Текст книги "Евреи, которых не было. Книга 1"

Автор книги: Андрей Буровский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 32 страниц)

Действительно, это был самый важный, самый главный вопрос, стоявший перед апостолами, для решения этого важнейшего вопроса они и сошлись в Иерусалиме в 49/50 году по Р. Х., через 16 лет после Его смерти на кресте. Это был первый в истории церковный собор, – сходка апостолов и их активнейших сторонников, примерно пятидесяти уже немолодых людей, не признаваемых ни еврейским, ни римским обществом.

Почему-то важнейшее решение приписывается персонально апостолу Павлу, но, по христианской традиции, решение это соборное, общее: «христианином является всякий, кто верит в Иисуса и принимает его учение – независимо от того, еврей он или нет. А соблюдение заповедей Торы Павел счел необязательным» [16, с. 19].

Справедливо! Апостолы окончательно поняли, что произошедшее в праздник Пейсах, в месяц ниссан, на 6 году правления императора Тиберия, совершенно выходит за пределы племенного или локального события. Вопрос ведь не в том, соблюдает ли человек заповеди Торы, а в более важном: кто пришел тогда на Землю? И второй, не менее важный: к кому?

Апостолы ответили на эти вопросы так: пришел Сын Божий. Пришел ко всему человечеству.

Евреи ответили на оба вопроса иначе: пришел то ли очередной пророк, то ли вообще никто не приходил, христиане все сами придумали. Но если Христос и пришел, то пришел Он исключительно к иудеям.

Вот и все! Мартин Бубер сумел изложить смысл Ветхого Завета и Торы в одной фразе: «остальное – это уже толкования». Так и здесь: вот точка несоприкосновения, пункт различия между христианами и иудеями.

Почему же тогда Христос пришел именно в Иудею?! Почему он – сын Яхве? На этот вопрос может быть очень простой ответ: да потому, что в те времена большая часть человечества понятия не имела ни о каком таком едином Боге. Спаситель никак не мог прийти не только к африканцам или индейцам, но даже к цивилизованным индусам и китайцам, – они не имели никакого представления о Едином. Даже на Переднем Востоке, где идея единого Бога пустила глубокие корни, самым подходящим местом для прихода Христа была Иудея. А самой подходящей средой для его понимания были иноплеменники-иудаисты и еврейская диаспора в Римской империи.

Эти люди верили в единого Бога, они знали о покаянии и прощении, они ждали мессию, но, в отличие от фарисеев и садуккеев, уже были готовы признать мессию не племенного, но вселенского. Мессия – царь иудейский, который сделает евреев владыками мира, не пришел (они его до сих пор ждут). Пришел Тот, Кто отказался быть мессией для одного отдельно взятого народа. И первыми, кто приняли его, были, строго говоря, не этнические евреи, а иудаисты всех племен и народов. Как оказалось, и язычники были готовы понять и принять Спасителя, стоило обратиться к ним на языке мировой религии и сказать, что перед этим Богом нет иудеев и эллинов, а есть люди-человеки, каждый по-своему плохой и хороший.

Но тут же и объяснение, как испортились христиане, и: «После разрыва с иудаизмом христиане все еще продолжали считать себя евреями. Они даже провозгласили себя „истинным Израилем“» [16, с. 24].

Вот это уже некорректно! То есть, может быть, составители учебника считают, что оказали христианам большую услугу, похвалили их за готовность «считать себя евреями». Но это не так. Мало того, что не все апостолы были этническими евреями (Андрей и Лука – имена эллинские), но и христиане называли себя «Израилем в духе» вовсе не потому, что вздумали провозгласить себя евреями. Христиане вовсе не отрицали роли иудаизма в подготовке пришествия Христа. Евреи были для них «Израилем во плоти», причем «Израиль» в этом контексте – страна обетованная, святая земля. После пришествия Христа «Израиль во плоти» уже не имеет смысла, важен «Израиль в духе» – совокупность тех, кто исповедует Христа. Смысл: христиане теперь играют ту же роль в мире, которую играли евреи до прихода Богочеловека на Землю.

