Текст книги "Национализм и универсализм в русском религиозном сознании"

Автор книги: Андрей Анзимиров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 5 страниц)

[155]

ванное крайне правыми националистическими силами, возмутило многих консерваторов православно-универсалистского направления; например, на защиту М. Бейлиса решительно встала правая газета «Киевлянин», редактируемая В. Шульгиным; ни один из представителей православной иерархии не захотел выступить в роли эксперта и подтвердить «кровавый навет». Еще в конце века многочисленные архиереи выступали с категорическим осуждением погромов, а оптинские старцы за пропаганду «Сионских протоколов» запретили С. Нилусу появляться в пустыни; страшный кишиневский погром 1903 г. (до него в России еврейских погромов не было в течение 20 лет) был в самых резких выражениях осужден св. Иоанном Кронштадским*, что весьма смутило шовинистическую прессу. Горячие проповеди в защиту еврейского населения произносит в это время епископ (будущий митрополит) Антоний Храповицкий, никогда не скрывавший своих правых убеждений.

Трагические случаи еврейских погромов 1905 г. были связаны с революционными событиями и распространившимися в среде городских мещан убеждениями, что все евреи – социалисты. Власти не проявили способности обуздать погромщиков Киева и Одессы, зато деятели Церкви явили здесь пример высокой христианской любви. С самого начала киевского погрома митрополит Киевский Флавиан (Городецкий) безуспешно выступал перед народом на Софийской площади с призывами прекратить грабежи и разойтись по домам. Ректор Киевской Духовной академии епископ Платон (Рождественский) , увидев это, вышел на улицы города с торжественным крестным ходом и несколько раз становился перед толпой на колени, умоляя погромщиков пощадить евреев; на Подоле к нему С угрозами подбежал один из погромщиков, выкрикнув: «И ты за жидов?» Как только начался одесский погром, местный архиепископ Дмитрий (Ковальницкий)

*Привожу здесь текст выступления св. Иоанна Кронштадского от 30 апреля 1903 г.: «Прочел я в одной из газет прискорбное известие о насилии христиан кишиневских над евреями, побоях и убийствах, разгроме их домов и лавок и не мог надивиться этому из ряду вон выходящему событию. Помню, что было подобное событие в 1881 г. на юге России, но в гораздо меньшей силе и остроте и бьио следствием пагубных увлечений и заблуждений. А теперь, что породило это, потрясающее до глубины души, буйство христианского народа русского, который вообще отличается простотой и добротой? Сильно чувствуется воздействие совне злонамеренных людей, подстрекнувших наш народ к такому небывалому погрому... И когда он совершился? На пасхальной неделе, когда вся тварь небесная и земная, ангелы и верные христиане ликуют о Воскресении Христа из мертвых как начатке общего воскресения всего рода человеческого. Какое недомыслие или непонимание величайшего праздника христианского, какое тупоумие русских людей! Какое неверие! Какое заблуждение! Русский народ! Братья наши! Что вы делаете? Зачем вы сделались варварами – громилами и разбойниками людей, живущих в одном с вами отечестве?.. Зачем допустили пагубное самоуправство и кровавую разбойничью расправу с подобными вам людьми? Вы забыли свое христианское звание и слова Христовы: научитесь от мене, яко кроток есмь и смирен сердцем. Послушайте, как Он поучал учеников своих кротости и незлобию...» (Новости, 1903, 30 апреля).

[156]

немедленно обратился к населению через печать, отвергая все обвинения в адрес евреев и обличая инициаторов зверств.

Известны случаи, когда православное и католическое духовенство объединялось и много часов уговаривало толпу прекратить беззакония и покаяться; зафиксировано немало случаев, когда православные священники и монахи бросались на громил в одиночку с крестом в руке и даже становились жертвами. В Витебске готовящийся погром был сорван исключительно силами приходского духовенства; то же самое относилось ко всей Подольской губернии, церковный глава которой епископ Парфений (Левицкий) заранее обратился к епархиальному духовенству со следующим предписанием: «В случае возникновения беспорядков антиеврейских и им подобных, когда будет угрожать опасность имуществу и жизни мирного населения, прошу пастырей являться на место беспорядков, если окажется возможным, то в епитрахили и со святым крестом в руках и силою убеждения укрощать буйствующую толпу»1.

