Текст книги "Три Толстушки: Книга Нехилых Перемен"

Автор книги: Андрей Лавригин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 10 страниц)

Но ребенку не было до продавца никакого дела. Конечно, острый каблучок ее туфельки сорок пятого размера на миг впился в ту ступню продавца, на которой не было ботинка. Но, скорее всего, это произошло совершенно случайно по одному лишь закону подлости.

Златовласое существо, бегая по залу кругами, продолжало плакать.

– В чем дело, солнышко? – гонясь за ним, на бегу спрашивала Вера.

– Почему ты плачешь, Сонечка? – отдуваясь, но не отставая от Веры, произнесла Люба.

Надя сделала обманное движение, после чего бросилась наперерез и, наконец, схватила Соню.

Софье было четырнадцать лет. Она родилась мальчиков, но воспитывалась во Дворце Трех Толстушек как их родная дочь. Толстушки всегда мечтали о девочке-наследнице (мужчин они недолюбливали, хоть никогда и не признавались в этом). Но однажды они обнаружили в парке возле своего Дворца младенца-подкидыша мужского пола. Толстушки решили, что один ребенок не слишком помешает им управлять государством, и его можно оставить на воспитание. Вера, Надя и Люба были уверены, что их материнские инстинкты не должны пропасть даром. Вопрос, стать ли мальчику девочкой, был решен тремя фразами.

«Я верю, что так будет лучше» – сказала Вера.

«Надеюсь, что он… то есть, она поймет, почему мы приняли такое решение», – сказала Надежда.

«Я уже люблю эту славную девчоночку» – сказала Любовь.

Слезы наследницы Сони внушили Толстушкам больше беспокойства, нежели демарш наркоторговца Сеткина.

В ласковых руках Нади Соня хлюпала носом, под которым уже пробились кривоватые пегие волоски, размахивала руками и топала ногами. Не было предела ее гневу и обиде.

Никто не знал причины.

В конце концов, немного успокоившись, наследница рассказала, в чем дело.

– Мой андроид, мой чудесный робот сломался!.. Моего андроида испортили. Сеткин втыкал свой пенис прямо в него! И совсем не туда, куда полагается!

Соня опять зарыдала. Крупными кулаками, успевшими стать узловатыми, она терла глаза и размазывала по щекам несмываемую тушь.

– Что? – охнули Толстушки.

– Как пенис?! В смысле…

– Сеткин?

– Своим?

– Членом?

– При РЕБЕНКЕ?!

Продавцу веселящего газа было отнюдь не весело. Он совершенно не мог сообразить, что ему делать. Чувствуя себя абсолютно лишним персонажем, которым воспользовались лишь для того, что направить взор читателя на жизнь внутри Дворца Трех Толстушек, продавец воскликнул:

– Этого не может быть! Ребенок плачет! О, какой ужас! Куда катится этот мир, если в нем ПЛАЧУТ ДЕТИ!

В зал вернулась Лучшая Подружка Трех Толстушек. Она держалась за голову, но вовсе не из-за всеобщих криков. Ей было невыносимо горько от поступка наркоторговца Сеткина. Дело в том, что она прониклась к нему более нежными чувствами, чем полагается феминистке, в качестве которой Лучшая Подружка себя позиционировала. Еще в прошлом году ее покорила верность Сеткина человеку-пицце и двухголовому зайцу – о них обдолбанный в хлам Сеткин рассказал Лучшей Подружке в баре, где она заливала вермутом преждевременную менопаузу. Увидев, что мужчина может помнить что-то дольше пары секунд, Лучшая Подружка пересмотрела свои взгляды. По ее инициативе между ними завязался роман настолько бурный, насколько позволяла нестабильная эрекция Сеткина. Решив, что ее долг помочь этому великому мужчине воплотить в жизнь свою мечту расхерачить все нахер, Лучшая Подруга разработала план мятежа. Ради достижения цели и привлечения к активным действиям наибольшего числа бездельных граждан она даже переспала с артистом Канатовым. И что она получила взамен? Сеткина, не убивающего Толстушек, а сношающегося! И не с ней, а с роботом на глазах наследницы Сони, человека-пиццы и двухголового зайца.