Христианство не забывало о связи с иудаизмом. Не случайно же римская власть после провозглашения христианства государственной религией и запрещением язычества признала иудаизм как «разрешенную религию», которую не возбранялось исповедовать. То есть были и эксцессы, типа бесчинств монаха Бар-Зомы, который в IV веке устроил своего рода Крестовый поход, – пошел со своей шайкой на Палестину, громя по дороге синагоги и убивая евреев. Но это именно что эксцесс, причем римские власти поймали Бар-Зому и казнили. По одной из версий, именно после Бар-Зомы иудеи затруднили обряд гиюра, стали отговаривать неофитов от обрезания. До погромов, учиненных под знаменем христианства, особых проблем восприятия новичков не возникало.

Но и споря с иудаизмом, и объединяясь с ним против язычников, и громя синагоги, и запрещая громить синагоги, играть в евреев христиане как-то и не думали и евреями себя не считали ни в каком решительно смысле.

Только один знакомый мне еврей не согласился с тем, что христианство – это ненормально расплодившаяся иудаистская секта. Это был Владимир Соломонович Библер.

– Неизвестно еще, чего больше в христианстве, – иудейского или античного… – заметил Владимир Соломонович на одном из своих семинаров.

Участники семинара восприняли сказанное по-разному. А ведь и правда, неизвестно… С одной стороны, некоторые секты иудаизма обнаруживаю просто поразительное сходство с христианством.

В общинах ессеев нетрудно увидеть прообраз монастырей, а в них самих – предшественников христиан. В 1948 году у иных христианских теологов возникли проблемы: в районе Кумрана, у северной оконечности Мертвого моря, стали находить в пещерах рукописи… Написанные на коже, обернутые в льняные ткани и спрятанные в глиняные кувшины, эти рукописи написаны в период с 134 года до Р. Х. по 68 год по Р. Х. (то есть во время Великого восстания, как называют евреи Иудейскую войну). Секту, оставившую эти рукописи, сразу связали с ессеями, и слишком уж многое в этих рукописях указывало на связи этой секты с ранним христианством, слишком много черт сближали быт и учение общины ессеев и общины ранних христиан. Что же, происхождение христианства не самостоятельно?! Заговорили даже о «христианстве до христианства»… Трудно сказать, действительно ли рукописи, найденные в 1948 году в пещерах Кумрана, на берегу Мертвого моря, – это рукописи ессеев. Ученые «все чаще подвергают сомнению эту гипотезу» [29, с. 13]. Если в Кумране оставили рукописи не ессеи – тут даже все интереснее, потому что тогда получается – не одна секта иудаистов ждала мессию, исповедовалась друг другу, очищалась от грехов, уходила от мира… Впрочем, философия ессев очень разнообразна, в ней были сильно различавшиеся общины [29, с. 117].

Но ведь и ессеи, и кумранские сектанты, при всем их внешнем сходстве с христианами, ведь и они не поднялись до уровня надплеменной морали. Иудаистами они были, иудаистами и ушли из этого мира. Пусть даже очень своеобразной категорией иудаистов, напоминавшей христиан.

А предшественников христианства легко увидеть и за пределами иудаизма: это и египетские, и халдейские жрецы, и зороастрийцы: они чтили Ахурамазду, сотворителя мира, и видели в мире арену битвы добра со злом. И митраисты – тоже предшественники христиан! Они поклонялись единому богу Митре, чтили его в виде солнечного диска и священного быка.

Очень многие ромеи – и римляне, и эллины – тоже предшественники; не случайно же они вступали в общины иудеев, чтобы отойти от языческих культов и культиков, поклоняться единому Творцу.

Сумей иудаизм освободиться от слишком тесной связи с одним народом тогдашнего мира – и очень может статься, он бы и стал религией, объединяющей империю.

