Текст книги "Дело трезвых скоморохов"
Автор книги: Андрей Белянин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 15 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]
* * *
Вечерело… Стрельцы, провожавшие меня до отделения, всю дорогу шли молча. Наверняка парням тоже очень хотелось хоть кого-нибудь «заарестовать», но однообразной рутины в нашей службе куда больше, чем благородных подвигов во имя спасения человечества. Даже этого хамоватого бугая, что прикрывал мне вход в шатёр, задерживать не позволяла совесть – мужик же извинился…
Уже у самых ворот отделения я приказал парням возвращаться и продолжать наблюдение, а сам почему-то задержался у забора. То ли тень там была какая-то подозрительная, то ли силуэт девичий знакомый, то ли ещё что, не помню… Последнее, что услышал, был глухой свист летящего предмета, а потом холодная верёвка намертво захлестнула мне горло, и две чёрные фигуры возникли словно из-под земли. Матово блеснули ножи… В тот момент, когда злодеев накрыла огромная тень, я потерял сознание. Всё, абзац, приехали…
– Никитушка, сокол ясный, ну будет тебе пугать меня, старую, – откуда-то издалека донёсся встревоженный голос Бабы Яги. Один глаз я с трудом разлепил сам, с другим мне помогли заботливые бабкины пальцы.
Судя по всему, лежу в своей комнатке, на кровати под одеялом, а чёрный кот Василий меняет у меня на лбу холодный компресс. Причём делает это крайне беспардонно, сдёрнув одно мокрое полотенце и пришлёпнув лапой другое.
– На меня… напали… да?
– А уж это тебе видней, Аника-воин, – с лёгким укором ответствовала бабка. – Стрельцы на воротах обернулися – тебя нет! Туда-сюда глядь, а вдоль забору нашего драка идёт! Вроде в сумерках уж и не видно, кто кого, а тока трое их было. Один синий, аки море, велик объёмами, поверх штанишки малые, заграничные, а плащ на нём красный, с сапогами такими же. Двое других помельче и одеты в чёрное, их и задержали молодцы еремеевские. Благо преступники уж и носом пошевелить не могли…
– Значит, на меня… напали? – Немного саднило виски, но в целом голова не разваливалась. Разве что горло побаливало, словно меня неудачно повесили…
Яга сунула мне деревянную ложку с чем-то пахучим и, убедившись, что я покорно проглотил лекарство, продолжила:
– Видать, тот молодец в исподнем красном ноне ночью тебе жизнь спас. Вот глянь-кось, что за штука такая?
– Боло, – уверенно опознал я, – верёвка… с двумя камнями или… деревянными шариками. С такими в Мексике охотятся, я в кино видел…
– Знать, и на тебя, сердешного, охота злая пошла. Ну да преступные силы у нас в порубе лежат, в себя приходют. А тому молодцу, что их одолел, свечку завтра поставлю, пущай ему на небесах радостно икнётся…
– Но… простите, не понял… он что, умер уже?!
– Стрельцы бают, что-де то дух полночный был, – протягивая мне вторую ложку, поморщилась бабка. – Ты спи, Никитушка, утро вечера мудренее. Да тока у нас в Лукошкине в красном исподнем богатыри не ходют, стыдятся. Значит, либо призрак, либо… псих какой…
Во второй ложке наверняка оказалось снотворное, потому что на меня резко снизошло томное успокоение и в груди мягко потеплело. Я словно провалился в необъятное ватное одеяло, рухнув сквозь кровать, пол, подвал, землю в неведомый потусторонний мир, полный пушистых зайчиков и добрых белочек. Все они очень хорошо ко мне относились, искренне пытаясь развеселить усталого милиционера хороводами и плясками вприсядку. Я наслаждался их обществом всю ночь, и даже петух наутро разбудил меня не сумасшедшим криком, а деликатным постукиванием клювом в окошко.
Сквозь неплотно смеженные веки я видел, как подскочивший Василий молча погрозил петуху пушистым кулаком. А надо сказать, лапка у нашего котика не уже, чем у хорошей бернской овчарки. Настырной «будильник» окончательно сделал квадратные глаза и сам бросился головой вниз в лопухи. Вверх взлетели пыль и перья! Довольный кот, видимо дежуривший около меня всю ночь, расправил усы и заговорщически подмигнул.
