Текст книги "Встречи на футбольной орбите"

Автор книги: Андрей Старостин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 16 страниц)

А мяч уже направлялся в сторону нашей обороны. Развертывалась очередная контратака с участием главных организующих сил испанцев – Регейро, Иррарагори, Силлаурена и стремительно набирающих скорость на флангах Субиеты и Горостицы. Под натиском яростно атакующего противника наша защита гнулась, но не ломалась. В решающий момент в азартных схватках вблизи и внутри штрафной на долю секунды во времени, на сантиметр в пространстве опоздай защитник – и нападающий восторжествует. Четко пресекает попытку Горостицы ударить по воротам Виктор Соколов. Стеной на пути Субиеты возникает наш капитан – правый защитник Александр Старостин. Пока молчат пушки «канонира», с напряжением всех сил я веду с ним непримиримый поединок и на земле и в воздухе. Без ошибки трудится в поте лица Анатолий Акимов. Его «беру» звонко разносится по всему полю, когда он в высоком прыжке ловит мяч, кажется, где-то в поднебесье, куда сам Федор Селин головой не дотянулся бы.

Ни секунды простоя у полузащитников Александра Михайлова, при этом он с самого начала игры прихрамывает, и Константина Малинина, потому что их подопечные, Иррарагори и Луис Регейро, челноками снуют вдоль поля. В трудные моменты им на помощь подключается нападающий Владимир Степанов. На эти спасательные броски в глубину своей половины поля он как бы выделяет специальный запас энергии, без ущерба для атакующих действий: у него два сердца. Наверное, с одним не выдержать такой спринтерской беготни.

– Браво, Володя, спасибо! – кричит ему Александр, когда в критическое мгновение он подоспел в защиту и отобрал мяч у замахнувшегося для завершающего удара Регейро. Но где ему услышать благодарность капитана! Володя уже мчится с отвоеванным мячом в ногах туда, вперед, где зарыта победа – к воротам противника, высматривая на ходу, кто из партнеров сумел лучше занять позицию, набрать скорость и принять эстафету контратаки – Виктор Шиловский, Константин Щегодский или Буся.

Не дай бог, если кто-нибудь застоялся – загрызет. Он обладает завидной спортивной злостью. Джиналов на поле не терпит и яростно требует от партнеров полной отдачи сил. Но сегодня понукать некого. Вон как Буся мчится по центру, разбрасывая пятки в сторону, они так и сверкают.

В этом калейдоскопе движений, перемещений, перекате волн атак и контратак мяч являлся тончайшим балансиром, с точностью аптекарских весов отмечающим вклад усилий и умений каждого участника, каждой из сторон в отдельности. Куда же, куда же склонится чаша весов, кто первый откроет счет? Пока на щите ноль-ноль.

Вдруг взрыв эмоций сотряс трибуны. Это Григорий Федотов повторил свой маневр, словно еще раз прокрутил ленту видеозаписи. С той же позиции, с таким же разворотом Григорий нанес удар. Опять «ласточкой» порхнул в нижний угол Бласко. И так же не дотянулся до мяча. Решающее слово опять сказала штанга. Но на этот раз она за вратаря не заступилась. За выдающееся мастерство она улыбнулась форварду. Коснувшись ее основания, мяч с силой влетел в сетку ворот. Он отблагодарил Федотова за прилежание на тренировках в ударах по воротам.

Александр, пересекая поле по диагонали, подбежал к левому крайнему нашего нападения и крепко пожал ему руку. Тогда кодекс поведения на поле большей чувствительности не позволял. Трибуны неистовствовали.

Битва вспыхнула с новой силой. Пороха в пороховницах еще было много у обоих соперников. Баски ринулись вперед. После очередной схватки мы с Лангарой вновь валяемся на земле. Навикулин сработал надежно, в паху никаких болей не чувствую. Да и о какой там боли может идти речь в такой вихревой карусели, когда все мельтешит перед глазами, только успевай углядеть, куда делся Лангара.