Тот же продавец веселящего газа, пользуясь тем, что его никто не слушает, продолжал кричать:

– Андроид! Гребаный андроид! Он и до того был гребанутым, а теперь стал натурально гребаным! Праздник на яблочной улице!

Громче продавца вопила Люба:

– Прекратить! Все прекратить и отложить! Никаких лимузинов! Никаких примирений! К черту площадь Благоденствия! Чрезвычайная ситуация! Были нарушены права РЕБЕНКА! Собрать Совет! Срочно собрать всех детских психологов, педиатров и омбудсменов!

Поднялся переполох. Через минуту дворцовые шоферы поскакали во все стороны. Через пять минут со всех сторон мчались к Дворцу психологи, врачи и детские омбудсмены. Толпа, ожидавшая на площади Благоденствия раздачи лимузинов, заскучала. Чтобы хоть как-то развлечься, люди принялись бить окна домов и витрины близстоящих магазинов, поджигать припаркованные автомобили и попутно чистить хари друг другу. Конферансье, взойдя на сцену, сообщил этой толпе, что для бесчинств нет никакого повода: – «Господа и дамы – иных не вижу здесь! Прошу вас сохранять очень важную вещь на букву «эс»! Сиськи? Ха, остроумно! Сучек? Нет! Спирт? Почти что в точку! Спокойствие! Сохраняйте спокойствие! Примирение переносится на завтра по причине событий государственной важности. Во Дворце Трех Толстушек плачет ребенок! А ведь еще Вильям Шекспир говорил, что весь мир не стоит единой детской слезинки! Вот и я сейчас хочу пригласить на эту сцену популярного артиста Веревкина, который хочет подарить вам свою песню под названием «Одна слезинка – еще не слёз»!»

Тем временем продавца веселящего газа, вопящего «ПЕ-ЛЕ-МЕНЬ ТРЕБУЮТ НАШИ СЕРДЦА!» вычеркнули из текста, чтобы он больше в нем не появлялся и не портил и без того кромешный аутентизм происходящего.

Все обступили наследницу Софью и слушали ее басовитый голосок, норовящий дать петуха.

– Я сидела на траве. В смысле, на той траве, которая растет на газоне в садике. И сидела в том смысле, что попой. А андроид сидел рядом со мной. Мы хотели, чтобы сделалось солнечное затмение, и мы могли бы пожениться, пока нас никто не видит. Это очень интересно. Вчера я читала в книге, что когда люди женятся, у них в головах происходит затмение. А затмение, это когда, днем становится как у негра в попе. А я подумала, что если бы случилось затмение и мы с андроидом бы поженились, то он бы стал негром, а я…

Она набила слезами полный рот и не могла говорить. И тут произошло невероятное. Низенькое помятое существо, на появление которого никто не обратил внимания, оказалось говорящим! Оно представилось случайным прохожим и очевидцем, радеющим за государство, и сообщило о добровольной готовности рассказать всю историю, так огорчившую Наследницу. Случайный прохожий, впрочем, тоже говорил с трудом, потому что был изрядно пьян.

– Я находился невдалеке от наследницы Сони и ее робота. Я сидел на солнце, подняв к небу бутылку. У меня в бутылке было пивишко, и я думал, что солнечные лучи помогут ему повысить градусы хотя бы до винишка. И вдруг появились Сеткины. Их было двенадцать человек, или трое, но точно больше восьми. Они возбужденно о чем-то говорили, и вид у них был очень возбужденный. Поравнявшись с нами – со мной и моим уже полупивишком и полувинишком, и еще этой вот малолеткой, они остановились. Наркоторговцы Сеткины имели угрожающий вид. Я вообще наркотики ни-ни, поэтому вот. Один из Сеткиных сказал, указывая на свой причиндал: «Вот стоит стручок. Пора искать лючок». Увы! Я ни шиша не понял, что означали эти слова.

– Хм, стручок и лючок. Стручок – это сухой многосемянный паракарпный плод, вскрывающийся двумя створками. А лючок – это маленький люк, который, как правило, является сооружением для доступа к подземным коммуникациям. Что же это все может значить? – спросила Вера.

Надя и Люба густо покраснели. Тогда покраснела и Вера.

