Текст книги "Стоять насмерть!"

Автор книги: Андрей Дышев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 32 страниц) [доступный отрывок для чтения: 12 страниц]

Глава 13

Я вернулся в Уютное на автобусе. Надо было найти Анну и поделиться с ней новостями, но я неожиданно встретил Джо. Он сидел на скамейке, лузгал семечки и, улыбаясь, смотрел на меня. Его темные волосы были схвачены кожаным ремешком, опоясывающим голову по лбу до затылка, под синей майкой, плотно облегающей тело, двигались бугры мышц, брюки из грубой ткани песочного цвета были закатаны снизу едва ли не до колен, на ногах болтались резиновые шлепанцы. В руке он держал пакетик с семечками.

– Привет! – Джо вскинул над головой кулак и поднялся мне навстречу. Он сдавил мою руку своей мозолистой ладонью, словно одетой в холщовую рукавицу, предложил семечки. Я не большой любитель этого сомнительного лакомства, но, если втягиваюсь, меня уже трудно оторвать от них, поэтому я отказался. Джо высыпал содержимое пакетика в свои широкие карманы, едва ли не по локти сунул туда руки и, шаркая шлепанцами, пошел рядом со мной.

– Вы ждали меня? – спросил я.

– За семечками ходил. – Джо показал мне свои белые, оттененные смуглым лицом зубы. – А потом вспомнил про вас и нашу затею. Что это у вас под глазом?

Черт побери эти вопросы! Темные очки надо было надеть.

– Неужели не передумали? – ушел я от ответа и снова мысленно выругался. Меньше всего мне хотелось ползать с ним по скалам.

– А вы на это надеялись?

– Ничуть, – соврал я. – Но завтра я не могу – еду по делам в Симферополь. Давайте послезавтра?

Джо покачал головой.

– У меня завтра последний день. Отпуск заканчивается.

– Значит, отложим наше восхождение на следующий год.

Джо глянул на меня, прикрыл глаза, тонкие губы дрогнули в усмешке.

– Я понял так, что вы просто испугались?

Я, конечно, уже далеко не мальчик, но подобные заявления всегда вынуждают меня едва ли не рвать на груди рубаху и доказывать обратное. Я остановился, тронул его за плечо и будто прикоснулся к тугому футбольному мячу.

– Джо, вы хотите сказать, что у меня недостаточно смелости, чтобы подняться с вами в одной связке на рог Караул-Обы?

Он приятно рассмеялся, лучики морщинок легли возле глаз.

– Ну-ну, – сказал он, – не горячитесь. Испуг и смелость не исключают друг друга. Даже очень храбрый человек может испугаться и вздрогнуть, если за его спиной кто-то неожиданно чихнет. Так и у вас: первая реакция на мое предложение – отложить восхождение на год… Не желаете по стаканчику сока?

Мы зашли в кафе «Встреча», которое по размерам было меньше моей кухни, но в нем тем не менее гуляла группа парней, сдвинув три столика на середину. Из-за табачного дыма я не сразу разглядел продавщицу. Пожилая женщина уже без всякой надежды, что ее послушают, устало ругалась:

– Вы мне не хамите. Я вам в матери гожусь.

– Закрой, бабка, рот, не порти отдых, – отозвался кто-то из группы.

– Ну вот, научили вас разговаривать со старшими. Уже сколько лет тут работаю, но таких еще не видела.

– Да сунь ты ей сто тысяч, пусть заткнется! – визгливо вставил кто-то. – Она, бля, должна каждые пять минут стол клиентам протирать и пепельницу выносить, а не вякать.

Со звоном к нашим ногам выкатилась пустая бутылка. Десяток красных лиц уставились на прилавок. Продавщица, уже совсем тихо ругаясь, зашаркала к бутылке, подняла ее и отнесла в ведро.

– Вот так надо приобщать к культуре обслуживания, – невнятно, будто с полным ртом, произнес кто-то. Толпа громко засмеялась. – Повторим урок. Запускай снаряд!

