Текст книги "Национализм и универсализм в русском религиозном сознании"

Автор книги: Андрей Анзимиров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 5 страниц)

Если пафос Филофея не имел не только националистической, но даже и национальной окраски, будучи призывом к высшей и последней ответственности, к широкому миссионерству среди нехристианских народов, а по своей тональности отражал напряженно эсхатологические чаяния, крайне сурово обличая царящую на Руси неправду, то Иван Грозный в своем известном ответе иезуиту Антонию Поссевино однозначно отрекся от всего греческого наследия: «Греки для нас не Евангелие», – а веру христианскую Русь получила не от Царьграда, а непосредственно от апостола Андрея. Предательство «второго Рима» лишило смысла все стройное здание теории о Риме «третьем». Религия идеологизируется, регрессируя к чисто ветхозаветной стадии; в истории России впервые вырабатывается заведомо ложная и лживая идеология и извращенная историософия, манипулирующая фактами исключительно ради собственной выгоды.

Отвергнув глубочайшую православную духовность, восходящую к св. Сергию Радонежскому, Андрею Рублеву и Кириллу Белозерскому (заточение преп. Максима Грека, одного из замечательнейших российских святых XVI в., осуждение и последующая гибель князя-инока Вассиана Патрикеева, ученика покойного Нила Сорского), всевластная империя не могла примириться и с осифлянами, ратовавшими за церковную симфонию с православным царем, но не с тираном. Гибнет обличитель Грозного, глава Русской Церкви митрополит Филипп, зарублен опричниками поддерживавший его епископ Герман [133] Казанский. Эту традицию продолжил Борис Годунов, отправивший в ссылку критиковавших его митрополита Дионисия и архиепископа Крутицкого Варлаама.

Добившись положения некой «православной экумены» византийского типа, Россия в 1589 г. устанавливает в Москве патриаршество как раз к тому времени, когда Церковь оказывается в полном подчинении у государства. Воспрянувшее ненадолго при патриархе Филарете русское патриаршество теряет свой авторитет вместе с Никоном и вскоре ликвидируется Петром, просуществовав всего 111 лет.

Идеология осифлянства была заведомо обречена, поскольку желала церковно-государственной симфонии, тогда как империя стремилась к неограниченной власти. Последующие имперские притязания на Константинополь имели чисто политическую подоплеку, как некая «мечта о проливах», т.е. военном контроле над входом в Черное море.

Религиозный национализм в обличье московского мессианизма был трагическим, хотя и неизбежным отступлением от евангельского духа; официальная церковность Российского государства в течение последующих трех веков как бы сводится до уровня сакрализации бытового уклада и выполнения формальных правил благочестия. Даже созидание православной семьи понимается как «государево дело» – отсюда «Домострой», ритуализировавший заготовку овощей и фруктов*.

После смерти митрополита Макария и царицы Анастасии Романовой Иван Грозный подчиняет себе Церковь, провозглашая при этом де-факто российский изоляционизм (запрещение боярам «отъезжать», запрет на книгопечатание): всякая боязнь «чужебесия» и влияния из-за рубежа есть проявление инфантильных и невротических фобий любого тоталитарного режима, провозглашающего себя «священным царством».

Живое христианство, подлинная православная церковность не желают принимать мертвечины мумифицированного уклада. Дух универсализма, любви, служения, свободного подвига не иссякает, но принимает иные формы, далекие от официоза. Народная память до сих пор почитает Василия Блаженного, легендарного юродивого, обличений которого якобы боялся сам Иван IV. В нашей Церкви не так много

*Во всем этом иногда принято винить «русское варварство», о котором на деле здесь не может быть и речи. Иосиф Волоцкий в своей нетерпимости к еретикам ориентировался на Рим, а его старший современник, печально известный архиепископ Новгородский Геннадий, с восторгом ссылался на инквизицию «шпанского короля, как он свою очистил землю». Учение Волоцкого и его последователей о равенстве царства и священства и обязанности Церкви не подчиняться царю-тирану не имеет никаких аналогий и в византийской традиции и близко идеям Иоанна Солсберийского и Фомы Аквината, а также учению иезуита Хуана Марианы (XVI в.) и современных ему проте-стантствующих публицистов Жана Буше, Уильяма Барклая, Джорджа Бьюкенена, Юниуса Брута и др. Осифлянство по многим своим параметрам можно было бы считать формой «протозападничества».

