Текст книги "Безмолвие"

Автор книги: Андрей Печенежский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 3 страниц)

"Друг, покажи руки!"

– Нил... живой! Живой! – завопил Сток; его подмывало бежать, все равно куда, и в совершенном бессилии он оставался на месте.

"Разве ты не заметил? – спросил непойманный гепард. – Все было исполнено в точности. Как тогда. А я, разумеется, погиб. Знаешь, во сколько мегатонн это мне обошлось? Покажи руки!"

Сток уже не в силах был стоять – трава потянулась к нему.

"Я буду приходить каждую ночь, – сказал Могон, – пока ты не скажешь, зачем позволил этим людям распоряжаться мною..."

"...Пока ты не скажешь, зачем не уничтожил наш фонарь, фонарь, от которого меркнет рассудок, и энергия мысли прорывается вовне и обжигает пространство, – зачем ты научил их сделать сто таких фонарей и поставил у изголовья тысячи мальчишек..."

Сток распростерся на траве, ища лицом влагу и просветление.

– Я невольник, Нил, мне некуда деваться...

"Пока ты не скажешь, зачем взялся развозить заряженных по хранилищам, где они возненавидят города и людей – за то, что никогда не жили среди них, и за то, что должны будут к ним вернуться! Покажи руки, друг!"

– Ты не веришь, Нил... это трудно вообразить... но я давно уже завидую тебе... Ты – там, а там все иначе... И в соседней комнате не торчит сутками какой-то тип... а они говорят: это твой секретарь, а он постоянно ухмыляется... А в соседних домах засели снайперы – это мои снайперы, Нил! – и если я когда-нибудь покажусь из дома один... Ну представь себе хоть что-нибудь!.. А секретарь зовет их в гости, на чашку кофе, они здороваются со мной и говорят какие-то обычные слова, а потом снова идут в засаду... Ты слышишь меня? Ты понимаешь?

Но непойманного гепарда уже не было рядом... Сток опомнился: откуда Могон может знать о безмолвных и о фонарях, которые будут их заряжать? О том, что Стоку предстоит сопровождать заряженных в хранилища? Ведь все это – еще не случилось, еще ничего не случилось, и даже хранилища едва ли готовы принять первый груз... Пространство вокруг холма сгустилось, траву заволакивало туманом.

– Да вот же он!

К Стоку подбежало трое – солдат из охраны и заспанные спецы.

– Что?.. Пора ехать? – слабым голосом спросил Сток; солдат молча подхватил его на руки и понес к хранилищу...

Пророчества Могона сбылись – он повторял их слишком часто. Бедняга Сток очутился меж двух опаляющих стен: с одной стороны складывались нерастворимые в воздухе слова гепарда, с другой пили кофе улыбчивые снайперы. Что скажет Могон, то и будет. Но даже гепарду никогда не постичь простого – зачем Стоку понадобилось стать Сопровождающим. Этого не узнают и те, кого Сток особо выделял и запоминал среди заряженных, – запоминал с трудом, кропотливо, точно так же, как заучивал стратегическую инструкцию. Остальные предпочитали участие со стороны, а он был Сопровождающим, казалось теперь, всю свою жизнь. Хоть в этом ему повезло, потому что руки по-прежнему не отмывались, и Сток научился понимать разницу между "больше" и "меньше". Хранилища, дожидавшиеся сигнала, он относил к меньшинству. Хоть в этом ему повезло, тут он еще мог выбирать.

– Нил, _о_н_и_ повисли на мне, я задыхаюсь!

"Ты сам повел их туда. Ты все сделал сам – ты делаешь из себя синего человека. Покажи руки, друг!"

– Вот тебе мои руки, друг! И я не могу ответить ни на один из твоих вопросов... Я могу лишь крикнуть напоследок, как никогда еще не кричал: будь проклят этот мир со всеми его застенками! Весь! Целиком! Услышьте меня, заряженные! – раньше, чем вас выпустят к людям!..