Разумеется, далеко не все выглядело в то время в праздничных тонах. Активную антисемитскую агитацию из числа представителей Церкви вел иеромонах Илиодор (Труфанов), тот самый, который после революции сначала провозгласил себя «красным папой», а затем перешел в оккультную секту поклонников солнца. К сожалению, в своей позиции он был не одинок.

Решительная деятельность Столыпина положила конец всем погромам уже в 1906 г., но в тех районах, где разворачивалась агитация Илиодора, они снова возникали в период гражданской войны. Стоит напомнить, что ряд белых правительств (в частности, на Дону) запретил распространение «Сионских протоколов» на контролируемых ими территориях, зато со временем они очень пригодились Гитлеру.

Всякий шовинизм всегда антицерковен, даже если и пытается в какой-то исторический период прикрываться хоругвями или крестами на крыльях аэропланов. Русский фашизм, возникший в эмиграции, давно уже не имел никакого отношения к православию, зато его лидеры А. Вонсяцкий и К. Родзаевский единодушно приветствовали систему, созданную Сталиным. «Сталинизм и есть то самое, что мы ошибочно называли российским фашизмом. Это наш Российский фашизм, очищенный от крайностей, иллюзий и заблуждений»13. Согласно известной французской пословице, «крайности соприкасаются». На деле не бывает тоталитаризма «правого» или «левого» – всякий тоталитаризм переступает разделительную черту и оказывается «по ту сторону правого и левого», т.е. пытается сознательно, путем злонамеренной и направленной подмены имитировать христианство, создавая некое подобие единения в ненависти.

Евангелие же предлагает всем нациям, расам и племенам единение в любви и свободе. Выбор между двумя этими формами едине-

157

ния полностью относится к свободе воли отдельной человеческой личности, которой не прикрыться здесь никаким коллективизмом толпы.

ХРИСТИАНСКИЙ УНИВЕРСАЛИЗМ СОВРЕМЕННОГО ПРАВОСЛАВНОГО БОГОСЛОВИЯ

Понятие современного православного богословия охватывает период, начавшийся в предреволюционные годы и продолжающийся по сей день.

Уже в 1905 г. произошло нечто «неслыханное» – митрополиты и епископы «взбунтовались» и выступили с требованием созыва Поместного Собора, проведения многочисленных либеральных реформ внутри Церкви и предоставления ей элементарной независимости от государственно-имперского аппарата. Параллельно началу предсоборных работ в Москве и Петербурге, а затем ив других городах возникают религиозно-философские общества и кружки, на которых возвратившиеся к Православию интеллигенты впервые встречаются с представителями иерархии и священства.

Часть епископата и духовенства нашей Церкви после Октября оказалась за рубежом. Многие профессора, церковные писатели, богословы были высланы из Советской России в 1922—1923 гг. Практически все известные православные деятели и богословы, оставшиеся на родине (М. Новоселов, В. Муравьев, С. Аскольдов, А. Самарин, священники П. Флоренский, С. Мечев и В. Свенциц-кий), разделили общую судьбу епископата, духовенства и мирян Русской Православной Церкви и в сталинское время пошли по лагерным этапам, тюрьмам и ссылкам, где почти все и погибли.

Расстрел группы ни в чем не повинных видных богословов и священников во главе с митрополитом Петроградским Вениамином (Казанским) в 1922 г., временный арест патриарха Тихона, наконец, жестокие гонения на Церковь, начавшиеся в 1929 г. и в период ежовщины достигшие масштабов направленного геноцида верующих и уничтожения Церкви, – все это привело к тому, что русская православная эмиграция не могла более оставаться в подчинении обезглавленной Московской Патриархии, хотя не сумела сохранить и собственное внутреннее единство: Русское Православие за рубежом административно раскалывается на две части, одна из которых во главе с митрополитом Антонием (Храповицким) образует независимую Русскую Зарубежную Церковь, вторая же, во главе с митрополитом Евлогием (Георгиевским), переходит в подчинение Константинопольской Церкви. Первая из упомянутых групп объединила по преимуществу консервативную часть духовенства, а также мирян, сражавшихся в гражданскую войну на