– Я поняла! – воскликнула она. – Люк – это не только закрывающееся крышкой отверстие для проникновения вниз или внутрь чего-либо! Люк еще и мужское имя! Что если нашу милую Сонечку, когда она была еще… ну, вы понимаете. Что если тогда ее нарекли именем Люк? А Сеткин – его, то есть, ее отец! На это прямо намекает его многосемянный стручок! Раз он у него есть, то он, в принципе, может быть отцом!

– Многосемянный? Не смешите меня, – фыркнула Лучшая Подружка.

– Сеткины обступили ребятенка, а некоторые из них даже летали над ним в небе, как коршуны, – продолжал пьяный свидетель. – Они прямо вот каркали – человечьим голосом это не назовешь. Прямо как свиньи каркали: «Ах, стручок-стручок-стручок! Ах, лючок-лючок-лючок!». «Сонька, – спрашивали они, – а стручок-то твой еще не отсох? Или оттяпали его тебе, а? Да отпилили ему свистульку. Он должен расти бабой. Четвертой Толстухой».

– Почему же вы не прекратили этих ужасных речей? – закричала Люба. – Разве вы не догадались, что стручок и свистулька – это слова, которые ни в коем случае нельзя произносить при детях? Услышав хотя бы раз любое из этих слов, ребенок получает урон психике, равный бульдозеру, помноженному на землетрясение!

Прохожему было все равно. Он просто любил поговорить:

– Да мне вообще фиолетово, но я этих чертовых Сеткиных поостерегся. Они были очень возбуждены. А у меня не имелось никакого оружия, кроме этой крошки… – пьяница тряхнул пятилитровой бутылью из толстого стекла. – Сеткины вытащили из штанов свои шланги – у каждого был такой канатище, будто хищная анаконда, сорвавшаяся с цепи! Ну, то есть, если бы кто-то сперва посадил гигантскую анаконду на цепь, а ей бы это жутко не понравилась, и она бы сумела освободиться!

– Анаконда у Сеткина? – закатила глаза Лучшая Подружка. – Божечки, если бы в этом была хоть сотая доля истины.

– Сеткины держали свои корявые пульсирующие стволы, обхватив их обеими руками. Они явно были готовы ко всему. «Вы только гляньте, какая прелесть, – сказал один из Сеткиных, – наш маленький трансвестит играется с куколкой. Да только, видать, ему не показывали, как сделать игру по-настоящему веселой». Тогда другой закричал: «Уж я-то знаю толк в веселье! И этот миленький андроид с приветливым ротиком сейчас подтвердит, что я не вру». Крича все разом, Сеткины, стукаясь лбами и головками, начали кричать и наступать на робота вашего гомункула… Как бишь там его, Соника, да? Я думал, что Соник ручищами своими всех Сеткиных на конфетти порвет. Но девчонка только расплакалась, как баба. Тут один из Сеткиных ткнул робота своей дубиной, покрытой сеткой вздутых вен, прямо в рот. Бац! – и челюсть на сторону! Другие Сеткины стащили с робота панталончики и…

В этом месте рассказа Соня залилась слезами.

– …«Вот так хорошо! Да! Да! Нравится, сучечка? Кто твой папа? Ну же, кто твой папа! Я, мать твою! – говорил этот ужасный Сеткин. Он что, правда мой папа?»

– Нет, конечно! – вспыхнула Люба.

– То есть, вероятно, что, скорее всего, нет, – неуверенно добавила Вера.

– Это просто неслыханно! Как можно было ожидать от наркоторговца такого аморального поведения! На что вообще можно надеяться, если даже раскаявшиеся наркоторговцы на следующий же день норовят вонзить тебе нож в спину! – причитала Надя.

– Я, видимо, забыл упомянуть, – снова заговорил подвыпивший прохожий, любивший поговорить. – Ножей у Сеткиных не было – не-не-не. Они вонзили совсем и вовсе не нож, и не совсем в спину… Да, и, к тому же, не вам, ваше Толстушечество. Хотя я, простите за откровенность, не отказался бы от такого зрелища. Понимаете, в моей жизни не так уж много радостей. Одна из них – выпивка, но ведь и о культуре не стоит забывать – о впечатляющих зрелищах, пробуждающих в мужчине, даже если он и человек, самые…

– Где этот Сеткин? – сурово поджав губы, спросила Люба.