Христианство же окончательно и бесповоротно родилось как мировая религия. «Несть ни эллина, ни иудея пред ликом Моим», – так сказал Спаситель. Эти слова повторяют даже слишком часто, к месту и не к месту, но ведь это и правда было сказано, и сказано именно Человекобогом.

Вот этих слов и не хватало иудаизму, чтобы занять место христианства в духовной (а затем и политической) жизни империи.

Родилось христианство в Иудее, в Иерусалиме, нет слов. Но в числе посещенных Иисусом Христом городов мелькает «почему-то» Капернаум, а среди людей, подходивших к Спасителю, есть и римские легионеры (явно никак не иудаисты). Он пришел ко всем и не отказывал в Себе никому.

Да и в самом учении христианства, в его духе, в его постулатах чего больше: душного страха нарушить мельчайший запрет или воспарения духа? Бесправия пророка – живого рупора Бога, который не выбирает свой судьбы, который панически бежит, как бедный Иона, так, что приходится проглатывать его китом, чтобы слушался, – или свободы выбора?

Христианство – это античный рационализм, античный индивидуализм, античное свободолюбие. Христианство немыслимо без таких типично античных идей (напрочь отсутствующих на Востоке), как свобода воли и свобода выбора человека. Ведь христиане верят, что человек лично, персонально выбирает между добром и злом, и от этого выбора зависит его посмертная судьба.

То есть можно привязать идею конца света, обычай исповедничества, – к заимствованиям от ессеев. Но конца света ждали тогда многие язычники, в том числе в Египте и в Сирии.

Сколько взяло христианство у самых разных языческих культур – трудно сказать. Этой теме посвящают книги, учебники, чуть ли не целые библиотеки. «В самом язычестве не было данных для внутреннего роста, для воспитания в себе начал универсализма» [55, с. 199]. Но элементы античной языческой культуры прослеживаются в самой планировке христианского храма – в его трехчленной структуре, в его убранстве – статуях, иконах, фресках, алтаре, сосудах. Античность в эту пору проникла и в иудаизм – вспомним изображения людей, мозаики в синагогах… Сама традиционная поза Богородицы с младенцем напоминает поздние изображения Изиды, о чем тысячу раз говорили пламенные атеисты, разоблачавшие сказки о Боге.

Христианство не родилось из иудаизма, как его секта, – это неправда. Христианство возникло на маргиналии, на стыке нескольких культур. Если даже можно сказать, что оно возникло в иудаизме, – то не в том фарисейском, ортодоксальном, а во вселенском иудаизме диаспоры, который был открыт диалогу со всеми и находился под сильнейшим влиянием античной культуры.

Огромной империи необходима была религия, которая сплотила бы ее разноплеменное, разнородное население.

Этому разноплеменному, разноязыкому сборищу необходимо было нечто простое, понятное самому малокультурному человеку, – и в то же время глубокое. То, что преобразит его жизнь.

Людям, которые уже критически отнеслись ко всем языческим культам, нужно было сделать следующий шаг: создать религию рефлексивную, духовную. Веру, которая по своей внутренней сложности соответствовала бы новому опыту жизни.

Античная культура вырвала человека из общины и рода. Римские юристы не знали принципа коллективной ответственности, а только индивидуальную. За свои поступки каждый человек отвечал лично, сам.

Христианство предлагало то же самое – личный, индивидуальный путь спасения.

Люди античной Римской империи хорошо знали, что мир населяет множество народов, и невозможно сказать, что какой-то из них выше или лучше остальных.

«Несть ни эллина, ни иудея пред ликом Моим» – отвечало человеку христианство.

Человеческая душа – сложна, многопланова, различна… Душой надо уметь управлять, учил опыт.

Христианство предлагало исповедь, рефлексию, «стояние перед смертью» в осознании своей конечности и бесконечности одновременно.

