Текст книги "Двойной удар Слепого"

Автор книги: Андрей Воронин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 20 страниц)

– Ну что ж, давай тогда этим и займемся. Хотя, честно признаться, у меня нет стопроцентной уверенности, что именно Мерцалов приедет в Россию, чтобы поставить последнюю точку и сорвать контракт.

– Как мне надоели все эти Хусейны, Каддафи и прочие Арафаты! Друзья долбаные! У нас, славян, все проще. У немцев проще, у американцев проще. А эта арабская шайза вечно лезет в каждую дырку…

– Да, публика неприятная, – выдохнув через нос дым, сказал Потапчук и понял, что его старинному приятелю разговор дается нелегко.

Потапчук наблюдал, как Решетов подрагивающими пальцами извлекает из пачки сигарету и нервно раскуривает ее.

– В общем, я по своим каналам, а ты, Федор Филиппович, по своим. И еще, надо будет связаться с ФСК, с МВД и службой охраны президента, чтобы всем действовать синхронно.

– Ладно, хорошо, я этим займусь. Но пока лучше никому ничего конкретного о нашей догадке не говорить.

– Как не говорить? – генерал Решетов пристально взглянул на Федора Филипповича.

– Знаешь, Андрей Николаевич, может случиться, что я ошибся, может случиться, что ошибся ты. Информация, во всяком случае, у нас пока еще не полная.

– А ты запросил из Италии и из Норвегии все материалы по этим двум убийствам?

– Да, запросил. Жду, что ответят.

– Федор Филиппович, если понадобится помощь, обращайся ко мне в любое время дня и ночи. Телефоны мои ты знаешь, я тебе помогу. У нас, конечно, не бог весть какие связи с западными коллегами, но тем не менее они наработаны. Мое управление их пару раз выручало. Так что, думаю, и им отказаться будет тяжело.

– И наши люди их выручали, – не без гордости за свое управление сказал Потапчук, – и не два, и не три раза.

– Ну ладно, не будем сейчас хвастать, кто из нас лучше и кто активнее. Сейчас главное – получить информацию. А как только получишь – сразу же дай мне знать. Я тоже хочу познакомиться с материалами. Я подключу своих экспертов, аналитиков, может быть, они до чего-нибудь додумаются и сумеют подтвердить наше с тобой предположение.

– Лучше, чтобы они его опровергли! – Потапчук махнул рукой. – Лучше, чтобы это все оказалось моим и твоим, Андрей Николаевич, вымыслом.

– Нет, нет, – покачал головой Решетов, – к сожалению, это не похоже на вымысел. Скорее всего, ты прав.

Молодчина, Федор Филиппович, есть хватка. Вот что значит старая гвардия!

– Старый конь, как известно, борозды не портит, – с довольной улыбкой отозвался генерал Потапчук.

Решетов наконец-то налил себе чашку кофе, который уже давным-давно остыл, сделал маленький глоток, запивая горький дым сигареты еще более горьким кофе, и подумал, не рассказать ли Потапчуку о том, что случилось в Женеве с Артемом Прохоровым. Но затем, поразмыслив, решил до поры до времени эту информацию придержать и не предавать огласке. Решетов был глубоко убежден, что пока эта информация для всех в России является закрытой.

Откуда ему было знать, что во время налета на швейцарский банк там находился человек генерала Потапчука, и не просто близкий знакомый, а один из самых лучших, самых опытных и надежных сотрудников; что там, в банке, был Глеб Сиверов, агент под оперативным псевдонимом Слепой.

О Слепом генерал Решетов, разумеется, слышал. Но о том, что это человек Потапчука, он в курсе не был, и, ясное дело, даже предположить не мог, что записная книжка Прохорова оказалась в руках агента Слепого, и тот ее тщательно проштудировал, проанализировал и составил полное впечатление, кто такой Артем Прохоров и какими делами он занимается. Информация, содержащаяся в книжке, дорогого стоила, а попав к такому человеку, как Глеб Сиверов, становилась вообще бесценной и могла обернуться грозным оружием, направленным против Прохорова и не только против него…

Два генерала, поглядывая друг на друга, молча пили холодный кофе. Говорить им уже ни о чем не хотелось, все самое важное было сказано, добавить было нечего и незачем. Теперь начиналась оперативная работа.

Сколько она продлится, не знал ни Решетов, ни Потапчук. Но зато теперь у них появилась конкретная задача, конкретный человек, на которого следует выйти и во что бы то ни стало уничтожить. И самое главное, уничтожить до того, как он сделает свое страшное дело и уберет «главного нефтяника» России.

– Послушай, Андрей Николаевич, – прервал молчание, становившееся тягостным, генерал Потапчук, – этот контракт действительно так уж важен для России?

– Важен? – усмехнулся Решетов. – Да он просто-напросто жизненно необходим! Сейчас казна почти пуста, налоговая полиция получила огромные полномочия, но она пока бессильна, и плодов ее работа не приносит. Деньги в казну не поступают, с контрабандной водкой еще не разобрались. Политики пооткрывали границы, не посоветовавшись с теми, кто границы контролирует. Единственное, чем мы пока можем торговать с Западом, так это сырье, то есть нефть. А поскольку Аль-Рашид и Валентин Батулин были нашими партнерами, то получается, что…

– Я понял, – перебил собеседника генерал Потапчук. – Получается, что Россия, если сорвется контракт, потеряет миллиарды?

– Да-да, миллиарды. А контракт, как ты мог убедиться, под угрозой. И не под предполагаемой, а под самой что ни на есть реальной. И не дай Бог, мы с тобой провороним Мерцалова! Результаты будут катастрофические…

– Я все понял, Андрей Николаевич, не расписывай ужасы.

– Я и не расписываю, – устало обронил генерал Решетов.

* * *

Когда гость покинул его кабинет и умчался в Кремль, Потапчук задумался. Он был осведомлен о том, что Глеб Сиверов сейчас находится за границей и зачем Глеб поехал в Швейцарию. Но где агент Слепой находится в данный момент, генерал Потапчук не знал.

«Наверное, я как в воду глядел, когда разговаривал с Глебом о Мерцалове, – вспомнил генерал встречу с Сиверовым, произошедшую несколько месяцев назад. – Очевидно, отыскать Мерцалова можно будет лишь с помощью Слепого, ведь он знал Мерцалова раньше».

При мысли о своем незаменимом агенте генерал Потапчук просветлел лицом, даже многочисленные морщины разгладились. Сколько раз за последнее время Глеб Сиверов выручал генерала Потапчука, скольких людей он спас от неизбежной смерти – Потапчуку даже было тяжело посчитать все те случаи.

"Тут и думать нечего – я поручу это дело Сиверову.

Я снабжу его всей информацией, дам ему в помощь, если он согласится, своих лучших сотрудников. Да и сам буду помогать. Не дело стоять в стороне, когда какой-то мерзавец одним метким выстрелом может так напакостить стране, что мало не покажется. Не дело.

Вместе с Глебом мы отыщем Мерцалова, и пусть тогда Андрей Николаевич Решетов мне позавидует в очередной раз, пусть восхитится моим умением работать. И пусть все эти министры не думают, что таких специалистов, как я, пришло время списывать. Да-да, я еще умею работать и крепко держусь в седле".

Глава 10

Отставной генерал Комитета государственной безопасности Амвросий Отарович Лоркипанидзе сидел в старом глубоком кожаном кресле, которое поскрипывало при каждом его движении, и то смотрел в жарко пылающий камин, то медленно поворачивал седую голову, подставляя теплу щеки. И тогда его взгляд упирался в замерзшие окна дачи.

«Вот и еще один год прожит. Еще один год моей бесконечно длинной жизни. Сколько же я всего видел, сколько всего знаю! А моя книга, мои мемуары, которые я уже закончил, никому не нужны Неужели моя жизнь интересна только мне самому? Неужели у меня не найдется ни одного благодарного читателя?»

Березовое полено в камине звонко треснуло. Фейерверком взлетели искры, языки пламени взвились, и полено поглотил прожорливый огонь.

«Да, вот так и человек, – подумал отставной генерал, – живет себе живет, пока не пробьет его час, а потом его отвезут в крематорий и сожгут. Он сгорит, оставив после себя кучку пепла…»

Старик откинул голову на спинку кресла, закрыл глаза. Ему вспомнилась когда-то давным-давно прочитанная в толстом научном журнале заметка о том, что после сожжения, то есть после кремации, останки человека, его пепел, весят ровно столько, сколько он весил при рождении, в тот момент, когда появился на свет.

«Неужели и меня сожгут? Сожгут – и забудут, будто и не жил Амвросий Лоркипанидзе?.. У меня никого нет, я остался совсем один, старый, всеми забытый и никому не нужный».

У отставного генерала не было не только сил, но и желания, чтобы подняться, принести из сарайчика большую елку и установить ее вот здесь, на первом этаже, в гостиной. В одной из дальних комнат, на верхних полках шкафа стояли картонные ящики с елочными игрушками и украшениями, которые едва ли не приходились ровесниками Амвросию Отаровичу. В этих же ящиках лежала вата, усыпанная пожелтевшими прошлогодними иголками.

«Нет, надо все же себя заставить. Надо превозмочь предательскую стариковскую вялость и заняться приготовлениями к Новому году! Не собрался же я умирать в году нынешнем!»

Из всех праздников отставной генерал любил один-единственный. Он скептично относился ко всевозможным старо-нововведениям: к церковным датам, к революционным праздникам, к дням Защитника Отечества, Независимости и прочей политической дребедени. Он был глубоко убежден, что все эти праздники будут отменяться, вновь устанавливаться, переноситься на другие дни и вот только Новый год – праздник, который всегда наступает в одно и то же время. Для политиков и для народа.

Как ни странно, свои дни рождения Амвросий Отарович тоже не любил, а вот к Новому году еще с раннего детства относился с каким-то удивительным восторгом, воспринимая его наступление почти благоговейно.

«Ну что ж, вставай, вставай. Надо идти на улицу, надо пересечь двор, открыть скрипучую дверь сарая и внести в дом елку. Сразу же запахнет хвоей. Ты же любишь этот запах, Амвросии, любишь? Ты всегда любил запах хвои. Это только в последнее время, может, какие-нибудь лет десять-пятнадцать запах хвои у тебя ассоциируется с запахом смерти. Вернее, с запахом похорон. Ну, вставай же, не ленись! Не понесешь себя сам – тебя понесут!» – приказал себе отставной генерал.

И подчинился приказу. Амвросий Отарович поднялся с кресла, несколько мгновений постоял, сцепив длинные пальцы стариковских рук и глядя на яркое пламя в жерле камина. Потом вышел в прихожую, где нахлобучил на голову шапку, накинул на плечи полушубок, сунул ноги в валенки и не спеша двинулся к сараю. Под ногами приятно поскрипывал снег, морозный воздух щекотал ноздри.

– Ну вот и слава Богу, – сказал себе старик, открывая сарайчик. Сквозь маленькое окошко, затянутое, словно тюлем, серебристой изморозью., пробивались лучи зимнего солнца.

Они падали на елку, аккуратно обвязанную шпагатом. Старый генерал взял дерево и бережно понес в дом. Он достал из кладовки ржавую крестовину, положил ее на пол, точно на то место, куда крестовина устанавливалась каждый год, а затем, сходив в кладовку, вернулся с тяжелым молотком и четырьмя большими гвоздями. Гвозди вошли в отверстия в досках пола, и крестовина была надежно прибита.

– А теперь я возьмусь за тебя, красавица…

В тепле гостиной ель расправила лапы и действительно стала очень красивой – пышной, изумрудно-зеленой. Ее неровная вершина почему-то напомнила Амвросию Отаровичу библейский семисвечник.

«Откуда только такие мысли в голове?» – изумился отставной кагэбист.

Он острым маленьким топором обтесал конец елового ствола и вправил его в трубу, приваренную к крестовине. Елка стояла крепко.

В большой, ярко освещенной комнате остро и пронзительно запахло зимним лесом. Запахло детством, праздником… Амвросий Отарович с удовольствием втянул носом этот дурманящий аромат и, прикрыв глаза, вздохнул.

«Еще один Новый год встречаю в одиночестве».

Он мог бы, конечно, вызвать на дачу домработницу, мог бы принять приглашение на праздник Совета ветеранов, но не захотел делать ни того, ни другого. Старик Лоркипанидзе с философским смирением относился к своему одиночеству.

Он еще раз вдохнул еловый запах.

– Ну, а теперь, красавица, можно, я тебя наряжу?

Станешь еще красивее.

Амвросий Отарович пошел в дальнюю комнату, установил возле шкафа аккуратную деревянную стремянку и начал бережно снимать с верхних полок большие картонные коробки. Они были на удивление легкими, почти невесомыми. Перенеся их в большую комнату и поставив на стол, генерал открыл одну из коробок.

В гнездах из стружки лежали разноцветные стеклянные шары с шелковыми ленточками, золотые еловые шишки, зайчики с барабанами и снегири. Амвросий Отарович улыбнулся им, как старым друзьям, и в этот момент услышал, что к воротам дачи подъезжает автомобиль.

«Что за дела? Вроде не приглашал никого…» – подумал генерал.

Он подошел к окну, отодвинул тяжелую плюшевую штору и посмотрел на улицу.

За штакетником ворот серебристо поблескивал светлый капот иномарки. Задняя дверца открылась, из машины выскочила девочка, одетая в отороченную нарядным мехом дубленочку. Конечно, это была Анечка Быстрицкая.

– Вот это да! – хлопнул в ладоши Амвросий Отарович. – Вот так сюрприз! Ну, Глеб, ну порадовал!

Амвросий Отарович заспешил встречать гостей. Он вышел на крыльцо в наспех накинутом овчинном полушубке.

– Ба, вот не ожидал! Что это за красивая девица приехала к старому деду в гости? Да это же красавица Аня!

– Это я, я, Амвросий Отарович! Я! – закричала Анечка, пытаясь как можно быстрее справиться с хитроумной задвижкой на калитке.

– Вспоминай, вспоминай, как она открывается.

– Не получается.

– Приезжать нужно чаще.

– Это говорите маме и дяде Глебу.

Вслед за Аней из машины вышел Глеб Сиверов, открыл заднюю дверцу и помог выбраться Ирине. Амвросий Отарович по очищенной от снега дорожке направился к калитке.

– Какие гости! Вот не ожидал! Даже во сне не мог увидеть такое чудо!

– А хотели увидеть, Амвросий Отарович? – улыбаясь, шел навстречу старику Глеб.

– Еще как хотел! А теперь вижу наяву. Дай я тебя обниму!

Старый отставной генерал прижал к себе Глеба, похлопал его по плечам.

– Я думал сперва предупредить, а потом решил, что лучше без звонка – а то бы вы стали специально готовиться…

– Вечно ты так.

Казалось, вот-вот из пронзительно-голубых, совсем не старческих глаз генерала брызнут слезы радости.

Амвросий Отарович подошел к Ирине, галантно поцеловал ей руку – так, как это мог делать лишь старый Лоркипанидзе.

– Никогда не верь ему, – он кивнул на Глеба, – если он скажет, что сердит на тебя. На тебя сердиться попросту невозможно.

– Я так рада, что Глеб привез нас к вам!

– Когда – теперь или в первый раз?

– И тогда и теперь.

Анечка мячиком прыгала возле старика.

– Так вы не ожидали! Не ожидали, Амвросий Отарович, а? Признайтесь!

– Не ожидал, моя родная, не ожидал! Ну, ты и подросла! – он нагнулся и к удивлению Глеба и Ирины, легко подхватил Анечку, подержал на руках несколько мгновений, чмокнул в розовую пухлую щеку.

Девочка взвизгнула от колючего прикосновения седых усов, замахала руками, и Амвросий Отарович опустил ее на дорожку.

– Мама, мама, я же говорила, что Амвросий Отарович обрадуется!

– А что, кто-нибудь может подумать, старый Лоркипанидзе огорчится, когда увидит гостей, да еще таких желанных? Ну, проходите же, проходите в дом! Я как раз взялся наряжать елку, так что сейчас нам всем будет занятие.

Старый генерал взял Ирину под руку и повел в дом.

В свежем морозном воздухе разлился тонкий изысканный аромат парижских духов. Глеб двинулся следом.

Ему показалось, что о нем просто-напросто позабыли и Ирина, и Аня.

А Анечка уже была в доме. Когда взрослые подходили к крыльцу, она выскочила к ним и восторженно закричала:

– Мама, мамочка, там у Амвросия Отаровича такая елка! Такая красивая-красивая!

– А мы сейчас посмотрим.

– Да, елка хорошая. Я сам ходил в лес, хоть и далековато. Здешний лесник мой старый знакомый, и у меня была с ним договоренность. Еще летом я ему сказал:

Парамоныч, если я доживу до Нового года, то позволь мне срубить то дерево, которое мне понравится. А я ее заприметил еще летом… Раздевайтесь, раздевайтесь, гости дорогие.

Амвросий Отарович заботливо снял с Ирины шубу.

– Ваша комната, Ирина, всегда ждет вас. Где она, помните?

Ирина с благодарностью улыбнулась старику и нежно поцеловала его в щетинистую щеку.

С приездом желанных гостей дом преобразился. Он наполнился молодыми голосами, детским смехом, и сам генерал Лоркипанидзе, казалось, сбросил пару десятков лет. Анечка увлеченно рылась в коробках с игрушками, вытаскивала то шар, то смешную зверюшку, то сердечко, то непривычного Деда Мороза – Санта-Клауса. Она подбегала к Амвросию Отаровичу и, протягивая ему игрушку, взволнованно выбирала ветку, на которую следует повесить это сверкающее сокровище.

Ирина подошла, с интересом посмотрела на игрушки.

– Какие необычные! Я никогда такие не видела.

– Да, это очень старые игрушки, – Амвросий Отарович бережно взял из рук Анечки ватного белого барашка, обсыпанного розовой пудрой, и повесил на ветку. – Я привез их, когда в июне сорок пятого возвращался из Германии. Они чудом уцелели в разбомбленной вилле.

– Какая прелесть! – Ирина закружилась по комнате, держа перед собой серебряного ангела с золотой звездой на жезле.

Глеб и Амвросий Отарович невольно залюбовались ею.

Потом Анечка и Ирина уже вместе доставали из коробок игрушки и вешали их на елку.

– Как здорово! – восхищалась Анечка, бегая с огромным синим шаром в руках вокруг елки. – Красиво как!

Она поднялась на цыпочки и вытянула руки, желая повесить этот замечательный шар как можно выше.

– Нет-нет, Анечка, дай я! – забеспокоилась Ирина.

Но было уже поздно. Скользкий шар выскочил из Анечкиных рук, упал и разлетелся сверкающими брызгами осколков.

Все замерли.

– Это к счастью, – объявил Амвросий Отарович и, чтобы ободрить готовую разреветься девочку, подал ей плоскую бледно-коричневую коробку, перевязанную тесемкой. – А это, – таинственно сказал он, – самая важная часть наряда новогодней елки. Без нее елка просто царица без короны.

Сразу забыв о разбитом шаре, Анечка развязала тесемку и открыла коробку. Внутри на пожелтевшей от времени ватной перинке лежала прекрасная золотая звезда с крошечными колокольчиками на концах лучей.

– Ой! – вскрикнула Анечка?

Когда она вынула звезду, послышалась далекая волшебная музыка – это нежно и, мелодично зазвенели колокольчики.

Анечка подняла сияющие глаза от звезды и посмотрела на верхушку елки, показавшуюся ей такой недоступной.

– Папа, – живо обернулась она к Глебу, – "надень на царицу корону!

Глеб и Ирина быстро и взволнованно переглянулись.

Впервые Анечка назвала папой этого сурового профессионального убийцу. Ирина опустила густые ресницы, скрывая счастливый блеск в глазах.

Сделав вид, что ничего особенного не произошло, Глеб придвинул к елке табуретку, взял у Анечки звезду и с самым серьезным и торжественным видом полез наверх. Девочка зачарованно смотрела, как он надевает звезду на верхушку елки.

– Вот теперь все, – спрыгивая на пол, сказал Глеб.

Ирина обняла дочь.

– Мамочка, – зашептала Аня ей на ухо, – такие чудеса только в мультиках показывают!..

Воспользовавшись тем, что на минуту о нем забыли, Амвросий Отарович тихо отошел к стене и воткнул в розетку штепсель электрической гирлянды. Елка вспыхнула разноцветными огнями. Каждый год это происходит во всех домах – и всякий раз всем кажется, что это случилось впервые. И одновременно с новогодними огнями в сердцах вспыхивает надежда на то, что наступающий год принесет счастье.

Старик Лоркипанидзе стоял у камина и смотрел на прелестного ребенка, красивую молодую женщину и Глеба. Его надежда уже сбылась: этот Новый год преподнес ему такой подарок, о котором старик и не мечтал. В самый светлый и радостный для него праздник в доме слышится детский смех и голоса любимых людей.

На щеках Ирины горел румянец, большие глаза поблескивали. Для нее этот праздник тоже обернулся большой радостью. Сколько раз она мечтала о том, чтобы встретить Новый год вместе с Глебом. Но всегда не складывалось: всегда у Глеба находились дела за морями-за горами. И наконец-то они празднуют Новый год втроем – Ирина, Анечка и Глеб. Был еще один член их маленькой семьи, о котором знали только Ирина и Глеб. Он, как ангел, незримо присутствовал среди них и уже так много определял в их дальнейшей судьбе…

Итак замечательно, что они выбрались к этому гостеприимному старику, на его чудесную дачу…

– Я думаю, что теперь самое время заняться праздничным столом, – сказал Авмросий Отарович. – Удивительное дело… Думал тихо, по-стариковски выпить шампанского под бой курантов, закусить скромно колбаской, опрокинуть водочки и завалиться на боковую.

Но как чувствовал – купил у лесника кабанчика. Он у меня уже в полной боевой готовности.

Глеб выразительно повел носом.

– А-а, так вот какой вкуснятиной за версту от дачи пахнет! Да, это тебе не синтетическая свинина в вакуумной упаковке – без обмана, настоящая лесная дичь.

Но я тоже знаю, чем тебя порадовать, дед, – Глеб крепко обнял Авмросия Отаровича за плечи.

– Аня, ну-ка давай займемся делом, – строго сказала Ирина дочери. – Иди помой руки, сейчас будем накрывать стол. Дорогой, – она повернулась к Глебу, – сходи принеси сумки из машины.

Глеб подмигнул Авмросию Отаровичу и, не надев куртки, в одном свитере, вышел во двор к автомобилю.

На крыльце он закурил свой неизменный «Парламент».

Обширный двор был хорошо расчищен. Только у самого штакетника, где, как помнил Глеб, росли старые развесистые кусты барбариса, громоздились высокие сугробы. Из-под них торчали тонкие веточки, усыпанные ярко-красными ягодами. Между стволами елей, обступивших усадьбу генерала, пробивались багровые лучи ранннего зимнего заката. На снег ложились лиловые тени. Глеб затоптал окурок в сугроб и пошел к машине.

На заднем сидении лежали фирменные полиэтиленовые сумки из супермаркета «Венский дом». Глеб отнес сумки на крыльцо, вернулся к машине и открыл багажник. Оттуда он вытащил большую квадратную коробку из грубого дешевого картона. Поставив коробку на капот БМВ, он запер машину и щелкнул пультом сигнализации. БМВ мигнул габаритками и коротко квакнул.

Глеб взял с капота тяжелую коробку и повернулся к дому. В сгущающихся сумерках уютно светились окна дачи. Штора на окне в гостиной на первом этаже была сдвинута. В глубине комнаты сияла разноцветными фонариками нарядная елка. Глеб увидел, как Ирина деловито прошла мимо нее с высокой стопкой тарелок.

У Глеба тепло ворохнулось сердце.

«Вот ты и встал на якорь, старый бродяга, – усмехнулся Глеб, – и не хочешь никакой холостяцкой свободы».

Как настоящая хозяйка, Ирина руководила Авмросием Отаровичем и дочерью. Девочка и генерал приносили из кухни столовое серебро, которое вынималось только по праздникам, вкладывали салфетки в ажурные мельхиоровые салфетницы, расставляли хрустальные вазы с яблоками и мандаринами.

Глеб вошел в гостиную и водрузил на стол картонную коробку.

– Глеб! – с ласковым упреком сказала Ирина. – Ну куда же ты ее поставил? Прямо на скатерть!..

Генерал посмотрел на коробку, в его глазах появилось такое выражение, как будто он вдруг увидел что-то очень знакомое и тесно связанное с его прошлым.

Он перевел взгляд на Глеба.

Сиверов непроницаемо молчал.

Ирина почувствовала, что между мужчинами происходит нечто понятное только им двоим.

Генерал открыл коробку. Это была действительно чертовски знакомая коробка: в таких коробках он без малого пятьдесят лет, пока служил в органах, четыре раза в год – на день Победы, на Новый год, на 23 февраля и на День образования ВЧК – получал так называемый «наркомовский паек». Открывая коробку, отставной генерал точно знал, что он найдет там обязательную курицу, запечатанную железной крышкой стеклянную баночку с красной икрой, плоскую синюю шайбу с черной, непременный набор консервов, килограммовый кусок «российского» сыра, балык, брус осетрины, палку сырокопченой колбасы и кулек шоколадных конфет.

«Ну, Глеб, ну сукин сын! Неужто в Конторе добыл?» – взглядом спросил Амвросий Отарович.

Глеб загадочно, как сфинкс, улыбнулся. Жестом фокусника извлек откуда-то складной нож и вручил старику.

Генерал Лоркипанидзе не по возрасту ловким, умелым движением открыл нужное лезвие и начал вспарывать консервные банки.

– Ирочка, – властно сказал он, подавая женщине банку с золотистыми шпротами, – вот так, прямо в банке, поставь на тарелку.

Генерал на мужской манер, крупно, нарезал осетрину, балык и копченую колбасу. Ирина распаковала на кухне сумки, принесенные Глебом из машины, и принялась раскладывать в салатницы изысканные салаты из кулинарии «Венского дома». Анечка хлопотала вместе с ней.

Оставшись одни, мужчины сели у горящего камина и закурили.

– Давно хотел показать тебе одну вещь, – задумчиво проговорил Амвросий Отарович. – Понимаешь какое дело – со скуки я занялся литературной деятельностью…

Он искоса взглянул на Глеба, пытаясь угадать, какую реакцию вызвало это заявление.

– Это интересно, – живо отозвался Глеб. – Человеку с вашей судьбой надо замахиваться не меньше, чем на эпопею.

– Положим, я не Лев Толстой, но старался писать честно. Может, почитаешь?

– С удовольствием, Амвросий Отарович.

Старик сходил в кабинет и принес казенную папку с надписью «ДЕЛО». Так как первоначальные тесемочные завязки давно оторвались, весьма объемная плотная папка была стянута ботиночным шнурком, вдернутым в проколотые шилом дырки.

– Скромничаете, Амвросий Отарович, – улыбнулся Глеб, взвешивая на руке увесистую папку. – Это уже тянет на два тома «Войны и мира».

– Я надеюсь, вы погостите у меня?

– Дня два-три, я думаю, сможем побыть.

– Вот и хорошо, у тебя будет время почитать. Схожу-ка посмотрю, как там мой кабанчик.

Амвросий Отарович ушел на кухню. Оттуда сразу послышались звонкий смех Анечки, приглушенный рокот генеральского баса, беззаботное щебетание Ирины.

Глеб подбросил в камин пару сосновых поленьев, которые тут же затрещали, вспыхнули, и, положив на колени толстую папку, развязал шнурок.

На титульном листе значилось: «Записки старого чекиста».

Глеб узнал слегка пляшущий шрифт генеральской пишущей машинки «Континенталь» 1947 года выпуска.