Текст книги "Дом Туситалы"
Автор книги: Андрей Максимов
Жанр:
Детская проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 5 страниц)
Глава первая (начало)
В которой автор пишет три первых фразы
Как известно, самое трудное: написать первую фразу. Поэтому на всякий случай я заготовил три начала.
Первое было такое.
Роберт Луис Стивенсон принадлежит к тем писателям, о которых слышали все, читали [1]1
Под словом «читали» я не имею в виду, разумеется. «Остров сокровищ», «Черную стрелу» и балладу «Вересковый мед». Собрание сочинений Роберта Луиса Стивенсона на русском языке составляет 6 (!!!) объемистых томов, в которых и проза, и поэзия, и публицистика.
[Закрыть]– немногие и почти никто ничего не знает.
Это начало было неплохое, но нескромное: получалось, что никто, мол, не знает, а я знаю.
Имелось в запасе второе начало для повести. Оно звучало так.
Ричард Олдингтон свою замечательную книгу о Стивенсоне назвал «Портрет бунтаря». Прочитайте ее, в ней – вся жизнь великого писателя. Мы же расскажем о сравнительно небольшом, хотя и очень важном, отрезке его жизни – о последних годах на острове Самоа. Это ни в коей мере не жизнеописание, скорее легенда. Туситала, или Сочинитель Историй (так называли Роберта Луиса Стивенсона туземцы), станет главным героем нашего повествования. Впрочем, если быть до конца точным, главным героем станет дом Туситалы. Может ли дом быть героем? По-моему, вполне… Если, конечно, дом живой…
Это начало было куда скромней. Но в нем явно сквозило нечто извинительно-объясняющее. Может, и стоило бы что-то объяснить в этой повести, но не с первых же страниц! Зачем объяснения по поводу того, чего нет? Время объяснений пока не наступило.
И, наконец, у моего рассказа было третье начало. Безусловно, самое замечательное, ибо принадлежит не мне, а моему герою. Если автор возымел наглость взять прототипом главного героя историческое лицо, – тут уж никак не обойтись без эпиграфа. Пусть эпиграф и будет началом.
«Какие трагедии непонимания и несовершенства разыгрываются в мире людей: здесь властвуют возведенная в систему несправедливость, трусливое насилие, предательские злодеяния и нестерпимая слабость. Человек обречен на поражение своих попыток быть нравственным, и все же попытки эти продолжаются, трогая нас своей неутомимостью… Пусть для веры нашей будет довольно, если мы понимаем, что все живое стонет в смертной своей бренности, стойко, неотступно борется – не может же все это быть напрасно. 1888 год».
Эти слова Стивенсона лучшее начало. И хватит для первой главы. А все, что мы в ней не объяснили, объясним позже.
Пока же начало у повести есть и можно переходить к делу.
Глава вторая
в которой появляются Джон Сильвер, Туситала и другие, не менее действующие лица
Он почувствовал: кто-то очень настырный и злой выкручивает его легкие, выдавливает из них кровь и когда она уже хлынула горлом и зеленый самоанский день мгновенно канул в темноту – оттуда, из темноты, вышел одноногий человек, одетый в просторный красный плащ.
«Это ты, Джон Сильвер? – испуганно спросил Туситала. – Ты пришел за мной?»
А вокруг уже суетились люди: кто-то укрывал его пледом, кто-то мчался за лекарствами… В углу комнаты стоял высокий, широкоплечий самоанец, на его щеке красовался длинный ножевой шрам.
Но Туситала не видел всего этого. У него перед глазами колыхалось красное марево – красный плащ Джона Сильвера, и, значит, снова предстоял страшный этот диалог, который всегда приносил нестерпимые физические мучения.
– Но почему именно ты, Джон Сильвер, стал посланником моей болезни? – выдохнул Туситала.
Сильвер ничего не ответил, лишь улыбнулся – чуть презрительно и высокомерно.
– Ты, созданный из моей фантазии, чувств и нервов, собираешься увести меня из этого мира? Где справедливость? – продолжал задавать свои вечные вопросы Туситала. – У моей болезни были разные посланники: жестокий ветер хотел выдуть из меня душу – я до сих пор боюсь ветра. Красный туман застилал мне глаза, и мне казалось: я останусь в этом тумане навсегда. Страшные человечки танцевали передо мной жуткий танец, и я чувствовал, как мои легкие раздираются на куски. Так было с самого детства… Но в последнее время ко мне приходишь только ты, Джон Сильвер. И я хочу знать: почему?
