Текст книги "Сибирская жуть-3"

Автор книги: Андрей Буровский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 27 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

ГЛАВА 11
ПОДСКАЗКА?

Детей необходимо сильно бить и примерно пугать, тогда из них и вырастают добрые христиане.

ТЕРТУЛЛИАН

Эта история рассказана мне парнем, который, вообще-то, неплохо адаптирован к жизни. Он хорошо окончил физический факультет Красноярского университета, поступил на достойную работу, у него растет трехлетняя дочь. И никаких причин считать этого человека странным или склонным к галлюцинациям не сможет назвать, пожалуй, решительно никто. Спортивный, современный парень с очень приличной мускулатурой и приличными мозгами. Сейчас он, кстати, поступает в аспирантуру и, скорее всего, там окажется на хорошем счету.

А истории эти приключились с Василием пять лет назад, еще в студенческие времена. Была у него привычка по утрам бегать. Чтобы не задавали идиотских вопросов и не мешали, вставал он рано, до наступления рассвета, быстро принимал душ и выбегал из общежития. Девятиэтажные университетские общаги стоят возле самого здания университета, на самой высокой точке города. Отсюда до Академгородка дорога ведет вниз, и Василий бежал еще в темноте, в предрассветном тумане, пробегая два километра до Академгородка и назад по красивому сосновому лесу.

Почему-то в начале октября он начал чувствовать себя нехорошо, приближаясь к Академгородку. Знакомые места, первые дома уже появились внизу, дорога ведет мимо Академгородка, среди огромных бронзовых стволов, а нападает на Василия какой-то то ли страх, то ли нехорошее предчувствие… словом, какое-то злое, нехорошее ощущение. И несколько раз повторялось это – порой настолько сильно, что приходилось преодолевать себя.

В это утро Вася особенно остро переживал этот страх, чувствовал, что он тут не один и что непонятно, стоило ли бежать дальше. Усилием воли Василий стряхнул наваждение, побежал дальше.

Вдруг снизу, от последних деревьев перед Академгородком, к нему кинулся кто-то… Это был старик в белом, с длинной белой бородой, весь окровавленный, залитый своей или чужой кровью. Это существо мчалось к Василию с невероятной скоростью, гораздо большей, чем может бежать в гору человек.

Василий остановился, чисто инстинктивно сотворил крестное знамение… Существо исчезло, как будто его и не было, но парень, конечно, сразу побежал в сторону общаги.

На другой день Василий пошел в душ перед пробежкой, и вдруг прямо в коридоре общежития, в самой прозаической обстановке, пережил тот же страх, то же неприятное ощущение присутствия здесь чего-то иного. Кто-то зашел сзади?

Позади Василия стояла фигура человека с лошадиной мордой. В смысле, с головой лошади на человеческих плечах. Но лошадиные морды обычно добродушные, а эта морда оскалилась, злобно ощерилась, и видно было, что вот сейчас бросится!

Василий перекрестился, тварь исчезла. Парень в этот день не пошел ни в душ, ни на пробежку, но тут стало очевидно – к нему прицепились всерьез. Назавтра же Василий пошел креститься в православную церковь, и с тех пор (уже пять лет) такого рода видений у него не было.

Сам он считает, что к нему прицепились бесы именно потому, что он начал подумывать, а не пойти ли ему креститься? Так сказать, попытались не допустить парня до крещения. Вообще-то, способ был избран бесами более чем странный – очевидно ведь, что в этой ситуации колеблющийся человек как раз и кинется креститься побыстрее, чтобы встать под защиту. Так что настоящей причины я не только не знаю, но даже не догадываюсь о ней.

ГЛАВА 12
«ТОЩИЙ МУЖИК НА ОГОРОДЕ…»

Их нежные кости сосала грязь,

Над ними захлапывались рвы,

И подпись под приговором вилась,

Как кровь из простреленной головы.

