Текст книги "Наследие христа. что не вошло в евангелие"

Автор книги: Андрей Кураев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 10 страниц)

Между прочим, можно составить список апостольских преданий, которые не исполняются: крещение только в проточной воде, запрет на земные поклоны по воскресеньям, молитва только на восток (см. выше у Тертуллиана)… Все частности могут меняться. Апостольское происхождение предания не означает его неизменность.

С другой стороны, апостольское преемство нельзя сводить к преемству властных полномочий. Там, где нет апостольского преемства – там нет и апостольской Церкви. Преемство – необходимый признак Церкви, но не достаточный. Само по себе преемство, если оно состоит лишь в пересказе и напоминании древних сказаний, не гарантирует сохранение изначального предания в неповрежденности (пример: монофизитство, несторианство, католичество). Ссылка на то, что "апостольское предание через непрерывное апостольское преемство и содержит Православная Церковь, не изменяя и не искажая его ни в чем", если она не дополняется свидетельством о тождестве Духа, действующего в Церкви, отнюдь не убедительна. От Ленина и Троцкого тоже непрерывное преемство властителей в КПСС. Однако же появились там товарищи типа Горбачева и Яковлева, и их концепция перестройки была несомненнейшей ересью с точки зрения ленинизма. Так что преемственность власти не гарантирует тождественность учения.

О том, как легко могут искажаться слова при устной передаче (причем даже при минимуме посредников и пересказов), я знаю из своего опыта.

В своих лекциях по антропологии я обычно поясняю различие между греческим словомипостась и латинским персона. Однажды мне принесли расшифровку этой лекции. Объяснение, согласно которому латинское persona означает звучащее через – было расслышано и напечатано как звучащая челюсть. Так что гипотеза об устных апостольских поучениях, которые записываются спустя века, – это очень опасная игра в испорченный телефон.

Примером такого, как кажется, не вполне точного слышания, понимания и передачи устных слов, пересказываемых от времен апостолов, является хилиастическая эсхатология Иринея: "Как говорят пресвитеры, удостоенные небесного пребывания перейдут на небеса, другие будут наслаждаться утехами рая, иные будут владеть красотою города… Они говорят… одни будут взяты на небо, другие будут жить в раю, третьи – обитать в городе… Таково, по словам пресвитеров, учеников апостольских, распределение и порядок спасаемых" (Против ересей. 5, 36, 1–2). Может, и не случайно рукопись обрывается на этом месте…

Если православных богословов отождествление Предания и преданий влечет в сторону старообрядчества, то экуменических писателей это же отождествление способно привести, напротив, к полному модернизму.

Если бы предание сводилось к человеческим интерпретациям Евангелия, то перспективы экуменического движения были бы безоблачны. Все было бы так, как это кажется архиеп. Михаилу (Мудьюгину). По его мнению, единство всех христиан уже налично – ибо перечень фундаментальных догматических определений един для всех. По мнению вл. Михаила, надо лишь признать, что все христианские деноминации одинаково спасительны, поскольку содержат одинаковое учение о Христе: "Единение требует признания за другими христианскими объединениями их принадлежности к истинной Церкви Христовой, а за каждым крещеным человеком права считать и именовать себя христианином, имеющим возможность спасения в той Церкви, к которой он принадлежит. Иначе говоря, православному христианину следует согласиться, что в протестантизме, равно как и в католицизме, спасение возможно"[200]200
  Архиеп. Михаил. Единение в разобщенности // Юбилейная брошюра по случаю 250-летия Костромской епархии. Кострома-Мюнхен. 1994. С. 74–75.


[Закрыть]. Итак, спасается всякий, кто не прочь считать себя христианином. Если обнаружится более-менее похожий Символ веры – остальное уже не важно: даже человек, открыто исповедующий свое неверие в реальность Причастия, человек, отвергающий Чашу бессмертия, человек, пускающийся в сомнительные духовные опыты пятидесятников и харизматиков, будет спасен не чем иным, как верой в неотвратимость своего собственного спасения.