[134] канонизированных женщин, но именно на этот период приходится жизнь и деятельность св. Юлиании Лазаревской, творившей в Муроме чудеса христианского милосердия, при том что сама она жила впроголодь, так как все свое имущество раздала нуждающимся. XVI-XVII вв. – это эпоха массового бегства подвижников благочестия из удушливого климата «московского мессианизма», это – созидание Святой Руси в заволжских, вологодских, поморских лесах, это – время расцвета северного монашества, проповеди язычникам, возникновения казачьей вольницы. Странствующие святые отшельники, основатели новых обителей, такие, как свв. Александр Свир-ский, Антоний Сийский, Нил Столбенский и др., одухотворяют и «окультуривают» дикие и суровые края, оставаясь верными тому «царственному священству», о котором говорил апостол Петр и которое так раздражало царя Петра I, назвавшего именем первоапостола свою новую столицу на Неве.

ПАРАДОКСЫ ПРОСВЕЩЕННОГО АБСОЛЮТИЗМА

Открытость Западу, начавшаяся при царе Алексее Михайловиче, принесла России множество положительных ценностей, как материальных, так и духовных. К сожалению, форма усвоения западной цивилизации Россией была, мягко говоря, далека от совершенства. По контрасту с двухвековым изоляционизмом России яркий и сложный мир западноевропейских столиц, с их академиями, университетами, фабриками и судоверфями, поражал воображение правящей элиты и вызывал отталкивание от застывшего старомосковского быта.

Необходимость реформ и оздоровления общественной атмосферы была очевидна, но при абсолютной и бесконтрольной власти меньшинства в государстве царят и творятся многочисленные и труднопоправимые глупости. Под боком у Петра активно работает уникальный для рубежа веков церковный и общественный деятель Даниил Саввич Туптало (будущий св. митрополит Дмитрий Ростовский), писатель, публицист, апологет, ученый, человек открытый и живой. Как представитель киевского православия периода «украинского барокко», святитель Дмитрий гораздо более ориентирован на универсализм и не приемлет окостеневших церковных форм. Составитель своего рода «всеправославной энциклопедии»*, он, кажется, самый подходящий сотрудник царя в деле просвещения. Но его школу закрывают, святитель вынужден давать объяснения своим якобы «прокатолическим воззрениям», уже немолодого его ссылают в Сибирь и возвращают

*Так называемые Большие Четьи-Минеи, собрание житий святых.

[135] оттуда с подорванным здоровьем за несколько лет до смерти – Петр не желает иметь неподконтрольных и самостоятельных церковных деятелей.

Насильственная и поверхностная европеизация – такова главная отличительная черта «века Просвещения» в России, с его релятивизмом, доходящим до атеизма, «вольтерьянством» и «фармазонством», с его агрессивной секуляризаторской политикой в отношении Церкви и низведением последней на уровень одного из государственных департаментов. Россия все больше приводится в соответствие с западными внешними нормами цивилизации, но какими методами? Переписка государыни с «Вольтером и Дедеротом» не мешает закрепощению украинского крестьянства, с одной стороны, и с другой – позволяет ей объявить себя «главой Церкви». Причудливо «пересаживается» в русскую почву западная веротерпимость; печатаются лютеранские и кальвинистские катехизисы (что само по себе и неплохо для развития сравнительного богословия), но апологетическую книгу митрополита Стефана Яворского «Камень веры» царь запретил «из соображений веротерпимости», так как в ней содержалась полемика с протестантами, а те могут обидеться... При Петре был введен штраф за подачу милостыни (от 5 до 10 руб.) и телесные наказания с последующим вырезанием ноздрей и ссылкой на галеры «за разглашение видений и чудес». В 1723 г. выходит указ никого не постригать в монахи, так что к 1740 г. русское монашество состояло из дряхлых стариков, а основатель старчества преподобный Паисий Величковский был вынужден эмигрировать в Молдавию. К тому же в монастырях был введен запрет на бумагу и чернила – чтобы лишить их значения традиционных центров книжности и учености. Был наложен и запрет на хождение по улицам с иконой и святой водой (почти по законодательству 1929 г.)! В то же время возникает ханжеский правительственный запрет православным переходить в иные вероисповедания.

