Текст книги "Заблудившиеся на чердаке"

Автор книги: Андрей Щупов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 7 страниц)

Неподалеку от него над асфальтом парил золотистый сноп пыли. Он начинался ровным кругом на тротуаре и, пробивая тополиную листву, уходил прямиком ввысь. Колюще заныло под лопаткой. Евгений Захарович хотел шагнуть вперед, но ноги не слушались. Он всерьез испугался, что сейчас потеряет равновесие и рухнет…

Чужая рука гулко упала на плечо, оторвав от видения. Вздрогнув, Евгений Захарович очнулся. Перед ним стояли рослые замусоленные парни. Не сразу до него дошло, что он загораживает им дорогу. Евгений Захарович торопливо шагнул в сторону, смущенно прикашлянул. В некоторых случаях смущение подводит, – подвело оно и здесь. Парни вмиг им заинтересовались. Один из них дружески взял Евгения Захаровича за локоть, дохнул в лицо перегаром.

– Куревом угостишь, браток?

– То есть, закурить? – Евгений Захарович оглянулся на золотистый сноп и растерянно сморгнул. Световой столб пропал. Исчез и растворился в воздухе.

– Точно, браток, закурить.

– Да, конечно, – Евгений Захарович похлопал себя по карманам и достал пачку «Беломора». Ни «браток», ни ласковый тон парня его не обманули. Он уже догадывался о том, что произойдет дальше.

– Барахло же ты куришь, – парень задумчиво принял пачку, подкинул на ладони. – Ну что, даришь?

– Берите, чего уж… – Евгений Захарович ощутил мерзкий нутряной трепет и улыбнулся. Снова улыбнулся!.. Тополиный парк, сороки и пестрые пичуги смотрели ему в спину, и этот взгляд он чувствовал физически. А парень все еще стоял перед ним, явно придумывая как бы поразвлечься. Пентюхов вроде этого просто так не отпускают. И поделом! Нечего было улыбаться!

– Взял и пошли! – второй парень потянул приятеля за рукав. Его подобные приключения занимали, как видно, значительно меньше.

– Ты погоди! Погоди, говорю… Он же, смотри, улыбается! – обладатель «Беломора» попытался вырвать руку. – Сует барахло, гад, и лыбится!

– Да нет же, я ничего, – Евгений Захарович глуповато пожал плечами. Идиотская улыбочка точно приклеилась к губам. Он не мог с ней никак сладить.

– Брось его, пошли! На кой он нам сдался.

Парни грузно сдвинулись с места. Обернувшись, задира кинул на Евгения Захаровича запоминающий взгляд.

– Ну мы с тобой, братан, еще встретимся, не переживай!

Парк за спиной Евгения Захаровича многоголосо зашелестел. Ветви, листва и птицы – все они смеялись над ним. Сцена и в самом деле получилась презабавной… Евгений Захарович с отвращением взглянул на свои трясущиеся руки и, задыхаясь от ненависти к себе, шагнул следом за парнями.

– Минуточку!..

Приятели с готовностью остановились.

– Он что-то сказал? Ты слышал?

– Он забыл подарить нам свой галстук…

– Я действительно кое-что забыл, – стиснув кулаки, Евгений Захарович ринулся на парней.

Он мчался по парку, и встречные кусты податливо раздвигались перед ним, стремительно смыкались за спиной, хлеща его преследователей. Ныли разбитые губы, располосованный пиджак крыльями трепетал по бокам. И все же с удивлением он успевал отмечать, что ноги его толкает нечто совершенно новое, не похожее на прежние страхи. Он испытывал мстительный и яростный восторг. От прошлого Евгения Захаровича осталось крайне мало. Эти мышцы и эта хрипящая грудь принадлежали дикарю и зверю. Он бежал, уступив только силе, силе и больше ничему. Их оказалось не двое, а четверо, и эти четверо спешили сейчас за ним, сплевывая на ходу кровью, обдирая о ветви одежду и кожу. Евгений Захарович слышал их близкое дыхание, и на мгновение у него мелькнула ревнивая мысль, что его преследователи находятся в том же состоянии, что и он. Жаль, если так. Это пьянящее ощущение свободы он не хотел делить ни с кем.

