Текст книги "Русская сталь"

Автор книги: Андрей Воронин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 20 страниц)

ГЛАВА 3

Хорунжий Лаврухин быстро поскакал в сторону от лагеря – к темному каменному строению с остроконечным куполом. В свои двадцать с небольшим он сохранил любопытство ребенка. Впервые попав в чужую страну, он всем здесь интересовался, даже камнями, валявшимися под ногами. Строение оказалось древней церквушкой – она единственная уцелела среди мшистых развалин монастыря.

Лаврухин уже привык, что здесь, в восточных вилайетах Османской империи, все мало-мальски старинное несло изображение не полумесяца, а креста. Кресты на опустелых церквах, могильные камни в виде огромных вытесанных из камня крестов, украшенных затейливой вязью орнамента. И непонятные буквы, тоже похожие на орнамент.

Армянский монах в черном выглядел таким же потускневшим от старости, как и все строение. Не в силах распрямить поясницу, он с тревогой задрал голову. Человек в папахе, с винтовкой за спиной и саблей на боку мог с равным успехом оказаться диким курдом или русским казаком. В первом случае он нес бы монаху верную смерть.

Чтобы не пугать старика, Лаврухин широко перекрестился. Нагнувшись к самой морде коня, протянул монаху серебряный царский рубль. Тот взял его, продолжая смотреть немигающими глазами на человека в военной форме.

Объехав церковь на коне, хорунжий увидел на противоположной стене черную копоть вокруг двух небольших окон. Похоже, в церкви недавно был пожар. Странно, что запаха гари не чувствуется.

Спешившись, он вошел внутрь и сразу понял, в чем дело, – от сбитого с купола креста осталась дыра. Именно в эту дыру сквозняк вытягивал остатки запаха.

Скудная утварь была разбита, ветер шевелил несколько уцелевших книжных листов с неровными обгоревшими краями. На одном из них можно было различить старинную миниатюру – апостолы с характерными восточными лицами. Нагнувшись за листом, хорунжий вдруг различил на полу отрубленную кисть руки. Судя по нежной коже, она принадлежала юноше – возможно, послушнику.

Лаврухин отшатнулся. До него уже доходили слухи, что армянское население поголовно истребляют по приказу стамбульского правительства. Сейчас он своими глазами увидел краешек беды по другую сторону фронта.

…Паренек из далекой кубанской станицы с детства бредил морем. В семнадцать лет Сережа отправился в Петербург учиться на морского офицера. Провалил экзамены, но домой не вернулся, устроился работать на баржу, перевозящую лес по Неве. Занимался урывками, но с такой целеустремленностью, что с одного раза запоминал целые страницы мудреных книг.

Когда удавалось ненадолго забыться сном, он видел броненосцы, выстроившиеся в кильватере. Трех– и четырехтрубные корабли с андреевскими стягами.

Сергей много читал о броненосцах, об извечном ратном споре между оружием для нападения и средствами защиты. В начале века на море этот спор превратился в соревнование между пробивной силой снарядов и сталью корабельной обшивки. Становясь менее уязвимыми, военные суда резко тяжелели, теряли в маневренности и в ходовых качествах.

Парень заинтересовался технологией выплавки стали, ушел с баржи на литейный завод, к пышущим жаром печам. Рабочий день по десять часов выжимал людей до предела. Но молодость есть молодость. Вернувшись к себе, молодой провинциал выпивал две чашки крепчайшего чифиря, и сердце начинало бешено стучать, посылая в мозг свежую кровь.

Он продирался сквозь формулы, пытался ставить опыты в своей каморке – кислота насквозь разъела столешницу. Обратился к цеховому мастеру, просил разрешения добавить в расплавленные металлы особые присадки. Тот поднял парня на смех. «С ума спятил, хочешь похерить столько добра? Твое дело маленькое – шуруй лопатой, подкидывай уголь в печь».

Через неделю Лаврухин разглядел в проходе главного инженера в дорогом сером пальто и лайковых перчатках. Набрался храбрости обратиться. В результате ему вкатили штраф в половину зарплаты, и он покинул рабочее место.