– Всему свой срок, создатель. Всему свой срок. Когда-нибудь я приду к тебе и скажу: «Сдается мне, твое время кончилось». И тогда мы уйдем вместе. Ты понимаешь, куда мы пойдем?
– Нет, Джон Сильвер, расскажи. Сколько помню себя – все время болею и все время думаю: куда же девается человек, когда умирает?
Но Джон Сильвер ничего не ответил. Лишь, скрипя костылем, шагнул из темноты, протянув свободную руку к Туситале. Туситала непроизвольно отшатнулся.
Фэнни, увидев, как муж дернулся на кровати, положила руку ему на лоб.
Фэнни – невысокая смуглая женщина, прекрасная той спокойной и величественной красотой, которая не лезет настойчиво в глаза и потому не вызывает случайных слов восхищения, но если уж пленяет – навсегда.
– Как странно, обратилась Фэнни к своему сыну, молодому и чрезвычайно энергичному человеку. – Почему, когда кровотечение из горла у него чуть останавливается, он шевелит губами, будто разговаривает с кем-то?
Ллойд ничего не ответил. Он слишком хорошо знал свою мать и понимал, когда она говорит для того, чтобы получить ответ, а когда – лишь потому, что не в силах сама справиться со своими размышлениями. Фэнни хотела знать о своем муже все, даже его мысли. Впрочем, мысли прежде всего: кто, если не она, защитит Луиса от плохих дум? Ллойд понимал: то, что во время приступов Туситала уходит от нее, то, что творится с ним необъяснимое, приносило Фэнни настоящие страдания.
Туситала вскрикнул, губы его раскрылись. Фэнни наклонилась, почти касаясь ухом его губ, но ничего не смогла услышать, кроме стона.
– Так ты не забираешь меня пока? Не уведешь, добрый Сильвер? – Туситала попытался рассмеяться, но вместо смеха раздался стон. – Я не боюсь тебя, Сильвер, не боюсь смерти, но я не хочу уходить именно сейчас. Подожди немного, и я закончу его! Я создам! «Уир Гермистон» будет лучшей моей книгой! Брэксфильд [2]2
Судья Роберт Мак-Куин, лорд Брэксфильд, явился прототипом героя последнего романа Стивенсона – «Уир Гермистон». Более подробно об этом можно прочесть в книге Н. Дьяконовой «Стивенсон и английская литература XIX века» (Л., 1984, с. 142). Несмотря на сугубо научное название, книга, я думаю, прочтется с интересом всеми мало-мальски любопытными людьми.
[Закрыть]скажу тебе честно, будет помельче моего лорда Гермистона. У меня получается настоящий шотландский судья, которого можно ненавидеть, но не уважать – нельзя. Впрочем, тебе, наверно, это неинтересно, ты ведь не читаешь книг, Джон Сильвер?
– У меня другая профессия, создатель, – усмехнулся Сильвер. – И я желаю тебе удачи в твоем деле. Да поможет тебе бог или дьявол – не знаю уж, кому ты поклоняешься. Но помни: у тебя мало времени, а ты непростительно отвлекаешься. Когда ведешь корабль, нельзя одновременно пересчитывать звезды.
Перед его глазами стояло черное, густое марево, внутри которого светился огонек трубки Сильвера. И чем больше говорил пират, тем больнее становилось его создателю. Но не было в мире силы, которая могла бы заставить Сильвера уйти прежде, чем Сильвер решит уйти сам. И потому Туситала продолжил этот странный и страшный диалог. В этих диалогах Туситала всегда высказывал очень важное, что-то такое, о чем не то что никому не говорил писал и то не всегда…
– Ну что же делать, Сильвер, если эти люди удумали войну? – спросил Туситала. – Неужели я не сумею отговорить их? Представляешь, они перевели «Дьявольскую бутылку [3]3
Новелла «Дьявольская бутылка» – первое художественное произведение, переведенное на самоанский язык. Ее публикация сильно подняла авторитет и популярность Стивенсона среди самоанцев.
[Закрыть]» и теперь зачитываются ею. Так вот, я придумал, как с помощью этой бутылки…
– Делай, как знаешь, – перебил Джон Сильвер, которому было совершенно неинтересно, как отговаривают людей от войны. – Только сдается мне: здесь твоя последняя пристань.