Э.БАГРИЦКИЙ

Одна из загадочных особенностей Сибири: почему-то в ней очень мало сказывается насильственная гибель огромного количества людей. Ведь вся Сибирь (что тут поделать!) пропитана кровью многих поколений каторжан, завалена костями сосланных и заключенных – как уголовных, так и политических. Что называется, на костях и стоит Сибирь, поднятая во многом именно подневольным трудом.

Например, в Петербурге уничтожение людей всегда воспринималось особо эмоционально, и места массовых расстрелов и массовой гибели людей становились объектом паломничества. Об этом можно написать отдельную книгу. В Сибири совсем не так, хотя масштабы гибели людей несравненно большие. Почему? Это для меня непостижимо.

Место происшествия

Один из необычных для Сибири случаев произошел к югу от Красноярска, в одном из его дачных районов… Правда, и сам район этот очень своеобразен, поэтому о нем придется рассказать.

Если проехать 12 километров от самого южного района Красноярска, от построенного только в 1960-е годы Академгородка, и миновать большое, когда-то очень богатое село Удачное, ныне совхоз «Удачный», дорога пойдет круто вверх. Дорога будет все время петлять под огромными соснами, то забираясь далеко от Енисея, то выводя опять к сверкающей, сияющей под солнцем воде. Если вы пойдете этой дорогой в жаркий день, вы много раз вспомните слова Окуджавы про «от сосен запах хлебный», потому что этим запахом заполнено будет все пространство вокруг, и он может даже надоесть. Здесь еще до войны многие хотели бы иметь дачи.

Двигаясь дальше вдоль Енисея, вы минуете устье речки Крутенькой, санаторий для детей-туберкулезников и через три километра выйдете к опытным участкам технологического института. Для меня это место историческое по двум причинам. Во-первых, мой дед, Вальтер Эдуардович Шмидт, был одним из тех, кто основывал эти опытные участки, высаживал там первые образцы растений из Европы и с Дальнего Востока. Между прочим, кое-что действительно удалось акклиматизировать! Дальневосточная вишня, слива, арония, облепиха из Средней Азии прижились в Сибири, и сейчас трудно представить себе сад без этих растений.

Вокруг опытных участков тоже полным-полно дач, и я всегда внутренне улыбаюсь, проходя мимо этого места, потому что вспоминаю деда.

А во-вторых, как раз там, где сейчас находятся опытные участки, моя мама, Елена Вальтеровна Буровская, в 1948 году натолкнулась на огромного медведя. Вообще-то, старый приятель деда, лесничий Горчаковский, давно предупреждал – мол, матерый сюда ходить повадился! Но мама шла вдоль реки, совершенно не думая ни о каких медведях; она издали видела какой-то рыже-бурый выворотень возле дороги, но тоже со зверем никак его не связала… Что такое выворотень? А это когда буря валит, выворачивает крупное дерево, его корни вместе с землей, с камнями, с дерновым слоем торчат вверх, иногда метра на три, на четыре. Такое дерево и называется выворотнем, и мама считала, что идет как раз к таким вывороченным бурей корням. Ну и подошла метров на пять.

Внезапно выворотень встал на задние лапы, и минуты две мама видела его во всей красе: тупые когти длиной в пять сантиметров, голова с колесо грузовика, на метр выше ее головы, струйка слюны между желтоватых конических клыков. С минуту зверь разглядывал маму, потом принял какое-то решение, повернулся и, опустившись на четыре лапы, не спеша двинулся по дороге. Он ни разу не остановился, не оглянулся, а так и шел себе, все удаляясь от мамы. А бедная женщина (маме тогда было 24 года) так и стояла соляным столбом.

– Мамочка, а если бы он к тебе?!

– Не знаю… Я ни двинуться, ни крикнуть не могла.

Странно слышать эту историю, когда идешь мимо бесконечных дач, ловишь ухом шум электрички на другом берегу Енисея, лодочных моторов на реке. Сейчас это окраина огромного города, и ближайший медведь живет километрах в 40 – 50, если не больше.