Притворяться дальше не имело смысла, я встал и потянулся за рубашкой. Хитрый Васька тут же занял нагретое место под одеялом, завернувшись так, что наружу торчало только одно чёрное ухо…
– Доброе утро! Лейтенант Никита Ивашов абсолютно здоров и готов к несению службы, – громко отрапортовал я, садясь за стол.
Яга вовсю накрывала завтрак, о вчерашнем погроме в цирке она не обмолвилась ни словом, поэтому начинать пришлось мне:
– Бабушка, кажется, я нашёл бывшую обладательницу третьей косы!
– Ты кушай, милок, кушай, – одобрительно кивнула наша домохозяйка. – Ужо оладушков горячих поешь, так и расскажешь.
– Набитое пузо – лишняя обуза! – подковырнул я.
– Опер на диете, что редька в конфете!
– А-а-пс… – едва не подавился я. – Так нечестно, такой поговорки нет, это вы сами только что придумали!
– Ешь давай! – весело прикрикнула бабка. – Да помни: мужчина в теле – хорош в любом деле, и в поле и в постели! Стрельцы всю ноченьку спасителя твоего разыскивали, чтоб спасибо передать, да не обнаружился герой. Злодеев-обидчиков я самолично допросила, как в чувства пришли, с час назад ещё… Дурни заезжие, из-под села Семенякина, дескать, заплатили им, чтоб они участковому рёбра сосчитали – нет ли лишнего. А кто заплатил, не ведают… Вроде купец дородный, а голосом – чистая девка!
– Ммн, понятненько, – прожевав, призадумался я, – кажется, таких у нас не очень много. А если вдуматься хорошенько, то и вообще один. Бабуля, вот ведь говорили вам: не чародействуйте на работе! Гражданина Обмылкина по-человечески можно понять: что ж ему теперь, до старости писклявым ходить?!
– Расколдовать – расколдую, – сурово насупилась Яга, – а нападения на главу отделения всё одно не прощу! Еремеев обоих в тюрьму царскую сопроводил, а на обратном пути обещался самого заказчика привести, я тут с ним по-свойски побеседую. Задушевно-о… но без увечиев. Тем паче что вещица одна мне покою не даёт.
– Коса? Но, как я уже говорил, мне удалось выяснить, что она была…
– Да тьфу на неё! Ну узнал, какая девка пропала, дальше-то что?! Может, нынешней ночью аж две косы к нам на забор подвесят, ничего, справимся… А вот ежели ещё раз на сыскного воеводу удавку такую чудную забросят, что делать будем?
Хм… Я отодвинул блюдо с золотистыми оладьями и вынужденно согласился. Боло – слишком редкое и экзотическое орудие для спонтанного бандитского нападения двух сельских парней. Чёрт, да если разобраться, это вообще не русская вещь! Откуда оно взялось?
– Вот и я о том же, – в тон моим мыслям продолжила Баба Яга. – Лиходеи говорят, будто бы кто им подсобил в нужный момент. Ты ить, почитай, совсем задушенный к ним под ноги свалился – знай пинай, коли лаптей не жалко! Ежели б не спаситель энтот, со странностями… Ты, кстати, никого на ту роль не угадываешь?
– Судя по описанию костюма… – задумчиво протянул я, ощущая, как страшная догадка ковыряется в сердце. – Вы говорите, высокий, сильный, весь в синем, плащ и сапоги красные…
– Исподнее тоже! – напомнила бабка.
– …исподнее тоже красное, и исчез так быстро, словно улетел, то… это Супермен!
– Кто, кто, кто, прости господи?!
– А мог бы быть и Бэтмен, – хватаясь руками за голову, признал я. – Это моя вина… Он же всё расспрашивал, книги, комиксы, кино, истории разные из моего времени… Вроде как-то мы этой темы касались, в рамках участия частных лиц в борьбе с преступностью. Ему ещё про Тарзана понравилось… Разве я мог предположить, что вот так всё обернётся?
– Ой, горюшко ты наше луковое! – Яга тихонько приобняла меня, чмокнув в лоб. – Ну думать же надо, какие сказки мальчонке на ночь рассказывать?! У него ить натура творческая. Вот те и отправили на заслуженный отпуск…
– Надо спасать город!
– А может, пущай наиграется? Шучу, шучу, не бледней…
* * *
После завтрака наша эксперт-криминалистка наконец-то раскрыла мне свои тайные и далеко идущие планы. Оказывается, в ту ночь, когда траванулся её любимый котик, на Ягу снизошло божественное озарение. Хотя, на мой, нерелигиозный, взгляд, подсуропить интригу такого уровня мог только дьявол…
Выражаясь языком пошаговой стратегии, бабка прилюдно произвела демонстративный арест Новичкова, а посадив его под замок, направилась в цирк с конкретной целью – учинить там яркие, но в меру исправимые разрушения. Что ж она, в жизни своей фокусников да шарлатанов не навиделась? Ну вроде вспылила, погорячилась, всё такое, а теперь остыла, полна раскаяния и в качестве «политики примирения» отправляет к заезжим скоморохам «на общественно полезный труд» опального художника.
То есть Новичкову всё равно надо своё антисоциальное творчество где-то отрабатывать, вот пусть в балагане ящик со звёздами раскрасит да новых тряпок на занавес поярче намалюет. На самом деле речь шла о том, чтобы тайно запустить нашего человека в их закулисную жизнь. Определённый риск в таком подходе, конечно, был, но…
– Главное, ты уж Савву-то ни во что не посвящай. Слишком он человек доверчивый, к шпионству никаким боком не пригодный. Начнёт сдуру стараться, везде свой нос совать, так и заметут сердешного. Не вправе мы мировое искусство эдак обеднять! Я ему тихохонько иголочку заговорённую в воротник запихну: что игла услышит, про то и нам ведомо будет. Авось счастье хоть на сей раз к нам передом развернётся…
С бабкиной образностью у меня всегда щёки в красном, порой такое завернёт – уши горят, как переходящее знамя. Я, помнится, даже как-то записывать пытался, потом бросил это гиблое дело, всё равно за ней не успеть…
План выдвижения Новичкова в «рыцари плаща и кинжала» мне в целом понравился. Разумеется, посвящать его ни во что нельзя, а так Яга получила полный карт-бланш. Меня вновь отправили наверх в комнату, а ухмыляющиеся в усы еремеевцы привели отоспавшегося в порубе художника. Предупреждённые стрельцы сразу дали ему туда два тулупа и полштофа самогону с луковкой, так что замёрзнуть парню не пришлось.
Актёрские данные Яги, как всегда, оказались на высоте. По крайней мере, на колени она брякнулась так, что сам Митька волосы бы рвал от зависти на всех местах… Я, замерев у распахнутой двери, искренне наслаждался аудиоспектаклем, кусая губы, чтобы не хихикнуть в неподходящий момент…
– Уж ты прости меня, дуру старую, грешную, неразумную! Засадила я тебя, голубка безвинного, беспричинно, бессовестно! И нет мне за то ни прощения, ни искупления, ни земли пухом, ни царствия небесного!
Ну, Новичков, естественно, бросился поднимать лицедействующую бабку, успокаивать, уговаривать, извиняться, брать всю вину на себя – короче, вполне предсказуемая реакция всякого интеллигентного человека. Балаган пошёл по второму кругу:
– Да ить я не тока тебя в тот день разобидела… Мало не весь цирк на площади спалила, людей позапугивала, у козы вообще молоко могло пропасть. Две занавески крашеные сожгла напрочь и в ящике фокусничьем дыру провертела. А и кто ж им теперича такое дело замажет-зарисует?! Пойду утоплюсь в колодце, пока вода студёная!.. В тёплой уже трагедь не та…
Разумеется, наивнейшей души Савва тут же кинулся обещать, что сей же час побежит в цирк и бесплатно размалюет там всё, что шевелится! Бабуле эта мысль так понравилась, что она силком втиснула ему рубль серебряный на закуп красок поядрёнее и, позволив усадить себя на лавку, довершила:
– За такое дело в монастырь уйду, власяницу надену, да и начну по ночам веригами греметь… Уж ты беги, добрый человек, а руки устанут – в зубах кисть за хвост держи! На меня не серчай, сама себе удивляюсь – то ли возрастное, то ли старческое, то ли чего жидкое в голову вдарило… На днях загляни, я тя при всех пирогами отпотчую, в твоей манере напеку (кривых, кособоких, авангардных!), да вкусненьки-и-их!
Когда дверь за честным художником закрылась, я, отмечая бабкину игру заслуженными аплодисментами, спустился вниз. Моя домохозяйка тихо сидела на скамье у окошечка, задумчиво глядя Новичкову вслед:
– Вот ить ровно ребёнка обманом на глиняной лошадке обскакала, стыдно даже… Отчего ж хорошие мужики так на слёзы бабьи доверчивы? Ить от смеху плачу, а он сердцем сострадает… Никитушка, а они, живописцы энти, много ли денег гребут?
– Вряд ли, – пожал плечами я, – по крайней мере, по Савве этого не скажешь. Он творец, а не барыга.
– И я о том же… Может, мне ещё какую картину у него прикупить? Пущай хоть бы и голые, тока самый срам от ладошками б прикрыли…
– Иголочку-то вставили?
– А то!
– И вот ещё, пока помню: вы с Еремеевым дармовых конфет для экспертизы насобирать обещали, успели?
Яга важно вытащила голубое блюдечко, полное разноцветных горошин. Я удовлетворённо кивнул и бегло передал свои впечатления от визита к директору заезжего балагана. На этот раз наша оперативница призадумалась, что-то сопоставляя, долго собиралась с ответом и наконец резюмировала:
– Врёт он. Вот хоть локоть свой на арене в том же цирке последним зубом укушу, а врёт! И про заботу, и про цирк, и про трезвость скоморошью…
Правда, где конкретно и почему, объяснить не успела, да у меня и не было возможности слушать – откуда ни возьмись к воротам отделения набежала целая очередь просителей. Народ размахивал заявлениями, шумно выражаясь, так что пришлось срочно запускать всех. Яга удалилась к себе в комнатку колдовать над иглой и конфетами, а я, усевшись за стол, раскрыл планшетку.
Вот так всегда – то полная тишь, то обвал проблем. А проблемы в то утро попёрли косяком, я только успевал записывать:
– Избави от лукавого, отец родной! Как пришёл в ночь, всех курей взбаламутил, яйца подавил, змеевик нашёл, да и узлом завязал – всё дело самогонное насмарку! Сам-то синий с перепою, а задница красная… Со стыда, что ль, покраснела?!
– Ить цепных псов до смертушки запугал, лают – заикаются! Меня голоштанного с супруги законной сдёрнул, в прелюбодействе обозвал некрасивочно и в ухо рявкнул намеренно… Я им и не слышу теперича… Сам, аки бес китайский, синь да красен! Что? Ась?! Щас я другим ухом развернуся…
– Н-ну, нет т-ких закон-ф, шоб у р-рабощего ч-ловека шестую бутыль от-н-мать. Отметьте, н-н-допитую! И водкой м-мне харю мыть – нн-н-зя! И в один м-шок вместях с дру-зями сувать тоже! И в ко-ло-дезью м-м-кать, шоб протрезвели! Так фигу йму, чёрту с-си-нему! М-мы с утра и это… намстили… н-пос-лушанием! Упились сиречь…
– Я – честная жена и сама решаю, когда и чем мужа воспитывать! Кто позволял от бабы мужика отнимать?! Может, я не кажный день его скалкой привечаю… Я, может, люблю его, дурака, местами… Особливо одно место… Да уж когда во сердцах, то и прибить могу по месту ентому же! А тока на то моё бабье право…
– Ой, он весь синий такой, как василёк… Ну там рост, плечи, живот кубиками и штанишки… Ой, как глазоньки прикрою – так и стоит передо мной весь, плащом развевается… Они, штанишки, значитца, красненькие будут, коротенькие и так облегающие всё там… Ага… да, буквально слюнки текут… Ой, а вы ведь его мне найдёте, правда?
И примерно в этом ключе восемнадцать (!) заявлений. Наш парень решил отыграться за весь год вынужденного воздержания – под моей рукой он себе таких фортелей не позволял. Нет, ну, разное было… только укладывалось как-то в общепринятые рамки разумного хулиганства и некоторого превышения полномочий.
А тут нате вам – вылез герой пошлых комиксов на лукошкинскую целину! Защитник, блин, добра, справедливости и американского образа жизни! Супермен мадэ ин такая Раша! Надо предупредить ребят, чтоб вернули домой недоумка, пусть с ним Баба Яга разбирается, она умеет…
Единственная печальная обязанность на сегодня – это объяснять пришедшей в самом конце маме Дуни Брусникиной, что её дочь всё ещё не найдена. То есть, конечно, мы ищем; уверены, что жива; разрабатываем все возможные версии, но… утешить пока нечем. Женщина только молча кивала, не поднимая глаз, и это было особенно тяжело.
Самолично проводив потерпевшую до дверей, я лишний раз пообещал, что буду держать в курсе, и кликнул Еремеева. Оказалось, его нет, сотник отправился с десятком молодцов навестить скоропалительного купца Обмылкина. Побеседовать, так сказать, на тему найма двух «ночных» работничков. Надеюсь, Фома учтёт, что купеческая дочь тоже пропала и отец, мягко говоря, на нервах… Я сам решил прогуляться на Лялину улицу, проверить полученную информацию относительно девочки-сиротки.
Весёлый дом давно числился у нас в «чёрном» списке. Банальный бордель в старорусских традициях, но, что поразительно, ни церковь, ни даже сам царь его закрыть не могут. Хотя, по бабкиным рассказам, поочерёдно пытались все. Та же Яга, кстати, узаконенную проституцию очень даже оправдывает. Один раз намекнула мне, что классическая фраза всяких там Иванов-царевичей: «Накорми, напои, в баньке выпари да СПАТЬ уложи!» имеет несколько другой контекст, не совсем тот, что целомудренно преподносят в сказках… Видимо, описание бурной бабкиной молодости требует трудов отдельного скандального романиста.
Заглянув к ней в комнатку, я увидел, что наша эксперт-криминалистка тихо дремлет на кушеточке, кряхтя и посапывая. Сосредоточенный Василий сидит на сундуке, склонив ухо к большой игле, воткнутой в клубок шерстяных ниток, и быстренько выводит пером на листе бумаги какие-то каракули. Что ж, пусть продолжает стенографировать, потом разберёмся…
Я прикрыл дверь и в одиночку отправился по служебным делам. Лучше бы я взял стрельцов…
* * *
– Спасите-помогите! Я кому говорю, спасите-помогите? Да что ж ты стал, аки языческий символ плодородия?! Тебе кричу-надрываюся, тебе судьбу свою вручаю!
– «Перед тобою слёзы лью, твоей защиты умоляю!..» – автоматически дополнил я, припоминая школьную программу.
Дьяк письмо Татьяны не читал, поэтому плюнул и заегозил снова:
– Да уж и слёзы лить готов, и в ножки кланяться уповаючи, а тока уберечь душу христианскую от битья несанкционированного – твоя наипервейшая милицейская задача!
Защитник закона и правопорядка, так и не вернувший государыне судейский парик, не отлипал от меня уже два квартала. Причина проста – на расстоянии десяти шагов за нами упорно следовали двое решительно нетрезвых мужиков и толстая тётка с массивными кулаками. Как и следовало ожидать, «облечённый монаршим доверием» дьяк быстро задрал нос, потеряв чувство меры, и, естественно, нарвался. При его брехливом языке и врождённо скандальном нраве найти приключения на тощий тыл проще, чем споткнуться.
– Дык ить слепому ёжику видно, что евонная жена с евонным же кумом шашни водит! Я уже, как мог, дураку правду-матку в глаза вылепил, соседям на радость. Дескать – приструни супружницу, олень сибирский! А он с кумом мировую выпил, у бабы своей совета «доброго» спросил, да всей семьёй за мной с матюками… Не молчи, сыскной воевода, ты честных граждан охранять должон, так заарестуй преступников!
– Не могу, – на ходу отмахнулся я, – презумпция невиновности. Пока они вас не бьют, состава преступления в их действиях не отмечается.
– А когда ж…
– Вот когда побьют, тогда и приходите… – Мы встали перед Весёлым домом, где мне пришлось с силой отцеплять скользкие пальцы крючкотвора Груздева от своей портупеи. – Сожалею, но ничем не могу помочь. У меня дела, честь имею…
– В Весёлом доме?! – оглядевшись, ахнул дьяк. – Нешто при всём честном народе зарплату милицейскую гулящим девкам под подол пустишь?
– Я здесь исключительно по служебной надобности.
– Тогда и я с тобой!
– Гражданин, у меня служебное расследование! Повторить по слогам?
– Не возьмёшь, дак я тут на всю улицу твоё отделение испозорю! – в отчаянии оглядываясь на преследователей, взвыл прожжённый шантажист. – Покуда мне бока мнут, пол-Лукошкина узнает, как беспутные шалашовки тело милицейское нахваливают. А матушка царица в плане нравственности ужо как строга-а… Эй, люди! Гляньте-ка, что деется! Нет чтоб жениться, так участковый плоти греховной ради…
– Чёрт с вами, идёмте.
Красный от ярости, я строго постучал в ворота.
Обычно к вечеру пять или шесть девушек неспешно прогуливались тут взад-вперёд, завлекая клиентов. Ещё парочка призывно помахивала из окна, но до обеда они отсыпались, поэтому стучать пришлось дважды. Небольшая калиточка без скрипа приоткрылась, и бдительный дед лет ста восьмидесяти сурово потребовал не буянить, а ежели кому невтерпёж, так он и милицию вызвать может!
Пришлось представиться по всей форме и напомнить погромче, кто именно в этом городе и является этой самой милицией. Дед ойкнул, заизвинялся и, пропустив нас во двор, резко пошкандыбал «докладать». Когда он скрылся в доме, из огромной будки лениво вылез медведеобразный волкодав и, смерив нас «ласковым» взглядом, кинулся пробовать на вкус. Мы с дьяком, не сговариваясь, по параболе взлетели на крыльцо и замерли, вжавшись спинами в дверь. Разобиженный нашим бегством пёс, крупно брызгая слюной, бесновался буквально в полуметре, дальше (спаси и сохрани!) не позволяла цепь. Вот тогда-то я в первый раз пожалел об отсутствии вооружённого эскорта…
– Добро пожаловать, сыскной воевода! – Дверь за нашими спинами предательски распахнулась, и мы рухнули в сени.
Я встал со сквернословящего дьяка, отряхнулся и вежливо козырнул встретившей нас женщине. Дородная красавица в стиле кустодиевских барышень, на вид лет тридцать пять – сорок, на лице явный перегруз косметики, одета богато, но как-то неопрятно, безвкусно. Или, правильнее сказать, с очень специфическим вкусом. Ну, тем самым, что заставляет мужчин потеть зимой от страсти, а честных жён бессильно ругаться в любое время года!
Марфа Дормидонтовна, как представилась хозяйка дома, цели моего визита скорее даже удивилась. Мы беседовали с ней в главной горнице, пока две зевающие девушки в уголке подвергались массированному охмурению со стороны воспарившего весенним козлом дьяка. Никогда не думал, что ему до ТАКОЙ степени не повезло в личной жизни…
– Ох, да ну яё, дявчонку глупую… Кака она нам родствянница – сядьмая вода на кисяле, три раза остывшая, щербатой ложкой пряшибленная! Снохи моей золовка от нявесть кого приблудила, а сама по прошлом годе и помярла. Дяржу сироту из жалости, но, коль Господь прибярёт, плакать не буду.
– Тем не менее вы всё-таки несёте ответственность за ребёнка до его совершеннолетия. Не хочу никого запугивать, но вряд ли царь, а тем более отец Кондрат будет столь лоялен к такому вопиющему нарушению божественных и человеческих законов.
– Где уж государю батюшке за всем-то услядить, – мягко поведя круглым плечиком, безмятежно потянулась хозяйка. – А отец Кондрат по молодости и сам сюда частенько хаживал. Нябось не обидит по старой дружбе…
Я невольно покосился на дьяка, но тот прошлые преступления церковного начальства пропустил мимо ушей, ярко расписывая девицам, как он дрался с Митькой за правду, а одолев, всенародно заставил оного выучиться грамоте. Слушательницы пустыми глазами смотрели сквозь хвастливого героя, тщетно напрягающего цыплячий бицепс в разных позах…
– Хорошо, давайте начистоту: в городе уже пропали две взрослые девушки, третья – ваша маленькая Нюша. Во всех трёх случаях жертвам были отрублены косы и заброшены на территорию отделения. Пока нет прямых улик к тому, чтобы считать их бывших владелиц погибшими. Но… время идёт и работает против нас. Я хочу знать: где была, чем занималась, куда собиралась пойти эта девочка в день исчезновения?!
– А ты поберяги сердце, Никита Иванович, на всех никакой сострадательности не хватит. Ежели кака дура по нядосмотру али скудоумию в коровью ляпёшку обеями ногами влезла – так то печаль ня моя. Коса не хвост, отрастёт нябось! Нюшка моя на што девулька шкодная, а и то знала – без разряшения старших из дому и нос в окно ня суй!
– Так вы знали, где ребёнок?
– Завсягда знала, а тока за так ня скажу, – спокойно ответила Марфа Дормидонтовна, строго погрозив пальцем девушкам, напоминая, чтоб дьяку без предоплаты руки распускать не давали. Мало ли – помнёт чего или поцарапает, а при их профессии каждая часть тела всегда должна иметь товарный вид. Девицы, всё так же зевая, беззлобно отвесили гражданину Груздеву по оплеухе. Минуты полторы дьяк пытался восстановить координацию движений и усесться на лавку обратно. Всё молча, язык, видимо, прикусил…
– Однако, гости дорогия, пора бы и честь знать. Уж ты не обяссудь, участковый, пришёл не ждан не зван, с пустыми руками, без гостинцу. Сам холостой, а девок ровно чумы избягаешь. Али взаправду говорят, будто бы по скудности жалованья с Бабой Ягой, не стыдясь, живёшь?
– У нас разные комнаты, вкусы, возраст, вес и представления о браке, – медленно, чтобы не зарычать, выдавил я.
– Ну-у, странности полюбовные и ня такия бывают… – понимающе протянула домохозяйка, окидывая меня профессионально-оценивающим взглядом. Не дожидаясь худшего, я встал, сухо попрощался и развернулся к дверям. Больше мне ничего здесь не расскажут, надо было с бабкой идти. Яга бы живо навела тут армейский порядок, временами мне кажется, что в ней умер великий прапорщик.
– Не спяши, сыскной воявода, за дружка-то твово кто платить будет?
Оборачиваться не хотелось, я начинал тихо паниковать.
– В каком смысле?
– А в таком! На лавке сядел? Девок мял? Приятственность получил явную – вона какую!
– Это его проблемы, и он не мой дружок! Так, увязался…
– Ага-а, на дармовщинку, знать, облязнулся, – неласково сгустила брови Марфа Дормидонтовна, и в горницу быстренько заглянули двое быкообразных мальчиков.
Дьяк безоговорочно признал, что «разговор да лапанье» тоже денег стоют, и внаглую указал на меня как на главного виновника:
– Помилосердствуй, матушка! Я ить лицо церковное, служебными долгами перегруженное, здоровья хлипкого и в скользком деле отродясь не состоящее. Рази б я сам сюды пришёл?! Всё он, змий лукавый, силком во грех толкнул, за химок волок, невинности лишить грозился!
Не то чтобы ему поверили, однако теперь на меня все уставились с укором. Мысленно сосчитав до десяти и сделав три глубоких вдоха, я достал из кармана честный рубль, положил его на лавку и твёрдо заявил:
– Остальное он отработает вам натурой. Рекомендую использовать как живую рекламу победы простатита над склерозом!
Дьяк окосел на месте и бесповоротно. Парни-вышибалы правильно оценили обстановку, с поклонами проводили меня до ворот, цыкнув на собаку и распахнув калиточку. Машинально отметив, что мстительное семейство всё ещё пребывает в засаде, я мысленно пожелал им удачи и бодро направился домой. В этот момент одно из окон распахнулось, и пронзительный визг гражданина Груздева наполнил всю улицу:
– Ножницы, ножницы уберите! Меня нельзя-а-а… А-а! У-у-уй-йо-о! О-о-оу? Оу?! Хм…
Впервые в жизни я чувствовал, что за моей спиной происходит настоящее преступление с членовредительством, и не имел ни малейшего желания его предотвращать. Солнце улыбалось, душа пела, вопли и писки позади постепенно стихли. Вот это я и называю торжеством справедливости…
* * *
Но самый приятный сюрприз встретил меня у родного отделения! На нашем заборе аршинными буквами классической кириллицы было выведено: «Митька – марш домой!» Вместо подписи – схематический рисунок черепа с костями. Не знаю, кто додумался, но выглядело классно. Весь текст дан киноварью с потёками, что психологически усиливало зрительный эффект. Я бы послушался… Наверняка ведь бабка придумала, даже если писала не она.