Во времена бироновщины сотни священнослужителей были расстрижены, наказаны плетьми и сосланы, так же поступали и с протестующими епископами, а таковых было немало. 6557 священников было отдано в солдаты, вследствие чего в одних только четырех северных епархиях без духовенства и причта осталось 182 церкви. Св. Тихон Задонский, яркий представитель как раз православного универсализма, миссионер и духовный писатель, всю жизнь был гоним. Расправа Екатерины II с обличавшим ее митрополитом Арсением Мацеевичем, замученным в тюрьме, была столь жестока, что надолго отбила охоту у русских иерархов критиковать верховную власть.

Ослабляя Православие, унижая его, правительство способствовало этим росту национально-мессианских настроений, враждебного отношения народа к западному миру, что приводило к стихийным [136] религиозным движениям, чаще всего под девизом «старой веры». Православная литература почти не издавалась, зато государство дало прочную централизованную организацию ламаистам (в 1764– 1775 гг.), освободив всех лам от податей и подчинив их главному ламе, а также мусульманам, создав к концу века три центра во главе с муфтиями (Крым, Уфа и Казань) и отпечатав Коран тиражом 3 тыс. экземпляров, раздаваемых бесплатно. С точки зрения веротерпимости это нельзя не приветствовать, но делалось это в ущерб элементарным свободам православных. Постоянно действующая с 1802 г. казанская типография обеспечивала мусульманской литературой все татарские селения, началась исламская проповедь среди крещеных татар. Впрочем, в это время были послабления и для православных: в 1801 г. было освобождено от. телесных наказаний белое духовенство, в 1804-м – иеромонахи, а в 1812 г. – остальные монашествующие.

Некоторые шаги, благотворные для Католической Церкви, предпринятые Павлом I и Александром I, не могли способствовать оздоровлению Православной Церкви и лишь усиливали ее враждебность католичеству. Павел приютил у себя мальтийских рыцарей, сделавшись великим магистром их ордена; он был готов предоставить у себя убежище папе Римскому, престолу которого угрожала революционная Франция. С 1773 по 1814 г. папа официально распустил иезуитский орден, однако Россия не стала изгонять иезуитов со своей территории, чем обеспечила им возможность дождаться официальной легализации; в этот период единственной страной, где легально существовали иезуиты, оставалась именно Россия. К сожалению, все эти акты не носили характера братской помощи со стороны русского православия, но оставались монаршими капризами, едва ли способствовавшими умножению любви между православными и католиками в России.

Результатом описанного явилось массовое обнищание духовенства, падение церковного образования и превращение духовенства в замкнутую касту. В течение почти всего XIX в. сельский священник оставался «пахарем в рясе» и продолжал нести обязанности служилого сословия, когда уже не только дворянство, но и разночинная интеллигенция имели существенные социально-экономические привилегии5. Положение духовенства в городах было лучше, но ведь именно сельские батюшки ближе всего стояли к крестьянству и делу его просвещения, которое не могли адекватно осуществлять отнюдь не по вине Церкви. Следует добавить: в течение почти всего XVIII в. всех наиболее способных кандидатов в священники государство намеренно направляло только на светскую службу, а в следующем веке, не заботясь о материальном положении сельского приходского духовенства, одновременно пыталось превратить его представителей в своих полицейских осведомителей.

[137] Но наиболее нелепым и противоречивым во всем духе нашего «просветительского» века было насаждение какого-то причудливого «двоемыслия» в общественном сознании. Внешний универсализм светской власти – и пренебрежение к собственной народности, культуре и духовности, изначально исключающее дух реального христианского универсализма. Распространение идей Гоббса, Гро-ция, Руссо, т.е. мыслителей, способствующих демократизации общественного сознания и институтов, – и практический автократизм (вспомним судьбу Радищева). Насаждение латинского языка в духовных школах – и повторение задов латинского богословст-вования, игнорирование элементарных реалий церковнославянской приходской практики, незнание традиций греческой учености.