И все же бывает боль, которую превозмочь нельзя. Еще в самом начале игры, повредив до конца не залеченный коленный сустав, вынужден был покинуть поле Александр Михайлов. На смену ему вышел Станислав Леута. Высококлассный, опытный футболист, с ходу вписавшийся в высокий темп соревнования.

Трудностей не убывает. Баски взвинчивают темп. Напряжение игры достигло кульминации. Но мы грудью стоим на защите ворот.

Вдруг гром грянул с ясного неба. Мяч, направленный «высоко-далеко» Силлауреном в штрафную площадку, летел к нам. Я без особого труда мог выиграть борьбу вверху: моя позиция предпочтительнее, чем у бегущего вдогонку за мячом Л ангары.

– Беру! – услышал я за спиной звонкий сигнал Акимова. По законам игровой дисциплины я обязан уступить: заднему виднее. Я резко меняю решение и не вступаю в активную борьбу. Но и Акимов в последнее мгновение приостановился на выходе из ворот. Достаточно было секундного замешательства, чтобы Лангара ворвался в штрафную и успел ударом головы направить в оголенные ворота подпрыгнувший после приземления мяч.

«Роковая ошибка!.. «Барсик»!..» – проносились мысли в моей голове, пока я, обескураженный нелепостью свершившегося, плелся на исходную позицию. «Дуэль проиграл», – со щемящим сердцем сокрушался я, мысленно ругая и себя, и Акимова, и Лангару, так счастливо воспользовавшегося нашей оплошностью, отлично понимая, что первопричиной гола был я: отбил сразу мяч и никуда бы Лангара не успел. Ведь в отчете так и написал «Красный спорт»: – «на 27-й минуте Ан. Старостин дает возможность Лангаре забить мяч головой».

Но вот за дело взялся Степанов. Редкий по мастерству исполнения солист устремился в индивидуальный рейс. Такое в играх с басками мы еще не видели. Болгар (так его звали все, а почему, никто не знает) неукротимо мчался вперед, как нож в масло, вторгаясь в зону обороны противника, мимо защитников, не успевающих блокировать или мяч, или форварда, в которого вселился бес неудержимости.

Мяч после его удара летел, как пущенный из катапульты. Бласко пришлось теперь исполнить полет в правый угол. Но его попытка парировать удар успеха не имела, сетка ворот взметнулась шлейфом сзади лежащего вратаря. На трибунах вновь летели в воздух кепки, пиджаки, все, что было в руках.

Второй раз начинал с центра «золотой канонир», и я едва подавлял в себе внутреннее ликование, по опыту зная, что победу следует праздновать только после окончания игры. Мираж победы может рассеяться за секунду до финальной сирены судьи. И вместо «ура» кричи «карау-у-л» – победа сбежала!

К концу первого тайма так и получилось. Баски разыграли как по нотам классическую комбинацию, закончившуюся неотразимым ударом Иррарагори. Счет стал два-два. И винить было некого. Тут же закончился тайм, и мы ушли на перерыв. Трибуны провожали футболистов аплодисментами. Кому они предназначались, нам или баскам, было непонятно.

В раздевалке людно. Несмотря на неудачный конец первого тайма, атмосфера приподнятая. Ни одного укора я не услышал. Квашнин и Николай были озабочены необходимостью перестановки в составе, Повредил голеностоп Александр. Он передал мне капитанскую повязку, коротко сказав: «Смотри, не осрами!» Рука у меня стала тяжелее, как будто к ней привесили гирю. Старший брат был абсолютным авторитетом для игроков. И по мастерству игры, и по опыту. Вместо него на поле выходил Сергей Артемьев, младший из прославленных братьев знаменитой футбольной династии. Малинин из полузащиты перемещался на место Александра правым защитником.

– Все будет в порядке, – подбадривающе хлопнул меня по плечу Александр Васильевич Косарев, понимавший, что творилось у нового капитана в душе перед выходом на заключительный тайм игры из серии встреч с непобедимой на наших полях испанской командой.