– Они бросили андроида, когда в него уже сложно было что-нибудь воткнуть, и уснули тут же рядом с ним. Во сне каждый из Сеткиных бормотал: «Расхерачу их всех нахер ко всем херам. Вот увидишь, зайчуля, во все свои четыре глаза. Эй, человек-пицца, передай-ка мне пивка».

– Отчего же никто не потребовал, чтобы Сеткин удалился в свои покои? – возмутилась Вера. – Спать на голой земле очень опасно – от этого может случиться пневмония, а у мужчин еще и воспаление предстательной железы.

И тогда прохожий сообщил страшную вещь:

– Увы, все Сеткины погибли. Они были обречены – ни один не выжил. Каждый из них сражался храбро, как лев, но силы оказались неравны. Рогатые демоны выскакивали прямо из-под земли и утаскивали их в кипящие недра преисподней. В то же время крылатые ангелы пикировали на них сверху, норовя приголубить их лирой прямо по макушке. А лиры у них о-го-го – бронзовые.

– Это правда? – Надя побледнела вот уже в который раз за день.

– Признаться, я немного присочинил. Знаете, мне не каждый день выпадает столько внимания. Обычно мне сразу говорят «заткни хлеборезку, урод». А я считаю это совсем несправедливым. Вы же успели убедиться, насколько я талантливый рассказчик, да?

Предельно вежливо попросив прохожего прекратить разговаривать и в максимально сжатые сроки покинуть территорию Дворца навечно, Три Толстушки приступили к полномасштабной панике.

Шурша юбками, они бегали по дворцу, всплескивали руками, выкрикивали слова «ребенок», «примирение», «вылечим» и «совсем не осталось времени на рукоделие».

Во время этой бессистемной беготни они нашли Сониного андроида. Он не дождался солнечного затмения, и ни свадьба, ни смена расы на негроидную теперь ему не грозили. Робот был безнадежно испорчен. Виновник же этого события, целый и невредимый, беззаботно спал в траве рядом, хихикая во сне.

Наследница Соня никак не могла успокоиться. Она обнимала поломанного андроида и рыдала. Робот имел вид мальчика. Сделан андроид был весьма искусно – на его глуповатом лице алели, белели и бугрились прыщи, в сальных волосах виднелись хлопья перхоти, скованный брекетами прикус был изрядно кривым. В целом игрушка ничем по виду не отличалась от живого подростка.

Теперь его тело было растерзано и изорвано, а из черных проломов сочилось гидравлическое масло, смешанное с семенем Сеткина.

Еще час тому назад он умел хорошо лежать, кривовато сидеть, кое-как стоять, отвратительно ходить и говорить фразы «ваще отстой», «все дебилы», «мой внутренний мир», «типа того» и «все такое». Теперь робот стал просто грудой кибернетических материалов, которым волею злой судьбы довелось сыграть роль использованного презерватива.

– Он умер, – жаловалась наследница Софья. – Полный отстой! Он умер, и никто кроме меня так и не понял его!

– Этого робота нужно исправить, – сказала Лучшая Подружка. Она хотела потом тыкать этим андроидом в нос Сеткину, напоминая ему о позорном факте совокупления с игрушечным мальчиком. – Горе маленькой Сонечки не имеет границ. Вообще, я подозреваю, что оно настолько велико, что уже заполнило собой бОльшую часть вселенной. Вы хотите жить во вселенной, заполненной детским горем? Лично я – нет!

– Нужно раздобыть другого андроида, – предложила Надя.

– Соня не хочет другого. Она считает, что именно у этого есть внутренний мир, хочет, чтобы робот воскрес.

– Но Александр Иванович на больничном. Кто же сможет исправить такие э… повреждения?

– Я знаю, – сказала Лучшая Подружка.

– Кто?

– Вы, конечно, забыли, но я-то все помню. Я и в школе лучше вас училась, девочки, и вообще. Так вот, я ни на секунду не забывала и всегда держала в голове весьма ценную информацию, неоспоримый факт, козырной туз, так сказать. И сейчас самое время напомнить вам о том, что было мне известно изначально. Итак, напомню вам, что в городе живет доктор Серж Гаспарян. Этот человек может сделать все. Он исправит робота наследницы Сони.

Разразился общий восторг:

– Браво! Браво! Вот это память! Подружка, ты Лучшая!