И настал тот день, когда безмолвный по имени Головастик Прив сказал, что уходит на солончаки; побродить с ружьем, до ужина, – сказал он, а сам рассчитывал затеряться там до конца, но что-то привело его обратно. Вечером он возникал то близ бассейна, то перед гаражом; он пробовал сидеть в библиотеке и запирался в своем номере, и нигде не было ему спокойного пристанища. Беседы товарищей – ни вслух, ни мысленно, – уже не задевали его, сам он ни о чем не думал. А ночью, ночью Головастик растормошил нас диким воплем. Мы повыскакивали из комнат, и застали в холле незнакомого, гибнущего и гибельного Прива. Атлет, уподобясь наказанному ребенку, забился в угол, не в состоянии владеть собой. Безмолвие стерло его уста, но крик Головастика был непрерывным и ошеломляющим: "Прочь, безмолвные! требовала отравленная мысль. – Немедля – прочь!.. Сигнал!.. Я больше не могу сдержаться! Я должен разметать Вселенную!.." – яростная борьба не оставляла сомнений: Головастик перегорал изнутри... "Сигнал! Сигнал! Прочь, безмолвные!.." И мы, не спрашивая объяснений, метнулись к окнам... Сколько минут понадобится человеку, чтобы бегом одолеть расстояние в две мили? Три? Четыре? На это уйдет не меньше, по крайней мере, чем терпел еще Головастик, подавляя в себе покорность сигналу. Они бежали без оглядки; привычка брала свое – они бежали и упивались свежестью ночного воздуха и слаженным ритмом тренированного дыхания. Взрыв необычайной мощности осветил обнаженные спины бегущих, бросил в ноги им длинные черные тени и повалил людей наземь. Глыбы искромсанной ночи прокатились по ним вперемешку с горелой пылью; тишина хлебнула громового раската и зашлась клокочущими стонами. Безмолвные подняли головы – огонь переместился над горизонтом, сделался едко-зеленым и быстро выбеливал небо. Ночь скончалась, изувеченные останки ее были разбросаны по степи, и степь еще вздрагивала от икоты глубинных толчков. Безмолвные встали и повернулись в ту сторону, где когда-то лежал великолепный поселок – их поселок: поле обуглившегося грунта зияло даже издалека впечатляющей дырой. Границы пораженной площадки дымились, там ползали змейки огня, а в небе зависло буро-кипящее облако.

– Они ранили нашу пустыню, – проговорил безмолвный по имени Нэг Задира. – Гляди-ка, Липи, эти горбатые недоноски ранили нашу пустыню... Гляди, что они вытворили с ней... Эти горбатые, кривоногие, мокрогубые умники... Они заставили Головастика сделать это, вот чем они занимаются в своих городах...

– Я хотел бы сейчас получить такой же сигнал... – с трудом произнес безмолвный, к которому обращался Нэг Задира.

– Я тоже, – сказал Нэг, – только не сейчас... Пусть эта тварь прикажет мне то, что она приказала Приву, – но пусть она это сделает, когда я буду стоять с ней в обнимку... Я должен знать, что они думают при этом и как у них все получится в соприкосновении...

– Согласен, Нэг.

– Мне кажется, что и я успел различить сигнал, но не до конца... Я не успел ухватиться за него, он во мне поскользнулся.

– Теперь нам вечно будет казаться, Нэг.

– Так что ты решил?

– Я согласен.

– Кто с нами? – спросил Нэг Задира остальных.

"И ты сомневаешься?" – подумал каждый.

– Делай, как я!

Безмолвные двинулись бегом – один за другим, след в след, выдерживая заученный на тренировочных маршах интервал. Бурое облако в безветрии не могло угнаться за ними... Спустя время, над местом катастрофы кружился вертолет ВВС. Пилот радировал на базу: "Хранилище уничтожено полностью, чистая работа." Кренясь на вираже, вертолет взял курс на юго-восток, для соединения с главной поисковой группой.

– Кого тут искать? – прокричал пилот офицеру-десантнику, когда тот сунулся в кабину.

– Что?.. – не расслышал десантник.

– Вы видели воронку?

– Да!..

– Это же настоящий кратер! Представляете, как там было?

– Еще бы! – десантник показал большой палец руки: первосортное зрелище!

– Вряд ли там кто-нибудь уцелел!

– Что вы сказали?.. – опять не расслышал десантник.

– Я говорю: кого мы ищем?..

– Да! – одобрительно замотал головой десантник. – Это не наше дело...

