Текст книги "Добро пожаловать в ад"

Автор книги: Андрей Дышев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 25 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

Глава 9
КРЮЧОК И ПРИМАНКА

Ирэн вернулась с тазиком и кувшином с водой.

– Все прекрасно! – говорила она, поливая мне голову. – В поселке живет молодой хирург, который нелегально занимается частной практикой. До его дома совсем недалеко. Пять минут пешком… Ты сможешь дойти?

Фыркая, я умывал лицо, протирал глаза, полоскал рот. Брызги летели от меня, как от собаки, вышедшей на берег из реки. Ирэн накинула мне на голову свежее полотенце и помогла вытереться. Картина, по-видимому, была слащаво-идиллическая. Я даже фыркнул, представив нас со стороны, и вырвал полотенце из ее рук. Мои чувства по отношению к женщинам напоминают карбюраторный мотор. Внимание и симпатии ко мне женщина должна подавать строго дозированно, как бензин. Чуть меньше или чуть больше – и мотор глохнет, чувства умирают. Ирэн явно перестаралась: избыточное количество ее внимания я не в силах усвоить.

Но Ирэн этого не замечала и настойчиво сокращала дистанцию, которую я старательно поддерживал все время нашей совместной работы в агентстве. Кульминация наступила на лестнице, где Ирэн попыталась взять меня под руку, чтобы помочь мне сойти, и я уже готов был крепко выразиться по этому поводу, как вдруг мы оба застыли на замшелой ступеньке, с неприкрытым ужасом глядя на двор.

Рядом с «Опелем», за деревянным столом, накрытым клеенчатой скатертью, расслабленно сидел милиционер и помешивал ложкой в чашке с чаем. Фуражка его была сдвинута почти что на затылок, удерживаясь там каким-то чудом. Темная короткая челка налипла на лоб. Форменная рубашка была покрыта темными пятнами пота, под мышками белели разводы. На поясном ремне, из-за которого выглядывала морщинистая резинка синих форменных трусов, болтался чехол с радиостанцией. Напротив милиционера сидела хозяйка. Блюститель порядка поднес чашку к губам, шумно отхлебнул и в этот момент увидел нас.

– Это постояльцы, Петровна? – спросил он, ворочая выпуклыми глазами, словно краб, выползший из моря.

– Ага, – подтвердила хозяйка, с умилением взглянув на нас. – Хорошие ребята…

Какого черта здесь делает милиционер? Он пришел за нами? Хозяйка выдала или сам вычислил? И что теперь делать? Поднимать руки?.. Наверное, подобные вопросы, словно кофейные зерна в кофемолке, с бешеной скоростью кружились в голове у Ирэн. Осторожно, словно проверяя ступеньки на прочность, она снова стала спускаться. Я не сводил глаз с лица милиционера, пытаясь догадаться о его намерениях.

– Поздновато на море собрались, – строго заметил милиционер, словно хотел поставить под сомнение утверждение хозяйки, что мы «хорошие ребята». Он снял фуражку, протер носовым платком козырек и снова нацепил ее на затылок. – Сейчас самая жара наступит. Отдыхающие обязаны рано вставать… Мать моя женщина! Сам бы на море сходил, да трусы мочить неохота…

– Они сегодня ночью приехали, – ляпнула хозяйка, подливая в чашку кипятка. – Отсыпались… А варенье будешь, Витек?

– Нет, – буркнул милиционер. – От него пот липким становится. Я вообще стараюсь сладкого не употреблять. И лук тоже не употребляю, чтобы пот не вонял сильно. Если пот будет чистый, то можно неделями не мыться.

Мы уже сошли с лестницы, а милиционер по-прежнему не предпринимал никаких действий для нашего задержания.

– Это мой сосед Витек, – представила нам милиционера хозяйка.

Я на всякий случай приветственно вскинул кулак вверх и почему-то по-английски сказал:

– Хэллоу!

Ирэн ограничилась каким-то странным звуком, который сопроводила кивком головы, будто икнула.

Витек принял наши приветствия и опять с шумом отхлебнул из чашки.

– А загорать отдыхающие обязаны до одиннадцати ноль-ноль. А потом обязательный перерыв до шестнадцати ноль-ноль! – продолжил он назидание. – Иначе получите ожог верхних кожных покровов различной степени тяжести.