Могло ли способствовать насильственное, поверхностное и неграмотное «просвещенчество» реальному приобщению нации к плодам западной цивилизации и здорового свободомыслия? На этом фоне остается скорее удивляться тому, насколько силен оставался дух христианского и православного универсализма в нашей Церкви – хотя и у меньшинства ее представителей*.

XVIII в. – эта попытка своего рода внешней реформации Русской Церкви, безграмотной и сомнительной по существу, – кончается мощным и глубоким возрождением русского монашества и приводит к подъему духовной жизни. Все, что было отрицательного в этот период, разбивается о великую духоносную фигуру св. Серафима Саровского, сокровенно и благодатно просиявшего на рубеже двух веков и глубинно повлиявшего на все стороны русской религиозности как предыдущего, так и последующего периодов.

ВОЗРОЖДЕНИЕ ПРАВОСЛАВНОГО УНИВЕРСАЛИЗМА

Социальные потрясения, вызванные Французской революцией и войнами, развязанными имперскими притязаниями Наполеона, общая неудача половинчатого российского просвещенчества XVIII в. привели к разочарованию образованных кругов России в принципах одностороннего рационализма. Периоды духовного пробуждения часто сопровождаются у нас и впаданием в некий религиозный эклектизм, которому сопутствует тяга к «духовной экзотике», и попытками обретения прежнего христианско-универсалистского духа, т.е. возвращения к евангельскому идеалу.

Мы видим этот «экзотизм» сегодня (увлечение «Черным братством Шамбалы», Рерихом и теософией, движение «Сознание Кришны» и т.д.), наличествовал он и

•Таких, как св. Тихон Задонский, св. Паисий Величковский, начавших своими трудами и подвижничеством духовное возрождение России новейшего времени, таких, как Григорий Сковорода, отчасти митрополит Стефан Яворский и – при всей противоречивости его – митрополит Платон Левшин.

[138] в эпоху Александра I, фигуры сложной, яркой и интересной, но, к сожалению, привычно непоследовательного в своих действиях монарха. Его мистицизм способствовал появлению и распространению православно-благочестивой народной легенды о старце Федоре Кузьмиче, т.е. императоре, намеренно оставившем трон ради духовного подвижничества и молитвы за Россию. Его искренний, но некритический экуменизм оттолкнул многих церковных людей своей «всеядностью», а царский испуг перед им же задуманным конституционализмом надолго исказил нормальное общественное и духовное развитие нашей Церкви и нашего общества.

Среди отрицательных для церковного сознания духовных последствий, берущих начало в половинчатости, александровских преобразований, одним из наиболее важных является неверное восприятие экуменизма, сохраняющееся в нашем православии до сих пор; одни склонны считать экуменизм «ересью», другие впадают в противоположную крайность, размывая в своей экуменичности все границы между христианскими, а иногда и нехристианскими вероисповеданиями.

Реальный христианский экуменизм является на деле внутренней установкой личности, ориентированной на сознание всехристи-анского единства в братской любви и общем исповедании Иисуса Христа Сыном Божиим, на открытости всему живому и разумному, всему человечному в других исповеданиях, на преодолении разделения на пути доброжелательного диалога при строгой верности догматам и канонам собственной традиции. Такой экуменизм не есть аморфный христианский эклектизм, не является он и идеей чисто внешнего административного объединения Церквей или, напротив, ересью.

Многое из вышесказанного не было, да и не могло быть, понято до конца в начале прошлого века, однако через все ошибки и духовные блуждания императора и таких его сподвижников, как М. Сперанский или министр духовных дел А. Голицын, в церковной теории и практике, в русском религиозном сознании постепенно восстанавливается дух православно-христианского универсализма.

Сказать, что образованные имперские «верхи» вернулись к православию вообще или – уже – к православию живому и открытому, нельзя. Подсознательное недоверие к «греческой вере», возникшее еще в XVI—XVII вв., сохраняется: этим, равно как и пресловутым «религиозным экзотизмом», объясняются такие факты, как передача миссии среди забайкальских бурят английским миссионерам Э. Сталибрасу и У. Свану (в 1818 г.), проповедь гернгутеров в Калмыкии и возникновение официальных миссий шотландских пресвитериан в казахских степях. Однако под влиянием англиканства (как известно, канонически весьма близкого православию) в России возникает Российское Библейское [139] Общество, которому содействуют как окружение императора, так и представители церковной иерархии, кстати говоря, гораздо более трезвые и мудрые в своем отношении к начинанию, как, например, митрополит Михаил (Десницкий).

