Текст книги "Когда расцветут гладиолусы"

Автор книги: Андрей Малицкий

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 5 страниц)

Безумные псы

Август оказался приторным. На вишнях, осенних грушах, георгинах и выпаренном воздухе проступали сахарные кристаллы. Люди с липкими руками цеплялись за калитки, фанерные почтовые ящики и колодцы. К ведрам клеилась привязанная цепь и вязла пыль от пшеницы, которую мололи на крупную дерть в каждом втором дворе. Пыли было уйма. Целые тонны серовато-пшеничной пыли.

К концу лета песок поджарился и без конца насыпался в босоножки с закрытыми задниками. Потом плавился, словно на раскаленной сковородке. Это напоминало детство, где в каждом доме топили сахар, воду и лимонный сок в толстом чугуне. Далее уваривали до желтого цвета и наполняли петушиные формочки. Детям приходилось по полгода собирать палочки от мороженого, чтобы было что вставить в долгожданный светящийся на солнце леденец.

С самого утра Ольга вместе с мамой копала картошку. В этом году клубни, как и все остальное, были огромными, розовыми, словно бычьи яйца. Их даже не нужно было сортировать, целясь «теннисными мячиками» в старое зеленое ведро для свиней. Огород – сухой и дряблый, напоминал безобразно растрескавшееся полотно, и только пятна помидоров, перца и баклажанов делали его узнаваемым. Солнце недопеченным куличом висело так низко, что, казалось, можно оторвать кусок желтого сырного теста и отправить себе в рот. И небо ползало на карачках: то на крыше дровяника, то на верхушках стогов злакового сена.

Мама в старых отцовских штанах и дырявой кофте разогнулась, давая отдых спине, а потом присмотрелась к Ольгиному лицу и, заметив несколько воспаленных прыщиков, посоветовала:

– Вчера в газете вычитала древнее средство от угрей. Нужно потолочь листья малины и смешать их со сливочным маслом в пропорции один к двум, а потом накладывать на кожу в течение десяти дней.

Ольга, согнувшись пополам, продолжала рыться в твердых обломках земли, обрывая кожу вокруг ногтей. Во рту было сухо, и припухший язык постоянно лип к нёбу.

– Мам, ты мне уже предлагала второго мая умыться молоком от черной коровы. И что? Прыщей стало только больше. А маслом, думаю, можно вообще закупорить поры.

Мама подкопала новый куст и достала висящий на нем картофель, словно виноградную гроздь.

– А ты меньше думай. Думает она… Народ не просто так подметил, он веками присматривался, искал совпадения, выверял. Народ скажет, как завяжет. И потом, – она убрала из голоса громкость и быстро проверила, нет ли лишних ушей, – как только начнешь жить половой жизнью – сразу все пройдет.

Ольга хмыкнула себе под нос и спрятала голову в сухой кукурузе. А мама, почистив лопату, вдруг строго переспросила:

– Ты лучше расскажи, что ты с работой решила? Диплом закинула в шкаф, ползаешь вторую неделю в огурцах, перебираешь фасоль, а отец тебе место в детском саду держит. Что ты смотришь волком? Ну да, пока в прачечной, а там, глядишь, и до воспитательницы доберешься.

Оля выпрямила спину и подвигала ногой в галошах. Ее зеленые носки уже давно стали черными, а пальцы слиплись от чернозема, как от мягкого пластилина. Она, хромая, дошла до тропинки, где стояла банка с квасом, и стала жадно пить. А когда утолила жажду, приставила руку козырьком и ответила:

– Я вот что думаю. Поеду лучше в город и устроюсь в богатую семью домашним учителем или, как сейчас называют, гувернанткой.

– Чего? Даже не думай! Я читала, что там происходит. Хозяева спят с прислугой, обвиняют в воровстве бриллиантов, а потом выбрасывают на улицу без средств, рекомендаций и документов. Ищешь легких денег или хочешь погреться среди богачей? Лучше выбрось это из головы раз и навсегда.

Оля подняла полмешка и взвалила его на спину. В пояснице стало жечь, словно кто-то елозил наждачной бумагой, и шаг получался не твердым, а шатающимся и бабским.