Еще через 2 километра вы пройдете деревушку Известковую и выйдете к реке Караульная. Речка невелика, даже весной ее легко можно перейти вброд. Тем более в середине лета вы еле замочите в ней коленки, но предупреждаю – вода в речке ледяная, и балансировать на обросших водорослями камнях вам не доставит большого удовольствия. Может быть, лучше перейти речку по мосту? Хотя, конечно, он очень прозаичен, этот бетонный, покрытый асфальтом мост, воплощение цивилизации, а в жаркое время через речку перейти приятнее вброд…

И на подходе к Караульной, и сразу после нее вдоль Енисея тянутся узкие речные террасы. Земли для сельского хозяйства мало, и деревушки тут располагались только маленькие и бедные. Но для дач места вполне достаточно, и вся земля вдоль реки тут поделена между садоводческими товариществами.

Если, поднявшись от Караульной, вы пойдете дальше вдоль реки, всего метрах в трехстах от Караульной вы увидите огромную скалу, высотой примерно в 80 метров, и вам покажется, что дороге здесь конец. Но эта рыже-серая, древняя, покрытая лишайниками скала только заставит вас отклониться от маршрута и спуститься в огромное углубление, как бы колоссальную чашу, и в этом естественном углублении тоже построено много дач. Вы сможете подняться на вершину скалы по одной из тропинок и еще раз посмотреть с высоты на реку и на оба ее берега.

А можете выйти из углубления с другой стороны, миновав огромную скалу Беркут. Скала торчит отдельным зубом, не соединяясь с телом остального хребта; она и правда похожа на верхнюю часть тела беркута или какой-то другой хищной птицы.

Здесь расположены Караульные пещеры – множество гротов, в которых жил первобытный человек. Самые древние находки в этих пещерах датируются временем 25 – 30 тысяч лет, а уж керамическую посуду и шлифованные камни, которым 2 – 3 тысячелетия, еще в 1970-е годы можно было находить прямо на поверхности земли. Самая большая из Караульных пещер, грот Елинева, расположена как раз в Караульной скале: со стороны реки скала образует маленький песчаный пляжик, и прямо на него выходит колоссальная трещина, продолжение которой – пещера. Эту пещеру еще в 1880-е годы исследовал красноярский ученый, преподаватель учительской семинарии Александр Елинев. В 1920-е годы он уехал из Красноярска; судя по многим данным, он ушел в Русскую Маньчжурию, в Харбин, из счастливой страны победивших рабочих и крестьян (кстати, А.Елинев – сам крестьянин в третьем поколении).

Если вы минете скалу Беркут и пойдете дальше вдоль реки, вы так и будете идти примерно 7 или 8 километров до реки Минжуль. Это уже серьезная речка, и перейти ее вброд в мае вы не сможете. Если до этой реки тянутся уютные террасы, на которых так удобно строить дачи, то за рекой в Енисей опять обрушиваются отвесные склоны, и ваш путь на этом закончится.

От моста через реку Караульная есть и другая дорога, уводящая от Енисея вдоль этой маленькой речки; обочина дороги густо заросла малинником и душицей, а через какой-то километр она выведет вас к лесничеству, которому принадлежит эта земля… та земля, которая еще не отведена под дачи и под опытные участки. В этом лесничестве и был начальником Горчаковский, когда-то предупреждавший деда о появлении медведя на участке.

С этим лесничеством связан еще один исторический анекдот. В технологическом институте, основанном в 1934 году, есть отвратительная традиция: по какой бы специальности ни защищал дипломную работу студент, ему позволительно и чуть ли не полагается задавать вопросы на политические темы; так сказать, для определения политической грамотности. Человека, который защищает диплом о механизмах, необходимых для разработки лесосеки, могут спросить: а в каком году возник III Интернационал? Или: а какие идеи заключены в гениальном произведении Ленина «Как нам преобразовать Рабкрин?». Между прочим, были случаи, когда дипломник не мог ответить на вопрос, и в результате его дипломная работа считалась незащищенной и диплома об окончании вуза он не получал.

