Текст книги "Тяга к свершениям"
Автор книги: Андрей Меркулов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 10 страниц)
– Решай сам. Мне вариант понравился. Участок, на худой конец, можно даже и не продавать, сами отстроимся и поселимся здесь на пенсии.
– Да мне тоже понравился, – с досадой на самого себя, произнес Белокобыльский. – Но давай съездим еще в контору этого поселка, поговорим с председателем товарищества. Так сказать, для очистки совести.
– Давай съездим, если ты так хочешь, – согласилась с ним супруга. Решив это они развернулись и пошли назад к Дульцову, который ждал их у машины.
– Артем, в общем, вариант нас устраивает, – начал Белокобыльский, – но мы бы хотели еще съездить в администрацию поселка. Если у вас есть возможность, это можно было бы сделать прямо сейчас.
– А сегодня у нас какой день недели? – с задумчивым видом произнес Дульцов.
– Пятница.
– У них сегодня не приемный день. Они работают по вторникам и четвергам. Давайте, может, тогда во вторник встретимся, – предложил он с невозмутимым видом.
– Хорошо, давайте во вторник. Только предварительно еще созвонимся.
– Договорились.
Дульцов врал на счет работы конторы – пятница была приемным днем. Но если бы они с Белокобыльским решили направиться туда сегодня, то нашли бы там только нового временного председателя, который исполнял обязанности не больше месяца, потому что старый находился под следствием. Кроме этого, почти все документы и компьютеры, хранившиеся в офисе, были опечатаны или изъяты полицией, а при определенном везении там можно было даже застать нескольких сотрудников, проводящих следственные действия. Появляться в офисе администрации поселка Белокобыльскому было нельзя.
Дульцов чувствовал, что сильнейшее отчаяние подбирается к нему откуда-то снизу. У него беспорядочно путались мысли, которые он с усилием пытался собрать, но ничего не получалось. Чтобы совсем не впасть в ступор и не выказать свое внутреннее состояние, Дульцов старался не думать, что все кончено и настойчиво проговаривал про себя каждое свое движение. «Надо отвезти их. Сначала открой дверь женщине… помоги ей сесть… теперь закрой ее дверь и садись сам». Все проходило у него перед глазами как в замедленной съемке: каждое подобное действие, о котором человек в обычном состоянии даже не задумывается, требовало от него неимоверных умственных и физических усилий. Он было, уже совсем отчаялся, как вдруг в голову ему пришла мысль.
«Точно!», – неожиданно Дульцов вспомнил о том, что хотел сделать еще только две минуты назад. «Звонок!», – лихорадочно зацепился он за эту идею всем своим сознанием.
Садясь в машину, Дульцов неприметно убрал руку в карман с телефоном и ловко проделал несколько хорошо отработанных манипуляций. Через несколько минут, когда они уже сворачивали на трассу, у него зазвонил телефон. Дульцов достал его: так и есть – звонил Роман.
– Да, – начал он спокойно и уверенно. – Добрый день. … Да, продаю. … Четвертая улица. … Пятнадцать соток, в собственности. … Один собственник. … Да, я могу подъехать. … Хорошо. … Хорошо. … Очень приятно, меня Артем зовут. … Хорошо, – он положил трубку.
– Покупатели звонили? – почти сразу спросил Белокобыльский с улыбкой, за которой он очень неудачно пытался скрыть явную заинтересованность.
– Да-а-а… – как бы в задумчивости произнес Дульцов. – Владимир Алексеевич, давайте я вас на К-ом высажу, мне через тридцать минут надо снова в поселок вернуться.
– Хорошо, хорошо, – как-то чересчур заполошно проговорил Белокобыльский. – Мы-то с вами во вторник встречаемся?
– Не знаю… Давайте еще созвонимся ближе ко вторнику, там видно будет, – Дульцов произнес эти слова без удовольствия, как бы нехотя, вынужденно, и с выражением сильного внутреннего переживания посмотрел на старика.
