Текст книги "Сладкий привкус яда"

Автор книги: Андрей Дышев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 28 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]

Глава 14
ЕДИНСТВЕННЫЙ НАСЛЕДНИК

Князь, глядя из-под седых бровей на карандаш, который без устали крутил в пальцах, сидел в деревянном кресле за столом. На зеленом сукне стояли письменный прибор с промокашкой-неваляшкой, стакан с чаем в серебряном подстаканнике и раритетный томик Баратынского в черном переплете с золотым тиснением. И старик, и его кабинет с отполированной руками и годами мебелью напоминали экспонаты музея.

Большие напольные часы размахивали тяжелым маятником. Где-то в его недрах цокали молоточки. Мы молчали. Князь приказал собраться в своем кабинете всем своим служащим. Первой вошла Татьяна и села на обшитый кожей диван. В черном большом платке, из-под которого выглядывала косичка, она была похожа на летучую мышь с якорным канатом на шее. Я стоял лицом к книжным полкам, рассматривая измочаленные корешки, на которых едва можно было разобрать имена авторов. Между книгами и стеклом выстроился длинный ряд фигурок из кости, дерева, железа. Малахитовый Будда с животиком, похожим на арбуз, которого я привез князю из Катманду, возглавлял строй, словно был назначен командиром над остальными фигурками.

Скрипнув половицами, в кабинет вошел водитель и, зачем-то пригибаясь, словно это был кинозал и уже шел фильм, на цыпочках прошел в угол и встал между глазурованной печью и диваном. Следом за ним, бережно сдвинув дверные шторы, вошел грузный, краснолицый конюх в светлых шароварах, рубашке навыпуск и калошах на босу ногу. Потом тенью обозначила присутствие молодая глухонемая садовница в телогрейке и белом платке. Она встала в дверях, то ли стыдясь своего вида, то ли боясь наследить на паркете выпачканными в черноземе резиновыми сапогами. Кабинет не мог вместить всех строителей, дворников и прислугу, и последними зашли выжлятник[12]12
  Кинолог в современном переводе.


[Закрыть] со своей женой-поварихой. Полная, как положено по должности, женщина тотчас всхлипнула и прижала платок к красным глазам.

– Цыть! – немедля оборвал ее Орлов высоким, почти женским голосом и стукнул карандашом по столу. – Рано пока!

Снова стало тихо. Было слышно, как шлепают по маленькой наковальне часовые молоточки. Я оперся спиной об оконный наличник и скрестил на груди руки. Орлов, ссутулив угловатые плечи и склонив белоснежную голову, смотрел прямо перед собой выцветшими голубыми глазами. Его массивный, чуть сгорбленный нос придавал лицу хищное выражение. Тонкие губы были плотно сжаты. Смятые высокие залысины покрывали морщины. Он нервным движением расстегнул верхнюю пуговицу красной атласной косоворотки и очень тихо, заставляя присутствующих затаить дыхание и напрячь слух, произнес:

– Рано пока его хоронить…

Он говорил бы дальше, если бы в кабинет не заглянул высокий и длинноносый молодой человек, похожий на единицу, которую мстительно выводят учителя в дневнике безнадежных тупиц. Рискуя задеть дверной косяк, он склонил гладкую голову с волосяным хвостиком, однако нос его компасной стрелкой продолжал целиться в князя.

– Позволите, Святослав Николаевич? – приятным голосом и артикулятивно проговорил молодой человек, сверкнув черными глазами.

Князь, казалось, даже не взглянул на дверь и, не меняя положения седой головы, ответил быстро и злобно:

– Ступай на котушок[13]13
  Котушок – это устаревшее название хлева для мелкой скотины. Князю будет свойственно и впредь дурачиться и говорить в подобной манере, но читатель с легкостью обойдется и без перевода всех его архаизмов.


[Закрыть], наглец!

Молодой человек, не отразив обиды на умном лице, увел голову за шторы, но уже через мгновение князь изменил меру наказания.

– Закличь его сюда! – приказал он поварихе и, как только длинноносый в точности повторил свое внедрение в кабинет, хмурым голосом спросил: – Что надо? Я тебя не приглашал.

– Слухи ходят, – осторожно ответил длинноносый чуть сиплым, посаженным голосом и поскреб по щеке ломаным, словно неряшливо склеенным из суставов, пальцем.

– Вот, пожалуйста, – с досадой произнес Орлов, обводя взглядом присутствующих и останавливаясь на мне. – Слухи ходят… Дурь на языках сидит! Еще раз повторю: кто будет о моем сыне лясничать, того нещадно накажу. Еще ничего не проверено, а Ворохтин уже успел обарабанить по всему городу!

Я молча перенес упрек. Обладатель длинного носа, охотно соглашаясь с Орловым, покачивал своей примечательной деталью и строго поглядывал на меня, будто хотел сказать, что незаслуженно пострадал по моей вине.

– Нет никаких оснований говорить о смерти Родиона, – тверже повторил Орлов и шлепнул ладонью по зеленому сукну, отчего звякнул стакан в подстаканнике. – Я уважаю Ворохтина, но уверен, что с выводами он явно поторопился. Обгодим чуток. Время все расставит по своим местам.

– Слухи о смерти оказались несколько преувеличены, – развеселился носатый. – В самом деле, с чего это мы… Мало ли кто из нас…

Орлов не нуждался в его моральной поддержке и немедленно осадил взмахом руки.

– А ты себе язык подрежь!

– Слушаюсь, Святослав Николаевич! – радостно ответил носатый, слегка склонив голову, и тотчас негромким и пересушенным голосом стал рассказывать садовнице байку по этому поводу: – У нас в день выдачи пенсии телефонный звонок невозможно услышать из-за гомона бабушек. Крик стоит, как на стадионе. Так вот, заведующий говорит кассирше…

Садовница не слышала, о чем говорит ей этот человек. Она смотрела на него умными и красивыми глазами, как смотрят на утренний туман или на облака. Повариха устала выдавливать из глаз слезы и мягко зажмурилась, словно задремала стоя. Орлов придвинул к себе чистый лист, обмакнул перо в чернильницу и принялся скрипеть по бумаге. Его стремление реанимировать прошлое стоило больших нервов. Перо рвало бумагу, щелкало и брызгало чернилами. Орлов злился и негромко ругался себе под нос. Все присутствующие, кроме носатого, привыкли к чудачествам хозяина и смотрели с пониманием на борьбу князя с капризным пером.

– Возьмите мою, Святослав Николаевич! – некстати услужил носатый и шагнул к столу, протягивая старику шариковую ручку.

Я подумал, что Орлов сейчас плеснет в лицо молодому нахалу чернила, но он, нахмурившись, отшвырнул перо в сторону, взял авторучку и быстро закончил письмо. Сложив лист вчетверо, он протянул его Татьяне.

– Не умирай! – на высокой ноте сказал он. – Отнеси это попу, пусть срочно отчитается передо мной по всем счетам. В первую очередь – оплата богомазам за иконостас! И сними с себя этот вдовий казинет, чтобы глаза мои его не видели!

Орлов намеревался завершить собрание служащих на оптимистической ноте. Уже повариха не по теме начала жаловаться, что поставщики вечно запаздывают с доставкой продуктов и из-за этого она запаздывает с обедами, как я перебил ее, заставив присутствующих обратить на себя внимание:

– Я хотел бы уточнить, Святослав Николаевич, что высказал вам не только свое личное мнение, но также и официальное заключение непальской полиции.

– Что?! – с искусственным гневом воскликнул Орлов, глянув на меня так, словно я посмел произнести нечто в высшей степени неприличное. – Кто повторяет очевидные глупости, тот глуп вдвойне! Непальская полиция не знает волевых качеств моего сына!

– Со дня на день Министерство внутренних дел России получит официальное уведомление, – добавил я.