Поистине надо очень сильно верить в то, что христианство есть некая философская система, чтобы уверять, что вся духовная разница христианских конфессий ничего не значит по сравнению с единством нескольких догматических формул. И так легко кажется достичь соединения: "Подавляющее большинство христиан не принимает близко к сердцу (а многие даже не знают) детали догматического учения, свойственные их Церкви. Основа христианского учения для всех едина, а вероучительные отличия остаются уделом богословов"[201]201
  Русская мысль. 2. 9. 1993.


[Закрыть]. Но откуда все же такая твердая уверенность, что христианство – это всего лишь набор теоретикоучебных формулировок? Архиеп. Михаил предлагает христианам объединиться на почве того, что В. Лосский справедливо назвал «гностицизмом».

Богословскую позицию владыки Михаила можно охарактеризовать словами из "Постановления об экуменизме" Второго Ватиканского Собора: "ложный иренизм" (гл. 2. пар. II). Это – стремление к такому "миру", который жертвует полнотой истины [ 5 ].

Дело в том, что Предание нужно не только для того, чтобы, во-первых, хранить апостольские Писания, а, во-вторых, углублять их понимание. Третье, и важнейшее, назначение Предания в том, чтобы использовать апостольское понимание Писания. И как только мы употребляем это слово – использование – так становится понятно, что Предание имеет отношение не столько к теории, сколько к практике.

Предание – это усвоение каждому человеку того всечеловеческого дара спасения и обожения, который был дан человечеству в Евангельскую "полноту времен". Предание – это Христос, в Таинствах возвращающийся к людям. Так и говорит об этом последний византийский богослов Николай Кавасила: "Таинства – вот путь, вот дверь, которую Он открыл. Проходя этим путем и этой дверью, Он возвращается к людям"[202]202
  Цит. по: Evdokimov P. L'Orthodoxie. – Desclee de Brouwer. 1979. P. 196.


[Закрыть].

Что же входит в состав Предания? Только Библия? Или еще и догматы? А, может, еще и каноны и церковные установления, писания Отцов? Все или некоторые? Или весь церковный быт вообще? – спрашивает протестантский богослов Шлинк[203]203
  Шлинк Э. Тезисы к диалогу между православными и евангелическими богословами о проблеме Предания // БТ. М„1968. № 4. С. 245.


[Закрыть]. Если искать ответ в сфере информатики, а не онтологии, если полагать, что Преданием транслируется лишь некое знание, то Православию на этот вопрос ответить будет весьма затруднительно. Но, к счастью, суть Предания понимается в нем литургично. А значит, Предание – это «Христос приносяй и приносимый, приемляй и раздаваемый» (Формула Евхаристического канона на Литургии св. Иоанна Златоуста).

Традиция усваивает нам (интериоризирует) то объективное обновление человеческой природы, которое было совершено Христом. Дух усваивает нам плоды Крестной Жертвы.

Для того, чтобы жертва Христова стала действенной сегодня, во мне, должны произойти два действия.

Во-первых, сам человек должен потрудиться. Протестантский тезис о том, что спасение лишь "через веру", слишком полемичен и потому слишком легковесен. Даже для того, чтобы принять дар, нужно потрудиться и раскрыть свое сердце и свои руки. Собственно, посты, богослужения, исповедь, молитвы, доброделание, паломничества и есть усилия по раскрытию себя к принятию Дара. Поэтому, по слову св. Феофана Затворника, "даром устроен нам только образ спасения. Спасение же каждого не совершается даром"[204]204
  Св. Феофан Затворник. Собрание писем. Вып. 6. С. 10.


[Закрыть]. Человечество спасено даром; а каждый человек в отдельности должен потрудиться, чтобы стать частью этого человечества.

Во-вторых, именно потому, что сам я не могу заработать спасение, кто-то должен мне, именно мне, его подарить. Если спасение есть соучастие в Божественном вечном бытии, то, значит, именно сам Господь и должен коснуться меня. Значит, после Воскресения Бог не почил от дел Своих, но продолжает действовать, и Его действие достигает людей.