Работа Российского Библейского Общества стала выдающимся вкладом в общее дело всемирно-христианского универсализма, явленного в нашей стране через бескорыстную, трудную и часто сопряженную с бесконечной борьбой против мелочной чиновничьей опеки деятельность православных миссионеров. Только за время своего существования (1814—1826 гг.) при сотрудничестве 290 комитетов в стране и за рубежом (в цели общества входило издание Библий также для католиков, лютеран и григориан) РБО создало свыше 660 тыс. экземпляров Библии (полностью или частично) на нескольких десятках языков народов России, а также несколько комплектов так называемой «Брайлеровской» Библии для слепых, изготовленной в 1824 г. слепой девушкой Анной Измайловой.

Окончание царствования Александра I,– характеризовавшееся общим отходом от конституционно-либеральных начал, было ознаменовано и временной победой националистическо-православных тенденций*, кстати говоря, слабо поддержанных представителями церковной иерархии, несмотря на то что многие архиереи относились к деятельности РБО с осторожностью, боясь протестантского и масонского влияний. Вследствие придворных интриг, не без помощи влиятельного графа А; Аракчеева был отстранен от ведения духовными делами и просвещением князь А. Голицын. Министром народного просвещения и главноуправляющим дел иностранных вероисповеданий был назначен президент Российской академии адмирал А. Шишков, противник отмены крепостничества и инициатор введения жесткого цензурного устава 1826 г., политический и литературный оппонент Н. Карамзина и всего его здорового консервативного направления. Сторонник мумифицированной архаики буквально во всех сферах, от Церкви до языка и культуры, Шишков нашел себе союзника в лице печально известного церковного реакционера архимандрита Фотия (Спасского), устраивавшего истерические сцены Александру I. Стараниями этих двух лиц РБО было закрыто.

Вопиющим по своему позору фактом, однозначно доказывающим, до каких пределов безумия может доходить всякий церковно-государственный национализм, является то, что перевод Библии на современный русский язык был запрещен к печатанию и вышел в свет... только в 1876 г., хотя варианты перевода были сделаны выдающимся библеистом

*Я употребляю понятие «национализм» в этой статье в том неверном смысле, который бытует в современной отечественной науке (т.е. аналог шовинизма). На деле «национализм» есть понятие нейтральное, в каковом смысле и применяется в западной литературе.

[140] архимандритом Макарием (Глухаревым), поэтом В. А. Жуковским, т.е. людьми глубоко церковными и высококультурными. Активный сторонник перевода Писания на современный русский язык протоиерей о. Г. Павский даже предстал перед церковным судом, равно как и архимандрит Макарий, которого собирались лишить сана! Упреки русскому «народу-богоносцу» за многие черты его нехристианского поведения в последующем веке едва ли правомочны, если знать все эти факты и помнить, что доступность народных масс к священным текстам на живом великорусском языке, а следовательно, и возможность реальной и глубокой евангелизации России силами самих верующих существовали на протяжении всего 40 лет.

Украинское и белорусское Православие разделили общую судьбу русского народа и Русской Церкви. Хотя уже в ранних списках славянского Евангелия, возникших, а затем и напечатанных в различных местах Западной Руси, не подчиненной Московии, видны отдельные черты, присущие постепенно формировавшимся украинскому и белорусскому языкам, свои национальные Библии эти народы получили лишь за пределами Российской империи. Благодатная, хотя и сопряженная с большой ответственностью народная жизнь в условиях более плюралистических обществ, неподвластных насильственному «московскому мессианизму», наделила украинцев и белорусов известными привилегиями: одним из первых переводов Писания на народный украинский язык было Пресопницкое Евангелие, переведенное с церковнославянского архимандритом Григорием и изданное уже в 1556—1561 гг. Белорусское «Четвероевангелие» было напечатано в 1580 г. в русле общеевропейского движения Реформации влиятельными белорусскими кальвинистами В. Тяпинским-Омелья-новичем и В. Лукевичем. Однако на современный украинский язык полная Библия, переведенная с языков оригинала известными украинскими писателями П. А. Кулишом и ML С. Нечуй-Левицким, была издана лишь в 1903 г. в Вене. Первое издание Нового Завета и Псалтыри на белорусском языке осуществлено в 1931 г., также за пределами нашей страны.