Мы разыгрывали заранее оговоренную сцену. Слепая, безосновательная вера отца в то, что сын жив, должна была вызвать у присутствующих обратный эффект. Сочувствуя Орлову, они все-таки в большей степени должны были поверить мне.

– Все! – прервал меня князь и встал из-за стола. Если бы я видел Орлова впервые, то был бы шокирован его маленьким ростом. Шаркая лаптями по полированному паркету, он подошел к книжному шкафу, снял с полки увесистый том «Российская архитектура. ХIX век» и протянул его мне. – Я благодарю тебя за внимание к судьбе моего сына, но советую все же вернуться к своим обязанностям. Обрати внимание на обливистый контур крыши грота и постарайся установить стропила под большую нагрузку по всем законам физики и строительства.

Я внимательно посмотрел в глаза князя, уже научившись читать в них комментарии к словам, но Орлов глаза отвел, хлопнул меня невесомой ладошкой по груди и сказал:

– Ступай, братец, ступай!

Рядом с узкой дверью образовалась минутная толчея. Носатый, пропустив вперед себя садовницу, оказался передо мной.

– Что это на вас нашло? – спросил он, нетерпеливо выковыривая сигарету из пачки.

У меня не было желания развивать тему с незнакомым человеком, и я лишь прошелся пустым взглядом по его лицу, больно споткнувшись о нос. Мы вышли в длинный и узкий коридор, стены которого были увешаны пейзажами. Я нарочно приостановился у «Туманного рассвета на берегу Двины», чтобы увеличить дистанцию с носатым, но тот, как назло, тоже замедлил шаг.

– Увлекаетесь живописью?

– Что ж ты грех такой на душу берешь? – спросил меня не по годам стройный выжлятник Палыч, проходя мимо и сокрушенно качая белой, как одуванчик, головой.

Я растерялся, не зная, на какой вопрос отвечать в первую очередь.

Мы вышли на террасу. Косой мелкий дождь залил дощатый пол наполовину, и в нем, как в матовом зеркале, отражались черные стволы еще голых яблонь. Я поднял воротник куртки и пошел между волнистых рядов невысокого плетня. Гравий шуршал только под моими ногами – носатый исхитрился идти за мной в ногу, и его шагов я не слышал. Пригнув голову, я прошел под мокрой лапой старой ели и остановился напротив грота с недостроенным куполом.

Носатый не совсем уверенно, словно не исключал возможность того, что будет побит, приблизился ко мне, самоотверженно раскуривая вымокшую сигарету. Наверное, он задел головой ветку и попал под ледяной душ.

– Покорнейше прошу простить! – вычурно обратился он, отчего меня внутренне передернуло. Мы с ним были приблизительно одного возраста, в каком принято обращаться друг другу в совершенно иной манере. Но, видимо, носатый попал под влияние чудачеств Орлова, и его неудержимо тянуло на архаичный слог.

Я ничего не ответил, раскрыл книгу на закладке и посмотрел на чертеж грота. Орлов предлагал скопировать какого-то головастика с катастрофическим соотношением нагрузки и опоры: купол по своему объему превышал несущие конструкции едва ли не в два раза. Астрономическая обсерватория, а не грот!

– Палка, палка, огурец, – произнес носатый, рассматривая облупившиеся колонны грота, – вот и вышел человец… А меня зовут Филипп, – представился он и протянул мне свою ладонь. – Работаю в сбербанке, а по совместительству – казначеем у князя.

– Ага, – ответил я. Капли дождя усеяли страницу, и я захлопнул книгу. – Что надо?

– Я по этой усадьбе еще мальчишкой бегал, – сказал Филипп и ностальгически вздохнул. – Здесь сначала приют для бездомных был, потом больница. Потом школьный сад… Чувствую корни, понимаешь, – неожиданно перешел он на «ты» и с шумом выдохнул дым. – Голос крови! Тебе этого не понять…

Я сунул книгу под мышку и уставился на Филиппа. Для полноты счастья ему не хватало моей заинтересованности и вопросов.