Мы, словно крадучись, медленно продвигались от стола к калитке. Ирэн поравнялась со мной и прижалась плечом к моей больной руке, закрывая ее от крабьих глаз милиционера. Я чуть не взвыл от боли.

– А они зарегистрировались у тебя, Петровна? – спросил милиционер и строго посмотрел на хозяйку.

– Нет, Витек! Я ж говорю: только сегодня ночью приехали.

– Мать моя женщина! Непорядок! Вы обязаны зарегистрироваться! – помахал нам пальцем Витек и принялся протирать платком красную шею.

Тут я с ужасом вспомнил про пистолет, который лежал в машине под сиденьем. Его запросто можно было увидеть, склонившись над ветровым стеклом. Вдруг милиционеру придет в голову заглянуть в салон?

Времени на раздумья не было. Нерешительностью я только вызвал бы у милиционера подозрение. Осторожно отстранив Ирэн от себя, я обошел машину и открыл дверь. Вот он, голубчик, черный, блестящий, лежит на коврике, словно негр на пляже. Это просто чудо, что Витек не заметил его… Я опустился на корточки и поднял взгляд. Милиционер меня видеть не мог, зато Ирэн таращила на меня свои кошачьи глаза, полные замороженного испуга, будто я намеревался обезвреживать атомную бомбу. Я быстро схватил пистолет, затолкал его в карман и выпрямился.

– Сигареты забыл! – громко сказал я Ирэн, на что Витек тотчас произнес менторским тоном:

– А вот это зря! В отпуске вы обязаны набираться сил и здоровья… – Он заткнулся на середине фразы и снова отхлебнул из чашки. – Что это, Петровна, чай у тебя такой горячий? Я стараюсь поменьше потеть, а ты мне кипяток подсовываешь. Прикажешь теперь рубашку стирать?

Мы не услышали, что ответила Петровна милиционеру, вышли через калитку на улицу и плотно прикрыли за собой дверь.

– Вот это сюрприз! – возбужденно зашептала Ирэн, с опаской озираясь на калитку. – У меня все поджилки трясутся. Ты что ж это прямо на его глазах за пистолетом полез! Дай, я спрячу его в сумочку!

– Отстань! – ответил я и участил шаги. Ирэн не отставала. – Пусть он у меня будет… Да что ты меня за ширинку хватаешь!

– Кирилл, за километр видно, что у тебя в кармане лежит пистолет Макарова!

– А больше ничего за километр не видно? Не бабское это дело – пистолеты в сумочке носить!

– Во-первых, я не баба! А во-вторых…

Мы стояли на ослепительно белом каменистом дне высохшей реки и хватали друг друга за руки, словно очень худые борцы сумо. Ирэн проявила настойчивость, выхватила из моего кармана пистолет и кинула его себе в сумочку.

– Ты зря суетишься, – ответил я и нахмурился, тем самым показывая Ирэн, что она переходит границы дозволенного. – Никому мы не нужны, и никто не собирается нас обыскивать. Если бы я был в розыске, то этот потный Витек уже давно бы надел на меня наручники. Но он обеспокоен только тем, чтобы мы не сгорели на солнце и своевременно зарегистрировались. Ты излишне драматизируешь ситуацию! Расслабься! Шагай спокойно по дороге и радуйся солнцу!

Я говорил так громко и озлобленно, что, будь Ирэн маленькой девочкой, она непременно бы расплакалась. Взрослая же Ирэн, почувствовав, что за продолжение рая в курятнике надо бороться, стала проявлять характер.

– Если Витек не надел на тебя наручники, то это вовсе не значит, что он тебя ни в чем не подозревает! – с чувством выпалила она, но, поняв, что сказала глупость, тотчас атаковала с другого фронта: – Да бог с ним, с этим милиционером! Разве мы прячемся только от милиции? А убийцу ты не боишься? Ведь он наверняка продолжает искать нас, чтобы добить или засадить за решетку! Ты отключил мобильник – замечательно! Но этого мало! Он может выследить тебя около твоего дома, около офиса, на пляже, в баре… Да где угодно! А здесь мы в полной безопасности. Только не надо привлекать к себе лишнего внимания, Кирилл! Не надо!

Она была отчасти права, и я простил ей повышенный тон. Мы поднялись на другой берег несуществующей реки, обошли вишневый сад, огороженный рабицей, затем загон, в котором скакали и прыгали похожие на белых пуделей козлята, и вышли на асфальтовую дорогу.