И Три Толстушки, вспомнив о докторе Гаспаряне, запели хором, не стесняясь выражений:

Хочешь вылечить понос,

Или чтоб прошел засос,

Или стал чтоб больше член,

Или сиськи до колен, -

Все способен сделать Серж!

Выставь дом свой на продажу!

Если Сержу заплатить,

Можешь стать бессмертным даже!

Тут же Толстушки сочинили письмо доктору Гаспаряну.

«Гениальному доктору и образцовому гражданину Гаспаряну Сержу Артуровичу.

Дорогой наш человек, Серж Артурович, простите, что давно вам не писали. У нас все хорошо, хоть и времена сейчас не самые безоблачные, но вы, наверное, и сами это знаете. Мы про вас всегда помним и переживаем, как там дорогой наш Гаспарян, все ли у него в порядке.

Нам бы очень не хотелось утруждать вас необходимостью сочинять для нас ответное письмо. Поэтому лучше всего будет так, если вы завтра заглянете к нам в гости в наш скромный Дворец. Приблизительно к шестнадцати часам ноль-ноль минутам. Хорошо? Парадная форма одежды подошла бы как нельзя кстати – она вам очень идет.

PS. Да, чуть не забыли. Вместе с письмом посыльный вручит вам Сонину игрушку. Она что-то барахлит в последнее время. Посмотрите, пожалуйста, что с ней можно сделать. Девочка очень любит этого андроида. Понимаете? ОЧЕНЬ! Вас ведь не затруднит устранить парочку мелких повреждений? Пожалуйста-пожалуйста-пожалуйста! Ура! Мы знали, что вы не откажете! Спасибо-спасибо-спасибо!

До скорой встречи!

Любим, надеемся и верим!

Искренне ваши Вера, Надя и Люба»

И в этом месте Три Толстушки приложились к бумаге губами, оставив на ней три сочных помадных следа.

Вручив письмо и робота капитану дворцовой гвардии графу Конскому из рода Волконских и Балконских, Толстушки отправили его на поиски доктора Сержа Гаспаряна. Граф расположился на заднем сидении лимузина, а андроида пристроил себе на колени. Оскверненная кукла печально приникла к его плечу головой, напоминавшей тыкву, по которой выстрелили из дробовика в упор. Убедившись, что водитель следит за дорогой и не обращает внимания на пассажира, граф Конский склонил голову и принялся жадно слизывать жидкость, вытекающую из тела робота.

Наследница Соня перестала плакать. Перед сном она почитала библию, которая напомнила ей, что смерть – это не конец. Соня поверила, что ее андроид завтра же воскреснет. И при этом может быть получит способность делать разные крутые штуки: ходить по воде, летать и даже стрелять лазерами из глаз.

Так тревожно, в атмосфере лютого фиаско, прошел день во Дворце.

– Да уж, ничего себе денек, – проворчал продавец веселящего газа. Но, постойте! Как же ему удалось снова оказаться на страницах этой книги? Мы же ясно видели, как он был решительно и бесповоротно вычеркнут!

Однако продавец не желал раствориться в безвременье, лишенном формы и какого бы то ни было пространства. Он дождался момента, когда автор передаст рукопись книги редактору.

«С редактором я войду в сделку, и он мне поможет обустроиться лучше, чем было до проклятого полета на реактивном ранце, – решил он. – Мои баллоны меня выручат».

Он, достав из-под полы несколько небольших баллончиков с веселящим газом, тихонько позвал редактора, – Эй, пссс, парень. Не хочешь немного безудержного веселья? Мой товар окрыляет!

Редактор вплотную приблизил лицо к рукописи. По его глазам продавец видел, что баллоны с веселящим газом – сокровище, что обладать хотя бы одним баллоном – для редактора мечта и счастье.

Тогда продавец сказал:

– Мне очень надоели приключения. Я не мальчик-волшебник, не укротитель драконов, не супер герой со сверх способностями, не сексуальная блондинка с кучей чокнутых проблемных подружек, не крутой мафиози, не накачанный мордоворот, не гениальный детектив и даже не вампир или оборотень. Я не люблю летать, ненавижу людей, я быстро устаю, раздражаюсь, и, видимо, я мизантроп. Мне очень хочется жить на какой-нибудь тихой неприметной страничке – можно даже в нижнем уголке. Только так, чтобы на этой страничке у меня был свой трех… нет, пятиэтажный дом с бассейном, винным погребом, мясным складом, гигантскими аквариумами, наполненными живыми морепродуктами, сейф с миллиардом… нет секстиллионом золотых слитков, и… и… и чтобы НИ ЕДИНОГО ребенка в доме или по соседству!

