковский! Лермонтов – Жуковский!
Ну ни фига!
– Отстань, не голцы, помолцы! – говорю я ему. – Я мысль из-за тебя потерял!
– Какую такую мысль?
А сам на ромашке гадает, лепестки рвет – и где он ее только зимой достал, ромашку-то? – да шепчет:
– Жуковский – Лермонтов! Жуковский – Лермонтов! Жуковский – Лермонтов!
– Отстань, не гукай, молцы, ни гугу! Я думу думаю!
– Какую такую думу?
А сам на ромашке гадает, лепестки рвет – и где он ее только зимой достал, ромашку-то? – да шепчет:
– Лермонтов – Жуковский... Лермонтов – Жуковский... Лермонтов – Жуковский...
– Отстань, не гами тут, разгамишь всех, уснуть не дашь! Я вывод делаю!
– Какой такой вывод?
А сам на ромашке гадает, лепестки рвет – и где он ее только зимой достал, ромашку-то? – да шепчет:
– Жуковский – Лермонтов... Жуковский – Лермонтов... Жуковский – Лермонтов...
– Слюхай, штё рецяю, Гоша! А вывод мой таков: те стишки сочинил представитель реалисчического направления в хрестоматийной литературе...
– Лермонтов, Ваня? Жуковский, Ванёк?
– Тютчев, Гоша!
– И верно, Иван! Да ты, оказывается, подлинный знаток поэзии! Шарма-а-ан!
– Вестимо, шарма-а-ан!
– Ива-а-ан!
– Шо-о-о, Го-о-оша?
– Ну теперь-то ты, наконец, понял, що поэзия – это сладостный голос с небес, который снисходит на нашу грешную землю, дабы в горестной нашей жизти снабдить нас духовной пищей заоблачной сладости?
– Да-а-а! Но абсолютно реалисчический голос! – сказал аз, приложил ладони к ушам и уставил глаза в свинцовые небеса.
И аж обомомлел!
Там из-за ближайшего черногривого облака выглянули пнюшка и Смертяшка и завопили нам, помавая мерцающей косой да копошащимися корешками:
– Ваня-я-я! Го-о-оша! Пега-а-аша-а-а! Ну шо же вы, душки? Мы ж вас всех с нетерпением ждем, понимаешь! Наша встреча неотвратима! Эй, бегите ж, наконец, к на-а-ам!
Пегашка глаза выпучила, хотела заржать: «И-го-го!», но не смогла: язык-то откушен!
А мы с Гошкой дружно прошептали:
– Ах, нет, извините, нам некогда, душки: впереди еще множество всяческих дел, множествозначно!
– Ш-ш-шо-о-о? Ш-ш-шо-о-о? – завопили пнюшка да Смертяшка. – Не слыш-ш-шим! Ответьте иш-ш-шо-о-о!
– Ш-ш-ши-и-иш-ш-ш! Ш-ш-ши-и-иш-ш-ш! – дружно зашепетали мы с Гошей. – Пегаш-ш-ша! Скачи со всех ног! – и я ущипнул лошадку за хвост!
Ну, Пегашка тут ка-а-ак припустила! Ах, ветер так и загудел в стволы ружья, по выражению поэта. (Знаешь, кого именно? Естественно, Тютчева!)
Ах, что будет, то будет, что было, то было, а главное – энто была бы кобыла! Растак, перетак и разэдак! Ведь так?!
Высокоумные примечания
* Гло́кт – глоток.
* Талды́ – тогда.
* Реця́ть – речи́, говорить.
* Оби́жда – обида.
* Еще́жды – еще раз.
* Ешто́ – еще.
* Заде́р – задор.
* Не побив коллектива, не пить и пива! – Т. е. на мировой.
* Ergo bibamus! (Лат.) – Итак, выпьем!
* Ощо́ – еще.
* Опробова́ть – одобрить по испытании.
* А́либо – либо.
* Пе́жина – белое или светлое, крупное пятно по темной шерсти.
* Да цыц-ка ты, ня чуць ничога, ни гамани! – Молчи, ничего не слыхать.
* Бе́кать – блеять; мямлить.
* Помава́ть – помахивать, махать.
* При́торчень – болван.
* Тя́жель – тяжесть.
* Тяжеле́нь – тяжесть.
* Вое́же – дабы.
* Толды́ – тогда.
* Тово́вонадни – тогда.
* Сухой Мартын далеко плюет – ружье.
* Люди честные, поволжане – то бишь разбойники.
* Го́лцыть – громко говорить.
* Гундя́вить – гундосить.
* Гамани́ть – громко говорить (однокоренное слово – гам).
* База́нить – горланить.
* Вотла́ть – говорить мужиковато.
* Га́лчить – горланить.
* Гунда́сить – гундосить.
* Бахо́рить – гуторить.
* Гу́мбить – гуторить.
* Балентря́сить – рассказывать, балясничать.
* На́бида – обида.
* Жу́борить – говорить невнятно либо тихо.
* Барабо́шить – бормотать; говорить вздор.
* Корно́сый – курносый.
* Гу́ка́ть – говорить, гуторить.
* Га́мить – громко говорить.
* Ухатый – ушастый.
* Гугня́вить – гундосить.
* Шиш, муха, не развереди у́ха – то бишь поди прочь, не проси.
* Горла́ть – горланить.
* Ле́готь – легкость в прямом значении тяжести или веса.
* На горе-горище лежит голенище: в том голенище деготь, леготь и смерть недалече – ружье на плече.
* Дроботи́ть – говорить скороговоркою, таранти́ть.
* Бараба́рить – тараторить.
* Летит птица тонка, перья красны да желты, по конец ее человечья смерть – ружье, выстрел.
* Ботви́ть – бахвалиться.
* Кы́рхать – говорить шепотом.
* Прекоре́чить – прекословить, перечить.
* Бру́здить – брюзжать, ворчать.
* Гу́мблить – говорить.
* Вдруго́мя – вдругорядь.
* Летела тетеря вечером, не теперя, упала в лебеду – и теперь не найду – пуля.
* Баку́лить – говорить.
