Текст книги "Славянская и Российская мифология"

Автор книги: Андрей Кайсаров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 4 страниц)

Андрей Сергеевич Кайсаров
«Славянская и российская мифология»

Вступление

Изустные предания, конечно, составляют драгоценный источник, но сами по себе они не могут никогда удовольствовать историка в полной мере. Сей требует еще, кроме всего того, неизменных памятников, избегших от опустошения времени. В учении о богах могут служить такими памятниками: сочинения, изображения идолов, священные в древности сосуды, храмы, обычаи, сохранившиеся доселе, и тому подобные предметы. Но всего этого у славян или вовсе нет, или есть очень немного. Сочинений о идолопоклонстве, писанных или современниками, или жившими скоро после них писателями, находится у них весьма мало. Но они имели стихотворцев, и притом во времена мрачнейшей древности. Это доказала нам недавно в России найденная песнь из двенадцатого века. Песнопевец упоминает еще в стихотворении своем о Бояне, который жил гораздо прежде, и еще более прославился в стихотворном искусстве. Но где его сочинения? Где сочинения, может быть, других еще многих писателей? И они равно поглощены всепожирающим временем; а гордый южный европеец3 мог предков наших называть варварами! Конечно, встречаются нам инде немногие и притом весьма рассеянные известия, которые однакож сообщают то одни только имена, то недостаточные и темные повествования. Тут нужен дух опытного критика, чтобы из этого хаоса образовать нечто целое. Изображения богов находили иногда, но не везде. В Прильвице вырыли великое множество; господин Маш подарил нам весьма важное описание их; но куда девались самые изображения? Они верно в руках частных людей, где не всякий может пользоваться ими. И в Госларе нашли истукан, который однакож давно уже без сомнения пропал. В Герлице, после многих поисков, увидели с досадою, что не осталось никаких памятников древнего богослужения; нашли только на одном доме льва и почли его за Флинца. В России все совершенно пропало, или по крайней мере до сих пор не обнаружилось. Может статься кое-что скрывается еще в углу какого-нибудь монастыря; но кому до того нужда? Предки наши весьма ревностно принялись за новую свою веру; они разбили, уничтожили все, и не хотели, чтобы потомству их остались признаки заблуждения, которому они дотоле предавались. Когда б сего не случилось, то можно б было соорудить музей из одних наших древних истуканов. Утвари, предметы богослужения, во множестве найдены с Прильвице, но они по большей части уже были испорчены. В Госларе и поныне еще можно видеть жертвенник Крадов, который будет мною описан в своем месте. Верно есть еще несколько таких любопытных вещей в доме какого-нибудь невежи, или суеверного человека, а это все равно, как если б их и вовсе не было. Храмов не только у славянских народов совсем не осталось, но у германских и других наций произошло то же самое, выключая одной Италии. Обычаев языческих славян сохранились еще некоторые остатки в России, Богемии, Польше и других местах. Без сомнения к тому, чтобы почитать их такими, потребно глубокое, основательное познание древностей. Кроме сих, хотя и недостаточных источников, есть у нас, россиян, еще два посторонние источника, состоящие в наших песнях и так называемых народных сказках. Невероятно, как в сих двух предметах находится сокровище не только для нашей мифологии, но и во многих других отношениях. Жаль только, что это сокровище долго пребывало в неизвестности не только у иноземцев, но даже и у соотечественников наших. Что касается до песней, то есть у нас многочисленные собрания их, которых число простирается до двенадцати книг. Но во всех сих изданиях, даже в самых новейших, нет ни одного критического замечания. Иностранная публика знает их только по немецкому переводу г. Доппельмейера. В русских песнях находится много характерического; на многих достался отпечаток седой древности; иные ж из них происходят вероятно из языческих времен, потому что в них упоминаются часто имена некоторых русских богов. Натурально, в них переменилось много от времени; но тем не менее остаются они драгоценны для россиянина, который из них познает характер и обычай добрых, мужественных своих предков. Другой источник составляют простонародные сказки, из коих некоторые в самом деле басни, а другие – небольшие рыцарские романы. Тут с патриотическим жаром повествуются деяния героев древности и мрачными красками изображается несчастие России под игом татар. Тем занимательнее для русской мифологии то, что в них нередко упоминается о древних божествах, чудесах, волшебницах и проч. Долго переходили они только из одних уст в другие; но в справедливости их ручается единогласие, с каким тысячи людей их рассказывают. Наконец собрал их г. Новиков, которому российская история и словесность многим обязаны, и издал их в шести частях под заглавием «Славянские сказки». Потом явилось еще другое собрание их, под именем «Русских сказок». Из них перевел некоторые г. Рихтер на немецкий язык в своих русских отрывках (Russische migsellen), хотя и вкратце, и с некоторыми отступлениями.