– Если там кто-то был, то в это время люди обычно спят...

– Не наше дело! – повторил десантник, оставляя кабину...

Поиск продолжался весь последующий день, ночью поисковые группы вернулись на базу. Было ясно, что силы этого дня потрачены впустую. Однако начальник координационного штаба не торопился принимать решение. Облава была организована по всем правилам охотничьего промысла, и уверенность испарялась так же скоро, как улетучивается на этой скудной земле капля оброненной влаги. Но старший команды безмолвных следопытов продолжал утверждать: в хранилище произошла утечка. Человек шесть-восемь, докладывал он, – запасов пищи и питья не имеют, привалов на отдых не делают. И, вероятно, беглецы достигнут пограничной зоны в районе Кипрасского озера.

– Поражаюсь и верю вашим способностям, – невыразительно отвечал начальник штаба; он полулежал в брезентовом креслице, одетый в легкое штатское платье, – на нем была рубашка с короткими рукавами и белые шорты, и рубашка грязно темнела пятнами пота. Следопыту был противен потный запах этого человека (они даже потеют по-особому, как песчаная ящерица в минуту опасности – зловонием она буквально отравляет воздух, вызывая отвращение у всего живого поблизости); следопыту не нравилась бесцветная щетина на подбородке этого человека и то остервенение, что постоянно поддерживал этот человек в себе. Даже в часы миротворного бессилия после трудной работы... Следопыту не впервой было выполнять свой долг под началом подобных типов – так от чего же потянулось это резко обозначенное неприятие? И чувство какой-то дряни, подкрадывающейся из-за спины? Весь день был прожит напрасно, – догадался следопыт, не знавший прежде догадок и сомнений, а знавший лишь цельность сосредоточенного взгляда, хорошенький следок! – поразился он своей догадке: есть дни ожидания и дни подготовки, есть просто неудачные дни, но этот был словно прожит кем-то другим, где-то рядом, но за стеной... Что еще вы хотите от меня, потный человек? Вероятное продолжение их разговора Шарр представлял себе так:

"Поражаюсь и вынужден верить, – сказал бы начштаба, старательно избегая сцепления взглядов, – но где? Где они, Шарр? Приволоките ко мне хотя бы одного!"

"Это безмолвные, – ответил бы следопыт. – Мы сделали все возможное..."

"К черту ваши деяния! К черту ваши игрушки на свежем воздухе! Вы можете вообще ничего не делать, но пусть эти шестеро или сколько их там... пусть эти длинноногие станут здесь, я желаю их видеть!.. Или пусть их здесь уложат – мне все равно. А ищейки нужны людям не для того, чтобы любоваться их чуткими носами!"

В палатке была еще пара кресел, но следопыт, не получив приглашения, продолжал стоять с безвольно опущенными руками. Я стою перед ним – как один из тех, – прошептало сознание, – и потный человек уже знает, как поступить со мной...

"Это безмолвные", – пытался бы уговорить распорядителя Шарр, который не солгал бы ни при каких обстоятельствах.

"Что вы заладили! Не надо учить меня, кто они такие!"

"Я не собираюсь никого учить. Но они – безмолвные. Мы сделали все, что могли, и если сейчас они находятся у Кипрасского озера..."

"Так возьмите вертолеты и роту солдат, Шарр! В чем дело? Через сорок минут вы будете на озере!"

"Но когда мы нагрянем туда, безмолвных там уже не будет. Мои люди могут рассчитывать только на случай. Как и ваши вертолеты, полковник..."

"Не понимаю, что мешает вам устроить эту случайность! Или вы действительно напали на след... послушайте, Шарр, вы не ошиблись?"

"Это – запретная зона, – напомнил бы следопыт. – Закрытая зона с усиленным поясом охранения. Хотя вам, конечно, лучше знать, кто еще, кроме безмолвных из хранилища, мог бы наследить здесь".

Начштаба прикрыл глаза. Предполагаемого разговора не получилось. Все, что сказал начштаба следопыту, было:

– Я устал, Шарр. Идите к своим ищейкам.

Шарр пытался прощупать мысль потного человека, но увидел лишь темное пятно. Выходя из палатки, следопыт уже знал, что назавтра поиск возобновится, но команда следопытов от дальнейшего участия отстранена. Распорядитель не произнес последнего слова, и, однако, Шарр это слово отлично услышал: подозрительность распорядителя наконец-то сомкнулась кольцом. Безмолвные настигали безмолвных, а это было заведомо тщетное, неправдоподобное устремление. Потому что нет беглеца в пустыне, подвластного солнечному неистовству, голоду, жажде, сомнению перешагнуть непостижимый горизонт, – а есть безмолвный, который сам становится пустыней, и солнечный жар не терзает его телесными пытками и отчаянием, а напротив – горячит его кровь и прибавляет упорства. Ступая на песок, безмолвный легко перенимает дробность и сыпучесть песка, в ночи он умеет быть мраком, умеет порождать звезду, что смотрит на мир свысока, не мигая, – разве это назовешь охотой? Охотник выходит на горного зверя и мечтает для пущей верности: вот бы мне самому превратиться в скалу! и когда он так сказал, он уже перестал быть охотником. Тут действует незабвенное правило: новоявленная скала никогда не обидит своего питомца... Пусть уповает на вертолеты, – решил следопыт, – но что это за темное пятно коронует потного человека? Зачем ему это? Против кого?.. В некоторых палатках окна еще светились, возле вертолетов стояли в ряд толстобрюхие заправщики; часовой, заметив Шарра, спрятал за спину горящую сигарету. Шарр подошел к палатке следопытов. В соседней, двухместной палатке, жили девушки – связистки, сержанты Тилла Донг и Мари Сетра. Должно быть, они уже спали. Шарру почему-то очень хотелось чтобы они уже спали. Довольно поздний час, или слишком ранний, думал он, глядя в предрассветное небо, – еще один пустой день, еще один... он нырнул в свою палатку. Четверо следопытов ютились на малоудобных, по росту горожан, скромных раскладушках; пакеты москитных сеток были свалены в углу, рядом с тощими вещмешками, и лежавшие следопыты не имели на себе ничего, кроме плавок. Как только Шарр ступил на парусиновое днище палатки, следопыты открыли глаза – Шарр видел это даже в темноте. "Нас отстранили, – мысленно сообщил он. – В этом деле генерал не может доверять безмолвным." – "Безмолвие разрастается, Шарр, – подумал совсем юный следопыт, сбросив с раскладушки ноги и став перед старшим. Мы тут без тебя совещались... Безмолвие разрастается, и если ты что-то знаешь..." – "Я знаю не больше вашего, – ответил Шарр. – Я знаю, что еще никогда безмолвные не преследовали безмолвных и что нас постараются изолировать от этой погони..." – "Ты выяснил, сколько было хранилищ?" "Ясно только, что их было немало, а точных сведений я не принес. Генерал швырнул в меня черным яблоком, они постараются оставить это втайне... Вам тоже я не советовал бы что-то уточнять – или кто-то почувствовал себя в силе нарушить Завет?" "Безмолвие разрастается, Шарр, и это нельзя постигнуть! Сигнал торчит в каждом, как разрывная пуля... нас, видно, облучили еще в пеленках! Всех!" – "Каждый выбирает сам, следопыт..." Не раздеваясь, сбросив лишь легкие мокасины, Шарр прилег на раскладушку; запах распорядителя до сих пор раздражал его – куда от этого денешься? Почему люди даже потеют по-разному? – каждый выбирает сам, следопыты, и каждый выбирает из того, что позволит ему Безмолвие. Нам снова прикажут идти за сыновьями Когорты, и мы будем