– От убийцы не прятаться надо, – сказал я, провожая взглядом промчавшийся мимо нас «Фольксваген». – Его искать надо… А ты знаешь, ведь я наверняка попал в тот джип, который обстрелял нас на обрыве. Значит, на его задке должна остаться отметина от пули. А это серьезная зацепка. Водитель «Лендкрузера» постарается как можно быстрее избавиться от дырки в кузове, потому что знает: пулевую отметину милиция не оставит без внимания. Следовательно…

– Следовательно, он должен был поехать в автосервис, – развила мою мысль Ирэн.

– Нет, в автосервис он вряд ли решился поехать, как я – в больницу. В автосервисе слишком много людей, начнутся сплетни, косые взгляды, в итоге кто-нибудь позвонит в милицию… Скорее всего, он нашел маленькую, грязненькую мастерскую, выполняющую кузовные работы и где работает какой-нибудь жестянщик дядя Вася.

Ирэн остановилась. По блеску ее глаз я понял, что девушка входит в состояние сыскного азарта.

– Кирилл, а теперь давай представим, как все было. Мы стоим на обрыве и смотрим на море. Убийца подъезжает и стреляет по нам. Ты стреляешь по его машине. Несколько пуль оставляют пробоины в кузове. Убийца ретируется в сторону Нижней Поляны. По дороге он перехватывает твой разговор с Новоруковым. Подъезжает к мосту через Шилку и убивает следователя, который, ничего не подозревая, прогуливается по мосту, ожидая тебя. Разворачиваться и ехать навстречу нам убийца не рискует, потому продолжает двигаться дальше, в сторону Лесного, а по пути ищет, как ты говоришь, маленькую, грязненькую мастерскую. У него нет времени, ведь ему надо срочно заделать дырки, чтобы не привлекать внимание милиции, и потому он заруливает в ту мастерскую, которая первой оказывается на его пути.

Она сделала паузу и выжидающе посмотрела мне в глаза. Я взял ее под локоть и повел дальше.

– К чему это все? – подытожила Ирэн. – Если мы прокатимся по этому маршруту, то обязательно найдем мастерскую, в которой чинился убийца. И я не пожалею денег, чтобы развязать жестянщику язык. Он мог запомнить номер машины, а найти по нему владельца – сущий пустяк. В крайнем случае жестянщик даст нам словесный портрет убийцы. И с этими фактами мы нагрянем к Фатьянову домой и припрем его к стенке!

Молодец, Ирэн! Мне всегда нравилась наступательная сила ее мысли. На практике, конечно, она частенько пасовала, но зато мыслила всегда очень смело! Сколько раз я убеждался в том, что преступники оказывались намного более осторожными и хитрыми, чем я о них думал. Ирэн надеялась найти недалеко от Нижней Поляны мастерскую. А что если убийца попросту загнал «Лендкрузер» в свой гараж, где замазал дырки шпатлевкой и закрасил черной краской? Грубо, некрасиво, но надежно, и не надо беспокоиться, что какой-то дядя Вася продаст его за бутылку водки. Будь я на месте преступника – именно так бы и поступил. И свою рану – такую же пулевую отметину – попытался бы залечить самостоятельно, если бы она не болела так мучительно. Но прокатиться по маршруту, конечно, не помешает.

– Как ты думаешь, очень сложная нужна аппаратура, чтобы запеленговать мобильный телефон? – спросила Ирэн. Она пребывала в творческом ударе. Ей хотелось мыслить и докапываться до истины, избавляя меня от необходимости делать это.

– Думаю, что сложная, – ответил я, хотя ничего не соображал в радиоволнах и высокочастотных средствах связи.

– Я тоже так думаю, – согласилась Ирэн. – А откуда у убийцы может быть такая аппаратура? В магазинах она не продается, сам он ее сделать не смог бы. Значит, он ее взял на своем предприятии или институте… Понимаешь, я хочу найти вектор поиска. Какие-нибудь радиозаводы, исследовательские институты или лаборатории.

Я даже невольно залюбовался Ирэн. Как блестят глаза! Сколько в них энергии!