158

стороне белых. Позиция ее долгое время оставалась крайне жесткой, что естественным образом подкреплялось сведениями из СССР о растущих репрессиях и тотальной войне с традиционно русской культурой. Богословие этого направления приняло романтически-славянофильскую окраску с ностальгией по патриархальному церковному укладу, враждебностью к инославному окружению и некоторым уклоном в сторону идеализации «Православного Царства», на деле, естественно, на земле неосуществимого. Впоследствии позиция Русской Зарубежной Церкви существенно смягчилась; вопреки бытующему мнению, усиленно распространявшемуся «научными атеистами» эпохи сталинщины и постсталинщины, Церковь, принципиально оставаясь на правоконсервативных позициях, принимает в свое лоно мирян любой национальности или расы. Она отказалась поддерживать нарождавшийся в ЗО-е годы русский фашизм, а во время второй мировой войны принадлежавший к ней генерал А. Деникин бежал в Лондон, откуда призвал всю русскую эмиграцию бороться с гитлеризмом, за что был включен фюрером в число «врагов № 1 Третьего Рейха»;

Патриарху Тихону в перерывах между арестами и допросами было не до разработки универсалистской или какой-либо иной церковной доктрины, однако характер его предыдущей административно-миссионерской деятельности в Северной Америке отличался значительной широтой, общий дух Собора 1918 г., избравшего Тихона патриархом, характеризуется глубоким демократизмом. Профессор богословия, архиепископ Илларион (Троицкий), погибший в 1929 г. в сталинской тюрьме, возглавлял в 10—20-е годы переговоры с католиками, несмотря на то что был настроен к Риму враждебно. «Я никак не могу думать, что Православие и Католичество почти одно и то же, что это две поместные христианские Церкви, – писал он еще в 1915 г. – Я исповедую, что Церковь едина, и католики для меня – не Церковь, а следовательно, и не христиане»14. Проведя шесть лет в соловецком заключении вместе с главой русских католиков экзархом Леонидом (Федоровым)*, Илларион пересмотрел свою жесткую позицию – сбылось давнее

*Русская Католическая Церковь возникла в 1907 г. стараниями аристократки Наталии Ушаковой, добившейся от Столыпина разрешения на организацию такой общины в г. Петербурге. Возглавлял ее священник Леонид Федоров, окончивший православную Духовную школу, но принявший сан в католичестве. Его ближайшей помощницей была фрейлина Юлия Данзас. Вторая русско-католическая община, столь же малочисленная, как и столичная, возникла в Москве и связана с именами принявших католичество о. Сергия Соловьева и о. Владимира Абрикосова, позже эмигрировавшего, как и Ю. Данзас, выкупленная из Соловков Е. П. Пешковой, первой женой М. Горького. В конце 20-х – начале 30-х годов обе общины практически в полном составе были репрессированы, многие из них погибли. Леонид Федоров, признанный экзархом (т.е. главой) русских католиков, после многочисленных арестов умер в ссылке (г. Вятка) в середине 30-х, Сергей Соловьев вследствие репрессий умер в это же время в сумасшедшем доме.

159

предсказание митрополита Филарета (Дроздова) о временах, когда все разногласия будут забыты...

В среде основного большинства богословов и церковных деятелей православной эмиграции окончательно победили начала универсализма и христианской солидарности, как теоретической, так и практической.

Философ и публицист славянофильского направления П. Мансуров еще в предреволюционное десятилетие активно отстаивал необходимость скорейшего объединения православия с англиканством (эта тенденция со стороны обоих исповеданий существовала с конца XVIII в.). В 1928 г. было основано православно-англиканское общество св. Сергия и св. Албания (британского первомученика IV в.); инициаторами и активистами общества с православной стороны были митрополит Евлогий, протоиерей С. Булгаков, профессор богословия Н. Арсеньев, молодые студенты-богословы Н. Зернов и Н. Клепинин, впоследствии вернувшийся в сталинскую Россию и погибший в концлагере.

