Текст книги "Древний Рим"

Автор книги: Андрей Потрашков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 25 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

Похоронная процессия двигалась в известном порядке; участников ее расставлял и за соблюдением определенного строя следил один из служащих «похоронного бюро», «распорядитель», с помощью своих подручных – ликторов, облаченных в траурный наряд. Вдоль всей процессии шагали факельщики с факелами елового дерева и с восковыми свечами; во главе ее шли музыканты: флейтисты, трубачи и горнисты. За музыкантами следовали плакальщицы, которых также присылали либитинарии. Они «говорили и делали больше тех, кто скорбел от души», – замечает Гораций; обливались слезами, громко вопили, рвали на себе волосы. Песни, в которых они оплакивали умершего и восхваляли его, были или старинными, или специально подобранными для данного случая «стихами, задуманными, чтобы запечатлеть доблестные дела в людской памяти». В особых случаях такие песнопения распевали целые хоры: на похоронах Августа эти хоры состояли из сыновей и дочерей римской знати. За плакальщицами шли танцоры и мимы; Дионисий Галикарнасский рассказывает, что на похоронах знатных людей он видел хоры сатиров, исполнявших веселую сикинниду. Кто-либо из мимов представлял умершего, не брезгуя насмешками над покойным: на похоронах Веспасиана, который считался прижимистым скупцом, архимим Фавор, надев маску скончавшегося императора, представлял, по обычаю, покойного в его словах и действиях; громко спросив прокураторов, во что обошлись его похороны, и получив в ответ – «10 миллионов сестерций», он воскликнул: «Дайте мне сто тысяч и бросьте меня хоть в Тибр».

За этими шутами двигалась самая торжественная и серьезная часть всей процессии: предки умершего встречали члена своей семьи, сходящего в их подземную обитель. В каждом знатном доме хранились восковые маски предков, снятые с умершего в день кончины. Эти маски, снабженные подписью, в которой сообщалось имя умершего, его должности и подвиги, им совершенные, хранились в особых шкафах, стоявших обычно в «крыльях» атриума. В день похорон эти маски, а вернее, их дубликаты, надевали на себя люди, вероятно, тоже из числа прислужников либитинария. Облачившись в официальную одежду того лица, чья маска была надета, они садились на колесницы или шли пешком в сопровождении ликторов. Чем больше было число этих предков (преторов, консулов, цензоров, из которых многие были украшены инсигниями (знаками высшей власти) триумфаторов), тем роскошнее были похороны. Если умерший прославился военными подвигами, одерживал победы, завоевывал города и земли, то перед носилками, на которых стояло погребальное ложе, несли, как и в триумфальном шествии, картины с изображением его деяний, привезенной добычи покоренных народов и стран.

Носилки с ложем, на котором лежал умерший, в старину несли его ближайшие родственники, чаще всего сыновья. Обычай этот соблюдался в некоторых случаях и в более поздние времена: тело Цецилия Метелла Македонского несли четверо его сыновей: один – цензорий, другой – консуляр, третий – консул, четвертый, выбранный в консулы, но еще не вступивший в эту должность. Иногда носилки несли друзья умершего, очень часто его вольноотпущенники. За носилками шли родственники покойного в траурной черной одежде (женщины в императорское время – в белой) без всяких украшений и знаков своего ранга (сенаторы без туники с широкими пурпурными полосами, всадники без золотого кольца), мужчины, поникшие, с покрытой головой, женщины с распущенными волосами и обнаженной грудью, рабы, получившие по завещанию свободу и надевшие в знак освобождения войлочный колпак. Женщины шумно выражали свою скорбь: рвали на себе волосы, царапали щеки, били себя в грудь, разрывали одежду, громко выкрикивали имя умершего. Процессию дополняли зеваки, толпами сбегавшиеся на похороны.

При похоронах знатных и выдающихся лиц процессия направлялась не прямо к месту сожжения, а заворачивала на Форум, где останавливалась перед рострами. Покойника на его парадном ложе ставили или на временном помосте, или на ораторской трибуне; «предки» рассаживались вокруг на курульных сиденьях – богато украшенных креслах для высших должностных лиц. Тогда сын или ближайший родственник умершего всходил на трибуну и произносил похвальную речь, в которой говорил не только о заслугах умершего, но и обо всех славных деяниях его предков, собравшихся вокруг своего потомка; «начиная с самого старшего, рассказывает он об успехах и делах каждого». В этих восхвалениях не все было, конечно, чистой правдой; уже Цицерон писал, что они внесли в историю много лжи, того же мнения придерживался и Ливий.

Первая хвалебная речь, по словам Плутарха, была произнесена Попликолой над телом Брута. Но сообщение это вряд ли достоверно; первым словом, произнесенным в похвалу умершего, считается речь консула Фабуллина над прахом Цинцината и Квинта Фабия (480 год до н. э.). Этой чести удостаивались и женщины, в особенных, конечно, случаях. По свидетельству Цицерона, первой женщиной, которой выпала эта честь, была Попилия, мать Катулла.

После произнесения похвальной речи процессия в том же порядке двигалась дальше к месту сожжения или погребения, которое находилось обязательно за городскими стенами. Разрешение на похороны в городе, не только в Риме, но и в муниципиях, давалось редко, как особая честь и награда за выдающиеся заслуги. Общее кладбище существовало только для бедняков и рабов; люди со средствами приобретали для своих могил места за городом, преимущественно вдоль больших дорог, где царило наибольшее оживление, и здесь устраивали семейную усыпальницу. Место для погребального костра часто отводилось неподалеку от нее (в надписях оно неоднократно упоминается как место, находящееся возле могилы). Костер складывали преимущественно из смолистых, легко загорающихся дров и подбавляли туда смолу, тростник, хворост. Плиний рассказывает, как труп Марка Лепида, выброшенный силой огня с костра, сгорел на хворосте, лежавшем возле; подобрать покойника и положить его обратно на костер было невозможно: слишком жарок был огонь. Костер складывали в виде алтаря; у богатых людей он бывал очень высок, украшен коврами и тканями. Плиний говорит, что «костры разрисовывались»; очевидно, стенки костра раскрашивались в разные цвета. Вокруг втыкали ветви кипариса. Ложе с покойником ставили на костер и туда же клали вещи, которыми умерший пользовался при жизни и которые любил. Например, один охотник I века н. э. завещал сжечь с ним все его охотничьи снасти: рогатины, мечи, ножи, сети, тенета и силки. Всевозможные дары прибавляли участники погребальной процессии; тело изобильно поливали и осыпали всяческими ароматами, ладаном, шафраном, нардом, амомом, смолой мирры и пр. Светоний рассказывает, что когда тело Цезаря уже горело на костре, актеры, представлявшие предков и облаченные в одеяния триумфаторов, стали рвать на себе одежду и бросать в огонь; ветераны-легионеры начали кидать в костер оружие, с которым они пришли на похороны, матроны – свои украшения, буллы и претексты детей. Перед сожжением совершалось символическое предание земле: у умершего отрезали палец и закапывали его.

Когда костер был готов, один из родственников или друзей покойного поджигал костер, отвернув от него свое лицо. При сожжении крупных военачальников и императоров солдаты в полном вооружении трижды обходили вокруг костра.

Когда костер угасал, горящие угли заливали водой, и на этом погребальная церемония кончалась. Участники процессии говорили последнее «прости» умершему; их окропляли в знак очищения священной водой, и они расходились, выслушав формулу отпуска: «можно уходить». Оставались только родственники, на которых лежала обязанность собрать обгоревшие кости. Вымыв руки и воззвав к манам покойного, начинали собирать его кости. Их полагалось облить сначала вином, а затем молоком; потом их обтирали досуха полотном и клали в урну вместе с разными восточными ароматами. Это собирание костей совершалось в день похорон, и тогда же происходило очищение семьи и дома покойного, оскверненных соприкосновением с мертвым телом: устраивался поминальный стол у самой могилы, в «могильном триклинии», если он был, а если его не было, то просто на камнях или на земле. Обязательным кушаньем на этих поминках был «силицернум» – сорт колбасы; могила освящалась закланием жертвенной свиньи. Дома в жертву ларам приносили барана.

Девять дней после похорон считались днями траура; в течение их родственники умершего ходили в темных одеждах; их ни по какому делу не могли вызывать в суд. Возбуждать вопросы о наследстве в это время считалось неприличным. На девятый день на могиле приносили жертву, состав которой был строго определен: тут могли быть яйца, чечевица, соль, бобы. Дома устраивали поминальный обед, за который садились уже не в траурной одежде. Люди знатные и богатые устраивали иногда в память своих умерших угощение для всего города. Такой обед Фавст, сын Суллы, дал в память своего отца, а Цезарь – в память своей дочери. Обычай этот отнюдь не ограничивался столицей; надписи засвидетельствовали его для ряда городов Италии. Случалось, что вместо обеда народу просто раздавали куски мяса; Марк Флавий разослал жителям Рима порции мяса на помин его матери (328 год до н. э.); то же сделал Тит Фламиний по смерти своего отца (174 год до н. э.). При империи раздачу мяса заменили раздачей денег. Также часто устраивались игры в память покойного (обычно гладиаторские).

Умершего не забывали; память о нем свято соблюдалась в семье. Его обязательно поминали в день рождения и смерти, в «праздник роз», в «день фиалки», в праздник поминовения всех умерших. Поминали умершего иногда и в другие дни: все зависело от того, что подсказывали чувства оставшихся. Римляне были вообще очень озабочены тем, чтобы увековечить свою память: неоднократно встречаются надписи, в которых говорится, что такой-то оставил определенную сумму денег, чтобы на проценты с них в определенные дни устраивались по нем поминки. На могиле совершали возлияния водой, вином, молоком, оливковым маслом, медом; клали венки, цветы, шерстяные повязки; поливали могилу кровью принесенных в жертву животных, обязательно черных. Созывался широкий круг друзей. Урс, первый, кто сумел играть стеклянным мячом «при громком одобрении народа», приглашает собраться на свои поминки игроков в мяч, любовно украсить его статую цветами и «совершить возлияния черным фалерном, сетинским или цекубским вином». Доходы с одной части инсулы определяются на то, чтобы ежегодно четыре раза в год – в день рождения, в розарии, в день фиалки и в паренталии – поминали умершего, принося жертвы на его могиле, а кроме того, ежемесячно, в календы, ноны и иды, ставили на его могиле зажженную лампаду. Покойному ставили трапезу из овощей, хлеба, соли, бобов и чечевицы, а родственники устраивали тут же у могилы поминальное угощение.

В надписях, высеченных на памятниках, часто встречается обращение к проходящим мимо с просьбой остановиться и сказать приветственное слово. Авл Геллий приводит эпитафию, которую сочинил для себя поэт Пакувий (220–132 годы до н. э.): «Юноша, хотя ты и торопишься, но этот камень просит тебя – посмотри на него и прочти потом, что написано: "Здесь лежит прах поэта Марка Пакувия"; я хотел, чтобы ты не оставался в неведении этого. Будь здоров». А вот еще диалог между прохожими и умершим: «Привет тебе, Виктор Фабиан». – «Да вознаградят вас боги, друзья, и да пребудут они милостивы к вам, странники, за то, что вы не проходите мимо Виктора Публика Фабиана, не обращая на него внимания. Идите и возвращайтесь здравыми и невредимыми. А вы, украшающие меня венками и бросающие здесь цветы, да живете долгие годы». Чудаков вроде Проперция, который желал, чтобы его похоронили в лесной глуши или среди неведомых песков, было немного. Гробницы были устроены вдоль всех дорог, шедших в разных направлениях от Рима. На Аппиевой дороге находились памятник Цецилии Метеллы, жены триумвира Красса, усыпальницы Сципионов и Метеллов, могила Аттика, гробницы императоров Септимия Севера и Галлиена. На Латинской дороге был похоронен Домициан; на Фламиниевой дороге в XVIII веке нашли высеченную в скале семейную гробницу Назонов, особенно интересную своей живописью. Между Аппиевой и Латинской дорогами было открыто несколько важнейших колумбариев. В Помпеях могильные памятники тянутся вдоль всех дорог, вливающихся в город. Дорога на Геркуланум производит впечатление правильно разбитой кладбищенской аллеи.

Могилы устраивались самым различным образом. Место, где был похоронен один человек и которое только для него и было предназначено, отмечали двумя или четырьмя каменными столбиками по углам могилы или плоской каменной плитой (в середине ее часто проделывали углубление, в которое лили жидкости; сама плита служила столом для поминальных трапез). Родовые и фамильные гробницы часто представляли собой большие сооружения с несколькими комнатами; в одной стояли урны с пеплом или саркофаги; в другой собирались в поминальные дни друзья и родственники покойного, а так как поминки включали и угощение для живых, нередко при могилах устраивались и кухни, упоминаемые во многих надписях.

Похороны бедных людей были лишены всякой парадной пышности и происходили обычно в ночное время. Умершего выносили или ближайшие родственники, или наемные носильщики. Труп клали в ящик, снабженный длинными ручками. Несколько свечей и факелов слабо освещали погребальное шествие; не было ни музыки, ни толпы, ни речей. Бедняков и рабов хоронили в колодцах, куда трупы сбрасывали «навалом». Они находились на Эсквилине, пока Меценат не развел здесь своего парка. В 70-х годах прошлого столетия было найдено около 75 таких колодцев – это глубокие шахты, стены которых выложены каменными плитами.

Состоятельные люди обычно устраивали гробницу не только для себя, но и «для своих отпущенников и отпущенниц и для потомков их» (обычная формула в надписях на памятнике). Если этих отпущенников было много, то патрон уделял в своем могильнике место для наиболее близких ему; остальные должны были самостоятельно позаботиться о месте погребения. Если они не обладали средствами, чтобы сделать себе отдельную гробницу, и не желали быть выброшенными в общую свалку, то им надлежало обеспечить себе место в колумбарии. Члены императорской семьи и богатые дома строили колумбарии для своих отпущенников и рабов.

Это были четырехугольные, а иногда круглые здания со сводчатым потолком; подвальная часть колумбария уходила довольно глубоко в землю, а верхняя строилась из камня и кирпичей. По стенам в несколько параллельных рядов шли полукруглые ниши вроде тех, которые устраивались в голубятнях, почему название голубятни – columbaria – было перенесено и на эти здания. В полу каждой ниши делали два (редко четыре) воронкообразных углубления, в которые ставили урны с пеплом покойного таким образом, чтобы из углубления выдавались только верхний край урны и ее крышка. Над каждой нишей находились дощечки, обычно мраморные, с именами лиц, чей прах здесь покоится.

Один из самых больших римских колумбариев, в котором могло поместиться не меньше 3 тысяч урн, был выстроен на Аппиевой дороге для рабов и отпущенников Ливии, жены Августа. Он был найден в 1726 году; в настоящее время от него почти ничего не осталось, но сохранились его зарисовки и план, сделанные Пиранези. Здание представляло собой прямоугольник, в котором имелись четыре полукруглых углубления и четыре квадратных. Из одной такой ниши лестница вела во второй этаж значительно меньших размеров. Другой колумбарий, найденный в 1840 году, служил местом погребения от времен Тиберия и до Клавдия. Посреди его находился большой четырехугольный пилон, в стенах которого тоже были проделаны ниши. Интересен еще один колумбарий времен Августа. Это прямоугольное здание с абсидой – вдоль его стен расположены часовенки разной величины с нишами, в два или в три этажа. Фронтоны этих маленьких храмов и их колонны расписаны рисунками и орнаментами, иногда превосходными: видимо, каждый, кто приобретал здесь место для себя или своих родных, стремился украсить его в меру своих сил и возможностей. Потолок был расписан арабесками с растительным орнаментом.

Оба этих колумбария первоначально располагались за пределами города, на развилке Аппиевой и Латинской дорог, но в III веке н. э. оказались внутри Аврелиановой стены. Здесь же были колумбарии Марцеллы и сыновей Нерона Друза – тот и другой времен Августа и Тиберия. На Аппиевой дороге были выстроены колумбарии Волузиев, Цецилиев, Карвилиев, Юниев Силанов; снаружи, над главным входом, помещалась мраморная доска с именем того, кому принадлежал колумбарий. Недалеко от Пренестинской и Тибуртинской дорог находился колумбарий Статилиев Тавров, построенный еще в конце Республики. Многочисленные надписи из этих колумбариев дают богатый материал для характеристики хозяйства богатых домов.

Хозяевами колумбариев иногда оказывались погребальные коллегии, которые покупали уже выстроенный колумбарий или сами строили его для своих членов. Целью этих коллегий было предоставить пристойное погребение всем, кто входил в их состав: членами могли быть и свободные, и рабы, и отпущенники; требовалось только уплатить при вступлении определенную сумму и аккуратно вносить месячный взнос. Желавшие вступить в такую коллегию в Ланувии (теперь Лавинья) должны были внести при зачислении в члены 100 сестерций и уплачивать ежегодно взнос 15 сестерций (по 5 ассов в месяц). Деньги эти составляли казну общества. На них сооружался колумбарий; они шли также на его исправное содержание и на похоронные издержки. Члены коллегии делились на декурии (десятки); во главе каждой стоял декурион; в коллегии был свой жрец, казначей, секретарь, рассыльный. Председатель, избиравшийся на пять лет, именовался квинквенналом; он созывал общее собрание, под его руководством решались все важнейшие дела общества. Его ближайшими помощниками были кураторы, ведавшие постройкой колумбария и его ремонтом, а также тем, кому сколько ниш принадлежало и в каком месте колумбария они находились. У коллегии были свои покровители-патроны, помогавшие коллегии своим влиянием в официальных местах, дарившие ей землю или крупные денежные суммы. Колумбарий, выстроенный на средства коллегии, был собственностью всех ее членов. Каждый из них получал по жребию известное число ниш, которыми он мог распоряжаться по желанию: дарить их, продавать, завещать. В колумбариях имелись места, считавшиеся особенно почетными; это были ниши нижних рядов, наиболее удобные для совершения всех церемоний погребального культа; коллегия постановляла дать их людям, которые оказали ей особо важные услуги. Была еще третья категория лиц, строивших колумбарии, – спекулянты, которые составляли общество, вносили свои паи, кто больше, кто меньше, а когда постройка колумбария заканчивалась, в соответствии с величиной пая каждый член получал по жребию определенное число ниш, которыми и торговал, норовя, разумеется, получить возможно больший барыш. Колумбарии, могилы и могильные памятники были «лока религиаса», сама природа местами защищала их от всякого осквернения. Не только тот, кто выбрасывал прах покойника и разрывал могилы, рассчитывая ограбить их, совершал тяжкое преступление; повинен в нем был и тот, кто ломал памятник, чтобы использовать камень для стройки, сбивал с него украшения, вообще каким бы то ни было образом портил его. За такие действия налагались тяжелые наказания, иногда даже смертная казнь.

До этого мы рассказывали в основном о местных, исконно римских богах, которые хотя и попали под иноземное влияние, но все же оставались привычными и понятными для римлян. Да и в современных школьных программах, посвященных истории Древнего Рима, вкратце рассказывается именно об этих богах. Однако мало кто знает, что классические боги римского пантеона не всегда занимали ведущее положение в религиозной жизни Рима. С установлением Римской империи им пришлось очень сильно «потесниться», уступая место новым, таинственным и непонятным божествам, которые «наводнили» Вечный город вместе с сокровищами и невольниками из покоренных непобедимыми римскими легионами стран. Особенно много таинственных культов – мистерий пришло в Рим с Востока. Они очень быстро прижились на благодатной римской почве и пустили там глубокие корни.

Со временем население Римской империи утратило доверие к старым богам и начало искать религиозное утешение в восточных культах. Именно тогда римский мир впервые познакомился с астрологией – таинственной наукой о звездах. Самыми сведущими в ней были халдейские жрецы. Учение это опиралось на убеждение в неизменности мирового порядка, доказательством и выражением которого является неизменное движение звезд. Небесные тела имеют душу, возникающую из того же эфира, из которого состоит и человеческая душа. Жизнь звезд связана с жизнью людей, а по их расположению можно узнать будущее при помощи точных расчетов. Поэтому астрологов называли математиками. В соединении с магией, которая в те времена начала приобретать сторонников в высших сферах общества, астрология удовлетворяла жажду чудес, столь показательную для римского общества I и II веков н. э. Римлянин II века н. э. уже был окружен богами не только исконно римскими, но и греческими, египетскими, восточными, богами народов Севера и дальнего Запада. Под давлением этого разноязычного сборища богов люди ощущали пресыщенность. Невольно назревала жажда какой-то единой общей веры. Собственно римской религии уже не было. Существовало какое-то смешение богов, дикая сумятица совершенно противоречивых религиозных представлений, сборище верований, культов и обрядов, в которых не было ни порядка, ни ведущей силы.

Итак, какие же иноземные культы и религии прижились в Риме периода расцвета и упадка Империи?

В первую очередь необходимо упомянуть пришедший в Рим из Греции оргиастический [4]4
  Оргиастический– сопровождающийся оргиями.


[Закрыть]культ Диониса (в Риме почитаемого как Бахус), а также обряды, посвященные богине Деметре, которую римляне позднее ассоциировали с Церерой.

С VII века до н. э. в Элевсине неподалеку от Афин ежегодно проводились сложные, закрытые для непосвященных обряды в честь Деметры. После присоединения Греции эти обряды перекочевали в Рим, где вскоре прочно закрепились. Составной их частью были мистерии, посвященные священной свадьбе богини плодородия Персефоны (римская Прозерпина) и бога подземного мира Аида (Плутона). Этот культ первоначально был связан с повторяющимся циклом природы, а его целью было вызвать плодородие и рост зерна. Во время мистерии происходил ритуал освящения ячменного отвара, смешанного с мятой, отведавшие который могли заручиться благосклонностью богов подземного царства, а значит, иметь счастливую загробную жизнь.

С этим культом напрямую связан один из самых таинственных и загадочных культов Древнего мира – культ Диониса-Вакха, который также перекочевал из Греции в Рим. В Риме греческий бог Дионис отождествлялся с италийским божеством Бахусом, или Либером. Сам обряд, как считают ученые, пришел в греко-римский мир из Фракии (территории современной Болгарии). В VI веке до н. э. этот оргиастический культ широко распространился в Греции и даже иногда угрожал подорвать структуру общества. Но грекам удалось упорядочить дионисийские оргии и превратить их в достаточно почитаемый и таинственный праздник – мистерию. Мистерии, посвященные Дионису, широко распространились в Средиземноморье во времена походов Александра Македонского и при его наследниках. Постепенно этот культ появился в Риме. Причем там он вновь принял необузданный характер, и мистерии, посвященные Дионису-Вакху, даже были запрещены сенатом как развращающие римских граждан. О вакханалиях мы знаем из двух источников – рассказа Тита Ливия и найденной в Бруттии бронзовой таблицы с надписью от 186 года до н. э., содержавшей то самое постановление сената о мерах против вакханалий. Судя по Ливию, тайные церемонии в честь Вакха были занесены неким греком в Этрурию, оттуда распространились по всей Италии и Риму. Сперва в них участвовали только женщины и собрания происходили редко. Затем одна жрица, происходившая из Кампании, приобщила к ним своего сына, после чего в вакханалиях стали участвовать и мужчины. Собрания участились и приняли характер сопровождавшихся развратом и человеческими жертвоприношениями оргий, а участники, числом до 7 тысяч, узнавали друг друга по всяким тайным знакам и объединялись для совершения разных преступлений. Дело раскрылось благодаря доносу, один из консулов провел тщательное расследование и доложил о вскрытых фактах народу и сенату, который принял закон о запрещении вакханалий и преследовании их участников. Но со временем эти обряды были приведены в подобающий вид, все непристойности, а также другие антиобщественные действа были удалены из культа, и они крепко укоренились в Риме. Во времена Юлия Цезаря Дионисийские мистерии уже были уважаемым государственным празднеством.

Считалось, что во время проведения Дионисийских мистерий верующий сам становился богом Бахусом. Сам культ был достаточно жестоким. Верующие могли получать или наносить себе сами серьезные травмы в момент религиозного экстаза. Влекомые служительницами культа – менадами, они кружились в очистительном танце. Во время этих мистерий верующими поглощалось огромное количество вина, покровителем которого был Дионис-Бахус. В состоянии алкогольного и религиозного опьянения верующие предавались любовным утехам, поедали сырое мясо разорванной на части козы, а, по некоторым данным, вместо козьего могло использоваться и человеческое мясо. Обычно такой жертвой становился какой-нибудь бедняга непосвященный, застигнутый на пути такой дионисийской процессии. Проходя через такие кровавые обряды, верующий становился ближе к богу, а значит, мог рассчитывать на частицу положенного богу бессмертия. Отсюда понятно то особое внимание, которое участники мистерий уделяли похоронным обрядам. На саркофагах посвященных, а это, как правило, были состоятельные римляне, часто изображались пиры, на которых после обретения бессмертия будет пировать душа умершего. Иногда на надгробиях изображался сам Дионис, принимающий участие в мистерии, пирующий с менадами и сатирами, а иногда и достаточно откровенные сексуальные сцены, символизирующие все те радости, которые обретет умерший в загробном мире. Столь притягательная картина безмятежного, полного плотских утех существования в загробном мире весьма импонировала римлянам, особенно в смутные времена постоянных гражданских войн, но из-за своей животной, материалистической направленности культ Диониса-Бахуса не смог составить конкуренцию более глубоким, более духовным и философски обоснованным обрядам, предлагаемым другими культами.

Очень популярным в первых веках нашей эры в Риме был культ бога врачевания Эскулапа (греческий Асклепий). Этот культ был привезен в Рим в 293 году до н. э. из греческого города Эпидавра и довольно быстро распространился по всей Италии. Большой популярностью он пользовался в армейских кругах, а вместе с римскими легионерами проник на территорию Испании и Дакии. В основе культа лежало представление о том, что бог Эскулап являлся больным во сне и излечивал их. Во времена императора Марка Аврелия Эскулапу возносились большие почести, так как сам император верил, что в излечении от любой болезни могут помочь только боги. Вот что писал сам Марк Аврелий в своих знаменитых «Размышлениях»: «Как говорят, что назначил Асклепий такому-то конные прогулки, холодные умывания или ходить босым, точно так скажем: назначила природа целого такому-то болезнь, увечье, утрату или еще что-нибудь такое. Ибо и там это «назначить» имеет примерно такой смысл: назначил такому-то то-то в соответствии с его здоровьем, и здесь то, как складываются у кого-нибудь обстоятельства, как бы назначено ему в соответствии с его судьбой. Мы говорим: «Так складываются у нас обстоятельства»; как ремесленники говорят, что складываются пригнанные камни в стенах или пирамидах, когда они хорошо прилажены один к другому в той или иной кладке. И так во всем – один лад. И как из всех тел составляется такое вот тело мира, так из всех причин составляется такая вот причина-судьба. То, о чем я говорю, знают и простые обыватели. Говорят же они: вот что принесла ему судьба. А это ему принесла, значит, это ему назначено. Примем же это, как то, что назначено Асклепием. Ведь и там немало бывает горького, а мы принимаем – в надежде на здоровье. Так пусть достижение и свершение того, что замыслила о тебе общая природа, мыслится тобой, словно это – твое здоровье. Вот и приемли все, что происходит, хотя бы оно и казалось несколько отталкивающим, раз уж оно ведет туда, к мировому здоровью, к благому Зевесову пути и благоденствию. Не принесла бы вот это природа, если бы оно целому пользы не принесло. Возьми природу чего бы то ни было – ничего она не приносит такого, что не соответствует тому, чем она управляет. Итак, есть два основания, почему должно принимать с нежностью все, что с тобой случается. Во-первых: с тобой случилось, тебе назначено и находилось в некотором отношении к тебе то, что увязано наверху со старшими из причин. Во-вторых: что относится к каждому в отдельности также является причиной благоденствия, свершения и, Зевсом клянусь, самого существования того, что управляет целым. Ибо становится увечной целокупность, если хоть где-нибудь порвано сочленение и соединение, в частях ли или в причинах. А ведь когда ропщешь, ты, сколько умеешь, рвешь их и некоторым образом даже уничтожаешь».

Император Каракалла, стремясь излечиться от донимавших его нервных расстройств и других болезней, усердно молился Эскулапу.

Еще одним культом, полным таинственных священнодействий и мистического экстаза, стал фригийский культ, к которому Рим приобщился во времена войны с Ганнибалом – культ Кибелы, или Великой Матери Богов. По преданию, когда римские жрецы в 204 году до н. э. обратились с вопросом: «Когда же наконец Ганнибал будет изгнан с территории Италии?» к самой почитаемой книге предсказаний Сивиллы, она ответила: «Тогда, когда в Риме воцарится Великая восточная богиня». Тогда в малоазийский город Пессинунт была спешно направлена делегация, целью которой было привезти все божественные атрибуты культа Кибелы в Рим. Послы возвратились с небольшим камнем черного цвета – воплощением могущественной богини, который был встречен с великими почестями и помещен в храм Победы на Палатинском холме. Богиня прибыла в Рим в середине апреля и незамедлительно принялась за работу. Урожай в этом году собрали невиданный, а в следующем году вместе со всей своей армией отбыл в Карфаген Ганнибал. Так, избавившись от восточного завоевателя, Рим подчинился восточным богам. Можно предположить, что в свое новое обиталище богиня принесла с собой и культ своего возлюбленного (по другим версии – сына) – Аттиса. Этому юному богу прислуживали оскопленные жрецы «галлы», носившие яркие восточные одежды и статуэтки бога на груди. Они вскоре стали привычным зрелищем на улицах Рима. Неся изображение богини, «галлы» под музыку кимвалов, барабанов, флейт и рожков процессией проходили по городу, и пораженные необычным видом и музыкой шествующих, римляне в изобилии подавали им милостыню и забрасывали розами изображение богини и несущих его людей. Император Клавдий включил культ Кибелы, а с ним и оргиастический культ Аттиса в состав государственной римской религии и официально постановил праздновать Великий весенний праздник Кибелы и Аттиса. Праздник, вероятно, проходил следующим образом.