– А также радиолокационные и метеорологические станции, ретрансляторы, навигационные узлы, авиационные диспетчерские пункты, поисковые службы, космические части и комплексы противовоздушной обороны, – сказал я, ласково глядя на Ирэн. – Жизни не хватит, птичка, все это проверить, даже если не принимать во внимание, что все эти объекты – режимные, и к ним тебя никто на пушечный выстрел не допустит.

Ирэн от бессилия лишь глубоко вздохнула, развела руками и выпалила:

– Если тебя послушать, то вообще ничего не надо делать, а только лежать на пляже да чаек считать!

Некоторое время она шла молча, что дало мне возможность спокойно подумать о чем-нибудь более реальном. В чем Ирэн была безусловно права – это в том, что убийца не угомонится, пока либо не прикончит меня, либо не засадит в тюрьму. Его жестокость и наглость убедили меня в этом. Значит, мы оба жаждем найти друг друга, что должно значительно ускорить процесс сближения. Но если исключить две предложенные Ирэн малонадежные цели – автомобильную мастерскую и Фатьянова, то искать убийцу мне было пока решительно негде. После того как я отключил мобильник и спрятался в курятнике на берегу моря, у моего врага тоже наверняка возникли проблемы с поиском. Правда, убийца имел небольшое преимущество: он знал меня в лицо, знал, где я работаю и наверняка где живу. Я же знал о нем лишь то, что он рассекает на «Лендкрузере» черного цвета с затененными стеклами. При таком раскладе сил мы можем блуждать в поисках друг друга довольно долго, словно два дуэлянта с завязанными глазами, которых секунданты отвели в чистое поле и оставили наедине.

А что можно сделать, чтобы сдвинуть дело с мертвой точки? Либо каким-то чудом напасть на след убийцы, либо… либо навести его на свой след. Второй ход был, конечно, весьма рискованным, зато открывал широкое поле для творчества и фантазии. У меня не было с собой ни документов, ни денег, ни бритвы, ни зубной щетки, зато было все необходимое и достаточное для успешной охоты: приманка и крючок. Роль приманки играл мобильник, а роль крючка – пистолет. Стоило мне нажать кнопку на панели телефона, как убийца запеленгует место, где я нахожусь, и помчится ко мне на своем дырявом джипе. Мне останется только подготовить хитроумную засаду…

– Пришли, – сказала Ирэн. – Вот его дом.

Глава 10
НАПОРОЛСЯ НА ГВОЗДЬ

Она постучала кулаком по почтовому ящику, который висел на калитке. Сначала отозвался огромный лохматый пес, сидящий на цепи. Он принялся хрипло лаять, прыгать и кидаться в нашу сторону с такой силой, что я удивился, как выдерживают такую нагрузку его шейные позвонки.

Вскоре из терраски вышел мужчина в тренировочном костюме и больших, с толстыми линзами, очках. По дорожке, присыпанной гравием, он пошел к нам. Низкорослый, круглоголовый, лобастый, он двигался медленно и плавно, словно под водой, и при этом смотрел себе под ноги, ничем не выражая своего интереса к нам. Пес, увидев хозяина, тотчас заткнулся и, громыхая тяжелой цепью, юркнул в будку.

Приблизившись, мужчина молча открыл калитку, словно уже прекрасно знал, кто мы и по какому поводу пожаловали, лишь потом поднял на меня вопросительный взгляд. Ирэн, полагая, что мое здоровье – это ее забота, решительно шагнула вперед и спросила:

– Вы врач? Нам сказали, что здесь живет врач.

Я подумал, что он начнет сейчас дотошно расспрашивать, что с нами стряслось, но мужчина молча кивнул, повернулся и пошел к дому. Мы последовали за ним. Зайдя в терраску, он указал на табуретки и, наконец, тихим и сиплым голосом произнес:

– Слушаю вас.

Не заметить через такие мощные очки мою распухшую руку, залепленную пластырем, было невозможно, но я готов был поклясться, что взгляд эскулапа ни разу ее не осчастливил. В нем чувствовалась какая-то удивительная обстоятельность и неторопливость, словно врач строго придерживался правила не делать выводов, не выслушав пациента. Наверное, если бы я прискакал к нему на одной ноге, а вторую держал бы под мышкой, он повел бы себя точно так же.

Объяснять ситуацию начала Ирэн:

– У нас неприятность. Мы сняли комнату на берегу, а там еще идет ремонт, совсем недавно стропила поставили, и мой муж нечаянно напоролся на гвоздь, который торчал из стены.