Все время, пока спутники ехали до К-ого, они почти не разговаривали друг с другом. Дульцов знал и видел, что происходило с Белокобыльским, и предоставлял ему возможность вдоволь повариться в собственных эмоциях.
Глубокий внутренний конфликт терзал Белокобыльского и приводил его в мощное эмоциональное возбуждение. Лицо старика выражало сильнейшее беспокойство: щеки его зарумянились; глаза то судорожно бегали в разные стороны, то вдруг останавливались и, не моргая, впяливались в одну точку. Он не мог спокойно усидеть на месте; с задумчивым видом нервически скрещивал и постоянно сжимал пальцы рук; потом вдруг мог отвернуть голову в сторону и несколько минут находиться в таком положении. «Продаст участок, это точно, – возбужденно проносились мысли в его голове. – За такую цену варианта лучше не найти… И что я, черт возьми, хочу узнать в правлении поселка? Да ничего и не хочу, – отвечал он сам себе. – Я даже не знаю, что спросить у председателя. Все и так уже выяснил. Зачем тогда откладывать? Засосало под ложечкой – ну что за предрассудки. Объективно предложение – лучше не придумаешь. Две недели уже ищу, кучу вариантов пересмотрел, и этот самый приемлемый. За такую цену до вторника его наверняка заберут. Упущу сейчас возможность, и другой такой участок вряд ли подвернется». Обдумывая все это, Белокобыльский даже один раз развернулся и посмотрел на жену – та встретила его прямым и решительным взглядом.
Подъехав к К-ому, он и супруга поблагодарили Дульцова и вышли из машины. Уже на улице, собираясь закрыть дверь, старик на мгновение замер, посмотрел в глаза Дульцову, как будто хотел что-то ему сказать, но постояв так буквально секунду, нелепо улыбнулся, еще раз простился и закрыл дверь.
Дульцов развернулся и направился обратно. Он выключил музыку и ехал в полной тишине и задумчивости какое-то время, но заметив большой павильон на остановке, сбросил скорость, припарковался и зашел внутрь.
Павильон представлял из себя четыре стены из рифленого железа, с небольшой нишей для персонала в правом углу, отделенной от зала перегородкой. Стена с входной дверью помимо непосредственно двери имела еще два широких окна. Вдоль остальных трех стен вытянулись прилавки со всякой всячиной, а прямо посредине помещения стояло несколько высоких столов, за которыми, при желании, можно было стоя перекусить. Когда Дульцов вошел, раздался звон колокольчиков, закрепленных рядом с дверью, и через секунду из-за ниши для персонала показалось две продавщицы, одна из которых (та, что была постарше и повальяжнее), увидев всего одного человека, развернулась и ушла назад, а другая, молодая, прошла за кассу.
Окинув взглядом павильон, в котором большую часть полок занимала вино-водочная продукция самого разнообразного ассортимента и объема, Дульцов прошел к прилавку, представлявшем на выбор покупателя всевозможные закуски и выпечку. Отрешенно изучив предложенные пирожки, беляши, сухарики, чебуреки и пиццы, он попросил только стаканчик кофе и, удивившись той оперативности, с которой получил свой заказ, устроился за одним из столов.
Помешивая кофе, Дульцов думал только об одном – чтобы прием с телефонным звонком сработал. Как вообще он мог так потерять самообладание, что категорически забыл о нем? Этот прием был один из излюбленных и часто применяемых Дульцовым. Во время продажи чего-либо он отправлял сообщение человеку, с которым у него была заключена предварительная договоренность; когда этот человек получал сообщение, то просто перезванивал, а все остальное делал сам Дульцов. Создавая иллюзию повышенного спроса и заинтересованности в своем товаре, он каждый раз воочию наблюдал, как изменяется поведение собеседника. Такой ажиотаж неизменно укреплял уверенность потенциального покупателя в том, что предложение действительно стоящее, а боязнь из-за своей нерасторопности или излишних сомнений упустить превосходный вариант, заставляли его испытывать глубокое волнение. Покупатель начинал убеждать сам себя в выгодности предложения, и если оно было действительно приемлемо, часто сдавался и предлагал заключить сделку немедленно.
«Хотел. Видно было, что очень хотел ударить по рукам, – думал про себя Дульцов, – но что-то его останавливало. Что-то останавливало… Жена. Точно – жена! Поэтому и оборачивался к ней – ему нужно было ее согласие получить, – с горечью и досадой осознал он этот факт. – Не мог же он при мне с ней начать разговаривать. Промедлил! Надо было раньше звонить, до того, как они совещались в поселке. А сейчас время уже достаточно прошло, первые эмоции сойдут, поговорят, трезво все взвесят…», – в этот момент Дульцов почувствовал на себе чей-то пристальный взгляд. Он повернулся и увидел, что на него с недоумением смотрит продавщица. Девушка уже несколько минут настороженно наблюдала, как посетитель все это время держа в правой руке ложечку без устали размешивал ею кофе, а левой периодически совершал импульсивные движения, выражавшие то ли досаду, то ли отчаянье, при этом не прекращая бубнить вслух что-то себе под нос. Поняв причину ее тревожного взгляда, Дульцов улыбнулся девушке, вынул ложечку и отпил немного кофе.
«Ну, подождем еще немного», – начал успокаивать он сам себя, смотря на часы, которые висели на стене прямо напротив. Редко, но все-таки иногда случалось, что клиенты перезванивали через некоторое время и изъявляли желание заключить сделку, но всегда это происходило до того, как он должен был встретиться с несуществующим покупателем. Он смотрел на часы и все его мысли, все его желания заключались лишь в том, чтобы Белокобыльский позвонил ему в течение ближайших десяти минут. «Ну давай, звони уже», – не желая отчаиваться с мольбой думал про себя Дульцов, переживая все сильнее и сильнее, так что когда телефон зазвонил, он с такой скоростью выхватил его из кармана, что чуть не выронил с рук. Это был Белокобыльский.
– Да, Владимир Алексеевич, слушаю вас, – произнес Дульцов как можно более спокойно.
«Артем, я думаю, что ваши условия нас устраивают», – раздался в трубке голос Белокобыльского.
– Но я договорился с человеком о встрече через пять минут, – с нотками досады сказал Дульцов.
«Вам уже не надо встречаться. Можно заключить сделку прямо сейчас».
– Хорошо… Куда мне подъехать? – спросил он, нисколько не изменив тона, хотя истинным его желанием в этот момент было пуститься в пляс или как минимум подпрыгнуть на месте.
«Туда, где мы только что расстались».
– Я буду минут через пятнадцать.
«Ждем».
С выражением настоящего детского счастья на лице Дульцов бросил свое кофе, попрощался с совершенно обескураженной продавщицей и выскочил из павильона. Казалось, что на улице за это время солнце начало светить как минимум в два раза ярче, а птицы запели еще красивее. «Нет, нет, подожди, – начал успокаивать себя Дульцов, почувствовав захлестнувшую его эйфорию, и заставив свое лицо принять серьезное и сосредоточенное выражение. – Еще ничего не окончено. Нужно первым делом позвонить в департамент…».
Но ничего уже не могло поменяться. В департаменте знакомый Дульцова, которому он уже звонил заранее сегодня утром, пообещал принять документы без очереди, а все необходимые бумаги были у него с собой, и оставалось только вписать имена да паспортные данные. Забрав Белокобыльских, Дульцов вместе с ними направился в банк за деньгами, затем они втроем поехали на оформление сделки в департаменте, а после завез счастливых покупателей домой.
Управившись довольно скоро, Дульцов приехал к месту встречи с Романом раньше оговоренного времени. Ему не терпелось сообщить другу хорошую новость и устранить то напряжение в отношениях между будущими партнерами, которое успело скопиться за последний месяц. Хотя Роман никогда не упрекал Дульцова напрямую, недовольство существующим положением дел хорошо чувствовалось: он стал более сдержанным, разговаривал сухо, общался только на тему их будущего проекта и обязательно каждый раз интересовался, как шли дела с продажей участка. И вот, наконец, у Дульцова были хорошие новости – новости об успехе, в который и он, Роман, внес свою лепту.
Припарковавшись у тротуара, Дульцов попытался отыскать друга в толпе прохожих в надежде, что тот освободился пораньше, но не нашел. Звонить Роману по телефону он тоже не хотел, посчитав, что столь замечательное известие следует сообщить при личной встрече и потому, откинувшись на сидении, принялся обдумывать, как лучше было бы обставить новость. Эти упоительные размышления настолько захватили Дульцова, что он на некоторое время совсем оторвался от реальности, опомнившись уже только когда дверь пассажирского сидения неожиданно открылась, и в машину сел Роман.
IV
Роман появился так неожиданно, что застал Дульцова в совершенно умиротворенном состоянии, с растянувшейся по всему лицу улыбкой. Очевидно было, что тот пребывает в прекраснейшем расположении духа.
– Привет. Я смотрю у тебя отличное настроение, – заметил Роман, тоже заметно приободряясь.
– Привет. Хорошие новости, – сдержанно ответил Дульцов, почти перестав улыбаться. Он был немного раздосадован на себя за то, что так глупо выдал характер своих известий. Последние несколько минут он сидел только и занятый тем, что представлял, как сделает серьезное выражение лица и, пространно отвечая на вопросы, первое время позволит Роману вдоволь понервничать и поволноваться, прежде чем обрадует его своим сообщением. Но внезапное появление друга застало его в врасплох и тут же раскрыло все карты.
– Неужели продал?
– Еще как, – подчеркнуто спокойно и не торопясь отвечал Дульцов.
– Слушай, ну это отличная новость! – настроение Романа улучшалось прямо на глазах. – Нет – это просто шикарная новость!!! Значит завтра едем?!
– Конечно едем. Я уже позвонил, нас завтра же ждут… Да ты вещи-то назад закинь, – сказал Дульцов Роману, который все это время сидел, положив свою большую спортивную сумку себе на колени и находясь от этого в очень стесненном положении. – Это ты что, все с работы тащишь?
– Не говори. Сам не ожидал, что у меня столько всякого барахла в офисе, – сказал Роман, убирая вещи. Он переместил сумку на заднее сидение, а когда развернулся, то обнаружил перед собой на панели иконы, которые из-за сумки сразу не заметил.
Иконы тут же бросились в глаза Роману – их никогда здесь не было прежде, да и не могло быть. Дульцов вообще считал безвкусным украшать чем-либо салон автомобиля, и уж тем более странно здесь смотрелись эти образа, которые тот, когда видел их в чьей-нибудь машине, язвительно называл не иначе, как «иконостас на колесах». Присутствие икон в автомобиле Дульцова представлялось настолько неестественным, что Роман был совершенно сбит с толку.
– А это что? – с изумлением поинтересовался он у друга.
– Ты что, сам не видишь? Иконы, – с насмешкой ответил Дульцов. Внутренне противясь прямому разговору на эту тему, он неосознанно попытался уклониться от объяснений, замаскировав свое сопротивление отпущенной колкостью.
– То, что это иконы, я как раз прекрасно вижу, – с легкой улыбкой на лице парировал Роман грубую попытку друга сыронизировать. – Я не могу понять, что они здесь делают?
– Да-а… я просто забыл их снять, – ощутив бестактность своей невольной насмешки, уже серьезно ответил Дульцов и тут же поспешил убрать иконы, небрежно закинув их в бардачок. – В большинстве своем наши решения определяют незначительные детали, подчас совершенно к вопросу не относящиеся. А в бизнесе уж тем более мелочей не бывает – никогда не знаешь, что выстрелит.