Протоиерей Сергий Булгаков, сохраняя строгую верность православной традиции, всю жизнь отстаивал принципы реального экуменизма; он был первый из православных священников, отслуживший литургию во время очередной православно-англиканской конференции на англиканском алтаре. Не идя ни на какие догматические уступки, о. Сергий тем не менее настаивает в своей строгой и сухой монографии «Православие» (Париж, 1932) на том, что «все церковные общины, как бы далеко они ни разошлись на своем историческом пути, сохраняют в себе значительную часть вселенского Предания и, следовательно, причастности к Православию. Все они имеют зерно Православия»15.

В 1933 г. группа православных богословов публикует в Париже коллективный труд «Христианское воссоединение»16. В статье «У кладезя Иаковля» о. С. Булгаков пишет: «Ни одна историческая Церковь не может замкнуться настолько, чтобы не знать и не чувствовать христианского мира за своими пределами, или же такое нечувствие составляет уже ее собственную болезнь* или по меньшей мере, ограниченность... Даже самые явления ереси или раскола имеют место только в жизни Церкви – язычники и иноверные не являются для нас еретиками и раскольниками».

«Воля к разделению есть тот злой гений, – продолжает о. Сергий, – который расколол сначала западный и восточный мир и продолжает дальше и дальше свое недоброе дело. Он живет иногда и в таких иерархах (как и мирянах), которые почитают себя самыми ревностными хранителями ортодоксии, но к которым, однако, относится слово Христово: "Не знаете, какого вы духа"». Говоря о привычной гордости православных своим литургическим богатством, о. Сергий не без иронии напоминает, что это богатство часто остается

160

нами не реализованным и ложится на холодную и, по существу, равнодушную веру мертвым грузом уставности и ритуализма. Известный своей резкой и не всегда убедительной критикой латинства о. Сергий все же допускает в своей статье, что «мы можем (и должны) считать, что, находясь в каноническом разделении со всею Католическою Церковью, мы не переставали и не перестаем оставаться с нею в невидимом общении таинств»17; признавая литургическую бедность протестантизма, он подчеркивает, что зато тот обладает бесспорным преимуществом живой и личной молитвы. Заканчивается статья призывом к духовенству Востока и Запада осознать себя единым священством, совершающим единую евхаристию.

Н. Бердяев в статье «Вееленскость и конфессионализм» четко определяет границы подлинного экуменизма: «Законническая преданность истине сама по себе может вести к ненавистническим чувствам и разъединению. Исключительная же вдохновенность любовью, сопровождающаяся равнодушием к истине, делает расплывчатой и неопределенной самую цель христианского единениям Перечисляя очевидные минусы нашей православной традиции – тенденцию к подчинению Церкви государству, церковный национализм, обрядоверие, недостаточную активность христианской жизни, вражду к западному христианству и замкнутость в себе, – Бердяев затем пишет, что «убежден, что в Православии даны бесконечные возможности именно вследствие его недостаточной актуализированности, что в нем разлит дух свободы».

Несколько позже, в 1939 г., Бердяев исследует уже не церковный (т.е. гораздо менее опасный), а секулярный, политический национализм. «Обыкновенно думают, что эгоизм национальный есть нравственный долг личности и означает не эгоизм личности, а ее жертвенность и героизм... Эгоизм, корысть, сомнение, гордость, воля к могуществу, ненависть к другим, насилие – все делается добродетелью, когда переносится с личности на национальное целое». Бердяев разоблачает это заблуждение, добавляя, что «ложью является уже национальное самомнение и чванство, столь смешное и глупое со стороны», ввергающее человека в фиктивную и иллюзорную жизнь. Одно из важнейших замечаний Бердяева о национализме (в смысле шовинизма) сводится к обнажению его подлинной сути: всякий шовинизм на деле вовсе не отражает национальных интересов, а является прикрытием эгоизма конкретных классов или общественных групп18.

Если Бердяева иные склонны именовать «околоцерковным» православным философом, то богослова и профессора философии Московского университета Ивана Ильина, представляющего «умеренно правое крыло» Русского религиозного ренессанса, упрекнуть в этом едва ли возможно. Иван Ильин едва ли не впервые за всю историю Русского Православия формулирует в своей работе «Путь

161

духовного обновления» развернутую и стройную систему «богословия нации».