Я едва не закашлялся, услышав «мой муж». Да ладно, прощаю. Легенду, надо признать, она слепила неплохую.

– Пройдите, – сказал мне врач, но едва Ирэн занесла ногу над порогом, тут же остановил ее: – А вы побудьте здесь.

Ирэн скривила личико, опустилась на табуретку и при помощи странных жестов попыталась передать мне какую-то информацию. Я ничего не понял и, следуя за врачом, зашел в маленькую комнату, прохладную, светлую, с белыми стенами и потолком, с топчаном, застеленным клеенкой, и стеклянным шкафом с медикаментами. Врач склонился над раковиной, тщательно вымыл руки, вытер их полотенцем. Затем снял с крючка, надел белый халат и подошел ко мне.

– Где?

Я приподнял локоть. Врач посмотрел на лейкопластырь, осторожно отклеил его и уставился на рану. Потом поднял мой локоть повыше и отодрал второй пластырь. Оба отверстия он рассматривал недолго, после чего поднял глаза на меня. Огромные серые зрачки, многократно увеличенные линзами, казалось, читали мои самые потайные мысли. Взгляд был таким долгим и пронзительным, что мне стало не по себе. Я не выдержал, криво улыбнулся, пожал плечами и с ужасной фальшью в голосе сказал:

– Ремонт… Гвозди… Кошмар, одним словом…

– На гвоздь, говорите, напоролись? – тихо и безразлично уточнил врач.

Первый раз за минувшие сутки я возжелал, чтобы рядом со мной оказалась Ирэн. Ложь для меня – пытка. Врать не умею, боюсь и стыжусь.

– Вроде на гвоздь, – ответил я и уставился на окно, наполовину прикрытое шторкой на шнурке.

Врач, не меняясь в лице, подошел к шкафу, вынул пузырек с йодом и деревянную палочку с ватным скатышем. Медленно и аккуратно, словно художник, выписывающий тонкие детали, он намазал йодом кожу вокруг каждой ранки, кинул палочку в корзину и опять принялся разглядывать мою руку – от ладони до плеча.

– Гвоздь случайно не был ржавым? – спросил он.

Мне показалось, что от врача тянет холодком, точнее, от его пристального взгляда, от его очков с бронированными стеклами.

– Вряд ли, – ответил я и вздохнул. – Скорее он был покрыт оружейной смазкой.

– Лягте на топчан.

Больше он ничего не спрашивал про гвоздь, не интересовался ни его калибром, ни расстоянием, с которого я на него налетел, ни временем, когда это случилось. Придвинув к топчану табурет, врач накрыл его марлей, положил на него мою руку и попросил смотреть на стену. Что он делал с моей рукой – осталось для меня тайной, но боль была такой сильной и острой, что мне хотелось не только смотреть на стену, но и лезть на нее, кусать ее и бить по ней кулаками.

– У тебя лицо белое, – сказала мне Ирэн, когда я, покачиваясь, вышел на терраску.

– Я так громко орал, что с потолка посыпалась побелка, – ответил я.

– Голова не кружится?

– Тебе должно быть виднее…

Ирэн расслабленно улыбнулась. Она посчитала, что если я шучу, значит, чувствую себя прекрасно и полон оптимизма. Это не было правдой. Ирэн плохо меня знала. Обычно я начинал безудержно шутить, когда мне становилось совсем плохо. Защитная реакция организма.

Я, в самом деле, едва держался на ногах. Правда, боль в руке быстро утихала, но слабость действовала на меня угнетающе. Тоже, кстати, одна из моих дурных привычек: безоглядно считать себя сильным человеком. Я так привык к своей силе, что воспринимал ее как нечто само собой разумеющееся, данное мне раз и навсегда. Оказывается, достаточно было десять минут полежать на хирургической кушетке, чтобы усомниться в этом.

Я сел на табуретку, чтобы не грохнуться на пол.

Тут вышел врач. Он был уже без халата, в руке держал маленький пакетик с нарисованным на нем красным крестом.

– Здесь два шприца и две ампулы, – сказал он Ирэн. – Сможете сделать мужу укол? Сегодня вечером и завтра вечером…

Ирэн кивнула. Я тотчас представил, как она с огромным шприцем в руке склоняется над моей ягодицей, алчно замахивается и… и от этого ужасного зрелища пот выступил у меня на лбу. Нет, не сможет она мне сделать укол, не позволю! Кто, какой безответственный человек научил ее этому делу? Я так ее и спросил, когда мы вышли на улицу.

