Текст книги "Андрей, его шеф и одно великолепное увольнение. Жизнь в стиле антикорпоратив"

Автор книги: Андрей Мухачев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 15 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Служим Отечеству

Солдаты российской армии не носят берцы, это привилегия офицеров. Конечно, некоторые старослужащие умудряются носить высокие зашнурованные ботинки, просто с попустительства командира роты или взвода. Да и то, не все солдаты понимают, зачем им нужны берцы. Большинство, привыкнув к кирзачам, так в них и остается.

Это очень удобная, ноская обувь. Она легко чистится, не капризная. Там, где ботинки давно бы уже нахлебались грязи, сапоги просто пачкаются. Мало кто носит портянки, разве что молодые призывники. Потом многие переходят на носки, зимой шерстяные носки. Но, впрочем, это на любителя. Хочешь носить портянки – стирай вовремя, иначе тебе их засунут под подушку.

Громадное количество вопросов, на которое в гражданской жизни родители, учителя, воспитатели тратят несметное количество времени, здесь решается за один день. Парень приучается к самодисциплине, гигиене, уходу за собой, прямой осанке, постоянным физическим упражнениям и боли. Миф о том, что солдаты российской армии – неухоженны, небриты или просто ходят грязными – несостоятелен на 100 процентов. За вонь, щетину, нечищенные зубы, грязную форму, ногти, сальные волосы дрючат по полной программе.

Всего этого потом парням очень недостает в обычной жизни. Трудно представить себе, насколько дисциплина приучает человека к правильному к себе отношению, насколько режим потом благотворно сказывается на общем развитии. Призывники приходят разные – хлюпики, толстые, нервные, дерганые, обрюзгшие, спесивые, лениво-апатичные-изведавшие-все-на-своем-веку. Выходят они через два года (тогда было два года) нагловатыми циничными парнями, которые реально понимают, за что и как отвечает человек и как можно использовать других людей.

Я подъехал на такси к военному городку. Таксист спокойно предупредил меня, что въезд на территорию ему запрещен.

Интересно, что милиции он тоже туда запрещен. За все время моей службы я понял одно – на первом месте здесь командир части, на втором – вор в законе. Угадайте, где он жил? Правильно, напротив моей двери. Они грамотно делили власть между собой, особо не наезжая на области влияния друг друга. Впрочем, позже я расскажу о том, как по нашей вине часть окружили несколько десятков ребят с битами и что из этого вышло.

На входе меня встретила стройная блондинка лет 40, погоны были сержантские. Ей было все во мне жутко интересно – серый свитер-водолазка, черные джинсы, сумка через плечо и даже кожанка также черного цвета. Но дольше всего ее взгляд остановился на моих очках. Приятный такой я интель приехал в армию, и это качество мне потом пригодилось. Мой живот слепка сводило, и я с тоской думал о том, что посрать мне скорее всего придется нескоро.

День был на удивление солнечный, осенний, сентябрь рассказывал мне бабьи сказки. Природа там поистине была волшебной – пока я ехал, вокруг были леса, в самом городке деревьев было много. Солнце ласково пробивалось сквозь их листву, успокаивая и настраивая на мирный лад. Городок окружал саму военную часть. Если в городке военные жили с семьями, и даже в довольно много было гражданских – детей, родственников военных, то на территории части, конечно, сплошь виднелись хаки и зеленка.

На втором посту, на входе в саму военную часть, меня встретил солдат. Вежливый, чистенький, подтянутый. Я ему объяснил, что прибыл на военную службу, он отзвонился дежурному по части. Мне пришлось подождать минут десять. Ничего страшного не происходило – вокруг была та самая бесконечная тишина, шелест деревьев и солнце, ради которых я бы вернулся туда опять.

Я знаю, вам очень бы хотелось узнать, что меня ждало за вторым постом – непосредственно на входе в часть. Но вернемся в то лето 2005 года, когда с ФСБ у меня не очень-то получилось и куратор перестал звонить мне. Ну а смысл звонить и продолжать обучение, если мои документы уже в Москве? Он так и сказал: «Если тебя в этом году не призовут, ждем у себя».

