Текст книги "Я – контрабандист"

Автор книги: Андрей Неклюдов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 14 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Андрей Неклюдов
Я – КОНТРАБАНДИСТ

Посвящаю моему дяде

Леониду Владимировичу Ризину

ЛИНИЯ СУДЬБЫ

Ту-154 медленно и неотвратимо выкатывается на взлетную полосу. Ясно обозначаются в темноте два ряда огней, уходящие далеко вперед, словно линия судьбы. Сквозь иллюминатор я вижу ясную круглую луну, с холодным равнодушием ожидающую предстоящее действо.

Сколько раз я вот так же сидел в самолете, нацеленном в ту или иную точку страны, но никогда не находился я в таком состоянии, как сейчас: состоянии человека, скользящего вниз по ледяной горе и уже не способного затормозить.

Самолет замирает и наполняется гулом. Он напоминает мне зверя, шумно дышащего, подрагивающего, готовящегося к чудовищному броску в девять тысяч километров (расстояние от Пулково до Владивостока)…

Мне было лет четырнадцать, когда моя старшая сестра не то в шутку, не то всерьез взялась расшифровывать замысловатые паутинки линий на моей доверительно раскрытой перед ней ладони. Итак, жизнь будет долгой, обдавая ладонь своим теплым дыханием, сообщила сестра, здоровье также не должно подкачать, а вот линия судьбы… В линии судьбы она углядела некий разрыв (зигзаг, скачок в сторону или что-то в этом духе).

Почему я об этом вдруг вспомнил? Ведь я не очень-то поверил тогда, а тем более не верю сейчас в подобные вещи. Сестра же, оказывается, и вовсе не запечатлела в памяти тот эпизод и уверяет даже, что гадать по руке она никогда не умела.

Но разрыв произошел…

Гул реактивных двигателей достиг самой высокой и напряженной ноты. Незримая сила прижала меня к спинке кресла, за стеклом понеслись огни, побежала темная земля, все быстрее, быстрее… Неуловимое мгновение – и они уже далеко внизу. Далеко, как далека для меня сейчас вся прежняя жизнь, институт, геология…

Я – ГЕОЛОГ

Объяснение в любви

Наверное, я фанатик.

Помню, как еще мальчишкой на уроках географии я впадал в мечтательный дурман, оцепенело уставясь на какую-нибудь картинку с изображением безвестного озера, отражающего горную гряду, или заснеженной, предрассветной, щемительно синей тундры. И вот уже на поверхности озера появлялось и мое отражение, а на нетронутой снежной целине тундры – мой глубокий след (а в моем дневнике – очередное замечание о невнимательности на уроке).

А с каким благоговением извлекал я из черного бумажного пакета присланные дядей Сеней, маминым братом, геологом, фотографии. Они и по сей день стоят у меня перед глазами: белесые палатки на темном фоне хвойных дебрей; резиновая лодка, груженная ящиками и людьми, несущаяся по всклокоченной реке; вытаращенные глаза и не вместившиеся в рамки кадра рога вьючного оленя; карабин на плече моего дяди и большие сибирские лайки, с таким же обожанием глядящие на бородатых мужественных людей, с каким смотрел на них я.

В свою первую поездку в тайгу я, девятиклассник, зачисленный на лето маршрутным рабочим в настоящую геологическую партию (спасибо дяде!), дублировал отбираемые геологом образцы и привез домой, к ужасу родителей, два рюкзака камней, уплатив за авиабагаж почти треть своего заработка.

Или помню, как целый год, уже будучи сотрудником научно-исследовательского института, я просиживал с утра до вечера над микроскопом, и в конце дня мне во всем – в рисунке облаков, в струях сумеречной Невы – мерещились структуры изучаемых пород.

И уж совсем странной показалась бы кому-то наша первая встреча с Катей. Казалось бы, все настраивало тогда на лирический лад: негаснущий закат, акварельная легкость города, шершавость гранита под ладонью и рядом девушка, полная такого же мягкого очарования, какое заключал в себе ровный, чуть туманный свет, разлитый повсюду. Так о чем же я вел с ней беседу? О белых ночах, о возвышенных чувствах, о поэзии? Нет – о рудоносных осадочных бассейнах.