В христианстве отразился опыт жизни в эллинистических государствах, потом в Римской империи; опыт мистических исканий народов Переднего Востока. Опыт соединения этих духовных исканий и опыт совместной жизни в одном огромном государстве.

Такая религия была необходима – и она появилась. Христианство – очень своевременная религия. Именно поэтому оно так быстро (по историческим меркам – стремительно) прошло путь от крохотной общины до религии большинства и до положения государственной религии.

Причем ведь тогда, в I–III веках по Р. Х., вовсе не одно христианство пыталось стать религией всех людей. На стыке иудаизма, ранних форм христианства, восточных культов, митраизма и зороастризма, разных вариантов язычества появлялись такие причудливые религии, что только диву даешься. Хорошо, что большая часть из них просуществовала недолго.

Багауды, например, даже считали себя христианами, но понимали христианство куда как оригинально. Багауды были уверены, что мученическая смерть приводит человека прямо в рай. В результате шайки багаудов стали бедствием во всей Северной Африке. Подкараулив одинокого проезжего или прохожего, они под страхом смерти вручали ему здоровенную дубину.

– Убивай нас!

Несчастный путник убивал багаудов, обеспечивая им Царствие небесное, а что он сам, по совершении страшного греха, должен был попасть в ад – это уже была его личная неприятность, багаудов нисколько не волновавшая. Как будет жить нормальный человек с опытом убийства нескольких людей, волновало их ничуть не больше. Трудно сказать, что же это – безумие, культ объективно сатанинский или же попросту своеобразное преломление христианства в сознании людей уголовного мира.

Или вот, например, мандеизм, намного менее кровавый и жуткий, чем вера багаудов. Верующие чтят в мандеизме Мандад-Хайя светлую силу, Иоанна Крестителя считают истинным пророком, а вот Христа, Авраама и Моисея – ложными пророками. Мандеизм был силен в I веке по Р. Х., потом угас и почти исчез с лица Земли. Но небольшие общины мандеистов до сих пор существуют в Иране и Ираке.

Были и другие, еще более экзотичные религии, но говорить о них можно долго, и это отдельная тема.

А самое главное – евреи-то ведь принимали участие решительно во всех этих духовных течениях… То есть тут опять же в любой момент можно сказать, что апостолы или иудеи, ударившиеся в мандеизм, – это евреи «неправильные», «ненастоящие», не такие, как «надо». Спорить я не буду, а только кротко, как подобает жалкому гою, замечу: никто не уполномочивал ни господ раввинов, ни господ хасидов, ни господ сотрудников Симхона и Оросира судить, какие евреи настоящие, а какие нет. Все эти определения вы сами придумали, малоуважаемые. Поэтому вы и дальше занимайтесь своими делами, господа, не отвлекайтесь от своих сверхважных занятий, а мое дело констатировать – евреи в I–III веках по Р. Х. участвовали практически во всех духовных течениях, возникавших на громадной территории Римской империи.

Это раскалывало их? Да, несомненно. Иудеи жили менее спокойно и менее дружно, чем любой другой народ империи. Но зато до чего увлекательно!

В ДРУГИХ ЭТНОСАХ ЕВРЕЕВ

– Ну ладно! – заявит мне читатель. – Все это было давно и неправда, и сам же ты утверждал – современные евреи имеют довольно косвенное отношение к древним и средневековым. То – другой иудейский народ, другая эпоха. Хорошо! Это все было давно, соответственно будем считать, что неправда. И вообще на смену «новобиблейскому» народу пришли другие этносы…

Но в том-то и дело, что в любую историческую эпоху и под любыми звездами происходит совершенно то же самое: евреи неизменно раскалываются по трем направлениям:

1. Все время возникают новые религиозные партии (в XIX и XX веках это и светские течения в духовной жизни).

2. Непременно существует раскол между богатой и просвещенной верхушкой и основной массой народа (у сефардов этот раскол был почти так же остер, как в России XIX века).

