Текст книги "Наследие христа. что не вошло в евангелие"

Автор книги: Андрей Кураев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 10 страниц)

Все, что здесь перечислено в качестве задач Церкви Христа, вполне может назвать своими за дачами любой философский кружок. Общество почитателей Платона вполне может поставить перед собой совершенно аналогично сформулированные цели (только с заменой имени Христа на имя Платона и заменой Евангелия на платоновские диалоги). Все эти цели слишком человечны, слишком очевидны и просты, они могут достигаться любым другим человеческим сообществом. Даже осуждение ересей появляется в позднем платонизме[54]54
  «Уже для языческого неоплатоника ко временам Ямвлиха доктрина схоларха была впрямь „догмой“, а всякая иная доктрина – „ересью“ в привычном для нас смысле» (Аверинцев С. С. Эволюция философской мысли // Культура Византии. IV – первая половина VII века. М., 1984. С.70)


[Закрыть]. А контроль над нравственностью своих учеников и сограждан предлагал еще сам Платон…

Неужели же у Церкви нет иных функций, кроме информационной и прогрессорской (содействие либерально понимаемому "историческому прогрессу")?

Так чего не делает Церковь и не должна делать, по мнению протестантских богословов? Церковь не должна заниматься делом освящения. Она должна рассказывать о Христе, но не должна вбирать космос в Тело Христово. Это отказ от космического назначения Церкви. Это отстраняющий и холодный ответ "сынов Божиих" страждущей твари: нам нечего дать тебе. "Ибо тварь с надеждою ожидает откровения сынов Божиих, потому-что тварь покорилась суете не добровольно, но по воле покорившего ее, в надежде, что и сама тварь освобождена будет от рабства тлению в свободу славы детей Божиих. Ибо знаем, что вся тварь совокупно стенает и мучится доныне, и не только она, но и мы сами, имея начаток Духа, и мы в себе стенаем, ожидая усыновления, искупления тела нашего" (Рим. 8,19–23).

Вот именно для тела, для плоти, для космоса, для мира ничего нет в протестантизме. Все только для рассудка: «узнайте о Христе». Индуизм какой-то: пусть ваш атман соединится с Брахманом. А тело? – Тело пусть остается на кармической помойке. Воплощение, Преображение, Воскресение, Сошествие Святого Духа по логике протестантизма остались совершенно без всякого влияния на мир человека. Именно так: ведь человек – это воплощенный дух, а не просто душа. «Существо, получившее ум и рассудок, есть человек, а не душа сама по себе», еще в III веке писал ранне христианский богослов Афинагор[55]55
  Цит. по: свящ. Георгий Флоровский. О воскресении мертвых // Переселение душ. Париж, 1936. С. 143.


[Закрыть] «Человеком в самом истинном смысле относительно природы называется не душа без тела и не тело без души, но то, что составилось в один прекрасный образ из соединения души и тела», – ту же библейскую интуицию выражал в конце III столетия св. Мефодий Олимпийский[56]56
  Св. Мефодий Олимпийский. О воскресении, против Оригена // Св. Мефодий, епископ и мученик, отец Церкви III-го века. Полное собрание его сочинений. СПб., 1877. С. 185.


[Закрыть].

Так вот, для человека в его целостности в протестантизме нет Хлеба. Душе – пересказ Евангелия. А телу – ничего. И всей Вселенной – тоже ничего.

Православная икона рождающейся Церкви говорит о другом. На иконе Пятидесятницы (день схождения Святого Духа на апостолов – это день рождения Церкви) под апостолами, сидящими полукругом, изображается темный свод. В этой темнице помещена фигура старца с короной и нимбом на голове. На руках он держит плат. Надпись гласит: о kosmos. Это редкий случай аллегорического приема в иконографии. Перед нами иллюстрация только что приведенных слов ап. Павла. Космос – весь мир – пленен, в темнице. Он пленен не по своим грехам и не по своей воле, и потому корона как знак царственной изначальной свободы мира от суеты и тления – на нем. Он не нарушал воли Божией – и потому нимб как знак святости и единства с Богом также не отнят от плененного мира. В руках он держит плат, что по византийскому этикету означало готовность прикоснуться к Святыне, готовность принять ее (на многих византийских иконах святители не прямо держат Евангелие в своих руках, но между ладонью и Словом Божиим прокладывают плат). Мир ждет освобождения, готов к нему. Эти первые лучи освобождающего света начали проникать к нему через апостолов, через Церковь со дня Пятидесятницы.

Но по мнению протестантов, мир материи закрыт для проникновения в него Божественных энергий. В обрядах нет реального освящения. Вышеприведенный текст из протестантского учебника более всего поражает тем, что, по убеждению его автора, даже созидание Церкви как Тела Христова происходит без самого Тела Христова – просто путем человеческих рассказов о Нем.

