Текст книги "Три Толстушки: Книга Нехилых Перемен"

Автор книги: Андрей Лавригин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 10 страниц)

Три фигуры, наконец, подошли к кровати Софьи.

– Есть? – раздался шепот.

– Спит, – ответил другой.

– Тссс… – зашипел третий, шаря руками по одеялу. – Хм, что это тут торчит прямо посередине?

– Колено?

– Меньше.

– Палец?

– Больше.

– Нос?

– Да какой к чертям нос? Я же говорю – посередине!

– Не смей орать на меня! Нос находится посередине лица, а ты не уточнял, посередине чего у тебя там что-то торчит. Если не нос, то, может быть, это ручка кресла или, что скорее всего, черенок лопаты. И вообще я не нанимался шарады разгадывать.

– Черенок лопаты, да? Ты это серьезно? Господи, дай мне сил не прикончить это безмозглое создание прямо здесь и сейчас.

– Да уж, не надо отступать от плана. Наследницу убивать мы не планировали. Будет крайне неразумно прикончить ее в свете данного обстоятельства.

– И ты туда же? О божечки, как же я вас обоих ненавижу… Ладно, приступим. У кого из вас шприц?

– У меня.

– И у меня.

– Надо же, какой приятный сюрприз. Давайте, вкалывайте. Ай! Придурки! Нахрена в меня-то транквилизатор колоть! Я вас, ублю… – голос оборвался. Его обладатель рухнул на пол рядом с кроватью.

– Ты специально его уколол? – спросил первый.

– Ага. А то ишь, раскомандовался тут, жук навозный, – ответил второй. – Ты наследницу-то уколол?

– Не. Я его уколол. Я думал, он себя уколоть просит.

– Понятно… у тебя еще транквилизатор остался?

– Нет.

– Та же фигня. Что делать будем?

– Давай сделаем вид, как будто все идет по плану, и мы ее укололи.

– Идиотское предложение. Но, за неимение альтернативы, соглашусь.

– Стало быть, готово. Теперь наследница будет спать три дня непробудным сном! – первый зловеще расхохотался. – И она не будет знать, что стало с ее киборгом! Она проснется, когда уже все окончится. Никто не помешает нам совершить самое дерзкое…

– Замолчи. Просто замолчи. Ладно? Очень тебя прошу. Не открывай рот, иначе… В общем, просто молчи и все.

Незнакомцы ушли, прихватив с собой бесчувственного товарища, которому досталась двойная доза транквилизатора.

Наследница Софья лежала в кружевах, под шелковыми покрывалами, сильная и мужественная. На огромных подушках покоилась ее голова с растрепанными золотыми волосами и волевой челюстью. Ее сон, в точности как ее же фаллос, был крепок безо всякой посторонней химии.

А через несколько часов наступило то прелестное утро, которое мы уже имели удовольствие описывать нашим читателям.

Мы знаем, что произошло в это утро с инструктором танцев Раздвиногом, но нам гораздо интереснее узнать, что стало в это утро с Сучком. Ведь мы оставили его в компании главного повара! Кто знает, что за человек этот главный повар? Какие у него в голове мысли, какие планы и что он, в конце концов, скрывает? Или, правильнее будет спросить, кто скрывается за маской главного повара? Вопросы, вопросы, вопросы… Да, такие дела.

А? Что? Вы еще здесь? Хотите получить ответы? Прекрасно. Сейчас я вам все расскажу. На самом деле повар был маньяком-убийцей – тем самым, который схватил инструктора танцев Раздвинога и привел его в весьма плачевное состояние. Правда ли это? Кто знает, все может быть. Также он был анархистом, чем привлек внимание Лучшей Подружки Трех Толстушек, и в результате они стали любовниками.

После того, как доктор Гаспарян устроил во Дворце презентацию своего супер киборга, Лучшая Подружка отправилась на кухню и предалась страсти с главным поваром внутри большой кастрюли. Тогда же она сказала своему любовнику: «Если увидишь этого кукленочка отдельно от Соньки, приведи его ко мне. К Соньке же тем временем подошли своих поварят – пусть вколют ей транквилизатор, чтобы моему общению с кукленком никто не помешал. А взамен я устрою так, что того несчастного инструктора танцев, которого ты не успел замучить до смерти, доставят прямо во Дворец».

Лучшая Подружка и главный повар оказались честными людьми и сделали все, чтобы в полной мере выполнить свои обязательства. Так Сучок, ведомый маньяком-кулинаром, оказался в спальне, но не наследницы Софьи, а Лучшей Подружки.

– Ты куда меня привел, ушлепище? Сам что ли заблудился? – сказал подросток, оглядывая просторную комнату с кроватью, размеры которой вполне позволяли провести на ней футбольный матч. Стены украшали плакаты с мужчинами разной степени раздетости и полочки, уставленные искусными имитациями фаллосов всевозможных цветов и размеров. – На полках члены маршируют. Ваще отстой этот ваш Дворец, отвечаю.

– О, какой развитый и дерзкий искусственный интеллект, – восхитилась Лучшая Подружка. Она лежала в кровати, но совершенно терялась на ее фоне.

– Да в рот сто-пятьсот, опять искусанный котлет. Может хоть ты, шмара, знаешь, где тут наследница кантуется?

– Я знаю все, как и полагается мне – Лучшей Во Всем, – Лучшая Подружка жестом отпустила главного повара, и приподнялась на локтях. Покрывало соскользнуло, и Сучку открылся вид на обнаженную грудь солидного номера.

– Типа поздравляю, прикольные сиськи, – реакция молодого организма на демонстрацию гипертрофированных молочных желез была молниеносной и очевидной.

– Что это у нас тут? Эрекция? Какая прелесть, – Лучшая Подружка захлопала в ладоши. Даже будучи во хмелю, она заметила, как легко и эффективно Гаспарян манипулировал Тремя Толстушками с помощью киборга. Тогда же у Лучшей Подружки родился план использовать любимца Софьи для достижения собственных целей.

– Что и требовалось доказать – доктор Сержик надул Трех Лохушек, – сказала Лучшая Подружка. – Я сразу поняла, что ты обычный подросток. Но не бойся, малыш, я не выдам тебя. По крайней мере, пока. А ты в благодарность за мое благородство выполнишь несколько простеньких просьбочек. Договорились, щеночек?

– Хреночек. В пень пошла со своими просьбочками-хреносьбочками. Выдавай – не выдавай, мне ваще тупо фиолетово. Я тут одну просьбочку выполнил – всего-то привет передал, так меня Сеткин чуть заживо не сожрал со всем дерьмом, – кажется невероятным, но эрекция не помешала Сучку возразить. Очевидно, где-то глубоко и в нем дремал инстинкт самосохранения.

Такого ответа Лучшая Подружка никак не ожидала. Сперва она в сердцах метнула в Сучка большим силиконовым фаллосом фиолетового цвета, а потом задумалась, как же ей заставить подростка подчиниться.

– Слышь, коза, харэ истерить, – Сучок потер ушибленный имитатором лоб. – Ты тут понтовалась, что типа все знаешь. Ну чо по факту – как мне до наследницы добраться?

Лучшая Подружка спрыгнула с кровати, полностью открыв свою наготу. Лукаво поглядывая на Сучка, она подошла к стенному шкафу и распахнула дверцы: – Вот тут потайной ход прямо до спальни Софьи.

– Типа прикольно, – не отрывая взгляда от всего, что находилось ниже шеи Лучшей Подружки, Сучок шагнул внутрь шкафа. Дверь за его спиной мгновенно захлопнулась, послышался щелчок замка. Разумеется, этот шкаф оказался ловушкой, а не секретным проходом.

– Посидишь тут, гаденыш, пока не созреешь до сотрудничества! – Лучшая Подружка торжествующе и звонко шлепнула себя по наливной ягодице. – Можешь даже не пытаться вскрыть дверь – она как у сейфа. Свои драгоценные туфли я берегу так, как они того заслуживают.

– Полный отстой, – вздохнул Сучок, окруженный в шкафу тремя тысячами двумястами тринадцатью пар туфель. Все туфли казались ему совершенно одинаковыми, скучными и отвратительными.

Он думал так: «Наркоторговец Сеткин ваще слетел с катушек. Артист Канатов давно отморозился на оба полушария. Доктор Гаспарян кажись тоже не в себе. Толстушки даже тупо не толстые. Голая баба хранит в сейфе туфляки. Мир окончательно охренел. Я ваще тут типа лишний, никто мена тупо не понимает. Только Соня клевая. Ничо, я с ней еще позажигаю».

В то время когда Сучок размышлял таким образом, к дворцу прямиком из предыдущей главы мчался лимузин с бандой киндер-сюрпризов. Один из них, голубоглазый, как вы уже знаете, по дороге игрался с глазом андроида – диафрагма этого оптического прибора по-прежнему работала, и сужала зрачок, когда его подставляли под лучи света.

Подъезжая к мосту, где стоял почетный караул – служить в караульной службе Трех Толстушек было очень почетно – туда выбирали только самых красивых молодых мужчин и давали им самую красивую форму, расшитую золотом и серебром, а по праздникам этих роскошных самцов одевали в… Простите, я немного увлекся. Итак, дети подъехали к мосту и, не снижая скорость, сшибли всех караульных, как кегли в кегельбане. Пожалуй, такого урона генофонду страны еще никто не наносил.

– Должно быть, какое-нибудь очень важное донесение для Трех Толстушек. Моя жизнь была потрачена не зря, – подумал начальник караульной службы, смотря на свои раздробленные ноги и вывалившиеся кишки. Впрочем, вскорости думать об этом стало некому.

В этот момент Сучок, уставший от размышлений, бездумно игрался с зажигалкой. Он плавил туфлям каблуки, и те капали пластиком на пол шкафа. Так себе развлечение, но лучше чем ничего.

– Эй! Что ты там делаешь, уродец? – насторожилась Лучшая Подружка, почуяв запах гари.

– Так, ничо, туфляки жгу, – равнодушно ответил Сучок.

– Что… Как… МОЮ КОЛЛЕКЦИЮ?!!! – взвыла Лучшая Подружка. – Я убью тебя, тварь! На глазах Соньки и Трех Лохушек! Я эти туфли в тебя так затолкаю, что ты будешь молить, чтобы я сжалилась и отстрелила твою тупую башку!

Дверца шкафа снова распахнулась. Сучок думал, что сейчас же даст бабе в нос, но при этом он забыл, что баба была голой. А когда он об этом вспомнил, было уже слишком поздно. Он, жадно глядя на все щедрые анатомические подробности Лучшей Подружки, безропотно позволил ей вытащить себя из шкафа за ухо. Вообще, когда она схватила его за ухо, ему невольно пришлось пригнуться, а от того угол обзора и открывающийся вид только улучшились.

Шипя и ругаясь, Лучшая Подружка вела покорного Сучка за ухо по лабиринту коридоров. Она хотела публичного отмщения гибели самых близких и дорогих ей существ.

И тут на голову Лучшей Подружки обрушился кулак, словно отлитый из стали. Она выпустила ухо Сучка, успевшее стать малиновым, и упала. Обернувшись, Сучок увидел Софью, грозно раздувавшую ноздри.

– Детка это она сама первая ваще я тут ничего с ней такого тупо сердцем матери клянусь я типа тебя искал а тут вот, – бормотал подросток, прикрывая распухшее ухо ладонью.

– Знаю, Сучок. Однажды я уже позволила убить тебя. И в тот же день поклялась, что больше не останусь в стороне, если тебе будет что-то угрожать, – выражение лица наследницы сменилось. – Я проснулась, не увидела тебя рядом, и сразу поняла, чьи это проделки. Лучшая Подружка плохая тетя. Я видела, как жадно она на тебя глазела. Она… она… бесстыжая!

– Во-во, ваще пипец как глазела. А я на нее ваще ни-ни, ни одним глазком.

– Я знаю, что ябедничать нехорошо. Но просто необходимо рассказать моим трем мамам, что у них Ужасная Подружка, – Софья схватила Сучка за руку так, что его суставы хрустнули, и потащила за собой в зал, где Три Толстушки обсуждали возможные варианты улучшения жизни в стране.

– Привет, милая Сонечка. Ты чего-то хочешь, любимая? – сказала Люба, когда наследница решительно вошла в зал без стука и приглашений, да еще и с игрушкой в руке.

Ответить Софья не успела – раздался шум такой силы, будто по Дворцу снова палили из пушек. Стена рассыпалась в прах, и весь зал утонул в пыли от известки, мрамора и кирпичей.

Когда пыль осела, все увидели посреди зала расплющенный остов лимузина и четырех мальчиков возле него.

– Боже, какой ужас! – воскликнула Люба. – Дети, как вы себя чувствуете? С вами все в порядке?

– Надеюсь, они находились в специальных детских креслах или хотя бы были пристегнуты ремнями безопасности, – пролепетала Надя.

– О, да вы посмотрите на этих чудесных крох! Я уверена, с такими симпатягами ничего плохого просто не могло случиться! – сказала Вера.

– Мы хотим конфет. И не пытайтесь нас дурачить. Мы не дурачки, – сказал главарь банды малолеток.

– Ах, конфет! Конечно же! У нас полно леденцов без сахара и еще есть соевые батончики, – сказала Люба. – Я сейчас же попрошу принести…

– Я больше не могу молчать! – в зал ворвался мануальный терапевт Эдуард с йоркширским терьером на руках. Он был очевидно пьян.

– Тяф! Иррр-тяф-тяф! – вставил свою реплику Тотошка.

– Что же беспокоит нашего прекрасного э… массажиста? И его очаровательного э… питомца? – спросила Надя.

– Все медным тазом накрылось! Все! – всхлипывая кричал пьяный массажист. – Я лечил его, лечил как друга, как… как… как… кого-то, кто способен увидеть во враче нечто большее, чем говорящий рентгеновский аппарат. Да, Сеткин видел во мне человека. Он так и говорил мне: «Эдик, ты человек… Нет, Эдуард, ты – человечище! Давай-ка ширнемся по маленькому». А потом появилась эта шестеренка в тесте…

– Что, простите? Шестеренка в тесте? Я, вероятно, ослышалась, – удивилась Вера.

– Да вот этот вот робот, – массажист ткнул трясущимся пальцем в Сучка. – И весь мой труд рухнул. Он был уничтожен. Сеткин ушел от нас в… Надеюсь, что в лучший мир. Но он разбил сердце мне и Тотошке.

– Тяф! Иррр-тяф-тяф! – охотно подтвердил Тотошка.

– А робота надо сжечь! – ярился Эдуард. – Технический прогресс, тьфу – плевок против духовного развития. Он подменяет такие священные понятия, как дружба… Настоящая и искренняя мужская дружба, основанная на доверии. И без этих вот новомодных супер прочных презервативов!

– Конфеты. Или мы стрельнем, – сказал авторитетный голубоглазый мальчик. По его кивку все члены банды вытащили свои пистолеты.

– Подожди, деточка. Тут нам дядя что-то пытается рассказать. Вот бы еще понять, что именно, – сказала Люба.

– Считать буду до трех, – надув щеки, сообщил мальчик. – Восемь.

– В кабинете интенсивной терапии я всегда ставлю диктофон. Он записал все, что произошло в минувшую ночь с Сеткиным. О, этот проклятый андроид! Он ВСЕ РАЗРУШИЛ!!! – мануальный терапевт снова разрыдался. Он достал диктофон и нажал кнопку воспроизведения. – Вот! Вы все сами сейчас услышите!

– Двенадцать, – сурово сказал мальчик. Никто не обратил на него внимания.

Диктофон зашипел и начал выплевывать слова и целые фразы:

«– Всех расхерачу к херам нахер! Всех! Да, пиццанутый, ты увидишь! А ты, зайчелло, во все четыре глаза будешь наблюдать!

– Тяф! Иррр-тяф-тяф!

– А тя ваще не спрашивают, клоп мохнатый! Я тобой же Эдика-педика нах расхерачу!

– Мля! Ваще копец полный! Чуть жиденького не подпустил. Сеткин, ты ж сдох в соседней комнате! То есть, фак, туплю. Это не ты был походу, ага.

– В соседней… А, Сан Ваныч, ага, чтоб он сдох… – Пацанчик, ты мне напоминаешь… Черт. Да я ж тебя насквозь оттрахал! Сонька еще ревела в три ручья!

– Э, дядя, ты так не шути. Оке? Ваще на хи-хи не пробирает.

– Я тебя трахал, пока ты на говно не развалился и черной жижей весь не облился…

– Ты ваще чо в уши долбишься? Я тебе говорю, нюхать меньше надо.

– Вот! Пока нюхал, глотал и кололся, все четенько было. А Эдик-педик… лечить он меня вздумал… Ага, до глюков на пустой желудок долечил. Ну, сука, не жить ему!

– Оке, дядя. Ты давай тут, разруливай свои траблы. А я пошел. Хотя, погодь. Канатов тебе привет просил передать… Э-эх! С двух ног, ваще красава!

– ААААА!!! Нахер по яйцам-то… Вот встану со сраного кресла Эдика-педика и УБЬЮ!!!»

– Пять с плюсиком, – продолжал отсчет мальчик.

– Слышали? «Эдик-педик»! Это робот спровоцировал Сеткина! Он меня раньше никогда так не называл! – массажист Эдуард рыдал.

Когда диктофон воспроизвел последнюю фразу, негодование охватило Трех Толстушек.

– Убить ни в чем не повинный шедевр технического прогресса – немыслимо! – ужаснулась Люба.

– Наша девочка и так переживает. Ей нелегко приходится, а Сеткин опять за свое! – возмутилась Надя.

– И вообще, при ребенке говорить, что Эдик… ну, вы понимаете! Это крайне предосудительно! – высказалась Вера.

– Один, – сказал мальчик, прицеливаясь из пистолета то в одну, то в другую Толстушку.

– Эдуард, мы крайне неприятно удивлены и расстроены вашим поведением, – Люба поджала губы. – Очевидно, у вас депрессия на фоне стресса. Поверьте, нам очень не хотелось бы принимать какие либо решения за вас, но в свете вашего нынешнего состояния иного выхода нет.

– С этого момента вы отправляетесь в месячный оплачиваемый отпуск, – твердо произнесла Надя.

– Настоятельно рекомендуем вам отдохнуть как следует, восстановить физические и душевные силы. После этого вы сможете вернуться к своим обязанностям мануального терапевта, – заключила Вера.

– Вот вы как! Выбрасываете меня на помойку! Не позволю! – взвизгнул Эдуард. Он подскочил к голубоглазому мальчишке и вырвал пистолет из его рук через долю секунды после того, ребенок произнес: «Три».

– Немедленно верните мне Сеткина! – массажист выстрелил в потолок.

– Тяф! Иррр-тяф-тяф!

– Вот вы где, паскуды! Праздники тут празднуете, а меня не зовете? – В зал ввалился избитый, исцарапанный, перепачканный, но все еще обдолбанный Сеткин, словно волшебник исполнил желание Эдуарда. Наркоторговец приблизился к вооруженным мальчишкам, отнял пистолеты у двух из них и тоже выстрелил в потолок. – Пора расхерачить тут все ко всем…

– Измена! Бунт! Мятеж! Предательство! – хрип Сеткина перекрыла сирена голоса Лучшей Подружки Трех Толстушек. Размахивая опаленными туфлями и пистолетом, отобранным у последнего малыша, голая Подружка вопила: – Робот наследницы Софьи – фальшивка! Он обыкновенный подросток. Доктор Гаспарян подослал его, чтобы разрушить основы нашего государства. Я раскрыла его коварный план. В этой кризисной ситуации мне и только мне следует взять контроль в свои руки!

– Доброго денечка всем присутствующим, – следом за Лучшей Подружкой возник доктор Серж Артурович Гаспарян. Он выглядел весьма довольным, спокойным и уверенным в себе. Этому способствовали легкий многозарядный пистолет-пулемет в его руке и бронежилет под парадным смокингом. – Приношу свои извинения за то, что явился без приглашения, но того потребовало мое чувство справедливости. Да, справедливости был нанесен существенный ущерб. Дело в том, что десятка автомобилей – несправедливо низкая цена за мои услуги. При ремонте киборга наследницы Софьи я разработал и внедрил более полусотни инновационных технологий, которые…

– Заткнись, старый дурак, – перебил его Эдуард. – Сеткин, скажи, что мы друзья! Иначе я здесь же убью тебя, а потом себя и Тотошку!

– В твоих мечтах, педик! А сейчас я расхерачу тут всех нахер ко всем херам! – Сеткин по-ковбойски крутанул пистолеты на указательных пальцах.

– Я прострелю башку каждому, кто вздумает оспаривать справедливость казни лжеандроида и передачу легитимной власти в мои руки! – голос Лучшей Подружки сделался похожим на звук бензопилы.

– Какое досадное недопонимание всей серьезности сложившейся ситуации, – доктор Гаспарян покачал головой. – Для начала прошу всех сложить оружие. Это в ваших же интересах. Уверяю, скорострельность моего пистолета-пулемета существенно превышает возможности ваших детских пугачей. Кроме того, система самонаведения, разработанная вашим покорным слугой, попросту не оставляет вам шансов.

– Где наши конфеты? Так не честно! Я уже давно досчитал до трех!

– Тяф! Иррр-тяф-тяф!

– Соскучились, сявки мать вашу? – в зал через дырку, оставленную в стене лимузином, вбежал артист Канатов. Следом за ним хлынули люди. Их было множество. Голые, окровавленные, пьяные и обкуренные, оскаленные, хохочущие и рычащие… Это шли свидетели сегодняшнего выступления артиста Канатова. Все в зале смешалось. Полы, стены и мебель трещали под напором новоприбывших.

Дворец утонул в шуме, гаме, собачьем лае, истеричных криках, пьяном пении, плаче и прочих звуках.

Вдруг (это последнее «вдруг» в нашем романе) над Дворцом в голубом небе разорвалась бомба. Все, кто был внутри, рухнули на пол, кроме Канатова. Голый желтый артист стоял посреди зала, держа в выставленной над головой руке пульт с мигающей красной лампочкой.

– Как вам гребаный салют, мрази? – голос Канатова нарушил гулкую тишину, воцарившуюся после взрыва. – Я обещал вам лучшее шоу? Говорил, что это будет просто бомба? О, да! Это вы и получите. Чертово представление вы не сможете забыть, даже если захотите мать вашу. Первая гребаная бомба взорвалась в километре над Дворцом. Ничего так жахнула, да? Так давайте поаплодируем ее старшей сестренке! Она уже летит прямо сюда для взрывного финала моего шоу! Такого выступления не было ни у одного гребаного артиста во Вселенной! Потому что я единственный мать мою настоящий артист в этой гребаной Вселенной!

Через секунду разорвалась вторая бомба. Горизонт, земля и небо утонули в ослепительной белой вспышке. На смену яркому свету пришла непроглядная мгла – город поглотил океан клубящейся пыли и дыма. Когда дым рассеялся, стало видно, что на том месте, где стоял Дворец, зияет выжженная воронка циклопических размеров. Правлению Трех Толстушек пришел полный и бесповоротный конец.

Эпилог

Спустя год в одной маленькой стране, расположенной на острове в теплых водах океана, был шумный и веселый праздник. Отовсюду звучала музыка. Разряженный в пестрые одежды народ пел и танцевал на улицах.

– Ваще не понимаю я этих обезьян. У них тут типа праздник, а они все тупо трезвые. Вон, даже за мусорным баком еще никто не насрал и не наблевал, – Сучок поглядывал на празднующих с открытой террасы пиццерии.

– Сучок! Нельзя так говорить! Тем более за столом, и еще тем более – в обществе девочки! – щеки Любы вспыхнули от негодования.

– Конечно, валяйте, затыкайте мне рот. Никто меня ваще не понимает, – проворчал подросток и впился зубами в большой кусок пиццы с четырьмя сортами мяса.

– Вы несправедливы к Сучку. А у него, между прочим, очень богатый внутренний мир, – вступилась за него Софья. – И вообще, если бы я не послушала Сучка, а вы бы не послушали меня, то мы бы уже год как были бы мертвы.

– Во-во, я сразу просек, что тухляк во Дворце полный. Ваще ловить нечего. Из таких голимых мест валить надо со скоростью поноса.

– Дорогой наш Сучок, мы ни в коей мере не умаляем твоей заслуги. Ты действительно спас всех нас. Именно ты заметил между строк безопасный проход, ведущий к счастливому концу. Ты убедил Софью в своевременности бегства – это так. Никто не пытается отказать тебе в проявленном героизме, – сказала Вера. – Все, чего мы хотим, это чтобы ты соблюдал минимальные правила приличия и этикета.

– Так, значит, и вас, куриц, спасай, и правила ваши дурацкие соблюдай? Вам типа и говна насыпь, и ложку выдай? Жирновато будет, – чавкая пиццей, проворчал Сучок.

– Знаете, а я скучаю по Родине, – сменила тему Надя. – Как там наша страна, наши подданные? Очень уж хочется надеяться, что через годик-другой все успокоится, устроится как-нибудь, и мы сможем вернуться…

Сучок поперхнулся. Откашлявшись, он просипел: – Ты в натуре серьезно или прикалываешься? В эту дырку от задницы возвращаться?

– Вы как хотите, а мы с Сучком никуда возвращаться не станем, – заявила Софья. – Можно бесконечно перечислять причины, но главная из них в том, что на Родине нам с Сучком ни пожениться, ни обвенчаться не дадут.

– Действительно, на счет Родины и целесообразности возвращения в ее лоно вопрос спорный, – согласилась Вера. – Но лично я, пожалуй, больше всего скучаю по языку. Родная речь – так хочется почаще слышать ее мощное и одновременно мелодичное звучание. Эх, вот бы встретить здесь, на другом краю земли соотечественников…

Продавец веселящего газа, директор шоу, комик Продолголимонов и меткий стрелок из Испании, сидевшие за соседним столиком, обменялись многозначительными взглядами. Оставив официанту щедрые чаевые, не произнеся ни слова, они спешно покинули пиццерию.

– Как видишь, дорогая, все твои соотечественники, имеющиеся в наличии, – это мы. Чтобы утолить жажду по великому и могучему языку можешь еще раз прочитать то письмо, – сказала Люба.

Наши читатели помнят, как Сучок стащил пухлый бумажник, лежащий возле массажного кресла, в котором проходил лечение Александр Иванович. К сожалению Сучка, денег в бумажнике не оказалось, а распух он от клубных карт заведений с названиями вроде «Золотые дожди Вавилона», «Крепкие яички», «Детский садо-садик», «У госпожи Изиды», «Кнут & Плеточка» и так далее в том же духе. Кроме карточек внутри обнаружилось письмо.

Вот что было написано в нем:

«Нас было трое: я и мои родные братья – Семен Иванович по прозвищу Сеткин и Константин Иванович, более известный, как Канатов.

Когда нам исполнилось семь лет, мы с братьями торжественно поклялись, что вырастем и будем верно служить Трем Толстушкам. Но вышло так, что Сеткин стал наркоторговцем, Канатов – артистом, а я, Александр Иванович, – придворным ученым. Я единственный не сбился с пути и не нарушил своей клятвы.

Шли годы. У моих братьев родились дети. Не знаю, понял ли Сеткин, что стал отцом. Он был вечно под кайфом. В любом случае, появление на свет сына, названного Сучком, едва ли значило для него хоть что-то. Зато у мальчика была мать, способная позаботиться о нем.

Судьба ребенка артиста Канатова оказалась еще сложнее. Канатов заявил, что слишком молод, чтобы иметь детей. Что такая обуза плохо скажется на его сценической карьере и разрушит имидж одинокого и циничного альфа-самца, который он создал с таким трудом. Как и Сеткин, второй мой брат тоже изрядно злоупотреблял алкоголем и наркотиками. Он сказал, что убьет своего щенка раньше, чем кто-нибудь узнает о его рождении, и я не сомневался, что так и будет.

Желая спасти ребенка Канатова, я выкрал его и устроил так, чтобы он попался на глаза Трем Толстушкам. Я был уверен, что они не смогут бросить младенца на верную гибель. Так и вышло. Хоть, признаться, я едва ли был способен вообразить, что очевидный мальчик под опекой Веры, Нади и Любы так скоропостижно станет девочкой.

Для Софьи, моей маленькой племянницы, я сделал андроида – точную копию ее двоюродного брата Сучка. Я был большим ученым, а не каким-нибудь шарлатаном вроде разрекламированного доктора Гаспаряна (кстати, я уверен, что стишки о нем он сам же и выдумал, и платит тем, кто их при случае читает вслух). Мой уникальный киборг рос и взрослел, точь-в-точь как растет и взрослеет настоящий живой человек. Сучку исполнилось пять лет, и роботу тоже. Сучок стал сутулым прыщавым подростком, и андроид тоже.

Сам же я, больше чем о службе на благо Трех Толстушек и всей страны, мечтал о собственных детях – маленьких Александрах Ивановичах и Александрах Ивановнах, которым бы я мог передать свои знания и умения. Тех, в ком бы я видел себя. Нет, нечто большее – продолжение и развитие себя. Но меньше всего жизнь, эта бессердечная сука, заботилась о моих желаниях. Увы, я оказался бесплоден, как презерватив, отлитый из свинца. И для моего недуга не было равно ни объяснений, ни лекарств.

На моих глазах мои же родные братья так обошлись с бесценным даром отцовства, давшимся им паче любых чаяний и без малейших усилий, а я… Мне было жестоко и безапелляционно отказано в роли творца единственных творений, заслуживающих внимания и любви. От неизбывного горя разум мой помутился. В бессильной злобе я уничтожил все, что создал, кроме киборга своей племянницы – я знал, что эта потеря разобьет ей сердце. О, знал бы я тогда, что сотворит с несчастным роботом мой брат Сеткин…

Впрочем, сам я, лишенный веры и надежды, стал чудовищем едва ли хоть в чем-то лучшим, чем Сеткин. Переживая потерю того, чего никак не мог получить, я сам стал употреблять алкоголь и наркотики сверх всякой меры. Во мне еще оставалась любовь, но демон, нашептывающий, как несправедливо со мной обошлась жизнь, заставил меня убить и ее. Я пустился во все тяжкие, и тяжесть грехов моих во многие разы превосходит массу Солнечной системы и всей Вселенной.

Как будто бы мстя создателю, не давшему стать создателем мне самому, я сосредоточился на всем наиболее отвратительном, что только мог предложить этот мир. Я причинял боль, унижал и заставлял страдать людей, согласных на денежную компенсацию доставляемого мною дискомфорта. Я делал ужасные вещи с мужчинами, женщинами, стариками, детьми и животными. Их же я заставлял делать ужасные вещи со мной, в лицо смеясь унижениям и физической боли – ничто не могло заставить меня страдать больше, чем мое раненое сердце и спятивший разум. Мне казалось, что я одновременно и молоток, и гвоздь, и древесина. Словно мне в одно и то же время одинаково требовалось нещадно бить кого-то, быть избиваемым, вонзаться при этом все глубже в чужую плоть и чувствовать, как с каждым ударом и в мою плоть все глубже проникает нечто твердое, холодное, разрушительное и неумолимое.

Разочаровавшись во всем, я утратил человеческий облик… Но кто же пишет сейчас слова этой искренней исповеди? Кто раскаивается во всем содеянном и верит, что еще не все потеряно? Это я, Александр Иванович, ученый, которому Три Толстушки дали шанс. Интенсивная мануальная терапия и ночные сеансы массажа на механизированном кресле дают потрясающие результаты. Пусть и содрогаясь от работы маленьких электромоторчиков и отвращения к самому себе, но я снова становлюсь тем самим собой, который не был мне отвратителен. И это не зря.

Вернувшись к жизни, я смогу принять куда большее участие в жизнях своих племянников! А они, по сути, одной крови со мной. Я уверен, что со временем смогу разглядеть в Сучке и Софье молодых Александра Ивановича и Александру Ивановну. Я стану для них тем отцом, которого у них никогда не было. Мы будем жить долго и счастливо в любви и согласии. Звучит слишком наивно? Что ж, возможно, так и есть. Но я верю и надеюсь на это. Ведь до завтрашнего дня здесь не появится никто, кто смог бы растравить мою искалеченную душу и повергнуть ее обратно в пламенеющую пучину разрушения: никаких сладеньких, очаровательно невинных детишек, которых так приятно…

Нет! Этому не бывать. Даже думать о срыве не только страшно и преступно, но и в тысячной степени глупо. Рубеж намечен, и он будет преодолен завтра. Клянусь, что не сдамся.

Завтра последний день моего лечения. Уже утром я смогу сказать «Здравствуй, новая жизнь! Здравствуй, Сучок, чье имя означает «супер умный чувачок»! Привет, Соня, чье имя расшифровывается как «девочка, любящая много и сладко поспать»! Вот – я уже шучу. Определенно, я не безнадежен. Скорее бы наступил завтрашний день».

Сентябрь-ноябрь 2016