Но черт возьми! Мог ли он ожидать от себя такого?! В последний раз он дрался, должно быть, в институте или в школе. И тем не менее получилось совсем неплохо! Им крепко досталось, этим парням. На удар он ответил четырьмя ударами, в полной мере прочувствовав, как прекрасно и восхитительно быть зверем. Может быть, в этом и заключался жизненный смысл – переживать сражение за сражением, наблюдая агонию и кровь. Тогда разом объяснилось бы все – история человечества, его бесконечные войны, любовь к боксу, оружию и детективам. Неужели все так просто?..

Евгений Захарович метнулся вправо, в просвет между кустами. Белой стеной перед ним вырос каменный забор, и он подобно кенгуру взлетел на самый верх. Спрыгнув на другую сторону, оглянулся на множественный шорох. Над забором одна за другой вырастали встрепанные головы. Евгений Захарович хотел было бежать, но внезапно передумал. Зачем? Он ведь уже сказал себе сегодня, что больше спешить не будет. Время снова принадлежало ему. Кроме того позиция была отменной.

Прицелившись, он подпрыгнул и, давая волю варварскому улюлюкающему восторгу, всадил кулак в ближайшее лицо. Противник исчез из поля зрения, и тотчас послышался шум падения. Восхитившись собой, Евгений Захарович ринулся к верхолазу номер два. Ноги опять упруго сработали, и еще один враг с руганью скрылся за забором. «Вот они мои Фермопилы!» – мысленно проскандировал Евгений Захарович. – «Вернее, мой Фермопильский забор…»

Он вновь бросился вперед, но остановился. Над «фермопильским» забором показалось сразу три головы. Парни завелись основательно. Тактику следовало менять, и, издевательски помахав им рукой, Евгений Захарович встал на одно колено и, скомандовав себе «хоп!», с низкого старта припустил по пустынной улице.

Он оторвался от них во дворах, увешенных бельем и заваленных пиломатериалами. Справа и слева высились деревянные бараки, – квартал напоминал маленький шанхайчик. Отсидевшись в ветхом сарайчике и окончательно убедившись, что противник потерял его из виду, Евгений Захарович вновь выбрался под открытое небо и неторопливо двинулся домой.

Если кто-то связывает крупнейшие события в жизни человечества с природными явлениями, то он не так уж далек от истины. Магнитные ли бури, перепады ли давления, но что-то дирижирует поведением людей, и все наши беды мешаются в единый безобразный ком, путая карты и ломая судьбы. Неведомый рок улавливает подходящий момент и, пользуясь всеобщей растерянностью, властно берется за рычаги. Жизнь, бежавшая до сих пор плавно и ровно, внезапно совершает скачок и водопадом низвергается в распахивающуюся бездну. Как бы то ни было, но этот день причислялся именно к таковым. Шальной протуберанец взмутил небесные слои, и миллионы людей внизу, сами того не ведая, приняли необычные для себя решения.

Евгений Захарович увидел Толика издалека. И уже с расстояния почуял неладное. Толик стоял возле любимой скамеечки, грузно покачиваясь, чертя рукой в воздухе загадочные знаки. На отдалении от него толпились возбужденные соседи. У двоих или троих Евгений Захарович разглядел в руках что-то вроде веревок. А через минуту он уже знал все подробности происшедшего.

Толик застукал свою благоверную с хахалем. Причем в самый неприличный момент. Не проронив тем не менее ни звука и не мешая возлюбленным, он вышел и немедленно отправился в винный. Что он пил и в каком количестве, осталось невыясненным, но вернулся Толик довольно быстро. Дверь ему отпереть не удалось – любовники успели запереться на засов, – и, недолго думая, он принялся ее вышибать. «Представляете! Железную дверь!.. И сам ведь в прошлом году ставил… Слышали бы вы, какой грохот стоял!..» Соседи мужественно попытались связать Толика, но проще было бы сладить с медведем. Без особых усилий он выкинул из подъезда всех мужчин, а заодно и мастера спорта по дзюдо, приглашенного из соседнего двора. С минуты на минуту ожидали милицейский наряд, а пока Толик расхаживал возле подъезда, время от времени совершая безуспешные попытки вырвать из земли тополь-трехлетку. Никто не понимал, зачем это ему нужно, но выглядели попытки достаточно грозно, чтобы держать соседей на приличном расстоянии.

– С милицией – это вы зря, – упрекнул Евгений Захарович. – Неужели нельзя было договориться как-то иначе?

– Да?.. Каким, интересно, образом? – сосед прищурился. – И потом, думаете, мы не пробовали?

– Значит, плохо пробовали.

– Ну, если вы такой смелый…

– Э-э, брось, генацвале, не связывайся, – к Евгению Захаровичу подошел крепкого вида грузин – тот самый мастер спорта. – С ним тебе не договориться. Разные весовые категории, понимаешь? Он мой блок разорвал! Одной рукой! А это, я тебе скажу, не шутка…

Не отвечая, Евгений Захарович двинулся к родному подъезду. Кто-то предупреждающе крикнул вслед, но он не обернулся. Толик, заметив идущего к нему человека, растопырил руки, шагнул навстречу.

– Здравствуй, Анатолий, – Евгений Захарович приблизился к гиганту вплотную. – Может быть, сядем поговорим?

Толик агрессивно рыкнул.

– Они же милицию, чудак, вызвали. Зачем тебе это надо?

Толик смотрел на него, не мигая. Наконец с шумом выдохнул и опустил руки. Кажется, он все-таки узнал Евгения Захаровича.

– Считаешь, что я пьян? – в голосе его слышался вызов.

– Кто тебе это сказал?

– Они, – Толик показал пальцем на толпящихся вдалеке. – Кричали, что нализался, как свинья. – Должно быть, они не в своем уме, если решили с тобой драться. И потом – ты же трезв, как стеклышко!

Толик хмуро усмехнулся.

– А вот и нет, я выпил! Две бутылки вермута без закуски.

Евгений Захарович уважительно присвистнул.

– По тебе не скажешь. Держишься ты, как всадник на коне.

– Думаешь, я законченный осел? Думаешь, с луны свалился?

Евгений Захарович ласково улыбнулся.

– В чем дело, Толик? Кто тут говорит об ослах?

– Никто. Но ты так думаешь.

– Вот уж нет. Это ты думаешь, будто ты осел, как ты думаешь, что я думаю.

Толик наморщил лоб, осмысливая фразу. Видимо, ничего не понял, но не рассердился.

– Ладно, считай меня ослом, если хочешь. Осел и есть, – покачиваясь, он подошел к скамье и обессиленно присел. – Курва она, Женька, подлая курва. И ведь плевать ей, знаю я или нет – вот, что обидно!

– Поэтому ты и стал вышибать дверь? Но зачем? Какой в этом прок?

– Не знаю… – Толик качнул головой, осторожно потрогал себя за плечо. – Болит, зараза…

– Еще бы!.. Ты всерьез надеялся сломать железную дверь?

– Там ведь сварка. Если ударить как следует, гнезда не выдержат.

– Тебе виднее, – Евгений Захарович опустился рядом с Толиком. – А, может, ко мне пойдем? Поговорим, успокоимся. Я ведь тоже сегодня подрался.

– Ты? – Толик удивленно поднял на него глаза. Взглядом прошелся по изодранному костюму. – А ты из-за чего?

– Тоже не знаю, – Евгений Захарович пожал плечами. – То есть, вроде бы знаю, но не сумею объяснить. Сложная это штука – чувство собственного достоинства. Да и день какой-то ненормальный. Все кругом колобродит.

– Верно, колобродит, – пухлое лицо Толика вновь омрачилось.

– Да нет же, я не о том, – споткнувшись, Евгений Захарович со смущением поглядел на друга. – Хотя и о том тоже, но… Непросто это выразить словами. Понимаешь, сегодня я уже не тот, что вчера. И ты другой. Надо это только прочувствовать, понимаешь?

– А она? Она тоже другая?

Евгений Захарович понял о ком идет речь, но ответить не успел. Завизжали тормоза, к подъезду лихо подкатил милицейский газик. В мгновение ока из машины выскочили оперативники, оглядевшись, метнулись к скамейке.

– Эй! Послушайте, пожалуйста! – Евгений Захарович кинулся наперерез бегущим. – Все уладилось. Вы же видите, никто никого не бьет, не оскорбляет…

– А с вашей одеждой что?