3. Возникает раскол между сторонниками и врагами ассимиляции. Появляется множество сторонников «ассимиляции в разной степени», – от врагов даже мыслей об ассимиляции и до тех, кто становится язонами, менелаями, графами альморадами и поляковыми.

А кроме того, красной нитью через всю историю евреев проходит такая вещь, как эгоизм каждой отдельной общины. Евреи в каждой из них – в Вормсе, в Париже или в Вильно – худо-бедно пристроены, накормлены, имеют кусочек хлебца. Но что, если в такую общину попросится новоприбывший?

«В XII веке еврейские общины Франции ввели закон о запрете поселения. Затем его приняли евреи в Италии, Германии, Чехии, Польше, Литве и других странах. Этот закон запрещал „пришлым“ евреям вступать в еврейскую общину другого города без разрешения ее правления – кагала. Обычно разрешение давали только тем, кто платил крупную сумму за право водворения» [56, с. 33].

Закон не выглядит особо миролюбивым. Даже если ничего не происходит. А если начались гонения?! «Как правило, этот закон не применялся к евреям, покинувшим родные места вследствие погрома или изгнания» [56, с. 33]. Но «если над евреями в каком-либо городе или стране только сгущались тучи и они хотели уйти в более спокойные места до того, как грянет гром, шансов на прием местными общинами, находящимися в этих местах, было немного. А когда гром, то есть погром, уже разражался, бежать было нелегко» [56, с. 33–34].

Но и принятые (если им вообще удавалось бежать) были неравноправными членами общины и лишь постепенно приобретали статус (если приобретали). Нарушать «хазоку», то есть монополию местных на предпринимательство и на работу в выгодных местах, было нельзя, можно было только работать у местных по найму.

Даже в 1648 году, когда евреи побежали толпами от казаков Богдана Хмельницкого, евреи Белоруссии и Литвы приняли их, но уже зимой 1648/49 года многие были вынуждены вернуться – местные общины не дали им более длительной помощи. И во время нового похода казаков в 1649 году они снова попали под удар.

А последних беженцев литовские евреи выслали назад сразу же, как только на Украине закончилась война – в 1667 году.

И даже в самой общине, в самое мирное время, наследовал «хазоку» только один из сыновей. Остальные должны были или искать себе общины, готовые их принять, или… или… страшно договаривать – они были вынуждены выкрещиваться! Те, кого «сперва лишили возможности получить какую-либо „хазоку“ и тем самым заставили покинуть свои общины, затем не приняли их ни в какую другую общину и таким образом вытолкнули из еврейского мира вообще. Именно эти выкресты были самыми опасными для евреев» [56, с. 36].

Вели себя выкресты по-разному, но трудно не согласиться с автором: «Неоправданная враждебность к своим единоверцам и соплеменникам была возведена в ранг закона, который действовал почти во всех ашкеназских общинах в течение многих веков и рассматривался общественным мнением как вполне целесообразный. По сути, это был грех всего нашего народа. И наказанием за него стали все новые и новые бедствия, которые обрушивались на евреев отчасти по их собственной вине: они сами себе создавали врагов, доносы которых приводили к страшным гонениям» [56, с. 37].

ПРИМЕРЫ ИЗ НЕДАВНЕГО ПРОШЛОГО

Может быть, современные евреи в России все-таки какие-то другие? Ну что ж, раз уж мы о конкуренции в среде самих евреев, то приведу несколько примеров идиллии, царившей в еврейской среде России в начале нашего… нет, увы! Уже прошлого, XX века.

Начнем с того, что с конца XIX века русско-польское еврейство разбрелось по всем видам революционных и нереволюционных партий, от монархистов до анархистов и социал-демократов. Разве что в Союз русского народа их не пускали, но это иудаистов. Однако несколько евреев, выкрестившихся в православие, в Союзе русского народа состояло; один из них с такой очень православной, коренной великорусской фамилией Гендельман проходил по спискам Союза в Ярославле.