Никаких «барсиков». Никаких примет, никаких «к восточным воротам гнать второй тайм к несчастью», «дважды отыгравшейся команде легче», «споткнулся сейчас на правую ногу», – никаких суеверий, присягнул я себе в душе. Судья дал свисток к началу второго тайма.

В ходе я четыре раза следовал традиции, установленной предыдущими капитанами «Спартака» – Николаем и Александром Старостиными, – пожимал руку игроку, забившему гол.

Первый раз Виктору Шиловскому, когда за снос на прорыве Федотова был назначен одиннадцатиметровый, наш правый крайний нападающий смело вызвался исполнить этот ответственный удар и мастерски поразил цель; второй раз – Владимиру Степанову за четвертый гол, который выводил нас на прямую дорогу к победе; затем Константину Щегодскому – за пятый, закреплявший успех; и, наконец, тому же Владимиру Степанову за восклицательный знак, поставленный им в конце знаменательной фразы: «Мы выиграли у команды басков!»

А как же назовешь такой удар, четко удержавшийся в памяти спустя сорок лет. Будто сейчас вижу, как собравшийся в комок, сбитый, коренастый Болгар набрал разбег – был назначен штрафной – и метров с двадцати пяти со всей яростью своей спортивной души нанес удар по мячу. Он как бы выцеливал мяч, изгибая корпус вплоть до того момента, когда круглое ядро влетело под самую крестовину ворот, слева от Бласко.

К этому времени на поле появились на смену уставшим Петр Старостин и Георгий Глазков. Таким образом, понадобилось полтора состава игроков, чтобы уверенно привести спартаковский флагман в гавань назначения под названием «Победа». По бурным волнам футбольного сражения лежал к ней путь в последнем матче с испанскими футболистами в Москве. Паруса в нем крепил всемосковский аврал.

Глава 8
ИСПЫТАНИЕ

После победы над басками наступило блаженное время. Душевное напряжение сменилось ликованием. Куда бы ни появился – поздравления и пожелания дальнейшего преуспевания. Пожалуй, это была самая счастливая пора моей футбольной жизни. Нет, не только футбольной. Ладилось все – на работе, в семье, даже «хвосты» по предмету «финансовое обращение» – я заочно учился в институте Всекопромсовета – стали казаться короче. Одним словом, жизнь сияла улыбками, и, наверное, душевное состояние, которое переживал я, называется «счастьем».

В самом деле, в тридцать лет, когда всех знакомых считаешь близкими, а всех друзей верными, когда окружен талантливыми людьми, а на жизненном горизонте ни облачка, нельзя после большого спортивного успеха не благодарить судьбу и не ощущать себя счастливым. И я нежился в теплом житейском излучении, как на морском пляже в безоблачный летний день.

– Гриша, да знаешь ли ты сам-то, что сотворил вчера? – восторженно говорил я Федотову, когда мы на другой день шли с ним по Петровке фотографироваться для выездных документов. Нам сразу после игры объявили, что на Антверпенскую рабочую олимпиаду, а из Бельгии в Париж на Всемирную выставку поедет «Спартак» в том же составе, в каком команда выступала против басков.

Ему, еще только начинающему молодому футболисту, позволительно было выслушивать любую похвалу. Во-первых, потому, что переоценить качество его игры было нельзя. А во-вторых, против вируса зазнайства у него от природы был иммунитет. Мне уж приходилось видеть его и на поле, и в раздевалке: скромность в прямой пропорции соотносилась с его футбольным дарованием. В ответ на мои комплименты Григорий только застенчиво улыбался. Как и «профессор» Исаков, он был немногословен.

После фотографирования я должен был встретиться с Яншиным. Он ждал меня в кафе «Метрополь». И я решил сделать ему сюрприз, прийти туда вместе с Федотовым. Увидев нас, артист встал, радушно развел руки в стороны и по-яншински – «здра-а-авствуйте» – приветствовал футболиста.