– Мы ж с Николаичем родственники, – с подчеркнутой незначимостью ответил Филипп, что в его понимании выглядело как проявление скромности.

– С каким Николаичем?

– Да с Орловым! – великодушно пояснил Филипп. – Моя бабка и его мать были родными сестрами. Только его матери больше повезло – ее взял в жены титулованный чиновник. А моя бабка так и осталась пожизненной крестьянкой.

Я видел – он очень хочет признания и восхищения. Осчастливить родственника было совсем нетрудно. Я протянул ему руку.

– Так ты, значит… племянник Орлову, так, что ли?

– Ну! – радостно подтвердил Филипп. – Он мой двоюродный дядька!

– Что ж, поздравляю, – нелегким тоном произнес я.

– С чем? – заморгал глазами Филипп, хотя я был уверен, что он уже принял поздравления от половины Арапова Поля.

– Ты же теперь единственный наследник!

– Типун тебе на язык! – махнул рукой Филипп и взволнованно затянулся. Ему было очень трудно скрывать улыбку. – Я тоже не верю, что с Родионом случилось что-то серьезное. Не может быть. С какой стати?

– Не расстраивайся понапрасну, – дал я наследнику добрый совет и похлопал его по плечу. – Поверь в свое счастье и готовься за него бороться. Родиона убил человек по фамилии Столешко. Убил для того, чтобы прибрать к рукам наследство князя.

То, что происходило с лицом Филиппа, можно было сравнить с клоунадой. Я еще никогда не видел, чтобы душе человека было так тесно в теле. Он затягивался потухшей сигаретой, чесал щеки, зрачки его метались в глазницах, словно обезьяна по клетке перед зеркалом, челюсть перемалывала беззвучные слова, ноги давили щебенку, щеки омывались дождем, и все это происходило одномоментно.

– У тебя в самом деле есть доказательства? – негромко спросил Филипп, без особых затруднений превозмогая стыдливость.

«Но почему я его уже ненавижу? – думал я, рассматривая темные глаза Филиппа, похожие на окна в доме, в котором хозяева выключили свет, чтобы не светить перед всеми подряд свою интимную жизнь. – Может быть, во мне говорит скрытая зависть? Ведь я никогда не испытаю тех чувств, которые обрушились на него. Почему я жду от него искренней грусти по поводу смерти далекого родственника, которого Филипп никогда раньше не знал, если обвальная радость от осознания себя наследником намного сильнее и честнее…»

– Да, есть доказательства, – ответил я. – Оставь мне свой телефон.

– Кайн проблем! – кивнул Филипп, вынул из нагрудного кармана куртки портмоне, а из него – визитку. – Звони по делу и просто так… Очень рад был познакомиться. Очень рад…

Он долго тряс мне руку и хрипло дышал. Рукопожатие его было крепким – модный ныне показатель хорошего здоровья и преуспевания.

Прежде чем сунуть визитку в карман, я взглянул на нее. «Гонза Филипп Матвеевич. Сбербанк Российской Федерации, Араповопольское отделение. Старший кассир». И рабочий телефон.

Глава 15
НЕУЖЕЛИ ВСЕ ТАК МРАЧНО?

Чего не удалось Орлову – так это переодеть своих охранников в белые мундиры с золочеными пуговицами, подпоясать их портупеями, обуть в сапоги до колен да в картузы. «Жандармы», перманентно дежурившие у въездных ворот, предпочли ретро-маскараду современный камуфляж. Я не успел дойти до ажурного особняка со стеклянным пузырем зимнего сада, в котором Орлов выделил мне мансардную комнату, как навстречу из кустов вывалился ужеподобный охранник.

– Зайди к хозяину, – сказал он мне, пренебрежительно швыряясь словами. – Только срочно.

И поковырялся в ухе антенной портативной станции.

Пришлось круто разворачиваться на сто восемьдесят. По парковой дорожке, присыпанной кирпичной крошкой, я дошел до кипарисовой аллеи, которая упиралась в парадное крыльцо главного дома усадьбы.