Он проверял и перепроверял свои идеи на бумаге, но опытов проводить не мог – где взять такую высокую температуру? Получив отпуск, явился в военно-морское ведомство – уж здесь-то оценят перспективу, помогут.

При первых его словах лицо секретаря в мундире стало каменным, глаза под прилизанной челкой – пустыми, фарфоровыми. Ровным, спокойным голосом посетителю был дан совет: изложить свои идеи в письменном виде и направить заказным письмом в министерство.

Письмо на двадцати страницах Лаврухин настрочил за ночь. Но мог бы так не пыхтеть. Вероятно, его так никто и не удосужился прочесть. В августе четырнадцатого грянула война. Сергей хотел пойти матросом на флот, но за год работы литейщиком он здорово подсадил легкие. Медкомиссия признала его негодным к морской службе. Пришлось вернуться домой, на Кубань, записаться в казачий полк и пройти ускоренную подготовку на хорунжего.

В декабре начались военные действия на Кавказском фронте. Турецкая армия под командованием Энвер-паши потерпела сокрушительное поражение, и русские армии вошли на территорию восточных вилайетов.

***

Лаврухин шел на войну, как на праздник. Наконец-то есть возможность послужить России. Пусть не на море, неважно. Зато здесь, на фронте, нет волокиты и равнодушия, как в штатской жизни. Здесь он заслужит Георгиевский крест и столичным бюрократам труднее будет отшить героя войны с его и важными предложениями.

Потом война показала свой звериный оскал. По мере наступления все чаще в деревнях и на обочинах дорог попадались груды трупов – чаще всего полунагих, раздетых мародерами. Изнасилованные женщины, грудные дети с размозженными головами, подростки со связанными за спиной руками и перерезанным от уха до уха горлом, полусгоревшие старики. Отступая, турецкие войска уничтожали армянские села, а курдские банды довершали дело – угоняли уцелевший скот, забирали утварь из пустых домов, сжигали посевы.

Правительство в Стамбуле обвиняло своих христианских подданных в вооруженном выступлении на стороне противника. Лаврухин видел воевавших рядом с казаками армян из добровольческих бригад, созданных в российском Закавказье. Черные папахи, защитные кители, перекрещенные на груди патронташные ленты, винтовки и маузеры с деревянной кобурой. Сражались они фанатично, пленных не брали. Турки и курды тоже не брали их в плен – в лучшем случае убивали, в худшем – кромсали раненых на куски.

Время от времени наступление надолго приостанавливалось. Главные, судьбоносные для России бои шли далеко отсюда. Там день и ночь гремела артиллерия, туда командование перебрасывало все новые резервы. А здесь – каменистые склоны, жилища, врытые в землю, как погреба, тоскливое безмолвие, нарушаемое только потрескиванием костра да диким визгом курдских всадников во время очередного наскока.

При последней по счету стычке противник, как обычно, вел беглый огонь с седел. Под Лаврухиным убили коня – упав, животное придавило ему ногу. Врачи обнаружили закрытый перелом, наложили гипсовую повязку, и пришлось хорунжему застрять в небольшом походном госпитале. Здесь же лечили семилетнюю девочку Манушак, потерявшую всех родных и зверски изнасилованную во время резни. Она чуть не умерла от потери крови, с большим трудом кровотечение остановили и вытащили ее с того света. Теперь ее ожидала отправка на российскую территорию в пограничный лагерь для беженцев.

За время вынужденного безделья Лаврухин привязался к неулыбчивому ребенку. Соорудил ей некое подобие куклы, пробовал объясняться знаками. Едва только лед начал таять, как им пришлось расстаться – ему пора было на юг, в часть, а ее повезли в северном направлении,

Сергей записал координаты лагеря и теперь часто вспоминал черноглазую девочку с густыми бровями, пообещал себе разыскать ее после войны. Наступал новый, девятьсот шестнадцатый год, всем в войсках казалось, что уж он-то принесет союзникам долгожданную победу.

ГЛАВА 4

Как только они очутились в тесном номере с низким потолком, Сиверов резко обернулся и нанес ближнему качку удар в челюсть. Качок осел по стенке – будто стек вниз. Напарник от неожиданности выпучил свои и без того выпуклые глаза, попробовал достать Глеба электрошокером.

Сиверов попятился назад, гася силу чужих выпадов. Дождался, когда стойка противника окажется неустойчивой, и сам ответил в том же стиле. Получив подошвой по уху, качок отлетел на диван. Но не удержался и с глухим стуком свалился на пол.

Тем временем первый пострадавший попробовал было поднести к уху мобильник, вызвать подкрепление. Стиснув его запястье, Сиверов вывернул руку. Забрал «аппарат» и только после этого вернулся к двери, чтобы закрыть ее на ключ.

– Чутья у вас нет, уроды.

Обращался он во множественном числе, хотя слышать способен был только один из качков, второй валялся в отрубе.

– Шефу доложили, что вы тут бардак развели, вот он и прислал меня проверить.

– К-какой б-бардак? – стал заикаться собеседник. – Р-разве… Прислоняясь к стене, он пытался кое-как выпрямиться.

– Речь не про девочек, козел. Про то, как вы номера чистите.

– Я в-вообще ни п-при чем.

– Некогда шефу следствие проводить. Он вас всех здесь на шишку натянет! Где барахло?

– В г-гараже.

– Пошли посмотрим.

Сиверов спокойно запер пучеглазого в номере – этот раньше чем через час не очухается. Собеседник тем временем осторожно нес собственную голову, чтобы лишним поворотом не потревожить челюсть.

В другом номере качок забрал связку ключей. Вдвоем они выбрались во внутренний двор, подошли в темноте к служебным гаражам. Открылись стальные ворота, внутри зажегся свет. Вишнево-красная «аудюха» стояла с открытым капотом. За ней, в дальнем углу, лежали друг на друге новехонькие колеса. За колесами, под грязной тряпкой, – несколько сумок и свертков.

– Уроды! – Сиверов дал качку подзатыльник. – Хоть бы увезли подальше!

Он сам не ожидал такого успеха от собственного блефа. Если номер немца обокрали, сумка должна стоять здесь. Не то… Опять не то – женские причиндалы. Вот она – есть даже запчасти от ребризера.

– Что с вами делать? Заложить с потрохами?

Качок стоял понурив голову, не решаясь просить о снисхождении. Он и в мыслях не держал что кто-то посторонний, не знающий даже имени шефа, может выговаривать с такой строгостью.

– Попробуйте еще, хоть раз… А теперь найди одну торбу, такую, чтобы все запихать. Кроме вот этого, это сожги прямо здесь.

Чтобы не вызвать подозрений, Сиверов не мог забрать вещи только одного немца. Пришлось взять много лишнего. Качок собственноручно донес до угла улицы огромную клеенчатую сумку, из тех, какими пользуются челноки.

– Все, свободен. Сейчас за мной подъедут.

Сиверов убедился, что качок отошел далеко, и только потом отправился к своей «девятке». Он не сомневался: никто из гостиничных сутенеров не заикнется о случившемся в присутствии начальства. Тогда блеф не вылезет наружу.

***

Ничего любопытного в вещах Отто Клюге Сиверов не обнаружил. Электробритва, дорогой мужской одеколон, сахарин в таблетках, чтобы не пользоваться чистым рафинадом. Использованные билеты – авиа и автобусный. Клюге прилетел в Киев за четыре дня до гибели и немедленно выехал в Крым.

Были еще предметы, призванные подтвердить «легенду» о журналистской профессии: диктофон, цифровой фотоаппарат, запас пленки. Блокнот с мимолетными впечатлениями о Киеве на первых двух страницах, чтобы ни у кого не возникло сомнений из-за первозданной белизны и нетронутости бумаги.

Денег не было ни в марках, ни в гривнах, ни в какой другой валюте. Очевидно, их сразу «разыскали» и сунули в карман. Сутенер, небось, от страха забыл вернуть.

По билету время прибытия автобуса половина первого ночи. Еще можно успеть на автовокзал – посмотреть, кто встречает этот первый рейс.

Автовокзал мало чем отличался от других автовокзалов бывшего Союза. Таксисты, сонные дети, слоняющиеся стаями молодые люди в шортах. Озабоченно курящие отцы семейств, косящие взглядом на свой багаж.

Наверняка Клюге взял такси. Вещей у него хватало, если считать, что он привез с собой практически все снаряжение. Кому достался выгодный клиент? Наверняка бригадиру – вон тому типу в красной майке футбольного клуба «Манчестер». Он и по возрасту постарше остальных таксистов, и машина у него покруче.

– С «Ливерпулем» когда играем? – поинтересовался Сиверов.

– Не скоро еще, третьего ноября.

– Сделаем?

– А какие еще варианты? На своем поле, на «Олд Траффорд»… Куда подбросить?

– Можем и здесь поговорить.

– Присаживайся тогда.

– Спасибо. Ты же в курсе, что клиента твоего убили?

– Какого клиента? – лицо бригадира разом свело от напряжения. Сиверов почувствовал, что на верном пути. Вот только будут ли результаты?

– Немца, которого видели у тебя в машине.

– Да я пашу, блин, с утра до вечера. Обслуживаю всех, кто платит. Может, пассажирку мою в тот же день изнасиловали, а другой пассажир сам кого-то замочил? Если у меня в салоне, это одно дело. Если нет – попрошу не грузить! Да и вообще – кто вы такой?

– Нужно удостоверение? Сейчас любой козел может сварганить целую колоду на все случаи жизни. И не прикидывайся валенком. Будто ты не знаешь, как твои собратья дают наводку на денежных клиентов.

– Может, кто и дает, я не в ответе за всех крымских таксистов. Извините, но мне работать надо. Сейчас автобус подъедет из Киева.

– Сам себя задерживаешь. Когда начнут тягать на допросы, отвлекут по полной. Куда возил немца, когда, по счетчику он платил или нет? Так голову задурят, забудешь, как скорости переключаются. А я тебе предлагаю, можно сказать, полный сервис. Отчитаешься здесь, неофициально, и больше тебя никто не тронет.

– Не убили ведь немца, он сам утонул! Здесь много кто слышал про эту историю.

– Ты за свою часть отвечай.

– Напомни число, иначе не соображу, когда это было.

Сиверов видел по лицу, что бригадир прекрасно помнит Клюге, но число все же назвал.

– Рейс этот самый, в половине первого. Поклонник «Манчестера» долго тер лоб:

– Вроде был в тот раз иностранец с большим багажом. Отвез его в гостиницу. Где здесь криминал?

– А дальше?

– Дальше все.

Не на своем горбу ведь тащил Клюге снаряжение к берегу. Кто-то должен был его подвезти, возможно, не один раз. Почему бы немцу не договориться с таксистом? В общем-то, нет ничего удивительного, если приезжий журналист решил заодно понырять, – здесь не закрытая зона, и летом такое развлечение соблазняет очень многих.

– Поездки к морю, слишком интимная вещь, чтобы о них рассказывать? – улыбнулся Сиверов. Бригадиру в его напряженном состоянии эта улыбка показалась зловещей.

– Если вам все известно лучше меня, зачем тогда спрашивать?

– Мелочи надо уточнить.

Комфортабельный автобус из Киева уже прибыл. Пассажиры разбирали вещи из багажного отделения.

– Бери клиентов на заднее сиденье. Работа – святое дело.

Бригадир посадил женщину с ребенком, взял точно по счетчику. Женщина даже растерялась, стала совать ему в руку еще гривны. Водитель отверг их мягким, исполненным достоинства жестом. «По крайней мере один человек уже выиграл от моего визита на автовокзал», – подумал Сиверов.

– По этому немцу будут заморочки. Дело протянется год, а то и два. Если сейчас все выложишь как на духу, тебя не будут дергать. Гарантий, конечно, не дам, но постараюсь. Попробуешь в игрушки играть – я лично добьюсь, чтобы тебя в КПЗ промариновали на весь срок следствия.

Таксист боялся продешевить. Вдруг его берут на понт, добиваются признания. Сиверов тоже молчал, делая свои выводы. Если бы бригадир только однажды подвозил Клюге, он бы сейчас смело бил себя в грудь, не опасаясь последствий.

– Ты вот просил у меня удостоверения. А я вообще не мент и никогда в сотрудниках не состоял. Я человек, который озвучивает чужие показания. По каждому делу есть ценные свидетели, но они, как правило, боятся рот раскрыть. Я освобождаю их от проблем. Узнаю все, что нужно, и беру миссию на себя. Именно мои показания подшиваются к материалам следствия. Именно я выступаю на суде в качестве свидетеля.

– По разным делам один и тот же человек? – недоверчиво уточнил поклонник «Манчестера».

– Я ведь не привязан к месту. Сегодня здесь, завтра там. Это уже милицейское начальство решает. Если нужно, они оформят меня под другой фамилией… Кто, кроме милиции, будет копать, есть в Севастополе такой таксист или нет? Так куда ты еще его возил, на берег?

– На берег. Но не в тот раз, не в последний.

– Не суетись, до последнего раза еще дойдем. Куда возил?

– Могу показать.

– Просто объясни.

Бригадир точно описал место на окраине города. Таксист остановился в сотне метров от воды, помог немцу выгрузить из багажника снаряжение и уехал. Вернулся через три с половиной часа, чтобы забрать ныряльщика.

– Я таксистов знаю, наблюдательный народ. Ты ведь и складывать обратно снаряжение тоже помогал. Не помнишь,, что показывал манометр?

Глеб уточнил, что его интересует количество газовой смеси, «вынюханной» немцем за время погружения. Для профессионалов расход колеблется в узких пределах – дышат они грамотно. Если сопоставить время и расход воздуха, можно прикинуть, сколько времени немец провел на глубине и сколько плыл до точки погружения и обратно.

– Спроси чего полегче. Я не присматривался к шкале.

– А стрелка куда смотрела?

– Вот так примерно, – показал пальцем бригадир.

– Лучше нарисуй. Сам манометр и стрелку, как она тебе запомнилась.

ГЛАВА 5

Больше ничего стоящего от таксиста Глеб не услышал. Он отработал с ним полную ночную смену. Умолкал, когда бригадир подсаживал очередного клиента, и возвращался к разговору, когда они оставались вдвоем.

Человек в красной майке футбольного клуба «Манчестер» подробно передал все слова немца. Страх редко отшибает память, гораздо чаще он дает в этом смысле освежающий эффект.

Как и следовало ожидать, Клюге говорил мало и по пустякам. Рассеянности тоже не проявлял, ничего не забыл в такси. Оставалось «уцепиться» за стрелку манометра.

Вернувшись в свою хибару, Сиверов произвел нехитрый расчет. Мысленно воспроизвел карту морского дна, наизусть заученную перед отъездом. Таким же мысленным образом провел по ней две полуокружности из единого центра на берегу. Точности в таком деле быть не может, только приблизительный подсчет, относительная вероятность. Если таксист ничего не напутал, значит цель Клюге где-то здесь, в образовавшемся секторе.

Когда-то инструктор по подводному плаванию рассказывал молодым сотрудникам, среди них и Глебу, о приметах боевых аквалангистов. Он говорил, что, имея возможность выбора, лучше заходить на погружение в направлении с севера на юг и с востока на запад.

Первое направление выдерживается в любом случае. А вот второе… Если допустить, что Клюге подвержен суевериям коллег, тогда область вероятной цели сужается в два раза.

На первый взгляд кажется, что женщины суевернее мужиков, старость суевернее молодости. На самом деле самый суеверный разряд – люди постоянного риска. Преступники и секретные агенты, террористы и спецназовцы.

Таксист не видел на немце наколок или амулетов. Не заметил, чтобы Клюге выполнял перед погружением какой-то обряд. Но это ничего не значит. Большинство людей риска не афиширует суеверия перед посторонними. Да и сами их приметы – хорошие или дурные – вовсе не театральны, не бросаются в глаза.

Если взять западное направление, в пределах зоны есть три затонувших объекта – «рэка» на жаргоне дайверов. В переводе с английского «wreck» означает не только аварию и катастрофу вообще, но и остов разбитого судна, останки кораблекрушения.

Первый «рэк» – это советский тральщик, уничтоженный с воздуха в самом начале войны. Второй – немецкий «охотник за подлодками» – небольшой боевой корабль.

Кроме карты генерал Потапчук предоставил Глебу на ознакомление папку с отчетами гидрографической службы Черноморского флота. Судя по отчету семьдесят второго года, оба объекта были основательно покалечены взрывами и представляли собой груды покореженного металла.

Вдобавок оба затонули на небольшой глубине. Можно не сомневаться, что дайверы всех категорий, от «чайников» до ныряльщиков со стажем, облазили эти груды вдоль и поперек, разобрали на сувениры всю сохранившуюся мелочовку.

Первый и второй «рэки» с большой натяжкой могли сойти за цель. Но вот третий, затонувший не так уж давно…

Сиверов слышал об истории «Лазарева». Сразу после трагической катастрофы о ней писали во всех газетах. Изначально этот пассажирский корабль имел немецкое гражданство. Построенный фирмой «Bremer Vulkan», он отличался полностью клепанным корпусом – сварка на германских верфях тогда еще не применялась. На воду был спущен в конце двадцатых годов под именем «Фридрих Великий» и стал одним из лучших океанских лайнеров судоходной компании «Norddeutscher Lloyd».

Во время Второй мировой войны судно использовалось как плавучий госпиталь. В январе сорок пятого оно затонуло на глубине восемнадцать метров возле Свинемюнде. По одной версии подорвалось на мине, по другой – погибло от торпедной атаки.

Через год его пытались поднять, но сработало взрывное устройство, поставленное на этот случай немецкими подводниками, – кораблю разворотило корму. В сорок восьмом судно все-таки подняли, восстановили на верфи в ГДР и передали в состав Черноморского пассажирского флота. Вместо холодных балтийских волн оно окунулось в теплые южные воды.

Судно, переименованное в честь адмирала Лазарева, еще в начале восьмидесятых считалось вполне комфортабельным для черноморских круизов. Несчастье случилось в восемьдесят шестом буквально на ровном месте: на выходе из Севастопольской бухты пароход столкнулся с сухогрузом и затонул в течение восьми минут. Несмотря на срочно принятые меры, погибло 480 человек – больше трети пассажиров и членов экипажа…

Этот третий объект покоится на значительно большей глубине и по сравнению с двумя другими имеет огромные размеры. Его можно сравнить с целым городом, блуждание по которому опасно даже для опытных ныряльщиков.

…Выбор в пользу «Лазарева» напрашивается сам собой. По крайней мере начинать поиски следует именно с этого «рэка».

***

Глебу предстояло своими глазами увидеть результаты катастрофы. И попытаться разглядеть нечто большее – то, что могло заинтересовать его неудачливого предшественника. Экипировка Глеба уступала экипировке Клюге только в отношении дизайна и температурных условий, в остальном была на уровне.

Двойной баллон имел двухвентильный коллектор – в случае утечки одного из регуляторов можно перекрыть его и пользоваться обоими баллонами через другой, исправный. Вместо дорогущего мини-компьютера для длительных погружений на запястьях был закреплен ремешками-«липучками» набор относительно недорогих устройств: манометр, жидкостный компас, таймер и глубиномер.

Работая ластами, Сиверов уходил от берега и плавно опускался на глубину. От мощных гребков шарахались в стороны медузы, стайки мелких ершиков и кефали. Фонарь просвечивал мутную воду не больше чем на пять метров.

По мере погружения температура постепенно падала. В верхнем слое даже сейчас, ночью, она составляла не меньше двадцати пяти градусов. Чуть ниже уже не такой «кисель». Но самое худшее начнется на приличной глубине, после термоклина, – там водичка ожидается, мягко говоря, «осенняя» – не выше семи-восьми по Цельсию.