– Вот вы какой, – не скрывая своего дружелюбного любопытства, приговаривал Яншин, пристально разглядывая севшего против него за столик Григория. Я поспешил другу на выручку. Было видно, что стеснительный по характеру Федотов смущен и всей обстановкой, и деликатным обращением к нему, совсем еще юному футболисту, на «вы» известного актера.

– Едем с Григорием в Париж, – сказал я весело Яншину. – На Елисейских полях встретимся.

Яншин был в восторге. Художественный театр в это же время выезжал на гастроли в Париж. И встреча, по тем временам фантастичная, приобретала черты реальности. Но одно дело собираться поехать, а другое осуществить поездку. Поэтому мы, посмеявшись над назначенным свиданием, тему разговора перевели с Елисейских полей в Петровский парк, на стадион «Динамо», к событиям вчерашнего дня.

– Скажите, Григорий Иванович, а когда Ауэдо?.. Скажите, Григорий Иванович, а когда Мугуэрса?.. – пытал Яншин юного футболиста, снова переживая все вчерашние экспромты Федотова на поле.

Однако, пожимая на прощание друг другу руки, мы все же сказали: «До встречи в Париже!» Григорий, оставшись со мной один, смущенно признался, что от разговора о футболе за столом устал больше, чем в игре с басками.

Встреча в Париже все же состоялась. Но сначала мы побывали в Бельгии.

В Антверпене «Спартак» в труднейшей борьбе завоевал звание чемпиона рабочей Олимпиады. Полуфинальный матч со сборной Каталонии оставил неизгладимый след в памяти.

На нашем пути к победе теперь вместо басков встали каталонцы. Они были полны решимости взять реванш за своих соотечественников. Антипод Лангары, невысокий, худощавый каталонец, с выжженной на фронте залысиной и острым взглядом подвижника, занял место центрального нападающего. Он не признавал никаких отклонений на своем атакующем пути: мчался вперед к нашим воротам по прямой, не обращая внимания на препятствия. В самом начале игры он успел уложить на землю Малинина, Акимова, Соколова. Не щадя себя, торпедировал противника со всего размаха. Я тоже вскоре испытал на себе удар 65-килограммной массы его тела, помноженной на автомобильную скорость, с которой он мчался на принимаемый мною мяч. Я рухнул навзничь, но и ему пришлось испытать на себе, что такое сила в движении, мы ведь не были толстовцами. Но он не сетовал. Лежа на спине, каталонец делал себе искусственное дыхание, поднимался и бросался в очередную атаку, действуя согласно девизу английских футболистов – «душу – богу, тело – клубу».

Нам было очень трудно удерживать минимальный материальный перевес, который выражался в одном забитом в самом начале игры голе, и вряд ли бы мы его сохранили, но с нами был Федотов.

Из моих дневниковых записей… «Федотов прибежал к штрафной площадке помочь защите в трудную минуту. Вот он отобрал мяч у противника и своей мягкой, стелющейся, неторопливой поначалу, вкрадчивой, волчьей рысью (другого слова не подберу) направляется к чужим воротам.

Он начал рейд, имея впереди девяносто метров тернистого пути, трех противников, не считая вратаря, нескольких преследователей, бросившихся за ним со всех ног и только одного партнера в лице травмированного, прихрамывающего в одиночестве где-то возле центрального круга поля Петра Старостина.

В ту минуту, когда разыгрывалась эта классическая футбольная микропьеса, Федотов показал себя великим артистом, глубоко постигшим всю суть любимой роли – центрального нападающего.

Находясь в кольце противников, он понял, что реальной помощи ждать не от кого, разве что от травмированного Петра. Для начала исполнив великолепный финт, Григорий проскользнул мимо первого противника и, прибавив скорость, выиграл пятнадцать метров пространства. Сделав ложный маневр к центру поля, как бы намериваясь сыграть с Петром в передачу, он резко изменил направление, повернул к левому флангу, направив по ложному курсу второго противника, и, набирая предельную скорость, выиграл еще двадцать пять метров. Теперь на него, успевшего уже пересечь среднюю линию поля, с оглядкой, будучи последней опорой обороны, надвигался центральный защитник. Не сбавляя скорости, нападающий опять сменил направление и двинулся к центру поля, будто намереваясь использовать в меру сил поспешавшего за линией атаки прихрамывающего Петра, отлично подыгрывавшего главному исполнителю своими действиями без мяча и показывающего полное понимание намерений солиста: эту футбольную арию пропеть одному до конца.