Однако проповедь и научение не может быть важнее мистической Реальности. Православная Литургия не ограничивается чтением Евангелия: литург читает написанное Евангелие, напоминает о Христе, Его служении и Его жертве – но после этого он приступает к совершению Таинства, к осуществлению Предания. Протестанты оставили Литургию оглашенных и устранили Литургию верных – то есть то, подготовкой к чему и является все остальное. Это все равно, как у старообрядцев беспоповцев: остался суточный круг богослужений, который есть не более чем путь к Литургии, а цель убрали… По сути через редукцию Таинства к учению и проповеди рационалистические течения протестантизма возрождают один из видов древнего гностицизма. Религия сведена к чисто словесной (в данном случае – проповеднической) деятельности.

Православие причащает христиан к Слову Жизни под двумя видами: под видом словесной пищи через слышание Писания и под видом Евхаристической трапезы. Протестантизм знает только первый путь.

Если Причастие – лишь символ, то не растворяется ли в символизме вообще весь смысл Евангелия? Если уже здесь, в нашей земной жизни, мы не можем встретиться со Христом и соединиться с Ним онтологически и реально – значит, "Евангелие было бы только пророчеством, а Христос пророком"[57]57
  Архиеп. Василии (Кривошеий). Преподобный Симеон Новый Богослов. Брюссель, 1980. С. 267.


[Закрыть], но не Спасителем и Обновителем нашей жизни.

Христос по Своем Вознесении оставил не только Свои слова, не только Свой Дух. Он оставил нам полноту своего Богочеловечества, то есть Таинство Своего Тела, таинственно просвеченного Божеством. Воскресший Христос посреди нас.

Поэтому недостаточно просто рассказывать людям о Христе, не допуская их в Сионскую горницу. В ту горницу, двери которой так и остались незаперты, в ту горницу, в которую вводит нас церковная Литургия, чтобы дать нам место рядом с апостолами и вместе с ними подойти к той точке, с которой начинается Церковь и ее Предание: "Иисус взял хлеб и, благословив, преломил и, раздавая ученикам, сказал: приимите, ядите: сие есть Тело Мое. И, взяв чашу и благодарив, подал им и сказал: пейте из нее все, ибо сие есть Кровь Моя Нового Завета, за многих изливаемая во оставление грехов"(Мф. 26,26–28).

Тем-то и отличается вера Церкви от всех других вер, "что она конкретно, физически причастна своему объекту"[58]58
  Успенский Л. А. Богословие иконы Православной Церкви. Париж, 1989. С. 416.


[Закрыть]. Христос преобразует верных в Себя. Верующий приводится не к созерцанию и не к убежденности, не к озарениям, передаваемым Небесной иерархией, но к Самому Христу."…В тайне сей для язычников, которая есть Христос в вас, упование славы. Которого мы проповедуем, вразумляя всякого человека" (Кол. 1, 27–28). Здесь мы видим важнейшую весть христианства: «Христос в вас». И еще видим удивительное сочетание: это «тайна», которой мы «вразумляем всякого». В том числе – протестантов.

ТАЙНОЕ ПРЕДАНИЕ ТАИНСТВ

Теперь, наконец, можно обратиться к нормальным схоластическим дефинициям и различениям. Есть Предание вечное и есть Предание, осуществляющее себя во времени.

В Вечности от Отца рождается Сын и исходит Дух. Вне времени, вне всякого временного зазора и до создания времени полнота Божественной природы во всей своей полноте перетекает от Отца (как Единственного Источника Всего) к Сыну и к Духу. Это вечное и совершенное Предание.

Во времени благодать Божия действует вне Бога с того времени, когда возникло само время и когда по воле Божественного творческого "да будет!" появилось это "вне". В этом Предании Бог также передает дар соучастия в Себе, дар сопричастия Своему совершенству – но здесь есть свои ступени и меры. Даже в Царствии Божием, даже для святых уготовано восхождение "от славы в славу" (2 Кор. 3, 18) в мерах их Богопричастности, ибо "и звезда от звезды разнится в славе" (1 Кор. 15, 41). Конечная цель Предания: "Будьте совершенны, как совершен Отец ваш Небесный" (Мф. 5, 48). Но в отличие от Единородного Сына Божия, для твари требуется бесконечный путь совершенствования и постепенного обогащения для достижения этой Цели.

Итак, цель Предания – обожение. Содержание Предания – распространение Божества в тварном мире, то есть распространение Богочеловечества.

В этой перспективе можно сказать, что высший смысл слова Предание почти сливается со смыслом слова спасение.

Начавшись от Вечности, Предание к Вечности и подходит – но при этом оно идет через время. К тому источнику, где было начато Предание, оно должно и вернуться: последнее предание – "когда Он предаст Царство Богу и Отцу, когда… Последний же враг истребится – смерть" (1 Кор. 15, 24–26)[59]59
  Аналогичную триадологическую структуру Предания пытается увидеть ректор Московского католического колледжа св. Фомы Аквинского о. Бернарде Антонини в документах Второго Ватиканского Собора. В его изложении 7 статья конституции Собора «Dei Verbum» представляет следующую дугу Предания: «Движение начинается в плане и решении Бога, Бог Отец посылает Своего Сына для осуществления этого плана; Христос Своей властью посылает апостолов; апостолы проповедуют и пишут и назначают в качестве своих последователей епископов; Церковь продолжает свою миссию вплоть до окончательного возвращения к Отцу» (о. Бернарда Антонини. Божественное откровение. М., 1992. С. 55–56). В этой схеме, однако, есть, на мой взгляд, серьезный провал. Отец дает Сыну полноту Божественной жизни – и именно ее Сын желает сообщить людям. Значит, именно причастие Божественной полноте должно передаваться в Традиции. Схема о. Антонини онтологическую насыщенность подменяет некоторой чисто организационной деятельностью: апостолы «проповедуют, пишут, назначают». То есть налицо серьезнейшая разнородность между тем, что Отец передал Сыну, и тем, что апостолы передают своим преемникам: Бог дает нам в Сыне Жизнь Вечную, а апостолы передают дальше лишь власть и вероучение. Правды ради стоит, однако, отметить, что сам текст Dei Verbum содержит указание на онтологичность апостольского служения (апостолы «проповедовали всем, сообщая им божественные дары»). Но зато триадологический контекст Предания, очерченный о. Антонини, полностью отсутствует в самом тексте ватиканской конституции и, скорее всего, представляет собою сознательную или бессознательную попытку автора приблизить католическое понимание Предания к православному.


[Закрыть].

Из того, что Предание исходит из одной Точки и в нее же должно вернуться, не следует, что история, пролегающая между Альфой и Омегой, бессмысленна.

В этом странствии Предание должно вобрать в себя нечто, чего в нем не было изначала; оно должно успеть пропитать вечными энергиями мир времени и истории. В притче о талантах Господин paradidonai свое имение рабам ("поручил им имение свое" – Мф. 25, 14). И, значит, Предание (Paradosis) есть также и поручение. Предание вводит в себя человека и мир не только для того, чтобы нечто предложить нам, но и чтобы принять затем назад умноженный "талант".

Предание не может осуществиться в мире людей без содействия людей и без облечения в формы человеческой деятельности. По сути своей Предание есть вовлечение твари в синергию, в сотрудничество с Богом ("ибо мы соработники – sunergoi – у Бога" – 1 Кор. 3, 9). А, значит, у христиан должны быть такие действия, наши, человеческие действия, которые способствуют привлечению Божией благодати, то есть – осуществлению Предания. Эти человеческие действия, призывающие и приемлющие Божию благодать, можно назвать формой осуществления Предания. Как мы помним, о. Димитрий Станилое говорил, что в этом вообще и состоит служение Церкви: призывание Духа и Его принятие, то есть осуществление эпиклезы.

Значит, форма осуществления Предания – это таинства. Речь не идет только о "семи Таинствах" учебников по "Закону Божию". Раннехристианская литература не знает учения о семи Таинствах, выработанного католиками в их полемике против протестантов и оттуда перешедшего в православные катехизисы. Отцы знают одно таинство – "таинство нашего спасения", таинство обожения. И это таинство совершает себя в ненумерованном числе действий христианина. Монашеский постриг, погребение, чтение Евангелия и крестное знамение – тоже таинства. А есть еще таинство обращения. Таинство есть любое действие, совершаемое человеком в качестве члена Церкви, носителя общехристианского всенародного священства, и призывающее благодать Божию[60]60
  Служение же пресвитеров устанавливается внутри народа священников (также как внутри Израиля – народа священников – были храмовые священники), и оно связано прежде всего с Таинством Евхаристии и теми церковными действиями и Таинствами, которые группируются вокруг Евхаристической тайны.


[Закрыть].

Предание – это жизнь Церкви. Не "второй после Писания источник церковного вероучения", а сама ее жизнь. В Новом Завете слово "церковь" упоминается 110 раз[61]61
  Архиеп. Иларион(Троицкий). Христианства нет без Церкви. Монреаль, 1986. С. 32.


[Закрыть]. Значит, она не есть нечто «исторически-примешавшееся» к чистому «евангелизму»[62]62
  Вниманию сторонников «свободного христианства», то есть христианства «без Церкви»: слово церковь в Новом Завете употребляется весьма настойчиво, а вот слово христианство там попросту отсутствует.


[Закрыть].

Церковь восполняет Писание тем, чем практика восполняет теоретическое описание. Писание – норма веры; Предание – образ жизни. Плоть Предания восполняет Слово Евангелия[63]63
  Приведя слова ап. Иакова «Будьте же исполнители слова, а не слышатели только» (Иак. 1,22), К.Андроников спрашивает: «Есть ли более точное определение Предания и его связи с Писанием?» (Andronikof C. Tradition et devenir de la vie chretienne. // La Tradition. La pensee orthodoxe № XVII/5. Paris, 1992. P. 14).


[Закрыть]. Предание есть практическое применение Откровения. Это откровение, воплощенное в сообществе уверовавших людей, то есть в Церкви. «Содержание Предания есть не что иное как содержание Писания. Но примененное к человеческой жизни, то есть прошедшее в нее через Церковь»[64]64
  Staniloae D. Teologia dogmatica ortodoxa. Vol. 1. Bucuresti, 1996. P. 45


[Закрыть].

Для нашей темы очень важно отметить, что когда древние церковные писатели говорят об апостольских преданиях, отличаемых от апостольских писаний, они прежде всего говорят о практических сторонах церковной жизни. Большинство "преданий", упоминаемых в раннехристианских источниках, касаются литургической жизни Церкви. Разговор о преданиях ведется в контексте литургического богословия. А что такое литургическое богословие? – Это рассказ о тех действиях, которые должен исполнить человек для того, чтобы открыть себя и свой мир для действия в нем Бога. Литургическая жизнь, молитвенная практика христиан – это человеческая форма, в которой осуществляет себя Божественное содержание Предания.

Одно из самых ранних упоминаний о Предании находится в Послании Диогнету (начало II века): "Христиане обитают как пришельцы в тленном мире… ибо не земное изобретение предано им, не вымысел кого-либо из смертных они так тщательно стараются сохранить, и не распоряжение человеческими тайнами им вверено. Но Сам Вседержитель и Творец всего. Сам вселил в людей и напечатлел в сердцах их небесную истину и святое непостижимое Слово свое" (Послание Диогнету, 6–7).

С точки зрения содержания Предание, возвещаемое автором Послания, – это Сам Христос, вновь и вновь рождающийся в людях, И только потому, что Само Слово живет в людях – христиане способны на мученичество: мученичество – "это не дело человеческое, это есть сила Божия; это – доказательство Его пришествия" (7). Это его убеждение вполне согласно с теми словами ап. Павла, которые, кстати, также говорят о неписаном предании: "Что слышал от меня при многих свидетелях, передай верным людям, которые были бы способны и других научить… Верно слово: если мы с Ним умерли, то с Ним и оживем…" (2 Тим. 2-11). Последняя фраза – это основной тезис Павлова богословия, Крещения и Евхаристии. Через Таинства мы соединяемся со Христом, а потому каждый из христиан не живет, и не страдает, и не умирает в одиночку. Христос в нас – вот что должно укрепить Тимофея. "Сие напоминай" и другим (2 Тим. 2, 14).

Сложнее понять, как автор "Послания Диогнету" понимает Предание с точки зрения той формы, в которой оно осуществляет себя. Что именно вверено людям? Греческий текст, по мнению всех исследователей, здесь очень сложен. Человек "распоряжается" не-человеческими тайнами. То, что в переводе П. Преображенского передано как "распоряжение тайнами", по-гречески звучит, что вполне можно перевести и как "домостроительство таинств".

Во всяком случае Предание состоит в том, что людям вверено служение тайне Вселения Слова не только в Сына Марии, но и в Его учеников. Для древней же Церкви эта тайна всегда была связана именно с тайной Евхаристии.

Пребывать во Христе можно только через Евхаристическое Причастие Ему – так об этом пишет св. Киприан Карфагенский: "Продолжая молитву, мы произносим прошение Хлеб наш насущный даждь нам днесь. Христос есть хлеб жизни, и этот хлеб не всех, но только наш. Как говорим мы: Отче наш, потому что Бог есть Отец познающих Его и верующих, так и Христа называем нашим хлебом, потому что Он и есть хлеб тех, которые прикасаются Телу Его. Просим же мы ежедневно, да дастся нам этот хлеб, чтобы мы, пребывающие во Христе и ежедневно принимающие Евхаристию в снедь спасения, будучи по какому-либо тяжкому греху отлучены от приобщения и лишены небесного хлеба, не отделились от Тела Христова" (Книга о молитве Господней[65]65
  Отцы и учители Церкви III века. Антология. Т. 2. М„1996. С. 315.


[Закрыть]).

Для св. Киприана форма Предания литургична. Неписаное апостольское предание говорит не об иных мирах, но о Богослужении. "Я знаю, что большая часть епископов хранит правило евангельской веры и Господнего предания, не отступая от того, чему научил Христос Учитель и что совершил Он сам" (св. Киприан Карфагенский. Письмо 63. К Цецилию о таинстве чаши Господней[66]66
  Там же. С. 368.


[Закрыть]).

В этом тексте заметна определенная симметричность: евангельская вера соотносится с тем, чему научил Христос, а Господнее предание – с тем, что Он совершил. Вера хранит учение Христа. Предание – плод Его действия. Вера питается Евангелием. Предание питается Литургией. Связь Предания и Литургии св. Киприан поясняет тут же: "Но поскольку некоторые при освящении чаши Господней по невежеству или по простоте не соблюдают того, что совершал и заповедал совершать Виновник сего жертвоприношения и Учитель Господь наш Иисус Христос, то я счел необходимым написать тебе… А мы, пусть будет тебе известно, приняли заповедь сохранять предание Господне в приношении чаши Господней и не иное что совершать, как то, что ради нас совершено первоначально Самим Господом"[67]67
  Отцы и учители Церкви III века. Антология. Т. 2. М., 1996. С. 368–369. Суть письма в том, что на Литургии нужно употреблять вино, а не воду, как полагали некоторые крайние аскетические течения.