Молдаване, четвертый по численности православный народ, юрисдикционно подчиняющийся патриарху Московскому и всея Руси, оказались на время в более благоприятном положении: первый полный перевод Библии на молдавский осуществил известный бессарабский писатель, просветитель и ученый Н. Милеску Спафарий еще в конце XVII в. Новые переводы Библии на молдавский язык неоднократно издавались в России силами библейских обществ.

К нашей Церкви принадлежит еще один древний православный народ – осетины. Первым переводчиком Писания на осетинский (до этого в крае использовались грузинские тексты) был активный миссионер и первый светский писатель Осетии И. Г. Ялгузидзе.

[141] Несмотря на последнюю реальную попытку реставрации православного национализма в Церкви и обществе, предпринятую архимандритом Фотием и его окружением, вопреки закрытию и роспуску Российского Библейского Общества в Русском Православии XIX в. все больше преобладает дух широты и универсализма, выражаемый в первую очередь через миссионерскую деятельность.

РУССКОЕ ПРАВОСЛАВНОЕ МИССИОНЕРСТВО

Русское православное миссионерство среди неславянских народов России восходит к XIII—XIV вв. Его основные принципы: не насильственный, но состязательный принцип борьбы с язычеством, ориентация на создание национальной церковности, т.е. неприятие русификации инородцев, общий дух православного «культуртрегерства» были теоретически обоснованы и практически осуществлены православным просветителем коми (зырян) и пермяков св. Стефаном Пермским, создавшим в XIV В; зырянский национальный алфавит и переведшим на коми богослужебные тексты и части Священного Писания. Центром новой епархий стал г. Усть-Вымь, ныне село, расположенное немного севернее современной столицы Коми Сыктывкара (г. Усть-Сысольска), здесь же продолжали строить зырянское Православие преемники святителя Стефана на пермской кафедре свв. Герасим и Питирим (XV в.). Св. пермский епископ Иона завершил затем христианизацию камских коми-пермяков. В XVI в. крещение всего народа можно было считать завершенным, хотя азбука св. Стефана и оказалась впоследствии утраченной; сохранились лишь надписи на иконах пермского края. В этом же столетии проповедует «лопи дикой», т.е. кольскому народу саами (лопарям) преп. Трифон Печенгский, основатель лопарского христианства с центром в будущем г. Печенга (Петсамо), возникшем вокруг основанной Трифоном обители – Трифонова-Печенгского монастыря.

15 декабря 1883 г. вся Лапландия праздновала 300-летие со дня кончины преп. Трифона, своего просветителя. Его сотрудником был новгородский иеромонах Илия, их дело продолжал монах Соловецкого монастыря Феодорит, до сих пор не канонизированный, но сохраненный для истории его духовным сыном князем Андреем Курбским, написавшим житие миссионера. Северное миссионерство даже в период отхода официальной Церкви в сторону «московского мессианизма» оставалось стойким выразителем основ христианского универсализма. С другой стороны, в XVI—XVII вв. допускались и чисто насильственные методы христианизации.

В XVIII в. были составлены азбуки на русской основе для крещеных марийцев (черемисов), удмуртов (вотяков), мордвы-эрзи и [142] чувашей, на этих языках тогда же издан ряд богослужебных текстов, катехизисы и отдельные переводы из Евангелия.