То лето было настолько хреновым по ситуации с работой на заводе, что я решил уволиться. Не знаю, куда бы я пошел. Вот удивительно – я ведь ни хрена не делал и заваливал все технологии. Мой непосредственный начальник просто бесился. Я откровенно забивал болт, лгал и изворачивался. Но именно меня, по сути самого безалаберного, равнодушного и незанятого, отправляли в качестве представителя завода по линии изделий на испытание в Москву на НТЦ им. А. Люльки. Звучит смешно, но я был рад там оказаться.

Это были месячные или недельные командировки, в которых я опять ни хрена не делал, а просто докладывал о состоянии дел в Уфу. Мне это казалось каким-то диким и нелепым, но меня уже вводили в курс отношений между начальниками более высокого ранга, вплоть до замдиректоров заводов. Я делал умный вид, нравился москвичам, пил с ними коньяк и был просто хорошим парнем. Да, и меня ожидало повышение. Хрен его уже знает куда. Я ведь подал заявление.

Был август, и мне реально надоело так работать. Вбил себе в голову, что нужно быть каким-то полезным членом общества, что ли. Да и молодая жена постоянно оставалась дома одна, что тоже нехило нервировало. Ипотека висела, мы тогда как раз въехали в новую квартиру. Спасибо родителям, они помогали, а с моей зарплатой на заводе я бы ее не вытянул в одиночку. Потом грозящая армия, ожидание работы в органах добивали всю картину, и я просто был в каком-то подвешенном состоянии.

Мой начальник непосредственный (царствие ему небесное) был рад моему увольнению. Я подал это заявление, он его подписал за секунду, листок даже до столешницы не долетел. Ну представьте – сидит у него в отделе нахлебник, этого нахлебника уже прочат на какое-то место в Москве и на ПМЖ там, ибо при мне все контакты с москвичами почему-то проходили исключительно гладко, а до меня – с постоянными долгими нудными уточнениями и переписками.

Надо ли говорить, что я ни хера ни в чем не разбирался, да и не пытался, поэтому все выходило так, как хотела сторона, которая платила мне больше. Угадайте, кто платил больше?

Но остальное начальство, которое было выше и которое тоже должно было подписать мое заявление, было в шоке. Блять, моя жизнь вечно полна какими-то резкими карьерными взлетами, и потом я все гноблю с каким-то непонятным удовольствием. Я сказал им открыто – я ничего не знаю, я просто переговорщик, как можно меня куда-то повышать? На что был услышан ответ, который я тогда запомнил и записал себе в блокнот: «Повышают не специалистов, а именно таких бестолочей»… и добродушно так улыбнулся, затянувшись «Мальборо».

Вернемся же ко второму посту, к которому я все не могу подойти из-за нахлынувших воспоминаний. Солдат вызывал дежурного по части, ко мне вышел подтянутый, худощавый, усатый капитан. Как я потом увидел, никто в части, кроме этого капитана, не носил усов. Нормально встретил, вежливо. Капитан Шутов, несмотря на фамилию, по пути не шутил, шел спокойно, показал мне быстренько все местные «достопримечательности» – столовую, общежитие, где мне предстояло питаться и жить. Штаб, клуб, плац, казарму и так далее. Потом он представил меня командиру части, тот тоже вполне нормально встретил и велел пока привыкать и обживаться.

У командира я спросил про квартиру, кстати. Сказал, что жена приедет через месяц (а я, разумеется, приехал туда без жены). Командир сказал, что подумает, а вообще, говорит, есть замечательное общежитие! Вот в это общежитие я и вселился. Ну, в принципе, ничего так, жить можно. Только душ – это отогнутая труба отопления. Там такой прикольный был кран самодельный нарезан на трубу. И я был в офигении, когда понял, что оттуда идет только кипяток.

Но не поверите, я научился им мыться. Все просто – на руки, потом на тело. Руки были в ожогах, но как-то привык. Адреналин когда прет, знаете, вообще болевой порог становится очень высоким.

