Текст книги "Тяга к свершениям"

Автор книги: Андрей Меркулов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 10 страниц)

Дульцов перестал снимать и сел назад в машину, откуда Роман продолжал с интересом наблюдать, как лейтенант пытался направить людей к светофору.

– Да здесь настоящую переправу устроили, – воодушевленно заметил Дульцов. – Посмотри, какую тропу в снегу протоптали. И никого даже не смущает, что здесь только что человека сбили – все-равно напрямик идут.

– На пешеходном переходе меньше людей стоит, чем здесь, – согласился с ним Роман. – Видал, как старушка с майором разобралась? – широко улыбнулся он.

– Бабулька дает! – тоже развеселился Дульцов. – Задала она ему.

В этот момент в конце улицы послышалась сирена, а через минуту машина скорой помощи уже стояла напротив автомобиля Дульцова. Из машины вышли два врача – мужчины, один из которых был на вид лет тридцати, другой несколько моложе. К старшему из них сразу же подошел майор и, передав ему небольшого размера книжку, начал что-то рассказывать. К тому времени, когда он закончил свой рассказ, молодой врач уже успел приготовить носилки; довольно небрежно подняв и переместив на них сбитого мужчину, вместе со своим старшим коллегой они отнесли его в машину. После этого врачи остались в карете скорой помощи, которая почему-то никуда не уезжала, а так и продолжила стоять на проезжей части. Лейтенант был занят регулированием пешеходного движения, и рядом с майором на улице совершенно никого не было. Подметив это, Дульцов быстро вышел из машины и направился прямо к майору.

– А что же они не уезжают? – спросил он, подходя к майору и кивая головой в сторону машины скорой помощи.

– Ждут, пока приедет дорожная полиция, – неохотно ответил майор и, явно не желая продолжать разговор, отвернул голову в сторону – туда, где лейтенант пытался справиться с нерадивыми пешеходами.

Но Дульцов вышел не для того, чтобы просто задать этот вопрос и так легко сразу сдаться. Посмотрев в том же направлении, что и майор, он задумчиво заметил:

– Да-а. Здесь, похоже, надо уже пешеходный переход устанавливать – место-то проходное.

– Да не говори! – эмоционально вырвалось у майора и он, вдруг удивившись такой своей реакции, вопросительно посмотрел на Дульцова.

– Перебегают через дорогу, а здесь такое движение интенсивное, – продолжил Дульцов как ни в чем не бывало, не смотря на майора и будто вообще не заметив его замешательства. – А потом так и получается…, – кивнул он в сторону машины скорой помощи. – И скорость-то у меня была не больше пятидесяти километров в час.

Все это время Дульцов говорил как бы в сторону, но вдруг повернулся к майору и неожиданно спросил:

– А вы сзади нас ехали?

– Да, – также быстро ответил майор, застигнутый врасплох быстрым вопросом.

– Скажите, пожалуйста, вашу фамилию.

– Зачем? – спросил майор. Такой поворот беседы обескуражил его: голос полицейского стал громче и агрессивнее.

– Вы видели, как все произошло, – сказал Дульцов, смотря на майора жалостливым взглядом. – Если вы сейчас уедете, то у меня просто не будет свидетелей. Все, кто стояли в пробке и могли бы подтвердить, что мужчина резко выскочил прямо перед моей машиной, разъехались. Если и вы сейчас уедете, то просто не останется свидетелей происшествия, которые могли бы подтвердить, как все происходило на самом деле, – повторился он, стараясь усилить значение своих слов.

Поведение Дульцова уже разительно отличалось от того, которое было в момент первого разговора с майором сразу после происшествия. Сейчас он смотрел на полицейского прямо, заметно ободрившись и расправив плечи; голос его стал уверенней и даже тверже; но вместе с тем общался он без малейшего намека на равенство между ними – очень вежливо и учтиво.

– Зачем вам мои показания? – заволновался майор, отчего его усы начали как-то странно подергиваться. – Приедет дорожная полиция и все зафиксирует: что столкновение произошло в левом ряду; что пешеход находится в пятидесяти метрах от пешеходного перехода; проверят тормозной путь… Что вы переживаете?

– Но у меня больше нет свидетелей! Получается, что с одной стороны буду я, а с другой этот мужчина. И все! – не унимался Дульцов с видом сильнейшего беспокойства. – Вы же могли бы подтвердить, что он прямо перебегал через дорогу и что я затормозил сразу, но расстояние было слишком маленькое. Скажите, пожалуйста, вашу фамилию.

– Четвертая смена, П-ский участок, – нехотя произнес майор, давая интонацией голоса и выражением лица понять Дульцову, что это все, чем он может ему помочь, и фамилию тот от него не дождется.

Но Дульцову знать фамилию майора было совсем не нужно. Более того, он даже и не собирался запоминать смену и участок патруля. Дульцов уже давно записал номер патрульной машины, в которой ехали полицейские, да и к тому же зафиксировал майора на видео во всей его красе, когда тот, раскрасневшись, пустился в перепалку со старушкой. Найти майора по номеру машины и видеосъемке не составило бы никакого труда. Несмотря на это, Дульцов сделал вид, что очень огорчился отказу майора, но подчиняется его воле, и с нотками разочарования в голосе, спросил:

– А что с мужчиной-то случилось?

– Да кто его знает, – несколько ослабив бдительность, опрометчиво брякнул майор, но тут же понял, что выказал сейчас свою полную некомпетентность как стража порядка. И как обычно бывает, когда человека ловят на том, что он плохо делает свою работу, майор принялся судорожно оправдываться, излагая все, что приходит в голову и наговаривая при этом много лишнего. – Вернее… что-то он… на ногу жаловался…, – сбивчиво продолжил полицейский, но чувствуя, что его оправдания звучат крайне невнятно, вдруг вспыхнул: – Да он пьяный вдрызг – что с ним будет-то?!! – совершенно потеряв голову, выпалил майор.

– А что это за мужик-то вообще? – тут же спросил Дульцов прежним своим спокойным и кротким голосом, будто бы последней эмоциональной вспышке майора не было вовсе.

– Так у него же паспорт с собой был. Спроси вон у врачей, я его им передал! – раздражительно отрезал полицейский, всей душой стремясь только побыстрее избавиться от дотошного собеседника, создающего ему такой сильный эмоциональный дискомфорт.

– Спасибо, – произнес Дульцов с улыбкой, и направился к машине скорой помощи. Он даже и не рассчитывал услышать столько полезной информации.

Подойдя к микроавтобусу, Дульцов открыл одну из задних дверей и заглянул внутрь. Мужчин лежал прямо посредине на каталке, а рядом с ним справа на сидениях сидели врачи и играли в карты. Они явно не ожидали чьего-либо появления, потому что, увидев Дульцова, бросили свою игру, дружно подскочили и принялись впопыхах освобождать левую ногу сбитого мужчины от одежды.

– Ну и перегар у вас здесь! – сказал Дульцов, оглянувшись.

В машине действительно стоял густой, насыщенный запах переработанного спирта. Его концентрация была настолько сильной, что находясь на улице и дыша до этого свежим вечерним воздухом, Дульцов даже как будто увидел, физически ощутил эту волну тяжелого зловонного духа, вывалившую из открытой машины и окутавшую его с головы до ног.

– Это не мы. Это он! – будто оправдываясь, спешно отреагировал молодой парень.

Говоря это, он показал на сбитого мужчину: тот лежал с закрытыми глазами, совершенно неподвижно протянувшись вдоль носилок, так что можно было бы даже посчитать его мертвым, если бы глубокое ровное дыхание, сопровождающееся громким сопением, не свидетельствовало о безмятежном сне его обладателя.

– Майор сказал, что он вам его паспорт передал, – сухо произнес Дульцов, смотря на старшего врача. – Можно я взгляну на него?

– Конечно. Вот, – врач отпустил ногу мужчины и достал из кармана своего халата паспорт, который был вдет в довольно плотную корочку и от того с виду походил чем-то на небольшую книжку.

Мужчина по паспорту оказался Иваном Михайловичем Щепкиным. Дульцов внимательно просмотрел документ и, сфотографировав на телефон заинтересовавшие его листы, отдал паспорт врачам, которые, к тому времени уже успев понять, что требовалось их собеседнику, совершенно успокоились, позабыли про лежавшего мужчину и, усевшись как и прежде, в нетерпении ждали когда он закроет двери, чтобы продолжить игру.

Вернувшись в машину, Дульцов увидел, что Роман разговаривает по телефону.

– Да, у нас тут небольшие сложности. … С Артемом. … Даже не знаю. … Я подъеду и все расскажу. … Марина, ну давай не сейчас. … Пока, – торопливо завершил разговор Роман. Еще общаясь с супругой, он заметил довольное выражение лица Дульцова, и ему не терпелось узнать, что же такое произошло, что в корне изменило его настроение. – Ну, что тебе сказали? – спросил Роман с неподдельным интересом.

– Все не так плохо! – обнадеживающе проговорил Дульцов с сияющей улыбкой на лице. – Ждем дорожную полицию.

Глава вторая

I

Дома Романа ждали к семи, и, не дождавшись от него вестей, в девятом часу Марина позвонила ему сама. Она может и не стала бы беспокоить мужа лишний раз, если б на этом не настояла мама Романа, которая не столько переживала за сына, сколько была задета кажущимся внешним безразличием своей невестки к тому обстоятельству, что ее супруг задерживался с работы неизвестно где уже больше чем на два часа. Кроме того остывала ее прекрасная запеченная курица, которая, как было всем уже хорошо известно, в холодном состоянии теряла весь свое особый вкус и была уже «не та», что очень удручало Юлию Романовну, стремившуюся блистать во всем и не устающую это постоянно подчеркивать.

Юлия Романовна и Леонид Федорович познакомились еще в школьные годы – их семьи жили в небольшом городке в N-ской области по соседству друг с другом. Молодые люди испытывал взаимную симпатию и в старших классах начали встречаться. Когда же по окончанию школы Леонид Федорович ушел в армию, Юлия Романовна пообещала дождаться возвращения суженого. И дождалась. Отслужив, Леонид Федорович вернулся, и они расписались, а уже через год у супругов Майских родился их первенец – Максим. Вскоре Леонид Федорович окончил техникум, и ему предложили место машинистом на только что построенном в N-ске заводе, а в придачу пообещали выделить в областном центре квартиру. Майские переехали не раздумывая. Леониду Федоровичу работа нравилась и удавалась, но и Юлия Романовна не осталась без дела на новом месте. Устроив Максима в детский сад, она поступила в институт, а по его окончании в нем же и осталась работать на хозяйственной должности.

Семейная жизнь Майских была устроена вполне себе нормально. Леонид Федорович имел самый, что ни на есть легкий и покладистый характер. Не требовательный в быту, трудолюбивый и спокойный он в меру своего желания помогал жене по хозяйству и, не смотря на то, что очень любил иногда пропустить рюмочку-другую, всегда слушался ее, когда она ограничивала его в выпивке. Конечно, имелись у него и не вполне положительные качества, такие как абсолютная пассивность и безынициативность, но это, в самом деле, были сущие пустяки и он вполне мог бы считаться идеальным мужем, если бы не главная его слабость – Леонид Федорович любил хаживать на сторону. Причем делал он это на редкость неосторожно, так, что несколько раз умудрялся на улице столкнуться с женой лоб в лоб, нежно держа при этом под ручку совершенно не знакомую ей девицу. Подобные встречи выливались в домашние разборки, заканчивающиеся, как правило, краткосрочными карательными мерами со стороны супруги, которые, впрочем, Леонид Федорович охотно принимал, изобразив для проформы чувство глубокого раскаяния вперемешку с негодованием и несогласием со столь «суровым» наказанием. Такие случаи могли бы повторяться бесконечно, но однажды чуткое самолюбие Юлии Романовны было ранено особенно сильно. Это произошло, когда на одной из таких случайных встреч она была не одна, а в компании своей коллеги из института, которая лично была знакома с Леонидом Федоровичем. Оскорбление без свидетелей Юлия Романовна еще могла стерпеть, но оказавшись в такой ситуации в присутствии коллеги ее чувства были задеты как никогда раньше, и она, в тот же день забрав сына, ушла жить на квартиру к своей двоюродной тете.

Когда супруга ушла из дома, Леонид Федорович вдруг осознал, насколько сильно он уже привык к своему размеренному и устоявшемуся образу жизни и как тяжело и неудобно вести хозяйство одному. Он стал регулярно ездить к ней в надежде на прощение, но все было напрасно – поначалу Юлия Романовна не желала даже слушать его. Но потом, когда прошли первые эмоции, трезво рассудила, что он все-таки был ее муж, отец ее ребенка, и хотя и увлекался другими женщинами, но не всерьез, и уходить от нее явно не собирался. В итоге после длительных переговоров Юлия Романовна все-таки дала согласие на возвращение домой при условии, что подобного больше никогда не должно повториться, хотя этого даже и не требовалось – не на шутку перепуганный Леонид Федорович на этот раз сам себе зарекся, что больше никогда с любовницами ни в публичных местах, ни на улицах показываться не будет. Больше таких ситуаций не повторялось, а со временем Леонид Федорович и вовсе остепенился и гулять перестал.

Если же не брать во внимания эти не совсем приличествующие обстоятельства, то можно с уверенностью сказать, что жизнь семьи Майских протекала благополучно. На работе очень ценили профессиональные качества Леонида Федоровича; кроме этого и Юлия Романовна, работая в институте, имела неплохую зарплату. Вместе они получали не намного, но все же больше, чем их друзья и знакомые, а что еще нужно человеку для простого житейского счастья?

Первые большие изменения в жизни их семьи произошли, когда Максим окончил школу и по примеру отца ушел в армию. Леонид Федорович с Юлией Романовной вдруг ощутили себя очень одинокими. Дома стало тихо: сын служил далеко на границе и не имел возможности навещать родителей; в их жизни появилось много свободного времени, оказавшимся при ближайшем рассмотрении вакуумом, который нечем было заполнить. Эти новые для них ощущения одиночества, пустоты и бессмысленности существования были невыносимыми и уже через несколько месяцев супруги с трепетным волнением узнали о беременности Юлии Романовны. К тому времени ей уже было под сорок, и она заранее все досконально обдумала, прежде чем решиться на этот шаг, но все равно на протяжении всей беременности Юлию Романовну не покидало чувство сильного беспокойства, изредка перерастающее даже в панический страх.

Ребенка родители ждали с упованием – он должен был вернуть их жизни вдруг утраченный смысл, что, впрочем, вскоре и произошло. Уже с первых дней, как счастливые супруги узнали о грядущем событии, их жизнь стала круто меняться, наполняясь радостными предчувствиями, приятными заботами и мечтами. Юлия Романовна начала регулярно ходить в больницу, купила весы и увлеклась правильным питанием, а Леонид Федорович взял на себя львиную долю хозяйства, включая уборку и варку, охотно выполняя любые капризы жены, даже те, которые были откровенно надуманными. Все преисполнилось надеждами для будущих родителей: большую часть времени они пребывали в хорошем настроении, улыбка не сходила с их лиц, на работе только и было разговоров, что о грядущем пополнении семейства и связанных с этим событиях – все вокруг как будто оживилось, завертелось. Перед сном счастливые супруги, изучая книжку с перечислением и подробным описанием всевозможных имен, думали о том, как назовут ребенка, не обходя своим вниманием даже такие, заранее проигрышные варианты, как Дорофей и Юстина. В эти упоительные минуты они предавались мечтаниям, размышляя о том, как малыш будет постепенно расти, взрослеть на их глазах и безмерно радовать тем самым своих родителей. Жизнь Леонида Федорович и Юлии Романовны наполнилась смыслом задолго до того, как на свет появился сам Роман.

Максим Майский вернулся из армии как раз в тот период, когда первые бессонные месяцы новоиспеченных родителей остались позади, и радость от появления отпрыска не была уже омрачена для них никакими бытовыми неудобствами. Майский сразу устроился слесарем на фабрику, где работал отец, но пожив в отчем доме некоторое время, и быстро поняв, что все внимание родителей теперь переключилось на младшего брата, а ему уже стоило бы подумать и о собственной семье, в один момент собрался и уехал работать вахтовым методом в соседнюю северную область.

Через несколько лет, после отъезда старшего сына из дома, в стране началась перестройка, перевернувшая жизнь Майских с ног на голову. Предприятия-потребители продукции завода, на котором работал Леонид Федорович, остались в другом государстве, и производимый на нем товар оказался не востребован. Завод разорился и был полностью остановлен, а весь производственный персонал уволен.

Помимо работы на фабрике, Леонид Федорович никогда ничем другим не занимался: отдав любимому делу десятки лет своей жизни, он и помыслить не мог, что огромный завод, на котором работали тысячи людей вдруг, в одночасье станет не нужен, и вместе с ним окажутся не нужны его профессиональные навыки. Выйдя на биржу труда вместе с сотнями людей подобной квалификации, Леонид Федорович, совершенно потерялся. Работая урывками слесарем, разнорабочим на стройке, охранником – он занимался всем, что только попадалось под руку, но так и не смог на закате своей активной деятельности найти себя. С трудом и нетерпением дождался он наступления пенсионного возраста.

Юлии Романовне до пенсии оставалось десять лет, когда в стране начались перемены, но являясь по натуре женщиной волевой и характерной, она смогла встроиться в новую систему и найти себя. Во многом этому способствовал случай: на волне перехода к рыночной экономике существенно вырос интерес к высшему учебному заведению, где она работала – за короткое время средний руки хозяйственный институт превратился в престижный экономический университет. Но кроме этого удачного обстоятельства, Юлия Романовна сама была не промах и, воспользовавшись моментом, сумела показать, что может мыслить по-современному, и те ценности, которые возникли в новом государстве, ей совсем не чужды, а даже напротив – очень близки. К тому времени, когда подошел ее пенсионный возраст, она уже была секретарем ректора университета, и ни у кого не возникало мысли отправить ее на пенсию.

Все эти изменения коренным образом трансформировали взаимоотношения супругов. Конечно, полномочия Леонида Федоровича как главы семьи и раньше были ограничены, но пока он работал на заводе и зарабатывал достаточно, чтобы достойно содержать всю семью, он всегда им оставался и если только был не согласен с каким-нибудь решением, то решение не принималось. Сейчас же, находясь на пенсии, в то время, когда Юлия Романовна продолжала работать и получала вполне себе приличные деньги, главой семьи Леонид Федорович перестал являться даже номинально. Прекрасно помня, как муж в молодости мучил ее своими походами на сторону, о которых он сам давно уже успел позабыть, Юлия Романовна овладела супругом полностью, и его мнение для нее сейчас почти ничего не значило.

Будучи отстраненным от всех решений и не имея ничего, что могло быть необходимо супруге кроме своего присутствия рядом с ней, полного ей повиновения и утверждения, таким образом, ее власти, Леонид Федорович был глубоко несчастен. Испытывая неумолимую грусть по времени, когда он был востребован на работе и принимал активное участие в жизни семьи, Леонид Федорович начал пить. Правда зимой его частично останавливали упреки Юлии Романовны и он с нетерпением ждал лета, чтобы побыстрее перебраться на дачу и там в полной мере придаться тоске.

Дача была отдушиной Леонида Федоровича. После нескольких лет работы на заводе ему дали голый участок в пригороде, где он собственноручно выстроил баню и основательный дом, в котором при желании можно было жить и зимой. Леонид Федорович благоустроил дачу на зависть многим соседям, и она воплощала собой в чистом виде его творческие, архитектурные и строительные способности, была тем местом, где он реализовывал себя безо всяких ограничений. После выхода на пенсии он проживал на даче почти все время с апреля по октябрь. Только здесь, занимаясь хозяйством и приводя участок в порядок, Леонид Федорович порой испытывал еще чувство глубокого удовлетворения, которое теперь посещало его все реже и оттого становилось ярче и желаннее. Иногда даже, проработав целый день с самого утра и до позднего вчера, ложился он в кровать упоенный своими трудами, не приняв ни рюмки, и ясно становилось у него в голове – понимал он, что тоже для чего-то существует и мучительные мысли не терзали ему душу. Но так было редко: с жадностью накинувшись и в несколько первых дней переделав все дела, потом Леонид Федорович занимался тем, что парился в бане и крепко пил.

Между тем жизнь постепенно утрясалась. Роман вырос, поступил в институт; когда же дело дошло до свадьбы с Мариной, Юлия Романовна предложила молодым остаться в их квартире на первое время, обещая при этом помочь невестке с ребенком, пока малыш не подрастет. Конечно, она несколько лукавила и под обещанием помочь с ребенком подразумевала по большей части устные рекомендации и советы, не собираясь жертвовать ни работой, ни своим свободным временем. Более того, Юлия Романовна внутренне вообще не хотела, чтобы Марина переезжала жить к ним, но мысль, что дом покинет любимый сын, была для нее невыносима. Помня о том времени, когда Максим ушел в армию, и они остались с мужем вдвоем, она решилась на эту жертву со своей стороны.

Первое время, пока Марина и родители Романа привыкали друг к другу, все было более-менее спокойно; но в ком не сыщешь пятен? Очень быстро выяснилось, что трехкомнатная квартира не такая уж и большая, чтобы в ней смогли спокойно проживать четверо взрослых людей с маленьким ребенком. Атмосфера накалялась, чему в большей степени способствовала Юлия Романовна, которая болезненно реагировала на любые попытки нарушить ее размеренный образ жизни, придираясь к невестке по каждой мелочи и изматывая ее постоянными претензиями и недовольством. Но инициировать расселение никто не решался – это означало бы первое время жить на чемоданах и перебиваться у родственников.

Ситуация несколько нормализовалась когда Алина пошла в детский сад, а Марина вернулась на учебу в университет и параллельно устроилась на работу в одну проектную компанию, но общее терпение подходило к концу. Казалось, достаточно было уже незначительного катализатора, чтобы подвигнуть всех на решительные действия.

– Что сказал? – спросила Юлия Романовна у вернувшейся в зал Марины, которая выходила на кухню, чтобы поговорить по телефону с Романом.

– Сказал, что у них какие-то дела.

– Он один?

– С Дульцовым.

– И когда приедет?

– Не сказал.

– Вот так, – обратилась Юлия Романовна к сидящей напротив нее старушке в светлом узорном платье из плотной ткани и накинутым на плечи пуховым платком. – Стараешься, готовишь – а толку? Все остынет и никто не оценит, – сказала она, и кроме досады, в ее голосе послышались нотки раздражения и даже злости.

– Разогреете, Юлия Романовна. Делов-то на три минуты, – по-старчески успокаивающе ответила старушка.

– Нет, запеченную курицу нужно сразу есть – если она остынет, то это уже совсем не то получается, – авторитетно заявила Юлия Романовна. – Во-первых, из нее вытекает сок, и мясо становится суше, во-вторых, размягчается корочка и на вкус она уже не такая хрустящая и аппетитная, а в-третьих, прогревается она второй раз все равно не так равномерно, как при запекании.

– Я помню, как-то попробовала вашу курицу – очень вкусная и сочная получается, – выразила свое согласие старушка.

Эта низенькая, довольно уже пожилая женщина была соседкой Майских по лестничной площадке. Она состояла в хороших отношениях с Юлией Романовной и Леонидом Федоровичем и иногда заходила вечером, чтобы поболтать о чем-нибудь. Сегодня она тоже заглянула в гости, вовсе не зная о намечающемся мероприятии, а увидев накрытый стол, хотела было поскорее удалиться, однако ее уговорили ненадолго остаться, сообщив, что виновник застолья все равно еще не объявился.

– И Максим тоже где-то потерялся, – сказала Юлия Романовна, смотря на свои наручные часы. – Марина, позвони ему, спроси, когда он будет?

– Юлия Романовна, я предупредила его еще утром, во сколько все собираемся, – произнесла Марина, которая действительно уже звонила сегодня Майскому и не видела смысла докучать ему лишними звонками. Слова ее звучали спокойно, без малейшего намека на несогласие со свекровью, а лишь только с еле уловимой, ненавязчивой просьбой в голосе понять ее.

– Я не понимаю, тебе что – сложно позвонить? – раздраженно посмотрела на нее Юлия Романовна.

– Юля, ну зачем? Ты же знаешь Максима – он всегда приходит на час позже, – вмешался Леонид Федорович, который до этого момента молча сидел на диване и, не подавая вообще никаких признаков присутствия, слушал разговор. В интонации и лице его изобразилось сейчас недоумение вперемешку с возмущением, но возмущение какое-то безобидное, безадресное. Всем своим видом он показывал, что тоже не видит смысла звонить сыну, и, похоже, искренне хотел донести эту очевидную для него мысль своей супруге.

Леонид Федорович относился с большой симпатией и трепетом к Марине. Он очень сильно сблизился с ней за все те годы, пока она сидела с маленькой Алиной дома, и они втроем проводили друг с другом по целым дням. Именно чтобы помочь и поддержать невестку он решился озвучить свои мысли в этот раз, несмотря на столь чреватое для него расхождение во мнении с супругой.

Услышав слова мужа, Юлия Романовна даже не взглянула на него, но в тоже время и не стала настаивать на своем требовании. Не касаясь больше этой темы и посчитав, видимо, инцидент вполне исчерпанным, она снова обратилась к старушке, которая, казалось, пребывала сейчас в некотором смущении от того, что стала невольной свидетельницей столь неприятной ситуации.

– Вы слышали – часовые пояса хотят объединить? – сказала ей Юлия Романовна, как ни в чем не бывало.

– Да. А нас на одно время с К-ком перевести, – быстро подхватила старушка, обрадовавшись возможности начать разговор на отвлеченную тему.

– Это что же делают?! Как в организме все нарушают – на целый час время назад переводят! – возмутилась Юлия Романовна.

– Хотят меньше часовых поясов сделать, – сказала старушка.

– Да, да, да. Объединение поясов… на час ближе к Москве… А я плевать на них хотела! Всю жизнь солнце вставало в одно время, а сейчас, вдруг, решили, что нужно на час ближе к Москве сделать. Ведь это же природа, весь организм перестраиваться должен! Для меня, например, это вообще ужас. А представьте у кого маленькие дети? Каково им такие изменения переносить – надо еще час спать, а на улице уже рассвело.

Всю свою речь Юлия Романовна говорила громко, экспрессивно, расставляя акценты на отдельных словах, так что на первый взгляд могло показаться, что этот вопрос был для нее очень значимым и принципиальным. Но достаточно было присмотреться чуть-чуть внимательней, чтобы заметить, что внутренне она оставалась, похоже, совершенно безразлична к этой теме: несмотря на протестное и гневное смысловое содержание ее монолога, в голосе ее не прозвучало ни одной по-настоящему чувственной агрессивной нотки; дышала она по окончании такой эмоциональной речи размеренно и ровно, а глаза, хоть и были приоткрыты более чем обычно, но вместо блеска и огня в них отражалось холодное спокойствие.

После окончания речи Юлии Романовны в комнате стало тихо: никто из присутствующих не знал ни чем ответить, ни для чего вообще стоило бы вступать с ней в полемику. Вдруг образовавшуюся тишину разрушил громкий и резкий звук дверного звонка. Марина встала и быстрым шагом направилась в коридор открывать дверь, а вместе с ней подскочила и побежала вслед за мамой Алина.

– Приехал, наконец-то, – сказала Юлия Романовна.

– Ой! я пойду, пожалуй, – засуетилась соседка. Вставая, она, следуя непременной старческой привычке, повернулась и посмотрела на кресло, где только что сидела, желая удостовериться, что случайно не оставила чего-нибудь.

– Что вы! Зачем же вы уходите? Поужинайте вместе с нами, – принялась останавливать ее Юлия Романовна.

– Нет, нет. У меня еще стирка сегодня дома – я и так уже засиделась, – поспешила успокоить ее старушка и, попрощавшись с Леонидом Федоровичем, вышла в коридор. Юлия Романовна тоже встала и проследовала за ней, решив соблюсти приличия и проводить гостью.

Оказавшись в коридоре, пожилая соседка надела свои тапочки и, попрощавшись со всеми, кое-как выбралась из квартиры на лестничную площадку. Сделала она это с заметным трудом, потому что в узкой прихожей, в которой разминуться и двум взрослым людям составляло уже проблему, раздевался только что вошедший мужчина.

В свои сорок семь лет мужчина выглядел от силы на тридцать пять: щуплый, невысокого роста, худощавый, с детским выражением лица – он вызывал у человека видевшего его впервые странные эмоции, похожие одновременно на жалость и какое-то неясное смущение. Мужчина снимал ветровку, но делал это очень странно: сначала он освободил из рукава свою левую руку, а потом, наклонившись на бок, слегка подпрыгивая на месте и подергивая телом вверх-вниз, скинул куртку с правой, умело поймав ее этой же рукой в воздухе. Сняв, таким образом, ветровку, мужчина повесил ее на вешалку и развернулся. На нем был одет простенький свитер кремового цвета и черные, выглаженные в безупречную стрелочку брюки. Но особенно бросалось в глаза то, что у него полностью отсутствовала кисть левой руки, а вместо нее на окончании предплечья виднелся большой, давно уже зарубцевавшийся шрам, отчего те эмоции жалости и смущения, которые возникали в душе у человека, первый раз с ним повстречавшегося, усиливались и сливались вместе, формируя какое-то странное чувство неудобства за себя перед этим мужчиной.

– Здравствуй Максим, – подчеркнуто официально поприветствовала сына Юлия Романовна. – А мы тебя уже давно ждем.

– Да-а-а… Мне надо было бумаги подготовить, – принялся объясняться Майский. – Пойду завтра по поводу пенсии разбираться.

Майский лукавил. На самом деле он еще утром сделал все свои дела, и с обеда был совершенно свободен, но он терпеть не мог начало любых застолий и всегда старался прийти несколько позже, когда собравшиеся уже пообвыкнутся немного, возможно чуть-чуть выпьют, разговорятся и обстановка станет более раскрепощенной. Так ему было спокойнее и комфортнее: он садился на свое место и потихоньку вникал в уже, как правило, не на шутку разгоревшиеся дискуссии. При этом Майский прекрасно знал, что в семье ни для кого не был секретом истинный мотив его опозданий, но все равно каждый раз придумывал в оправдание какую-нибудь вескую причину.