– Мам, я уже все решила. И даже нашла комнату в общежитии.

– И что, думаешь, заработаешь много денег? Разбогатеешь? Вспомни пословицу: у кого деньги вижу – души своей не слышу.

Но Ольга уже скрылась за сараем, и только где-нигде мелькала ее желтая косынка. То в просвете старого винограда, то возле курятника, то сливалась с лошадиной облепихой.

Агентство, куда она позвонила, находилось на территории киностудии им. Довженко, на которой были отсняты первые фильмы: «Земля», «Арсенал» и мультфильм «Тук-тук и его приятель Жук». Пришлось долго искать, переспрашивать на проходной, путаться в пятиэтажных корпусах и широких, как конские стойла, павильонах. Все здания были старыми, довоенными, с бежевым тональным кремом на внешних стенах. Сад выглядел заброшенным, некогда фруктовым, и только дикие абрикосы-жердели мигали на ветках, как перегоревшие лампочки. Всюду слонялись люди в нелепых комбинезонах и наушниках, напоминающих шапки танкистов. Одни перекатывали по рельсам операторскую тележку, другие – пили кофе и долго мяли в пальцах папиросы «Беломорканал». Медленно осыпались листья и царапали засушенными черенками бронзовую мемориальную доску. Словно ногтями, обрезанными очень коротко.

Ольга в черной юбке и белой блузе из полиэстера, с хвостиком на затылке поднялась на пятый этаж и постучала. На улице еще было достаточно тепло, и ее ноги без чулок темнели от огородного загара. Она немного стеснялась своего старомодного вида и обветренного лица на фоне разодетых столичных красавиц. А еще очень боялась. Перед этим ей отказали в двух аналогичных агентствах: в «Надежной няне» и «Фрекен Бок». В первой – из-за прописки, во второй – предложили специальное пятимесячное обучение за триста долларов.

– Но у меня же высшее педагогическое образование… Зачем мне еще учиться? Я год работала в детском саду, знаю программы и методы формирования сознания личности в виде бесед, лекций и разъяснений. Я играю весь музыкальный репертуар для дошкольников: детский альбом Чайковского, «Сказки венского леса» и польки Шостаковича.

– Девушка, не морочьте голову. При чем здесь ваш Глинка? У нас такой порядок, и учатся все: и бухгалтера, и стюардессы, и продавцы галантереи.

Потом она отвлеклась, зашуршала бумагами и стала монотонно зачитывать:

– Мы предлагаем специально разработанные курсы, благодаря которым вы сможете успешно работать в семье. Вы изучите семейный этикет, героическую и этнопедагогику, сказкотерапию, психофизическую гимнастику, жанры живописи и многое другое…

Но Ольга уже повесила трубку. Она звонила с уличного телефона-автомата, синего, как помойное ведро, и стыдилась своего акцента и внешнего вида. Ей казалось, что всем есть до нее дело. Что горожане смотрят, посмеиваются, считают недотепой и провинциальной дурочкой. Поэтому вся надежда была на последнюю фирму.

Она зашла и смутилась. За столом сидела ухоженная девушка в деловом костюме цвета домовой мыши и с огромной копной плохо расчесанных волос. Ее взгляд был прохладным, высокомерным и пренебрежительным. Стройные чулочные ноги, туфли с конусовидными каблуками и влитая юбка говорили о стиле, и Ольге стало неудобно за свою юбку-резинку и целлофановый пакет вместо изящной женской сумочки. Со всех сторон напирали оливковые стены, стеклянный стол, напоминающий лед деревенского озера, женские журналы и деревянные игрушки Марии Монтессори.

– Здравствуйте. Я вам звонила сегодня по поводу работы гувернанткой.

Голос нервно визгнул и повис, как на волоске. После него осталось только неприличное плямканье да шелест обветренных губ. Ей указали на стул и дали заполнять анкету. Диплом с отличием девушка брезгливо повертела в руках, как фантик от конфеты из нута, и попросила написать конспекты по развитию речи, логике и рисованию. Ольга чуть не перепутала виды аппликаций в подготовительной группе.

– