Текст книги "Щит на вратах"

Автор книги: Андрей Посняков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 18 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

Тиун явился к вечеру. Выслушав предложение князя, хмуро кивнул – оба знали, что действуют пока наобум. Ну, отыщут тела, и что?

– Пусть хоть какая-то зацепка, – вздохнул Хельги. – Возьмешь в помощь гридей. Прочешете завтра с утра все овраги, перелески, рощицы, особенно у капища, не думаю, чтоб трупы спрятали где-то далеко.

– Это если на капище их и обезглавили, —возразил Ярил.

– А что, не так?

– Я смотрел внимательно, князь. – Тиун покачал головою. – Крови нет. А должна бы быть. Значит, головы отрезали где-то в другом месте и принесли к идолам уже отрезанными. А тела – одни боги ведают, где они. Могли и закопать. Впрочем, поищем.

– Пройдитесь по торговцам. Может, кто недавно продал рабов?

– Пройдемся, – согласно кивнул Ярил Зевота. – Если убитых и в самом деле купили здесь, в Киеве. Но не исключено, что их привезли с собой.

– Не исключено,—сухо согласился князь.– Но вы все же действуйте.

Тиун ушел, слышно было, как прогромыхали по ступенькам крыльца его сапоги и заржала лошадь.

– Лучше, лучше смотрите. – Твор. деятельно руководил подчиненным ему десятком. С утра накрапывал мелкий дождик, и не очень-то хотелось лазить в мокрой траве по самому дну оврага. Хотелось спать – Вятша бросил в помощь тиуну всех освободившихся от стражи со строгим наказом не болтать и тщательно искать то… никто не знает что. Он и сам-то, наверное, не знал. Напутствовал только:—Смотрите.

Вот этими-то словами теперь и подбадривал своих воинов Твор. Те ворчали про себя, исправно меся глину на сумрачном дне поросшего густыми кустами оврага.

Первым обнаружил обезглавленное тело Ждан. Нагнулся, споткнувшись о что-то, непроизвольно ойкнув, отпрянул. Зашарили вокруг с удвоенной силой и обнаружили еще шесть трупов, тоже без голов. Четыре тела были девичьи, два принадлежали маленьким детям, а вот оставшееся – поджарое, смуглое, с белесым шрамом через всю грудь… У Твора неприятно заныло под ложечкой.

– Эй, Ждане, – кусая губы, приказал он. – Быстро беги за Ярилом.

Лекарь Эвристид, беспрепятственно миновав стражу, поднялся по высокому крыльцу в покои. Проведал выздоравливающую малышку, строго наказав няньке при малейшем обострении болезни увеличить дозу настоя.

– Все сделаем, как ты скажешь, – тихо произнес князь. Выглядел он плохо – желтые заострившиеся скулы, слезящиеся глаза, старческая шаркающая походка. Так и должно быть, чтоб свершилось четвертое, последнее, дело. – Я попросил бы тебя, лекарь, что-нибудь дать и мне, – совсем тихо произнес князь, тяжело опускаясь на лавку. – Чувствую, словно бы что-то жжет изнутри, и, кажется, слепну.

– Я приготовил для тебя лекарство. – Эвристид с поклоном вытащил из-за пазухи мешочек, развязал, высыпал в стоящий на столе серебряный кубок, развел, зачерпнув воды золоченым корцом из бочонка. – Испей, княже…

Князь протянул дрожащую руку, не достал до кубка и закрыл глаза. Эвристид хотел было помочь больному – не дали молодые стражники – гриди.

– Князь выпьет сам, когда встанет.

– Хорошо, – кивнул лекарь. – Напомните только, чтоб обязательно выпил.

Он ушел, тихо прикрыв за собой дверь, спустился с крыльца – мантия за спиной развевалась, словно крылья ворона, в подвергшейся колдовским чарам душе росла бурная радость. Все так… Все так, как и должно быть. Киевский князь умрет, умрет очень скоро – не сегодня, так завтра. И тогда исполнится главное дело, и он, Эвристид, обретет неземное блаженство в объятиях черноглазой константинопольской феи. Да, так будет – внешний вид князя свидетельствовал об этом лучше, чем что-либо иное. Быть может, киевский властелин распрощается с жизнью уже сегодня ночью… а может быть, уже умер? Хищная улыбка тронула тонкие губы Эвристида. Войдя в дом, он отбросил в сторону мантию, зажег свечу…

– Привет из страны мертвых, ромей! Эвристид, чуть было не выронив свечу, обернулся. Перед ним сидел князь. Вполне здоровый, даже цветущий, и вид у него был совсем не такой больной, как там, в горнице. Но как же он успел? И каким образом?