– Черт!.. Это другая история. Эй, минуточку!..

Мускулистая рука закона твердо отстранила Евгения Захаровича в сторону. Воистину день выдался коварный. Сорвавшись с цепи, люди рвались в бой, не желая слушать друг дружку. В воздухе явственно звучало пение боевых труб.

– Разберемся, приятель. Во всем разберемся.

– Да в чем разбираться-то, екалэмэнэ?!

– Ништяк, Женька! Пусть идут. Я им выдам. Только вот выдерну эту хреновину…

Евгений Захарович обернулся. Толик снова тужился над тополем-трехлеткой. Кто-то из оперативников насмешливо фыркнул.

– Штаны не порви, богатырь!

Физиономия Толика побагровела. Расставив ручищи, он двинулся на милицию – один на четверых. Но и атакующие свое дело знали. Перехватив резиновые дубинки за гофрированные рукояти, двое поперли в лоб, еще двое стали заходить с флангов. Евгений Захарович оцепенел. Он не в состоянии был помочь Толику. Слов его никто не слушал, более же действенная помощь могла только усугубить положение. Не сговариваясь, оперативники одновременно бросились вперед. Один из них, самый прыткий и смекалистый, умудрился оседлать Толика, другие ухватили вольнодумца за руки. Приемов они, должно быть, знали не меньше, чем мастер спорта из соседнего двора, но как и дзюдоиста их ожидало горькое разочарование. Сил четверых человек оказалось явно недостаточно. Сначала Толик смахнул с себя наездника, потом двумя рывками высвободил руки.

– Ах, вот как! – начальник оперативной группы замахнулся дубинкой. Толик стоически подставил ладонь, а через секунду уже гнул отнятую резину, тщетно пытаясь переломить об колено. Поведение его настолько ошеломило милиционеров, что некоторое время они только безмолвно наблюдали за потугами Толика.

– Псих, – выдавил из себя старший. Наверное, он переживал за свою дубинку. – Она же не ломается!

– Самый натуральный псих, – подтвердил один его бойцов. – Кто ж его родил такого?

Этого ему говорить не следовало. Толик обиделся – и обиделся всерьез. Отшвырнув дубинку, притянул милиционера за плечи и одним движением натянул милицейскую фуражку до подбородка. Козырек с треском отлетел, ткань лопнула, а пострадавший с воплем ухватился за голову.

– Ты что?! – зашипел старший. – Это же… Это же порча казенного имущества!

На этот раз тактику они использовали самую жестокую. Дубинки бешено загуляли по ногам Толика.

– Вы с ума сошли! – заорал Евгений Захарович. – Немедленно прекратите!

Толик с протяжным стоном рухнул на колени. Теперь удары сыпались на его голову, а он только пытался прикрыться. Атакующие вошли в раж и ни на что уже не обращали внимания. Увидев кровь на разбитом лице Толика, Евгений Захарович содрогнулся.

– Чтоб вас всех… – он не договорил. Голос куда-то пропал. И лишь мгновением позже он сообразил, почему не слышит себя, не слышит возгласов милиции. Подобно казачьей воинственной сотне во двор ворвался ураганный ветер. Увлеченные схваткой, они заметили его слишком поздно. Смерч, рожденный ветром, завывал, танцуя между гаражами и детской площадкой, быстро приближаясь к месту сражения. Соседи спешно разбегались. С растерянностью на лице командующий оперативной группы крутил головой. На их глазах смерч приподнял бетонную, лежавшую во дворе с незапамятных времен плиту с силой подбросил вверх и уронил в двух шагах от газика. Земля содрогнулась. Песок, земля и мусор роились в воздухе. Разъяренными пчелами мелкие камушки били по обнаженным участкам кожи. Стало трудно дышать, а чуть позже с неба посыпались градины. Евгений Захарович поневоле пригнулся. Такой величины град он видел впервые.

– В машину! Быстро в машину! – старший оперативник яростно жестикулировал. Никто не собирался с ним спорить. Все четверо, прикрываясь руками, юркнули в газик, и, взревев мотором, машина понеслась по тротуару. Смерч-таки успел ее подцепить, подкинув вверх и наградив крепким шлепком. От газика отлетела пара металлических деталей. Завибрировав от натуги, он прибавил скорости.