Сиверов не спешил принимать такую «ванну». Время от времени посматривал на компас, старался поддерживать постоянную скорость, чтобы не ошибиться и «свалиться» на глубину именно там, где стоит на дне восьмипалубный мавзолей, бывший «Фридрих Великий», теперешний «Лазарев».

Пора… Даже в подводном мире феноменальное зрение Слепого облегчало жизнь. Он видел больше и дальше, чем видел бы любой другой в этой мути, полной взвешенных частиц.

Он готовился к скорой встрече с кораблем, но все равно случилась она неожиданно – внизу выросло нечто вроде дна. До реального дна, без сомнений, еще далеко. Да и очертания слишком правильные. Похоже, это шлюпочная палуба, равномерно заросшая ракушками и водорослями.

Вот и шлюпка угадывается – с нее даже не успели снять брезент. Движемся параллельно палубе… Еще одна шлюпка, дальше капитанский мостик. Ниже верхняя пассажирская палуба с каютами-люкс. В таких каютах не круглые иллюминаторы, а большие прямоугольные окна. Здесь пустой проем, от разбитого стекла остались по краям острые зубцы.

Посветив фонариком, Сиверов остановился, повиснув в подводной «невесомости». Внутри каюты почудилось какое-то движение. Мираж, «глюк»? Гибель Клюге отложилась в памяти, как и ее причины. Если с опытнейшим аквалангистом такое стряслось, значит, ему, Сиверову, тем более надо отслеживать свое внутреннее состояние.

«Глюки» – это уже сигнал неблагополучия. Пока вроде рановато – еще и десяти минут не провел на реальной глубине. Но лучше проверить. Ладонью в перчатке Глеб провел по толстому стеклу, стирая с него слизь. И невольно отшатнулся.

Изнутри навстречу ему ткнулось в окно женское лицо – приоткрытый рот, длинные распущенные волосы, завороженно-безумные глаза.

Глеб покрутил головой, отгоняя наваждение. Или это реальность? В восемьдесят шестом водолазы-спасатели наверняка подняли не всех утонувших. Руководители разного ранга отводили на работы определенный срок и потом объявляли их закрытыми. Отчасти они боялись новых жертв – из длинных затопленных коридоров кто-нибудь из водолазов мог не выплыть.

Сиверов почувствовал, что взмок до нитки в своем «сухом» неопреновом костюме. Никто – ни друзья, ни враги – никогда не считал его слабонервным. Скорее наоборот, холодным и бесчувственным, лишенным всяких сантиментов.

Но сейчас одно наложилось на другое. Тишина огромного склепа, специфическое ощущение глубины, фантастичность происходящего и жутковатый вид женского лица в свете фонаря. Волосы, ресницы и брови выцвели до полной белизны, как у альбиносов. Зато кожа потемнела и стала насыщенно-желтой.

Сиверов видел утопленников, выловленных из воды спустя месяц после гибели. Здесь было что-то другое…

Сделав над собой усилие, он опустился на следующий палубный уровень, нырнул в коридор. Многие двери были сорваны с петель во время спасательно-поисковых работ. В темном «колодце» плавали или просто шевелились от слабого подводного течения разнообразные предметы: настольная лампа без абажура, выдвижной шкафчик, бусы.

Выплыв из коридора, Сиверов продолжил спуск вниз. Змеями шевелились вокруг спутанные канаты, аварийные веревочные трапы и прочие «концы». Вот и сам борт с иллюминаторами. А это отверстие с ржавыми краями вырезано уже спасателями, чтобы проникнуть внутрь. Через пять метров еще одно, точно такое же.

Он заставил себя еще раз нырнуть в черную дыру. Здесь ни фонарик, ни особо острое зрение не могли пробить взбаламученного ила. Нужно замереть и ждать, пока он осядет хоть немного. Ждать без движения трудней всего. Как только останавливаешься, остаешься без дела, сразу всплывает в памяти жуткое лицо утопленницы.