– Чем ты хотел отравить меня, лекарь? – грозно сверкнув глазами, вопросил князь. – Ядом змеи?

Эвристид все-таки выронил свечку… Кто-то ловко подхватил ее, встал рядом. Княжий тиун. А во дворе, кажется, голоса. Воины.

– И каким же богам ты принес в жертву отрезанные головы?

Ромей сжался, закрыв лицо руками, залепетал что-то, оправдываясь.

– Ты пропитал ядом покрывало в моей опочивальне, – невозмутимо продолжал князь. – Я почувствовал необычный запах, но не обратил внимания, слишком уж он был слаб и быстро выветрился. Что так смотришь? Да, в отличие от ромеев, я имею привычку проветривать помещения, не терплю, знаешь ли, затхлого воздуха. Однако делал вид, что снадобье подействовало на меня. А сегодня, когда ты открыто высыпал в мой кубок отраву, мне окончательно все стало ясно. К тому же тебя точно описал работорговец Ратмир, у которого ты купил невольников. Эвристид задрожал и упал на колени.

– Выслушай меня, князь. Я расскажу все.

– Да уж рассказывай, – хохотнул Хельги. Князь смеялся, но, как выяснилось, радовался он преждевременно. Лекарь закашлялся, попросил воды – промочить горло, – выпил что-то из горлышка высокого кувшина – и тут же испустил дух.

– Он мертв, князь, – бросившись к мертвому ромею, виновато поднял глаза Ярил.

– Что ж, – вздохнул Хельги. – Два раза мы уже опростоволосились. Будем надеяться, что в следующий нам повезет больше.

– В следующий?

– Да, – серьезно кивнул князь. – Я думаю, он обязательно будет.

Глава 5
ТАНЦОВЩИЦА
Лето 873 г . Киев

– …Признайтесь, много у вас девушек по ту сторону фронта?

– Нет, на девушек времени не хватает.

– Не согласен. Чем безалабернее служба, тем безалабернее жизнь. Ваша служба очень безалаберная…

Эрнест Хемингуэй. «По ком звонит колокол»

Бубны стучали то тихо, то все громче и громче, пока, наконец, не достигали своего пика, так что было больно ушам, а потом проваливались в тишину, звуча еле слышно, чтобы затем взорваться вновь. Тростниковая свирель выводила незатейливую мелодию, то веселую, то заунывно грустную, словно рассказывала о чьей-то несложившейся жизни. В такт бубнам и мелодии на низком широком столе изгибалась танцовщица – юная девушка с черными миндалевидными глазами. В прыгающем свете светильников блестело умащенное благовониями тело, смуглое, стройное, с маленькой грудью и осиной талией, на руках и ногах позвякивали серебряные браслеты. Выкрашенные хною волосы танцующей, заплетенные во множество мелких косичек, бились по плечам, тонкая золотая цепочка охватывала бедра. Вот бубны забили быстрее, девушка выставила вперед ногу, оттолкнулась, подпрыгнула и, перевернувшись в воздухе через голову, приземлилась на обе руки, на миг застыла так, затем медленно изогнулась, коснувшись столешницы пальцами ног.

– Во дает! – «Отроки»-гриди – Кайша и Хотовид – восхищенно переглянулись. Вообще-то, им запрещалось посещать подобные заведения. Впрочем, оба до последнего времени и не подозревали, что они существуют. Где уж им было видеть такое в диких лесах меж Днепром и Десною, в далекой земле радимичей – племени легендарного Радима. Да и здесь, в Киеве, куда парни попали всего год назад, после того как весь род их вымер от лихорадки, не очень-то были они избалованы развлечениями. Воевода Вятша – он-то и принял отроков в младшую дружину с подачи земляка, десятника Твора, – не раз предупреждал: сначала служба, а уж потом все остальное. Парни старались, служили честно, ничем себя не позорили.

Бывает, конечно, и забудут кольчугу почистить, появится кое-где ржавина, так у кого ее не было? У десятника Твора и то замечались на рубахе коричневые потеки, особенно когда дождь. Жили ребята в «отроковицкой» – большом, длинном бараке, вместе со всеми остальными гридями-«детскими». Дисциплину воевода Вятша держал суровую – с заходом солнца ложились, с первыми петухами вставали, свободное от несения службы время проводили в упорных тренировках – учились владеть мечом, копьем, секирою, метко стрелять из лука, метать дротики, без устали скакать на коне. И еще – самое сложное – грамоте да языкам. Вятша требовал, чтоб каждый из гридей умел понять хотя бы несколько общеупотребительных фраз по-варяжски, по-хазарски, по-гречески – тут Ждана в пример приводил, хоть в чем-то… А то ведь кое-кому труднехонько было выучить, вот увалень Хотовид, как ни старался, мало что запоминал, да так до сих пор и полагал, что Миклагард, Царьград и Константинополь – три разных города, Миклагард – варяжский, Константинополь – ромейский, а Царьград – ясно – словенский. Посмеивались над ним остальные отроки, но за глаза – силенкой Хотовида не обидели боги, не смотри, что пятнадцать лет, – на все двадцать выглядел – здоровенный, осанистый, руки – что грабли, картофелиной нос, на подбородке светлая бороденка кудрявится. Пусть из лука не очень хорошо пока бил Хотовид, да зато мечом мог махать без устатку, а лучше – палицей. Характер имел добродушный, но если уж обидит кто, тогда держись, спуску не будет. Дружок его – Кайша – прямая противоположность. Худенький проныра, этакий живчик, глазенки карие, хитрые, волосы растрепанные, будто копна сухой соломы. Мечом не очень ловко орудовал, уставал быстро, тем более – палицей, зато стрелы метал – залюбуешься – одна к одной. И быстро так это у него получалось, словно не одну стрелу на тетиву клал, а сразу десяток. Кайша и сманил Хотовида к ромеям. Было у них на краю Подола постоялое заведеньице. А с чего все началось? С девицы. С этой вот самой танцовщицы. День уже к вечеру клонился, стоял себе Кайша, как обычно, на дальней башне Детинца, фантазировал. Головой-то крутить лень было, накрутился за день, хоть и вид вокруг открывался – красотища! Позади – княжий двор, за ним Подол, Щековица – ну, их плоховато видно, зато слева – широкая синяя лента – Днепр, справа – леса бескрайние, а впереди, сколько хватало глаз, засеянные житом поля с еле видными из-за дальности букашками-смердами. Меж полями, взбираясь на вершины холмов и спускаясь в лощины, бежала, извиваясь, дорога, проходя мимо опоясывавшего весь Детинец рва, почти по самому краю. По дороге, в обе стороны, шли возы, запряженные медлительными, но сильными волами. В город везли сено, дичь, первые овощи – огурцы, редьку, репу. Обратно возы чаще всего возвращались пустыми, а что уж там спрятано в сумах возчиков – серебро иль подарки родичам, – того было не видно. Кайша давно уже научился примечать возы – воевода любил интересоваться, сколько их проехало в город да сколько из города. Не ответишь правильно – будешь потом лишние круги бегать в полном вооружении: в шлеме, кольчуге, со щитом за спиною. Потому и примечал все молодой воин. Только примечал так, машинально, мысли-то его далеко были. Мнилось Кайше, будто бы он славный, умудренный боями воин. Будто бы возвращается он из дальнего похода, едет на вороном коне рядом с князем, на плечах трофей – синий ромейский плащ, у пояса – меч в золоченых ножнах, подарок князя за проявленную в боях доблесть. Голова перевязана кровавой тряпицей – не зря, не зря князь пожаловал меч, воин бился достойно, едва не погиб во славу родной земли, но вот справился с десятком врагов, выжил. Сидит в седле, посматривает вокруг гордо. А вдоль дороги – девы распрекрасные, в одних тонких льняных рубашках. Всякие – чернявые, беленькие, златовласые. И все, как одна, машут руками: «Кайша! Кайша!» – а Кайше не до них, знает, ждет его в Киеве самая лучшая в мире красавица, Кайша еще не придумал какая. Может быть, смуглянка черноокая, с волосами как смоль, а может, белокожая златовласка с глазами – лиловыми колокольчиками. И еще, быть может…

Молодой воин вздрогнул, увидев вдруг прямо перед собой, на дороге, деву, красивую, словно солнце. Дева ехала на маленькой одноколке, запряженной осликом с упряжью, украшенной медными бубенцами. Ослик прядал ушами, бубенцы звенели, а дева что-то с улыбкою напевала. Напевала, пока не отпало колесо от повозки – девушка едва успела спрыгнуть. Вот те на, ну незадача! Кайша во все глаза смотрел на красивую незнакомку. Молодая, даже юная, не намного старше Кайши, лицо приятное, смуглое, а вот глаза, кажется, светлые, серо-зеленые или голубые, с башни не видно. Одета чудно, по-хазарски —тонкие шелковые шальвары, зеленые башмаки с загнутыми вверх носами, длинная, застегивающаяся спереди на пуговицы рубаха– халат называется. Волосы не поймешь какие – медно-рыжие, Кайша таких в жизни не видел.

Отряхнувшись от пыли – всё ж таки не удержалась на ногах, упала, когда с повозки прыгала, .– девушка погладила ослика и, подойдя к валявшемуся в дорожной пыли колесу, пнула его ногой. Кайша ухмыльнулся – тут уж пинай, не пинай, само не сделается. Вздохнув, незнакомка осмотрелась, присела у колеса – полы халата погрузились в пыль. Заметив это, девушка быстро вскочила, подбежала к накренившейся повозке и… проворно расстегнув пуговицы, сбросила с себя халат. Кайша аж покраснел – фигурка у девицы была что надо! Талия тонкая, осиная, в пупке что-то блестит – жемчуг? лал? – грудь прикрыта широкой золоченой лентой, а шальвары сидят настолько низко, что вот еще бы пониже, и… Повернувшись к башне спиной, девчонка нагнулась к колесу – шальвары едва не спали. Кайша утер слюну. Подняв колесо, красавица кое-как подкатила его к повозке и обернулась, устало вытерев со лба пот.

– Эй, воин!

Кайша не сразу понял, что обращаются к нему. А когда понял, высунулся с башни, хоть это и строго-настрого запрещено было.

–Чего тебе?

– Взгляни направо, не едет ли кто? – попросила дева. Говорила она хоть и на славянском наречии, но как-то странно, тягуче– «взгля-а-а-ни», «на-аправо-о».

– Нет, похоже, никого, – сообщил воин.

– Жаль. – Девушка искренне огорчилась. Уселась на край рва, сверкнув пупком, снова взглянула на Кайшу: – А ты давно тут стоишь?

– Да давненько.

– И часто кто-нибудь проезжает?

– Бывает, ты подожди.

– Придется, – улыбнулась дева.

Кайша огляделся по сторонам. Ну вот, ездили же возы, а сейчас… Ага, вроде бы за ближним холмом поднялась желтая дорожная пыль.

– Вроде бы едет кто-то.

– Вот и хорошо, – снова заулыбалась девица. – Может быть, помогут… Ой! – Она вдруг испуганно передернула плечами. – А если это разбойники, ты позовешь помощь?

– Обязательно! – рассмеялся отрок, глядя, как из-за поворота выворачивает очередной обоз.

Девчонка быстро накинула халат, застегнула… И вмиг договорилась с чернявым мужиком, видимо старшим обоза. Протянув ему несколько серебряных монет, что-то сказала. Обозник кивнул – возницы слезли с телег и сноровисто поставили колесо на место.

Ну, вот и все, грустно подумал Кайша.

Усевшись в повозку, девчонка неожиданно обернулась.

– Как звать тебя, воин?

– Кайша.

– Я перед тобою в долгу, Кайша… Знаешь что, приходи сегодня, как сменишься, на постоялый двор Костадиноса Левита, это на Подоле, знаешь?

– 3-знаю, – заикаясь от волнения, вымолвил Кайша. – А м-можно я не один приду, с другом?

– Приходи с другом, – засмеялась дева. – Спросишь Пердикку, это я. У нас будет веселое представление: песни, музыка, танцы.

– А, так ты из скоморохов, – догадался гридь. Пердикка отмахнулась.

– Не совсем так. Я танцовщица и… в общем, увидишь. Так придешь?

– Конечно.

Постоялый двор ромея Костадиноса друзья – Кайша и Хотовид – отыскали быстро и вот теперь наслаждались танцем.

Голая красавица Пердикка танцевала так самозабвенно, что невольно хотелось сбросить одежду и присоединиться к ней, забыв всякий стыд. Друзья смущенно переглядывались и даже забыли о том, что могут встретить знакомых, которые, уж конечно, не преминут сообщить о том, что видели, воеводе.

Наконец бубны смолкли. Угасла мелодия свирели, и танцовщица, бессильно распластавшись на полу, вскочила, поклонилась до земли и быстро исчезла за занавесью под бурные крики зрителей.

– Здорово, – прошептал Хотовид. – Ну и девка. Ты где с ней познакомился, Кайша?

– Говорю же, сегодня на башне!

– Везет тебе. Мне так вообще ничего хорошего не попадается.

Собравшиеся в длинном полутемном зале люди – купцы, приказчики, воины – потихоньку покидали постоялый двор. Кто уходил в соседнее помещение, кто во двор, чтобы выпить на прощание бокал недорогого хиосского вина.

– Похоже, и нам пора, – вздохнул Хотовид. Его приятель кивнул, и парни вышли во двор, окунувшись в теплую черноту наступающей ночи.

Подойдя к воротам, Кайша почувствовал вдруг, как кто-то взял его за руку. Обернулся.

– Пердикка!

– Отойдем ненадолго, – стрельнула глазами дева. Какого они цвета, и сейчас было не разобрать – темно.

Кайша обернулся к приятелю.

– Подожди у ворот.

Сердце его билось так тревожно-томительно, как никогда еще в жизни не билось. Танцовщица отвела его в дальний угол двора, положила руки на плечи:

– Давно служишь, воин?

– Давно… – Набравшись смелости, Кайша обнял ее за тонкую девичью талию.

– А кто у вас старший? Я, кажется, его знаю.

– Ты знаешь Твора? Откуда?

– Кажется, знаю, – с нажимом повторила девушка и, прижавшись к парню всем телом, попросила: – Приведи его сюда. Завтра же.

– Но как… – Кайша замялся, а Пердикка вдруг приникла губами к его губам в жарком затяжном поцелуе… Руки молодого воина скользнули под халат…

– Приведешь? – отстранившись, томно спросила дева.

Кайша ответил, не слыша себя:

– Да…

– Тогда тебе будет награда, – проведя рукой по его лицу, смеясь, пообещала Пердикка. – А сейчас уходи. Хозяин давно ищет меня. Прощай.

– До завтра… – прошептал молодой воин, решивший, что завтра во что бы то ни стало приведет Твора на постоялый двор ромея. Раз Пердикка просила… И обещала награду! Ну, завтра он ей напомнит, осталось лишь уговорить Твора. Впрочем, чего его уговаривать? Он ведь еще не женат, кажется…

– Какая еще танцовщица? – выйдя из караульного двора, недоуменно переспросил Твор, – Откуда она меня знает?

– Не знаю, – Кайша пожал плечами. – Сказала, что ты будешь рад ее видеть.

– Ну, что ж… – Твор покачал головою. – Эх, только бы Вятша не проведал.

Они вышли к постоялому двору Костадиноса со стороны Щековицы, где было вполне безлюдно, а значит, меньше риска повстречать какого-нибудь знакомого, который, конечно уж, поинтересовался бы, с каких это пор младшие дружинники шляются по ромейским вертепам.

Пердикка встретила их у входа. Бросилась было с улыбкой и тут же остановилась, виновато хлопнув ресницами.

– Ой, прошу прощения. Кажется, я не того имела в виду.

– Жаль, – усмехнулся Твор, во все глаза разглядывая танцовщицу.

– И все равно не уходите! Оставайтесь оба – я так рада, когда людям нравятся мои танцы.

Притворяясь равнодушным, Твор пожал плечами. Ну, раз девушка просит, так и быть, можно и остаться.

– Сядем там, в уголочке. – Он неопределенно кивнул куда-то в полутьму залы.

Едва успели сесть, как зарокотали бубны, и вокруг низкого стол а ярко вспыхнули зажженные расторопными слугами свечи. Твор так и не заметил, откуда именно танцовщица ворвалась в залу, – просто пролетело мимо что-то невесомое, закутанное в длинную шелковую хламиду, вспрыгнуло на столешницу. Зрители одобрительно засвистели. Пердикка поклонилась – из-под капюшона хламиды видны были только ее глаза. Серые… нет, голубые…

Девушка махнула рукой, и где-то рядом невидимый арфист тронул пальцами струны, затем заиграла флейта. Медленная поначалу, мелодия постепенно становилась быстрее – танцовщица изогнулась, бросила конец длинного подола сидевшему у самого стола купцу. Тот потянул, и девушка закрутилась, медленно обнажая смуглое тело. Вот показались атласные плечи, маленькая грудь, живот, бедра… Разом ухнули бубны. Освободившись от одежды, Пердикка прошлась по краю столешницы на руках. Зрители взвыли в восторге. Сладострастно изогнувшись, дева вдруг исчезла за занавесью и тут же вернулась, неся перед собой небольшой сундучок, обитый медными полосами. Поставив сундучок на середину, откинула крышку, достав оттуда длинную флейту. Бубны и арфа смолкли. Танцовщица приложила флейту к губам, заиграла. И тут вдруг все собравшиеся в зале ахнули, увидев, как из сундука, покачиваясь, поднялись две треугольные змеиные головы. Гады не шипели, лишь распускали кольца, пристально глядя на флейтистку – та, оторвав от губ флейту, протянула к ним руки – змеи, словно того и ждали, обвились вокруг, поползли к шее. Поднявшись на ноги, Пердикка закружилась в танце, ловко подхватила в воздухе сорвавшихся было змей, пронеслась по краю стола, держа в руках отвратительных гадин.

– Горгона, – прошептал кто-то из ромейских купцов. – Медуза Горгона.

– Можно тебя ненадолго, воин? – Твор с Кайшей уже собрались уходить, когда, выглянув из-за занавеси, Пердикка поманила к себе десятника. Тот, приказав Кайше ждать во дворе, сглотнул слюну, пошел вслед за девой, оказавшись в узких покоях с тускло горевшей плошкой светильника.

– Садись. – Танцовщица показала на узкое ложе. Твор медленно сел, тараща глаза на красавицу.

– Ты красивый. – Та вдруг провела рукой по его щеке. – Жаль, я тебя плохо знаю.

Улыбнувшись, девушка медленно расстегнула пуговицы и, сбросив халат, осталась в одних тонких шальварах. Обвила шею Твора руками.

– Целуй же меня, воин…

Твор совсем потерял голову, чувствуя жар горячего женского тела. Руки его ласкали грудь красавицы, гладили живот и спину, он рванул шальвары…

– О нет! – Расхохотавшись, Пердикка оттолкнула его, выскользнув, словно змея. – Не сейчас… Позже. Ты ведь придешь еще?

Юноша кивнул, сглатывая слюну.

– Приведи сюда вашего старшего, – неожиданно попросила дева. – Я его, кажется, знаю.

– Какого старшего? – удивился Твор. – Вятшу или Хаснульфа?

– Э-э… – Танцовщица вдруг замялась. – Я забыла его славное имя. Знаю только – он большой человек и когда-то спас меня от плена. Хочу отблагодарить. Ты поможешь мне в этом?

– Помогу… – кивнул воин. – Только скажи точнее, кто именно тебе нужен.

– А кто ведает стражей? – Рука прекрасной танцовщицы проникла за ворот рубахи Твора. – Какая у тебя гладкая кожа, совсем как у девушки! Так кто же?

– Младшей дружиной командует Вятша, старшей – варяг Хаснульф.

– О да, да! Хаснульф! Я вспомнила. Именно так его и звали.

Выпроводив обнадеженного Твора, обворожительная куртизанка велела ему чуть подождать, сама же выбежала за ворота и тихонько позвала Кайшу. Тот вздрогнул, не поверив своим ушам. Кажется, танцовщица ушла с Твором?

– О Кайша, славный мой воин, – подойдя ближе, засмеялась Пердикка. – Я помню, что обещала тебя отблагодарить.

– Пустое…

– Нет-нет, не говори так. Я всегда исполняю обещанное…

– А как же Твор? – ревниво спросил отрок.

– Твор мне тоже нравится, – потупила глаза дева. И тут же чмокнула Кайшу в щеку. – Но ты – больше. Не забывай меня, приходи, приводи друзей.

– Если б это было так просто, – растаял юноша. – Но постараюсь.

– Рада буду увидеть тебя. – Танцовщица растаяла в темноте ночи. Обогнув двор, подошла к Твору: – Ждешь?

Тот вздрогнул.

– Фу ты, напугала. Ходишь словно призрак.

– Я и есть призрак. – Пердикка показала язык. – Призрак НОЧИ.…Я так хочу… Хочу остаться с тобою на ночь. Вот только когда? Когда ты приведешь Хаснульфа?

Твор вздрогнул.

– Это не такое простое дело. Кто я – и кто он?

– Ну, постарайся, прошу тебя.

– Сделаю…

Оглянувшись, танцовщица крепко поцеловала Твора и резко отпрянула.

– А теперь иди. Жду скоро.

Киевский воевода Хаснульф – дородный, краснорожий, спесивый – имел все основания быть довольным жизнью. Почетная должность, уважение, богатство и честь, – нет, не зря он когда-то поддержал молодого Хельги. Князь оказался благодарным, да и сейчас во всем советовался с воеводой, прямо шагу без него не делал. Правда, так казалось лишь самому Хаснульфу, бывшему явно не семи пядей во лбу. Ну, не так чтоб уж совсем дурень, но к тому близко. Прямой, как стрела, и все его хитрости –махинации с оружейными мастерскими, с сукном, с рабами – были видны издалека, стоило только присмотреться. Хельги не присматривался, хотя мог бы. Зачем обижать верного человека, который, при всех его недостатках, вполне лоялен, к тому же держит дружину железной рукой? Вот князь и не обижал. В конце концов, не так уж и много ворует Хаснульф, при его-то положении мог бы и больше, да тут уж тот самый случай, когда бодливой корове боги совсем не дают рогов. Впрочем, и без того старый варяг процветал, можно сказать, благоденствовал. Хоромы на Подоле, пожалуй, не хуже княжеских, собственные кузницы, тележная мастерская, три жены да с десяток молоденьких наложниц – чем не жизнь? Вот и жил воевода, поживал, ни о чем плохом не думая, покуда не лишил его покоя молодой десятник Твор рассказами о какой-то заморской танцовщице-деве. И, говорит, дева эта за что-то ему, воеводе Хаснульфу, благодарна… Интересно, за что? Много чего случалось на протяжении всей бурной жизни варяжского воеводы, всего и не упомнишь.

Хаснульф велел Твору привести танцовщицу в свои хоромы. Не дело воеводы таскаться по разным ромейским притонам. Приказал десятнику обставить все в тайности, чтоб ни одна собака не узнала. Впрочем, если и узнает, быстрехонько можно пасть заткнуть – возможностей хватало. Твор задумался – а пойдет ли Пердикка на воеводский двор? Как бы не опростоволоситься, не нажить себе могущественного врага. Да уж думай, не думай, а назвался груздем… Сказать по правде, не очень-то и хотелось Твору вести танцовщицу к воеводе – юноша даже испытывал нечто вроде ревности, до такой степени приворожила его заморская куртизанка. Тем не менее, здраво рассудив, привел – тем более что сама Пердикка настойчиво об этом просила.

В хоромы вошли с черного хода, ближе к вечеру. Предупрежденные слуги быстро провели их в дальнее крыло дома, велели подождать в людской, пока хозяин не покончит со всеми делами. Ждали, впрочем, недолго – едва уселись на лавку, как появился Хаснульф – толстый, красномордый, пахнущий чесночной похлебкой и брагой,—надменная физиономия его выражала крайнее любопытство.

– Говорят, ты меня знаешь? – нагло рассматривая девушку, вместо приветствия осведомился воевода.

– Знаю, – с улыбкой кивнула та. – Ты когда-то спас меня от своих воинов. Помнишь, когда ваши войска осаждали Константинополь?

– Помню, как же! – Хаснульф довольно кивнул, хотя, конечно же, ничего конкретного не помнил. Правда, во время осады ромейской столицы каких только случаев не было. Вполне возможно, что встречался тогда с этой девой, вполне…

– Я хочу танцевать для тебя, о великий архонт. – Вскочив с лавки, Пердикка поклонилась в пояс.

Воевода ухмыльнулся.

– Танцуй. Только не здесь – в горнице… А ты, – Хаснульф обернулся к Твору, – отправляйся по своим делам. Мои слуги сами отвезут гостью.

Твор встал и, быстро поклонившись, вышел. Хоть и скребли на душе кошки, а все ж куда простому десятнику спорить с воеводой?

Дородное тело воеводы расплылось на широком ложе. Сняв узкий кафтан, Хаснульф устроился поудобней, подложив под голову свернутую кошму. Потянувшись, отпил из ковшика браги, ухмыльнулся и милостиво кивнул танцовщице.

– Начинай.

Та, сбросив мантию и башмаки, положила на лавку принесенный с собой мешок и вытащила оттуда бубен и флейту. Флейту пока отложила в сторону, взяла в руки бубен, ударила в него и, быстро перебирая ногами, завертелась в танце, по пути задувая лишние светильники, оставив гореть лишь пару свечей в изголовье ложа. Ударяя в бубен все чаще и чаще, Пердикка ловко избавилась от халата, оставшись в расшитом золотом-лифе и шальварах из полупрозрачного зеленого шелка. Блеснула вставленная в пупок жемчужина. Перебрасывая бубен из одной руки в другую, танцовщица мелкими шажками приблизилась к воеводе, подмигнула и, повернувшись спиной, сбросила лиф. Резко обернулась, подняла вверх руки, ударив в бубен, снова закрутилась в танце.

Хаснульф довольно крякнул. Хороша бестия! Хотя, конечно, грудь могла бы быть и побольше.

Девушка между тем проворно освободилась и от шальваров, прошлась колесом по всей горнице, перепрыгнув ложе. Извиваясь, припала к полу и вдруг застыла недвижно, отбросив в сторону бубен. Жалобно стукнув, тот укатился под лавку. Танцовщица же, облизав губы, придвинула поближе мешок, взяла флейту…

Воевода непроизвольно вздрогнул, увидев, как под заунывную мелодию поползли из мешка отвратительные толстые змеи. Обвились вокруг тонкой талии девушки, обхватили кольцами руки и шею. Пердикка, не отрывая губы от флейты, медленно поднялась на ноги и закружилась, еще быстрее, лишь позвякивали на руках и ногах украшенные колокольчиками браслеты. Взяв змей в руки, дева танцевала с ними так, как танцуют с лентами, нисколько не боясь укусов. И, странное дело, ядовитых гадин ничуть не коробило подобное обращение, словно они и сами испытывали удовольствие от всего этого действа.

Покрутившись со змеями, танцовщица снова остановилась, распласталась по полу, убирая змеюг в мешок. Те недовольно зашипели, но все же подчинились хозяйке. Покончив со змеями, Пердикка завязала мешок и, покачивая бедрами, уселась на край ложа, посматривая на старого варяга бесстыжими серо-голубыми глазами. Хаснульф не выдержал: зарычав, словно дикий зверь, навалился на куртизанку. Та не сопротивлялась, лишь, тихонько смеясь, попросила:

– Нежнее, нежнее…

Воевода оказался никудышным любовником – быстро утомился, разлегся на ложе, довольно поглаживая танцовщицу по бедру. Та улыбнулась.

– Ты такой важный человек, архонт! Я тебе обязана жизнью и была рада сегодня танцевать для тебя.

– Ну, приходи еще, – осклабился Хаснульф. – Мне тоже понравились твои пляски. Только вот змеи – тебе самой-то не страшно?

– А, нестрашно. – Пердикка махнула рукой. – Мы давно пляшем с Касией и Сафо – так зовут змей. Змейки очень милы, к тому же не опасны, у них вырваны ядовитые жала.

– Ах, вот как! – глухо засмеялся воевода. – То-то я и смотрю… Ну, раз вырваны, тогда понятно.

– Я обязательно приду к тебе еще, архонт, – с улыбкой произнесла девушка. – Ведь ты мой спаситель, а я умею быть благодарной… Ваш князь-автократор… – Она неожиданно сменила тему. – У нас ходит о нем столько слухов. Любопытно было бы посмотреть на него.

– Хочешь – посмотришь, – хохотнул Хаснульф. – Я позову его завтра же.

Танцовщица широко распахнула глаза.

– Ты и в самом деле можешь это устроить? Признаюсь – удивлена твоему могуществу!

– А ты не удивляйся. – Воевода хвастливо ухмыльнулся. – Я и не то могу! А князь Хельги во всем меня слушает. Я знал его, когда он еще и не был князем.

– Ты позволишь мне танцевать для него? О, это было бы счастьем.

– Позволю, так и быть, уговорила. Приходи сегодня – дорогу знаешь.

– Приду, – потупив глаза, прошептала Пердикка и тут же ожгла воеводу взглядом: – А князь? Он явится?

– Обязательно! – расхохотался Хаснульф. – Куда ж ему деваться? Ведь это же я его позову.