Дезориентированный «стоппер» на мгновение поверил Федотову и чуть подался к центру. Этого было достаточно, чтобы нападающий резко протолкнул мяч вперед и устремился мимо центрального защитника к цели.

Теперь на пути к ней оставалось одно препятствие – вратарь каталонцев.

Григорий находился в жесточайшем цейтноте: навстречу ему двинулся вратарь, а на пятках сидели преследователи, отчаянно напрягавшие силы, чтобы выбить мяч или сшибить с ног мчавшегося к штрафной площади форварда. Исполнитель главной роли отлично чувствовал обстановку и понимал, что надо делать. Он ни на миг не сбавил скорости, чтобы не дать себя сбить ударом по ногам сзади, потом говорили – «у него четыре глаза: два на затылке», – при этом зорко наблюдая за выбежавшим навстречу вратарем.

В нужную долю секунды, выманив вратаря на критически близкое к себе расстояние, он успел протолкнуть мимо него мяч в направлении ворот и распластался на земле, сбитый одновременно и вратарем и подоспевшими к месту столкновения противниками. Тела сплелись в клубок и нельзя было разобрать, где вратарь, где защитники, где Федотов. А мяч не быстро, но по точно заданному курсу катился в ворота противника. И ничто и никто не могло помешать ему докатиться до цели… Это был футбольный шедевр Федотова».

В Париж мы приехали чемпионами Олимпиады. В столице Франции стояла необычайная жара. Но город был переполнен. Несметное количество иностранных туристов понаехало на Всемирную выставку-37.

Турнир, организованный в связи с проведением выставки, мы тоже выиграли, наши гастроли закончились. «Кончил дело – гуляй смело» – гласит старинная пословица, и в эти парижские дни, накануне отъезда домой, мы забыли о режиме. Мы располагали массой времени и весьма ограниченными финансовыми средствами. Но «презренные» франки не могли сорвать свидания с Яншиным.

Художественный театр давал гастроли в помещении театра на Елисейских полях. Поблизости в гостинице разместились и артисты.

С большинством из них я уже был достаточно близко знаком, чтобы позволить себе, разыскивая Яншина в гостинице, зайти в номер к любому. Пошли с Акимовым, полтора года назад снискавшим здесь на парижском стадионе «Парк де Прэнс» всеевропейскую славу. Обнаружили Яншина в номере у Василия Осиповича Топоркова, любимого мною актера еще со времен отроческого увлечения театром Корша.

Ощущение домашности с первого дня приезда в Париж, наверное, свойственно каждому иностранцу.

Но Яншин с его располагающим протяжным приветствием «Здра-а-а-вствуйте, мастер!», гостеприимный Топорков, лихо набекрень надевший синий берет и озорно – каков, мол, я есть! – подмигивающий себе в зеркало, повстречавшийся нам в тот день на Елисейских полях Фадеев с Ангелиной Осиповной Степановой, Иосиф Моисеевич Раевский, Анатолий Петрович Кторов – все это совсем приближало нас к настроению на родных улицах Москвы. Очень обрадовала меня и встреча с Анатолием Петровичем Кторовым, которого я как артиста знал гораздо раньше, чем познакомился с ним лично. Он всегда представлялся и является по сие время личностью из числа внутренне благородных и внешне элегантных. Вот он идет под руку с супругой Верой Николаевной Поповой, вдохновенной героической актрисой – это все театр моей юности, театр Корша, – радостное чувство высшей уважительности к этой супружеской чете, как всегда, возникает во мне при такой встрече.