В тереме меня ждал накрытый стол, – судя по тому как бабка расстаралась, её изыскания прошли более успешно. Ну хоть кому-то из нас повезло… Мой грустный рассказ о практически бессмысленном походе занял всего минуты две.
– Тогда садись, Никитушка, кашку кушай, про результативную экспертизу слушай, – традиционным речитативом начала моя хозяйка, убедившись, что я помыл руки и взялся за ложку.
Каша была знаменитая, гурьевская! Баба Яга ещё добавляла туда белые грибы под особым соусом, а рецептуру не показывала никому. Ребята как-то говорили, что государев повар одно время даже пытался подговорить их на кражу невымытой посуды, дабы выяснить бабкин секрет путём химического разложения остатков. Стрельцы на должностное преступление не пошли, и не из страха быть превращёнными в валенки, а исключительно по причине уважения к Яге…
– Значитца, дело наше летит вперёд, крылья растопырив, хвост по ветру, а на дороге не стой – сметёт, не заметив! Савва Новичков, человек творческий, горением художественным заражённый, уже вовсю холсты цирковые красками выплёскивает… Ну и ходит с любопытством, где что интересное для себя сыщет. Вася мой с места не ворохнётся, перо из лап не выпускает, так и строчит, ровно дятел безостановочный. Мусору зазря на бумагу не выносит, а все полезные свидетельства так и шпарит не глядючи! Вот тока щас на отдых кратковременный и прервался, пока Савва за новыми красками в лавку побёг.
– С меня сметана, – прожевав, вставил я. Васька, свернувшийся калачиком рядом с Ягой, сонно приподнял одно ухо и даже вроде бы им кивнул, понял, значит…
– Полторы кринки, – поправила бабка, поглаживая любимца. – Так вот, все тридцать семь горошинок карамельных на предмет дурману проверены были – аж в трёх есть! Однако, думаю, Никитушка, что маловат процент будет. Это ж скока конфеток человеку съесть надобно, чтоб нужная попалась, да потом ещё деньги за энту дурь нести, коли раньше всё угощение бесплатственно было? Ить нашему мужику проще весь цирк по кирпичику разобрать, чем кровную копеечку на дурман выложить!
– Наркотическая зависимость бывает разной. Я помню из учебной программы, что определённые наркотики вызывают максимально быстрое привыкание. Вы ещё попробуйте выяснить сам состав дурмана, может быть, причина в нём?
– Уже выяснила – с той дрянью, что в горошинках была, за одну неделю так свыкнешься, хоть на стенку лезь! Да тока взрослому человеку и трёх мало будет, а вот дитю…
– Это плохо. Если такие конфетки намеренно «дарятся» детям, то мы получим бунт! Доведённые детскими слезами родители не позволят ни закрыть цирк, ни арестовать наркоторговцев, – призадумался я.
Яга сочувственно покивала, а потом не удержалась и хихикнула:
– Надпись-то на заборе видал небось?
– Зрелище заметное… Ваша работа?
– Моя! Уж расстаралась, как могла, горба не жалеючи, а тока Митенька наш, не будь дурак, с первым ветром прибежит, образумится, – охотно призналась гордая домохозяйка. – Да ты, сокол ясный, не болтай, вона курочка печёная, яблоком мочёным в пузе натыканная, во печи томится. А пироги ещё, а варенички, а ватрушка свежая, творогу сладкого…
– Я столько не съем!
– И пошто вот так обижаешь старую женщину… Али невкусно? Али со стряпни моей кого когда наизнанку воротило? Али где в другом месте угоститься успел?! Ох, Никитка, не доводи до греха… Съешь хоть кисельку!
От неминуемого обжорства меня спас подоспевший Фома Еремеев. Сотник очень вовремя явился с докладом, был насильственно водворён на моё место и закормлен без жалости, пока я наслаждался короткой передышкой.