Натянув пиджак на голову, Евгений Захарович подскочил к стоящему на коленях Толику и, ухватив за плечо, потянул к подъезду. Под прикрытием каменного козырька оба перевели дух.

– Ну и погодка! Одно к одному, – зубы Евгения Захаровича дробно отстукивали.

Толик таращил глаза и, по всей видимости, ничего не понимал. Евгений Захарович шутливо толкнул его в бок.

– Ну что, заступилась за нас матушка-природа! Может, вспрыснем это дело?

Толик болезненно скривился, упрямо замотал головой.

– Домой пойду. Хватит…

– Ты же сказал, они заперлись.

– Она откроет. Попрошу прощения – и откроет.

– Ладно, коли так, – Евгений Захарович потоптался на месте. Ему хотелось сказать что-нибудь доброе, утешающее, но нужные слова как-то не шли на ум. Он похлопал Толика по огромной спине и с чувством пожал руку.

– Ты это… Давай крепись! А если что, то дуй ко мне.

– Спасибо, – Толик вздохнул. Глаза его горестно засветились, лицо стало по-детски жалобным. Тяжело переставляя ноги, он начал подниматься по лестнице. Евгений Захарович смотрел ему вслед, чувствуя, как неукротимо прорастает в нем росток злости. Злости на все то, что превращает людей в таких вот несчастных созданий, что так несправедливо оделяет смертных земными радостями.

Сюрприз номер один караулил его за окном. Пока он поднимался по лестнице, пока входил в квартиру, ураган стих, будто его и не было, и только бетонная плита лежала на новом месте, свидетельствуя, что все происшедшее – самая что ни на есть реальность. Да от выпавших градин кое-где оставались еще небольшие лужи. Ошарашенный, Евгений Захарович прошел в ванную и там сбросил с себя грязную одежду. Нагишом вернулся в комнату и, устроившись в кресле, закинул ноги на журнальный столик. В сущности, следовало бы поразмыслить над сегодняшними событиями, над их необыкновенной развязкой, но именно этого ему хотелось меньше всего. Мозг все еще сомневался, пытаясь подыскать ответ попроще и попривычнее. Ответа не находилось, и логика заранее терялась, пытаясь пасовать.

Гипотезу шального протуберанца он успел отвергнуть, и единственной версией оставалась версия чудесного. На этом настаивали обстоятельства, на этом настаивало внутреннее "я". Мозг продолжал робко протестовать, но его голоса Евгений Захарович уже не слышал. В конце концов любое чудо – не что иное, как загадка, а загадок в этом мире всегда хватало. Значит, предполагать чудо было вполне естественным. И если непознанное есть волшебство, стало быть, мир волшебен!

Кивнув своим мыслям, Евгений Захарович ухмыльнулся. С наслаждением пошевелил пальцами ног. Для завершенности картины не хватало только джина с тоником или на худой конец горячего кофе. Именно так отдыхают киношные джентльмены удачи. Добро и зло для них разделены ясной границей и оба этих понятия абсолютно непересекаемы. Может быть, подобная ясность и дает силы для битв, для вечной войны с кем и чем угодно. Упрощение – еще не есть принадлежность к примитиву, и, как бы то ни было, дуэлирующие мушкетеры, древние идальго, забияки-гусары всегда вызывали и будут вызывать восхищение. Вот он – главный парадокс человечества! Агрессия допускает мужество, но напрочь отвергает милосердие. Два положительных качества, которым архисложно ужиться рядом. Оттого и неясно, чем все на свете кончится. А коли неясно, то незачем, наверное, об этом и думать…

Евгений Захарович вспомнил о том, что приключилось с ним неделю назад. Тогда он боролся с очередным приступом ипохондрии и боролся, надо сказать, не самым достойным образом. Вернувшись с работы и мысленно подвывая от тоски, он бросился обзванивать старых подружек, обратившись таким образом к средству для слабаков. Женщина, как известно, одна из последних пристаней. Настоящий мужчина держится волн и вольного ветра. Как капитан покидает судно в последний миг, так и он расстается с океанским простором лишь в крайнем случае. Так по крайней мере утверждают принципиальные холостяки, а Евгений Захарович числил себя таковым и подобное обращение за помощью справедливо полагал отступничеством. Впрочем, судьба не замедлила прищелкнуть его по носу. Первая из подружек смущенно призналась, что вот уже полгода, как у нее появился друг, вторая оказалась в декрете, а третья добродушно пригласила на собственную свадьбу. Больше он звонить не стал. Урок не прошел даром, и он крепко-накрепко отчитал себя за проявленное малодушие.