– Представь себе, – говорил я, – что на месте нынешнего Енисейского кряжа миллиард лет назад плескался древний морской бассейн.

– Ты фантазер, – улыбалась она.

– Да нет же! Это известные вещи: где когда-то было море, возникают горы, а позднее – равнина. Об этом столько написано!.. Я лишь попытался восстановить, каким был тот бассейн – его строение, глубину и процессы, что в нем протекали. У меня получилось, что он представлял собой прибрежное шельфовое море, отделенное от океана гигантским подводным хребтом. И на границе между этим морем и этим хребтом…

Я понимал, что с женщинами о работе не говорят, однако остановиться не мог. Я разводил руки в стороны, подобно рыбакам, передавая протяженность подводного хребта, рокотал, озвучивая воображаемое излияние раскаленных магм. (Очевидно, для меня в этом и заключалась поэзия.)

– И вот что интересно! – с жаром восклицал я. – Месторождения золота на Енисейском кряже располагаются цепочкой и как раз попадают на эту древнюю границу!

– Значит, это твое открытие? – с любопытством взглянула на меня девушка.

– Ну, не то что бы открытие… Хотя на Енисейском кряже таких исследований еще никто не проводил.

– Ты не обижайся, я в геологии ничего не смыслю, – молвила она. – Все это, наверное, очень увлекательно, но скажи: какая-то польза от этого открытия есть?

С удвоенной энергией я принялся разъяснять, как можно находить следы таких древних границ на поверхности земли; упомянул и о двух намеченных мною перспективных золотоносных зонах.

– Вот мы и пришли, – проговорила в эту минуту Катя. Мы стояли у подъезда дома.

Я ощутил неловкость.

– Заморочил я тебя своей геологией.

– Но в конце концов ты найдешь золото? – ободряюще спросила девушка.

Я скромно покачал головой:

– Не я. Другие. Но, возможно, с помощью этой моей модели.

– И много золота?

– Пока еще рано говорить… – замялся я.

– Ну а все-таки? Примерно.

– Многие сотни тонн, – определил я не без тайной гордости.

– И ты владелец таких сокровищ?! – шутливо воскликнула Катя. – Честно говоря, – призналась она напоследок, – из всего, что ты мне сегодня рассказывал, я почти ничего не поняла. Но я поняла для себя одно: ты очень любишь свою профессию. Мне кажется, для мужчины это очень важно – любить свое дело.

Вот так я признался в любви. Сперва – к своей профессии, а немного позднее – и к моей милой слушательнице.

…Катя. Как она сейчас? Одна с дочкой. Каково ей?

Щелчок. Мой сосед отстегнул ремень кресла. Мы набрали высоту. В овале иллюминатора – густо-синяя холодная люминесцирующая ночь. И это не сон, я в самом деле лечу на Дальний Восток.

Хотел бы я уяснить, как это все же произошло, что заставило меня совершить этот скачок. Звонок Олега? Экономический хаос в стране? Неоплачиваемый отпуск и безденежье? Или все это разом?

Но первой ласточкой, пожалуй, был Игорь.

БИЗНЕС

Мы прожили вместе пять лет, в одной комнате студенческого общежития – Игорь, Олег и я.

Игорь сочетал в себе общественного деятеля (он был комсоргом курса) и своего в доску парня. Днем, в официальной обстановке, он рассказывал нам о семнадцатом съезде комсомола, а по вечерам в нашей комнате пел под гитару, тискал девчонок и разливал по стаканам портвейн. Но случалось, что-то у него не срабатывало, и в самый разгар пирушки наш комсорг внезапно расправлял плечи, окидывал всех строгим взглядом и принимался читать лекцию о том, какие огромные деньги затратило государство на наше обучение и, соответственно, как хорошо должны мы учиться и посещать занятия, чтобы в будущем окупить «вложенные в нас» средства. Обыкновенно после такой пламенной речи, словно выполнив свой долг, он валился на кровать и мертвецки засыпал.

После окончания университета мы виделись редко. Я знал, что Игорь работает в питерской геологической организации, ведущей разведку слюд на Кольском полуострове. Однако вскоре через общих знакомых до меня стали доходить слухи, будто он бросил геологию и занялся предпринимательством. Я, разумеется, не мог в это поверить. Чтобы Игорь, наш комсорг, больше всех говоривший о ценности нашей профессии, первым расстался с ней?!