Ильин пишет, что патриотизм есть естественное и неотъемлемое для человеческой души чувство, тот, кто не любит собственную родину, духовно мертв, так как «любовь к родине есть творческий акт духовного самоопределения, верный перед лицом Божиим и потому благодатный». Любовь к своей земле и своему народу необходима и оправданна еще и потому, что без такой любви индивидуум не в состоянии любить и другие народы. «Каждый народ призван к тому, чтобы принять свою природную и историческую «данность» и духовно проработать ее, одолеть ее, одухотворить ее по-своему, пребывая в своем, своеобразном национально-творческом акте. Это его неотъемлемое, естественное, священное право» и даже обязанность.

Тот человек, чей «патриотизм» основан на ненависти к другим или другой нации, по Ильину, не является ни патриотом, ни даже здоровым националистом; все его мировоззрение является суррогатом. Ильин делит патриотизм на «слепо инстинктивный» и «духовный», допуская лишь второй и добавляя, что в христианской стране патриоты вовсе не обязаны быть одного религиозного исповедания.

Если патриотизм не духовен, а основан на «пожаре проснувшегося, испуганного и ожесточившегося инстинкта», он «оказывается слепым аффектом, который разделяет участь всех слепых и духовно не просветленных аффектов: он незаметно вырождается и становится злой и хищной страстью – презрительной гордыней, буйной и агрессивной ненавистью, и тогда оказывается, что сам «патриот» и «националист» переживает не творческий подъем, а временное ожесточение и, может быть, даже озверение. Оказывается, что в сердце человека живет не любовь к родине, а странная и опасная смесь из воинственного шовинизма и тупого национального самомнения или же слепого пристрастия к бытовым пустякам и лицемерного «великодержавного» пафоса, за которым нередко скрывается личная или классовая корысть». Ильин констатирует, что такой больной, уродливый и извращенный национализм ведет исключительно к ненависти между народами, к обособлению, провинциализму и культурному застою. Он призывает к трезвому видению слабостей и пороков своей нации и к их обличению: «Любить свою родину не значит считать ее единственным на земле средоточием духа, ибо тот, кто утверждает это, не знает вообще, что есть Дух, а потому не умеет любить и дух своего народа, его удел – звериный национализм. Нет человека и нет народа, который был бы «единственным» средоточием духа, ибо дух живет по-своему во всех людях и во всех народах. Истинный патриотизм и национализм есть любовь не слепая, а зрячая»19.

162

В среде эмигрантской православной молодежи была сделана попытка обосновать идею России как «третьей силы», т.е. особого синтеза Европы и Азии, в то же время принадлежащей европейской цивилизации по преимуществу. Это движение именовало себя «евразийским», к нему принадлежали богословы Л. Карсавин, Г. Трубецкой, протоиерей Г. Флоровский, историк Г. Вернадский, филолог Н. Трубецкой, П. Бицилли, Н. Алексеев, А. Казем-Бек, Н. Клепинин и многие другие. Некоторые представители движения евразийцев вернулись в Советскую Россию, где почти сразу же попали в концлагеря, т.е. разделили судьбу сменовеховцев.

Очищение страны от грехов сталинизма богословы, оказавшиеся в эмиграции, видели исключительно на пути покаяния. Замечательный богослов Г. Федотов еще в 1933 г. писал в статье «О национальном покаянии», что «восстановление России, мыслимой как национальное и культурное единство, невозможно без восстановления в ней христианства, без возвращения ее к христианству как основе ее душевно-духовного мира... Без религии – это не нация, а человеческое месиво, глина, из которой можно лепить все, что угодно».

«Почему Россия – христианская Россия – забыла о покаянии? – спрашивает Федотов. – Я говорю о покаянии национальном, конечно. Были ли когда-нибудь христианское поколение, христианский народ, которые бы перед лицом исторических катастроф не видели в них карающей руки, не сводили счеты со своей совестью? На другой день после татарского погрома русские проповедники и книжники, оплакивая погибшую Русь, обличали ее грехи... Жозеф де Местр видел в революции суд Божий. А в православной России не нашлось пророческого обличающего голоса, который показал бы нашу вину в нашей гибели. Это бесчувствие национальной совести само по себе является самым сильным симптомом болезни». По мысли Федотова, покаяться обязаны не только русский народ в своем целом, но и представители как левого, так и правого его лагерей20.

