Текст книги "Щит на вратах"

Автор книги: Андрей Посняков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 18 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

– Уплатим, уплатим, княже!

Покончив с сутягами, рассмотрели дело о бежавших холопах, потом о не сумевшем вовремя выплатить долг закупе, а под конец дня перешли к кражам. Народу заметно поубавилось – жара. Над княжьим помостом хоть и имелся навес, однако и там было жарко, и вся «судейская коллегия» потела немилосердно.

– Так… – Обмахивая рукой истекающее потом лицо, Ярил огласил следующее дело – иск ромейского купца Георгия Навкратора к торговцу скотом Поздею Кулаку о краже пары волов с повозкой.

– «А иже кто крадет либо конь, либо волов, или клеть, да ежели один крал, то гривну и тринадесять резан платити ему», – на память прочитал князь. За воровство сумма набегала немаленькая, по стоимости равная десятку баранов. Хотя что это за сумма для того же ромея? Так, слезки. Чего ж судится? Волов жалко?

Князь обернулся к судьям.

– Выслушаем жалобщика. Все согласно кивнули.

Жалобщик, ромейский гость, осанистый чернобородый мужчина с каким-то пустым взором, подошел к помосту, поклонился и, медленно сняв с себя заплечный мешок, нагнулся… и, резко выхватив оттуда небольшой охотничий лук, с торжествующей усмешкой выпустил одну за другой три стрелы, поразившие князя в грудь. Страшно хохоча, ромей выпустил бы еще – да был схвачен стражей, вырвался – силен – и, выхватив из-за голенища сапога нож, с непонятной радостью вонзил его себе в сердце.

– Что ж вы, – посетовал на стражников Хельги, поднимаясь на ноги. Хоть и крепки были железные пластинки, ночью пришитые под кафтан Седьмой, а все ж и они не спасли от мощной ударной силы боевых стрел. Князя отбросило, словно тростинку дуновением шквала. А что было бы, не будь под кафтаном пластин?

– А ты был прав, Яриле. – Усевшись в кресло, Хельги невозмутимо улыбнулся. – Этот ромейский гость действительно странный. С чего бы ему вдруг захотелось меня убить ценою собственной жизни?

– Пока не ведаю, князь, – честно признался тиун и добавил уже чуть тише: – Думаю, он не последний…

Во дворе пришедший в себя народ радостно славил чудесно спасшегося князя.

Глава 4
ЛЕКАРЬ ИЗ ФЕССАЛОНИКИ
Лето 873 г . Киев

Среди социальных задач нет более важной, чем забота о здоровье… Известно, что уровень работы некоторых медицинских учреждений, к сожалению, все еще вызывает справедливые нарекания…

Л. И. Брежнев. Отчет ЦК КПСС и очередные задачи партии в области внутренней и внешней политики

Маленькая Радогоста сгорала в жару, глаза ее – большие, синие – были широко распахнуты, лоб покрылся крупными каплями пота, изо рта вырывались жалобные стоны. Неужто огнеманка? Страшная болезнь, от которой нет спасения. Нет, Хельги не хотелось в это верить. Сельма не отходила от дочери, поила отварами трав – помогало плохо. Девочка металась в бреду, сердце ее, казалось, выскакивало из груди. Радогоста была любимицей, младшей…

– Лекаря, – уже под утро, когда больная забылась в беспокойном сне, тихо произнесла Сельма. – Нужно найти хорошего лекаря, не волхва, – как видишь, от волхвов что-то мало толку.

– Велю поискать среди ромеев. – Князь тяжело вздохнул. – Хотя вряд ли найдут. Хорошие лекари неплохо зарабатывают и в Царьграде, к чему им пускаться в дальние странствия? Разве что каким-нибудь шарлатанам?

– Все равно поищи. – Сельма погладила дочь. – Жаль будет, если…

Хельги обнял жену, так и просидел с ней до тех пор, пока в слюдяное оконце не засветило яркое солнышко. Только тогда поднялся, накрыл плащом задремавшую супругу и осторожно, чтобы никого не разбудить, вышел. Спустился по широким ступенькам крыльца; во дворе Детинца уже собрались управители – тиуны, огнищане с дальних вотчин. Стояли, переговаривались меж собою, ждали распоряжений. Увидев князя, все разом поклонились. Хельги милостиво кивнул, стараясь не показать свою озабоченность, улыбнулся – семья семьей, но есть еще и государственные заботы. Высмотрел в собравшейся толпе Ярила Зевоту, жестом подозвал. Тиун подошел ближе, согнулся в поклоне.