Но когда он, все такой же подтянутый и вместе с тем благодушный, появился у меня дома (Кати почему-то не было, наверное, гуляла с ребенком) и сам подтвердил те слухи, я расхохотался:

– Ты?! Ты ли это говоришь?! Не верю своим ушам!

– Смейся, я не обижаюсь, – снисходительно проговорил приятель. – Просто ты плохо представляешь ситуацию. Сегодня для страны частный бизнес важнее, чем геология. Бизнесмены оживят экономику, поднимут страну. Скажу тебе по секрету: я закрутил такое дело!.. – он посмотрел на меня, чуть прищурив глаза, точно прицениваясь. – Вообще-то я к тебе с предложением. Мне сейчас нужны люди.

Помнится, я ощутил в душе скуку.

– Игорь…

– Подожди. Ты прежде выслушай, – остановил он меня (он всегда умел командовать). – Я знаю, ты увлечен своей работой. Это хорошо. Я предлагаю тебе не менее интересное, а может, и более интересное дело. Послушай: включаются длительные программы. Одна из них – лесная. Разрешение на вырубку я уже получил. Схема простая: лес будем гнать в Белоруссию, а оттуда везти панели для строительства домов.

(Мне тогда еще подумалось, что из него получился бы отличный депутат.)

– …Мэрия уже дала согласие, – продолжал без остановок Игорь. – Часть квартир им, остальные продаем с аукциона. Если сейчас стоимость одного квадратного метра жилплощади составляет около пятисот долларов, а в доме, по нашему проекту, триста квартир… – и он стал излагать такое обилие цифр: затраты, прибыль, отчисления, чистый доход, – что у меня голова пошла кругом.

– …Я изучил законодательство, навел связи, у меня даже в банке свои люди… – гремело у меня в ушах.

Я слушал, и мне становилось не по себе. В стране происходило что-то необъяснимое, все менялось, все пришло в движение, а я как будто погрузился на дно своих древних бассейнов и ничего не замечаю, словно меня это не должно коснуться.

– …От тебя требуется сколотить бригады, организовать транспорт для вывоза леса, – энергично звучал Игорев голос. – Мне нужен свой человек, которому я мог бы полностью доверять. Ты будешь моей правой рукой! У тебя какой оклад? – неожиданно спросил он.

Я рассеянно уставился на него.

– Пятьдесят или шестьдесят тысяч… Шестьдесят, кажется.

На лице Игоря скользнула сочувственная улыбка.

– И хватает? – и, не дожидаясь ответа, он прибавил: – У меня ты будешь получать в двадцать раз больше!

Я молчал.

– И еще у меня есть одна идейка, – с лукавым выражением лица он подался ко мне, точно собираясь сообщить нечто глубоко интимное, но вместо этого отчеканил: – Мусковит! – и торжествующе откинулся на спинку стула. – Мусковит – ценнейшее сырье. У меня есть на примете несколько участков на Кольском, не отмеченных в отчетах, но где обязательно попрет мусковит. Мы застолбим эти участки (теперь это можно), создадим совместное предприятие и погоним слюду за рубеж! Пойми, сейчас нельзя терять время! – негромко, но внушительно проговорил он. – Сейчас у нас период накопления начального капитала. Еще есть возможность встать на ноги. А завтра будет поздно.

– Игорь, – взмолился я. – Какой капитал! Какие бригады! Какое совместное предприятие! У меня получены результаты, к которым я шел восемь лет. Результаты, которые многое могут дать стране. В них – годы моей учебы и весь опыт работы геологом. Уже готова статья, наполовину сделана диссертация… Почему я должен накапливать какой-то начальный или конечный капитал?

– Потому что иначе завтра ты проснешься нищим. У тебя ребенок. Дочка? Подумай о ней.

«И ты владелец таких сокровищ?!» – вспомнилось мне восклицание Кати.

– Если я специалист в своей области, почему же я стану нищим? – не мог согласиться я.