[Закрыть]

Еще раньше, во II столетии, св. Ириной Лионский упоминал о неписаных преданиях также в контексте обсуждения практической молитвенной жизни христиан. Для него пример устного апостольского предания – запрет на коленопреклонения в день Пасхи (утраченное сочинение "О Пасxe")[68]68
  CM.: Congar Y. La Tradition et les traditions. Essai historique. Paris, 1960. P. 106


[Закрыть], празднование Пасхи обязательно в воскресный день и обычай предпасхального поста (см.: Евсевий. Церковная история, 5, 24, 11).

Для Оригена (III в.) устное предание – это Крещение детей (На Левит. 8, 3), обращение в молитве на Восток, чинопоследования Крещения и Евхаристии (На Числа. 5, 1).

Для Тертуллиана апостольское предание – это троекратное погружение при Крещении, Евхаристия, крестное знамение, осеняющее лоб, запрет на пост и на коленопреклонения во воскресным дням и запрет носить венки[69]69
  «Начну с Крещения. Готовясь приступить к воде, под рукою настоятеля мы свидетельствуем, что отрекаемся от диавола, и прелести, и ангелов его; затем трижды погружаемся, отвечая несколько пространнее, нежели Господь определил в Евангелии. Быв восприняты от нее, вкушаем смесь молока и меда и с того дня в течение целой недели воздерживаемся от ежедневного омовения. Таинство Евхаристии, учрежденное во время обеда и заповеданное Господом всем, мы принимаем и в дорассветных собраниях, и не иначе как из руки председательствующих; делаем в день годовщины приношения за умерших, за скончания мучеников; считаем непристойным в воскресенье (dio Dominico) поститься или молиться на коленях; тою же льготой пользуемся от дня Пасхи до Пятидесятницы. Заботливо бережемся, как бы из чаши или хлеба нашего не обронить чего-нибудь наземь. Пред началом каждого дела и при каждом движении вперед, при входе и выходе, обуваясь, умываясь, садясь за стол, зажигая свечу, ложась в постель, присаживаясь, чтобы побеседовать с кем-нибудь, чертим на лбу крестное знамение. Если ты потребуешь, где в Писании закон на все эти и другие такого же рода учреждения, нигде не найдешь: Предание – скажут тебе – так учит, обычай подтверждает, а вера хранит» (De corona militaris 3 и 4)


[Закрыть].

У св. Дионисия Александрийского (начало IV века) апостольское установление – это празднование воскресного дня (5 Беседа на книгу Чисел, 1).

Для св. Епифания Кипрского (конец IV века) помимо Евхаристии в качестве апостольского предания выступает "поминовение имен усопших" (Панарий, 76).

И св. Василию Великому (середина IV века) незаписанное устное предание говорит не о вероучении, а о литургической жизни: крестное знамение, обращение на восток, нестояние на коленях в воскресные дни. И самое главное – эпиклеза: "Мы не довольствуемся теми словами, которые упомянули Апостол или Евангелие, но и прежде и после них произносим другие как имеющие великую силу к совершению таинства, приняв их из неизложенного в Писании учения…" (О Св. Духе, 27). Кроме того, св. Василий тут же пишет: "Из сохраненных в Церкви догматов (dogmaton) ипроповеданий (khrugmaton) некоторые мы имеем от письменного наставления, а некоторые приняли от апостольского предания по преемству в тайне". По-видимому, рассуждает прот. Ливерий Воронов, последнюю часть фразы лучше было бы перевести так: "А некоторые приняли от апостольского предания как переданные нам в таинственном священнодействии"… Что же касается выражения "переданные нам в таинственном священнодействии", то оно, по всей вероятности, значит: "переданные нам в чинопоследованиях таинств"[70]70
  CM.: Прот. Ливерий Воронов. К вопросу о так называемом «тайном» чтении священнослужителем евхаристичес– ких молитв во время Божественной Литургии // БТ. М„1968. № 4. С. 179 – 180.


[Закрыть]. Позднее и преп. Иоанн Дамаскин скажет «это незаписанное предание апостолов» при объяснении практики молитвы, обращенной на восток (О Православной вере, 4, 12, 16).

Можно ли предположить. что апостолы интересовались лишь тем, чтобы их ученики имели правильные воззрения и не интересовались практической стороной их жизни? Можно ли предположить, что апостолы не учили христиан молитве и не устрояли литургическую жизнь созданных ими общин?

Не нужно забывать, что первые священные книги христиан появились около 20 лет спустя после Вознесения Господня, тогда как Вечеря Господня совершалась с первых же дней после сошествия Святого Духа на апостолов. Не все апостолы оставили после себя писания. Остались ли их проповедь и их труд бесследны и бесплодны? Если нет – то как и что было передано бесписьменными апостолами их ученикам? И можно ли при изучении истории христианства не принять во внимание факта существования апостольских литургий – Литургии ап. Иакова, Литургии ап. Марка и Литургии ап. Петра?