Так вот, одного студента – лесного технолога спрашивают:

– Кто убил Марата?

Правильный ответ известен – кровавого убийцу Марата 13 июля 1793 года зарезала дочь и невеста убитых им людей Шарлотта Корде (всем добрым людям я от всей души желаю иметь таких дочерей и невест). Но дипломник то ли совершенно обалдел от всего этого красного сюрреализма, то ли и правда не понял вопроса. И ответил:

– Последнего марата убил лесничий Горчаковский на Караульной даче.

Ответ студента стал своего рода легендой технологического института и обошел всю интеллигенцию Красноярска, тем более что Горчаковского знали, можно сказать, все интеллигентные жители тогдашнего Красноярска.

Но последнего марала – что поделать! – убил именно лесничий Горчаковский, и именно на Караульной даче, тогда месте глухом и безлюдном, где еще водилась крупная дичь. Сегодня-то в Караульном лесничестве и барсука вряд ли удастся отыскать.

Для меня Караульные пещеры – место родное. Во-первых, пещеру Елинева долго копал мой приятель Николай Макаров, а я много раз ездил к нему на раскопки. Во-вторых, у Горчаковского дача стояла почти под Беркутом, и в древние советские времена мы с ним долго обсуждали всякие археологические проблемы. Например, зачем существуют микропластинки? Чтобы вставлять в костяные рукояти, получать нож? Но Горчаковский думает, что еще и для обрезания ногтей. На руках еще можно обкусывать, говорит он… а на ногах?

Люблю русских стариков, родившихся в начале века, воспитанных в патриархальной, чудовищно «отсталой», устаревшей на тысячу лет, но такой уютной, неспешной традиции! Они нетребовательны к удобствам, не способны торопиться, умеют сделать руками почти всякую работу, очень преданы друзьям и семьям. И они привыкли размышлять обо многом – неторопливо, основательно. В их внутренней жизни огромное место отводится всему отвлеченному. Настоящий человек для них – это тот, кто постоянно и много думает о многом.

Британцы говорят: «Это так по-английски!» Может быть, и в их стране когда-нибудь заведутся демократически мыслящие психопаты и объяснят британцам, что так говорить нехорошо и что патриотизм – это последнее прибежище подонка. Но пока Господь хранил Британию, и я их с этим поздравляю. А вот сидеть глухой осенью на даче, потому что не хочется домой в город… Сидеть на даче в конце сентября, поздно ночью топить печку, пить чай и обсуждать, как поступал палеолитический человек – обрезал или все же обгрызал друг другу пальцы на ногах – это так по-русски!

И всем добрым людям нашего рода-племени желаю до скончания веков вести такие разговоры. А кому не нравится – что ж, пусть беседует, от кого делала аборт какая кинозвезда или почем сникерсы и памперсы. Это так по-негритянски! В смысле, в духе антильских негров и других национальных меньшинств, записных борцов за демократию…

Я понимаю всех тех, кто устроил себе дачи в этом месте. Благо, в конце 1970-х советская власть уже не сносила бульдозерами садов. Не в состоянии накормить народ, она перестала мешать людям самим кормить себя и даже поощряла садоводческие товарищества, охотно отводила под них землю. На этом длинном участке земли, протянувшемся вдоль Енисея километров на 12 от Удачного до Минжуля, сейчас все застроено дачами.

Здесь хватает земли и воды, чтобы вырастить урожай, и к тому же удивительно красиво. Позади дач, над красно-рыже-серыми скалами, стоит сосновый лес с грибами, ягодами, мелкими зверьками. Впереди – открытое пространство над Енисеем; в хорошую погоду ярко-белые облака выкатываются из-за сопок, а в плохую клочья и полосы тумана скапливаются в распадках этих сопок, перечеркивая темную зелень лесов. На реке все время видны рыбаки: они ловят хариуза, пуская лодки самосплавом по течению. Даже в жаркий день в ледяных струях Енисея эта рыба ведет себя активно, и редко кто возвращается совсем без добычи.