В художественной форме это кипение политических страстей лучше всего описал Д. Маркиш в своем «Полюшке-поле»: три брата в семье, и каждый идет в свою сторону, делает свой политический выбор [57].

Художественный вымысел? Да, но на строгой исторической основе. Вот на такой, например: брата Якова Свердлова, Зиновия Свердлова, усыновил еще до революции Горький. Соответственно, носил он фамилию Пешков и стал, войдя в надлежащие годы, убежденным врагом большевизма.

Зиновий Пешков вступил добровольцем в армию Франции и дослужился в ней до генерала. В годы Второй мировой войны стал убежденным сторонником де Голля, был его ближайшим сотрудником. В 1960-е годы выполнял важные дипломатические поручения французского правительства, устанавливал дипломатические отношения Франции с Китаем. Похоронен на русском православном кладбище возле церкви Сен-Женевьев-де-Буа.

Может быть, с точки зрения религии он был и «неправильный» еврей, но обсуждать это я не вижу никакого решительно смысла. Если заниматься не идеологическими заклинаниями, а реальными фактами, если не считать религиозный фундаментализм единственной точкой отсчета, приходится признать: тут трудно вообще определить, к какому народу относится Зиновий Пешков. Он еврей? Русский? Француз? Каждое мнение имеет право на существование. Вот карьеру он сделал блестящую, полностью подтвердив репутацию «гениального от рождения» народа.

Впрочем, больше всего меня сейчас интересует такой факт: в 1918 году Зиновий Пешков побывал в Москве по поручению своего правительства. По служебным делам он встретился с Яковом Свердловым. Яков пытался обнять Зиновия, а тот резко оттолкнул брата и заявил, что беседовать с ним будет только сугубо официально и на французском языке.

Такого нет даже в «Полюшке-поле».

Больше известно такое событие, как убийство палача Петрограда Урицкого Л. А. Каннигиссером. Каннигиссер тоже не знал ничего про необходимость быть лояльным ко всему еврейству. Этот впечатлительный, по-русски жертвенный паренек был в ужасе как раз от национальности Урицкого. Ему была ненавистна сама мысль, что по этому кровожадному подонку будут судить вообще обо всех евреях, и это был один из основных мотивов его поступка.

И в Ленина, Бланка по матери, ведь стреляла не кто-нибудь, а Фанни Каплан. Еврейка сажала из маузера в еврея, в упор.

Да! А где был любавичский ребе в 1916 году, вы не знаете? А он сидел в тюрьме, чтоб вы знали. Сидел ребе потому, что добрые сородичи и единоверцы написали на него донос: якобы любавичский ребе шпионит в пользу Германии.

И вся эта политическая круговерть, эти доносы друг на друга и выстрелы друг в друга – на фоне таких враждебных друг другу течений, как сионизм, хасидизм, массовая эмиграция в Америку. Сравнить эту круговерть я берусь разве что с ситуацией «перестройки» и начала 1990-х годов, когда евреи опять оказались в партиях абсолютно всего спектра, от еврейской секции «Памяти» до Демократического союза. И опять же на фоне массовой эмиграции и деятельности Симхона по вывозу в Израиль тех, кто еще там пока не оказался.

Ситуации, когда брат идет на брата, были и в самой что ни на есть русской среде. Но степень расколотости у евреев явно куда больше – уже в силу того, что у них не существовало сословий. Русские жили все же компактными группами, внутри которых собирались люди, в чем-то подобные друг другу, и делавшие, в массе своей, похожий выбор. Ну, и ни массовой эмиграции, ни чего-то аналогичного сионизму у нас не было.

– Так что же, – спросит читатель, – еврейской солидарности вообще на свете не существует?!

– Да нет, скорее всего, что-то и когда-то бывает… Но, как гласит поговорка, «слухи о моей смерти значительно преувеличены». Наверное, все решают обстоятельства. И есть, по крайней мере, один очень хороший способ сделать евреев в высшей степени солидарным народом.