В кабинете Орлова я увидел Татьяну. Она сидела на диване на том же самом месте, где траурила утром, только уже без черного платка. Взамен него девушка надела черный кожаный берет и куртку «а-ля пилот ВВС США».

– Салют! – тихо приветствовала меня Татьяна и вяло кивнула.

– Сядь! – позволил Орлов и, не поднимая глаз, шевельнул перстом в сторону кресла.

Я успел рассмотреть лист с мелким текстом, который он читал. Кажется, сверху было написано: «Заявление».

– Вы знакомы? – все еще не поднимая головы, спросил Орлов.

– Знакомы, Святослав Николаевич, – ответил я.

Князь приподнял лицо и взглянул на меня из-под бровей.

– Увольняться надумала, – пробормотал он равнодушно, затем еще раз – сверху донизу – пробежал глазами по заявлению, поднял оценивающий взгляд на Татьяну и задал неожиданный вопрос: – Волосы крашеные?

– Что? – не поняла девушка и подалась вперед. – Волосы?.. Нет, не крашеные, – ответила она и, чувствуя неловкость, как бы невзначай коснулась пряди рукой. – Это так выгорели в горах.

– Хорошо, – удовлетворенно кивнул Орлов. – Так чего заявлениями кидаешься, коли волосы некрашеные?

Похоже, что Татьяна уже объясняла князю причину и ей не хотелось повторяться. Она вздохнула и промолчала.

Орлов снова проявил любопытство к заявлению. Придерживая у глаз пенсне, он принялся читать заново, а я гадал, неужели у Татьяны проснулась совесть и, поверив в гибель Родиона, она решилась на этот мужественный шаг?

– Не могу я у вас больше работать, Святослав Николаевич, – прошептала Татьяна и взглянула на меня глазами, полными мольбы о помощи. – После того, что случилось, не могу.

– Да что ж ты, дева, меня все клычешь? – бормотал князь. – И некрашеная к тому же… Зачем же подписывать отказную? Служи, камочка! Уволить я тебя всегда успею. А если ты по другой части грустишь, так жениха я тебе найду… Этот лоботряс тебе не подойдет?

Князь кивнул в мою сторону. Меня начинал разбирать смех. Татьяна ерзала на диване и ускользающим взглядом вспоминала то меня, то большие напольные часы, то заявление, на котором лежала невесомая рука Орлова. Наконец князь медленными движениями сложил лист вчетверо, изорвал его на кусочки и припорошил обрывками дно корзины.

– Продолжай трудиться. Я тебя не обижу. Если хочешь, дам комнату и кормить буду. Работай!

На минуту в кабинете повисла тишина. Взгляд Орлова путался в седых бровях, как рыба в сетях. Наконец он выдвинул ящик, вытащил оттуда скоросшиватель и выудил из него покрытый цифрами лист.

– Вот что, братец, – сказал Орлов мне уже другим тоном. – Здесь мне строительная фирма «Монумент», которая будет в деревне школу строить, как-то хитро насчитала. Ты цены на материалы лучше меня знаешь – пройдись своим опытным взглядом. Если где наглеют – пометь карандашом, а если все в норме – я подпишу и оплачу.

– Извините, Святослав Николаевич, – напомнила о себе Татьяна, поднимаясь с дивана. – Когда мне к работе приступать?

Орлов склонил голову и взглянул на девушку.

– Сегодня погуляй по парку, подыши воздухом. А завтра с утра садись за стол. Только курточку эту смени, она тебе не идет. Ты в ней как урява.

Поведение князя меня, мягко говоря, озадачило. Зачем он вызвал меня к себе именно в тот момент, когда у него находилась Татьяна? Почему позволил присутствовать при их разговоре? Может быть, он тем самым хотел дать мне понять, что за Татьяной нужен глаз да глаз?

Когда мы с девушкой оказались на улице, я сказал:

– Курточка тебе в самом деле не идет.

– Да пошел ты! – рассерженно ответила Татьяна и посмотрела на себя. – Чем она тебе не нравится? Сумасшедший дом какой-то! Он хоть раз на календарь смотрел, этот твой Орлов? Он знает, какой сейчас год? Сам в косоворотке ходит, а на мою куртку кидается!

– Будешь лясничать, – негромко пригрозил я, – он прикажет отвести тебя на конюшню и выпороть торбачем.

– Что?! – ахнула Татьяна и внимательно посмотрела мне в глаза. – Все. Вопросов больше не имею.

И все же вопросы с ее стороны отсутствовали недолго. Едва я, откланявшись, повернулся к ней спиной, как Татьяна сдалась, ухватилась за меня, как за последний вагон уходящего поезда, и взмолилась:

– Стас! Ну хоть ты разговаривай со мной нормально, а не как с больной!

– Ради бога, – ответил я, обернувшись. – Только не надо убеждать меня, что ты хотела уволиться из-за Родиона.

– Хорошо, – на удивление легко, без торга согласилась Татьяна. – Я расскажу тебе, почему я хотела уволиться. Но для начала покажи мне его комнату.

– А это еще зачем? – удивился я.

– Я многое смогу понять, если увижу его вещи. Книги. Одежду. Порядок, в каком расставлена мебель…

– Ничего не получится, – ответил я, покачав головой. – Дом могу показать, я живу как раз над его апартаментами, но без разрешения старика входить туда не советую.

Мы шли по кипарисовой аллее. Почерневшие комки снега тянулись по обе стороны дорожки, как бордюр. Садовница шла нам навстречу с полными ведрами чернозема. Проходя мимо, она кивнула мне.

– Странная женщина, – произнесла Татьяна, когда мы разминулись. – У нее такое лицо… Как бы точнее выразиться…

– Одухотворенное? – подсказал я.

– Можно сказать, что так.

– Это тебе так с непривычки кажется, – пояснил я, рассматривая кипарис, стоящий ближе всего ко мне. – Ее лицо, как и у всех остальных служителей усадьбы, наполнено ожиданием.

– Ожиданием чего? – уточнила Татьяна.

– Крошек с барского стола… Не стой здесь, это нехорошее место, – посоветовал я, кивнув под ноги Татьяне.

Она сразу же шагнула в сторону и посмотрела на свои следы, отпечатавшиеся на сырой кирпичной крошке.

– В лагере Креспи, – произнесла она, – ты производил на меня куда более сильное впечатление.

– Сильное – в том смысле, что я не казался тебе таким идиотом, как сейчас? – уточнил я.

– Это ты сказал, – ушла от ответа Татьяна.

Я встал на цыпочки и провел ладонью по шершавому стволу кипариса. Наполовину отколовшаяся щепка так и не прижилась, высохла до черноты, хотя сразу после выстрела я прижал ее к стволу резиновым жгутом.

– Месяц назад, – произнес я, отламывая щепку и без усилий превращая ее в крошево, – на том месте, где ты только что стояла, жизнь Родиона едва не оборвалась. В него стреляли.

Татьяна испуганно взглянула на меня.

– Я об этом ничего не знала, – ответила она. – И что? Удалось выяснить, кто стрелял?

Я недоверчиво смотрел в ее глаза. «Однако девочка лжет», – подумал я, вспомнив схему усадьбы, которую нашел в ее папке.

– Нет. Родиона спасло только то, что он сразу же упал в сугроб и не шевелился до тех пор, пока не подбежал я.

– Стреляли из-за этих кустов? – спросила она, кивая на мешанину из голых веток малины.

– Да, из-за этих, – подтвердил я.

– На снегу должны были остаться следы, – предположила девушка.

– Остались, – ответил я, отряхивая ладони от древесной пыли. – Следы моих ботинок. И еще следы ворон.

– Ты хочешь сказать… – начала было Татьяна, но замолчала, а потом спросила, уверенная в моем ответе: – И ты даже не попытался что-нибудь выяснить?

– Времени не было, – честно признался я. – Мы с Родионом готовились к вылету в Катманду.

– А ты сам что думаешь о следах? – начала любопытничать Татьяна.