Сии и многие другие сокровища долго уже скрываются, будучи написаны не а'lа Voltairе, или а'lа Sterne, но а'lа… Что ж из того следует? – Что у россиянина в девятнадцатом веке нет еще совсем российской истории! Но он получит ее, получит под правлением кроткого Александра.

Прежде нежели скажем что-нибудь о судьбе славянской мифологии, заметим теперь нечто о самом богоучении со всевозможною краткостью.

I. Происхождение богов

Верно не было у славянина с самого начала столько богов, сколько наконец у него явилось. История человечества показывает нам, что до того еще, как человек не знал искусства делать себе изображения богов, чтил он некоторые предметы, предлагаемые ему природою. С удивлением взирал он на огненный шар, катящийся над его головою, стоял у порывистого ручья, шумно ниспадающего с горы в долину, чувствовал приятное дуновение воздуха, изумлялся, был вне себя от восторга; он не примечал, чтобы существо, подобное ему, всем этим управляло. Тут стал он в первый раз умствовать о чудном мироздании: солнце, вода, ветер – казались ему существами особенной и притом высшей, нежели он сам, природы. Изумление его перешло в почтение и боготворение. Не так ли думали персы и перуанцы? Не так ли и поныне еще думают самоеды и многие другие народы? Так думал и славянин, и боготворил огонь и воду. Сам. того не зная, познакомился он с чувствами зла и блага: иногда был он целый день несчастлив на охоте, а на другой день чувствовал он физическую боль. Он не усматривал тому причины, и думал, что есть какое-то злое существо, которое находит в том удовольствие, чтобы ему вредить. В другой раз поймал или убил он необыкновенно много дичи – душа его была отверста для радости; он столь же мало примечал тому причины и создал себе доброе божество. Так произошли у него Белбог и Чернобог, без сомнения древнейшие божества, какие знал славянин. Впоследствии ему не довольно было сего малого числа богов своих: он творил себе беспрестанно новых; каждая новая потребность приносила с собою новое божество, и таким образом произошло то множество, которое мы скоро увидим.

Общежитие породило гениев, конечно гениев по тогдашнему вкусу. Храбрость и благоразумие были [привлекательны; в людях, отличавшихся сими достоинствами, примечали какое-то сходство с вымышленными божествами; и так вообразили, что они им родственники. По тому самому в вышеупомянутой песне воинству Игореву и повествуется о внуках Дожбога. Таким же образом в этой песне Боян, древнейший известный русский стихотворец, именуется внуком Велеса.

II. Изображение богов

Простая жизнь доставляла грубому славянину много праздных часов – ему пришло на мысль испытать свои силы в образующих искусствах. Первое, в чем он здесь успел, было конечно не Медицейская Венера; но он может быть не меньше радовался своей работе, как Пракситель и Апеллис восхищались своими творениями. Скоро потом одушевил он свои идеальные божества, и тут стала уже некоторая система царствовать в его баснословии. Хотя славянин в образующих искусствах никогда не доходил так далеко, как греки и римляне, однакож нельзя оспорить у него некоторую степень совершенства. Истуканы, вырытые из земли в Прильвице, доказывают, что наши предки довольно были искусны, умев даже чертами лица изображать характер божества. О Световиде говорил нам Саксон Грамматик, что он имел вид глубокомысленный; Сива, по описанию господина Маша, отличалась приятною физиономиею, а Чернобог страшною и т. д. Что касается до вещества, из какого составлялись сии изображения, то это было дерево и металл. Из дерева были вероятно деланы все русские истуканы богов, так как и по большей части на острове Рюген. Для сего выбирали всегда самое крепкое дерево, потому что такие изображения долгое время были боготворимы на открытом воздухе. Что ноги Световидовы были сделаны из другого дерева, нежели самая статуя (см. ниже): то причина сему состоит вероятно в понятиях, какие имели люди о сем божестве. Из металла сделаны все истуканы, вырытые в Прильвице. Большая часть их составлены из смеси металлов и содержат много серебра, так что некоторые выдерживают пробу от двух до десяти лотов серебра. Впрочем сомневаюсь я, справедливо ли то, что истуканы Радегаста и Золотой Бабы вылиты были из золота. На всех изображениях, описанных господином Машем, находится везде имя божества, какое представляет изображение. Некоторые истуканы были вместе сделаны из дерева и из металла; так у Перуна, в Киеве, сделанного из дерева, были железные ноги. Вид истуканов был свойствен грубому народу, боготворившему сии изображения. Необыкновенною величиною старались всегда выражать силу божества; в Арконе большая часть богов были сплошь огромного виду, что у некоторых из них епископ Абсалон не мог жезлом своим достать до бороды. У немногих была одна только голова; но щедрые славяне дарили им по три, по четыре, даже и по пяти голов. Может быть хотели они через то изобразить всеведение богов своих, но верно не думали они никогда о святой Троице при образе Триглавы, хотя иные так и думали объяснить три главы сей богини.

Что касается до драгоценности изображений, то конечно, иное слишком увеличено, однакож вероятно, что славяне не упустили возможность как можно лучше украсить богов своих, к чему подавала им случай приобретенная ими на войне победа. А потому и не удивительно, если мы слышим, что у Перуна в Киеве был в руках луч молнии, украшенный драгоценными каменьями. При том же представим себе многочисленные войны, которые вели россияне не столь славно против греков; а во вторых великий дух гонения, оказанный Владимиром I против богов своих.

III. Храмы

Не вместе с происхождением истуканов произошли и храмы; давно уже определены были на то открытые поля и рощи. Обыкновение боготворить идолов в густоте лесов было так употребительно у славян, что даже когда боги их получили храмы, то они по большей части все еще воздвигаемы были в лесах. Может быть думали жрецы уединением и мраком тем сильнее разгорячить умы народа; но как бы то ни было, по крайней мере известно, что славяне поздно уже начали строить свои храмы. Первые храмы были только места, окруженные кольями; потом четыре столба накрылись кровлею и со всех сторон окружились завесами; наконец стали даже строить храмы из одного дерева. Сии храмы не так-то худо были строены, как некоторые думают. Саксон говорит нам, что храм Световида в Арконе был отделан весьма хорошо (ореr elegantisfmum), наружные стены украшались различными резными образами, хотя сия работа и показывала грубость народа. Внутри были стены обиты пурпуровыми коврами; там же находилось много рогов от разных зверей, покрытых резною работою и служивших для украшений храма. Как этот храм, так вероятно и многие другие были украшены; а только недостает у нас известий, чтобы распространиться о том несколько подробнее. Мы знаем достоверно, что храмы были богаты утварями; многие из них были золотые и серебряные, а другие из смешанного металла и притом высокой работы. Это видно в описанных господином Машем сосудах. В числе сих вещей можно заметить жертвенные чаши (paterae), тарелки, ножи, колокола и проч.