– Все вопросы по выходу дани – к Ярилу с помощниками, – показав на него, громко распорядился князь. – Никаких особых распоряжений не ждите, поскольку, слава богам, ничего необычного в наших краях не случилось.

Хельги снова растянул губы в улыбке – пусть видят, князь здоров и весел, а то уже поползли по . Киеву нехорошие вредные слухи.

– Гляди-ка, – шептались собравшиеся. – А говорили – князя стрелами поразили, мается, еле жив. А он, вот, вполне даже здравствует!

Кивнув на прощание – управители поклонились в ответ, – Хельги задержался в дверях, обернулся, подозвал Ярила:

– Ты вот что, повыспроси, нет ли в Киеве сведущего лекаря, только не волхва, волхвов я и сам знаю.

– Спрошу, – кивнул тиун. – Доложу, как узнаю.

Просторный, вымощенный дубовыми плашками, княжий двор заливало солнце. От стен, от высоких хором, от амбаров и конюшен падали бархатные черные тени, в самом краю, из кузниц, слышались звонкие удары молота, чуть дальше, на огородах, трудились, таскали воду закупы. Собственно чистых рабов-холопов в хозяйстве князя было не очень много, в основном зависимые люди – закупы, рядовичи, вдачи. Отработав долг, некоторые из них так и оставались при князе – он давал защиту и покровительство. По углам крыльца, на башнях, на перекрытиях стен несли караульную службу воины младшей дружины – гриди, «детские», «отроки». Командовал гридями опытнейший молодой воин Вятша, всей душой преданный князю и не раз уже доказавший свою преданность в самых страшных битвах. Вятша был из тех «отроков-волков», которых с ранней юности тренировал еще сам Черный друид, вселившийся в князя Дирмунда – Дира. Воеводы Черного князя учили юношей убивать всем, чем придется, бесшумно подкрадываться к врагам, организовывать засады, выживать в любых условиях, владеть всеми видами оружия, нападать, притворно отступая. Мало кто остался в живых из «волчьей дружины», вовремя прознал про нее Хельги. Многих вышедших из повиновения «отроков-волков» уничтожили по приказу Дирмунда, некоторых принесли в жертву, словом, почти все погибли, а вот Вятша спасся, долго скитался по лесам вместе с отроком Порубором, отставшим от немногочисленного отряда Хельги, тогда еще никому не известного викинга, к которому и прибился наконец Вятша. С тех пор приятельствовал с Порубором, женился на красавице Радославе, а младшего братца ее, Творимира, Твора, взял к себе в дружину. С того времени лет пять миновало, народились и подросли дети у Радославы и Вятши, да и Твор, не так давно встретивший свою семнадцатую весну, был уже не простым воином – десятником. Но тем не менее он по-прежнему казался Вятше отроком-неумехой, требовавшим постоянного пригляда. Вот и приглядывал Вятша, так, по-родственному.

Тщательно проверив посты, как делал каждое утро, Вятша отдал распоряжения десятникам – у кого-то из гридей недостаточно хорошо начищен шлем, у кого-то ножны меча торчат, как хвост у собаки, а кое-кто так и вообще забыл про то, что кольчуга, она железная, ржавеет – надобно чистить.

– Все самолично проверьте, – инструктировал молодой воевода. – А ты, Творе, в особенности. Знаю, землякам своим потакаешь, парням-радимичам. А Ждана-древлянина, наоборот, всячески кошмаришь.

– Да вовсе и не потакаю, – улыбнулся Твор, голубоглазый, с длинными светло-каштановыми волосами, он очень походил на сестру, Радославу. Да и характером тоже – вечно прекословил. – А Ждану недавно шлем подарил за то, что тот греческий учит, ну, а что службу тащить заставляю – так как же без этого? За Жданом пригляд нужен – он у нас самый младший. А землякам не потакаю, нет.

– Не потакаешь? А кто им разрешил в кольчужках на торгу шастать, бахвалиться перед девками? Я, что ли? – Отпустив остальных десятников, Вятша отвернулся, едва сдерживая улыбку.

– Так то… мало ли, – смущенно пожал плечами Твор. Ну да, разрешил ребятам-землякам – Кайше с Хотовидом – пройтись разок по торжищу, погреметь кольчужками всем на зависть. Почему бы нет? Кому от этого худо? Однако как же проведал про то Вятша? Не Ждан ли сболтнул?

Твор вопросительно уставился на родственника.

– Знаю, о чем спросить хочешь, – махнул рукой тот. – И не упрашивай, все равно не скажу. Да мало ли на торжище завистливого народу шляется? Вот и шепнули, не мне, Ярилу-тиуну, а я уж от него вызнал.

– Ага! – возликовал Твор. – Вот ты и проговорился.

– Пояс-то подтяни. – Вятша постарался скрыть смущение. – Висит, как у беременной бабы, стыдно. С чего это у тебя плащик парадный? Поди, тоже на торжище собрался? Знаю, чего вас всех туда тянет, – девки с Почайны-реки скот торговать приехали. Красивые хоть?

– Глаз не оторвать, клянусь усами Перуна!

– Смотри, как бы вам там что другое не оторвали, – буркнул воевода. – Почайские мужики горячие! А так, может, вы потому в кольчужках на торжище и ходите?

Засмеявшись, Вятша потрепал родича по плечу и, повернувшись, направился к княжьим хоромам. Как раз было время доклада. Когда родственник скрылся в дверях, Твор проверил посты, пожурил земляков – в самом-то деле, чего кольчуги не чищены? – и скрылся в караульном помещении, располагавшемся в основании широкой угловой башни. Тут тоже требовалось навести порядок – за эту башню отвечал десяток Твора. И чего только по углам ни валялось! Какие-то старые сапоги, ржавые обрывки кольчуги, сломанные копья, бочонки для чистки кольчуг все в паутине, видно, давненько никто не пользовался, – эх, хорошо хоть в эту клоаку не заглянул Вятша!

– Что сидите, глазами хлопаете? – коршуном налетел Твор на свободных от несения службы отроков, совсем еще детей – лет по четырнадцати-пятнадцати. – А ну-ка вычистите тут эти… Агиевы конюшни!

– Авгиевы, Творе! – встрепенулся Ждан – светлоглазый, растрепанный.

– Не Творе, а господин десятник! Грамотеи, мхх… Ромейской премудрости нахватались, а чтоб кольчужки почистить – так нет их, некогда. Как же, почайских девок лапать всяко веселее!

Немного еще поругавшись, так, не доводя до крайностей—к девкам с Почайны-реки он и сам был неравнодушен, – Твор, отведя душу, с удовлетворением наблюдал, как гриди выкидывают из караулки хлам.

– Подальше, подальше несите, да только не вздумайте в ров бросить, идолы! Эдак никакого рва не останется, ежели каждый туда мусор метать будет.

Ну, убрали наконец. Теперь, даже если и сунется в караулку воевода, ничего такого не обнаружит. Твор довольно ухмыльнулся.

– Господин десятник!

– Чего тебе?

Кареглазый отрок с соломенными волосами – Кайша, земляк – искоса взглянул на командира.

– Любонега вчера сетовала – что-то мол, давненько не приходил Творимир.

Вот, гад! Еще издевается.

Ничего не ответив, Твор молча стащил кольчугу, расправил длинную рубаху из дорогой ромейской ткани, перепоясался, поправил висевший на украшенном серебряными бляшками поясе меч в зеленых сафьяновых ножнах, накинул на плечи темно-голубой плащ с золотой фибулой. Гриди перемигнулись – ясно, куда «господин десятник» собрался.

– Смотрите тут без меня! – Погрозив отрокам пальцем, Твор выскользнул из караулки. Оглянувшись – ага, Вятши нигде не видно, – быстро пересек двор и, выйдя через воротную башню на переброшенный через глубокий ров мосточек, зашагал по пыльной дороге. Немного пройдя, снова оглянулся и ломанулся через кусты, тропкой – так было намного короче, потому и не взял коня, да и чего с лошадью на торжище возиться? Еще уведут, хватает в Киеве ухарей.

Вот и Подол – широкий, с усадьбами, улицами, садами, с забитой народом и возами площадью торга. Дальше, за Подолом, за стенами, за воротами, синел батюшка Днепр с белыми парусами ладей.

В ярко-голубом небе радостно сверкало солнце. Может быть, от этого ясного, словно бы праздничного, дня, может, от предвкушения встречи, а может быть, и просто от молодости и здоровья Твору хотелось петь. Выбравшись из кустов, сбежал по тенистой улочке вниз, к Подолу, свернул за недавно выстроенную ромейскими гостями церковь и – словно купальщик в ласковую теплую воду – погрузился в людскую круговерть торга.

– А вот лепешки, свеженькие, горячие, купи лепешечку, господине! Недорого.

– Не слушай его, почтеннейший, у него все лепешки черствые!

– Это у меня-то черствые? Да я тебя…

– А кваску холодненького не хочешь ли испить, господине?

– Наливай, ладно. – Твор остановился, полез за медяхами, передвинул вперед сползший на бок кошель – как бы не сперли. – Точно холодный квас-то?

– Так ты потрогай бочонок!

Твор потрогал, ощутил приятный холодок дубовых досок. Видно, с ледника-погреба достан.

Испив квасу, юноша вытер рукавом губы и, вернув кружку кваснику, неспешно направился дальше. Прошелся оружейными рядами, полюбовался на золотую посуду, на блестящие парчовые ткани, на невесомые паволоки. Срезая путь, свернул к обжорным рядам – пахнуло рыбой, жареной, свежей, копченой. Пройдя мимо рядка с дичью, Твор нырнул в узкий проход меж скотниками и оказался перед длинным горшечным рядом. Собственно, он только так назывался – ряд. В основном торговали с возов – и глиняными обожженными горшками-корчагами, и деревянной посудой – бочонками, мисками, ложками, какими-то продолговатыми корытами, тут же, рядом, лежали и хомуты, тележные колеса, дуги, плетенные из лыка баклаги – большие и маленькие, корзинки, заплечные сумы-короба, лапти…

– Пришел наконец! – увидев Твора, радостно воскликнула Любонега – смуглявая чернобровая дивчина с темно-русыми заплетенными в две косы волосами и лукавым взглядом больших зеленоватых глаз.

Твор подмигнул девушке и та спрыгнула с воза, подошла ближе, оглянувшись, шепнула:

– Как в корчму уйдут наши, приходи к возам.

– Приду, – выдохнул юноша, чувствуя, как бешено у него забилось сердце. – А скоро ли они уйдут-то?

– Сегодня – скоро, мужики с утра еще сговаривались. Товарец-то весь распродан. Слава богам, нынче расторговались удачно, завтра и домой тронемся. Жаль, что так быстро, Творе!

– И мне жаль…

Выжидая время, юноша отошел от возов и принялся бродить невдалеке. Рассупонив кошель, прикупил девчонке подарков – узорчатый костяной гребень, ленты разноцветного шелка, серебряное колечко. Приценился к золотому браслетику изящной ромейской работы – две гривны стоил, целых сорок ногат – дирхемов, серебряных кружочков-монет с надписью неведомой восточной вязью. Твор потряс кошелем, пересчитал монеты – хватало. Впритык, правда, ну так щедрость – важное качество воина, о том и сам Вещий князь говаривал неоднократно.

– Беру! – Юноша высыпал серебро на прилавок. Продавец—плешивый ромей, кланяясь, протянул покупку. На золотом узоре заиграло солнце. Твор довольно улыбнулся, оглянулся на возы – ага, мужиков рядом что-то не видно.

– Наконец-то! – Любонега нетерпеливо бросилась ему навстречу, схватила за руку.– Идем…

Они быстро пошли к возам, на полпути девушка остановилась вдруг, оглянулась, приложив палец к губам.

– Что такое? – насторожился Твор.

– Нет, ничего. Показалось. – Любонега улыбнулась и резким движением откинула полог кибитки. – Влезай.

Внутри оказалось сумрачно и очень жарко. Пахло свежим сеном, клевером и горьковатой полынью. Да сено и покрывало весь воз – видно, здесь торговцы и спали.

– Это тебе, – Творимир протянул деве подарки. Та зарделась, рассматривая, затем, с силой прижав к себе юношу, крепко поцеловала в губы.

– Как здесь жарко, – выдохнул после долгого поцелуя Твор.

– Да, – с улыбкой согласилась девушка и вдруг разом стянула с себя юбку, а за ней и рубаху. Обнаженное тело ее отливало бронзой. Юношу бросило в жар.

– Разденься, – шепотом попросила дева. – Не бойся, никто не придет. Давай помогу…

Твор не помнил, как девушка сняла с него одежду, как повалила в сено, пахнущее клевером и полынью, как целовала его плечи и руки. Чувствовал лишь юное упругое тело, нежную шелковистость кожи…

– Мы приедем теперь через год, – провожая, тихо сообщила Любонега. – Будешь ждать?

– Буду!

– Тогда прощай. – Она снова поцеловала Твора и, выглянув из кибитки, позвала: – Иди. Путь свободен.

И снова накинулся многоголосым шумом торг, солнце уже стояло высоко, жарило, и многие торговцы растянули над рядками матерчатые навесы.

– Пить, – вдруг услышал Твор. Обернулся: среди «живого товара» – полуголых детей и женщин – в уголке сколоченной из крепких ясеневых перекладин клетки исходил потом отрок.

Твор оглянулся в поисках квасника. Не нашел. Впрочем, сам торговец рабами – благообразный, седой, в опрятном кафтанце из недешевой ткани, с наборным золоченым поясом – лично поднес томящемуся в клетке рабу корец с водою. Невольник принялся жадно пить, роняя на тощую грудь крупные капли. Смуглую кожу наискось, от шеи до левого бока, пересекал белесый давно затянувшийся шрам. Удар кнутом? Саблей? Скорее, кнутом.

Напившись, раб протянул корец хозяину, попросил еще.

– Больше не дам, – покачал головой тот. – Не очень-то полезно пить в жару воду. Вот погоди, принесу из корчмы сбитня…

– Вижу, ты весьма добр к своим рабам, – подивился Твор.

Работорговец улыбнулся – улыбка у него оказалась вполне приятная, открытая, да и сам он производил впечатление приятного, легкого в общении человека.

– А с чего бы мне быть с ними жестоким? – философски произнес он. – Сегодня рабы они, а завтра, быть может, окажемся в рабстве мы. Хочешь приобрести слугу, любезнейший господин?

– Слугу? – Твор замялся. – Пожалуй, нет… А вообще, я про это как-то не думал.

– Напрасно, – покачал головой торговец «живым товаром».– Есть у меня вполне достойные экземпляры. Пока есть – скоро купят, рабы сейчас не такой уж залежалый товар – войны-то нет, слава нашему князю.

Юноша вновь посмотрел на клетку.

– Это Айраш, – мягко пояснил купец. – Несмотря на юный возраст, он сметлив и ловок. Пытался бежать даже отсюда, с торга, потому и держу его в клетке.

– Эй, уважаемый! – Работорговец и Твор обернулись, одновременно вздрогнув. Позади них, пристально рассматривая рабов, стоял омерзительного вида старик, тощий, горбоносый, слюнявый, с лысой, как колено, башкой и косматой нечесаной бороденкой, одетый в какую-то несусветную рвань и старые лапти. И такой хочет купить раба?

Торговец тем не менее поклонился.

– Рад тебя видеть в добром здравии, почтеннейший Лютожад. Каким ветром в наши края?

– Дурным, дурным ветром, – сварливо произнес старик. – Хотел заработать на кожах, да все потерял, теперь вот бедствую.

– Нам бы так бедствовать, как он, – когда Лютожад отвернулся к рабам, шепотом пояснил работорговец. – Этот старый пень – самый богатый купец в Смоленске! Ты не смотри на его вид – скуп изрядно, всех слуг своих заморил голодом. Нехороший человек.

«Нехороший человек» между тем беззастенчиво рассматривал невольников. Выбрав тощую испуганную девушку, велел раздеться, ощупал, потрогал пальцами зубы. Презрительно сплюнув, обернулся.

– Сколько просишь за эту, Ратмир?

– Пять гривен.

– Пять гривен?! За эту голодную девку, которая, возьми я ее, с жадностью сожрет у меня все запасы? Пять гривен… Я бы не дал за нее и двух.

– Сказать честно, я сам приобрел ее у Харинтия Гуся за три гривны, – пожал плечами работорговец Ратмир. – Какой же смысл мне продавать ее тебе даже за две?

– Как хочешь, как хочешь. – Лютожад потряс бородою. – Не думаю, чтоб у тебя ее кто-нибудь взял за такую цену, – слишком уж тощая. А этот? – Он подошел к клетке. – Видно, нерадив и склонен к побегам? Так и быть, возьму его за десять ногат, исключительно из уважения к тебе, Ратмир.

– Парень стоит гораздо дороже, – с усмешкой заметил купец. – Вряд ли ты согласишься приобрести его за мою цену.

Старик осклабился:

– И какова же твоя цена, почтеннейший, позволь узнать?

– Десять гривен.

– Что?! – Скупца, казалось, сейчас хватит удар. Губы его скривились, глаза вылезли из орбит и, казалось, вот-вот выскочат и заживут вполне самостоятельной жизнью. – Десять гривен!!! Нет, вы слышали? Десять гривен за некормленого непокорного раба? Да за такую цену можно купить пять коров! Да-да, вполне можно купить, и не самых худых, стельных. Ну, Ратмир, умеешь ты удивлять людей. Десять гривен! Ну сказал бы три, ну пять. Я бы, может, и взял бы его у тебя за пять гривен.

– Цена названа, уважаемый. – Работорговец стоял на своем.

Покачав головой, Лютожад снова сплюнул и пошел прочь, гулко ругаясь.

– Завтра снова припрется. – Ратмир неприязненно посмотрел вслед ушедшему старику. Пожаловался: – Неделю уже ходит, сбивает цены. Хитер… Не продам я ему никого, – вдруг убежденно сказал купец. – Лютожад – очень плохой человек, очень. Недаром рассказывают про него разные мерзости. Говорят, он… Ладно, не буду, язык не повернется. Неспроста Лютожад так просил продать парня… А вот тебе бы я его продал! Вижу, ты человек благородный. Бери отрока за три… да даже за две гривны! Из него выйдет смышленый слуга, уж ты мне поверь, не первый год в этом деле. Ну как, берешь? Сейчас выпущу его, пусть побегает. Увидишь, какой быстрый…

– Откуда ты? – Твор подошел к клетке.

– С Сожа-реки, – сглотнув слюну, отозвался невольник.

– С Сожа?! – удивленно переспросил Твор. – Земляк…

Юноша с сожалением потрогал опустевший кошель – все серебро ушло на подарки чернобровой деве. Что ж, не судьба…

Простившись с благообразным работорговцем Ратмиром, Твор со всех ног поспешил обратно на службу. Время поджимало, скоро мог прийти с проверкою сотник.

– Я отыскал лекаря, князь. – Тиун Ярил Зевота вошел в княжеские покои, неслышно отворив дверь.

– Отыскал?! – Хельги вскочил с лавки. – Ну, наконец-то. Кто же это? Ромей?

– Да, из Солуни.

– Солунь? А, Фессалоника… Кажется, это где-то в Македонии или вообще на болгарской границе. Водятся ли в такой замшелой провинции хорошие лекари?

– Говорят, он хороший лекарь, этот Эвристид, – качнул головой тиун. – Я беседовал со многими купцами.

– Как давно он в Киеве?

– Совсем недавно. Прибыл с купеческим караваном.

– Уж не с тем ли купцом, который… – Хельги усмехнулся, вспомнив стрелы, не так давно посланные в него ромейским торговцем. Как потом оказалось, наконечники были пропитаны ядом и перевязаны высушенной кожей змеи. Да, если б не доклад опохмелившегося волхва Войтигора да не железные платины под одеждой…

– Нет, он прибыл с сурожцем Евстафием Догоролом.

– Евстафий здесь?! Старый дружище. Чего ж не зайдет, брезгует?

Тиун усмехнулся:

– Думаю, просто стесняется. Ты же все-таки князь!

– Пошли завтра же приглашение от моего имени, – распорядился Хельги. – Нет, сегодня же я поеду к нему сам. Заодно привезу лекаря… Надеюсь, боги будут благосклонны к моей дочери.

– Мы все надеемся, князь.

Евстафий Догорол отыскался на постоялом дворе Любимы – где же еще-то? Хитрый сурожец всегда там останавливался. Увидев князя, едва не поперхнулся вином – выскочил из-за стола, поклонился, сверкая черными глазами.

– А ты ничуть не изменился, Евстафий. – Князь с улыбкой опустился на лавку. – Все такой же чернявый, веселый, разве только морщин немного прибавилось.

– И горб на моей спине стал как будто тяжелее… Зато ты вошел в полную силу, князь. – Сурожец потянулся к кувшину. – Велю принести еще вина.

– Постой. – Хельги покачал головой. – После выпьем с тобой, Евстафий. Сегодня же буду краток – у меня больна дочь, а с тобой, говорят, прибыл хороший лекарь?

– А, ты про фессалонийца Эвристида? – понимающе кивнул купец. – Да, он хороший врач, знаток Галена и сам в своем деле не промах. Я подобрал его в Гераклее, по пути из Константинополя. Эвристид вылечил от лихорадки одного из моих слуг.

Хельги задумался:

– Ты не спрашивал, почему он покинул Фессалоники?

– Алчность, – усмехнулся сурожец. – В Фессалониках хватает хороших врачей, а наш Эвристид, прямо скажем, не особо богат. Попытался было поискать счастья в столице – да ведь и там полно конкурентов, так и докатился до Гераклеи. А сейчас задумал врачевать в Киеве.

– Тут не прогадает, – кивнул князь. – Зови. Посмотрю, что за лекарь.

– Он живет не здесь. – Евстафий Догорол покачал головой. – Уже успел купить дом на самом краю Подола, у оврагов. Так себе домишко, скорее – хижина, зато просторный двор, изгородь, амбар. Думаю, Эвристид неплохо поправит свои дела в Киеве, он хороший врач.

– Вот и славно. Где, ты говоришь, его дом?

Фессалонец производил впечатление. Далеко не первой молодости, солиден. Высок, худ, черноволос, с узким бритым лицом и глубоко запавшими глазами. Одет в темную просторную столу и длинную мантию, расшитую серебряной нитью. Взгляд прямой, строгий, как и положено знающему себе цену врачу.

Лекарь не спал, когда приехали гриди. Услыхав, что перед ним князь, низко поклонился и, быстро собравшись, выразил немедленную готовность ехать.

Внимательно осмотрев больную, приготовил питье и мази. Самолично напоил Радогосту отваром и, велев три раза на день парить ноги, откланялся.

– Завтра зайду, князь. – Эвристид улыбнулся. – И буду заходить, пока маленькая принцесса совсем не поправится. Не бойся, кризис уже миновал, девочка обязательно выздоровеет.

– Пусть услышат твои слова боги, – глухо вымолвил князь.

Боги услышали, и помогли снадобья ромея – Радогоста спала спокойно, дышала ровно, а на следующий день уже улыбалась, слушая, как старая нянька поет веселые песни.

О чудесном лекаре прослышали приближенные князя, потянулись на край Подола к врачу с болезнями истинными и мнимыми. Даже воевода Хаснульф глуповатый, но верный, к старости превратившийся в законченного ипохондрика, был доволен ромеем. Увидев красную рожу воеводы, Эвристид тут же поставил ему пиявки и выпустил лишнюю кровь, после чего Хаснульф почувствовал себя «словно совсем молодой отрок» и даже позвал в опочивальню наложницу, чего давно уже не делал.

Эвристид не нанимал слуг, жил бобылем, один. Словно чувствовал – слуги ему не понадобятся. Не звал падших женщин, вспоминал лишь волшебницу-деву – красавицу с высоким лбом и дерзкими черными очами, с которой познакомился в доме старого знакомого—врачевателя Иллариона. Узнав о том, что приезжий провинциал врач, дева не отходила от Эвристида весь вечер, а ночью позвала к себе. О, что это была за ночь! Словно безумные, они любили друг друга до утра, да-да, до утра… наверное, целую ночь – Эвристид совершенно не помнил, как она прошла. Какими-то урывками. Вот точеная фигура молодой женщины, вот огненные глаза, а вот жирное лицо слуги-евнуха. А вот… Вот красивое надменное лицо человека, несомненно облеченного немаленькой властью. Пронзительные, пылающие Тьмой глаза…

Утром прекрасная незнакомка – так и не назвала своего имени —тепло простилась с врачом, дав ему изрядную толику солидов на дорогу. Эвриетид не спросил – на какую дорогу? Откуда-то знал. Повинуясь неосознанному приказу сел в Константинополе на корабль – не было прямого судна до Киева, пришлось добираться через Гераклею, Синоп, Сурдею – добрался, выполнив первый приказ. Теперь выполнил и второй – вылечил маленькую принцессу, которую сам же и заразил, подкупив челядинку. Завтрашней ночью – в полнолуние – нужно было совершить третье важное дело, а затем наступал черед и четвертого, главного. Эвристид улыбнулся, чувствуя небывалый подъем после успешного исполнения первых двух поручений. Итак, теперь третье…

Лекарь пришел на торг во второй половине дня, не раз уже приходил, присматривался, знал, где каким товаром торгуют. Не глядя, прошел мимо обжорного ряда, отмахнулся от навязчивых торговцев квасом и водою, вот и нужный товар. Эвристид остановился.

– Хочешь купить слугу, уважаемый? – улыбаясь, подошел к нему благообразный работорговец Ратмир.– Могу посоветовать.

– Мне нужно семь… семь девушек.

– Семь дев? – Ратмир искренне огорчился. – Боюсь, у меня столько нет.

– А больше никто не торгует?

– И тут разочарую тебя, любезнейший. Давний соперник мой Харинтий Гусь давно уже распродал товар, это я вот подзадержался… Осмелюсь спросить, тебе на что девы? В наложницы или так, в служанки?

– В служанки.

– Есть у меня четверо девок, сгодятся в служанки, бери. А в придачу возьми вон малых отроков. Не смотри, что малы, зато смышлены, да и подрастут.

– Возьму, – оглядев отроков – лет до семи-восьми, – коротко кивнул ромей. – А остальные у тебя что же, одни старики да старухи?

– Уж не обессудь. – Ратмир пожал плечами. – Возьми еще одного паренька. Зовут Айраш, шустрый.