– Думаю, что на меня хотели бросить тень… Что? Очень интересно?

– Почти детективная история!

Меня вдруг покоробило от того беззаботного обывательского тона, с каким Татьяна произнесла эти слова. Для нее это детективная история! Книжка! Да она просто молодая нахалка, которая хотела окрутить богатого наследника! Еще надо разобраться, для какой цели она составила схему усадьбы и пометила на ней место, откуда стреляли в Родиона! Еще надо выяснить, кто и для какой цели дал ей «макаров»!

Я повернулся к ней и, глядя в светлые, наполненные легкомыслием глаза, жестко произнес:

– И вот о чем я еще думаю. Старик направил тебя в Непал к Родиону для того, чтобы ты позаботилась о нем. Пока он еще тешит себя надеждой на его возвращение и потому твое заявление не подписал. А когда надежда угаснет…

– Ты так странно смотришь на меня, – заметила Татьяна, как только моя пауза слишком затянулась. – Как будто на что-то намекаешь.

– Не намекаю, а говорю открыто: ты играешь с огнем. Тебе опасно здесь оставаться.

Несколько мгновений Татьяна раздумывала над моими словами, машинально копируя мои движения и вдыхая запах растертой в ладонях веточки хвои.

– Неужели ты искренне беспокоишься о моем благополучии? – с сомнением произнесла она. – Или есть другая причина, чтобы выставить меня из усадьбы?

– Другой причины нет, – ответил я.

– В таком случае благодарю за предупреждение. Я буду осторожна.

Она шла за мной. Я, сам того не желая, припугнул девчонку, и теперь она чувствовала себя в сыром и затуманенном парке неуютно.

– Намерена поселиться здесь? – не оборачиваясь, спросил я.

– Да, – твердо ответила она. – Я остаюсь. Я нужна князю. Может быть, он уже сам… Ах, ладно! Это уже не для тебя.

Я смотрел на девушку с интересом.

– Что ты хотела сказать? Что «он уже сам»?

– Что хотела сказать, то хотела! – отрезала Татьяна. – Много будешь знать, скоро умрешь.

– Уноси отсюда ноги, вот что я тебе скажу! – повторил я. – Птица ты перелетная! Не вздумай к старику клеиться – подстрелят тебя, как куропатку!

– Очень страшно! Но чем сильнее ты убеждаешь меня, чтобы я уехала, – заметила девушка, – тем сильнее мне хочется остаться.

Я резко остановился и обернулся. Татьяна едва не налетела на меня. Мы стояли друг против друга. Оглушительно каркая, с ветки вяза взмыл ворон. Раскинув широкие крылья, он черным крестом пропорол серое небо. По верхушкам прошелся ветер, и тяжелые капли шлепнулись на пропитанную влагой землю. Я натянул на озябшие руки лайковые перчатки.

– Даже если предположить… всего лишь предположить, что старик прав и Родион вернется, – рискованно прошелся я по самому краю тайны, – то твое пребывание здесь может быть омрачено, понимаешь? Преступник в первый раз промахнулся. Но второй выстрел наверняка будет точным. Сначала он уберет тебя, маленькую безгрешную прилипалу, а уже потом расправится с Родионом.

– Неужели все так мрачно? – попыталась ответить шуткой Татьяна, с малозаметной тревогой всматриваясь в темный частокол деревьев.

Я вздохнул. Убедительные аргументы закончились. А пугать ее интонацией, как ребенка, не хотелось. И я ответил непринужденно и доброжелательно:

– Посиди немножко в своей нотариальной конторе. А еще лучше – на больничном, дома. Я тебе чемодан видеокассет принесу. А сюда приходи после праздника. К тому времени здесь уже не будет таких темных и промозглых вечеров, как сегодня.

– После какого праздника? – тихо спросила Татьяна, пристально глядя мне в глаза, и я увидел, как ее лицо накрывает тень брезгливого ужаса, словно она разговаривала с сумасшедшим.

– После первого апреля.