Текст книги "БЛОКПОСТ-47Д. КНИГА - II"

Автор книги: Андрей Ефремов

С грехом пополам погрузили носилки в машину. Врач места себе не находит, поторапливает водителя и между делом отвлекает его обрисовкой неприятной для Минздрава ситуации. В результате, при въезде в травматологию, водитель задевает легонько правой фарой стойку шлагбаума. Толчок был лёгкий, но пострадал из всех один только беспомощный Лёша.

И вот лежит он на импортной, навороченной по последнему слову техники, больничной койке, которую выделила виновная сторона. Левая рука и правая нога висят на каких-то растяжках выше уровня перевязанной головы. Придя в сознание, обнаруживает, что непострадавшей десницей пытается прижать к себе неосторожно присевшую к нему молоденькую санитарку-блондинку и делится уже с ней о происшедших с ним напастях.

Не то от смеха, не то пытаясь освободиться от железного захвата, то ли от прилива нахлынувших сострадательных чувств, пожелав прильнуть к нему, она всем корпусом откидывается назад, спиной задевает все растяжки, гири на передаточных механизмах подымаются и снова быстро опускаются, Лёше становится опять больно, потому-как железная спецкровать складывается пополам.

Теперь уже медичка в панике. Забегает дежурный врач, приложив усилие, всё-таки вытаскивает зажатую медсестру, – койка ужимается ещё сильнее. Вдвоём начинают приводить Лёшу, с помощью нашатыря, в чувство, вызывают и долго ждут какого-то медтехника.

Некоторое время внимательно выслушивают жалобы пациента:

– …Всех уррою!..

А день был субботний.

Всё-таки рабочего нашли. И пока тот ковыряется нетвёрдой рукой…

Да что-то автор совсем отвлёкся от темы, дай только волю.

Итак, ничего героического Лёшина группа не совершила. Разве что Охотником, совершенно случайно но, с риском для жизни, по случаю оправления по малой нужде, был обнаружен схрон с боеприпасами, в лесу, рядом с дорогой в горах. Позже, правда, в отчётных документах этот факт выглядел довольно солидно и за сухими бюрократическими строчками, даже проглядывалась некоторая доля суровой военной романтики.

Вообще-то все спецгруппы по своим секторам никакого подвига и не свершили. А вот интересного, судя по радиосообщениям, было – масса.

Все носимые радиостанции имеют секретную кодировку, так что если и найдутся желающие прослушать спецпереговоры, услышат только хоровое пение ансамбля квакающих российских лягушек.

По этой причине никто не смотрит на шифровальную таблицу как тот баран на новые ворота и не переговариваются как в кино: «Алекс – Юстасу, передай двенадцатому, на объекте пятнадцать – облако двести тридцать пять», – «Вас понял, сорок семь, четырнадцать, уже наклал, привет от тёщи».

После того как группа Лёши Выключателя отличилась, было решено «на сегодня хватит ибо надо себя беречь». Собрали дровишки, запалили костерок.

Предварительно прочитав пару параграфов из кодекса чести стали обедать, себя охранять, слушать радиостанцию да диву даваться. Создаётся такое впечатление, что добросовестно работают на «операции века» только сотрудники ФСБ. Причём фэйсы в солдатской среде – нарасхват. И смех и грех.

Ваня Нечисть передаёт:

– Первый пост, вызывай фэйсов на рынок, тут мои солдаты у местных на рынке охотничьи ножи отобрали. Мы ждём.

– Понял.

Макс:

– Первый пост, солдаты хотят дом поджечь, пока держим, фэйсов вызывай.

– Понял.

Саша Опер:

– Денис, что за хрень, солдаты гранату подкинули поселковым, в плен взять хотят, – От маститого оперативника ничего не скроешь. – Фэйсам передай.

– Понял.

И так далее и тому подобное.

Вечером, уже у себя в расположении, все радиопереговоры были «расшифрованы».

Омоновцы в местных жителях, в пределах разумных и допустимых отклонений видят только местных жителей, которых, между прочим, ещё и защищать надо по мере необходимости. Солдатики же, благодаря чересчур усердной промывке мозгов, видят исключительно врагов.

Приглянулся на прилавке красивый кизлярский нож, будь любезен, отдай, видишь я с автоматом. Не понравилось лицо кавказской национальности, – бегом к бэтру за канистрой, дом ваххабита поджигать. Можно гранату с миной под кровать подкинуть и тут же «найти», – отпуск или награда обеспечены. А что потом будет с людьми, – никого не колышет.

На ночь, по установившейся многолетней привычке все бойцы вместо Евангелия, которое вечно в нехватке, прочитали и обсудили первый параграф Кодекса чести, который завсегда в избытке. И на следующее утро опять построение в мокрых штанах. (Штаны мокрые не от смеха, а от росы. Прим., автора).

Полковник с фэйсами ругают солдат и распределяют группы. Строй стоит буквой «Г». Длинная и зеленовато-однотипная шеренга – это солдаты, формой одежды напоминающие близнецов, или, на худой конец, однофамильцев. Короткая и пёстрая – ОМОН, СОБР и ФСБ.

Высокий армейский полковник, с лицом цвета лёгкого какао, из-за отсутствия живота вызывающий к себе конкретное уважение, заложив руки за спину, развёрз уста, то есть зычным, хорошо поставленным командирским голосом двигает речь:

– Для одарённо тупых, наубля, а значит для всех, н-наубля, повторяю… – Что-то в традиционном войсковом вступлении ему, вероятно даже самому не понравилось и он отодвинулся чуть подальше от поголовно бородатых и непонятных спецов, вечно весёлых, но чем-то внешне смахивающих на врагов. – …Повторяю, особое внимание, наубля, хочу обратить на следующее… наубля, ситуация вырисовывается тревожная. Наводящая на определённые мысли. – Каким-то непостижимым образом всё им сказанное, действительно, кажется имеющим смысл, – Виновные, наубля, будут наказаны! Наубля. Я два раза повторять не буду! – Командир сделал кулаком энергичный жест на уровне широкой груди, – Наубля… – Поворачивает голову на левый фланг, – Связистам, наубля, немедленно докладывать обстановку! Наубля. Лично мне! Наубля…

Поворачивает голову на правый фланг:

– Марусько! Наубля.

– Ийя!

– Ты что, наубля, совсем что-ли, наубля!? – Пауза, – Не слы-ышу, наубля.

– Никак нет!

– Сморри у меня, наубля! Твои люди, наубля, ты и отвечать будешь! Наубля. Ты меня понял? Наубля.

– Та-ак точно!

– Иванов-Петров-Сидоров, наубля!

– Ий-я-йя!!!

– Под трибунал захотели? Наубля!

– Ни-как-как-нет!…Нет!

– Сморри у меня, наубля!.. Тревожные симптомы будем искоренять! Наубля. Где зам по вооружению? Наубля… Грищенко!

За спиной у полковника:

– Ийя!

Оборачивается:

– У всех грранаты-собррать-наубля-доложить!

– Ийесть!

Упирает тяжёлый взгляд в строй, кажется, что первая шеренга солдат отколыхнулась а вторая пригнулась:

– Дри… идрит… Трищенко! Наубля.

– Ийя!

– Со всех машин канистры снять! Наубля.

– Ийесть!

– Криванцов! Ннаубля.

– Ийя!

– Распределяй людей! Ннаубля.

– Ийесть!

Горохом посыпались чёткие команды командиров:

– Ну что, бля…

– Е… ё… бля…

– Приступить, бля…

– Куда попёр, бля?..

– По машинам! Бля…

– ..!..?..!!!…Пожалуйста!

Группе Лёши Выключателя на этот раз достаётся северная окраина посёлка. Приняв все меры необходимой предосторожности, следуя строгим указаниям сверху, обследовали несколько скособоченных сортиров, задами выпирающих за самый краешек горной пропасти, с железным намерением немедленно «замочить там бандитов». Но никого не оказалось на месте по причине великого шума от внезапной ревизии (возможно задами и смылись?) Как будто все как сквозь землю провалились.

Проверили пару домов:

– Бандиты есть?

– Нет, откуда?

– Извините. – Порфирьич, не спуская пальца с пускового крючка, под прикрытием надёжного Лёши, красиво проверяет очередную комнату. Смотрит, на стенном ковре, на плечиках, висит аккуратно выглаженная общевойсковая форма с боевой медалью и шевроном «Россия. Вооружённые силы»:

– Чья форма?

– Сына нашего, ополченец был. Бандиты убили.

Постановив что «на сегодня довольно», на ходу обсудив третий параграф, оцепили заброшенный сад и стали собирать яблоки.

Особой активности радиостанция не проявляла. Через день войска с шумом и помпой убыли. Фэйсы, несмотря на занятость, под шумок опять что-то выявили и с помощью собровцев кого-то полонили.

В ту же ночь власть в посёлке по неутверждённому распорядку самостоятельно поменялась и ближе к утру, перед нейтральным временем междувластия, группировка была жёстко обстреляна. В соседнем батальоне были потери.

* * *

Давайте все вместе заразительно зевнём, прогнёмся, усилив эффект согнутыми в локтях руками и заведёнными за спину, да так, чтобы все позвонки хрустнули, протрём уставшие глаза и перенесёмся на взнузданном Пегасе на несколько лет назад в будущее.

Где мы оказались?

Узнаю, узнаю!

Ну, не надо так озираться-то, будто мамку потеряли, со мной не пропадёшь!

Судя по открывшемуся взору живописному ландшафту в неких предгорьях, обильно испещрённых кляксами воинских частей, мы очутились на административной границе некогда союзных и когда-то дружественных республик Северного Кавказа.

За окраиной посёлка, в чистом поле с редкими ивовыми рощицами, возле дороги одиноко стоит маленький, обнесённый надёжной, с подвешенными пустыми консервными банками колючкой, блокпост. Бывшие окопы уже давно поросли быльём.

На смотровой вышке, обложенной мешками с песком, трепыхается на горячем ветру изрядно полинявший и потрепанный флаг с изображением белого солнца по центру.

Пусть Пегас тоже отдохнёт и попасётся на вольных хлебах, а мы займёмся делом.

На этот раз бойцы сводного отряда несут нелёгкую службу с молодыми подольскими омоновцами, которые за два месяца уже притёрлись в коллективе и сдули свою спесь. Нарубив для печки недельную норму дров, натаскав воды из родника, прибравшись на территории и поколотив мешки с опилками, они уважительно и не перебивая, внимают Порфирьичу и Владу Сылларову, которые сидя на лавочке возле кухонного стола, в порядке святой очереди чистят картошку, мочат корки и между делом втирают по ушам молодняку.

– Вот торчим мы здесь на отшибе, а если что, куда деваться то? – Сетует Порфирьич, усердно кося под трудящегося, – Даёт нож одному из парней, – Подержи-ка. – Берёт в руки автомат, – Паровоз-тудыть, что-то тревожно на селезёнке, схожу в бинокль гляну опытным глазом, рекогносцировку произведу.

– По одному пат-ону надо бы для себя оставить, ёпти. – Глубокомысленно картавит Владислав, – Всякое бывает. Ведь никто же на помощь не п-ипьётся, если что. – С видом бывалого в этом вопросе человека, втыкает нож в доски стола, – Вегно я говогю? – И выразительно смотрит на второго, тоже смышлёного, парня, до тех пор, пока тот не берёт в руки кухонный инструмент. – С Глебкой схожу, помогу пгоизвести геко… в общем, обстановку оценю. – Не дождавшись ответа, переспрашивает, – Вегно я говогю?

Наверное, будет несправедливо обойти вниманием и не обрисовать в нескольких скупых словах такую замечательную и мужественную личность как капитан милиции В.З. Сылларов. Без преувеличения можно сказать, Кодекс чести – это о нём.

Ветеран Владислав Зиновьевич Сылларов родился в маленьком провинциальном городке во второй половине уже прошлого века в порядочной семье скромного конторского счетовода. Городишко отличался неимоверным обилием свободно гулявших по тихим и скучным улицам петухов и гусей. Что и дало толчок дальнейшему направлению в жизни мальчика, уже с малолетства имевшего строго урбанистические взгляды на окружающий его мир и усердно желавшему познать все тайны сущего бытия путём детального изучения процесса приготовления наваристого бульона в сарае у своих друзей.

Пытливый Владик с отличием закончил семь классов церковно-приходской школы, по тем временам это было очень даже солидное образование и, по настоянию отца но, как это обычно бывает в жёстко патриархальных семьях, вопреки желаниям беззаветно любящей матушки Фатимы Оганесовны… Впрочем, это совершенно никому неинтересно и ни к чему не относится…

Со временем, имея за плечами богатый жизненный опыт, два высших образования и практику игры на фортепиано, он стал отличным участковым и, будучи в Грозном, под сопровождение разрывов ручных гранат его группа взяла в плен уцелевшего при этом бандита.

Каково же было удивление, в то время лейтенанта, по прибытии в расположение, когда в бородатом чеченце он узнал своего давнего школьного друга.

Ваххабиты до такой степени прополоскали мозги парню, что после милой беседы с Владиславом, прекрасно зная, что Аллах категорически не одобряет самоубийство, на другой день всё-таки повесился.

В данный момент автор совершенно не готов описывать скрипучий ход этой маленькой шестерёнки войны, итак всё что-то в мрачных тонах получается. Но в следующей книге обязательно появится отдельная глава относительно тех светлых событий.

– Нет, я гешительно тгебую ответа, ёпти. Вегно я говогю?

– А то!

– Дык…

– Да-а уж…

– Несомненно.

Но кого-то всё же грызут сомнения:

– Не за понюшку табаку…

Тема животрепещущая. Большинство соглашается, потому как знают – в тёмное время суток действительно никто не поможет. И этого невзрачного факта никто из командиров даже и не скрывает.

Вечерело.

Мрачнело.

– Вот, б-атцы, случай у нас с Глебкой был, ёпти, – Попивая чаёк, предаётся Влад воспоминаниям, – Ус-аться не встать…

Начинаются воспоминания. Там то и там то сотня бандитов всё село за сутки перерезали, а там то и там, используя поселковых заложников в качестве живого щита, весь отряд взяли в плен. Всем становится страшно и по ночам, под жуткий вой шляющихся по полям шакалов и редкие выстрелы, доносящиеся из посёлка, все рассматривают окружающий пейзаж строго сквозь ночные прицелы и приборы ночного видения.

Одно успокаивает, времена, когда банды шли в полный рост в атаку на укреплённые блокпосты, давно минули.

– Обстрелять, конечно, могут, – Прислонившись к входному косяку, подытоживает Глеб, блеснув зелёнью глаз на фоне чёрного проёма, – Так ты не суйся, куда не след.

– Вот именно, ёпти!

Глубоко вздохнув, чтобы побороть волнение и дрожь в голосе, Глеб вновь подсаживается к затаившему дыхание коллективу и опять, в который уже раз, начинает рассказывать о своём погибшем друге, Герасимыче:

– Да что далеко ходить, мои наивные друзья, вон в Гудермесе, тоже ночью… – Мемуары получаются немногословными и оттого впечатляющими. Дополнительную жуть нагоняет и иссеченное гранатными осколками доброе лицо самого рассказчика.

Задору вместе с информацией не поленились подкинуть и проезжавшие мимо местные сотрудники ФСБ, – в подшефном посёлке, на днях, прошло подпольное собрание экстремистов, где было решено устроить на день «икс» и даже в час «ч» некоторые неприятности.

Какие именно неприятности, не уточнялось но в соседнем районе обстановка резко обостряется, ушёл в отставку глава администрации. Бандитами убит начальник милиции, его сын умер под пытками, а тело мальчика за ноги привязали к машине и возили для устрашения населения по посёлку. А по ночам такие же волки режут на кошарах барашков.

Впечатлительный но упитанный омоновец Саша Кукушкин по ночам, основательно пугая Порфирьича, которому снятся какие-то оргии в компании порочных блондинок и в которых он выступает в главной роли, начинает вскакивать с кровати с пессимистическим вопросом «что я здесь делаю?» но, всё-таки, подбодрив самого себя исполненной оптимизма фразой «я ещё жить хочу!», продолжает тревожно спать, как малый ребенок, накрывшись с головой солдатским одеялом. Вполне нормальная реакция для пока ещё нормального человека. Для первой командировки.

А взбудораженного, во всех смыслах, Порфирьича, до смены на пост и Морфей уже не берёт и даже не в состоянии просто вздремнуть.

При свете дня, конечно, все страхи рассеиваются и вся молодёжь Сашу подкалывает, красочно добавляя к ночной бесплатной развлекаловке несуществующие детали. Но добродушный парень, бедолага, абсолютно ничего не помнит, вместе со всеми радуется жизни и нарезает полюбившийся всем спецотрядам салат особый пикантный.

Несколько дней до дня «икс» суточные смены нарядов выходили из служебного автобуса на западном краю посёлка и проходили через всё селение, в уме не укладывается, – целых шестьсот двадцать пять метров! Через два моста, до блока, пешим порядком как на зачистке. Цельных двадцать две минуты!

Во-первых, чтобы не подорвали битком набитый транспорт и, во-вторых, чтобы распустить, благодаря этому непонятному в глазах населения, хождению по посёлку, туманные слухи. Чем ближе подходил кульминационный момент, тем меньше встречалось по пути людей и машин и, в то же время, больше начинали скулить и распускать нюни, уставшие от «хождений по мукам» нерюнгринские пэпсы.

В это же самое время из Якутска в отряд стали поступать тревожные сведения. А именно, – все жители Нерюнгри считают, что треть якутского отряда, в результате кровопролитных и ожесточённых боёв, валяется по госпиталям в позах травмированных акробатов. Треть погибла, а остальные, из тех, кто ещё в состоянии держать в руках оружие, с помощью вовремя подоспевшего подольского ОМОНа, под ураганным огнём, героически держат оборону какого-то, стратегически важного, глухого подвала, от намного превосходящих сил противника.

У матушек возникают внезапные обмороки, отцы до хруста в суставах сжимают кулаки и челюсти, у любовниц затяжные истерики. И жёны не отстают – ищут утешения, и тоже кому-то сутками плачутся.

Посещаемость воскресных богослужений нерюнгринских церквей увеличилась на двадцать два процента, а общины, в количественном отношении, увеличились в среднем на семнадцать. Цифры очень хорошие. Факт, следует признать, весьма отрадный.

Благодаря кропотливому труду озабоченных отрядных оперативников удалось выяснить, что какие-то без удержу умные фантазёры-любители, неудачно, но довольно живописно размалёвывали подругам по сотовым телефонам свои «подвиги» а друзьям пудрили мозги описанием сцен из голливудских фильмов.

За сутки до дня «икс» из ближайшей воинской части к блокпосту прибыли танки в количестве двадцати штук. Якобы на недельные учения. И просто стояли двое суток, играя мышцами и пыхтя полевыми кухнями.

В час «ч» состоялся ленч. Всё чин-чинарём. Затем обед. С пастбищ в село прочапали, исполненные кавказского достоинства, костлявые коровы. На ужин подавали салат пикантный. Где-то гукнула сова. Из посёлка прибежали нагулявшиеся постовые собаки – «Говорят, сюда настоящую собачью еду привезли».

Владислав Зиновьевич, заложив большие пальцы рук куда-то под мышки, под бронежилет, встал в позу Вождя:

– Товагищи…

– Что? Что такое?

– Товагищи, вы слышите?

Все тревожно переглянулись и прислушались, вроде бы слышать кроме его пламенного обращения и воя шакалов нечего:

– Да вроде бы ничего не слышим…

– Вот именно, товагищи… – Изобразил монумент с вытянутой рукой, – Вот именно! Не ст-еляют!.. Ёпти.

Слоник Саша спал спокойно и Глеб наконец-то выспался.

Чекисты, по слухам, сепаратистов-затейников выловили, посёлок некоторое время тоже спал спокойно.

С запозданием пришло сообщение о перехвате радиопереговоров – боевики отказались проходить через контролируемое отрядом село – «Слющяй, Ахмед, эти менты – головорезы какие-то! Щастают здесь как у себя дома!» – «Ты бы их рожи видел…». А у автора от всей этой писанины совершенно заплелись мозги.

Вконец обессилевшая Муза, сказав, что её несколько утомила однообразная поза… то есть, тема, ушла попудрить носик. Пегас, негодяй, обнаружив в лугах какую-то, блудливо строящую ему бесстыжие глазки ослиху, нагло заржал и куда-то с ней смылся.

ПЕГАС И МУЗА

Но отсутствие Пегаса совершенно не даёт нам повода, чтобы о нём не рассказать. Попробую сделать это без помощи Музы, может что и получится.

А не назвать ли главу «Автомат и перо»?.. Шибко выспренно, пожалуй, и так сойдёт.

Началось всё с того самого дня когда омоновцы «вовремя подоспели».

Смеркалось.

Без этого «смеркалось» – никак нельзя. Почему? Об этом ниже.

Итак, смеркалось. Саша Кукушкин вскипятил чайник, и вышел на «улицу» с чашечкой роскошного чая. И вот сидит он на резной лавочке и, любуясь гаммой заката, между делом «производя рекогносцировку», сочиняет стишки, до которых был он величайшим охотником.

Кто-то осторожно прикасается к его плечу, но батыр и бровью не ведёт, – что ты, гордый ведь, – спецна-азовец. Неизвестный опять дотрагивается. Витязь нехотя оборачивается и… о, ужас! Лицо утыкается в какую-то жуткую, покрытую чёрной шерстью, огромную продолговатую морду с неестественно длинными ушами и с жутким бельмом на правом глазу. В кошмарных снах в этом месте обычно призывают на помощь светлые силы.

Вот! Если бы не смеркалось он бы, наверное, так не испугался.

Оба субъекта инцидента одновременно с истошным криком и рёвом отскакивают друг от друга на четыре метра. Бронежилет вполне оправдал своё название, поэтому Саша не ошпарился, а его мужественное сердце осталось на месте. Из блока выбегают все кто ещё в состоянии держать в руках оружие и подозрительно смотрят на Сашино лицо и до смерти напуганного плешивого осла:

– Что здесь п-оисходит, ёпти?

– Выкладывай без утайки, маньяк!

– …Паровоз-тудыть!

– Вот сволочь, страху то нагнал! – С выражением произносит боец, – Как его собаки пропустили?

Судя по всему собаки, которые едва завидев на горизонте поселковых ишаков, обычно впадают в истерику, эту тварь, которую поначалу так и назвали – Сволочь, почему-то приняли всей своей пёсьей душой.

Первым делом животное накормили всем, что было на столе, а также из запасов. Ему вероятно ассортимент, как и всем прочим, понравился, и он выразил непоколебимое ослиное желание жить на блоке. Обитатели посёлка на него виды не имели, и отсюда был сделан вывод, что скотина прибыла из-за границы, а уйти обратно, по причине обилия шакалов и волков, не может.

Чтобы ишак не ел свой хлеб задарма его стали приучать к полезному труду. Вешали на крепкий костистый хребет две тридцатилитровые фляги и ходили с ним на родник, находящийся в двухстах метрах от поста. Однако через неделю, одноглазый, едва завидев пустые баклаги, стал исчезать. Но также исчезал со стола и из запасов весь хлеб.

После того как сгинул компот из свежих фруктов, пришлось сварганить на вход в блок деревянную дверь. Но когда в пределах видимости не было ёмкостей для воды, Сволочь околачивался возле этой двери, специально гадил и мешал всем нормально жить. Чистоплотные собаки дело не спасали. Вероятно этот осёл стал для них каким-то авторитетом, потому-как они его повсюду по собачьи преданно сопровождали и охраняли, даже у двери.

Сволочь, на более приличные клички – Вор, Попрошайка, Дармоед и Тунеядец, совершенно не откликался. Но, после того как, лирически настроенный Саша обратился к нему как к Пегасу, омоновец стал его лучшим другом и как преданный пёс ни на шаг от него не отходил. Вероятно, красивое слово Пегас очень походило на бывшее ослиное имя или же ассоциировалось у него с чем-то очень приятным.

Через месяц собака-девочка ощенилась, но скрупулезно просчитав время, бойцы пришли к выводу, что шаловливый осёл здесь совершенно не причём. Ещё через месяц Саша стал себя чувствовать несколько стеснённым в движениях из-за того что его повсюду преследовал верный Пегас, того, в свою очередь, охраняют собаки и под ногами у всех, распихивая друг друга, хаотично и бестолково суматошатся семь глупых щенков.

Можно представить, что происходило возле новенькой двери, когда Саша прятался от всех этих проблем. На неоднократные требования прекратить безобразие а также на замечания упрямый Сволочь никак не реагировал и должных выводов для себя не делал. Ну – осёл, что с него взять. Одним словом – млекопитающее.

А вот привязать животину к какому-нибудь столбу у всех воинов то ли рука не поднималась, то ли не было времени из-за постоянных уборок территории, а может просто… да мало ли чего не хватило. Да и выгнать Сашу вместе со всеми проблемами куда подальше, тоже нельзя, – шибко большой однако, хоть и дисциплинированный.

* * *

Та-ак, что-то Муза подозрительно долго задерживается… Да и Саша какой-то довольный и загадочный. Не отдалась ли ветреная Муза Кукушкину?

Так оно и есть. В конце концов, всех интересует конечный продукт в виде военно-ментовского произведения, а не какие-то скучные дебри в стиле латиноамериканских любовных взаимоотношений. Тем более что у молодого и беспечного автора совершенно атрофировано чувство ревности. Обычно его девочки друг к другу ревнуют. Безусловно, легкомысленная Муза давно приглядывалась к этому доброму амбалу – Александру Сергеевичу Кукушкину.

Владислав однажды напялил на ишака бронежилет, берет с кокардой, обмотал пулемётными лентами и стал его фотографировать для популярного иллюстрированного журнала «Проблемы коневодства Якутии»:

– Гавняйсь! Смигно! Внимание, Пегас…

Осёл мотает башкой:

– И-а! – И пытается сбросить головной убор.

Саша тут же декламирует нескладушку:

– Мой Пегас честь не отдаст, потому как педагог.

У Порфирьича чувство прекрасного тоже совершенно отсутствует. Как-то зимой ему на эту эмоцию трёхлетний сохатый наступил:

– Мой юный друг… гм-м… Я скажу вам не тая, не пойму я ничего!

– Как до утренней звезды мне ваше мненье…

Вот пропылил мимо блокпоста милицейский уазик, Саша в защитной панаме тут как тут:

– Быстрый как ветер, мощный как КРАЗ, мчится на б…ки ментовский УАЗ.

До старого и тормозного капитана опять не доходит:

– Паровоз-тудыть, куда он мчится?

– Тудыть.

– Как вам не стыдно, молодой челээк… А ещё в шля-япе…

А вот Влад оказался настоящим ценителем высокого слога и поразившись внезапно открывшимся дарованием, без какого-либо лукавства, даже ни разу не скартавил:

– Ну и Кукушкин, ёпти, ну и сукин сын! – И Порфирьичу с укоризной, – Как-то повышать надо свой культугный уговень… Совестно, совестно должно быть…

Много ли творчески одарённому человеку надо? Похвалят разок-другой, талант и просыпается. И вот пока Пегас и K°., ошиваются возле двери, А.С. Кукушкин, уединившись с Музой, творит в тишине блока нетленные творения. Да и время службы в наряде незаметнее проходит.

Наверное, Читатель уже догадался, что Муза есть лицо нематериальное, так сказать «мимолётное виденье». Но это навязчивое виденье преследовало Сашу до конца командировки.

Надо признать, однако, получалось у него очень даже неплохо:

 
Не грусти, мой ребёнок, я вернусь к тебе скоро,
Поцелую твой лобик, у груди успокою.
Расскажу тебе сказку о ковре-самолёте,
О дремучих лесах, о русалках в болоте.
Ночь придёт, я спою тебе песню простую
И не будет душа объята тоскою.
В тех лесах Белоснежка и семеро гномов
Тоже песни поют, – мы услышим с тобою.
Ночь пройдёт, я уверен. Улыбнёмся друг другу.
Не грусти мой малыш, живы мы – слава Богу!
После дождика радугу в небе увидим
И все вместе на улицу дружно мы выйдем,
Ногами босыми по траве мы пройдёмся
И от радости этой мы засмеёмся.
 

Все в восторге:

– Дай переписать! – И прочее, – Домой накалякаю.

Саша скромно так:

– Да это набросок ещё. Недоработанный, тыкскызыть, сырой материал…

– Да ну, хегня какая! Зашибись! – В Подмосковье и в Якутию летят красивые послания.

Как только поэт начинал декламировать свои, несомненно, талантливые стихи на тему о военной романтике, любви к бойцу, о верно ждущей подруге, Порфирьич быстро куда-то линял. Не от того что он в жизни человек разочарованный. Совсем наоборот. Всё куда прозаичней, – какой нормальный человек может выдержать, когда в отряде одновременно со всех щелей и очень громко раздаются модные и, причём разные шлягеры на военную тематику.

Например, – в левое ухо мажором долбит магнитофон: «Комбат батяня, батяня комбат…», в правое, минором, музыкальный центр: «Давай за нас…», спереди на гитаре татуированный накачанный шатен: «Апганистан-на, кара тюльпан-на…», сзади на балалайке высокий блондин: «Тогус кырам сюрех, тохто, тытыма…». Причём в обязательном порядке кто-нибудь заведёт: «Владимирский централ, ветер северный…». И так – каждый Божий день!

А Глеб Порфирьевич, все говорят, – совершенно нормальный мужик. А нормальному мужику, в таких случаях, тоже хочется взять в руки балалайку и разгромить всю эту дискотеку в «тудыть». Но в таком случае весь личный состав вооружился бы балалайками и…

Но, как правило, до крайностей не доходит. Для сохранения баланса и равновесия в обществе нормальные пацаны, чтобы не слышать всю эту какофонию, затыкают свои уши наушниками аудиоплеера… Прошу прощения, опять от темы отошёл.

Да, несомненно, Саша обладал и обладает огромным даром. Потому как по прошествии некоторого времени в периодической печати города Хабаровска стали появляться поэтические этюды за подписью – А.С. Кушкин. Имеется подозрение что это и есть тот самый подольский омоновец Кукушкин.