Редактор в задумчивости смотрел на продавца. Баллоны в его руках искрились, сверкали и играли всеми цветами радуги, обещая чистейшую эйфорию. Было очевидно, что это совершенно чудесные баллоны.

– Можете ли вы устроить мое переселение на такую страницу? – спросил продавец, нервно поигрывая баллонами.

– Могу, – сказал редактор тихо. И добавил: – Отдай мне свои баллоны.

Продавец победил.

– Хорошо, – сказал он равнодушным тоном, – согласен. Баллоны стоят очень дорого. Мне очень нужны эти баллоны, но я согласен. Ты мне нравишься, братишка. У тебя такие честные глаза, хоть и зрачки расширены. И лицо такое открытое, хоть и небритое, да и зубы бы тебе почистить не мешало.

«Чтобы ты сдох, урод чертов!» – добавил он при этом мысленно.

– Эй, я все вижу, – сказал редактор. – Твои мысли – я их могу читать. Они ничем не отличаются от фраз, произнесенных вслух. Только их окружают кавычки.

– Да и черт с ними, – ответил продавец. – Только коли уж ты все равно согласился, давай провернем все побыстрее.

– Сейчас. Я знаю один секрет, – редактор подмигнул продавцу. – В конце книги выделяют страницу под выходные данные издательства. Вот там-то я тебя и поселю. Только уж не обижайся – самым мелким шрифтом. Давай сюда баллоны.

– Ты сошел с ума! – рассердился продавец. – Зачем мне твоя страница выходных данных? Я хочу жить в роскоши, а что такое эти данные, и откуда они выходят – я понятия не имею!

– Вот именно. И никто не имеет. Эту страницу никто никогда не читает. Так что давай, полезай туда, да поживее.

Продавец заглянул на последнюю страницу книги – та была пока что девственно чистой. Но вариантов у него не было.

– Хорошо, – вздохнул он и отдал редактору все баллоны до последнего. – На последнюю страницу, так на последнюю. Итак, до свиданья, мошенник. Получай цену моей свободы. И только попробуй меня обмануть – я даже с последней страницы доберусь до тебя, вскрою твою глотку, вытащу лживый язык и позабочусь о том, чтобы он намотался на вентилятор.

С присущей ему неуклюжестью продавец стал протискиваться между строчек головой вперед. Редактор же, захлопнув рукопись и визжа от восторга, принялся вдыхать веселящий газ! Но, едва он успел опустошить первый баллон, на пороге кабинета возник главный редактор.

– Ммм. Знакомый сладковатый запах, – принюхавшись, промычал главный редактор. – Ну-ка, малыш, давай-ка сюда баллончики. Или сыграем в игру «найди новую работу»?

Редактор послушно отдал главному редактору все баллоны с веселящим газом.

Счастье окончилось.

Глава V

Азиат и экзотический фрукт дуриан

Вы помните, что не лучший день Сержа Гаспаряна сменился тревожной ночью, когда он обнаружил у себя в кровати артиста Канатова.

Что они делали вдвоем до рассвета, неизвестно. Однако стиратель-пыли-с-комиксов, почтенный Иван Никитович, то и дело просыпался от криков, хрипов и других эксцентричных звуков, доносящихся из спальни доктора. Это кажется особенно странным в свете того, что Иван Никитович на сон грядущий традиционно выпивает не менее пинты коньяка и даже пушечный выстрел разбудить его едва ли способен.

На другой день – значит, как раз в тот день, когда продавец веселящего газа узнал шокирующие подробности диеты Трех Толстушек, а наркоторговец Сеткин с помощью андроида продемонстрировал наследнице Софье обратную сторону любви – с Иваном Никитовичем произошла неприятность. Любимый говорящий попугай оскорбил его хамским выкриком «хер вялый». Иван Никитович распахнул дверцу клетки, чтобы дать наглецу кулаком в клюв. Но попугай оказался проворнее. Он вылетел наружу, в полете нагадил на голову хозяина, съел фунт наркотического мармеладу, после чего спрятался в подвале, куда Иван Никитович боялся спускаться. Он думал, что в подвале обитают кровожадные мутанты – результаты бесчеловечных опытов доктора Гаспаряна.