Сейчас, вспоминая нечаянную свою слабость, Евгений Захарович снисходительно улыбнулся. Он мог себе это позволить. Сегодня во всяком случае. Этот день перевернул многое. Что-то действительно приключилось с миром. Иначе не объяснить того призрачного сияния в парке, драки с грубоватыми парнями и сказочного урагана, спасшего Толика от неминуемого ареста.

Евгений Захарович приподнял голову. Окно в доме напротив разгоралось багровым прожектором. Сморгнув, Евгений Захарович чуть передвинулся. Сияние послушно переместилось в окно по соседству. Еще одна маленькая тайна. А сразу за ней другая, скрывающая глубину комнаток, освещенных закатом. Что там за этими шторами? Счастливы ли жильцы достигнутым и ждут ли от жизни чего-то большего? И что есть большее? Что-то новое или что-то старое, ожидаемое или напротив – совершенно неожиданное?..

Поднявшись, Евгений Захарович приблизился к окну. Прожектор нехотя уплыл в сторону, а взгляд его скользнул вниз по кирпичной стене и плавно обежал аляповатое обрамление арки. Увиденное заставило удивленно приподнять брови. Нет, он не ошибся. Во двор в самом деле входил его величество господин Трестсеев! На всякий случай Евгений Захарович отшагнул назад. «Не открою, – решил он. – Пусть хоть каблуком в дверь стучит! Меня нет дома – и все тут!» По счастью опасения не оправдались. Трестсеев заглянул во двор совсем по иной надобности. Задержавшись возле детской площадки, он забросил руку далеко за спину и энергично поскреб под лопаткой. Потом также свирепо почесал под мышками и, окинув дома настороженным взглядом, аккуратно из обеих ноздрей высморкался на землю. Вытерев нос и пальцы платком, деловито повернул со двора. Прищелкнув ногтем по оконной раме, Евгений Захарович беззвучно рассмеялся. Ай да Трестсеев! Ай да завлаб!..

Продолжая размышлять о Трестсееве, он натянул на себя тренировочный костюм и наугад подцепил одну из пылящихся на полке книжек. Удобно вытянулся на диване.

На шкафу работал, покручивая усами, будильник. На кухне зябко сквозь сон вздрагивал холодильный агрегат с романтичным названием «Марьяна». Где-то за стенами и за потолками разномастным хором бормотали и напевали тысячи радио и телеприемников. Люди-кентавры с человечьими торсами, вросшими в поролоновые сидения кресел, упрямо соревновались в неподвижности и обжорстве, поедая глазами экраны, насыщаясь газетами, поглощая информацию из последних радионовостей. Одним словом, жизнь бурлила и кипела…

Мимоходом Евгений Захарович отметил, что книга ничуть его не увлекает. Он читал механически, и книжный герой только попусту тратил силы, ухлестывая за тремя дамами сразу, сражаясь с бесчисленным количеством злодеев и произнося налево и направо лаконичные фразы дебила… У детективных героев вообще завидное единодушие. Все они, как один, курят сигары и пьют виски, пользуются потрясающим успехом у женщин, при всяком удобном случае ерничают, насмехаясь над туповатой полицией и собственным безголовым начальством. Три строгие прямые линии, в конечном счете рождающие триллер: крепкие кулаки, красивые женщины, доходчивый юмор.

Отложив книгу, Евгений Захарович перевернулся на живот и закурил. Синеватый дымок зигзагом повис в воздухе, в точности отражая состояние его мыслей. Хаос, разброд, легкий привкус надежды и тень, надвигающейся апатии. «А ведь, по идее, я должен быть счастлив! – мелькнула у него презабавная мысль. – Когда-нибудь лет в шестьдесят или семьдесят я, быть может, вспомню этот день и изумлюсь своему идиотизму. Какого рожна надо человеку, когда он молод и здоров?..»