По полу покатилась вторая бутылка. Мы с Джо переглянулись. В подобных ситуациях не требуется лишних слов. Я, в общем-то, был уверен, что он так и поступит. В эти дни, однако, мне везет на кулачные бои.

Мы шагнули в темноту. Глаза привыкали к ней медленно, и я не сразу разглядел, что в кругу парней сидели две девчонки. Джо раздвигал собой стулья как танк. Я обошел стол с другой стороны.

– Привет, юноши! – сказал Джо вполне миролюбиво.

– Привет, привет! – отозвался молодой человек с выбритой наголо головой, в черной майке, поверх которой на металлической цепи болтался кулон в виде черепа. В уголке его губ дымилась сигарета. – Только пошел бы ты отсюда на хрен, пока не обидели. По команде «три» ныряешь в дверь. Усек?.. Раз… Два…

Я думал, что Джо ударит его, но он спокойным, плавным движением, будто срывал цветок, вытащил окурок изо рта лысого и затушил о его голову. Лысый подскочил с диким ревом, схватил Джо за волосы, намереваясь ударить его в лицо своей прожженной головой, но не успел.

Это был удар профессионала, я только в кино видел такие. Джо, вовсе не пытаясь освободиться от хватки лысого, двумя короткими ударами снизу заставил его разжать пальцы, а затем, выпрямившись, откинул его от себя локтем. Теперь, когда их разделял метр, он с резким выдохом нанес удар тыльной стороной ладони в челюсть, а когда лысый мешком повалился на стол, ударом двух рук, как гильотиной, свалил на пол.

На мою долю работы не досталось. Когда лидер повержен, стая приходит в замешательство и замы почему-то не спешат проявить себя. Толпа притихла.

– А вы говорите: урок культуры, – сказал Джо и покачал головой. – Освободите кафе и вынесите мальчика на воздух.

Парни не заставили Джо повторять. Через минуту мы остались в кафе вдвоем. Продавщица, охая и вздыхая, ставила столы на место.

– Вам бы здесь работать, а не мне, – сказала она.

– Где вы научились этому искусству? – спросил я, когда мы сели за столик со стаканчиками ледяного морса.

Джо не ответил. Он смотрел на светлый прямоугольник дверного проема.

– Они не знают, что такое сила, – произнес он. – Этот лысый вполне мог бы убить меня голыми руками за несколько минут. Но испугался и потому проиграл… Это самое вредное, губительное свойство человеческой психики – бояться.

– Инстинкт самосохранения?

Джо повернул голову.

– Вы в самом деле думаете, что страх способен продлить нам жизнь?

– Я бы сказал: обезопасить.

– Это заблуждение. Что опасно, а что нет – оценивает только мозг, исходя из жизненного опыта. Вот смотрел я на эту лысую вошь, которая привыкла, что все боятся его бритого черепа. Его очень мало били в жизни, и потому мозг его не способен адекватно оценивать противника. А инстинкт самосохранения как раз развит нормально, потому-то после моего первого удара он думал уже только о том, как бы остаться живым, а не как победить меня… Не бойтесь никого, Кирилл, вот вам мой совет. Боясь, опасаясь, вы лишь расшатываете нервную систему, но отнюдь не строите вокруг себя бастионы. Тот, кто задумал причинить вам вред, добьется того, невзирая на ваши меры предосторожности.

– Вы фаталист?

– В абсолютной степени.

– Значит, вы мало цените свою жизнь?

– Вы считаете, что личная оценка стоимости собственной жизни важнее той, которую дает общество?

– Вы когда-нибудь любили женщину, Джо?

– Нет.

– А мать, отца?

– Я не помню их. Меня воспитывали в детском доме.

– Хорошо, но у вас есть любимые вещи?

– Любимые – это что? Нужные, полезные, незаменимые – это я понимаю.

– Вы уходите от ответа, догадавшись, о чем я хочу вас спросить.