Наиболее ярким выразителем духа православного универсализма прошлого столетия был св. митрополит Московский Иннокентий (Попов-Вениаминов), которого называли «апостолом Сибири и Америки» (в 1840 г. он стал первым епископом Камчатским, Курильским и Алеутским, а с 1850 г. архиерействовал на Аляске). Человек высочайшей культуры; св. Иннокентий переводит на алеутский язык Евангелие от Матфея, распространяя его рукописно. Он составляет алеутский букварь и грамматику. Алеуты впоследствии станут одним из первых бастионов американского Православия. За время своего миссионерства на Аляске св. Иннокентий крестил там в Православие свыше 15 тыс. человек, построил 37 молитвенных домов и 9 церквей. В 1850—1852 гг. он переводит весь Новый Завет, кроме Апокалипсиса, на якутский язык. Якуты получают полное издание Евангелия на родном языке в 1859 г. Вместе с кругом соратников св. Иннокентий делает переводы также Нового Завета на язык эвенков, христианизация которых началась с 1805 г. В 1863 г. в Туруханске при Троицком монастыре открывается первая в России школа для детей народов Севера, положившая начало эвенкийскому образованию. Митрополитом осуществлены переводы евангельских текстов также на эскимосский (для эскимосов о. Кадьяк) й калошский (одно из племен индейцев-атапасков, крещенных святителем на Аляске) языки.

Об архимандрите Макарии (Глухареве) уже писалось выше. Выдающийся миссионер и ученый-библеист, он составил словарь алтайского языка в 3 тыс. слов. За 14 лет его миссионерской деятельности в Томской губернии алтайцы получили в его переводах почти все Евангелие, большую часть апостольских посланий и псалмов, полное православное богослужение, «Толкование на десять заповедей», национальный молитвослов, «Краткую священную историю» и «Краткий катехизис» митрополита Филарета, алтайские тексты чина исповеди и крещения. Так родилось оригинальное алтайское христианство, в самом начале своего существования обладавшее набором памятников мировой духовной культуры.

Борцом за дело православного универсализма был и современник Макария архимандрит Вениамин (Смирнов), основавший в 1825 г. в г. Мезени миссионерский центр для проповеди среди ненцев. Архимандрит и его спутники (священник, диакон и переводчик) постоянно разъезжали по тундре, проповедуя и ставя церкви. За годы работы миссии (1825—1830 гг.) были крещены 3303 ненца, т.е. подавляющее большинство ненцев Архангельской губернии (за Уралом среди ненцев действовала другая миссия, Обдорская). Архимандрит Вениамин составил первые грамматику и словарь ненецкого языка и перевел на ненецкий почти весь Новый Завет, который не был в то время издан

[143] из-за противодействия националистических элементов, сторонников архимандрита Фотия.

Работу Вениамина Смирнова продолжил архимандрит Платон, заменивший временные походные церкви в кочевьях на постоянные приходские храмы*. При приходах открылись миссионерские школы, вскоре большая часть местного духовенства стала национальной, то есть состоящей из ненцев. Особенно много священнослужителей-ненцев дал православию о-в Колгуев, где с середины прошлого века также существовал большой и влиятельный православно-ненецкий приход. Светом христианства был просвещен и далекий северный архипелаг Новая Земля, в «столице» которого, Малых Кармакулах, с 1887 г. открыта действующая церковь (до этого – часовня). В результате трудов Обдорской миссии епископа Евгения (Казанцева) ненецкие приходы с постоянно действующими храмами растянулись от Об-дорска (Салехарда) до Дудинки на Енисее.

Многочисленность языков и диалектов народов Крайнего Севера, отдаленность и изолированность их кочевий, недоверие между различными племенами требовали от миссионеров высокой культуры, осторожности и терпимости (что не всегда случалось).

Все эти качества соединились в священнике о. Михаиле Суслове, все 46 лет иерейства которого были отданы христианскому служению малым северным народам. Благочинный всех церквей Туруханского края с 1877 г., катехизатор дудинского и хатаганского приходов, он работал с крещеными энцами, долганами, служил в том числе и на якутском языке и может по праву именоваться просветителем Таймыра. Священник (позже иеромонах) Михаил Суслов содействовал христианизации селькупов, нганасан и кетов, у последних даже выработался тип национального «кетского креста» (крест, увенчанный трезубцем). По уже упомянутым причинам (малочисленность, языковая сложность, деление на племена со своими диалектами) эти народы не успели получить от Церкви свои национальные Библии, однако такой вопрос стоял на повестке дня и должен был быть разрешен. Гонения на церковь 1920—1940 гг. сделали это невозможным, и упомянутые народы до сих пор остаются бесписьменными; важно отметить, что резкое сокращение численности малых народов Севера, как правило, касается тех, кто так и не успел получить регулярного христианского образования и просвещения**. Разумеется, говорить о какой бы то ни было прямой корреляции здесь возможно только после