Тексты этих Литургий, очевидно, подвергались позднейшим обработкам, но с древнейших времен они связывались именно с этими именами. Не придать значения Апостольскому Литургическому Преданию – значит не расслышать прямых слов Христа: "Я хлеб живый, сшедший с небес; ядущий хлеб сей будет жить вовек; хлеб же, который Я дам, есть Плоть Моя, которую Я отдам за жизнь мира" (Ин. 6,51).

Древние Литургии – несомненный голос Предания. Отрицание их оценивается св. Василием Великим как повреждение Евангелия "в главном", как "сокращение" христианской жизни до христианских словес[71]71
  Каноны, или книга правил. Монреаль, 1974. С. 272


[Закрыть].

Но вот что удивительно: тексты древних Литургий мало в чем согласны между собой. В одних нет эпиклезы, в других нет установительных слов…

Св. Ипполит, приведя образ молитвы Римской Церкви, тут же говорит: "Нет никакой необходимости, чтобы он повторял те же самые слова, которые мы говорили раньше, и заучивал их наизусть, вознося благодарение Богу"[72]72
  Св. Ипполит Римский. Апостольское Предание // БТ. М„1970. № 5. С. 286.


[Закрыть]. Значит, Предание не в словах Евхаристического канона, но в самой Евхаристии. Общее всех древних Литургий – это их плод. Разнятся молитвы. Но едина реальность Таинства – и потому едино восприятие евхаристического Хлеба как Хлеба Жизни, как соединения со Христом. Быть в апостольском Предании – значит жить Евхаристией.

Образу благочестия и молитвы был, по сути, посвящен уже Первый Апостольский Собор, отменивший ветхозаветную ритуальность. Литургический вопрос стал главным и на Втором Апостольском Соборе: Иерусалимский Собор 69 г. (о нем упоминает Евсевий Кесарийский) рассматривал вопрос о преемстве апостольского служения в связи с кончиной ап. Иакова Праведного (главой Иерусалимской общины избрали Симеона, дядю Спасителя). Св. Ириной сказал об этом Соборе: "Те, которые знакомы со вторыми распоряжениями апостолов, знают, что Господь в Новом Завете установил новое приношение. Приношение Евхаристии есть не плотское, но духовное… Совершив приношение, призываем Духа Святого, чтобы Он показал эту Жертву – хлеб – Телом Христовым и чашу – Кровью Христовой, дабы принявшие сии вместо-образы получили прощение грехов и Жизнь Вечную"[73]73
  Св. Ириней Лионский. Творения. М., 1996. С. 543.


[Закрыть]. И вновь в прямой связи с «распоряжениями апостолов», то есть с Преданием, оказывается молитва эпиклезы, призываниеДуха Святого.

Суть решений Второго Апостольского Собора св. Климент Римский, автор более ранний, нежели Ириней, передает так: "И апостолы наши знали через Господа нашего Иисуса Христа, что будет раздор о епископском достоинстве" – и по этой причине установили епископское преемство[74]74
  См.: Поснои М. Э. Гностицизм II века и победа христианской Церкви над ним. Киев, 1917. С. 613–614.


[Закрыть]. В связи с этим нельзя не вспомнить объяснение прот. Николая Афанасьева о том, что епископское служение в ранней Церкви было не административно-властным, а прежде всего литургическим – значит, и вопрос о преемстве, то есть основной вопрос Второго Апостольского Собора, был вопрос не дисциплинарный, а литургический: кто будет совершать Таинство, кто будет на Трапезе священнодействовать на месте Иисуса.

В утверждении особых полномочий епископа на Вечери Любви видит "апостольский догмат" и св. Игнатий Богоносец (конец 1 века). В его Послании Магнезийцам (гл. 13) мы видим одно из самых ранних в христианской литературе упоминаний слова "догмат": "старайтесь утвердиться в учении Господа и апостолов" (en tois dogmasin). Суть же послания в отстаивании прав епископа: "некоторые на словах признают епископа, а делают все без него" (4), а ведь на Евхаристическом собрании "епископ председательствует на месте Бога, пресвитеры занимают место собора апостолов". На эту тему – пять глав из пятнадцати. Остальные – против гностицизма: ибо увещание принять участие в Евхаристии немыслимо без утверждения со всей силой физической, телесной реальности Христа. Структура послания понятна: борьба с гностицизмом была борьбой за Литургию, за Евхаристию. А апостольский "догмат" – созидание Церкви Литургией.

В III веке св. Ипполит Римский скажет: "мы подошли к самому истоку Предания"[75]75
  Св. Ипполит Римский. Апостольское предание. С. 283


[Закрыть] именно перед тем, как рассказать о посвящении епископа, а затем – о совершении самой Евхаристии. Аналогично и св. Киприан Карфагенский к надлежащему исполнению епископского служения применяет характеристику: «Божественное предание и апостольское смотрение» (Послание 67, 5).