Понятна отсюда логическая связь и преемственность между двумя соседствующими стихами ап. Павла: "Бог от начала, через освящение Духа и веру истине, избрал вас ко спасению, к которому и призвал вас благовествованием нашим для достижения славы Господа нашего Иисуса Христа. Итак, братья, стойте и держите предания, которым вы научены или словом или посланием нашим. Сам же Господь… да утешит ваши сердца и да утвердит вас во всяком слове и деле благом" (2 Фее. 2,13–17).

Смысл апостольских слов в том, что цель жизни христианина – "достигнуть славы", то есть войти в теофанию, в благую и явленную энергию Христа, что происходит "через освящение Духа". От апостолов здесь требуется слово проповеди; от неофита – вера; но все это будет бездейственно, если не будет третьего участника таинства синергии – Духа. Мы, апостолы, дали вам слово о Христе, чтобы впредь утешать вас мог Сам Господь.

Естественно, что толкование св. Иоанна Златоуста на эту главу Павлова послания завершается Евхаристическим призывом (4 Беседа на 2 Послание к Фессалоникийцам, 4). И если бы для Златоуста апостольское предание было бы всего лишь несколькими словами, добавляемыми к апостольским текстам, то был бы непонятен категоризм его утверждения: "Есть предание, и более не ищи ничего" (Там же, 2). Если предание – это два или три философских тезиса, то перед нами формула отречения от Евангелия. Если предание есть некоторые неписаные учения апостолов, то эта фраза является чудовищной: это отвержение и Евангелия, и Самого Христа. Достаточно тебе знать некоторые устные инструкции, и можно не искать Самого Христа. Но если Предание есть "достижение славы Господа нашего Иисуса Христа", тогда, действительно, христианину более искать нечего.

Апостольское наследие состоит не только из посланий и даже не только из учений. Ап. Павел вручает Тимофею некий "залог" и увещевает ученика это нечто врученное ему "хранить Духом Святым, живущим в нас" (2 Тим. 1, 14). Чтобы сохранить текст – помощи "Святого Духа, живущего в нас", не надо. Так какой же залог, нуждающийся в постоянной синергии, оставил Павел Тимофею? – Рукоположение: "По сей причине напоминаю тебе возгревать дар Божий, который в тебе через мое рукоположение" (2 Тим. 1, 7). Священство, в которое человек входит через апостольское рукоположение – это литургическое служение, служение созидания Церкви как Тела Христова. Возможность нести это служение здесь, на земле – величайший дар. Итак, "держись вечной жизни" (1 Тим. 6, 12) – той жизни, которая дана нам. "Ибо дал нам Бог духа не боязни, но силы и любви и целомудрия" (2 Тим. 1, 7). Бог, любящий мир, отдал Сына Своего Единородного нам. Напомню, что и поныне при рукоположении священника епископ, вручая ставленнику дискос с частицей литургического Агнца, частицей Тела Христова, говорит ему: "Приими залог сей…"

Как хранить книги и духовные мемуары – понятно. А как хранить залог Духа? Как люди могут сохранить, удержать Того, Кого нельзя внести в библиотечный каталог и без Кого Предание вырождается в этнографию? Человек с помощью Того же Духа вновь и вновь ищет слова и формы для своего выражения. А где хранится этот Дух? Человек не может Его удержать. Все Отцы признают, что Он их покидает и вообще "дышит, где хочет" (Ин. 3, 8). Значит, мы вновь должны признать, что Христос Сам хранит Себя. Он Сам сохраняет Себя в Своей Церкви.

Единственный

Священник в мире – Христос. Он "принес жертву Богу Отцу, такую же, какую принес Мелхиседек, – хлеб и вино, то есть Свое Тело и Кровь"[205]205
  Св. Киприан Карфагенский. Письмо 63. К Цецилию о таинстве чаши Господней // Отцы и учители Церкви III века. Антология. Т. 2. М„1996. С. 369.