Енисей достигает здесь ширины порядка трех километров, и вечером, в тишине, слышно и видно, как на том берегу проходит электричка из Красноярска в Дивногорск и мерцают огоньки ползущих по трассе машин.

Вечерами к Енисею выходят влюбленные пары, мамы с детьми, целые семьи. Тут на огромных камнях, которые омывает быстрая вода, особенно хорошо встречать живописные закаты.

Участники событий

Событие, о котором я хочу рассказать, произошло в рядах дач перед речкой Караульной. Среди прочих людей, купивших или построивших там дачи, то ли была, то ли и сегодня остается одна дама с очень обычной судьбой и с обычным именем – Даша. Кем она была до 1991 года, говоря откровенно, не знаю. Знаю точно, что с этого времени стала она торговать на улице, на рынке. Привлекательная внешне, очень неглупая, она легко попала в элиту торговцев и стала продавать не что-нибудь, а шубы. Элита же здесь вот при чем – торговцы работают с процента, и чем дороже покупка-продажа, тем ощутимее этот процент… То ли продать лифчик или колготки, а то ли дело – шубу за несколько тысяч… Если даже процент комиссионных с такой продажи меньше, все равно в деньгах выходит несравненно больше. Дама, о которой я рассказываю, считалась хорошей продавщицей шуб и зарабатывала очень прилично, сделав хорошую карьеру торговки.

Обычно и это обстоятельство, и одиночество Дарьи. Что тут поделать! Это в Англии в 20 лет только 15% женщин – замужем, а в России – все 75%. Зато в 30 лет в России замужем оказывается уже только 35% женщин, а вот в Англии – 85%. Так что и тут все обычно.

Дача в хорошем месте куплена была то ли на сбережения с лучших времен, то ли на отступные от мужа, и в теплое время вся семья старалась жить здесь. Даша и сама с упоением сажала, поливала, пропалывала, удобряла, собирала, солила… И своих детей, Катю, тринадцати лет, и Мишу, одиннадцати, приохотила к этому занятию – чтобы жить все лето не в городе, заниматься землей и по осени складировать в подвале урожай.

Какая такая торговля шубами ведется летом, я не знаю, и насколько необходимо проведывать в городе квартиру, мне тоже трудно судить. Подозреваю, что частые отлучки Даши с дачи вызваны были не только работой, но и ее личной жизнью. В конце концов, многие живут на дачах и каждое утро ездят в Красноярск, а вечером возвращаются обратно. «Заря» от станции Известковая до города идет всего 30 минут. Ну, а Даша обычно уезжала утром или днем, а возвращалась следующим утром. Имеет смысл добавить, что в этот год Даше исполнилось 34 года, и она оставалась очень хороша собой, хотя и сказывалась работа: стала Даша в обращении несколько вульгарна и принялась неизвестно для чего покуривать.

Но факт остается фактом, что оставались дети иногда совсем одни на даче, в обществе разве что трехцветного кота Антипа. Дети вовсе не были против: не допустила бы Даша, чтобы дети не имели наготовленной на три дня вперед пищи, а без мамы они сами решали, когда им вставать… Сама Даша выросла в деревне, и спать после 8 утра казалось ей совершенно безнравственным, а вот дети охотно валялись в постелях.

Кроме того, в тот вечер, когда маму держали в городе срочные дела, дети тоже могли делать, что им заблагорассудится. Сидеть, скажем, на даче у Мити с Колей, местных хулиганов, и слушать их бесконечные байки про совершенные ими бесконечные безобразия. Или даже делать кое-что… Например, когда вбивается гвоздик над окошком какого-нибудь почтенного, положительного человека… Например, Степана Петровича, о котором еще речь впереди и который в прошлом году поймал Кольку в своей клубнике и отхлестал по голому заду крапивой.