Почему столь важна апостольская преемственность для послеапостольского века? Дело в том, что Предание не есть сумма знаний, которые можно усвоить непосредственно, прочитав книжку когдато жившего незнакомого человека. Предание – это введение человека в Тело Христово, в Богочеловечество. Как может ввести сюда постороннего ктото, кто сам чужд ему? Ал. Павел однажды вопрошает: "Что ты имеешь, чего бы не получил?" (1 Кор. 4, 7). А если не получил – что можешь передать?

В том-то и дело, что не Церковь хранит Предание, а Предание сохраняет Церковь, и вновь и вновь созидает ее, "прилагает", по слову ап. Луки, людей к Церкви (Деян. 2, 47). В храм зашли обычные люди с улицы. Как становятся они не просто "собранием единоверцев", но – "Телом Христа" (см.: Еф. 1, 23)? Могут они сами себя сотворить такими? Нет – "сие не от вас, Божий дар" (Еф. 2, 8). Значит, не Церковь совершает Литургию, а Литургия совершает Церковь. В молитве эпиклезы молится священник: "…ниспосли Духа Твоего Святаго на нас и на предлежащие Дары сия". Люди, собравшиеся в храм на Литургию, на "общее дело", и есть первый предмет, подлежащий освящению. Через Причастие Телу Господню они сами из толпы единоверцев должны преобразиться в живое Тело Христово. Именно так ап. Павел именует Церковь (см.: Кол. 1, 24). Животворящий Дух Божий, Дух Предания, через вкушение Хлеба присозидает нас к Телу Христа. "И уже не я живу, но живет во мне Христос"…

Христос назвал Церковь не "духом Своим", но "телом Своим". "Дух" может быть невидим, "тело" же – слишком весомая характеристика, слишком зримая. А потому и протестантская попытка оправдать неисчислимость собственных расколов через теорию "невидимой единой Церкви" – это согласование богословия не с Писанием, а с веком романтизма и пиетизма. Люди же, предельно близкие апостольскому веку, считали иначе: "Никто да не обольщается! Кто не внутри жертвенника, тот лишает себя Хлеба Божия" (св. Игнатий Богоносец. Еф. 5).

Св. Киприан напоминал, что "и таинство Пасхи, по закону, тоже требовало, чтобы агнец, закалаемый во образ Христа, снедаем был в одном доме. Бог так говорит: "В дому едином да снестся…не изнесите мяс вон из дому" (Исх. 12, 46). Плоть Христова – святыня Господня – не может быть износима вон из дому; а для верующих нет другого дома, кроме единой Церкви"[76]76
  Св. Киприан Карфагенский. Книга о единстве Церкви // Отцы и учители Церкви III века. Антология. Т. 2. М., 1996. С. 299.


[Закрыть].

По "Учению двенадцати апостолов", именно открытое, совместное причащение видимому таинственному Хлебу и созидает и являет единство христиан, единство Церкви: "Как этот хлеб был рассеян по холмам, и будучи собран, сделался единым, так да соберется Церковь Твоя от концов земли в Царствие Твое" (гл. 9).

Но, следовательно, там, где нет Литургии – там нет и Церкви. "Чистое приношение одна только Церковь приносит Создателю, и все сонмища еретиков не делают приношения Богу. Наше же учение согласно с Евхаристией, и Евхаристия, в свою очередь, подтверждает наше учение", – свидетельствует св. Ириней (III век)[77]77
  Св. Ириней Лионский. Цит. по: Успенский Н. Анафора // БТ. М„1975. № 13. С. 73.


[Закрыть][78]78
  Между прочим, из вышесказанного будет понятнее сдержанное отношение православия к католичеству: «В Православной Церкви веруется, что хлеб и вино в Таинстве Евхаристии пресуществляются призыванием и нашествием Святого Духа. А латины сочли ненужным призывание сие и исключили оное из своей литургии. И так разумеющий – сам да разумеет о Евхаристии Латинской» (Собрание писем оптинского старца иеросхимонаха Амвросия. М., 1995. Ч. 1. С. 236).


[Закрыть]. Чистую Жертву может принести Богу только истинная Церковь, а истинной может быть только та Церковь, которая создана истинной Жертвой. Вот откуда значение апостольской преемственности, и в этой же перспективе уясняется опасность уклонения в раскол. Можно унести с собою из Церкви Библию. Можно унести Учение. Нельзя унести Чашу Христову. А потому – не может быть self-made-Church, самодельной Церкви, воссозданной энтузиастами из исторической и онтологической пустоты. «Один хлеб, и мы многие одно тело; ибо все причащаемся от одного хлеба» (1 Кор. 10, 17).

Литургия же, как полнота Богочеловеческой реальности, может прийти только от полноты. Отсюда – рефрен апостольской проповеди: "Что мы приняли – то и передаем". Что апостолы приняли от Христа – то они передали и своим ученикам, и то, что передали апостолы Церкви, то Церковь от них и приняла. Так из рук в руки переходила Чаша Христова. "Подобно и чашу из окружающего нас творения Он исповедал Своею Кровию и научил новому приношению Нового Завета, которое Церковь, приняв от апостолов, во всем мире приносит Богу" (св. Иринeй Лионский. Против ересей, 4, 17, 5). Если Церковь именно Евхаристическое приношение приняла от апостолов, то значит, именно его апостолы ей и передали. Предание – это тождественность Евхаристии.

Отсюда – убеждение св. Иринея Лионского, что "признак Тела Христова состоит в преемстве епископов" (Против ересей, 4, 33, 8). Воссоздать Церковь вне апостольского преемства можно было бы только через повторение Тайной Вечери. Но как раз та Жертва, по ясному слову ап. Павла, совершена единожды.

А потому те, кто пытаются вырвать христианство из истории, остаются один на один не с Богом Завета, а с безбрежным морем произвольных фантазий. И именно как богословское оправдание онтологической пустоты своих общин родилось у них "символическое" понимание Литургии. Слова Христа о Чаше с Его Кровью, с Кровью Вечности – "пейте от нее все" – они подменяют своим призывом: "вспоминайте о ней все". "Вспоминайте" – ибо связь между Голгофой, Тайной Вечерей и новыми хлебопреломлениями не более чем символическая, "воспоминательная". "Вспоминайте" – ибо мы уже не чувствуем себя Телом Владыки. "Вспоминайте" – ибо лишь человеческим, слишком человеческим собранием мы ощущаем себя в глубине наших оторванных от Церкви сердец.

Однако душа чувствует, что воспоминаниями ее голод не может быть утолен. Не поэтому ли умирающий Лютер – первый протестант, но все же протестант, признававший реальность Евхаристии, – свою последнюю "Песнь Любви" посвятил Церкви: "Пусть никто не думает, что он в должной мере узнал Писание по той причине, что читал его… Мы без Церкви – нищие. Это – истинно". Это были последние строки, написанные рукой Реформатора[79]79
  См.: Кречмар Г. Предание древней Церкви в Церкви Евангелической // БТ. М„1968. № 4. С. 227.


[Закрыть]…

И не стоит обольщать себя словами "где двое или трое собраны во имя Мое, там и Я посреди них" (Мф. 18, 20). По толкованию св. Киприана, эти слова поощряют не раздробленность христиан, а их единство. Эти слова не означают, будто там, где любые двое или трое неофитов решились собраться во имя Христа, Он сразу заново создаст Свою Церковь[80]80
  Однажды я тихо еду в московском метро, читаю книгу и не особенно замечаю, что происходит вокруг меня. На станции «Фрунзенская» вагон наполняется молодежью. Над моей головой о чем-то щебечут девушки. И вдруг одна фраза заставляет меня вернуться из мира книг в мир вагона: одна девчушка радостно заявляет: «А я хочу поехать во Владивосток и основать там Церковь!». Оказалось, что эта молодежь идет с собрания «Церкви Христа» – протестантской секты, возникшей в 1976 г. в Бостоне, а на «Фрунзенской» арендующей помещения комсомольского «Дворца молодежи». Было очевидным, что эта девушка убеждена, что за девять часов полета она доставит Христа во Владивосток и тем самым позволит Ему наконец-то просветить эту окраину России. В ее сознании Христос, во-первых, неотлучен от нее, а во-вторых, Христа нет там, куда не успели дойти ее друзья и подружки. Ну смеяться здесь или плакать по поводу этой наивной уверенности, полагающей, что кроме их кружка христиан на земле нет, и что их молодежные тусовки и есть продолжение апостольского служения…


[Закрыть]. Напротив – условием присутствия Христа является единомыслие христиан: "Многое представляется не многочисленности, но единомыслию молящихся. Господь заповедал сперва единодушие, указал на согласие и научил верно и решительно соглашаться между собою. Как же согласится с кем-либо тот, кто не согласен с Телом самой Церкви и со всем братством? Как могут собираться во имя Христово двое или трое, о которых известно, что они отделяются от Христа и от Евангелия Его? Ведь не мы отошли от них, а они от нас. После того как через учреждение ими различных сборищ произошли у них ереси и расколы, они оставили Главу и Начало Истины. А Господь говорит о Своей Церкви, говорит к находящимся в Церкви, что если они будут согласны, если, сообразно с Его напоминанием и наставлением, собравшись двое или трое, единодушно помолятся, то несмотря на то, что их только двое или трое, они смогут получить просимое от величия Божия.

Этими словами Создавший Церковь не отделяет людей от Церкви, но показывает, что Он охотнее бывает с двумя или тремя единодушно молящимися, нежели с большим числом разномыслящих, и что более может быть испрошено согласной молитвой немногих, нежели несогласным молением многих… Кто не соблюл братской любви, тот не может быть мучеником"[81]81
  Св. Киприан Карфагенский. Книга о единстве Церкви // Отцы и учители Церкви III века. Антология. Т. 2. М„1996. С. 300–302.


[Закрыть].