В тревожную ночь попугай сам вернулся в свою клетку.

Встав рано утром, Иван Никитович захлопнул дверцу и поднял клетку. Попугай сидел с крайне равнодушным видом и лениво повторял: «хер вялый, хер вялый».

– Ну и что, что не бодрый. Это, знаешь ли, в моем возрасте уже незазорно. Но вот мармелада я тебе не прощу. Я его для праздника берег. Отнесу сейчас тебя доктору для опытов. Станешь упырем или вурдалаком – а это урок тебе. Не ешь в другой раз мармелад, если он не тебе принадлежит, – сказал Иван Никитович.

Накинув на плечи легкий шелковый халат, Иван Никитович взял клетку и отправился с ней в спальню Гаспаряна.

За дверью спальни слышалось движение.

«Вот ведь старого хрыча как пробрало! Поди, студенточку из мединститута подцепил, – подумал Иван Никитович с завистью. – Всю ночь барагозил, до сих пор угомониться не может. У него-то, видать, не вялый».

Он вошел без стука. Доктор сказал: «иди отсюда», но Иван Никитович не разобрал слов. Ему послышалось: «идиот, сюда»!

Голый Гаспарян на четвереньках стоял у кровати, в спальне пахло чем-то горелым. В углу дымилась опиумная лампада.

– Доброе утро! – весело сказал Иван Никитович и поднял клетку высоко над своей головой. – Я поймал попугая! И у меня родилась научная теория – попугай любит наркотический мармелад, потому что в нем много кислоты. Готов отдать вам его для опытов за скромное вознаграждение.

– Многоуважаемый Иван Никитович! – доктор был очень недоволен. – Вам известно, насколько я лоялен в вашем отношении. Я всегда рад выслушать вас и помочь всем, что в моих силах. Но не кажется ли вам, что вы злоупотребляете моим добрым отношением? Причем тут попугай? Какой к черту мармелад?! Какие в задницу опыты?! Вы совсем охренели, любезный?!!

Иван Никитович замешкался, решая, стоит ли дать доктору кулаком в нос и лишиться работы, или мудрее признать собственную неправоту, извиниться и закрыть дверь с другой стороны.

И вдруг он увидел азиата. Возле окна, на ящике с надписью «WARNING! BIOHAZARD», сидел толстый желтый человек с глазами-щелочками. Азиат был голый и курил самокрутку.

Иван Никитович так громко сказал «ЁПТ», что чуть не разорвался пополам. Он замахнулся, чтобы ударить желтокожего незнакомца, но при этом сделал какое-то неловкое движение – дверца клетки, звякнув, открылась, и попугай выпорхнул в комнату. «Содомия! Содомия! Хер вялый!» – усевшись на высоком шкафу, заголосил попугай.

Азиат громко захохотал, самокрутка прыгала у него в зубах, точно сук от порывов бури. А у доктора прыгали, вспыхивая, глаза. Он трясся от негодования.

– Гомосятину развели! – вопил Иван Никитович. – Голубятники! Педовики производства! Гангрены заднеприводные!

Доктор Гаспарян принял вертикальное положение и дал ему отрезвляющую пощечину.

– Иван Никитович, меня неприятно удивляет ваша гомофобность и душевная черствость. Я забыл вас предупредить о своем новом сексуальном… то есть, сугубо научном опыте. Но вы могли ожидать. Я ведь ученый, я доктор разных наук, я мастер разных приборов. Я произвожу всякие опыты. У меня в спальне можно увидеть не только голого смеющегося человека, больного желтухой, но даже меня самого на четвереньках. Иван Никитович… Иван Никитович… Пациент – одно, а яичница – другое… Мы ждем завтрака. Мой пациент любит много яичницы…

– Попугай любит кислоту, – шептал в ужасе Иван Никитович, – а гепатитный узкопленочный пыхарь-гей любит яичницу…

– Ну вот. Яичница сейчас, а ночью темно и звезды на небе. На звездах температура много тысяч градусов, на них яичницы не приготовишь. А на кухне газовая плита – в самый раз для яичницы. Наркотический мармелад съеден раз и навсегда, так что будьте любезны, вернитесь с небес на землю, в этот самый дом, который принадлежит мне. Перестаньте пялиться на моего пациента, отправляйтесь на мою кухню, включите мою плиту и приготовьте, наконец, яичницу из моих яиц! То есть, из яиц, которые лежат в моем холодильнике.