Где-то поблизости раздался шорох. Он скосил глаза. Возле дивана, под массивной гармонью батареи, смело и осмысленно шуршал чем-то маленький мышонок. Этакий худенький прообраз Микки-Мауса. На хозяина квартиры он не обращал ни малейшего внимания. У него имелись дела поважнее. Вытянув руку с сигаретой, Евгений Захарович прицельно стряхнул пепел прямо на Микки-Мауса. Мышонок недовольно потряс ушастой головой и продолжил возню. Ну и тип! Евгений Захарович с уважением прищелкнул языком, озабоченно потер указательным пальцем лоб. И ведь наверняка знает чего хочет в этой суетливой жизни. Неразумный, а знает. Неразумные – они всегда знают чего хотят. И потому чаще всего счастливы. А вот он – с некоторой натяжкой разумный и не лишенный интуиции, обречен весь свой отмеренный природой век колодой лежать на диване, не имея ни целей, ни желаний, ни хрена не понимая ни в собственном существовании, ни в существовании вообще. Еще недавно он полагал, что главная его задача – ВЫРВАТЬСЯ. Сейчас он вдруг задумался о том, что понятия не имеет, в каком направлении осуществлять прорыв. То ли ТУДА, то ли ОТСЮДА, К СЕБЕ или ОТ СЕБЯ…

Смяв сигарету, он поискал глазами Микки-Мауса, но мышонок успел исчезнуть, и, не вставая, Евгений Захарович швырнул окурок в открытую форточку. И тотчас брякнул звонок. Неуверенно и как-то обрывисто, словно звонивший совершал операцию нажатия на пуговку звонка впервые. По крайней мере Трестсеевы так не звонят. Поднявшись, Евгений Захарович натянул на себя трикотажную пару, пригладил перед трюмо взъерошенные волосы и отправился открывать.

За дверью, локтем подпирая косяк, стоял высокий, обряженный в засаленный свитер детина. Возраст – лет тридцать-сорок, темные мешки под глазами, пористый крупный нос, костистая сухощавость. Глаза детины доверчиво помаргивали, лицо дышало дружбой, интернационализмом, всеобщим мужским братством и еще, Бог знает, чем.

– Прости, друг, – проникновенно залепетал детина. – Я тут к соседям звонил, а там бабка какая-то… Боится, на фиг, что-ли? В общем не дала стакана. А мне всего-то на пять минут. Выручи, а?

– Стакан? – Евгений Захарович мысленным взором пробежался по имеющимся посудным запасам. – А кружка металлическая не подойдет?

– Кружка еще лучше, друг!

Боковым зрением Евгений Захарович заметил подглядывающую в приоткрывшуюся дверь остроносую Настасью.

– Обождите немного.

На мгновение он замешкался, прикидывая закрывать дверь или нет, в конце концов решил, что не стоит. Неожиданный гость мог обидеться – и правильно, между прочим.

Когда он вернулся из кухни, детина стоял все в той же почтительной позе. Эмалированную кружку он принял трепетно, как какой-нибудь призовой кубок, и, прижав к груди, клятвенно забормотал.

– Пять минут, на фиг, можешь не засекать. А то тут бабка, блин, испугалась чего-то… В общем подожди, друг. Пять минут, лады?

– Конечно, лады, – Евгений Захарович улыбнулся, как улыбаются люди, сделавшие доброе дело. Даже если не вернут кружку – черт с ней, – дело-то все равно сделано.

Детина загрохотал вниз по лестнице, а он прошел к окну и с любопытством пронаблюдал, как собравшиеся у подъезда сирого вида мужички по очереди наливают в его кружку темно-красное вино. Не иначе, как какая-нибудь жуткая портвейнюга. Евгений Захарович покачал головой. Храбрый народ, небрезгливый… Детина у подъезда размахивал руками и явно торопил приятелей. Неужели и впрямь вернут?

Через минуту в дверь уже барабанили. В спешке детина забыл даже про звонок. Гордо и бережно он протягивал кружку.

– Спасибо, друг! Хорошая кружка, вкусная… Мы ее там обтерли газеткой, так что ставь прямо на полку. Порядок, в общем. А то мы, на фиг, уже из горла хотели. Как нелюди… И бабка, блин, чего-то взгоношилась…

«А бабкой-то он тебя, милая!» – Евгений Захарович с усмешкой покосился в сторону квартиры остроносой соседки. Щель между дверью и косяком немедленно сузилась, точно прищурился огромный деревянный глаз.