Гвоздик вбивается среди белого дня, если никого нет на даче, или же поздно вечером тайком втискивается в щелочку, в любое место, способное держать гвоздик с привязанной к нему леской. На леску нанизывается гаечка, а леска очень длинная, и ее можно натянуть, а можно совсем отпустить. Хулиганы натягивают леску и начинают стучать гаечкой в окно. Стучат и стучат, пока Степан Петрович не вылетает на крыльцо с фонарем:

– Кого несет?!

Тут хулиганы отпускают леску, и она мирно ложится, в темноте совершенно незаметная. Даже если Степан Петрович подойдет к окну вплотную, он вполне может этой лески и не заметить. А когда он уйдет, леску можно опять натянуть и снова стучать по окну, пока Степан Петрович не вылетит на крыльцо второй раз. И так до тех пор, пока хулиганам не надоест мстить ненавистному врагу… или пока Степан Петрович все-таки не найдет эту леску.

Миша и Катя смеялись до упаду, слушая рассказ Кольки и Митьки, но непроизвольно, инстинктивным жестом почесывали попы. Им бы очень не хотелось, чтобы их мама знала даже то, что они слушают такие замечательные истории. А каким местам предстоит расплата, если они перейдут от теории к практике, дети нимало не сомневались. То есть мама была у них добрая, но вот такого она бы уж точно не простила.

Ходили Миша с Катей и к Горшкам… Такая семья, как Горшки, обязательно есть если и не в каждом садоводстве, не в абсолютно всяком многоквартирном доме, то почти во всяком. Глава семейства, Паша Горшок, трудился то разнорабочим, то укладчиком кирпичей, то еще кем-то в том же духе и нигде не задерживался долго. Вроде бы и не ставили ему диагнозов, исключавших возможность учиться, но, с другой стороны, он никогда не делал даже попыток выучиться какой-никакой профессии и вообще был несколько «с приветом», как выражался Степан Петрович, у которого-то уж точно никакого «привета» не было и в помине.

Марина Горшок, которой официально диагностировали «олигофрению легкой степени», исправно рожала детей – на это особого ума, как известно, не требуется. Вот что делать с детьми после того, как они родятся и хоть немного подрастут, Марина не думала нисколько, и дети росли как-то сами. Было их девятеро, от пятнадцати до полутора лет, обоего пола и различных степеней дебильности.

Долго у Горшков выдержать было невозможно из-за дурного запаха, и слишком там много было ругани, грубости и толкотни… Миша с Катей не привыкли к такому. Но там всегда было шумно и весело, и к тому же Миша с Катей, как всякие благонравные дети, очень любили нарушать запреты. Ведь мама запрещала им знаться с Горшками… Значит, необходимо было завести с Горшками знакомство, если не дружбу. Миша и Катя, конечно, не могли подружиться с глупыми дебиловатыми Горшками, но знакомство водили исправно.

Да к тому же в это лето их объединила одна тайна…

Без мамы можно было и не ходить по гостям, а, скажем, шли дети на валуны, окатанные Енисеем, и слушали рассказы другого интересного человека, деда Владимира… Деду Владимиру было под 90, а вот дочка у него – ровесница мамы! Потому что большую часть своей жизни дед Владимир – то есть тогда еще не дед, конечно! – прожил в Русской Маньчжурии, недалеко от города Харбина. Дед хорошо помнил, что в возрасте семи лет слышал разговор двух офицеров… Один из них жалел, что закопали они, отступая, тысячу винтовок и три пулемета на одном из островов Енисея. Мол, пригодятся они, есаул, даже если тащить тяжело. А есаул говорил, что оружия и так хватает, а вот если все-таки вернемся и если новые полки вооружить, тогда клад очень даже пригодится. И заметив, что слушает его внимательно маленький совсем, семилетний Володька, засмеялся этот офицер и сказал, что пусть, мол, Володька мотает на ус, запоминает – во-он на том острове, видишь? Возле во-он того тополя, да? Вон там и зарыты тысяча винтовок и три английских пулемета, прямо как есть в заводской смазке.