идти за ними так самоотверженно, как только способны ходить по следу, – или нас действительно оставят в стороне и мы там высидим положенный срок, дожидаясь нового приказа. В любом случае никто из нас не нарушит Завета. Черные яблоки в штабной палатке – не означает ли это решительной догадки штабистов о сигнале, поразившем не одних лишь парней из хранилищ, о том, что наши головы невыносимо потяжелели, а ноги двигаются насилу, словно мы преследуем самих себя... "Никто не собирается нарушать Закон! – продолжал горячиться юный следопыт. – Но это предельная черта, Шарр!" – "Я понимаю, – подумал старший. Может, со временем это стихнет, и мы сообразим что-нибудь путное. Пора отдыхать, следопыты. Будь он проклят, наш завтрашний день, но он уже наступает..." Когда следопыты уснули, – а это произошло почти мгновенно, Шарр бережно, будто касаясь тонкостеблого, невиданного ранее цветка, потянулся мыслью к соседней палатке: "Простите, Тилла, что тревожу ваш покой..." – "Это вы, Шарр? Замечательно!.." Он вообразил себе, как Тилла встрепенулась под абажуром москитной накидки, встрепенулась и открыла глаза, хотя забредать в этот поток лучше с закрытыми, – тогда река подчиняется твоему замыслу, соизмеряет донный рельеф с твоей поступью, а глубины – с твоим желанием... Однажды Шарр пытался научить этому Тиллу, но она была плохой ученицей. По крайне мере, до сих пор, пока негласные беседы со следопытом еще казались ей каверзами какого-то феномена, явлением нечеловеческого и, вероятно, небезопасного существа... "Я разбудил вас, Тилла?" – "Нет, нет, я давно не сплю! Так душно... и я хотела, я ждала, чтобы вы окликнули меня! О, Шарр... – вдруг спохватилась она. – Ваши товарищи..." – "Не беспокойтесь, они спят. И они умеют воспринимать только направленную мысль." – "А вы, Шарр?" – "В этом все безмолвные на удивление однообразны... но вы хотели спросить еще о чем-то? Я угадал?" – "От вас ничего не скроешь... Почему вы не подходите днем, Шарр?" – "Это не совсем удобно, – начал оправдываться следопыт, – и потом... мы вечно наготове, а маршруты выпадают адские..." – "Адские маршруты? Честное слово, на вас это не похоже. Вы всегда возвращаетесь оттуда, как с праздника..." – "Только не сегодня" – признался Шарр. "Да? А что сегодня? Опять неудача?" – "Даже не знаю, как объяснить... Ведь нам велят настигнуть безмолвных, вы понимаете? В этих хранилищах содержали безмолвных..." – "И вы?" – "И мы их почти настигли – не очень далеко от Кипрасского озера, где они (где мы сделали первый привал. Из утренней малости проступала серая стена Кипрасского нагорья, она тянулась вдоль противоположного берега – все-таки чутье и память не подвели нас. Пояс армейских застав остался позади, дальше был край обетованный: небольшие городишки, поселки, фермы. И где-то там, в застенках камня, стекла и металла... где-то там, уверенный в недоступности, в непроглядности, в надежности запоров своей двери, окруженный радужным сверканием оптических прицелов, перебирающий эту цепь с удовлетворением знатока – словно гирлянду сказочного карнавала, в конце которого немочь тела и язвительная хворь души завоюют, распространившись, угодья морей и суши, – где-то там скрывался _о_н_, хранитель сигнала, синий человек, способный не только изранить, но и убить нашу землю. Нэг торопил нас, мы едва успели попить озерной воды и умыться, как он сказал, что снайперы могут подоспеть в любую минуту.

– На том берегу разойдемся попарно. Будьте внимательны, население наверняка начнет продавать нас – за понюшку пороховой гари. Все они слеплены из одного дерьма. Озеро обойдем с запада, возле дороги полно стволов...

Озеро мы обогнули минут за сорок. Когда подоспело время прощаться, Нэг посоветовал:

– Главное – не подпускайте их на винтовочный выстрел. Ближе подходить они не рискнут.

– Не беспокойся, Нэг, мы станем огнем и дымом, мы станем грозовыми тучами, если кривоногие рискнут подойти ближе, – обещал Точило Мус.

Простились мы так же незамысловато, как и встретились в далекие времена: посмотрели друг другу в глаза, – непойманные гепарды... Я остался в паре с Нэгом, и я не успел узнать имена остальных, кроме Точила, но его я знал всю жизнь...

– Наше счастье, что они забавляются вертолетами, – говорил Нэг на бегу. – И не пускают за нами следопытов. Тут они дали маху, Липи.

– Вряд ли они забыли про следопытов, – усомнился я.

– Если так, то я не могу понять... Ведь нет еще последнего рывка, безмолвный?

– Нет! – сказал я, глотая воздух Кипрасса...)

– "Мы определили место, куда они выйдут, – продолжал Шарр, подкрепятся хотя бы глотком воды и смоют с себя солнечную коросту. Полурота снайперов накрыла бы их на рассвете, но вдруг я шагнул в изнеможение. Этого нельзя выдумать, Тилла, с этим сталкиваются на дне безмолвия... Я выложил все начальству, но без нас у них ничего не получится, а мои следопыты сейчас – неспособны..." – "Печальная участь..." – сочувствие Тиллы было искренним, но Шарр в этот раз не нашел благодарности: "Участь! Да вы не понимаете, что это такое!" – "Шарр, погодите! – взмолилась Тилла. – Я имела в виду..." – "Теперь вы и сами не знаете, зачем вам понадобился храм Безмолвия и зачем теперь нужно разваливать его ожившие стены... мне жаль, когда вы растрачиваете свое милосердие на тех, у кого понятие сердца и милости имеют иную природу, кто находит иное утешение на иной земле... а потом вы называете плесень униженности бесцветным словом "участь", а себя называете сильными! Сильные умеют различать правду и правдоподобие, сильные не хоронятся от первого и ни под каким предлогом не пользуются вторым!.. сильные умеют слушать голоса безмолвия и слышать их, даже когда эти голоса противоречат..." "Не надо так, Шарр, прошу вас..." – Шарр понял, что женщина заплакала, и ужаснулся нелепости своих упреков сейчас: "Простите, надумал всякого... Простите, Тилла, – я хочу удержаться и хватаюсь за воздух. Вы тут, конечно, ни при чем..." Она не отвечала. "Тилла? Сегодня же я подойду к вам, ладно? И мы познакомимся... по человечески", – это она когда-то предложила опрометчиво: "Шарр, почему бы нам не поговорить по-человечески?" – и он тогда скрылся в ночи и долго блуждал в одиночку, обходя зов женщины и проклиная себя за то, что доверил уроженке Сити небольшой и единственный секрет безмолвных; но после все же пытался объяснить ей, почему в словах произнесенных бывает меньше человеческого, чем в случайно подхваченной мысли.

"Нельзя ли забыть наконец старую глупость, следопыт?" – откликнулась она, то ли прощая, то ли сама принимая прощение. Им сделалось трудно находить друг друга во мраке, оба были измотаны минувшим днем и впереди их сторожил такой же. "Будем прощаться? – спросил Шарр. – До завтра." "Погодите! – спохватилась она. – Сказка Безмолвия! Без ваших сказок мне не уснуть!" – "Вот как..." – "Сами виноваты, не следовало приучать меня!" "И все же потерпите до завтра. Ночь на исходе, а вам не мешало бы отоспаться как следует... Завтра я обещаю самую чудесную из Сказок Безмолвия: Сказку о Женщине из Сити, которая боялась пустыни, и Безмолвном Следопыте, который в пустыне родился дважды..." – "Дважды! Господи, я умру от нетерпения!" – "Только не это, Тилла! До завтра. Ваш покорный слуга. И спокойного вам сна!" – "Спокойного сна, следопыт", – подумала она и пробудилась. В палатке было светло, москитная сетка вяло пошевеливалась на сквозняке. Тилла отвернула накидку, достала из сумки кулек с полотенцем. Мари Сетра уже сидела за крошечным раскладным столиком: в форменной рубашке, короткая прическа, словно только что от мастера, – Мари умела сохранять себя в любых условиях. Она гляделась в зеркало и, услышав движение за спиной, повернула к Тилле забеленное кремом лицо.

– Доброе утро, сержант связи! – сказала веселушка Мари.

– Доброе утро, господин генерал.

– Умываться подано. Как слышите меня? Как слышите?

– Умываться принято, – нехотя подыграла Тилла. – Конец связи.

Мари принялась натираться кремом.

– Загар тут – ничего себе, – сказала она. – На побережье такого неделю дожидайся.

– Тут все – ничего себе, – согласилась Тилла, расплескивая воду из канистры; умываться на виду у десантников они не решались. – Который час, сержант?

– Половина шестого. Парочка вертолетов уже упорхнула. Дурацкая история, правда?

– Что еще за история, сержант?

– А такая история, сержант, что до сих пор никого не нашли. Тут есть один майор, так он намекнул вчера... мол, беглых вообще... не меньше четырех... сотен... – Мари заговорила отрывисто, кривя и растягивая губы перед зеркалом. – Взбесились они, что ли все в одну ночь... Я так соображаю... кто-то здорово перестарался, наплодив столько хранилищ... Эй, сержант! – хитро прищурилась Мари. – Слишком долго ты смотришь на пустую палатку!

– Разве следопыты ушли?

– Их подобрал еще первый вертолетик. Твой Шарр был великолепен. Как всегда. Я даже загляделась, эдакий... – Мари оторвалась от стола и зашагала туда-сюда, изображая следопытов. – Но что я скажу тебе, сержант: они все подряд – мальчики-чудо. Ты не находишь? Даже обреченность не портит их.

Тилла повесила полотенце на крючок. Первый же вертолет... А если это к лучшему? Сказка о Женщине из Сити, Которая и о Безмолвном Следопыте, Который... Обреченность?

– Почему ты называешь их обреченными?

– Привет, сержант! – удивилась Мари. – А ты, разумеется, считаешь их нормальными людьми? Чудненькая нормальность! Ни тебе семьи, ни дома... Один тип рассказывал как-то про лошадей на старых шахтах. Знаешь, что он рассказывал про лошадей на старых шахтах? Они оставались под землей до конца... Это, по твоему, тоже нормально? А когда их поднимали выгуливать, для них и наверху продолжалась ночь.

– При чем тут эти лошадки?

Мари помолчала.

– Ладно, нам пора, сержант. Уже почти шесть.

Позавтракав, они отправились в штабную палатку. Следопыты могут опять вернуться затемно, – напрасно Тилла старалась думать о чем-то другом, – и они могут вернуться через неделю... Первый же вертолет, четыре сотни призраков и кучка призрачных же ловцов... Да-да, Шарр тоже – выкормыш миража, разве не так? ей начало казаться, что еще в Нью-Тембре (случай свел их на поимке дезертиров Н-ской дивизии) – еще там он предвидел и все последующие встречи: на Побережье и здесь, в Толкской степи; он знал, что Тилла не отвергнет пригрезившийся голос и самовольно не обнаружит на людях эту все более увлекающую связь. Странная, необозримая сказка... Почему бы тебе самой не подойти к следопыту? Этим ты ничего не нарушишь, не должна бы нарушить – странная, хрупкая, неповторимая сказка... Принимая дежурство, одевая наушники и пробуя микрофон, Тилла никак не предполагала того, что история, очаровавшая ее, кончилась еще ночью, и последними словами Сказки о Женщине из Сити и Следопыте Обреченном были слова: "Спокойного вам сна", – потому что Шарр в эти минуты уже стоял на берегу Кипрасского озера и пересчитывал выстрелы. Потому что выстрелы звучали в тех местах, куда разошлись следопыты, и только что сочно прошелестел четвертый. Следующий будет его, Шарра... Следопыт подошел к самой воде, снял вещмешок и бросил себе под ноги; туда же лег и зачехленный карабин. Следопыт скрестил руки на груди, озерная глубина взирала на него последними, быстро блекнущими звездами. Четыре снайперских выстрела неужели и пятый не отзовется вселенской трещиной? "Сильные так не поступают... Безмолвие, зачем ты предало нас?.." Начштаба внезапно изменил решение и на рассвете проводил следопытов к посадочной площадке. Шарр тогда снова пытался прощупать мысли потного человека, и снова увидел лишь темный провал, а потом увидел воспаленные глаза пилота, которому было все равно, куда направить машину. "Продолжайте от озера", – напутствовал группу распорядитель. "Я сделаю это сейчас! – таял от внутреннего напряжения юный следопыт. – Или как только мы поднимемся в воздух! Пусть полюбуются прогорающим небом!" – но в вертолете все утихло, а потом они высадились на берегу, где их караулили снайперы. Стена Кипрасского нагорья казалась недосягаемой... "Сильные так не поступают, Безмолвие... кто дал тебе эту двуликость? Я хочу совершить то, на что я еще способен: воспользоваться сигналом и швырнуть тебе последний свой дар восхитительное озеро, в котором не будет рыбин и которое наполнится оптическими прицелами и нашими душами... Я хочу этого, позволь мне!" – так стоял он, спиной опираясь на липкую твердь исполинской, не всякому видимой статуи, а идол, неумолимый и безответный, медленно подвигался к обрыву – и подвигал туда Шарра. Следующий выстрел был его; пуля прожила свой миг миг внепространственного и вневременного осуществления, – она поразила цель и мелочным отбросом плюхнулась в воду...

– Из чего нам предлагают выбирать? Кто предлагает? И кто возьмется сделать выбор за нас? И когда – когда, черт возьми! – резво жестикулировал начштаба перед майором-снайпером. – Неужели кому-то не ясно, что они все, все без исключения! – заражены сигналом! Следует оповестить население Кипрасса, Побережья, оповестите всех! Безмолвные – вне закона! Питомники... Тилла, свяжите меня с командующим ВВС! Что с вами, Тилла?..

– Будто во сне... – прошептала она. – Вы находили такое? Вы найдете, быть может... немного терпения, и это придет...

– Да что с вами, девочка? Майор, кликните людей из лазарета. Ее надо уложить, помогите мне...

– Как во сне – но я не спала! Не спала! Поверьте, я ни разу не спала, хотя и просыпалась после... Это правда... а он словно не замечал меня... вроде ничего такого не существует...

– Конечно, мы вам верим. Прилягте, Тилла. Вот сюда – вам удобно? Это все от солнца... Вы слышите меня?

– ...вроде нет ничего... но разве возможно, чтобы не было ничего – и вдруг... ты уже не один?..

– Это от солнца, дорогая. И еще – пустыня. Завтра мы отправим вас в город... Где же док? Что? Наконец-то... Что-нибудь успокоительное, кажется, у нее удар. Майор, пойдемте, у нас еще уйма работы. Мари, срочно – командующего ВВС...

В то же утро массированная бомбардировка обрушилась на питомники без предупреждения и вывода за их пределы инструкторского состава; боеголовки испотрошили девственные луга заповедников, затянули обвалами ущелья, пустили по лесам гогочущие смерчи пожаров. Когорта провалилась в небытие, но сотни и сотни безмолвных уже разбрелись по дорогам севера и юга, запада и востока страны. Небольшими отрядами и поодиночке – что было делать? Самовольно начали исчезать спасатели-экстра, первоклассные испытатели, надежные стражники, за ними целиком – спецгруппы разведчиков-диверсантов из подразделений регулярной армии. И уже кто-то из сограждан хватился вдруг загадочно пропавшего соседа, который – да, показывал завидное здоровье, был хват и ловкач, но никаких особых заслуг не имел, занимался обычным несложным делом – куда он сгинул? Что это значит? Уж не засекреченный ли безмолвик?

"С тех самых пор я ничего не вижу, Задира. И ты бы ничего не увидел. Я ничего не помню, во мне истлел интерес. Что тебе сказать? Положить бы руки на белую скатерть, выпить бы кружку холодного пива, а потом упасть на чистую простыню... Еще никогда этот мотив не удерживал меня так цепко. Больше ничего я не знал, Задира. Конец Когорты они приняли запросто, как и ее древнее зачатие; это твои слова, Задира, – было – не было, будет – не будет?.. Они засыпали мальчишек в мясорубку и кивают: боевая операция, потом спохватились и снова кивают: что делать? Бомбы уничтожили рассаду, но бомбы нельзя направить против участия зрелой поросли. Всепроникающего, успевшего распространиться, коренного. Так они говорят обо мне, Задира, и о тех, кто еще остался. Что им делать? Что делать мне? Они говорят: безмолвные, объявитесь! – или вам приличествует созерцать невинные жертвы у своего алтаря? – это их слова, Задира, а я будто ослеп. Они сожгли наших детей и прикрываются своими. Я точно ослеп, Задира: оптические прицелы ослепили меня, оптические прицелы ослепили всех. Развитая мускулатура, стройная осанка, невозмутимое выражение лица – теперь это сделалось верной уликой против любого встречного. Они подозревают отчаянно и носятся вокруг собственного башмака. И синие излучатели тут ни при чем – синий свет лишь возбудил цепную реакцию. Я совершенно ничего не вижу, Нэг".