Я туда прибыл такой не один. В общаге, в комнате, куда меня заселили (размер где-то 10 на 10 метров), уже жили четыре парня из Казани и один уфимец, Марат. Комната была по типу казармы заставлена койками. Поначалу мы вполне ладили с казанцами. С Маратом тоже нашел общий язык. Я вообще думал, что один такой лейтенант по призыву туда попаду, ан нет, и еще даже ожидалось!

В общаге, которая состояла из одного этажа и двенадцати комнат, жили и еще офицеры и прапорщики (все, конечно, уже контрактники, а не призывники). Все ожидали квартир, которые время от времени освобождались в городке. И все бухали. В первый же день я пил так, как не пил никогда в жизни. К тому же оказалось, что в городок можно из части выходить вполне спокойно – у нас были те же права, что и у тех, кто по контракту. Мы покупали водку, знакомились с местными, синячали каждый день.

Я себя не узнавал, но иначе быть не могло. Это был мой перый реальный месячный запой. И этот запой снял напряжение, помог влиться в армейскую жизнь, перезнакомиться с кем только можно. В общаге царил хаос. За тот месяц я дрался раз пять, все больше входя во вкус. К концу первой недели запоя понял, что здесь вполне можно существовать. И лишь на дне стакана, то бишь сознания, мое эго шептало мне – пора отсюда выбираться, находить квартиру в городке.

Рабочий день в части был с девяти утра до полчетвертого, без обеда. Это потом его сделали нормальным, а так я просто был счастлив. Вообще жизнь там, до прихода нового командира, по признанию старожилов, напоминала рай, как и в большинстве военных частей России. Это ведь просто базы в 80 процентах случаев. Люди с утра и небольшую часть дня находились на службе, а потом – кто куда. Конечно, там были и наряды (дежурства), но они были относительно легкими.

Самым богатым человеком в части, по моему разумению, был Шатский. Там вообще было много украинцев, ведь часть была переведена в Россию именно из Украины. Но это был тот, кого принято называть «хохол», понимаете? Очень изворотливый, обаятельно-умный, в меру жестокий и пользующийся всем чем можно. И этот человек мне помог с квартирой. Тогда в часть прибыл еще один уфимец, он подошел к Шатскому и просто сказал, что к Мухачеву приезжает жена. Собственно, на следующий день я вселился в квартиру.

Она была двухкомнатной, уютной, большой. Я не знаю, что это за проект, но похоже на хрущевку. Там в городке было всего семнадцать таких домов, все пятиэтажки. Какие-то напоминали хрущевки больше, какие-то меньше. Строили их военные, и как-то на свой лад. Но в целом это была реальная, офигенная квартира. Потом я принес пару пакетов Шатскому, конечно, не с соком.

А тем временем нас, офицеров по призыву, насчитывалось уже 12 человек. Все мы жили в одной комнате. Четыре казанца, четыре уфимца (теперь, думаю, понятно, кто из президентов каких регионов больше всего дорожит своим местом, отсылая парней в армию), один парень с Алтая, один из Самары. Больше не помню, но вроде кто-то был.

Видеть, как выживают и приспосабливаются парни в армии, – это достойно очень большой, отдельной повести. Никогда, никогда девушкам не вникнуть и не понять мужской психологии, той самой, которая проявляется именно там. Одни группируются, другие становятся одиночками, третьи бегают между лидерами туда-сюда, четвертые лошарятся и запираются в своих комнатах по ночам.

Четверо казанцев объединились сразу же. Объединились и стали пить целыми днями, превращая комнату в срач, в свинарник. Конечно, поначалу я пил вместе со всеми, но потом, как обычно, сработал рефлекс, и я решил не примыкать к их веселому отряду. Казанцы – удивительны, наглы, беспардонны, и в их крови, менталитете есть что-то такое безбашенное. С ними можно только поддерживать вооруженный нейтралитет, показывая отсутствие страха. Либо драться.

Парнишка с Алтая был наиболее вменяемым из всех. Открыт для общения, всегда легко входил в разговор, не строил из себя альфа-самца, смазлив для девушек и имел довольно громкий голос. С ним можно было весело общаться, угарать, но он попал во взвод, чем, в принципе, был доволен, а я в техническую группу – командиром отделения разведки.