Испытывая несознательное желание исключить недосказанность в отношениях с другом и вместе с тем загладить свою вину за несправедливо отпущенную в его адрес колкость, Дульцов попытался объясниться, но и теперь не смог ответить прямо, ограничившись пространными формулировками. Но даже эти косвенные объяснения вызвали у него сильнейший душевный дискомфорт, так что он весь напрягся и нахмурился.
Заметив это внутреннее сопротивление друга, Роман не стал допытываться, и поспешил перевести разговор в другое, более приятное для обоих русло.
– Ну, давай рассказывай. Как все прошло? – спросил он с явным интересом.
Тут же преобразившись, Дульцов с ходу принялся излагать обстоятельства сделки, особенно акцентируя внимание на тех моментах, в которых он, как ему виделось, приводил «решающие доводы» или делал «ключевые ходы». Рассказывал он складно, по-своему шумно, не без явного удовольствия замечая в Романе благодарного слушателя. Все это еще больше разжигало Дульцова, так что постепенно слова его звучали громче, жесты становились ярче и импульсивнее, а в тоне начали проскальзывать легкие, но вполне очевидные нотки высокомерия.
– … Да, вовремя я от этой недвижимости избавился, – победно заключил, наконец, Дульцов.
– А-а-а… Ты, кажется, говорил, что поселок был размещен там незаконно и его куда-то переносить собираются? – прищурился Роман, всем своим видом давая понять, что толком не знает о чем речь и хотел бы услышать подробности.
– Да ты что! – продолжал Дульцов в том же воодушевленном настроении. Окончательно войдя в раж, он не способен был уже ни остановиться, ни трезво взвешивать свои слова. – Там такая каша заварилась! С одной стороны муниципалитет, который говорит, что расположение поселка противоречит федеральному законодательству (что действительно так и есть), с другой более семидесяти встречных исков от граждан, у которых эта земля зарегистрирована на правах собственности. Представляешь, какой дурдом?! Государство выделяет землю под застройку коттеджного поселка, регистрирует участки в собственность, продает их, новые собственники приступают к постройки домов на своей земле, но меняется глава районной администрации и вдруг выясняется, что земля выделена с нарушениями, что люди, честно оплатившие участки и чье право собственности оформлено в департаменте недвижимости являются незаконными владельцами, а поселок подлежит переносу в другое место. Это только в России такое может быть!
– И что теперь с этими участками будет? – спросил Роман с серьезным выражением лица, явно не разделяя того оживленно-радостного состояния, в котором пребывал его друг
– А я откуда знаю. Может быть, смогут жильцы отсудить свои права, а возможно снесут поселок к чертовой матери, а взамен выделят какой-нибудь пустырь, или вообще прилесок, где не то что водопровода – дороги нет… Да-а-а, если бы не старик я бы, наверное, уже и не продал бы этот участок.
– Старик? – нахмурился Роман. – Ты что, старику участок продал?
– Старику… Да что с тобой?! – уже с некоторым негодованием в голосе воскликнул Дульцов. – Не я же этот дурдом начал. Когда я участок покупал, мне никто не говорил, какие с ним проблемы будут; я приобрел его законно, заплатив приличную сумму, и сейчас лишь получил свое… А как, по-твоему, мне нужно было действовать?! Смириться и принимать все убытки на себя?! И что тогда? Ни о каком бы нашем предприятии уже не было бы и речи! Тебе бы этого хотелось?! – уставился на друга Дульцов. Роман молчал. – Это бизнес и тут принцип такой: или ты, или тебя…, – добавил Дульцов, несколько угомонившись. – Да ты бы видел этого старика – он сам кого хочешь с потрохами съест и не по одной сотне голов уже наверное прошелся…, – Дульцов на секунду задумался. – Все, конечно, могло не так удачно для нас закончиться, но мы здорово провернули сделку.
– Мы? – вопросительно посмотрел на него Роман.
– Конечно! Это наша общая победа – без твоего звонка я бы не справился, – снова ободрился Дульцов. Несмотря на свой вспыльчивый характер и манеру обижаться по любому поводу он с не меньшей легкостью забывал любые, еще недавно так сильно переживаемые им обиды.
– А зачем, кстати, нужен был этот звонок?
– Когда ты позвонил, то я обыграл все так, как будто разговаривал с потенциальным покупателем, желающим сегодня же посмотреть участок. И ты бы видел лицо старика в этот момент! – воскликнул Дульцов с откровенным весельем. – Он просто места себе не находил, когда представил, что может упустить такой участок, на который нет отбоя от покупателя.
– И чему здесь можно было бы радоваться. Все это обман и подлость, – твердо проговорил Роман.
– Что тебе не нравиться? – раздраженно посмотрел на него Дульцов.
– Да хотя-бы то, что ты намеренно вводил покупателя в заблуждение, создавая видимость повышенного спроса на свой участок.
– И что в этом такого преступного? – недоумевающе спросил Дульцов, сложив губы в язвительную ухмылку. В голосе его читалась явная насмешка, как будто Роман высказал какую-то совершенно наивную, даже глупую мысль. – Когда ты узнаешь о каком-нибудь торговом предложении, которое действительно лишь на определенный срок, или видишь рекламу ограниченной серии чего-либо, например автомобиля, ты сталкиваешься с точно таким же приемом. Фирма искусственно создает дефицит, чтобы повысить интерес покупателя к предлагаемому товару.
Дульцов говорил размеренно, степенно, с видом ментора, наставляющего молодого неопытного ученика и открывающего ему истинное значение вещей. Такая манера общения была в целом несвойственна ему, отчего выглядела еще более наигранно и особенно бросалась в глаза Роману, который знал его как облупленного.
– А кто тебе сказал, что я считаю их действия правильными? – нисколько не оскорбившись тоном друга спокойно и уверенно начал Роман. – Это такие же мошенники…, – тут он осекся и взглянул на Дульцова, который нахмурился и сидел сейчас с серьезным выражением лица, по-видимому, задетый столь неосторожной характеристикой. Увидев это Роман замялся, а когда решил вернуться к начатой мысли, понял, что совершенно позабыл что хотел сказать.
Несколько минут друзья провели в тишине, не смотря друг на друга, а уставившись через лобовое стекло на улицу, оживленную той суетой и поспешностью, которая особенно свойственна вечернему времени суток, когда люди, закончив работу, дружно вываливают из зданий, чтобы поскорее разойтись из центра города кто-куда по своим спальным районам. Это непрерывающееся движение, рождающее самые различные мысли, быстро успокоило их.
– О чем задумался? – наконец, обратился к другу Дульцов.
– Я? – повернулся к нему Роман. – Да вот… Думаю тут… Хм… Иногда у меня бывают такие ситуации, когда я своими словами или действиями неосознанно обижаю окружающих. На самом деле я не хочу намеренно задеть человека и ничего обидного не имею в виду, но это как-то само, нечаянно так получается, типа двойного смысла что ли. Раньше, я не замечал эти моменты: то ли их действительно не было, то ли я просто не заострял на них свое внимание и пропускал мимо. Но потом я все чаще начал ловить себя на мысли, что мои слова, высказывания, жесты могут быть восприняты неправильно, с каким-то негативным подтекстом, который я вовсе и не собирался вкладывать в них. Теперь эти мысли все сильнее занимают меня, и кажется, чем чаще я задумываюсь над ними, тем чаще возникают подобные ситуации. Я, не желая того, обижаю близких мне людей, и это ложится тяжелым моральным грузом на меня, терзает и мучает, – впервые за все это время Роман взглянул на Дульцова. Тот слушал его с доброжелательным выражением лица и легкой улыбкой на губах; у него был вид человека, которому хорошо знакомы описываемые переживания и который уже давно решил для себя эту проблему.
– А знаешь, почему у тебя так часто появляются эти мысли? – задал после небольшой паузы риторический вопрос Дульцов. – Даже не потому, что в зависимости от ситуации, от контекста разговора, от тональности сказанного, от фантазии собеседника почти любые слова можно истолковать совершенно по-разному. Нет. Даже учтя все эти моменты, все взвесив на несколько раз, ты не будешь знать наверняка, как твое слово отзовется. Потому что в большей степени это зависит от твоего собеседника, от его мыслей, его радостей, его страхов и его комплексов, а постигнуть все нюансы сознания другого человека, предугадать, как он с учетом всех этих факторов воспримет твои слова – просто невозможно… Я тоже раньше часто озадачивался подобными мыслями. Однажды я был в гостях у своего хорошего приятеля. Мы не виделись почти два года, и за это время у него успела родиться дочь, которая очень удивила меня своей странной внешностью. Нет, с ней было все в порядке – это была премилая светловолосая и голубоглазая девочка, которая постоянно крутилась вокруг нас, выделывая какие-нибудь фокусы или рассказывая что-то по-своему, чем всех нас очень забавляла. Просто внешне она сильно отличалась от моего друга – своего отца – который был татарин по национальности: смуглый, черноволосый, с темно-карими, даже черными глазами. Ребенок полностью пошел в свою маму – блондинку славянской внешности, не вобрав, казалось, ни одной отцовской черты. Я несколько смутился этим обстоятельством, но решил не акцентировать на нем внимание: мой друг, со свойственным его национальности темпераментом, очень болезненно относится к подобным вещам, и я подумал, что могу невзначай задеть его самолюбие своим неосторожным замечанием. Мы уселись за стол, пили чай и общались, и я уже совсем забыл об этом, как вдруг жена моего друга спросила меня о том, что я внутренне для себя решил не озвучивать – на кого похожа их девочка? И я не смог сразу ответить на этот вопрос! На протяжении всего вечера я так старался избегать этой темы, чтобы невзначай не обидеть своего друга, что сходу не смог ответить на элементарный прямой вопрос с совершенно очевидным и однозначным ответом! Я замешкался, раскраснелся, смутился самым глупым образом, как будто мне было как-то неудобно перед ними, как будто я видел здесь нечто совершенно иное, нежели просто причуду природы, нечто, чего действительно стоило смутиться… Впоследствии я долго думал над той ситуацией: думал, что мое молчание, скорее всего, было воспринято неправильно, что если я ошибся и мой друг не видел в этой ситуации иного подтекста, то после моего визита, моего несуразного смущения, у него наверняка начали появляться какие-нибудь нехорошие мысли на этот счет. Из-за своих излишних переживаний о том как бы невзначай не обидеть своего друга, я начал сомневаться в уместности своих слов, что в итоге вылилось в замешательство, которое выглядело еще более нелепо, чем если бы я прямо высказал подмеченный мною и без того совершенно очевиднейший факт… Понимаешь о чем я?! Я сам создал эту двусмысленную и неприятную ситуацию своей осторожностью и сомнениями!
Дульцов остановился, и посмотрел в глаза Роману. В лице у него отразилось все то воодушевление, которым была ярко окрашена его длинная речь: губы его приоткрылись в едва заметной улыбке, брови слегка приподнялись, делая взгляд боле открытым, глаза блестели и выражали абсолютную убежденность и нацеленность. По всему было видно, что он не высказал еще главную свою мысль и сделал паузу для того только, чтобы попытаться определить для себя – интересны ли собеседнику его слова, стоит ли идти до конца и озвучивать то, в чем он так сильно был убежден. Роман, который все это время внимательно его слушал, смотрел на друга не произнося ни слова, ожидая той ключевой мысли, к которой он так упорно и красноречиво подводил его, и которая все еще сидела в Дульцове, будоража и распаляя его изнутри.
– Ты прекрасно знаешь, что всего каких-нибудь двести лет назад в обществе были широко распространены дуэли, – продолжил Дульцов спокойно и размеренно, совладав с собой за время этой короткой паузы настолько, что теперь только его горящие глаза выдавали сильнейшее внутреннее волнение. – Эти дуэли проводились с использованием холодного или огнестрельного оружия и часто заканчивались смертельным исходом или серьезными ранениями дуэлянтов. Как правило, в них участвовало два человека, и их смысловым посылом была защита поруганной чести и достоинства – своей или своих близких.
Такой подход был вполне в стиле Дульцова. Прежде чем перейти к сути вещей, он зачастую начинал издалека, описывая предмет разговора в мельчайших подробностях, желая, чтобы слушающий принял во внимание любые, пусть даже самые очевидные для него нюансы, но которые, если о них умолчать, он мог бы и не учесть.
– Причем словосочетание «поруганная честь», – продолжал Дульцов, – в то время означало не физическое изнасилование, как сейчас. Совсем нет – оно даже близко этого не подразумевало! Поводом к дуэли могло послужить, например, оскорбительно произнесенное прилюдно в адрес другого человека слово «рогоносец» или даже, такое безобидное сейчас ругательство, как «дурак». То есть, из логики поведения тех времен вытекает, что если я, например, в офисе, в присутствии твоих коллег назвал тебя дураком, то самым правильным для тебя ответным действием должен быть вызов меня на поединок, на котором мы, скорее всего, друг друга покалечим или убьем… Поведение наших взрослых предков еще каких-нибудь двести лет назад мало чем отличалось от поведения современных детей. Услышав оскорбление в свой адрес, они, как и сегодняшние подростки, воспринимали это с болезненным возмущением, и их реакцией было желание наказать обидчика, причем наказать еще более серьезно, чем нанесенная им обида. Такая неадекватная, примитивная ответная реакция сохранилось сейчас, пожалуй, только у школьников, и с точки зрения современного общества она выглядит, как минимум чрезмерной, а скорее даже глупой. Ты же прекрасно понимаешь, что если я назову тебя прилюдно дураком, стоит тебе начать отвечать мне словесно или, тем более физически, как ты сразу покажешь свою слабость; кроме этого, ты дашь повод окружающим задуматься в справедливости высказанных в твой адрес оскорблений, коль скоро ты так неадекватно и болезненно на них реагируешь. Лучшее, что ты можешь сделать в такой ситуации, так это, сохраняя чувство собственного достоинства, проигнорировать мое оскорбление, и в этом случае дураком буду выглядеть именно я – несдержанный и грубый болван; а ты наоборот окажешься на высоте… Человечество ускоренно эволюционирует в своем духовном и моральном развитии. Современный молодой человек в свои двадцать пять лет по мудрости (я говорю не про накопленные знания и владение научными фактами, что само собой разумеется, а именно про житейскую мудрость) соответствует глубокому старику времен наполеоновских войн. Общество становится мудрее – а в чем заключается мудрость в данном конкретном случае? В отношении к словам! – в этот момент голос Дульцова стал звучать значительно тверже. – Надо легче относиться к сказанному. Любые слова можно истолковать совершенно по-разному, а значит надо перестать воспринимать все так болезненно и преувеличенно, подобно детям или нашим мнительным предкам. Надо спокойнее относиться не только к своим словам, но и проще реагировать на слова окружающих, которые возможно нас задели. От этого человек только выигрывает. Слова – это всего лишь слова, – произнеся это, Дульцов резко замолчал. Взгляд его прояснился; он мгновенно успокоился, даже как-то обмяк в кресле, совсем опустив руки, которыми последние несколько минут активно жестикулировал, помогая своей речи.