– Потому что наука нынче никому не нужна. Идет дележ страны. Вот когда всё поделят, возможно, понадобятся специалисты, но, боюсь, это случится уже не при нашей жизни. Знаешь, я скажу тебе прямо: сейчас нужно быть специалистом делать деньги. И это чистая правда.

Мы расстались, но в ушах у меня продолжало звучать: наука сейчас России не нужна.

…Какое-то время я бездумно прислушивался к ровному самозабвенному гуду самолетных двигателей. Невесело возвращаться памятью в те дни – дни, когда я перестал понимать, что происходит вокруг.

«Наука сейчас не нужна». Эти слова Игоря я вспоминал почти ежедневно. Сперва после того, как нашу группу переселили из просторного кабинета в маленький и темный. Затем – когда из закрытого холла на первом этаже выбросили все наши коллекции, и на их месте разместился колбасный магазин. Вскоре по институту прокатилась первая волна сокращений. Несколько отделов полностью ликвидировали. Ребята помоложе уходили сами – должно быть, накапливать начальный капитал. О полевых работах не велось и речи. Наука действительно не нужна…

– Что я могу поделать? – оправдывался на собрании директор. – Что делать, если финансирование сократилось на девяносто процентов.

Помню, однажды я был поражен, подавлен, услышав по радио, что годовой доход одного из членов правительства составляет такую же сумму, в какую обходится государству за год содержание всего нашего института со всеми его лабораториями, мастерскими и полутысячею оставшихся сотрудников.

В один из этих тяжелых дней и позвонил из Владивостока Олег.

…Мы приземлились в Омске, давно уже был день. И снова взлетели, и я снова погрузился в воспоминания.

КОММЕРЦИЯ

Олег учился на кафедре морской геологии. Над его кроватью в нашей студенческой комнате висела карта Мирового океана, на которой он то ли в шутку, то ли всерьез пометил красными треугольничками места, где он якобы собирался побывать – в Марианской впадине, на островах Кука, в Красном море и так далее.

С Олегом мы особенно сдружились во время нашей первой производственной практики, когда мы оба попали на Верхоянье, в поисковый отряд. Нам, двум студентам, доверяли небольшие самостоятельные маршруты, и в одном из них, пока мы возились на обнажении (скальном выходе пород), медведь погрыз нашу резиновую лодку, на которой мы поднялись вверх по речке вдоль обрывистого берега. На обратном пути я лежал поперек обмякшей бесформенной лодки и зажимал двумя руками стянутую мокрой веревкой пузырящуюся дыру. Олег правил, стараясь увертываться от бурунов, и одновременно подкачивал ногой наше «плавсредство». На полпути до лагеря мы затонули (к счастью, вблизи от берега) и потом до темноты, до ломоты в голове и посинения ныряли, отыскивая на дне наши образцы, молотки и ракетницу. Олег, долговязый, еще более ссутулившийся, с каплями воды на подбородке, пытался еще шутить.

– Это тебе не Красное море, – хрипел он. Или: – Хоть бы ракетницу достать, а то даже застрелиться не из чего.

…Большинство пассажиров спит, хотя снаружи струится яркий свет. Какие ослепительные, чистые краски! Мы как будто летим над голубым океаном с плавающими по нему фантастическими сияющими холмами белой пены. А все же интересно, какой он, океан?

Я всегда с большим интересом читал письма Олега с описанием его морских экспедиций. Из них я узнал, что он побывал уже в районе Марианской впадины и следующая его цель – Красное море. Затем он сообщил, что его приглашают работать в Канаду. Позднее, уже из Канады, пришла посылка с красивыми вещичками для моей годовалой дочки. Уже тогда меня несколько удивило, что в прилагавшейся записке друг рассказывал об изобилии и качестве канадских товаров, но почти ни словом не обмолвился о своей работе геолога. После этого год или больше от него не было никаких вестей.

И вот однажды звонок и знакомый голос:

– Вадик, привет! Как живешь? Как дочка? Что с работой? Я слышал, вас чуть ли не разгоняют.

Я не успел ответить.

– Слушай, Вадька, – долетело до меня из невообразимой дали. И после маленькой паузы: – Пойдешь со мной в Корею?

– Пешком? – хохотнул я, воспринимая его слова как шутку.

– На судне. Тебе нужно лишь получить загранпаспорт.

Это уже не походило на шутку.

– Ты что? Какая Корея?! – прокричал я в трубку.

– Южная.

– Да при чем вообще Корея?! Что мне там делать?

– Товар будем возить, – последовал ответ. – На продажу.

– Это невозможно! – постановил я.

– Я разузнал: все возможно, – по-своему понял мои слова друг. – И еще: про наш разговор никому не говори. Почему? Потом объясню.

Скоро пришел от Олега денежный перевод с припиской: «На паспорт». Так что волей-неволей заграничный паспорт пришлось оформить. «Может, когда-нибудь пригодится», – оправдывал я перед собой потраченное на это время и деньги друга. Мысль о Корее я сразу выкинул из головы, а скоро забылся и тот телефонный разговор. Новенький загранпаспорт валялся без применения на полочке секретера. Однажды на него наткнулась жена.

– Зачем это тебе? – недоуменно спросила она.

– Может быть, пригодится, – я не стал говорить про Олега.

– И сколько это стоит?

Пришлось назвать цифру.

– А ты знаешь, что нашей дочке не в чем ходить в садик? – Катя впервые смотрела мне в глаза так холодно. – Ты весь в своем Енисейском кряже, а мы сидим без денег. Я уже не говорю о том, что у меня самой нет туфель, нет нормального пальто, ни одной приличной юбки! Но скоро и молоко ребенку не на что будет купить.

Спустя несколько дней я рыл за городом колодец вдвоем со знакомым кандидатом наук.

– Это как раз по нашему профилю: геологи всегда стремятся в глубь земли, – шутил напарник, сидя в колодце, в то время как я с тупым упорством механизма тянул на веревке очередное ведро с глиной.

И все же это были лишь случайные заработки. Деньги с удивительной быстротой иссякали. И в часы бессонницы теперь вместо мыслей о золотоносных зонах передо мной вставали вопросы: на что жить, что сделать, чтобы жена не смотрела на меня так тоскливо.

И вдруг, в начале марта, снова звонок:

– Вадим, паспорт готов? А сам ты готов? Я выслал тебе деньги на билет. Отдашь, когда отработаешь.

– Какой билет? – растерянно пробормотал я.

– Как какой? На самолет. До Владивостока. Через десять дней мы с тобой выходим в рейс.

– Так сразу? А позже нельзя?.. – мямлил я, пытаясь найти вескую причину, почему я не смогу вылететь (а в том, что я не полечу, я тогда не сомневался). – А сколько я у тебя пробуду?

– Месяца три, может, четыре. Откуда я знаю? Как получится. Заработаешь на жизнь и будешь дальше заниматься своей наукой.

– Ну нет! – решительно возразил я. – Меня на такой срок никто не отпустит. У нас отчет. И диссертацию я пишу. Я, конечно, попробую поговорить с начальством… Но вряд ли.

– Хорошо, я перезвоню тебе через три дня.

…В иллюминаторе – опять темнота, опять ночь, луна, а мы все летим…

«ИДИОТЫ»

«Что же делать?» – ломал я голову после Олегова звонка. Может быть, сама судьба дает мне шанс выбраться из той беспросветицы, в какую я попал с семьей, – заработать на жизнь, как говорит Олег, и спокойно продолжать свои исследования? Представится ли еще когда-либо такая возможность? Представится ли возможность побывать за границей, сходить в рейс? Но с другой стороны… Все бросить – текущую работу, модель, которую осталось только довести до ума, почти завершенную диссертацию, укатить на четыре месяца в полную неизвестность… Нет, на такое я не могу пойти. Да и чего я вообще ломаю голову! Меня просто не отпустят! Начальник ни за что не отпустит. Он знает, над чем я работаю, знает, насколько это важно. Так что все решится само собой.

На следующий день, помнится, я все тянул, прикидывая, с чего начать объяснение со своим руководителем.

– Хорошо, что зашел. У меня как раз к тебе разговор, – такими словами встретил меня шеф.

В первую минуту я даже опешил: он уже все знает?!!

– Как идет работа? – последовал дежурный вопрос.

– Нормально. Заканчиваю главу в отчет.

– А как с деньгами? Подрабатываешь где-то?

– Приходится. Недавно рыл колодец.

– Что ж… Значит, ты сможешь это время как-то продержаться.

– Какое время?

– С апреля по сентябрь. Дело в том, что с апреля по сентябрь нас отправляют в неоплачиваемый отпуск. Весь институт.

– А на что жить? – спросил я. – Колодец – дело случая.

– Не знаю, – помрачнел он. – Сам не знаю, на что жить. И чем все это кончится, – и он хлопнул ладонями по крышке стола: – Всё!

– Как же так?! – возмутился я. – А защита отчета?! А моя диссертация?

– Защита отчета переносится на осень. Если вообще осенью здесь что-то будет… А твоя диссертация, друг мой, это твое личное дело.

– Статья – тоже мое личное дело?! А конференция по золоту, где у нас с вами доклад?! А модель?! – я уже почти что кричал, совершенно забыв о том, что сам несколько минут назад собирался отпрашиваться. – Мы же будем терять квалификацию! Государство потеряет специалистов, месторождения, что могли быть открыты! Это тоже мое личное дело?!!

Мое возмущение оказало на шефа действие, сравнимое с действием запала на заряд.

– Идиоты!!! – вдруг закричал он еще громче меня, вскочил из-за стола, и лицо его побагровело и все пошло какими-то волнами. – Мы! Мы идиоты! Все мы! Средним классом захотели быть! Как в Америке. Демократии захотели! На митинги бегали. Болтунов всяких слушали, рты раззявив. «Перестройка», «рыночная экономика»! А теперь вон… картон по мусорным бачкам собирать будем! Чтобы на батон себе заработать. Интеллигенты хреновы! – он чуть не задыхался от распиравшего его гнева и отчаяния (таким шефа я видел впервые). – Когда в Прибалтике русских начали давить – молчали. Мол, там демократия строится. Геологические экспедиции стали ликвидировать одну за другой – тоже ничего, «необходимость новых экономических условий»… А теперь… когда самих за горло взяли – завопили! А кому мы теперь нужны?! Американцам? Что могли американцам продать, уже продали. Месторождения золота!.. Разведанные, готовенькие, только бери! Кубака на Чукотке! Пятьсот тонн металла! Воронцовское на Урале! Самые сливки! На разведку, подготовку их затрачены миллиарды! Годы! Люди положили на это жизни! Поколения геологов!.. Теперь продадим, деньги профукаем, и все. И больше с этих месторождений мы не получим ни копейки! На севере поселки брошены. Люди брошены! – он потряс в воздухе сжатым до побеления кулаком. – Нефть еще осталась, нефть продаем. А взамен что? Везут нам, как индейцам в период колонизации, стекляшки и безделушки. Все ларьки наполнены этой мишурой: жвачки, зажигалки разовые, пепси-кола, петарды, что рвутся у нас под окнами… У нас свое было лучше, много лучше! Все потеряли, разбазарили! Да что говорить…

Словно обессилев, шеф рухнул на стул, тяжело, со свистом дыша, как будто отчаянно боролся только что с кем-то, невидимым мне, но потерпел поражение.

– Что говорить, – повторял он уже тише, совсем тихо, точно это был уже другой человек, усталый, задавленный, разбитый. – Ничего не остается, надо приспосабливаться. Все как-то приспосабливаются. Кто свои коллекции минералов распродает, кто для дачников скважины бурит, а кто и колготками торгует с лотка. Кто на что горазд. Вам, молодым, легче. А вон Скрыплёв, доктор наук, старейший специалист по Забайкалью – я его недавно встречал, – телеграммы разносит. А ты тут со своей кандидатской…

Я смотрел на него, и мне казалось, что он постарел лет на двадцать. Он открыл ящик стола, достал какие-то таблетки. Я попрощался и вышел.

Придя домой, я сказал жене, что лечу на Дальний Восток.

– Зачем? – округлила Катя глаза.

– Чтобы не быть нищими.

– Папа, а ты привезешь мне куколку? – попросила дочка в день расставания.

– Будет тебе куколка, – пообещал я. – Самая лучшая.

…Самолет качнуло, и я вышел из оцепенения. «Уважаемые пассажиры, наш самолет идет на снижение, просьба пристегнуть ремни…»

Затяжное падение в бездну…