– Я два года работала медсестрой в больнице, – сказала она и покачала головой. – А ты ведь меня совсем не знаешь, Кирилл!

Я не стал развивать эту тему, опасаясь, что инспектор по чистоте может разглядеть в моих глазах любопытство к ее прошлому, несмотря на то что это любопытство было вялым и почти нежизнеспособным. Тем не менее мы мило поболтали о медицине и чудесах, которые она способна вытворить за какие-то вшивые сто долларов, которые Ирэн пришлось выложить. Несмотря на то, что я еле передвигал ноги, настроение мое, как атмосферное давление после грозы, стремительно полезло в гору. Может быть, эскулап ввел мне какой-нибудь эндорфин, чтобы я не грустил? Или же, в самом деле, тучи развеялись, и теперь мне не угрожали ни заражение крови, ни следственный изолятор. И можно вздохнуть свободно, вернуться к нормальной жизни, снова обрести былую силу и уверенность в себе и навязать негодяю-убийце свои правила игры.

Ощущение света и радужных перспектив настолько охватило нас обоих, что к дому ненавязчивой бабульки мы подошли в состоянии, в каком обычно выходят из ресторана. Я уже предвкушал, как сейчас мы сядем в «Опель» и тихо покатим по горячей маслянистой дороге, извивающейся перед морем, словно стриптизерша перед богатой клиентурой. Ирэн тоже что-то предвкушала, потому как в нетерпеливом волнении потянулась к ручке калитки. И вдруг какой-то тихий посторонний звук поганым пауком заполз в наш радужный мир, зашуршал, заскрежетал своими членистыми, мохнатыми лапками. Я не сразу осознал, что именно этот звук означает, он лишь пробудил рефлекс защиты, и я отдернул руку Ирэн так грубо, будто она тянулась к оголенному электрическому проводу.

– Ты что? – удивленно произнесла она.

Я прижал палец к губам. Из-за калитки доносилось тихое шуршание и потрескивание – хорошо знакомый мне еще по армейским временам звук, напоминающий отвратительную возню насекомого в спичечном коробке.

– Не слышу! – раздался голос Витька. – Громче!

Что именно меня насторожило, Ирэн поняла мгновением позже. Радиостанция и типичный звук эфирных помех, который ни с чем не спутаешь! Я поймал удивленный и успокаивающий взгляд девушки, словно она хотела мне сказать: ну и что? Витек с кем-то говорит по рации. А нам какое до этого дело?.. Она считала, что рация, настроенная на милицейскую волну все равно что мобильный телефон, по которому можно трепаться по всякому мелочному поводу. Она не знала, что по служебной рации милиционеры разговаривают, когда идет работа.

Я едва приоткрыл калитку, чтобы можно было увидеть милиционера. Ирэн прижалась щекой к моему лицу. Мы остолбенели.

– Да!.. – громко говорил Витек, сидя перед «Опелем» на корточках и прижимая рацию к уху. – Я не буду записывать, потому что все и так увижу!..

Рация шуршала, шипела в ответ, и я не мог разобрать ни слова.

– Как? «Опель»? – уточнил Витек. – Да про «Опель» ты уже три раза говорил! Номер давай!.. Что? «Тридцать шесть…» Дальше!.. «Восемьдесят восемь»?! Мать моя женщина! Сходится!.. Сходится, говорю!.. Да я перед этим «Опелем» сейчас раком стою, его радиатор нюхаю!

Радиостанция хрюкала, шипела, как раскаленная сковородка.

– Не знаю откуда… – ответил Витек и, с трудом выпрямившись, схватился за поясницу. – Отдыхающие! Вроде на пляж пошли… Ну понял, понял, выясню… Добро, сделаю, мать моя женщина…

Я тихо прикрыл калитку и словно приклеился к ней ладонью. Ирэн смотрела на меня помертвевшими глазами. Мы не хотели верить тому, что услышали. Солнце померкло, небо затянуло тучами.

– Петровна! – заорал из-за калитки Витек. – Где эти твои хорошие ребята?

– К врачу пошли, – отозвалась ненавязчивая старушка.

– К какому еще врачу?

– К нашему, к Александру Николаевичу.

– Они что у тебя, больные что ли? Если больные, так нечего по курортам шастать, – буркнул Витек. – Придется идти за ними в такую жару. Как тут не употеешь?..

Ирэн схватила меня за руку. Мы пустились в постыдное бегство. Через чужие огороды, палисадники, каменные завалы – подальше от курятника, от ненавязчивой бабульки, от Витька, у которого мать женщина. Мне было тяжело, я часто дышал и думал, что в старости, наверное, буду так же бегать, если, конечно, доживу до нее. Ирэн в коротком вечернем платье и на тонких «шпильках» напоминала циркуль с иголками, которым меряют расстояние по карте. Умный сыщик запросто найдет нас по дыркам в грунте, которые она за собой оставляла. Но Витек – вряд ли.

Мы заползли в виноградник и рухнули на землю.

– Лучше бы старушка глухонемой была, – сказал я и, оторвав от лозы жесткий прохладный лист, прижал его к пульсирующему лбу.

– Как все плохо, Кирилл, как все плохо, – бормотала Ирэн, но особой печали на ее лице я не заметил. Романтическое приключение продлевалось на неопределенный срок и становилось все более изощренным. Теперь мы будем жить в винограднике, а это даже круче, чем в курятнике.

– Да, хуже не бывает, – согласился я. – Сейчас врач расскажет милиционеру о моем пулевом ранении, и Витек даже потеть перестанет от мысли, какого матерого преступника он упустил.

Ирэн, уставившись на незрелую гроздь, беззвучно шевелила губами, морщила лоб и пожимала плечами, словно мысленно спорила сама с собой.

– Не пойму, – сказала она. – А при чем здесь моя машина? Почему она попала в розыск?

– Как это почему? – ответил я, раздвигая листья, чтобы можно было наблюдать за поселком. – Ты вчера требование милиционера игнорировала? Игнорировала. С места преступления скрылась? Скрылась. Вот и получай романтическое приключение по полной программе.

– Подумаешь, игнорировала! – фыркнула Ирэн. – А в чем криминал? Я ничего плохого не сделала!

От жары дрожал воздух, и фигурка милиционера, торопливо идущего по шоссе, казалось, плавится и отекает. Я выпрямился во весь рост и принялся отряхивать брюки. Ирэн продолжала сидеть на земле, не щадя своего единственного вечернего платья. Похоже, что она здорово испугалась ползающего рядом с «Опелем» милиционера. Конечно, ведь ситуация изменилась принципиально. Раньше Ирэн была сочувствующим, сострадающим мне элементом. Теперь же она без всяких условностей наравне со мной делила мою участь, прыгнув ко мне в кипящий чан. Отныне она тоже в розыске, она тоже совершила героический побег с места преступления, и мы с ней конфликтуем с властью в одинаковой степени.

Я с любопытством косился на Ирэн, стараясь угадать, какие метаморфозы происходят с ее настроением. Лучшая проверка человека – это страх. Страх быть убитым, страх перед милицией, страх разориться или страх позора как ничто иное выворачивает человеческую суть наизнанку. Все, что человек с успехом прятал в себе годами, а порой и всю жизнь, мгновенно выходит наружу, когда ему становится страшно.

– Все, Кирилл, – произнесла Ирэн потухшим голосом и вяло хлопнула ладонью по серому пыльному пятну на платье. – Теперь нам с тобой один крест нести.

Так, приехали! Это уже чересчур серьезная заявка. Это уже просто вероломное нападение на мое сердце и душу. Вместо того, чтобы расплакаться и, утирая сопли платочком, посетовать на горькую судьбу, Ирэн, кажется, не без радости увидела впереди заманчивые перспективы. Один крест на двоих – это уже почти что семья.

– Я и один неплохо с крестом справляюсь, – сказал я, рассматривая бинтовую повязку на руке. – Ты можешь вернуться домой.

– Как вернуться? – с неподдельным возмущением спросила Ирэн, словно я переселял ее из комфортной квартиры в сарай.

– Вернешься и заявишь в милицию, что вчера вечером у тебя угнали «Опель». В общем, вали все на меня.

Видит бог, такой бурной реакции я не мог предвидеть. Ирэн, покраснев от гнева, вскочила на ноги. Глаза ее были широко раскрыты, губы дрожали, на переносице выступили капельки пота.