– Что, пресловутый антисемитизм? О нем много говорят, но что это такое? И неужели чья-то вражда до такой степени пугает евреев?

– Нет, я имею в виду не просто вражду или неодобрение; этого недостаточно. Бредни Манефона никого не волновали, у нас даже нет никаких сведений, что они вызывали какие-то сильные чувства у евреев – современников Манефона. Нужны крайние формы антисемитизма, надо поставить евреев на грань уничтожения, и вот тогда-то они отвернутся от нас всех и очень полюбят друг друга. Никакие гонения и никакой народ поголовно не истребят – но противопоставить себя всему остальному миру, скоре всего, заставят.

ПЕРЕД ЛИЦОМ ИСТРЕБЛЕНИЯ

Самое забавное в том, что столкновение с античной культурой поставило «новобиблейский» еврейский народ на грань уничтожения. То есть весь бы он, до последнего человека, вряд ли ассимилировался бы… И не все были способны перенести такой ужас, как превращение избранного Богом народа в какую-то специфическую часть эллинов. В конце концов, и Филон Александрийский, оставаясь эллином, сохранял и предрассудки, и убеждения еврея. Почему бы и нет?

Как ни парадоксально, процесс исчезновения евреев с лица Земли больше всего организовывали цари, относившиеся к ним или равнодушно, или даже заинтересованно. А прервали процесс массовой ассимиляции евреев два царя, которые больше всех пакостили им и, как могли, «боролись» с евреями. Мне трудно сказать – «царя-антисемита», потому что я сам не могу решить, с чем мы тут имеем дело, – с антисемитизмом или с обычнейшим самодурством неограниченного восточного владыки.

Но как бы ни трактовать поступки сначала Птолемея IV Филопатора, а потом Антиоха IV Эпифана, – именно эти примерно полвека, с 221 по 169 год до Р. Х., оказались роковыми для ассимиляции. Сначала египетских евреев, все больше становящихся эллинизированными греко-египтянами, вполне лояльными к династии Птолемеев, до полусмерти напугал и оттолкнул от себя Птолемей IV Филопатор. Потом Антиох IV Эпифан начал планомерно делать все необходимое, чтобы ассимиляция вообще прекратилась.

В сущности, что сделал Птолемей Филопатор? Он показал евреям, что их положение в его государстве непрочно. То есть поставил под сомнение ценность ассимиляции, ее значение для каждого отдельного человека.

Антиох пошел еще дальше – он начал заставлять евреев ассимилироваться и истреблять тех, кто не хотел этого делать. То есть начал убивать евреев ровно за то, что они – евреи. Ведь именно за это и приняли смерть и старец Элиазар, и мама с семью сыновьями: они отказались перестать быть евреями.

В результате раньше ассимиляция вызывала самые приятные ассоциации: беседы умных людей, гражданские права, расширение своих свобод и возможностей, а все еврейское представало чем-то отсталым и, выразимся помягче, несколько однообразным. Если традиционная жизнь и сохраняла прелесть чего-то теплого и уютного, то это был уют старого кресла и тепло поездки к бабушке в деревню. Тем более, никто не мешал в любой момент сидеть и ездить… я хотел сказать, расставание с традицией оставалось вполне добровольным.

А вот после шизофренического террора, обрушенного Антиохом Эпифаном на Иудею, ассимиляция стала ассоциироваться с насилием, жестокостью и уже не расширяла возможности человека, а сужала их. Еврейская же традиционная жизнь стала не просто уютной и домашней, а своего рода зоной свободы.

Как только «зоны свободы» поменялись местами, тут-то ассимиляции и конец. По крайней мере, массовой ассимиляции.

Прошу извинить, если моя аналогия покажется кому-то неприличной и недалекой, но единственно, с чем я могу сравнить поведение Антиоха Эпифана, так с попыткой изнасиловать влюбленную в вас девушку. Поступок, который у любого судьи и любого присяжного вызовет, в первую очередь, искреннее недоумение: ну зачем?!

А в наши дни разве не так? Большая часть немецких евреев вовсе не хотела бежать из страны – даже после принятия Нюрнбергских законов. «Они же хотят нас убить!», «Нет, в такой цивилизованной стране это невозможно!». В конце концов, выехала большая часть немецких евреев, примерно 300 тысяч из 500. Эти 300 тысяч, как правило, вовсе не рвались в Палестину и уехали в Британию или в США, и там выступали зачастую как яростные немецкие патриоты. Шла война, и англосаксы много чего говорили о немцах, и как раз немецкие евреи часто останавливали их. И укоризненным либеральным «какая разница?», и весьма тонким указанием на то, что немцы бывают очень разными…

В декабре 1941 года в Нью-Йорке устроили митинг с участием последних спасшихся из Германии евреев. Устроителям очень хотелось, чтобы евреи порассказали бы про ужасы нацизма, подогрели бы антинемецкие настроения. Уж эти-то нам помогут! – потирали ручки устроители. А получилось с точностью до наоборот. «Кучка негодяев устроила все это безобразие, а мы все теперь будем расплачиваться!» – кричали на митинге евреи, сурово осуждая «кучку негодяев», но оставались неспособными ни отделить себя от немцев, ни проклясть «мордерфольк».

Немецкие евреи, пережившие Холокост, тоже далеко не все выехали из Германии. Не говоря о том, что некоторые (по разным данным, от 10 до 30 тысяч человек) вернулись на родину из эмиграции, примерно 20 тысяч евреев, освобожденных из лагерей армиями союзников, не уехали ни в США, ни в Палестину, а остались в Германии навсегда. Немцы даже немного гордятся этим, я же задаюсь вопросом: ну и чего добился Гитлер?!

Если б не этот подонок, сегодня в Германии еврея встретить было бы труднее, чем пакистанца, а большинство их было бы даже не «немцами Моисеева закона», а «немцами с примесью еврейской крови».

Парадокс, но либеральные, прекраснодушные люди сделали все необходимое, чтобы евреи исчезли. Причем исчезли способом, который не создает чувства вины, а наоборот – позволяет радоваться тому, какие предки были хорошие: добрые, лояльные ко всем, «правильные» христиане. Наверное, это и есть самые злейшие антисемиты.

А вот сохранению евреев на Земле помогают как раз злые, жестокие люди, которых и антисемитами называть не хочется, – они ведь прилагают максимум усилий, чтобы евреев на Земле жило побольше. Когда евреи оказываются поставлены на грань уничтожения, когда их убивают ровно за то, что они евреи – вот тут-то они и начинают культивировать какие-то причудливые (и, скорее, все же вредные для них самих) идеи – то изоляции, то национального превосходства, а то и прямой агрессии. В общем, как раз антисемитов следует считать какими-то извращенными, но любителями евреев: никто не прикладывает больше усилий, чтобы евреи сохранялись. Это наш брат, либерал, способствует их полному искоренению.

ВИРТУАЛЬНОСТЬ ДОБРЫХ ЦАРЕЙ

А если бы ни Филопатор, ни Эпифан не стали бы проводить жесткой антиеврейской политики?

Во-первых, тогда Иудея, скорее всего, не перешла бы под управление Селевкидов: ведь Антиох III во многом потому и смог оторвать Иудею от государства Птолемеев, что иудеи попросту испугались политики Филопатора и во время одной из войн стали поддерживать Селевкидов. Откуда беднягам было знать, что попадают они из огня да в полымя?

Во-вторых, можно уверенно предсказать: число эллинизированных росло бы до тех пор, пока в их число не попали бы все или почти все жители Египта. При этом эллинизация самой Иудеи шла бы наверняка медленнее – уже потому, что ее население было в большей степени крестьянским, консервативным, и там при любых обстоятельствах остались бы люди, стремившиеся остаться чистыми: и в религиозном, и в расовом отношениях.