– Чего ж так быстро? – ласково поинтересовался он у детины. – Могли бы и не торопиться.

– Так все равно одна бутылка. Торопись не торопись…

Секунду Евгений Захарович размышлял. Жалко, конечно, что не прихватил с работы «сухое», но есть ведь и кое-что в холодильнике. Почему бы не угостить мужичков? Раз уж такой день, стоит ли останавливаться на полпути!

– Понимаешь, дружище, – медленно начал он, невольно переняв манеру детины, – у меня тут немного осталось после праздников. Словом, если хотите…

– Так денег же нет!

Простодушие гостя не имело границ. Евгений Захарович взглянул на него с любовью и восхищением. Укрепляясь в принятом решении, театрально вздохнул.

– Господи, какие деньги! Что ты о них-то, на фиг?

Слова его дрожью отозвались в костлявой груди детины. Гость неуверенно потянул себя за ухо, шмыгнул пористым носом. Он все еще не верил. В чудо трудно поверить сразу.

– Так ведь это… Мне их что, звать, что ли?

– А чего ждать, милый? Конечно, зови.

Ступени вновь потревоженно загудели. Ходить обычным шагом детина, как видно, не умел. Из двери напротив показалось покрытое красными пятнами личико Анастасии. Евгений Захарович посмотрел в ее ненавидящие глаза и, не удержавшись, подмигнул.

Проспал он страшно. Не заведенный с вечера будильник мстительно промолчал, да и навряд ли Евгений Захарович услышал бы его. Сон оказался оглушающим, как смерть, и совершенно неосвежающим. Снился гогочущий Трестсеев, без конца хлопающий его по плечу, волокущий в лабораторию, где на обшитом стальными листами стендами расстреливали книги современных и не очень современных авторов. «Представляешь, вот этот трехтомник – насквозь из мелкашки! – блажил Трестсеев. – А Чехова из „Калашникова“ пытались, из „Сайги“ – и хоть бы хны. Только малость обложку покорябали. Классика – она, понимаешь, всегда классика… Эй, вы куда! Эй!..» Сорвавшись с места Трестсеев понесся за лаборантами, волокущими на стенд его собственный трестсеевский труд. «Это нельзя! Эй! Это запреща-а-аю!..» Узнав в выставляемом на стенд произведении мучивший его столько дней литературный труд, Евгений Захарович запрокинул голову и захохотал. «Это нельзя! Эй!.. – обернувшись, Трестсеев погрозил ему кулаком. – Чего смеешься? Ведь и ты там!..» Евгений Захарович захохотал еще пуще: «Ну уж нет! Не примазывыайте!..» А потом лопнул выстрел, и пыльным переполненным кулем сознание Евгения Захаровича спихнули в гулкий подвал, притворив сверху люком, накрыв плотным шерстяным половиком. И лишь к часам десяти в «подвале» забрезжили первые лучики света, первые робкие звуки коснулись его сонного слуха. Кое-как приподняв скрипучие доски и скомкав половики, он выкарабкался наружу – в явь, в знакомую до отвращения квартирку.

В туалете он долго сплевывал накопившуюся за ночь горечь, яростно протирал глаза и виски, а после, отвернув оба крана, прямо в трусах забрался в свой малолитражный бассейн. Вода едва сочилась. Евгений Захарович приготовился ждать долго и терпеливо. Странное дело, – голова была ясной, тело же вязло в похмельной слабости. Кроме того, его начинало трясти, и он не без оснований стал опасаться, что окоченеет, так и не дотянув до благостного комфорта. Ванна грозила превратиться в подобие саркофага для перепившего хозяина. Но, к счастью, до этого не дошло. Пробудившись, трубы бешено зафырчали, и брызнувший поток в мгновение ока наполнил несостоявшуюся усыпальницу горячей водой. Жизнь таким образом продолжалась, и, царапая по груди и по спине ногтями, Евгений Захарович поприветствовал ее блаженными всхлипами. Первую серию своих жизненных передряг он уже просмотрел, ему предлагалась вторая – и он не возражал.