С тех пор не видел никогда этих офицеров Володька… Володя, Владимир Васильевич. И много, очень много лет думал он, что никогда не видеть ему Красноярска и вообще не видеть России, и уж тем более не сидеть ему на берегу Енисея – в том самом месте, где когда-то, восемьдесят лет назад, шумел веселый, приятный пикничок, и на этом пикнике вместе с другими веселыми, белозубыми, молодыми… вместе с папой и мамой были и эти два незнакомых колчаковских офицера.

Вот только после многих лет жизни в Харбине, после советских лагерей, после гибели всей первой семьи уже не очень хорошо помнил Владимир Васильевич, о каком именно острове толковали тогда офицеры!

И в 1958 году, когда вышел из лагерей смертельно усталый, харкающий кровью неврастеник на одной ноге, было ему не до давно закопанного оружия. Уже когда ушел туберкулез, когда он научился ходить с палкой на протезе, а не прыгать на двух костылях, когда согрелась душа от второй семьи, от лепета дочки Тамары, тут и стали вспоминаться остров, пулеметы, винтовки… И с тех пор Владимир Васильевич, особенно как выросла дочка и как стал он жить почти безвылазно на даче, едва ли не каждый вечер идет он на Енисей и все пытается угадать, вспомнить… Тот тополь или не тот? Та стрелка острова или не та? Вроде бы и знакомые очертания, а вроде бы и совсем не те, что он тогда видел из-под руки офицера…

Даша этих баек Владимира Васильевича страшно боялась – вдруг времена опять изменятся?! – и старалась отвадить от них детей еще больше, чем от общения с Колькой и Митькой, но детям эти байки страшно нравились. И не только про сами винтовки, а про то, например, как не успел когда-то дед Владимир уйти из своей деревеньки на юг, в те области, где жили только китайцы и куда не шла Красная Армия; как советские танки шли по бегущим колоннам, по месиву из только что еще живых русских людей, как били с танковых башен пулеметы по спасавшимся в зарослях. И еще очень любили слушать ребята, как в шахте советского рудника поймал дед Владимир доносчика, изобличил его и как резали нехорошего человека на части кайлами и лопатами, забрасывали по частям отработанной породой в разных частях шахты. Как передавали из рук в руки лезвие – чтобы все резали стукача, все оказались бы виноваты и никто не мог бы донести безнаказанно.

А после Кольки и Митьки, после деда Володи наступало темное время вечера, и закат превращался из пожара на полнеба в тонкую розовую полосу. Света почти не было, загорались огоньки – и вокруг, в других дачах, и там, вдали за рекой, за мерцающей подвижной равниной Енисея. Наступало время идти домой, подогревать на плитке приготовленное мамой, но и в это время можно было много чем заниматься: например, читать лежа в кровати. Мама этого не запрещала, но и не поощряла… С ее точки зрения, нечего было попусту тратить время! Лег в кровать? И нечего, спи… А тут еще и комары налетают на лампу! Нечего тут!

Правда, в лето 1997 года к детям заходил еще сосед, капитан ГИБДД и УВД, проверял, все ли в порядке у детей. Мама просила его заходить, потому что по дачам прошел слух – мол, слоняются по дачам бичи, воруют все, что только возможно, и вообще они опасны. А дядя Костя из ГИБДД и УВД отличился в марте, когда бичи затеяли снимать провода – хотели их сдать как лом цветных металлов. Дядя Костя тогда применил табельное оружие и, по его собственным словам, «осуществил задержание». Все видели, как дядя Костя – рослый, красивый! – вел этих двух жалких, дрожащих, и когда один из этих жалких кинулся в лес, дядя Костя встал в красивую стойку, выстрелил, и бич повалился с воем, обхватывая руками простреленную у колена ногу… В общем, дядя Костя как раз тот человек, который может уберечь детей от любых опасных неожиданностей, и дети с ним тоже с удовольствием общались. Это дядя Костя общался с ними очень торопливо; убедится, что все в порядке, улыбнется ослепительно и сразу уходит. Может быть, думала Катя, он спешил к своей невероятно красивой жене?