– Шустрый, говоришь? – Ромей подозрительно оглядел парня. – Ладно, беру всех. Пусть кузнец надежно закует их в цепи. Опасаюсь, не сбежали бы по дороге.

– Сделаю, как скажешь, – с облегчением заверил работорговец. – Вижу, ты человек благородный. Ромей?

Эвристид уклонился от ответа. Вытащил из висевшей на поясе сумки золотые монеты – солиды, заплатил, не торгуясь. Дождался, пока кузнец закует невольников, повел к себе на окраинную. Заведя во двор, велел всем сесть, покормил солониной, потом показал на корец, плавающий в бочонке с водою.

– Хотите пить – пейте!

Звеня цепями, рабы по очереди напились, уселись на землю довольные. Эвристид ждал…

Первыми умерли девушки, словно бы заснули, уронив головы. Потом растянулись на земле и младшие отроки. Дольше всех сопротивлялся Айраш, долго не хотел умирать, упав, сучил ногами, стонал. Видно, доза растворенного в бочонке яда оказалась для него недостаточной. Что ж, бывает. Вздохнув, ромей взял острый нож и, наступив несчастному на грудь, ловко перерезал горло. Дождавшись, когда стечет кровь, аккуратно отделил голову от тела. То же самое проделал и с остальными, испачкался, словно мясник. Достав из колодца воды, тщательно вымыл руки.

Пришла ночь, теплая и звездная. Серебряная луна освещала редкие черные облака, кусты, деревья, дорогу. Проходя вдоль оврага, дорога вела на Щековицу и дальше, к старому капищу. Там, правда, она уже совсем заросла травою – мало кто вспоминал забытых богов. А вот Эвристид из Фессалоники вспомнил. Хоть и не был здесь никогда, шагал уверенно, словно бы точно знал дорогу. Нес за плечами суконный мешок, пропитавшийся кровью. Напрямик, цепляясь за колючие кусты, поднялся к капищу. Посмотрел на покосившихся идолов, усмехнулся. Ловким взмахом ножа вырубил семь колышков из густо разросшейся рябины. Воткнул в землю и, развязав мешок, насадил на каждый кол мертвую голову. Семь колышков – семь голов. Удовлетворенно оглядев все, упал на колени, протянул руки к луне, завыл:

– О, Кром Кройх!!!

Вернувшись домой, аккуратно замыл кровь, по очереди вытащил со двора трупы, сбросил в глубокий овраг и довольно потер руки. Исполнено третье дело.

Раз есть головы, должны быть и трупы. Хельги нервно прошелся по горнице, размышляя над докладом Ярила. Информатор тиуна волхв Войтигор, приставленный присматривать за старым капищем после обнаружения там принесенных в жертву людей, поведал о появлении около идолов мертвых голов, нанизанных на аккуратно воткнутые в землю колышки, вырубленные тут же, в рябиновых зарослях. Откуда взялись головы? И почему их семь? Можно было бы, конечно, связать их с ромейским купцом Георгием Навкратором, впрочем, то, что прежние семь трупов были его рук делом, недоказуемо, да и не имело смысла приплетать к новому делу мертвого купца. Разве что у него могли остаться сообщники… Да, может быть. Следовало искать. Хельги не нравились эти странные жертвы. Человеческие, да еще в заброшенном капище… Зачем? Князь припомнил доклад – все мертвые головы детские, четыре – девичьи, три – отроческие, из них две – совсем уж малых детей. А прошлые жертвы были только девичьими. Но и там их было семь. Ярил предложил поискать оставшиеся от голов трупы. К чему? Что это даст, кроме того, что на мертвых телах, возможно, остались какие-нибудь родинки либо другие приметы, по которым их удалось бы опознать… Опять вопрос—кому? О пропажах детей в Киеве не поговаривали, значит, все жертвы – рабы, вполне законно приобретенные невольники и приобретенные, судя по всему, убийцей… или убийцами. О кражах холопов и челяди тоже не было заявлений:. Что ж, пусть Ярил поищет тела, можете что и прояснится. Пускай пошлет своих людей по оврагам… эх, не хватит у него для такого дела людишек, не послухов же снимать. А послать гридей, «детских»! Да-да, так и сделать. Строго-настрого приказать не болтать о том, что увидят. Решив так, князь улегся на ложе в ожидании прихода тиуна. Знобило. Вообще, странное дело, после выздоровления дочери Хельги внезапно почувствовал себя плохо. Внезапно? Нет, скорее, наоборот, постепенно. С каждым днем становилось все хуже и хуже. Князь слабым голосом подозвал слугу – осведомился, не пришел ли Ярил. Нет, еще не пришел…