Не могу приводить еще несколько слов из своей должности, просто скажу, что есть летательные аппараты, которые без пилотов, сами, летят над землей. Они обычно фотографируют что-то, а мне в передвижную станцию все эти сигналы приходят. Это распространено именно в европейской части России. В подчинении у меня были сержанты, солдаты. Я даже сейчас и не вспомню толком всю иерархию группы, но в целом в эскадрилье (у нас в ВВС именно эскадрильи были) была одна такая группа, и поначалу я вообще был в ней один.

Как я уже сказал, спустя месяц после начала службы я получил квартиру. Она была двухкомнатной, а по правилам военного городка на одну семью полагалась одна комната. Поэтому, если бы я не принял мер, то мы с женой жили бы в одной квартире еще с кем-нибудь. Выход был один – подделать справку о беременности жены, и я это сделал. Как обычно, попросив одного, второго, третьего, сделав запрос в Уфу, ее получил. Я не знаю, рок это или нет, но я часто вспоминаю эту справку. Я не верю в приметы, но когда она мне снится и там значится несколько недель беременности, я просыпаюсь в холодном поту, со стянутыми судорогой ногами.

И задаю себе всегда один и тот же вопрос – а если бы тогда я пошел против своей тяги к комфорту, если бы согласился на жизнь с другой семьей, если бы не сделал эту чертову справку, может, в моей семье было бы сейчас все иначе?

Посреди снежного поля

«Урал» вообще не заводился. Проклятый душара почти висел на не менее проклятом ломе. Все пытался и пытался завести двигатель с рывка. Между тем наступала ночь, становилось страшно…

При просмотре очередной серии «Громовых» я увидел эпизод, где ребенка перевозили на дряхлом грузовике за 250 км. Мужик из «Дозора» и симпатичная девушка находились на грани жизни и смерти.

У меня тоже была такая ситуация. Мне вообще неуютно, когда я вспоминаю тот случай. А когда эту серию посмотрел, то стало совсем уж не по себе.

Я служил под Ярославлем. В январе 2007 года меня откомандировали принимать технику на какую-то военную базу под Костромой. Был я там недели две, познакомился с местными, много пил.

Если кто-нибудь служил там, особенно во времена расформирования РВСН, то помнит эти здоровенные мазутные озера посреди леса. Насколько я помню, озеро под той частью занимало порядка 200 гектаров. Военная земля – на то и военная, чтобы на ней гадить, никто слова не скажет. Сливай, братан, здесь таких озер тысячи. Долбаная Центральная Россия. Военных баз больше, чем блогов в Рунете.

Кстати, наши умнейшие политики сначала ракетку расформировали, тысячи частей были разворованы. Тысячи людей вынуждены были переезжать, разводиться, искать в сорок лет что-то новое. Часто совсем на окраине. Теперь опять формируют. Только вот как? Вы хоть раз видели, как происходит расформирование части? Это производит очень гнусное впечатление. После пожара больше остается. Бетонные плиты и те продаются.

Отвлекся. Ладно, пока чай не остыл, расскажу все-таки о том случае. Сейчас, только за печенюшками сбегаю.

Я был под градусом. Все были под градусом. И на улице тоже был определенный градус. Минус двадцать точно. Время почти девять вечера. Мне ехать с осмотром в соседнюю часть. Всего 120 км. И мы решили, что поеду именно сейчас. Потому что я военный и должен уметь срываться с места.

Организовали «Урал-4320». Это такая машина с фургоном, господа программеры. Посадили туда совсем молодого бойца и меня за старшего. Бензин не проверили. Вообще ничего не проверили.

Молодой слова сказать не мог – боялся. Все вокруг ходили и громко смеялись. Ну ладно, поехали. В путь взял еще бутылку самогона. Как-то пригрелся, заснул. Проснулся – вокруг дым, почти задыхаюсь. Солдат растолкал меня и вытащил из машины. Как оказалось, полыхнула проводка.