Настала ночь: время борьбы звездного света с бездонной темнотой густых чащ. Свет падал в темноту леса и тонул в ней, но стоило ему прорваться, дотронуться звездными лучами до какой-нибудь одинокой поляны или дороги, как та сразу озарялась почти дневным светом. Звезды то и дело срывались с небесного купола: поглядеть, что же там, в земной темноте, и можно было бы загадывать множество желаний, но в усадьбе Ваи-лима [4]4
Усадьба Стивенсонов на острове Самоа.
[Закрыть]все в эту ночь были заняты другими делами.
На лестнице раздались легкие шаги – если бы снежинки имели ноги, у них была бы такая походка, – и на пороге комнаты, где лежал Туситала, появилась молодая служанка Фаума. Всем своим видом она показывала, что жизнь ее, в сущности, еше только начинается и очень приходится ей по душе. Одета Фаума, как всегда, была в яркую лавалаву [5]5
Кусок материи, обертываемый вокруг тела, основная одежда самоанцев.
[Закрыть], на шее красовалась гирлянда из красных душистых ягод и желтых листьев. Поняв, что ее одеяние смотрится чужим в пропахшей болезнью комнате, она застыла на пороге, испуганно посмотрела на Туситалу и прошептала:
– Любовь! [6]6
Традиционное самоанское приветствие.
[Закрыть]Господин воюет со злыми духами? С каких небес берет он силы, чтобы жить?
Фэнни внимательно посмотрела на служанку.
– Иногда мне кажется, что болезнь родилась раньше мужа. Она стояла наготове и, как только Луис родился, бросилась на него и начала пить соки.
Черное марево перед глазами густело, превращаясь в сплошную непроглядную стену. Сильвер казался частью этой стены красным барельефом на черном фоне. Но вот он сделал шаг, еще один…
– Сдается мне, это твоя последняя пристань, – повторил старый пират.
Туситала смотрел на него не отрываясь. Так, наверное, змея вглядывается в факира, играющего на дудке: в этом взгляде нет страха, но лишь восхищение и безнадежность.
Сильвер сделал еще шаг.
– И будет море, и небо, – прошептал он, – и по вечерам ветер начнет шелестеть кронами деревьев и те станут говорить о чем-то непонятном, но очень важном, чайки будут кричать все так же протяжно и солнце палить все так же жарко. Все это будет, будет! А ты, создатель, уплывешь в совсем иные моря… Но всему свой срок. Прежде чем искать сокровища, нужно, чтобы кто-нибудь их потерял, не так ли? До встречи!
Красный плащ еще долго светился в темноте…
– Ужасно болит голова. – Туситала открыл глаза и сразу увидел улыбающееся лицо Фэнни. – Фэнни, ты, наверное, совсем не спала. Измучилась со мной, да?
Вместо ответа Фэнни наклонилась к нему и поцеловала.
Глава третья
в которой дом Туситалы просыпается
Это был дом, который не отгораживал себя от мира, а старался слиться с ним, стать продолжением этого бескрайнего – лесного, морского, земного – мира, который в этот час просыпался. Просыпался вместе с ним и дом Туситалы.
Первым всегда появлялся Суанатуфа. Как бы рано ни вставали другие обитатели дома, Суанатуфа уже работал на огороде.
Огромный, как скала, широкоплечий самоанец, чью грудь никогда не украшало ничто, кроме ожерелья из черных листьев, чью щеку пересекал ножевой шрам, в это утро шел через гостиную со своей вечной мотыгой через плечо.
Но сегодня его уже ждали. Наверху, рядом с дверью, над которой висела ветка розовых кораллов, стояла Фаума.
– Любовь, Суанатуфа! – крикнула она и бросилась по лестнице вниз.
Но Суанатуфа не обратил на ее крик никакого внимания. Даже когда она подбежала и дотронулась до его плеча своими невесомыми пальцами – поверьте, прикосновение пальцев любящей женщины многого стоит, – даже тогда Суанатуфа никак не отреагировал и вышел во двор.
Он вообще никогда не разговаривал, этот странный самоанец. Никогда и никому не рассказывал он, какие сражения так обезобразили его лицо. Никто не знал, был ли Суанатуфа немым от рождения или просто отказался разговаривать с людьми.
Под лучами раннего утреннего солнца листья казались прозрачными и почти невидимыми, но чем выше поднималось солнце, тем плотнее и зримее становились они.
Туситала сегодня проснулся раньше обычного: уезжала Белла, а он так привык диктовать ей, и хотелось перед ее отъездом поработать побольше.