Иван Никитович, тихо матерясь себе в усы, отправился на кухню. В отместку за унижение и нейролингвистическую атаку вместо соли в яичницу он добавил птичий помет со дна клетки. Помет попугая был таким горьким, что даже заменил перец.

– Хорошо мать его, что много мать его перцу. Гребаный сука перец мать его! – хвалил азиат, уплетая яичницу.

Раздумывая, как бы еще отомстить Гаспаряну, но при этом не потерять работу, Иван Никитович закрылся в своей комнате. Он мрачно смотрел в окно и видел, как Серж прошел по улице. Все было в порядке: новый шарф, новая трость, кобура с новым полуавтоматическим пистолетом, новые башмаки на красивых высоких каблуках. Но рядом с ним шел голый азиат.

Иван Никитович, сплюнув прямо на пол, вернулся в спальню доктора, поймал сидевшего на шкафу попугая и свернул ему шею.

– Вот тебе и опыты, падла, – процедил Иван Никитович сквозь стиснутые зубы и горько заплакал. – Всего-то и хотел, что мармелада на праздник. Придется теперь кексиками давиться. А кислоты-то в них куда меньше!

Доктор Гаспарян жил на улице Народного Ополчения. Свернув с этой улицы налево, вы попадаете в переулок, носящий имя Рабочего Восстания, а оттуда, миновав тупик Борьбы с Самовластием и перерезав улицу Великой Революции, славящуюся самыми дорогими бутиками в городе, можно было, пройдя еще пять минут, очутиться на Рынке Справедливости.

Серж Гаспарян и азиат направились туда. Уже поднимался ветер. Выходящим из бутиков мужчинам приходилось бросать сумочки и руками удерживать свои разлетающиеся юбки. Расклейщик афиш никак не мог справиться с листом, приготовленным для наклейки. Ветер рвал его из рук и бросал в лицо расклейщику. Издали казалось, что человек страстно целуется с изображенным на афише артистом Канатовым.

Наконец ему удалось прихлопнуть афишу к забору, хоть и изрядно при этом измяв, а кое-где и порвав физиономию артиста.

Доктор Серж считал, что образованному человеку следует читать как можно больше. Поэтому он читал все, включая надписи на стенах общественных уборных. А сейчас он принялся читать афишу. Чтобы никто не подумал, что он только притворяется образованным человеком, Гаспарян читал вслух:

«Милые дамы! Уважаемые господа! Друзья!

Сегодня по учтивой и ненавязчивой просьбе Трех Толстушек устраивается празднество.

Спешите на Рынок Справедливости! Спешите!

Там будут зрелища, развлечения, спектакли! И даже, может быть, выступит сам артист Канатов! Мы ему отправили письмо с просьбой выступить. Очень надеемся, что он его получил.

Спешите! Только, пожалуйста, соблюдайте меры предосторожности – особенно при пересечении проезжей части и при пользовании общественным транспортом»

– Вот, – сказал доктор Гаспарян. – Все ясно. Сегодня на площади Благоденствия предстоит награждение мятежников. Три Толстушки будут раздавать лимузины тем, кто восстал против них. Но Три Толстушки боятся, чтобы народ, собравшись на площади Благоденствия, не слишком волновался, толпился и чтобы кто-нибудь случайно не пострадал. Поэтому они устраивают праздник на рынке. Они хотят избежать излишней концентрации людей в одном месте. Хм, разумная предосторожность… Разумная предосторожность – это не выходить на улицу без бронежилета и пистолета.

Серж и его желтый спутник пришли на рыночную площадь. У сцены толкался народ. Причем народ в худшем смысле этого слова. Здесь не было ни одного человека, выглядящего хоть сколько-нибудь прилично. Ни от одного человека здесь не исходило приятного аромата духов, туалетной воды, дезодоранта или хотя бы просто чистого тела. Над площадью, такой густой, что казался осязаемым, витал запах, сотканный из нитей перегара, свежескисшего и застарелого пота, испражнений, рвотных масс, гнили и разложения.