[Закрыть]. Эта жертва принесена единожды и принята навек, и потому Христос есть вечный Первосвященник (см.: Евр. 7 и 8). Наши же священнослужители «совершают Литургию не своей силой, не своей личностью: единственный совершитель Таинств – Сам Христос; единственная сила, сотворяющая Таинство, – Святой Дух. Священник стоит от имени Церкви, от имени всей земли и подносит Боту хлеб, вино и говорит: возьми, освяти и верни их нам, – и эти руки, этот голос и этот человек играют такую второстепенную роль, что можно пройти мимо его личности» (митр. Сурожский Антоний[206]206
  Митр. Сурожский Антоний. Собеседование о Церкви и священниках в современном мире // Континент. № 72. 1992. С. 299.


[Закрыть]).

Так воспринимает священническое служение и святоотеческое Предание св. Григорий Богослов: "Рассуди сам, – у тебя два перстня: один золотой, другой железный, и на обоих вырезан один и тот же царский лик и обоими ты сделал печати на воске. Чем одна печать отлична от другой? Ничем. Распознай вещество печати на воске и, если ты мудрее всех, скажи, который оттиск железного или золотого перстня? Ибо хотя вещество различно, в начертании нет различия. Так и крестителем и исповедником да будет у тебя всякий священник, потому что хотя бы один превосходил другого по жизни, но сама сила Крещения (равно как и других Таинств) одинакова и посему одинаково может привести тебя к совершенству всякий иерей, наставленный в той же вере"[207]207
  Цит. по: свящ. А. Введенский. Немощи пастыря и благодать Божия. СПб., 1912. С. 13.


[Закрыть].

О том же вопрошает св. Иоанн Златоуст: "Что тебе до того, что священник скверный и злой? Но если и добрый и благочестивый за тебя Бога молит, что пользы, если ты сам злой? Также тебе не вредит и скверный: если ты сам верен Богу и угоден Ему, ибо вся благодать от Бога; священник только уста отверзает, говорит же Бог"[208]208
  Цит. по: свящ. А. Введенский. Немощи пастыря и благодать Божия. С. 14


[Закрыть]. Конечно, «случается, что начальники бывают злые и невоздержные, а подчиненные добрые и воздержные; миряне живут благочестиво, а священники порочно; и если бы благодать всегда искала доступных, то не было бы ни крещения, ни совершения тела Христова» (св. Иоанн Златоуст. 8 Беседа на Послание к Колоссянам. Гл. 3).

Христос Сам стремится к людям. Он верен своей Церкви. Не потому, что мы хороши и достойны, а потому, что именно больные имеют нужду во Враче (см.: Мф. 9, 12). Люди должны откликаться на эту Любовь и уметь принимать ее.

Итак, "у Предания два смысла: это а) совокупность образов, через которые Христос проходит в жизнь людей, и б) восприятие этих образов от поколения к поколению"[209]209
  Staniloae D. Teologia dogmatica ortodoxa. Vol. 1. Bucuresti, 1996. P. 45.


[Закрыть]. Христос же приходит к людям не только через слова, не только через проповедь. Важнее и радостнее, что Он приходит Сам: «Мы придем к нему и обитель у него сотворим» (Ин. 14,23).

То, что Спаситель вверил апостолам – то самое они приняли и передали Церкви. Слово стало плотью; Оно не превратилось в слова (пусть даже слова Евангельской проповеди). Слово не разменивается на слова без остатка. Оно стало плотью неразлучно, навсегда – и эту ословесенную, увековеченную Свою плоть (теперь уже – Плоть) Логос позволил передавать через века человеческими руками. Значит, и поныне, если мы хотим быть христианами, то есть учениками и служителями Христа, а не послушниками приезжих лекторов, мы должны принимать и передавать Логосную Плоть. "Что тебе вверено, то пусть и остается у тебя, то ты и передавай, – предупреждал преп. Викентий Лиринский. – Ты получил золото, – золото и отдавай. Не хочу, чтобы ты мне подкидывал вместо одного другое; не хочу, чтобы вместо золота представлял ты нагло свинец или обманно – медь; не хочу золота по виду, – давай мне настоящее золото"[210]210
  Преп. Викентий Лиринский. Напоминания // Вера и жизнь христианская по учению святых Отцов и учителей Церкви. Сост. проф. Н. Сагарда. М., 1996. С. 292.


[Закрыть]. Золото Евхаристии не надо разменивать на свинец человеческих пересказов Евангелия. Предание говорит о литургической жизни Церкви. И в отрыве от Предания, в отрыве от Литургической жизни само Писание начинает иссыхать.

Дискуссию о том, чем именно необходимо восполнить Писание, вполне можно закончить указанием на одну Евангельскую фразу: "Познайте Истину и Истина сделает вас свободными" (Ин. 8, 32). Не знание истины даст свободу, а сама Истина. Причастие к иному кругу Бытия дает свободу от здешней фальши.

ПОСЛЕСЛОВИЕ ДЛЯ КУЛЬТУРОЛОГОВ

Завершая написание двух книг – «Протестантам о Православии» и «Наследие Христа», – я решил подытожить их выводом, сказанном на языке не столько богословия, сколько культурологии.

Появление этих книг, полемически направленных против американских протестантских миссионеров, явление вполне заурядное. Это обычная реакция представителя "третьего мира" на американский империализм (в данном случае – культурно-религиозный). Во всем мире за пределами "семерки" происходит деколонизация сознания. Многие народы обретают свое самосознание и учатся думать на своем языке. Россия, может быть, немного раньше остальных колоний (колоний в смысле не столько политической, сколько культурной зависимости) встала на этот путь. Славянофилы XIX века, возвысившие свой голос против откровенно колонизаторской политики властителей России XVIII столетия, выдвинули аргументы, типологически вполне схожие с теми, что позднее выдвигались национальными деятелями Индии, Латинской Америки или Алжира.

Негативная реакция на американизм, как будто роднящая православных жителей России и ее коммунистических обитателей, лишь по внешности объединяет нас. На самом деле она питается совершенно разными ощущениями. Коммунистически ориентированные борцы с американизмом питаются ностальгией по былой власти, по былой "державности". Это озлобление ослабевшей империи против империи более сильной, это ненависть состарившегося хищника к хищнику более молодому и сильному.

Но православный человек никогда не отождествлял себя с интересами Советской империи. Ее послов он не считал послами той России, которую он любил, ее депутатов и министров не считал служителями своих интересов, в ее генсеках он чувствовал скорее оккупантов, чем соотечественников.

Лишь в сознании "научных коммунистов" были два равносильных и противоборствующих мира ("первый мир" промышленно развитого капитализма и "второй мир" социалистического лагеря), а за их пределами был "развивающийся третий мир". Для православных же легче понять, что мы и тогда были "третьим миром". И тогда мы не принадлежали к кругу "развитых демократических стран". И тогда мы были колонией. Просто, поскольку оккупация длилась уже долго, в последние десятилетия соввласти правящая каста состояла уже в основном из перевоспитанных туземцев.

Православные люди десятилетиями жили в России как в оккупированной стране, в которой все памятники и символы национальной истории искорежены и поруганы. Даже если некоторая страница национальной истории или ее материальный памятник оставались в официальной летописи, то у них отбирался их собственный смысл и им навязывалось толкование, поддерживающее идеологию оккупантов.

Мы уже давно – меньшинство на территории своей собственной страны. Православные давно уже ощущали, что Запад не столько борется с коммунистами, сколько поддерживает их в качестве инструмента разрушения исторической России (это было вполне очевидно в 20-е и 30-е годы, стало менее очевидно в период "холодной войны", но и в 70-х годах об этом много говорил Александр Солженицын).

Это означает, что нельзя отождествлять коммунистический протест против программы американизации России и протест православных против того аспекта этой программы, который связан с деятельностью американских миссионеров в нашей стране.