Он подошел к той, кого по всем законам надо назвать «падчерицей», но кого он любил, как родную дочь, и грустно произнес:
– Мне жаль, Белла, что ты уезжаешь. Мне кажется, без тебя работа над «Гермистоном» застопорится.
– Если не будешь отвлекаться на все эти местные распри, ты напишешь еще сто романов, – тоном учительницы начальных классов сказала Белла.
– Ты права, – вздохнул Туситала. – Кстати, я еще хотел сегодня продиктовать письмо в «Таймс». Ты не против?
– Я-то не против, – вздохнула Белла. – Но неужели ты думаешь, что эти письма хоть чему-нибудь помогут? Ну, напишешь ты письмо про то, что братоубийственная война это ужасно. И что дальше?
Туситала не ответил…
В это время в гостиной уже готовились к первому завтраку.
И, как всегда, когда стол был уже почти накрыт, появился Ллойд.
– Любовь, ма! – крикнул он с порога и поцеловал Фэнни.
– За столько лет не могу привыкнуть к этому странному приветствию, – Фэнни что-то поправила на столе. – Любовь, сын!
– А мне нравится: любовь – и все дела!
Фэнни внимательно посмотрела на своего сына и в который раз поразилась: какой же он все-таки мальчишка! В его возрасте другие молодые люди уже делают себе карьеру, а этот… Пробует, правда, писать, но… Впрочем, Луис говорит, что у мальчишки есть талант. Вспомнив про Луиса, Фэнни подумала: можно ведь и до старости оставаться мальчишкой и вообще при таком отчиме требовать от Ллойда серьезности было бы по меньшей мере несерьезно.
– Кстати, не опоздай ко второму завтраку! – грозно сказала Фэнни. – И оденься поприличней, все-таки вождь в гости придет.
…В этот утренний час, когда просыпался дом Туситалы, когда Тихий океан, будто оправдывая свое название, робко стелился у ног, как огромная нашкодившая собака, когда Ваилимский водопад и тот старался шуметь тише, когда гора Ваэа, покрытая утренним туманом, казалась небольшим холмом, когда цветы поворачивали к солнцу свои бутоны и, словно потягиваясь, распускали лепестки, когда вся жизнь представлялась сплошным ожиданием и предвкушением, – в этот тихий утренний час воин Сими приближался к усадьбе Ваилима. Он знал, что ему делать. Его ножи были отточены остро. Сам Лаупепе напутствовал его.
Сими спрятался под окном гостиной. И вдруг увидел, как прямо через окно «вплывает» в дом Туситалы военное каноэ, на котором сидят три размалеванных духа.
Глава четвертая
в которой в окно дома Туситалы вплывает военное каноэ, а из окна вылетает древесная лягушка
Услышав шум, Туситала выскочил из своей комнаты на втором этаже и посмотрел вниз. Белла испуганно выглядывала из комнаты, не решаясь выйти. И хотя, как и все в его семье, девушка эта была не из робкого десятка, зрелище, открывавшееся ее глазам, могло испугать кого угодно.
В окно гостиной вплывало военное каноэ, разукрашенное разноцветными листьями. На носу каноэ сидел не то человек, не то дух, лицо которого было размалевано так, будто его обмакнули в палитру художника. Еще двое духов восседали на корме.
Проплыв по воздуху, каноэ ударилось о шкаф и остановилось. Тот, что был на корме – видимо, главный дух, – вскинул вверх руку и заорал нечто нечленораздельное. Двое других последовали его примеру. Тогда главный сорвал с груди ожерелье из ягод – всего на нем висело ожерелий десять – и, не выходя из каноэ, начал рассыпать ягоды вокруг лодки.
На крик прибежали Фэнни и Суанатуфа.
Увидев каноэ, вплывшее в окно, Суанатуфа рухнул на колени, закрыл голову руками, стараясь вовсе не глядеть на пришельцев.
Фэнни замерла у дверей комнаты и скорее удивленно, чем испуганно посмотрела на Туситалу.
– Кто вы? И что все это значит? – спросил Туситала. В голосе его не было и тени страха.
В ответ главный дух повернул к нему свое разукрашенное лицо и дико захохотал.
– Отец, не спускайся к ним. – прошептала Белла, – мало ли кто это и чего они хотят.
Но Туситала уже начал спускаться.
Тогда главный дух три раза ударил веслом о дно лодки, и каноэ чуть «отплыло» назад. Это заставило Туситалу остановиться.
Духи одновременно подняли свои копья и навели их на Туситалу. Туситала сделал шаг – одно из копий оказалось совсем рядом с его сердцем.
– Луис! – вскрикнула Фэнни.
– Все в порядке. – Неожиданно для всех Туситала сел на диван и спокойно развернул газету.
Подобное спокойствие удивило Фэнни и Беллу и возмутило духов. Они одновременно подняли свои копья: казалось, еще секунда – и копья полетят в Туситалу.
– Генри, – сказал хозяин дома, не поднимая глаз от газеты. – Если ты швырнешь копье и попадешь в диван – тебе придется покупать новый. Но поскольку ты никогда и ничего не умел делать хорошо, то вполне можешь попасть в меня. А вот приобрести нового Туситалу, боюсь, будет совсем не просто. Даже с твоими деньгами.
– Да ну тебя, Луис, – расстроенно произнес главный дух, – знаешь, какие деньги я потратил, чтобы нанять белых людей? Никто из самоанцев не соглашался не то что духов изображать, но даже тащить каноэ! А ты меня расколол так быстро.
Фэнни осторожно подошла к каноэ и провела рукой по лбу главного «духа». Краска стерлась, и под ней оказалась загорелая кожа.
– Нет, Генри, ты неисправим. – Фэнни пыталась улыбаться. – Признаюсь: ты меня здорово напугал!
Белла крикнула что-то по поводу того, что как хорошо, мол, уехать из этого сумасшедшего дома, и стрелой вылетела из гостиной.
– Все, ребята, нас раскололи, – вздохнул Генри. – Можете увозить каноэ.
Молча поднялся с колен Суанатуфа. Молча подошел к Генри. Молча – в упор – посмотрел ему в глаза и так же молча вышел.
– Не нравится мне этот слуга, – сказал Генри, – наглый какой-то… И шрам этот бандитский. Ты меня еще вспомнишь: они тебе чего-нибудь устроят.
– Суанатуфа действительно странноват, – согласился Туситала. – За то время, что он работает у нас, он не произнес ни слова. Я раньше думал: немой. Но однажды ночью мне не спалось, и я пошел погулять, вошел в конюшню и услышал, как Суанатуфа уговаривает моего строптивого Джека – ты знаешь этого бешеного коня – слушаться меня, говорит какие-то странные слова о великом счастье возить Сочинителя Историй. Сначала я удивился, даже хотел потребовать у Суанатуфы объяснений. Но потом решил: нельзя же отнимать у человека право быть странным?
– Ты меня умиляешь, Луис. – Генри забыл, что он весь разукрашен и увешан гирляндами, и потому никак не мог понять, почему Луис и Фэнни улыбаются, глядя на него. – Ты напрасно улыбаешься, напрасно, я хорошо плачу слугам, не бью, кормлю нормально. Но позволить, чтобы у какого-то там слуги была от меня тайна? Это уж простите… Фэнни, разве я не прав?
– По-моему, прав Луис, – как всегда спокойно и весомо ответила Фэнни.
Генри Моор не так давно приехал на Самоа и не знал, что в доме Сочинителя Историй был неписаный, но свято соблюдаемый закон: если рядом не было посторонних, домашние могли спорить и даже ссориться друг с другом, но во всех спорах и разногласиях с пришлыми людьми они стояли горой друг за друга.
– Как знаете, – ухмыльнулся Генри, – только я вплыл в ваш дом по спине какого-то туземца с красной повязкой по самые глаза. Он сидел под окном гостиной и явно кого-то выслеживал.
– Туземцы любят меня и не сделают мне зла. – Туситала снова принялся разглядывать газету.
В это время распахнулась дверь и на пороге появился Ллойд.
– Уплыло каноэ, да? Обидно! Как всегда, самое интересное пропустил. Уже вся Ваилима кричит про боевое каноэ, плывущее по воздуху, и армию духов на нем. Говорят, это к войне.
– Слухи на земном шаре везде распространяются с одинаковой скоростью, – рассмеялся Генри. – Скучно у вас, ребята, невыносимо. Магазин мой в Апии [7]7
Столица Самоа.
[Закрыть]работает сам по себе. И чем мне заняться?
Тут Генри поднял свои подведенные краской глаза к потолку, начал философствовать: как все торговцы, он очень любил философствовать.
– Ты знаешь, Луис, на Самоа я еще раз убедился в простой истине: мы в этой жизни всего только наблюдатели, и не более. Вот плывет лист, гонимый ручьем, и как бы ни относился лист к ручыо пусть он его хоть ненавидит, хоть боготворит, – листик все одно несет, мчится он, влекомый потоком, и поделать ничего не может. Ничего! Так же и мы – осенние желтые листья, которые несет в болото забвения, и все, что нам остается, – глядеть по сторонам, впихивать в себя впечатления, которые, если вдуматься, тоже никому не нужны. – Генри перевел дыхание. Когда он начинал говорить длинные речи – совершенно не нуждался в собеседнике. – Вот и приходится розыгрыши придумывать, чтобы хоть как-то развеяться. Деньги платить, чтоб себя и других развлекать. Между прочим, Луис, если бы ты меня так рано не распознал, я бы тебе продемонстрировал еще один сюрприз.
Генри достал из своей сумки сверток, который дергался и издавал странные звуки. Когда Генри все же развернул его, все услышали громкий, резкий звук пилы. В руках Генри держал огромную древесную лягушку.
– Какова тварь, а? – Генри всеми силами старался удержать лягушку в руках. – Я мечтал, как эффектно достану ее и вы все обалдеете от этого звука, а ты…
– Генри, можно подержать? – попросил Ллойд.
– Стой! Не делaй этого! – истошно закричал Туситала, отбрасывая газету. – Генри, признайся, неужели это древесная лягушка?
Вопрос был явно лишним: громкий звук пилящей пилы говорил сам за себя.
– Выброси ее, – взмолилась Фэнни, – ненавижу этот звук. Зашвырни куда-нибудь подальше.
Генри размахнулся, и лягушка вылетела в окно.
– Тут уж выбрасывай, не выбрасывай… – вздохнул Туситала. – Да, Генри, беда пришла…
Генри пытался понять: в шутку говорит Туситала или всерьез. Ему хотелось понимающе улыбнуться, но улыбки не получилось.
– Да, Генри, сразу видно, что ты здесь живешь недавно, – печально произнес Туситала.
– А что? – Голос Генри предательски дрожал.
– Он еще спрашивает: а что? Знаешь ли ты, что каждая, даже безобидная тварь в этом мире обороняется. Любой жучок имеет что-нибудь такое, что помогает ему биться с врагами.
– Может, не надо мне читать лекции по биологии? – взорвался Генри.
– Как знаешь. Только хочу сказать, вдруг тебе это будет интересно: древесной лягушке помогает бороться с врагами ее кожа. Ядовитая кожа. Посмотри, руки еще не гниют? Пожалуй, гниение начнется чуть позже, к вечеру. Извини, Генри, мне искренне жаль…
– Ты меня разыгрываешь, да? Разыгрываешь? – с надеждой спросил Генри.
– Можешь не верить. – Туситала снова принялся за газету. – Сначала у тебя начнет гнить кожа на руках, потом на ногах, потом вылезут волосы, потом ты перестанешь есть, пить и будешь медленно-медленно высыхать. Правда, есть один способ, если я не ошибаюсь.
– Какой?
– Козлиный помет. – Туситала выдержал паузу. – Если как следует вымазать руки козлиным навозом – тогда можно спастись.
– А может, лучше к доктору пойти? – уже совершенно серьезно спросил Генри.
– Делай, как знаешь, – вступила в разговор Фэнни. – Только помни, что время сейчас твой самый злейший враг.
– Слушайте, ребята, – уже не просил – умолял Генри. – У вас ведь есть коза? Даже две. Дайте навозу, ну, пожалуйста.
– Мы вообще собирались завтракать, – еле сдерживая смех, сказал Ллойд.
– Но если ты, Генри, пойдешь к Суанатуфе, – Туситала усмехнулся, – то он, возможно, выделит тебе необходимую порцию.
Генри выскочил из комнаты куда быстрее обычного.
Ллойд зашелся от смеха.
– Мы садимся завтракать или нет? – Туситала был совершенно спокоен. – Пусть еще скажет спасибо, что я денег за навоз не взял. Не появилось еще на свете человека, который мог бы безнаказанно разыграть Сочинителя Историй!
В окно было видно, как Генри что-то говорит Суанатуфе. Суанатуфа долго не может его понять, но потом лопатой кидает ему навоз на руки. При этом вечно хмурое лицо Суанатуфы озаряется детским восторгом.