– Валить все на тебя?! – задыхаясь, проговорила она. – Значит, ты считаешь, что я способна это сделать? Ты думаешь, что вот прямо сейчас я повернусь и пойду в милицию? В твоих глазах я выгляжу такой подлой?! Да ты… да как ты мог…

Она замахнулась, и я невольно закрыл глаза. Вот тебе и проверочка! – подумал я. Но какая жертвенность! Какая самоотверженность! Снял бы шляпу, если бы носил.

Я осторожно приоткрыл глаза. Ирэн стояла ко мне спиной. Тело напряжено. Руки крепко обхватывают предплечья. Нервы аж звенят. Зря, конечно, я ее обидел. Но подарок она мне предложила слишком дорогой, ко многому обязывающий. А коль так, то не подарок это вовсе, а предоплата.

– Ирэн, – сказал я и провел ладонью по ее голове. Она напряглась, втянула голову в плечи. – Я не хотел тебя обидеть… Просто я не понимаю, зачем ты портишь себе жизнь? Это ведь действительно мои проблемы, и я сгоряча втянул тебя в них. Ты по доброте душевной готова пойти на самопожертвование. Ты проявляешь самые лучшие чувства. Но ради кого? Ради меня? Да я грубый и неблагодарный человек, и я вовсе не заслуживаю ни твоего благородства, ни твоих симпатий!

Меня прорвало на откровенный разговор. Я почти открыто сказал Ирэн, что ответного хода на ее чувства не будет. Потому как я не хочу делить с ней судьбу. Потому что не могу ответить ей взаимностью. Потому что не хочу ломать ей жизнь и заставлять ее страдать. Да потому что я не люблю ее, вот и весь сказ!

Плечи Ирэн вздрогнули. У меня к горлу подкатил ком. Она плачет? Я ударил ее в самое сердце? Да, это больно. Так же, как больно было мне, когда я лежал на кушетке перед хирургом. Но та боль исцеляющая, за ней следует выздоровление.

Она повернула голову. Красивый, изящный, породистый профиль. Маленький, слегка вздернутый нос, выпуклый лоб, хорошо выраженные губы, короткий подбородок, тонкая шея. На губах дрожит напряженная улыбка, на ресницах радужно блестит одинокая слеза.

– О каких симпатиях идет речь, Кирилл? Кто тебе сказал, что я собираюсь собой жертвовать? – с усмешкой спросила она. – Прости меня за цинизм, но проявлять благородство и бескорыстие в мои планы не входило.

По-моему, эта уже была ария не из этой оперы. Я перестал понимать Ирэн.

– Я работаю в твоем агентстве частным сыщиком, – продолжала она, незаметно промокнув платком нос. – Я современная деловая женщина, которая сама делает себе карьеру, сама зарабатывает деньги. И я не настолько богата, чтобы проявлять возвышенные чувства.

Кажется, мои брови непроизвольно полезли вверх.

– То, что я сейчас рядом с тобой, – говорила Ирэн, и ее голос с каждым словом становился все более твердым, – означает лишь проявление служебного рвения. Я выполняю свои профессиональные обязанности сыщика – ни больше ни меньше! И выполняю эти обязанности, на мой взгляд, добросовестно, за что надеюсь получить адекватное финансовое вознаграждение… Короче, мне от тебя нужны только деньги…

Я пожалел о том, что не попросил врача заранее подвязать мне челюсть, чтобы не отвисала. Кажется, никогда еще я не испытывал большего стыда, чем сейчас. Создавалось ощущение, что мое тело наполняется раскаленным свинцом, и под собственной тяжестью я медленно ухожу в землю, и Ирэн уже смотрит на меня сверху вниз, и вот-вот она опустится на корточки, чтобы было удобнее со мной разговаривать… Какова баба, а?! «Надеюсь получить адекватное финансовое вознаграждение». Коротко и ясно. И никаких сантиментов, охов и ахов, которые мне мерещились так долго и навязчиво. А с чего я вообще решил, что в меня можно влюбиться? Из меня проще вытряхнуть деньги, чем размягчить мое сердце. Ирэн, молодчина, давно это поняла. Она жесткий реалист и прагматик. Одинокая молодая женщина. Ей не на кого надеяться, кроме как на саму себя. А я, идиот, упрашивал: ах, не надо жертвовать собой ради меня, я этого не заслуживаю!