Хрен с ним, я начал орать, чтобы быстрее заводились и ехали дальше. На улице было очень холодно. А вокруг даже огоньков не было. Хмель вышел, ужасно болела голова и колено – когда падал из машины, грохнулся прямо на него.

Боец начал крутить лом, пытаясь завести машину. Становилось так холодно, что мне по-настоящему стало страшно. Одно дело – геройствовать по пьяни. Совсем другое – реальность.

Я зашел за фургон. Начал ныть. Не реветь, конечно. Но истерика потихоньку начиналась. Подошел к бойцу, наорал, ударил пару раз, начал крутить сам.

Потом понял, что мы здесь сдохнем. Я не разбираюсь в машинах, солдат тоже не особо. Вообще ничего не включалось. И дороги вокруг не было видно. Сотовый, разумеется, разрядился. Да и не брал бы он там наверняка.

Спросил бойца, как его зовут, откуда он приехал. Саня. Из Чувашии.

– Пошли в фургон, Саня. Будем пить и греться. Потом спать. Утро вечера мудренее. Авось не умрем.

В фургоне, давясь, без закуски, выпили полбутылки самогона. Легли вместе, чтобы не замерзнуть. Заснули.

Наутро меня колошматило. Я был весь то ли очень горячий, то ли слишком холодный. Саня даже разговаривать не мог. Вышли на дорогу. Вернее, выпали на нее. Ноги отказывали и какая-то странная сонливость появилась. Ну, в общем, безразличие.

Не буду рассказывать про следующие три часа. По моим подсчетам в восемь утра проехала мимо машина с солдатами. Свежее мясо срочников везли куда-то в глубь леса. Как оказалось, именно на ту базу, куда ехали мы.

Нас загрузили, потом помню только, что очень сильно заболело, закололо сердце и стало плохо. Очнулся в госпитале. Начали лечить от пневмонии.

Расскажу, как лечат «от температуры» в военном госпитале. Удивительно простое средство, о котором забыли современные доктора. Ставят на тумбочку две трехлитровые банки с водой, дают немного таблеток. Говорят, что нужно всё это выпить уже сегодня. Ну и всё. Назавтра температуры обычно уже нет. Господа, не забывайте, про жидкость. Пока идет грипп, нужно пить побольше.

Иногда жизнь… это просто жизнь.

Печать

В армейском, преимущественно солдатском, жаргоне есть выражение – печать. Я долгое время не понимал, что имеют в виду сержанты, когда говорят: «Мясо еще не прошло печати».

Расскажу вам о призыве на военную службу так, как рассказывают об этом сами солдаты. И о военной службе, которую они проходят. Вообще, мне непривычно говорить «солдаты».

В нашей части и в остальных, в которых я был прикомандирован, солдат называли бойцами.

Все начинается со сборного пункта. Здесь мало интересного. Но будущие бойцы уже начинают примерять на себя роли военнослужащих. При этом бессознательно выдают все страхи, которые не давали им спать последние ночи перед призывом.

Ребята ищут поддержки в окружающих их пацанах, с удовольствием выбирают себе «крутого» лидера. Чаще всего в качестве лидера выступает более-менее прошаренный парень, иногда отсидевший, но чаще всего просто гопник.

Обычно на сборном пункте не происходит ничего страшного. Все страхи уже сидят в головах ребят, заранее подчиняя их армейской дисциплине и своим будущим старшим братьям – сержантам. Заранее оговорюсь – в Российской армии все старослужащие обычно являются сержантами. Редко когда не так, разве что в частях, где таких должностей просто нет.

Приезжают купцы, набирают пацанов и уезжают. Я был в роли такого купца. Ничего похожего на специальный отбор. Просто случайности и пожелания родителей, выражаемые в денежном эквиваленте и явно не мне.

Одетые, обутые, редко когда голодные, будущие бойцы едут в свою часть. Обычно это общий вагон, где места солдатам намеренно не уступают, чаще грубят им или просто сторонятся. Хуже всего дело обстоит в Москве. Откровенное хамство и какая-то непонятная озлобленность. Впрочем, в Москве вагон набивается под завязку.

В части, пока бойцы не приняли присягу, их определяют в «учебку» – у нас это был второй этаж казармы. Назначают ответственных офицеров и сержантов. Это тяжелое время, но никаких издевательств и драк в учебке не бывает. Слишком сильный контроль за вновь прибывшими. Именно здесь боец может показать себя таким, какой он есть на самом деле. Здесь к нему присматриваются.

Это время дрессуры и бесконечных построений. День начинается в 6.00, заканчивается в… Ну, иногда и заканчивается.

Сразу выделяются в строю живые ребята, которые воспринимают армию как продолжение пацанского двора. Обычно таких сержанты в дальнейшем не трогают. Зачем трогать нормальных толковых ребят, которые действительно умеют поддержать товарищей и не делать пакостей?

Сразу же выделяются одиночки – неприспособленные к жестким условиям «домашние». Таких брал под опеку. Это группа повышенного риска и проблем с ними всегда предостаточно. Женоподобные инфантильные юноши одним своим видом просто вызывали раздражение у сержантов.

Вы никогда такого не испытывали? Когда человек, с которым вы общаетесь, просто вам противен? Без каких-либо объективных причин. Такое бывает. А в армии нельзя не быть психологом. И сержантами становятся именно бойкие ребята, чаще всего дерзящие из строя и тем самым завоевывая авторитет у остальных.

В армии для бойцов все офицеры – «шакалы». Это воспринимается нормально, помогает пересилить себя и проявить жесткость. Ну, то есть требуется просто немного себя разозлить. Поначалу у меня это не получалось. Потом стало выходить все лучше и лучше. Под завершение службы я стал нравиться бойким гулящим бабенкам из военного городка и понял, что похож на жлоба.

Самое тяжелое начинается после учебки. Старослужащие уже наметили себе жертв и без лишних напрягов подчинили их себе.

Бойкие парни просто становились как бы негласно «нетрогаемыми» компанейскими ребятами. Чем больше они громко кричали пошлости из строя и шутили над своими товарищами, тем симпатичнее становились для дедов.

Все молодые бесконечно ходят в наряды. Обычно это наряд по тумбочке – требуется круглосуточно торчать по стойке смирно на тумбочке, благодарно улыбаться дедушкам, ткнувшим сынка в живот, и орать «Смирна-а-а!» при появлении дежурного по части.

Все остальное – ерунда. Я не встречался с издевательствами, которые превосходили бы издевательства в школе. Так что если вы окончили школу, то пройдете и армию.

Армия не воспитывает мужества. Армия учит терпеть унижения и взрослеть. Это тоже необходимо. Как это ни странно, но женщины не умеют быть смешными, истинно самоироничными и плохо переносят издевательства в таком брутальном виде. Они помнят их очень долго. Мужчина, который прошел через армию, умеет забывать унижения, так как уже приучен к ним.

Безусловно, для многих из вас это цинично, но жизнь бывает всякой. Не факт, что всё это придется испытать вам, но пока государству требуются рабы, то рабы будут призываться, и исключительно мужского пола. Не хочу, чтобы женщины проходили через это. Хоть кто-то психически здоровый должен оставаться в России. Если государство ломает мужчин, то пусть остаются хотя бы женщины.

Знаете, что еще напоминает мне армия? Сито.

Изначально нормальные мужчины проходят всё это и остаются нормальными. Мужчины с психикой женщин, воспитанные истеричной мамой, проходят через всё это и замыкаются в себе навсегда. К сожалению, они потом оторвутся на своих родных, будут немного выпивать и избивать жен. В общем, обычная история.

Так вот, я начал пост с «печати». Когда «дух» переходит в «слона», то существует скромный обряд – он становится на карачки и дедушка со всего размаху ставит ему на задницу печать табуреткой. Сначала несколько раз не сильно, а под конец табуретка должна сломаться.

Обычно бывший дух уже не чувствует этого – задница немеет. И при этом слезы боли скоро заменяются слезами счастья и эйфории. В это трудно поверить, но человек смеется сквозь слезы, его обнимают и поздравляют. В этот момент он понимает, что никогда больше не испытает подобного счастья.