Уже наступил июль, середина лета, стояла жара, и почему-то на этот раз жара сопровождалась особенным оживлением в торговле шубами. Бичи и правда бродили вокруг поселка, угрожая благонамеренным гражданам, и Даша, как ни стеснялась дяди Кости и как ни запахивала халатик при его появлении, не забывала при каждом отъезде сходить попросить, чтобы пришел, проведал, проследил.

Начало событий

Да, бичи бродили вокруг, и очень опасные бичи. Матвеевы, например, ясно видели у себя на огороде какого-то незнакомого тощего мужика, который зачем-то бродил по хозяйскую сторону забора.

– Куда полез! Вот счас ружье принесу! – заорал на него Матвеев, и бич, как водится у этой братии, не ответил ничего, но удалился.

Стоял вечер, уже гас закат, и совершенно непонятно было, куда же может пойти бичуга ночевать?! Вроде бы в окрестностях не было никаких подозрительных домов, сомнительных убежищ и прочих мест, где могли бы поселиться бродяги. Впрочем, кто их знает? Может, они живут прямо в лесу? Может, их ни комары не пугают, ни сырость и роса по утрам? Холодно… А они, может, в ватниках и спят?!

Много толков шло в садах про нравы бичей, особенно после того, как и другие видели бичей поздним вечером. То у Васильевых кто-то по огороду шлялся всю ночь и спер три, да еще и помял три кочана капусты. То у Федоровых кто-то ломился на веранду, а крикнули – исчез!

Добропорядочные граждане, в поте лица выращивающие капусту, обычно очень не любят, когда их капусту кто-то топчет. Обычно в таких случаях почтенные трудящиеся люди заводят собак – если не все, то хотя бы некоторые из садоводов, чтобы в случае чего все могли бы сбежаться на лай.

Но тут оказалось, что то ли бичи завелись необычные, то ли собаки в садах какие-то странные. Скажем, как-то вечером за Граниным шел такой… Гранины только приехали, уже почти ночью, и Гранин сразу побежал за водой на родник. Набрал воды, а за ним и стал топать такой… Незнакомый и тощий. Но что характерно! С Граниным на родник ходила дворовая собачка, Фунтик. И этот негодный Фунтик, до сих пор служивший безотказно, вовсе не стал облаивать появившегося типа, а бросил хозяина и помчался с придушенным воем, влетел, поджав хвост, под кровать и выходить не собирался. И совестили его, и приманивали куриными косточками, и говорили с ним ласково… А Фунтик только поскуливал, колотил хвостом по полу, а выходить не желал.

Тип же так и шел всю дорогу за Граниным, молчал и ни разу не ответил ни на какие его ругательства и вопли. Гранин поставит ведро, сделает шаг в сторону бича – тот останавливается, ждет. Гранин, понятное дело, в темноте к незнакомому близко не подходит, метров с десяти начинает его костерить: мол, ну чего ты за мной тащишься?! Делать тебе нечего?! Надо тебе чего-то?! Так скажи, мол, Христа ради, чего тебе надо от меня?! Чего прицепился?! А бич так ни разу и не произнес ни звука и от Гранина не отставал. Только тот опять возьмет ведро, пойдет дальше, как опять бесшумно шагал за Граниным. Тому и страшно – кто знает, что у того на уме?! Особенно в низинах страшно, уже близко от дач, где совсем темно. Подкрадется вплотную, скотина, и что тогда с ним делать?! По виду здоровый мужик… Бросить ведро и сбежать побыстрее? А как бросишь, если вся семья пить хочет и суп надо варить на завтра?

В общем, натерпелся Гранин, потому что только уже перед самой дачей отцепился от Гранина бич. А Фунтик так и сидел под кроватью всю ночь, только наутро показался.

И хорошо бы только Фунтик! У Сагаевых была собака куда посерьезнее – кавказская овчарка Казбек, и при виде этой собаки даже дядя Костя из ГИБДД и УВД сразу сказал: