Текст книги "Боярин: Смоленская рать. Посланец. Западный улус"

Автор книги: Андрей Посняков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 15 страниц)

Павел рассеянно кивнул:

– Посмотрим.

Ох, до чего ж не хотелось ему никого ловить, допрашивать. Однако же – приходилось соответствовать: все ж таки – командир, боярин, и монголам Орда-Ичена – союзник. Вот и поехал, пропустив вперед своих ратников – Микифора, Митоху, Якова и всех прочих. Один «дубинушка» Неждан молча гарцевал позади, как и положено верному оруженосцу. Впрочем, похоже, этот здоровый парень долго молчать не собирался. Дождался, когда остальные скроются за излучиной, и уж тогда нагнал боярина:

– Господине, дозволь спросить!

Ремезов повернул голову:

– Ну, спрашивай.

– Ты сеночь каким путем возвращался?

– А я помню? – не выдержав, боярин расхохотался. – Ты, Неждан, полегче чего спроси!

– А те парни, что тебя провожали, боярин-батюшка… они откель?

– Из нашей рати.

– Что-то они мне неведомы… – неожиданно нахмурился здоровяк.

Павел отмахнулся:

– Так рать-то смоленская – велика!

– Оврагом ты, господине не мог идти – сверзился бы, и не нашел бы никто…

Неждан вдруг принялся рассуждать вслух, что вызвало у Ремезова недюжинное удивление, ибо ничего подобного он от здоровяка оруженосца не ждал. Обычно ведь как о людях судят: если худой и сутулый, да к тому же еще и в очках – ясное дело, умник; ну, а ежели здоровенный амбал косая сажень в плечах – тупой. Инерция мышления, хотя чаще всего так оно и вправду на поверку выходит, но… далеко-далеко не всегда. Сутулые очкарики тоже тупыми бывают, как и здоровяки – умными и даже очень. Павел вон и сам-то хилым себя не считал… и вроде как дураком не был. Чего ж Неждана-то держать за полного дурня?

Поразмыслив таким образом, Ремезов счел необходимым подбодрить «дубинушку»-оруженосца:

– Давай, давай, парень, рассуждай! Интересно тебя послушать.

Неждан аж покраснел от неожиданной похвалы:

– Благодарствую, батюшко-боярин!

– Ты не кланяйся, ты продолжай, а то мысль потеряешь.

Оруженосец поспешно кивнул:

– Так вот, я и подумал – не мог ты, господине, через овраг пробраться. Значит – по краю шел, мимо старого вяза – от Ирчембе-оглана шатра до нас иной дорожки нету. Если, правда, по пути никуда не заглядывать…

– Никуда я по пути не заглядывал, Неждане, – со вздохом признался Павел. – Прямо домой и шел. Вернее сказать – полз. Ох, и бражка же у оглана, ох, и вино!

– Да уж, господине, мунгалы-то выпить не дураки! – с усмешкою согласился здоровяк. – Пьяницы еще те.

Кто бы спорил, только не Павел Петрович Ремезов! Уж он-то насмотрелся на монголов за этот месяц – будьте-нате! Взять хотя бы вчерашний день… или сегодняшнюю ночь – так что ли? И что интересно, взять некоторых представителей современной российской молодежи (особенно в провинции или на селе) – так те в отношении потребления спиртного рассуждают, как типичные средневековые монголы, пианство за доблесть почитавшие: а вот мы вчера пили – все, что горит… а вот взяли вчера жбан на двоих… а вот идем такие бухие… И хорошо еще, если только о спиртном речь идет… ни о чем другом – похуже.

– Значит, этим путем – мимо оврага и вяза – ты, господине, и шел, – тем временем продолжал рассуждать оруженосец. – И язм туда, к вязу-то, вечерком, до темени-то еще, шатался – за хворостом. И сегодня, с утра… Глянь, боярин, какой хворост сыскал!

Подъехав чуть ближе, Неждан протянул на ладони… стрелы… целых три!

– Две в вяз впились, одну я рядом, в кусточках, нашел… можно было еще там пошарить, да опаздывал уж.

– Та-ак… – взяв одну стрелу, задумчиво протянул Ремезов. – Ну, стрелы… и что? Просто тренировался кто-нибудь… Ну, учился.

– Это ночью-то? – вполне резонно возразил Неждан. – Навряд ли, господине, навряд ли.

Павел, подумав, согласно кивнул:

– Ну? И что ты мыслишь?

– Мыслю, господине в тебя тати ночные метили!

– Тати? Оттуда ты знаешь, что их много было? И почему – в меня?

– А больше, боярин-батюшко, не в кого – окромя тебя с провожатыми никто там ночью не шатался, не шел. А татей двое было – я их местечко нашел, в кусточках, у самого оврага. Двое… может, трое таились.

– Монголы, что ли… или булгары?

– Мунгалы б, господине, тебя с первой же стрелы взяли – ученые, – оруженосец прищурился. – Да и на стрелы-то посмотри… На двух – наконечники втульчатые – наши стрелы, не мунгальские, и не булгарские – у тех наконечники – на шипах, как вот на этой… – Неждан показал стрелу. – Одначе на этой свистульки нету, что мунгалы в устрашенье врагам и древка крепости ради привязывают. Отвязали, видать, свистульку-то, отчекрыжили… в тайности хотели дело черное сладить!

– Интересно, чего ж не сладили-то? – недобро усмехнулся боярин.

Здоровяк пожал плечами:

– Того не ведаю. Может, спугнул кто… Ничо! Отыщу супостатов, батюшко! Средь нас они где-то, средь рати смоленской або литовцев – негде быть больше.

– Что ж, – Павел хлопнул парня по плечу. – Благодарю за службу! Только давай так: сыщешь гадов – доложи прежде.

– Доложу, господине, как есть доложу.

Впереди, на излучине, серебристым фонтаном, в золотых, вспыхивающих на солнце искорках, взметнулся, заиграл, снег. Кто-то скакал – возвращался.

Ремезов присмотрелся: Микифор.

– Что там такое? Нагнали обоз?

– Нагнали, господине. Только его уже татары пограбили. Ну, мунгалы эти…

– Монголы разграбили купеческий караван? – недоверчиво прищурился Павел. – Вообще-то это для них не характерно. Точно монголы?

– Ну, наши… с которыми мы. С ними десятник, дожидается.

Ремезов пришпорил коня:

– Ну, раз уж дожидается – едем. Там, у обоза, и объяснимся, там и поглядим, что к чему.

И вот уже из-за излучины показался обоз: с сорванными с саней рогожками и разбросанными по снегу товарами – похожими на швейцарский сыр восковыми кругами, железными крицами, бочонками…

Какие-то бездоспешные воины с луками за плечами сноровисто выпрягали из саней волов и связывали по рукам торговцев, не обращая никакого внимания на внезапно появившихся русских ратников, с коими – с Митохой – надменно приосанясь в седле, говорил какой-то тип в длинной блестящей кольчуге и белом тюрбане. Верхом на белом, покрытом красным чепраком, коне, при сабле, с маленьким, притороченным к седлу, круглым щитком и зеленым флажком на тонком копье. Булгарин!

Ремезов подогнал коня…

– А, боярин-бачка! Рад видеть, рад! Еще в кости бросим?

Ну да, ну да – знакомец старый, говорить нечего. Тот самый, которому вчера так везло. Игрок, мать ити…

– Там, бачка, сбежал кое-кто… отроки, девки… Я воинов пошлю – потешимся!

– Подожди посылать, мы сами посмотрим, – резко возразил Павел, уж очень ему не хотелось «тешиться» в компании этого бритоголового ублюдка, от сей потехи, чуяло сердце, пленницам не так то уж и весело будет. Скорее – грустно, и даже очень, а ему, Ремезову – противно и стыдно.

Пусть уж лучше уходят те отроки да девы…

– Я сам посмотрю, сотник…

– Кармай-кызы меня звать, а тебя – я ведаю – Паувел! Ну, что – пока ловят бегляцов, метнем кости?

Булгарин потер руки с видом профессионального шулера или игромана, явно нуждавшегося в квалифицированной помощи психиатра – психолог тут не помог бы.

– Купцов-то допросить бы надо…

– Э-э, успеем допросить, бачка! Вон, на рогожке кости и метнем. По маленькой ставочка…

Вот ведь прилип, прямо как банный лист! И ведь ясно же – не отвяжется, тут уж по глазам виден диагноз.

Как же быть-то? Как же помочь беглецам? Очень уж не хотелось Ремезову видеть, как над ними «тешатся», тем более – самому в «потехе» участие принимать.

Как быть, как быть…

И Павла вдруг осенило:

– Есть у меня один боевой товарищ, тоже человек не из простых. В кости он, кажется, любит играть…

– Так где ж он? – Кармай-кызы оживился. – Зови же скорей своего руга, зови… коли сам не хочешь. А то, может, и с тобой, бачка, раскинем?

– Не, уважаемый, покуда охоты нет, – Ремезов повернулся в седле и позвал: – Митоха, эй, Митоха!

– Чего, господине боярин, изволишь?

– Господине Митоня… – незаметно подмигнув наемнику, Павел поворотил коня. – С другом нашим, Кармаем-кызы, кости не метнешь ли?

Рязанец весело сдвинул на затылок шелом:

– А чего ж не метнуть-то? Метнем. Уважаемый Кармай, где играть будем?

– А вот, на рогожка, да. Людишки мои сейчас живо расстелют.

Булгарин говорил по-русски быстро, но не очень чисто, с сильным восточным акцентом. Впрочем, все его хорошо понимали. А в особенности – сейчас – Митоха!

Павел, подогнав коня, усмехнулся – похоже, нашла коса на камень – и, махнув рукой, бросился вместе со своими людьми в погоню. Туда, куда указал булгарин – за вербы, за ивняки, за орешники.

У небольшой балки, густо поросшей колючими кустами терновника и малины – именно туда и вели следы беглецов – преследователи вынуждены были спешиться, ибо лошади уже начинали вязнуть в глубоком снегу.

– Микифор и вы двое – туда, – кивнув на белеющую слева от балки березовую рощицу, приказал боярин.

Проваливаясь по колено в снег, воины бросились исполнять приказание. Посмотрев им вслед, Ремезов махнул рукой направо:

– А ты, Неждан с остальными – к орешнику.

– Ивняком, господине, могут уйти, – нерешительно высказался оруженосец. – Может…

– Не стоит, – резко возразил Павел. – Я сам там посмотрю.

Оставшиеся воины, привязав коней, поспешили к орешнику. На светившее до того солнце наползла тучка, сначала небольшая, палевая, а потом и побольше – серая, похожая на расползшийся овсяный кисель. Стало заметно темней, повалил снег, густой и пушистый – что, несомненно, было на руку беглецам. Было бы на руку, если бы не опытные воины смоленской рати.

Оглянувшись по сторонам, молодой человек быстро зашагал по следам к терновнику, сделав вид, что именно там и намеревается поискать, затем пригнулся – у беглецов вполне могли быть с собой луки – и, рывком преодолев колючие заросли, спустился, точнее – съехал на пятой точке – в балку, тут же выхватив меч, ибо перед ним возникла в снежной мгле темная фигура с саблей!

Удар! Звон… Павел вскочил на ноги, умело отразив натиск, и сам перешел в атаку – ударил один раз, другой… Потом уклонился, притворно отпрянул назад и, улучив благоприятный момент, ловко выбил саблю из рук неведомого врага. Тот на мгновенье опешил – сразу видно, не профессионал, не воин – и Ремезов тотчас же приставил острие меча к груди соперника, не защищенной ничем, кроме синего кафтанчика куцего немецкого покроя, какие обычно носили купцы или менеджеры средней руки – приказчики.

– Стоять! Я сказал – не двигаться! Проткну, как жука.

И вот только сейчас Павел, наконец, смог внимательно рассмотреть супостата – совсем юного паренька, курносого, с длинным, щедро усыпанным многочисленными веснушками лицом и простодушно-голубыми глазами, ныне сверкавших недюжинной ненавистью и злобой.

Похоже, парень понимал по-русски – стоял спокойно, не дергался… Да попробовал бы только! Ага… вот скосил глаза…

Ремезов быстро повернул голову, заметив выглядывающую из кустов женщину: белолицую, испуганную, в чепце… нет – в войлочной шапке. За ней еще кто-то грудился – женщины, дети, всего человек пять или четверо.

– Вы бежали от татар? – негромко спросил Ремезов. – Вас поймают.

Парень злобно прищурил глаза.

– Поймают, – опустив меч, Павел продолжил уже чуть громче. – Если вы пойдете к роще – а вы ведь именно туда и намеревались. Советую вам идти ивняком, по берегу… До города далеко?

– Не очень, – растерянно отозвался парнишка.

Боярин махнул рукой:

– Вот и идите – скатертью дорога. Да не прячьтесь вы там, выходите же!

– Там могут быть…

– Никого там нет! Не теряйте времени… Прощайте и… счастливого пути.

Подмигнув выбравшейся из кустов девчонке, Ремезов быстро поднялся по склону и скрылся из глаз, услыхав за спиной тоненькое:

– Дзенкую, пан.

– Храни тебя Бог!

Около орешника молодой человек все же не выдержал, оглянулся, бросив внимательный взгляд на реку: берегом к ивняку прошмыгнули еле заметные фигурки. Ну, молодцы… – улыбнулся Павел. Успели! Постоял немного, поулыбался… и призывно свистнул, а чуть погодя покричал:

– Э-эй, парни! Где вы там?

Кто-то из своих отозвался, и Ремезов замахал руками:

– Сюда! Сюда давай живо!

Так, не солоно хлебавши и явились обратно. А булгарину не было до них никакого дела! Узкие глазки его азартно блестели, толстые, унизанные перстнями пальцы нервно теребили стаканчик. Напротив, на рогожке, ухмыляясь, развалился довольный Митоха. Рядом с наемником уже громоздилась целая куча всякого добра – синий, подбитый куницей плащ, короткий палаш в темно-зеленых, украшенных серебряными накладками, ножнах какая-то поношенная хламида, кольчужица и – на удивленье живой петух со связанными лапами. Пытаясь подняться, петух бил крыльями и раздраженно квохтал.

– Добрый петух, – подъехав ближе, сглотнул слюну набежавшую слюну Неждан. – Ужо вкусные щи будут.

Павел же, нахмурившись, незаметно мигнул Митохе – тот сразу все понял, взял стаканчик, метнул…

– Выиграл!!! – радостно хлопнул в ладоши Кармай-кызы. – Я выиграл! Ну, наконец-то… Алла! Алла-а-а-а!!! Перекинь-ка сюда плащик, уважаемый Митоня-бек! Что теперь ставишь?

– Палаш. Петуха не отдам, и не думай.

– И-и-и-и! Шайтан с ним, с петухом! – булгарин живенько оглянулся. – Ну, что, поймали?

– Отпустили. Кстати, и купцов тоже бы отпустить надо, – спешившись, негромко молвил Ремезов. – Пайцза у них.

– Пайцза? Вах-вах… – не отрывая взгляда от упавших на рогожу костей, Кармай-кызы поцокал языком. – Что ж сразу-то не показали?

– Не признали за воинов великого хана. Думали – разбойники, тати.

– Тогда лучше б их убить – как бы не нажаловались. Опа!!! А ну-ка, Митоня-бек, попробуй-ка, перебей! Эй, нукеры, давайте всех этих торговцев – в прорубь!

– Стойте, стойте! – поспешно замахал руками Павел. – Как бы не вышло все боком. Другие-то ушли… пусть и эти… якобы сами убегут.

– А не…

– Не, не нажалуются – раз уж сами убегли.

– Вах!!! Ай, Митоня, ай, уважаемый господин! Ну, что? Мой палаш! Давай теперь на кольчугу.

– Так что с купцами-то?

– Ай, боярин-бачка, не отвлекай! Делай, как знаешь.

Глава 11
Кровь и честь

Февраль 1241 г. Сандомир

С высоких городских стен тучами летели стрелы и камни, ломаясь, срывались вниз с кручи осадные лестницы, увлекая с собой осаждавших. Кто-то кричал, кто-то размахивал саблей, со всех сторон выли, орали, ругались… а вот у ближних ворот деловито ухнул таран.

Сандомир, или, как его называли поляки – Сандомеж, стоял пред многочисленным вражьим войском, надеясь лишь на своих жителей… многие из которых, увы, сами на себя уже не надеялись, взывая лишь к Господу, ибо к кому еще оставалось взывать? После разгрома войска малопольских князей король – по сути, просто князь, герцог – Болеслав по прозвищу Стыдливый, отступил с оставшимися воинами к Хмельнику, намереваясь встретить войска Кайду и Орда-Ичена именно там – ибо больше ничего не оставалось делать. Польша, как и русские земли, вовсе не была единой, Болеслава признавали лишь в Кракове и Сандомире, Мазовия же принадлежала князю Конраду, Ополье и Ратибор (Ополе и Рацибуж) – князю Мечиславу, Силезия – благочестивому герцогу Генриху. Сии владетельные князья-герцоги – Генрих Благочестивый, Конрад Мазовецкий, Мечислав – вряд ли желали Болеславу победы, даже пред лицом страшной опасности неукротимых, явившихся из диких степей монгольских войск, в числе которых – здесь, под Сандомиром – под командованием князя Михайлы Ростиславича сражались и отряды смоленской рати.

Вот снова ухнул таран. Тяжелое, окованное железом бревно, методично разбивало в щепки ворота. Такие тараны расположились почти у всех городских ворот, исключая те, что выходили к Висле – слишком уж там было круто, не удержаться. Именно туда, на самый трудный участок, где не сыскать славы, а голову сложить запросто, и послал Орда-Ичен смолян заодно с булгарами и литовцами Аскала. А кого не жалко!

Смоляне сражались честно, хоть и за чужое дело, но тем самым сохраняя от полного разорения родную землю. Синее небо над головой застилали черные тучи пожарищ, над городом медленно плыл колокольный звон, священники истово молились в костелах, призывая небесные кары на головы варваров.

И все же силы обороняющихся таяли, а самое главное – не было никакой надежды. Где князь? Где войско? А бог знает, где…

Ввуххх!!!

Огромный, сброшенный со стены каменюга, подпрыгивая, с грохотом скатился по круче, снеся по пути целую груду булгар. Пронесся, проскочил, прогремел, простонал угодившими под неудержимый каток булгарами, и, проломив лед, ухнул в реку.

– Хорошо, что не на нас! – обернувшись, прокричал Митоха. – Давай, боярин, к пристани – во-он, где литовцы.

Литовский князь Аскал, о котором Ремезов в прошлой своей жизни никогда и не слышал, уже ставил тараны, загораживаясь щитами своих воинов от несущихся с крепостной стены стрел, копий и просто камней. И стрел, и копий становилось все меньше, а вот камней пока хватало, впрочем, силы защитников Сандомира были уже на исходе – и это хорошо понимали все.

Подскочив, небольшой, на излете, камень, угодил в красный щит Павла. Выпустив в отместку стрелу, верный оруженосец Неждан погрозил выглянувшим из-за каменного зубца воинам кулаком.

– Башню! – подскочив неведомо откуда, взвил на дыбы коня молодший князь Ростислав. – Ставьте башню. Павел, давай-ка со своими людьми помоги.

– Башню? На льду? – оглянувшись, удивленно переспросил Ремезов. – А смысл? Где река, а где стены? Тут же круча.

– Все равно сподручнее будет таранщикам. Да и камнеметы прикрыть.

А вот это молодой князь очень даже верно заметил – камнеметы, – а Павел не обратил внимания – да и не до того было, как раз намеревался ползти вместе со своей дружиною вверх по лестнице… хорошо, не пополз, так бы, может, словил лбом камень, никакой бы шлем не помог.

Монголы – скорее, все-таки булгары или даже китайцы – уже устанавливали на льду Вислы баллисты и катапульты – раннесредневековую артиллерию, – намереваясь метать в город бревна и камни, запас которых был пополнен в пути… правда, ненамного. Тогда какой смысл?

– На берегу костры жгут, боярин, – присмотревшись, промолвил подскочивший Окулка-кат. – Видать, готовят гремучую смесь.

Павел усмехнулся, поправив на голове шлем:

– Пущай себе готовят, наше дело – башня. Княжий приказ слыхали?

– Слыхали, господине.

– Ну, так пошли. Нечего тут маячить.

Обслуживающие баллисты с катапультами люди времени зря не теряли – ставили своих «монстров» на широкие лыжи-полозья, точно такие же имелись и у приземистой башни, в которую с подозрением всмотрелся Ремезов. Покачал головой:

– Нет, до верха стены не хватит… А вот если передние венцы подрубить – как раз к воротной башне ляжет.

– Верно, боярин, ляжет, – охотно подтвердил Окулко. – Как раз и площадка. Рванем? Царевичи на три дня град обещали отдать.

Павел нервно дернул губою:

– Не спеши раньше времени на тот свет, парень. Ишь ты – на три дня…

«Царевичи» – так, не вдаваясь в детали, смоляне с литовцами называли Орда-Ичена, Байдара, Кайду.

– Готова башня? А ну, навались, парни!

Снова прискакал князь, скомандовал, махнул рукою. Ему в помощь замахал и Павел, естественно, сам он башню не толкал – не боярское это дело – лишь подбадривал своих ратников. Дело двигалось споро – сдвинувшись с места, срубленная из крепких бревен громадина, поскрипывая полозьями, заскользила по снегу, быстро приближаясь обрывистому холму, на котором и расположился осажденный город.

Позади что-то ухнуло… С воем пронесся над головой камень… нет – огромный глиняный горшок, начиненный зажигательной смесью – за стеной, на месте падения, сразу же вспыхнуло пламя, поднялся столбом черный густой дым.

Снова что-то пронеслось… Снова огонь, дым…

– Этак, господине, все сгорит – нечего будет и грабить! – повернув голову, ухмыльнулся толкающий башню Митоха.

Наемник, что с него взять? Впрочем, как и вся смоленская рать… или те все же не наемники, а верные вассалы?

Странно, но на новую угрозу защитники города реагировали как-то вяло: лишь пустили несколько стрел да метнули пару копий. Ремезов покачал головой: то ли стрел уже у сандомирцев не осталось, то ли защитников, а скорее – ни того уже, ни другого. Да и этот участок считался защищенным куда лучше других – высокий берег круто обрывался к Висле: и так-то непросто забраться, а уж если сверху камни да кипящая смола на головы… Впрочем, не было больше ни камней, ни смолы… Никем не остановленная, башня с разгону въехала в берег, привалившись к его склону гигантской лестницей, по которой, подбадривая себя криками, тут же ринулись воины – русские, булгары, литовцы. Над их головами продолжали лететь горшки с зажигательной смесью, камни, ледяные глыбы и бревна – осадные орудия монголов работали методично и действенно.

Вот снова ухнуло… И часть стены зазмеилась все расширяющейся трещиной, вызвавшей у осаждающих радостный многоголосый рев. В ответ ему слышался лишь все тот же колокольный звон – грустный и какой-то обреченный, похоже, горожане уже и сами не очень-то верили в благоприятный для них исход дела.

Откуда-то слева – именно там штурмовали стены основные силы – донеслись вдруг какие-то невероятно дикие звуки – утробный рев труб, яростный гром барабанов и звон литавр, торжествующий вой…

– Там, похоже, прорвались, – повернув голову, промолвил Неждан. – Пора и нам, господине?

– Пошли.

Взмахнув мечом, Ремезов, соскочив с башни, ринулся в змеившийся впереди разлом, куда давно уже рвались булгары Гази-Бараджа. Следом за боярином, яростно крича, бежали его люди – Окулко-кат, Митоха, Микифор и прочие.

Немногочисленные защитники были повержены сразу. Кого-то пронзил меч, кого-то – копье… а кое-кто, видя такое дело, и сбежал, растворившись в узости городских улиц, где вполне можно было укрыться, используя дым пожарищ и разрушенные остовы домов.

Снова затрубила труба, на этот раз – справа, за тощим, царапающим шпилем небо костелом. И там тоже прорвались. И слева… И здесь.

И вот уже везде закричали, заулюлюкали – то, потоком растекаясь по улицам, ворвалась в обреченный град неудержимая монгольская конница.

– Ну? – опустив окровавленную секиру, радостно оглянулся Митоха. – Теперь, боярин, и наше время пришло.

Оставшиеся в живых дружинники нетерпеливо оглянулись на Ремезова. И как он мог их сейчас удержать? Бились, не щадя живота своего, проливали кровь, теряли товарищей… Теперь за все заплатит Сандомир! А как иначе? На то и война – пусть проигравший плачет!

Везде, везде уже победно трубили трубы, и последний колокол, все еще звонивший на башне костела, вдруг резко оборвался, затих. Все… для защитников теперь уже все кончено… А вот для победителей все еще только начиналось! Самое радостное и долгожданное – грабеж! Горе побежденным! Пусть проигравший плачет.

Ах, с каким нетерпеньем горели глаза дружины! Ну, Митоха, понятно – наемник – чего от него ждать? Но остальные-то, простые деревенские парни – Микифор, Неждан, Яков. Даже Ондрейко с выселок – и тот туда же: повернув голову, углядел, выкрикнул:

– Эвон, татарва девок тащит! И мешки… Блюда златые… А мы чем хуже?

Что мог ответить Павел? Ничем.

Лишь предупредил:

– Не разбредайтесь, чтоб друг дружку видели.