Нами движет не ностальгия по власти и не тоска по всемирной империи. С точки зрения культурологии наш протест (частью которого являются мои книги) – это обычный протест местной культуры против глобальной макдональдизации. Не замечать это обстоятельство позволяет лишь глубочайшая болезнь русской интеллигенции, у которой напрочь отбиты способности к нормальному национальному мышлению.

Современный русский интеллигент с восторгом будет читать сообщения о том, как конференция богословов, священников и мирян где-нибудь в Бразилии призвала к разработке нового богословского языка, нового строя богослужения, который не был бы стандартной копией западных миссий, но выражал бы дух и традиции местного населения страны. Но аналогичное сообщение из своей собственной страны он воспримет как выражение "дикости" и "жуткого национализма". Сообщение о том, что в какой-либо стране Индокитая началось возвращение к национально-традиционным формам быта, мысли и религии, что местные буддистские монастыри теперь более наполнены, нежели школы, созданные европейскими христианскими миссиями, современного русского интеллигента скорее всего порадует. Но едва заметив, что в его родном городе появился православный проповедник, точно так же призывающий к сохранению традиционной национальной культуры и к игнорированию американских миссий, – этот же интеллигент будет бурно возмущаться этим "посконным русским невежеством".

Негативная реакция на стандартно-американские миссионерские шоу – это не признак уникальной русской "ксенофобии", а естественная черта современного мира. Странно не наличие этой аллергической реакции. Странно ее осуждение. Нигилистическое отношение американских фундаменталистов ко всем иным культурам общеизвестно. Как замечает протестант (но не фундаменталист, а скорее экуменист) Дэвид Бош, "в целом протестанты даже более негативно относились к "нехристианским" культурам, чем католики, не в последнюю очередь вследствие того значения, которое они придавали своему убеждению в абсолютной греховности человечества… На практике молодые церкви никогда не взрослеют, по крайней мере, в глазах церквей старших. В большинстве случаев они могут выжить, лишь угодив своим основателям, решительно отгородившись от господствующей вокруг них культуры и существуя в ней как чужеродное тело"[211]211
  Бош Д. Преобразования миссионерства. Сдвиги парадигмы в богословии миссионерской деятельности. СПб., 1997. С. 495.


[Закрыть]. Поскольку православный мир – это в терминологии фундаменталистов «не возрожденные христиане», то по сути культура, созданная православными вне «возрождения», то есть вне благодати, оказывается обычной греховно-человеческой культурой, то есть попросту язычеством.

По совершенно верной мысли Д. Боша, "во многих случаях Запад приспособил Евангелие к своей собственной культуре, сделав его в то же время чуждым другим культурам. В самом точном и глубоком смысле, однако, Евангелие чуждо любой культуре. Оно всегда останется знамением прорекаемым. Но если оно находится в конфликте с какой-то конкретной культурой, например, третьего мира, важно установить, исходит ли напряжение из самого Евангелия или же оно является следствием того обстоятельства, что Евангелие оказалось слишком тесно связанным с той культурой, которой была опосредована миссионерская весть в соответствующий момент"[212]212
  Там же. С. 501


[Закрыть].

Надеюсь, что эти завершаемые мною две книги смогли пояснить, что русская православная мысль, оспаривающая американский "евангелизм", противостоит не Евангелию и не Христу. Имеет место конфликт интерпретаций. Прочтение Евангелия культурой античного восточного Средиземноморья, унаследованное и развитое Византией и затем Россией, по меньшей мере не ущербно по сравнению с тем прочтением Евангелия, которое несут американские миссионеры.

В современном богословии есть термин "инкультурация", то есть творческое восприятие христианской проповедью традиций местной культуры. В моей библиотеке есть немецкий альбом "Искусство молодых церквей", в котором представлены поразительные образцы новой иконографии. Здесь есть иконы Рождества Христова, исполненные в традициях японской и индийской живописи, есть африканские статуэтки Божией Матери… Люди самых разных взглядов, которым я показываю этот альбом, очень светло реагируют на эти непривычные для нас формы восприятия христианства. Это нормальный плод "инкультурации".

Но почему же инкультурация, приветствуемая во вновь возникающих христианских общинах стран третьего мира, осуждается как нечто досадно-ошибочное, когда речь заходит о России? В России инкультурация христианства прошла уже многие столетия назад. Ее плодом и стала Русская Православная Церковь в том ее своеобразии, которое отличает ее от других христиан, в том числе от христиан Запада.

Именно как представитель старой миссионерской школы, уже добившейся поразительного успеха на территории этой страны, я говорю новым миссионерам, приезжающим из Америки: да остыньте же вы! Вы приехали в страну, в которой мы уже умеем проповедовать Евангелие на ее языке. Не спешите сразу нас учить, не навязывайте людям ваш шокирующий американский акцент (поразительно, но даже русские люди, поучившись в русских же протестантских семинариях, начинают говорить по-русски с американским акцентом). Знаете ли вы, что превращение блинной Масляницы в карнавальное преддверие Великого Поста – не менее гениальное миссионерское открытие, чем изобретение телепроповеди? Знаете ли вы, что в крестьянской стране освящение первых плодов (яблок) было миссионерским открытием не менее эффективным, чем изобретение христианских рокгрупп? Знаете ли вы, что скит, населенный молчальниками, может обратить ко Христу не меньшее число людей, чем вечно говорящий Билли Грэм? Знаете ли вы, что Достоевский приводит ко Христу тех, кого оставляют совершенно равнодушными ваши стадионные шоу? Так не торопитесь, не воюйте со старой миссионерской школой, не воюйте с христианством, которое уже нашло общий язык с русским народом. Избавьте христианство от американского акцента.

Православие хотя бы для того должно вступать в полемику с вами, чтобы у людей не возникало ощущения тождества между напористой бездарностью слишком многих ваших проповедников и Церковью. Я понимаю, что для кого-то мир православной символики слишком сложен, и ему будет легче ходить на ваши "собрания". Но есть и другие люди, которых пугает ваш воинствующий примитивизм. Слишком уж неразборчивы бывают ваши проповедники, подбирая из мира массовой "культуры" средств для "эффективной" проповеди. Это было заметно уже в советские времена, что позволило светскому религиоведу сделать горькое замечание о баптистах: У них не было ни собственного Баха, ни собственного Лютера. А поэтому они порой пели на мотивы популярных советских песен. "Мир моей душе я искал, но его найти нелегко. Долго я молился и страдал. В поисках ушел далеко". Это "Сулико" – если не ошибаюсь, любимая песня земного советского бога. "Мы рождены, чтоб гибнущему миру спасенье словом указать. Чтобы разбить греховные кумиры и к идеалу Божьему призвать". Это "Марш энтузиастов", мелодия которого заимствована из гимна нацистских Luftwaffe. Наконец, нечто фантасмагорическое, недоступное воображению ни Беккета, ни Ионеску: "Союз нерушимый великой свободы Сплотила навеки святая любовь. И верных нас только Единому Богу Омыла Христова пречистая кровь. Сквозь грозы и бури житейского моря Пойдем мы вперед не страшась вражьих сил. Христос нам поможет, ведь в нем наша сила, и Он для нас, первенец, путь проложил! "[213]213
  Митрохин Л. Н. Баптизм: история и современность. СПб., 1997. С. 450–451.


[Закрыть].

Это не пример "инкультурации", а пример неспособности к ней. Это была попытка использовать идеологические стереотипы господствующей митрополии для проповеди среди колониального населения. Это именно неумение растождествить себя с тем, что сегодня модно и естественно в господствующей ныне имперской культуре. Советская империя рухнула. А протестанты так и не перешли на язык классической русской культуры, предпочтя более легкий путь и переняв жаргон новой империи – американской.

Дело, впрочем, не только в том, что такой путь более легок. Дело в том, что подлинная инкультурация протестантизма на русской почве означает неизбежное сближение с православием. А человек, начавший читать Бердяева и Достоевского, уже не сможет подражать и сочувствовать Билли Грэму или Марку Финли. А вот патристика станет для него доступнее. Мир православия – роднее и понятнее. Так что думающие руководители протестантских миссий в России уже осознают, что оказались они аккурат между "Сциллой и Харибдой". Будешь продолжать использовать американские миссионерские технологии – не сможешь перешагнуть однопроцентный барьер (социологические опросы показывают, что менее одного процента населения России считают себя протестантами). А начнешь действительно врастать в русскую культурную почву – и твои же прихожане и даже пастыри утратят привитый им иммунитет против православия и начнут с интересом, а затем и с ностальгией поглядывать в сторону православных храмов и монастырей.

И все же, если русские протестанты действительно хотят прежде всего проповедовать Евангелие – то ради других людей, ради того, чтобы большее число людей смогло услышать Евангелие и прийти ко Христу, лучше им это делать не в противостоянии с православием, а в союзе с ним.

Да, православие устало, оно искалечено коммунистическим гнетом, оно не способно сегодня вполне развернуть свои возможности. Но действовать мимо него или даже в противостоянии с ним – это все равно, что принять решение о сносе давно не реставрировавшихся русских городов Золотого Кольца и начать строить на их месте новые мегаполисы. Не добивать надо русское православие, а восстанавливать.

И голос православия, возражающий против активизма американских миссионеров, не есть голос государственной Церкви, требующей принять строгие меры против каких-то мелких, но досадливонепослушных групп сектантов. Это именно голос меньшинства. Меньшинство, которое даже у себя дома не имеет ни поддержки властей, ни понимания большей части народа, и о существовании которого влиятельные средства массовой информации вспоминают по большей части лишь для того, чтобы высказать что-то негативное в его адрес. И противостоим мы людям, которые уполномочены на свою миссию мощнейшей и единственной империей современного мира. У нас нет власти, нет денег, нет даже поддержки большинства собственного народа. Но у нас есть ощущение того, что правда не тождественна американскому образу жизни.

На всех форумах сегодня твердят: следующий век будет веком многополюсным, в нем зазвучат голоса неевропейских народов. Россия – это, конечно, Европа. Россия – это западная страна (ибо что же такого индийского или буддистского есть в нашей культуре и в нашей религии?). Но сегодня мы находимся в таком положении, что вполне естественно нам хотя бы частично отождествлять свои интересы с интересами большинства человечества, то есть стран третьего мира. И вместе с ними мы говорим: мы хотим быть открытыми к миру, но у нас есть опыт нашей истории, есть опыт нашего видения человеческой судьбы, и в мире мы можем быть не только слушателями. О многом мы можем сказать сами. И мы хотим быть самими собой. Западная техника не дает нам ответа на те философские вопросы, которые ставит нам наша традиция мысли. И поэтому американские компьютеры мы будем учить понимать наш язык. Идеологи американизма хотят, чтобы их техника учила нас думать и чувствовать, как они. Мы хотим иного: мы хотим, чтобы американская техника помогала нам формулировать и распространять наши мысли.

В общем, впору бросать призыв: "Африканцы и индусы, вьетнамцы и ирландцы! Научите русскую интеллигенцию бороться за права национальной культуры!".

Задача деколонизации нашего сознания – это общенациональная задача. О богословской же ее составляющей я могу лишь сказать: позитивный опыт многовековой православной традиции не может и не должен быть растворен в опыте американских миссионеров. Надеюсь, что этот тезис достаточно обоснован предыдущими страницами.

Итак, мы подошли к вопросу о том, имеет ли право православный мир отстаивать свою самобытность, или же он должен с восторженным послушанием подлаживаться под любую "современную" идею, под любой проект "объединения религий", под американские стандарты религиозного потребления. Этому вопросу будет посвящена следующая книга – "Вызов экуменизма".