Само по себе явление русской революции было в достаточной степени закономерным. Ее религиозный характер, отмеченный деятелями Церкви, блестяще проиллюстрирован романами А. Платонова и почти «анабаптистской» по содержанию книгой Н. Островского «Как закалялась сталь», где даже первый революционный импульс Корчагина возникает как следствие конфликта со священником, преподающим закон Божий. Участие священнослужителей (о. Г. Гапона, о. Г. Петрова) в социалистических партиях, тяжкий обновленческий раскол Церкви после революции, «архиерейский бунт» 1905 г. – все это свидетельствовало о созревании «революционной ситуации» даже внутри нашей Церкви, которая, не имея элементарной независимости и свободы, не желала более выносить государственный контроль и

163

служить в качестве проводника имперской идеологии. Размах народного движения после Октября принял, в виде реакции на казенный национализм и казенную религию* не просто универсалистский, но и антинациональный характер. Начинается гонение на Православие, разрушение национальной культуры, полный отказ от старого быта и уклада. В дальнейшем судьбу Православия разделят и остальные религии. Разумеется, все это было лишь одним из аспектов революции, но именно одним из важнейших*.

Все отрицательные (без единой положительной) стороны московской и петербургской «империй» (опричнина, бюрократизация власти, русификация под видом «интернационализма»-универсализма) были восстановлены в гораздо более страшных формах империей Сталина, недаром приветственно встреченной лидерами русского фашизма в эмиграции, а также теоретиками так называемого «национал-большевизма». Сталину нужна была та самая глина, то человеческое месиво, о котором писал Г. Федотов. В этих целях он использовал все – плоды революции, уроки его любимых учителей Ивана Грозного, Петра I и Макиавелли, даже... Русскую Православную Церковь, которую был вынужден «дозволить» во время войны. И вновь возникает опасность идеологизации нашей Церкви: восстановленная в крайне ограниченных правах и под жестким государственным контролем, она была вынуждена не только принять под свой омофор ликвидированную в 1946 г. Церковь украинских греко-като-ликов, но и подвергалась запрету «сверху» на всякую экуменическую деятельность.

Вышесказанное не означает, что сталинизм лишь восстановил традиционные архетипы русской жизни. Если бы это было так, то его «империя» обладала бы безусловной жизненностью и органичностью, а не была бы тем, чем оказалась в реальности, – натужным тоталитарным режимом, державшимся силой тайной полиции и инерцией революционных и интернационалистских лозунгов. 350 лет существования новгородско-псковскои демократии перекрывают даже сегодня историю США; был у нас и свой «Фронтир» – знаменитая казачья Линия, вольная жизнь которой до сих пор почти не отражена в русской литературе. Параллели между «Третьим Римом» и  «Третьим Интернационалом» остроумны, но уместны

*Не приходится оспаривать и тот факт, что в самой революции и последующем погроме русской Церкви и русской культуры активную роль играли те, кого принято было называть «инородческим элементом», т.е. представители иных народов, подвергавшихся, особенно в русификаторский период Александра III, той или иной степени угнетения. Однако, во-первых, никакая революция не могла бы состояться без поддержки собственно русских масс; во-вторых, разрушительные акции представителей нерусских народов не вина, а беда этих народов. А точнее говоря – общая беда всей России, так как и «инородческое», и украинское, и собственно великорусское революционные движения – все это есть плата за империю, в равной степени сдерживающую (до 1905 г.) свободу всех наций и исповеданий старой России.

164

лишь в качестве публицистического изыска. Демократические начала в русской жизни были достаточно глубоки, чтобы получить при благоприятной исторической ситуации верное и здоровое направление развития, об этом свидетельствует и совершенно внеим-перское национально-освободительное движение в России Смутного времени, и история земства, и демократический дух, и постановления Собора 1918 г., сказавшиеся и в актах Собора 1988 г.

Дух вселёнскости, терпимости и широты постоянно пребывал в русском религиозном и церковном сознании в борьбе с началами национализма, филетизма и конфессионального фанатизма, но никогда не был побежден последними. Как только Русская Православная Церковь оправилась от сталинских и хрущевских гонений, она решительно начала участвовать во всемирном экуменическом движении, не соглашаясь на компромиссы с протестантизмом в догматических вопросах, но стремясь к установлению прочного диалога на уровне межконфессиональных конференций. Декларации и статьи, публикуемые в «Журнале Московской Патриархии» на тему экуменизма, давно уже не отрицают за остальными церквами и исповеданиями той или иной степени причастности к единству вселенской Церкви. Еще двадцать лет назад протоиерей Л. Воронов в одной из своих статей в журнале говорил о необходимости тщательного изучения всех сторон религиозного бытия инославных братьев, чтобы «иметь возможность воздать должное их мужеству, их ревности о вере и обогатиться лучшими сторонами их духовного опыта»21.

Вместе с тем несвободное положение нашей Церкви в обществе периода застоя до недавнего времени препятствовало выработке всецерковного соборного отношения как к чисто внешнему экуменизму в рамках Всемирного Совета Церквей, так и к подлинному православному универсализму, основанному на солидарности всех христиан во Христе Иисусе. Обращение всех юрисдикции современного Русского Православия к серьезной работе над богословским учением православного универсализма – дело будущего и зависит прежде всего от свободного и достойного существования Церкви в нашей стране*.

Самого же экуменизма, понятого правильно, бояться не приходится; следствием экуменической деятельности как эмигрантской Церкви, так и Московской Патриархии явилось не только знакомство мировых христианских и культурных кругов с богатством русского православного богословия и духовности, но и создание чисто национальных православных приходов в США, Англии, во Франции, в Мексике, Африке и ряде других стран и территорий.

*В этом смысле необходимо учитывать опыт Константинополя, Антиохии и прочих братских православных церквей.

165

Заключение

Всякая здоровая культура – и прежде всего церковная – строится на органическом и положительном единстве национального и универсального. Церковный национализм и фанатичный конфессиона-лизм обедняют религиозную жизнь, даже хранящую полноту истины во всей целостности своей традиции. Единство вселенского и поместного начал преобладало в Русском Православии на протяжении X– XIV вв. XV в. – век возникновения эсхатологически-мессианских настроений как на Западе, так и на Востоке. Это век переломный: при дворе Ивана III трудятся Аристотель Фиорованти и прочие западноевропейские мастера; падение Константинополя и раскол латинской Европы (Реформация) надолго укрепляют православный московский мессианизм, экспроприированный у Церкви нарождающейся империей и используемый ею в своих политических целях. XVI– XVII вв. – победа церковного национализма и изоляционизма в нашей Церкви; это сознание на уровне народных масс продолжает сохраняться частично вплоть до XIX в. и бытует в подспудно-бессознательной сфере нередко и в наши дни.

Это бытование выражается с суррогатной подмене православной традиции православным традиционализмом, что далеко не одно и то же; в аналогичной подмене догматики догматизмом, в убеждении, что обладающему истиной православию остается лишь хранить и являть ее самим фактом своего существования; в отказе от миссионерства и евангелизации как русского, так и прочих православных народов, входящих в состав Русской Православной Церкви. Такие настроения не преобладают и не являются официальными, но встречаются довольно часто.

Для христианства не бывает «плохого» или «хорошего» политического строя. Царство Христа не от мира сего. Однако христиане всегда готовы быть лояльными и активными гражданами любого государства, желающего блага не себе, а своим подданным.

Не то чтобы империя была плоха сама по себе, однако история показывает, что имперская идеология – будь она правоконсервативной или же леворадикальной – имеет тенденцию самоутверждаться и подавлять остальные формы общественного сознания. Для того чтобы Церковь могла адекватно выполнять свое общественное служение и воспитывать народы в духе высокой нравственности, милосердия, терпимости и гражданской ответственности, она должна быть отделена от государства не на словах, а на деле, естественным образом функционируя внутри конституционно-демократических ограничений.

Одним из серьезнейших последствий былого антидемократического периода является сегодня полная невозможность всех православных народов нашей страны жить в полноте церковной жизни и развивать свою православную культуру. За весь советский период ис-