– Да, вы хотите спросить, будет ли меня интересовать мнение общества о той женщине, которую я горячо люблю? Упадет ли в моих глазах ценность собственной жизни, если общество скажет, что она ничтожно мала? Я вам отвечу. Всякая человеческая жизнь в разных местах и обстоятельствах стоит по-разному, но в каждом конкретном случае ровно столько, сколько окружающие готовы заплатить, чтобы сохранить ее либо уничтожить. Вся наша жизнь – стихийный рынок, где мы продаем и покупаем себя, продаем и покупаем других. Процесс этот скрытый, малозаметный. А показательные торги происходят тогда, когда берут заложников – пассажиров вместе с автобусами, кассирш в банках, воспитателей в колониях… Для кого-то мы очень дороги, для кого-то не стоим ничего. Так что, Кирилл, не мучайтесь, оценивая стоимость своей жизни. Ничто не далось вам так дешево, как она.

– А вы сами дорого цените свою жизнь?

– К сожалению, оценить не могу, потому как не могу раздвоиться и вступить с самим собой в противоречие. Да это и ни к чему, потому как я не смогу торговать своей жизнью во благо самому себе. Это нонсенс.

– Мне казалось, что вы оптимист и жизнелюб.

– А вы не ошиблись. Мне никогда не бывает скучно. Я никогда не терзаю себя размышлениями о том, правильно ли живу, так ли поступаю. Я предоставляю эту неблагодарную и рутинную работу выполнять другим. И все время нахожусь в поле зрения тех, кто оценивает мою жизнь достаточно высоко.

Мы допили морс и вышли на улицу.

– Так на чем мы остановились? – спросил Джо.

– На том, что у нас нет времени.

– А если сегодня?

– Сегодня? – Я машинально посмотрел на часы. Без пяти два. Надо еще разыскать Анну, предупредить, чтобы утром покормила кур и до обеда посидела у меня на телефоне, пока я буду в Симферополе – может быть, поступит новая информация.

– Хорошо, – ответил я. – Но часов в пять, не раньше.

– В семь.

– Не поздно ли?

– Нормально. Как раз жара спадет.

– Хорошо. Где мы встречаемся?

– На Царском пляже.

Анне об этом восхождении лучше не говорить, подумал я, прощаясь с Джо. Она девушка впечатлительная, будет волноваться или, что еще хуже, увяжется за нами. Терпеть не могу, когда снизу наблюдают, как я ползу по стене.

Глава 14

Джо опоздал почти на полчаса, что было для меня неприятным открытием. Я считал, что люди его типа весьма пунктуальны и никогда не заставят себя ждать.

Я сидел на пустом пляже, откуда, ошалев от солнца, ушел последний отдыхающий, и смотрел, как на глазах меняются цвета солнечных бликов, скользящих по воде. Солнце зашло за горизонт, за ту воображаемую линию, в которой сливаются небо с землей или морем. Здесь, в бухте, эта линия была и ломаной, бегущей по верхней кромке гор, и ровной, натянутой между морем и небом струной. Вода потемнела, утратила дневной лазурный цвет и уже так не манила, как днем. Слева, над штольней, сквозным ранением пробившей мыс Капчик, цепочкой шла группа туристов. Несколько человек спустились по древним ступеням к воде, постояли, опираясь о сложенный из неотесанных булыжников бордюр, но в черную утробу штольни не пошли. Там хорошо в полдень, в самый солнцепек, а сейчас оттуда тянет сырым могильным холодом, во мраке, между каменных стен, под сводами, изрезанными глубокими трещинами, порхают летучие мыши, шуршат кожаными перепончатыми крыльями, обдувают ветерком на крутых виражах, едва не задевая лицо своими серыми тельцами, покрытыми короткой и холодной, как у персика, шерсткой.

– Извините, меня подвел транспорт.