IV. Празднества

Верно, для каждого божества было назначено по одному или несколько дней для поклонения. Легко можно себе представить, что сии празднества происходили весьма странно, а доказательство сему увидим при описании Световида. Некоторые из сих празднеств, или лучше сказать, тень их осталась почти у всех славянских народов. Они выдержали столько перемен, что только взор критика может приметить истинное значение их. Так например: кто поверил бы, что русский Семик, этот любимый день наших крестьянских девушек, был некогда языческим празднеством? Но это действительно правда, что и доказывают песни, обыкновенно в этот день припеваемые, в которых встречаются имена некоторых богов. Много таких празднеств в России при царе Иоанне Васильевиче в 1551 году отменены на Стоглавом соборе и строжайше запрещены. Длугос, живший в пятнадцатом веке, утверждает, что и при нем еще было у поляков много языческих праздников; они посвящали на это особенную площадь, названную ими Стадо, на которой они совершали торжественные свои обряды. Нарусцевич объявляет нам, что иные из сих обычаев и поныне еще остались в Литве. В Мейсене, Лаузице, Силезии все еще празднуют какое-то мертвеннное торжество. В России также осталась тень сих обрядов. В Богемии всегда в этот день делают так называемого соломенного человека (Strohman), представляющего образ смерти; несколько детей выносят его торжественно из деревни, а потом сожигают. Песнь, какую дети пра этом поют, и подробнейшее описание сего празднества можно видеть в начертании г. Антона о обычаях древних славян (Antons Versuche uber die alten Slaven). В жертву приносили волов, а большею частию овец. Но что на жертву приносили людей (исключение некоторых случаев), это заслуживает точнейшего исследования.

V. Судьба славянской мифологии. Какие писатели занимались сим предметом

Наконец скажу слово и о судьбе славянской мифологии. Много известий о том давно уже находится у разных сочинителей, особливо в книгах Адама Бременского, Нестора, Гельмолда, Кранциуса, Саксона, Длугоса, Кромера и пр., но все только отрывками. Шедий написал книгу о немецких богах, где он также описал некоторых богов немецких славян. Книга его остается для нас полезна, ежели мы только будем смотреть на истины, а не на догадки, которыми книга его наполнена. Другая погрешность у него та, что перемешал он славянский народ вендов с вандалами. Шедий не первый был подвержен этой ошибке, а еще один живший до него писатель Кранциус. Михаил Френцель из Лаузица, в 1638 году написал в Виттембергском университете рассуждение о славянских богах; но он говорил только о некоторых и не упомянул даже о гораздо большей части их. Брат его Авраам Френцель распространился несколько подробнее; но это не много помогло нашей мифологии, потому что в так называемом комментарии его все только большею частью писано филологически, а при том оно для нас совсем почти не нужно. К каждой статье присовокуплено введение, в котором автор сожалеет о ослеплении славян; далее приведено множество изречений из Ветхого и Нового Завета; на конце находится исследование имени божества, и здесь, где можно иногда довольствоваться славянским словопроизведением, старается Френцель всегда примешивать что-нибудь еврейское или греческое. Вообще это целое творение еврейских и греческих слов очень пестро; но невзирая на то, все еще остается употребительным. В 1698-м году некто в Лейпциге, по имени Вагнер, сочинил рассуждение о идолопоклонстве древних жителей Миснии («Dis-sertatio de idolaria veterum Mishniae incolarum»). Следовательно говорит он здесь о богах одной отрасли славянского поколения, и притом весьма коротко. Росс в своей книге о разных богослужениях в целом свете занялся столь обширным предметом, что не мог сказать много о нашей мифологии. В прибавлении Арнольда к его книге находится о славянских некоторых божествах более, нежели в самой книге, но и здесь все, так сказать, перебросано.

Монфокон в великом своем творении „Antiquite expliquee" хотя и дал место иным из богов наших, но он поставил их в числе немецких. Ту же ошибку сделал Бание в книге своей „La mythologie et la fable expliguees par l,histoire". Самуил Гроссер в своих лаузицких достопамятностях представил почти одни имена богов Лаузица с десятью рисунками их. Он служил впоследствии подпорою Монфокону и Бание. Андрей Маш сочинил описание священных древностей оботритов, найденных в Прилебице и происходящих, по его мнению, из храма Ретрского. Не лишне сказать, что это для нашей мифологии весьма важная книга. Конечно она не вовсе свободна от догадок. Например, сочинитель разделяет божества наши на богов и полубогов; а это ни что иное, как предположение; но кроме сего эта книга все еще сохраняет заслуженную высокую свою цену. Так происходило вне России с славянскою мифологиею; а в самой России: 1. В отечественной истории около 988 году, когда Владимир Великий ввел христианскую веру, говорили обыкновенно несколько слов о наших богах, и очень недостаточно. Как историки наши не имели целью останавливаться за сим предметом, то упоминали они большею частью об одних только именах славянских богов. Между тем: 2. Издан был словарь древнего русского суеверия; а наконец 3. Г. Попов представил краткий чертеж славянской мифологии. Хотя в двух печатных листах, однакож в нем находилось довольно пустого. Автор не упоминает даже об источниках, из которых он почерпал, считая это бесполезным делом. Как ни ошибочна и несовершенна книга сия; но она была так счастлива, что заслужила удивление Леклерка, который от слова до слова списал ее в своей «Российской истории». Но как очерк славянской мифологии показался ему слишком малым, а притом надобно же было наполнить шесть толстых книг, то присовокупил он нечто из китайской мифологии. Еще должен я здесь предостеречь от одной книги, переведенной с французского, под заглавием: „Religion der Moscoviten" (Francfurt und Leipzig, 1717). Тут встречаются изображения кошек, петухов и собак, которых выдают за древних русских богов; автор же – как он сам уверяет – получил все это из верных рук, а именно – от жида!

Такова была жалкая судьба славянской мифологии, как я принял намерение и с своей стороны помочь ей несколько; а вот и судейский приговор над моею собственною книжкою!

Одна только любовь к отечественной истории и всем частям ее побудила меня написать сии немногие страницы. На славу я не надеялся при начале, а тем менее надеюсь я на нее, когда моя книга уже написана. Я совсем не думаю, что оказал через то важную услугу; мне принадлежат только несколько мыслей и труды в перебрании некоторых фолиантов. Я воображаю только, что сберег несколько часов у любителя и будущего исследователя русских и вообще славянских древностей. Прочее – если произнесть строгий приговор – пусть назовут сбором. Но если ревностного друга истории, который притом еще незадолго перед сим отложил свою шпагу и в первый раз принялся за перо – если такого, говорю, пощадить хотят: то можно почесть маленькое его сочинение следствием благодетельного учреждения библиотеки в Геттингенском университете. Впрочем, каждому предоставлено говорить о том, что угодно. А если назвать это сбором, то я смело утверждаю, что с историею поступают не так, как с метафизикою; здесь, где важны только истины, нельзя наговорить столько много нового, как там, где все основано только на догадках. Алфавитный порядок избрал я, как способнейший для легчайшего обозрения. Вообще это не собственная мифология, а только один опыт ее. Наконец, что касается до языка, то прошу я, как чужестранец, прощения в тех ошибках, которые может быть случились здесь в рассуждении слова.

Лучше б было, может статься, если б я никогда не отважился писать на чужом языке, хотя и думал я через то оказать некоторым любителям истории славянских народов [услугу]. Но – lemal est fait! – и я теперь с хладнокровием должен ожидать, что может быть, несколько дней спустя по появлении этой книжки:

Nigram cito raptus in culinam

Cordyllas malida tegat papyro

Vel turis piperisgue sit cucullus.

Белбог

Самое имя означает бьлаго, то есть доброго бога. Говорят, что его изображали с кровавым, покрытым мухами лицом, на котором они питались. Это подало к тому повод, что иные называют его богом мух… Но это совсем несправедливо. Насекомые верно произошли от случая, а именно крови, которою славяне после жатвы обмазывали многих богов своих; или это служило символом доброго божества. Не означало ли это бога хранителя, каков у римлян Deus conservator? По крайней мере то известно, что славяне признавали его за источник всякого добра – это показывает имя его и показывают все авторы, писавшие о сем предмете***. На празднествах и пирах своих жертвовали ему славяне своих напитков (pateram consecrabant), в том мнении, что он дарует им всякое добро и защитит их от Чернобога, противоположного ему божества. По моему мнению, принадлежат оба сии божества к древнейшим, какие только были у славян. Человек познакомился с чувством физического зла и блага прежде, нежели с каким-либо другим. Он посмотрел вокруг себя – воображение создало ему два начала, или две причины сему, и он назвал их добрыми и злыми божествами. Так произошли персидский Оромас и Ариман, и таким же образом произошли, конечно, наши перводревние Белбог и Чернобог.