Вот он бежит по большому футбольному полю стадиона «Пищевик» (стадиона «Юных пионеров»), одет в спортивную форму: бутсы, синие трусы, темные гетры и белоснежная майка. Не побоюсь сказать, бежит грациозно с мячом в ногах, через все поле, до противоположных ворот, забивает мяч в сетку и, воздев руки к небу, кричит на весь стадион: «Красивый гол забил!»

Он снимался тогда в какой-то картине с футбольным эпизодом.

Юрий Карлович Олеша писал о Богемском: «Он сейчас побежит, и все поле побежит за ним, публика, флаги, облака, жизнь!..» Вот таким мне запомнился и Анатолий Петрович. Фильм снимался в 1926 году. Образ не стерся в памяти, наверное, потому, что на сцене он увлекал точно так же, за ним хотелось «бежать» – за его внутренним благородством, за его элегантностью, не изменявшими ему никогда.

Мхатовцы пригласили нас в театр. Мы, группой человек в пять, пошли на «Любовь Яровую», разодетые, по нашим представлениям, в пух и прах. Наши олимпийские чемпионки по легкой атлетике – Мария Шаманова, Зинаида Борисова – в ярких летних платьях. Александр и я в светлых костюмах по погоде. Однако в переполненном фойе нам стало не по себе. Театр оказался заполненным эмигрантской знатью. Фраки и смокинги, декольтированные вечерние туалеты, сверкающие самоцветами серьги, диадемы, колье, броши.

Но всеобщее внимание привлекали не разодетые дамы и господа, а появившиеся в театре советские летчики, совершившие героический перелет из Москвы через Северный полюс в Америку: М. М. Громов, Юмашев и Данилин.

Я видел, как встречали в столице Перу – Лиме американских космонавтов, летавших на Луну. Перуанцы с большим любопытством разглядывали космонавтов, сидевших в открытом автомобиле, не спеша продвигавшемся по улицам города к президентскому дворцу. Шутка сказать – эти люди ходили по Луне! Но в свое время и рекордный перелет экипажа Громова казался непостижимым. И мы, позабыв про несоответствие своих костюмов протоколу, аплодировали своим землякам не менее восторженно, чем перуанцы космонавтам.

Яншин, не будучи занят в спектакле, позаботился о нас, мы устроились в партере, образуя светлый кустик среди темных фраков, визиток и смокингов.

Спектакль шел в напряженной атмосфере. Остроконфликтная пьеса К. А. Тренева бередила старые раны предвзято настроенного зрителя. Наглая реплика секретарши Пановой при эвакуации белых из города в адрес наступающих революционных сил нашла в зрительном зале злобно-радостный отклик. Послышались отдельные антисоветские выкрики. Но сила исполнительского мастерства актеров подавила нервозное возбуждение публики. Искусство мхатовцев не могло не заставить наслаждаться спектаклем.

Под занавес раздались дружные аплодисменты. На вызовы, взявшись за руки, вместе с артистами вышел Немирович-Данченко. Стоя у самой рампы, долго раскланивался. Приветствия нарастали: мхатовцы одержали очередную крупную победу над враждебной предвзятостью.

Михаил Михайлович пригласил нас за кулисы. В большом кресле, как на троне, сидел Владимир Иванович. Вокруг толпились еще не разгримировавшиеся артисты. Лицо прославленного руководителя театра с ухоженной седоватой бородой и нафабренными усами излучало благорасположение ко всем окружающим за сделанное доброе дело.

– Владимир Иванович! – выбрав удобный момент, обратился к Немировичу-Данченко Яншин. – Нас пришли поздравить москвичи. Он отрекомендовал нас, и мы смущенно, в ответ на рукопожатие старейшины русской сцены проговорили что-то поздравительное.

Наше радостное смущение возросло, когда, приветливо улыбаясь, Владимир Иванович сказал:

– Примите и наши театральные поздравления по поводу спортивных успехов, они сродни нашим, – и добавил: – Я не ошибаюсь, ведь это ваша команда победила испанскую?

Яншин тут же дал исчерпывающую справку, не забыв упомянуть, что мы только что стали олимпийскими чемпионами в Антверпене. Разумеется, не к месту было разъяснять, что игры в Бельгии проводились для рабочих спортивных организаций.