Я обернулся. Джо подошел ко мне настолько тихо, что мне трудно было догадаться, каким путем он пришел сюда – по сухому водостоку или же по тропе Голицына, нависающей над морем. Он не стал снимать с себя рюкзак и тем более присаживаться рядом, предлагая мне не тратить понапрасну драгоценное время – темнело уже быстро.

– Вершина скалы на большой высоте, – сказал он, словно прочитал мои мысли о сгущающихся сумерках. – Она будет освещена солнцем еще пару часов как минимум.

Насчет пары часов он, конечно, преувеличил, но я сделал вид, что принял его предположение. Спорить с ним – значит дать ему новую пищу для философствования о моей смелости. Черт с тобой, подумал я, будем идти по стене в сумерках. Будем в полной темноте висеть вниз головой, как летучие мыши. Можешь скакать с уступа на уступ, висеть на пальцах, изгаляться как тебе будет угодно, я все равно поднимусь на вершину быстрее тебя. Я иду ва-банк, я бросаю тебе вызов.

Идти с пляжа напрямую к подножию скалы было невозможно. Метров триста или четыреста вправо – и берег как таковой исчезал, стена вертикально уходила в морскую пучину, словно гигантская мостовая опора. Нам пришлось подниматься по тропе вверх через реликтовый лес, растущий на склонах Караул-Обы, через каменные разломы, ущелья и осыпи и затем, обойдя скалу справа, снова спускаться к морю. На это ушел еще час, и мы оказались у подножия каменного исполина, верхушка которого, словно увенчанная золотым шлемом, еще доставала до солнечных лучей, в тот момент, когда от солнца осталась лишь ярко-оранжевая полоса. Поднимаясь вверх по небу, она плавно и без границ окрашивалась в более холодные малиновые, сиреневые и фиолетовые цвета и растворялась в ночном небе.

Я уже не мог разглядеть внутри рюкзака необходимые мне вещи, и его содержимое пришлось вывалить на камни. Экономя время, я надел страховочную обвязку, когда ждал Джо на пляже, и теперь мне осталось навесить на поясной ремень кольца карабинов, крючья, молоток и прикрепить к запястьям, подложив под ладони, стальные пластины, изогнутые в форме цифры 6, – так называемые «небесные пальцы», при помощи которых можно зацепиться даже за самый маленький выступ. Эти штучки мне по спецзаказу выточил один знакомый слесарь. Дважды я уже испытывал их на сложных стенах. Мне казалось, что кошки лазят по деревьям на своих когтях не столь уверенно, как я на «небесных пальцах». Джо, видя, что я уже собрался выходить на стену, стал торопиться, но в сумерках ему не так-то просто было разобраться с обвязкой, и он несколько раз путался, продевая руки и ноги не туда, куда нужно.

Я подошел к стене и поднял голову. Зрелище было фантастическим. Наклоненный в мою сторону каменный колосс, казалось, качается, валится, намереваясь раздавить, как это сделал бы с муравьем ствол многолетнего дуба, спиленного лесорубом.

Джо еще не был готов, и я не стал отвлекать его своей страховкой, вбил на уровне лица первый крюк, привязал к нему свободный конец моей веревки и, протягивая ее понемногу через зажим, полез вверх.

Пока я еще неплохо различал все детали поверхности стены и без особого труда находил выступы и трещины, на которые крепко садились «небесные пальцы», поэтому я сразу задал себе высокий темп – до полной темноты надо было бы пройти как можно больше. С того момента, как мы перестанем видеть трассу, идти придется на ощупь. Не знаю, выполнял ли подобную задачу еще какой-нибудь безумец, кроме нас?

Поверхность стены – пористая, испещренная многочисленными раковинами, словно долгое время подвергалась обстрелу из тысяч автоматов. Подошвы кроссовок к ней будто налипали, и я без напряжения становился на сантиметровый выступ. Со стороны я, наверное, напоминал ящерицу, которая, попеременно переставляя конечности, равномерно поднималась по вертикальной поверхности. На Джо я старался часто не смотреть. Он не мог или не хотел, экономя силы, идти по стене свободным лазаньем и пользовался моей веревкой, продвигаясь по ней при помощи жумара. Это такое кольцо, которое закрепляется на веревке и движется по ней, как по рельсам, только вверх. Подниматься на жумаре несколько утомительно, зато безопасно и просто и под силу любому начинающему скалолазу.

Я оторвался от Джо метров на двадцать-тридцать. В те минуты, когда я вбивал очередной крюк, он приближался ко мне, но мне удавалось снова оторваться от него, и я увеличивал разрыв всякий раз, когда он доходил до крюка, останавливался и, повиснув на одной руке, перестегивал жумар выше.

Первая треть подъема была относительно пологой – градусов семьдесят пять – восемьдесят, поэтому я прошел ее быстро. Далее скала становилась отвесной, как стена высотного дома. Тут уже скорость моя резко упала, я стал подниматься осторожнее и выверять каждое движение. По моим расчетам, веревки должно было хватить до самой вершины, если я не буду делать слишком больших зигзагов. В конце, на самом сложном – отрицательном подъеме в дело можно будет подключить веревку Джо, которую свернутой в бухту он нес за спиной.

Я таращил глаза изо всех сил, но сумерки сгущались настолько стремительно, что я уже начинал сомневаться, удастся ли нам пройти хотя бы половину маршрута до того момента, как станет совершенно темно. Впрочем, у темноты был свой маленький плюс: я не ощущал высоты, потому как не видел ни камней внизу, ни тем более наших вещей, обманутый инстинкт самосохранения не сковывал движения и волю страхом, и я поднимался намного увереннее, чем если бы перелезал через забор в чужой огород.

Тишина стояла вокруг нас. Я слышал только стук своего сердца, учащенное дыхание, да изредка снизу доносился жужжащий звук жумара и металлическое щелканье замка, когда Джо перекидывал жумар через крюк.

Я даже не заметил, как плотная мгла опустилась на скалу. В призрачном свете неполной луны поверхность моря искрилась матовыми бликами, словно смятая фольга. Черные силуэты гор простирались куда хватало глаз. Казалось, что прямо под ногами рассыпаны огоньки Нового Света и чуть дальше – Судака. Я поднял голову. Определить, сколько еще подниматься до вершины, было невозможно. Ее я не видел, а лишь гигантский черный овал, заслонивший треть звездного неба.

Мною вдруг овладело неприятное чувство, словно я потерял свое тело и вместе с ним все ощущения и сейчас, будто растворенный в темноте, медленно плыву в потоке воздуха над уменьшенным, игрушечным миром, утратившим реальность.

– Джо! – крикнул я скорее для того, чтобы услышать собственный голос. – Вы там не уснули?

– Порядок, – не сразу отозвался снизу мой соперник. – Далеко до вершины?

– А черт ее знает! Мне кажется, что мы скоро доползем до звезд.

– У вас когда-нибудь подобное было? – после паузы спросил Джо.

– Нет, Джо, с ума сходят только раз в жизни… Моей веревки, если на ощупь, осталось метров пятнадцать.

– Продолжайте идти, пока она не закончится, потом я передам вам свою.

– Вы не хотите оспорить мое лидерство?

– Я передумал. Ступайте на вершину первым, вы это заслужили.

Я, как мальчишка, на которого смотрят девочки, с удовольствием воспринял лесть. Ну что может быть приятнее осознания своей победы?

Я чувствовал, как с каждым метром стена все сильнее наклоняется в сторону моря. Я висел спиной вниз. Подо мной колыхалась черная немая бездна.

Вдруг тишину пронизал оглушительный крик сотен чаек, разбуженных ударами моего молотка. Я не видел их, но чувствовал движение воздуха от их широких крыльев. Чайки хохотали, пищали, скулили, их вопли то отдалялись, то стремительно приближались, заставляя меня сжиматься в ожидании удара тяжелого клюва, но птицы боялись нападать и кружили вокруг меня до тех пор, пока я не почувствовал на лице легкий ветерок, и, приподнявшись на руках еще выше, я увидел вокруг себя насколько хватало глаз черные холмы, аспидную поверхность моря, россыпи огней до самого горизонта.

Я был на вершине. Натянувшись, веревка держала меня, не позволяя выползти на самую макушку скалы. Ее хватило, как говорится, в обрез. Я несколько раз позвал Джо, но он меня не услышал. Наверное, мой голос сносило ветром. На самом краю обрыва я вбил последний крюк и, отстегнувшись от веревки, привязал ее к крюку.

Минут пять я лежал на спине, глядя в черное небо. Ветер охлаждал мое тело, и удовольствие, которое я получал от этого, быстро сменилось ознобом. Чайки все еще кружили надо мной, заслоняя крыльями звезды. Я занял их место, этот крохотный пятачок, недоступный для человека, покрытый толстым слоем физиологической извести с кисловатым запахом, перемешанной с перьями и пухом.

Я начинал засыпать и, чтобы окончательно не угодить во власть этого коварного врага, встал на четвереньки и, ухватившись рукой за туго натянутую веревку, посмотрел вниз. Ничего нового я не увидел и на этот раз, и мои крики не принесли никакого результата.

У меня по спине пробежал холодок от мысли, что Джо сорвался. Могла не выдержать страховка – скажем, испортился замок в жумаре. В этом случае у него было мало шансов остаться живым.

Я пристегнул к обвязке «улитку» – приспособление для спуска по закрепленной веревке, встал к обрыву спиной и, отталкиваясь от стены ногами, медленно заскользил вниз.

Я дошел лишь до верхнего крюка. Здесь предстояло отстегнуть «улитку» и закрепить ее на веревке уже под крюком. Прежде чем это сделать, я снова несколько раз позвал Джо. Никакого ответа, лишь слабеющий крик чаек да отдаленный мерный рокот моря, разбивающего свои тихие волны о прибрежные камни.

«Допрыгался!» – бормотал я, испытывая вместе с тем странное чувство удовлетворения. Я не злорадствовал, а еще раз убеждался в том, что жизнь умеет демонстрировать свои коготки и быть беспощадной к тем, кто играет с нею.

Согнувшись, я опустил руку вниз, между широко расставленных ног, чтобы найти под крюком продолжение веревки, но рука наткнулась на короткий обрывок. Вот тут я сразу почувствовал и высоту, и свое страшное положение. Обрыв? Но эта веревка выдерживает динамический удар до полутора тонн! Перетерлась об острый выступ?

Я провел под веревкой рукой, но никакого выступа не нашел, снова взял в руки обрывок, поднес его к глазам.

Луна давала мало света, но его было вполне достаточно, чтобы разглядеть ровный, аккуратный срез. От обыкновенного разрыва такой безупречный край не остается. Значит, веревка обрезана.

Теперь я не мог спуститься ниже верхнего крюка, и мне ничего не оставалось, как снова подняться на вершину.

Что это могло значить? – думал я, ложась на загаженный пятачок, чтобы как-то противостоять сильному ветру. Я представил себя крохотным насекомым, сидящим на вершине огромной скалы, отрезанным от внешнего мира, лишенным возможности спуститься вниз, и захохотал, распугивая чаек, которые уж слишком близко подлетали ко мне. Я еще не испытывал ни страха, ни досады, ни отчаяния. Мне было всего лишь смешно. Я еще не думал над тем, как буду спускаться вниз, если Джо со злым умыслом оставил меня здесь. Я воспринимал себя и ситуацию как забавный комедийный фильм, и это в самом деле было смешно – лезть из кожи вон, рисковать, карабкаться по отвесной стене на вершину, чтобы оказаться там в полной изоляции от внешнего мира. Подобный эпизод был в литературе. Ну да, конечно, «Двенадцать стульев», отец Федор, укравший колбасу.

Давно я так не смеялся. Успокоившись, я перевернулся на живот, подложил под голову локоть и попытался уснуть. Сделать это было непросто. Мысли, как чайки, атаковали меня до самого рассвета. Может быть, в общей сложности я поспал часа два-три.

* * *

Солнце показалось над мысом Меганом около шести утра. Я думаю, что в мощный бинокль можно было увидеть на самом кончике рога человека, похожего на клопа, который, застыв, как каменный сфинкс, уставился в лазурную морскую даль. Я сидел и в самом деле непозволительно долго. Вместо того чтобы предпринимать какие-нибудь меры к своему спасению, я спокойно созерцал землю, покрытую теплым туманным покрывалом.

Не Джо проиграл, а я. Он до деталей продумал сценарий, расставил сети, а я, даже на самую малость не заподозрив подвоха, шел в западню да еще спешил, боясь, что меня опередят. Полное и безоговорочное поражение не вызывает обиды, досады и скорби. Оно напрочь вычищает душу, оставляя ее пустой и усталой.

Для чего Джо понадобилось сажать меня в эту живописную тюрьму, я еще не думал. Я любовался далекими туманными берегами, бухтами и заливами, прикидывал, сколько отсюда по прямой до Аю-Дага и смог бы я при наличии ластов и многоденежного пари доплыть до Алушты. Чайки оставили меня в покое, они уже смирились с насильственным выселением и облюбовали другой рог, возвышающийся на теле горы.

Я встал и подошел к противоположному обрыву. Вот здесь и буду спускаться, подумал я. Отсюда до седловины было не более тридцати метров по высоте, стена не отвесная, а относительно пологая. Но даже здесь можно запросто свернуть себе шею. Подняться по этому маршруту без страховки, пожалуй, можно без особых проблем, но спуститься гораздо сложнее. Когда ноги впереди, а голова, естественно, остается сзади, это все равно что спускаться в полной темноте.

Перед тем как начать спуск, я еще раз съехал на «улитке» до верхнего крюка, где заканчивалась веревка, и отвязал ее нижний край. Поднявшись на вершину, смотал веревку в бухту и повесил на плечо. Метров семь, не больше, но и это может пригодиться.

Я начал спускаться, прижимаясь к скале грудью, не видя ничего, кроме серого камня перед глазами, отыскивал ногами какие-нибудь зацепки, выемки, трещинки. В любое мгновение я мог сорваться и быстро покрылся холодным потом от предчувствия этого срыва. Я бормотал проклятия в адрес Джо, по вине которого я вынужден был выполнять крайне рискованный трюк. Уже спустя минут десять меня начал колотить нервный озноб, пальцы стали липкими и скользкими от пота, «небесные пальцы» ходили под ладонью, как кусок мыла, и я пожалел, что не прихватил с собой канифоль.

Я спускался очень медленно, потому что часто приходилось идти в сторону, обходя глубокие ниши в скале, на которых я не мог отыскать опору для ноги. Как-то наступил даже такой момент, когда я готов был отказаться от этой затеи и снова подняться на вершину.

Когда я почувствовал под ногами горизонтальную опору и понял, что все-таки спустился в ложбину, силы окончательно покинули меня. Я упал в траву и долго не мог подняться на ноги. Мне хотелось целовать землю, я тряс кулаками и ругал скалу, измотавшую меня, самыми скверными словами.

Первое желание – быстрее добраться до подножия Сокола, где разбит палаточный лагерь альпинистов, отыскать Джо и, пусть даже это мне дорого обойдется, отблагодарить его за ночную шутку – угасло под натиском любопытства. Не оставил ли Джо на камнях под рогом, где мы сложили рюкзаки, каких-нибудь следов? К тому же мне жалко было бросать свой рюкзак.

Ноги все еще дрожали от усталости и напряжения, подкашивались на спуске, но я усилием воли заставил себя побежать. По туристской тропе через ущелье, потом огромными прыжками вниз, по сыпучему склону, и влево, к подножию исполина.

Еще за несколько метров я увидел, что плоский камень, на котором мы бросили свои рюкзаки, пуст. Под стеной я нашел лишь обрезки своей веревки, которую Джо, вероятно, обрезал частями, под каждым крюком, опускаясь параллельно на своей.

Я стал припоминать, не было ли у меня в рюкзаке какого-нибудь безумного богатства, ради чего стоило бы затевать весь этот спектакль. К счастью, самое ценное, что было в нем, – это мой свитер толстой вязки из верблюжьей шерсти, который я прихватил с собой на случай холодного вечера. Возможно, по многочисленным карманам рюкзака были рассованы коробочки с солью, сухим топливом, спички, складной нож и прочие туристские принадлежности. Если ради всего этого Джо оставил меня одного помирать на вершине, то он просто безумец или клептоман.

Еще раз я обозвал своего напарника нецензурными словами и, как был, в джинсах, рубахе и страховочной обвязке, позвякивая металлом, прыгнул с камня в море, проплыл через десятиметровую скальную арку, сложенную природой, затем вдоль стены, поросшей зелеными водорослями, качающимися в прибое, как распущенные волосы девушки на сильном ветру, и выбрался на камни уже со стороны Царского пляжа.

Если бы я знал, что уже безнадежно опоздал, то не выматывался бы так на подъеме по сухому руслу, по улочкам поселка и на трассе в Судак. Круги плыли у меня перед глазами, когда я свернул с шоссе к подножию Сокола, где сквозь деревья проглядывали разноцветные пятна палаток. Мокрый от пота, с взъерошенными волосами и безумным взглядом, звеня снаряжением, как заблудшая овца колокольчиком, я приплелся в лагерь альпинистов, вышел на полянку, где, развалившись в шезлонге, читал газету и между делом поглядывал на меня Князев. Я посмотрел растерянно по сторонам, щурясь, будто стал хуже видеть, и произнес:

– Где этот идиот?

Палатки Джо не было.

Князев продолжал вопросительно смотреть на меня, он не понял, кого я имел в виду. Гриша неподалеку пилил какую-то деталь надфилем. Увидев меня, он встал с колен, подошел, с любопытством рассматривая мое лицо.

– Ну вот, фингал уже почти сошел. Только чего это ты такой загнанный?

– Где Джо?

– Какой еще Джо?

– Этот ваш альпинист из Кемерова, юморист трахнутый.

Князев и Гриша молча переглянулись.

– Этот, с которым ты недавно по стенке как блоха скакал? Понятия не имею. Кажется, он еще позавчера съехал.

– Разве он был не с вами?

Гриша посмотрел на меня, как на безнадежно больного человека, повел плечами.

– Так ты ж его сам сюда привел.

– Это кто вам такое сказал?

– Он. Рано утром, за несколько часов до того, как вы на стену пошли, он привалил сюда, спросил, не приходил ли ты, поставил палатку. Мы так и подумали, что это твой товарищ. А что случилось, Кирюша? Тебя, что ли, снова обидели? Может, сходим наверх, нервишки полечим? – И он кивнул на стену Сокола.

– Нет уж, – пробормотал я. – Спасибо. Сыт надолго.

Я уже ломанулся через куст, чтобы вернуться на шоссе, но, вспомнив о важном, снова повернулся к Князеву.

– Послушай, ты помнишь, как мы встретились у овощного ларька и я сказал тебе, что приду к вам? Ты никому случайно не говорил, что утром я буду у вас? Ну, где-нибудь в автобусе или на рынке в запале разговорчивости?

Князев посмотрел на меня тем же взглядом, что минуту назад Гриша. М-да, подумал я, на нервной почве у меня что-то с головой случилось. Где это я видел, чтобы у Князева был запал разговорчивости? Да он лишнего слова под пытками не скажет.

Я вяло махнул удивленным скалолазам рукой и пошел в поселок. Время приближалось к полудню.