В радостном настроении мы возвращались к себе в отель «Кавур». Поздравление Владимира Ивановича наводило на мысль о сопричастности спорта искусству, как бы призывало нас, спортсменов, к творческим устремлениям.

Мы возвращались домой экспрессом «Норд» по маршруту Париж – Негорелое – Москва. Приподнятое настроение не покидало меня весь обратный путь: переживал впечатления о поездке. Вспоминались совместные прогулки с мхатовцами по Парижу, Лувр, Эйфелева башня, музей восковых фигур, поездка в Версаль, на Монмартр, где всегда ново и всегда интересно. Все это так ярко стояло перед глазами.

Побывали мы с Яншиным и в эмигрантском филиале известного до революции московского ресторана «Мартьяныч» в районе Монпарнаса – «в целях ознакомления с бытом артистической эмиграции», – куда нас сопровождала посольский работник по культуре, милейшая болельщица футбола и театра Н.Натарьева.

Там выступал Александр Николаевич Вертинский, исполнивший для нас специально новинку, в которой, помнится, были такие слова тоскующей по родине супружеской пары: «мы возьмем свою сучечку и друг друга за ручечку и поедем в Буа де Булонь». С неизбывной тоской в голосе он сказал Яншину, подсев потом к нашему столу: «О, с какой радостью я поехал бы в Сокольники».

Но в Париже был известен ответ нашего дипломата на просьбу Вертинского о возвращении в Москву: ваше искусство, Александр Николаевич, нам полезнее за рубежом. Тогда ни он, ни мы не предполагали, что двадцать лет спустя вместе будем встречать Новый год в ресторане ВТО на улице Горького, у «Бороды», и шутливо вспоминать вечер у «Мартьяныча».

Там же под гитару популярный артист Павел Троицкий исполнял свою пародию на Вертинского – «Я знаю, Саша не был в Сингапуре» – и со слезами на глазах расспрашивал нас о своих сподвижниках по искусству В. Я. Хенкине, А. А. Менделевиче, завидуя тому, что они с огромным успехом выступают в «Эрмитаже» и в «Аквариуме». Он замирал при упоминании названий московских улиц – Каретный ряд, Садовая-Триумфальная – и, хватаясь за голову руками, повторял: «О, боже мой! О, боже мой!»

Пел и единственный из эстрадных артистов дореволюционного времени, получивший звание «солист его Императорского Величества», Александр Спиридонович Морфесси, грек по происхождению, с белоснежной шевелюрой, розовощекий, с черными бровями «под Станиславского». У него в свое время московские цыгане учились петь цыганские таборные песни и салонные романсы. Здесь же он пел по заказу иностранных туристов, считавших посещение «Мартьяныча» в Париже непременной данью моде. Спев свой коронный романс «Полсо[2]2
  Полсо – зачем, за что (цыган.).


[Закрыть] было влюбляться» и получив за исполнение от английского туриста сувенир, кажется часы, Морфесси со вздохом показал их нам и грустно произнес: «Вот так мы и живем».

Они не скрывали своей ностальгии. Она читалась в их глазах, кричала словами романса «Тоска мне выжгла очи». Мы испытывали к ним чувство сострадания. Они были благодарны нам за понимание их душевного надрыва, свою трудную судьбу они воспринимали как расплату за добровольную ошибку. И пели весь вечер не для иностранных посетителей, а для нас.

Поезд подошел к Берлину. Воспоминания о Париже уступили место реальности. Резкие крики железнодорожных служителей с широкой красной лентой через плечо, коричневые гимнастерки и черные френчи, повязки со свастикой переключили и слух, и зрение на другую волну. Три года назад, будучи проездом в Берлине, направляясь в наше посольство на фешенебельной Унтер-ден-Линден, я обратил внимание на толпу людей на Вильгельмштрассе. Оказалось, что они ожидали выхода фюрера. Через толпу я увидел маленького человечка с косой челкой и поднятой рукой. Для мирной улицы там было очень много штурмовиков в фашистской форме. Сейчас же на вокзальном перроне людей в форме было больше, чем штатских.

Крикливо-суматошная атмосфера перрона Берлинского вокзала чем-то претила душе, как раздражает иногда чрезмерно громкая музыка в механическом исполнении, совсем не считающаяся с личностью и настроением слушателя.

Всего пятнадцать минут остановки. А ведь не изгладились и по сие время. Наверное, потому, что стали ложкой дегтя, омрачившей радужное настроение, не оставлявшее меня всю дорогу от Парижа до Москвы. Куражило, что футбол приобрел такой авторитет. Радовало, что Владимир Иванович Немирович-Данченко, режиссер, драматург, искусствовед, человек театра, казалось бы, вне стадиона, и вдруг: «Это вы басков обыграли?»

Футбол, еще до встречи с басками, для меня уже перестал быть только увлекательной забавой, развлечением для себя. Еще дядя Митя, бывало, ворчал в случае плохой игры: «Человек деньги платит, а ты на поле в носу ковыряешь!»

Носу не в носу, думалось мне, а зрителей действительно масса, о них забывать нельзя. В игре с басками мы о зрителях не забывали. Выиграли. Но ведь вот что написал «Красный спорт» на другой день после матча в передовой статье «Выше класс советского футбола».

«Сборная басков сильный противник. С футболистами такого высокого класса нашим командам еще встречаться не приходилось. Пребывание басков в Советском Союзе приносит огромную пользу советскому футболу. Вчерашний выигрыш «Спартака», а он достаточно убедителен, свидетельствует, что наши команды уже успели усвоить кое-что от наших гостей.

Но даже в этом матче, в котором баски понесли первое поражение в Союзе, было видно превосходство гостей в индивидуальной технике. Выход на мяч, точная передача, виртуозная обводка, великолепная техника приема мяча, точные удары из любых положений, техника борьбы за мяч, игра головой, наконец, блестящие удары по воротам – все это надо изучать и кропотливо усваивать.

Повышение индивидуальной техники – основа дальнейшего улучшения класса советского футбола. Индивидуальная техника владения мячом у басков доведена до автоматизма.

Наши футбольные команды обладают прекрасными качествами: волей к победе и спаянностью, хорошими физическими данными игроков, неутомимостью и выносливостью. Эти качества должны быть помножены на технику. Тогда советский футбол неизмеримо поднимет свой класс.

Победа «Спартака» над сборной басков – свидетельство высокого класса советского футбола. Мы с гордостью это отмечаем. Вывод, который мы делаем, заключается в следующем: не почивать на лаврах, а работать над собой и учиться. А учиться надо еще очень многому».

Как будто написано про сегодняшний футбол, после игры, скажем, со сборной Голландии.

Или выдержка из статьи Николая Старостина «Почему мы выиграли?» в том же номере газеты.

«…Определила победу команды – уверенность в своих силах, широта и смелость действий каждого игрока.

Этой уверенностью, приведшей к победе, команда в первую очередь обязана секретарю ЦК ВЛКСМ А. В. Косареву и председателю Комитета по делам физкультуры и спорта И. И. Харченко. Именно они посоветовали команде применить в игре атакующий стиль»…

Это была правда, чистая правда. Александр Васильевич со всей страстью своего пылкого комсомольского сердца говорил, что нужна только победа. А чтобы ее добиться, надо атаковать, мобилизуя свое умение и возможности и даже превышая их…

Все эти рекомендации и отзывы откладывались в сознании, отрезвляли легко хмелеющую от больших успехов голову. В самом деле, басками восторгались все, от мала до велика. Так и говорили – испанские спектакли! И в этом была тоже правда, чистая правда. Гастролеры наглядно показали, что футбол дело творческое, сродни большому искусству. Так я считал и потому, что постоянно об этом слышал от окружающих, и потому, что Яншин и до басков многократно сближал понятия футбол и театр. А тут еще Владимир Иванович – «наши успехи сродни».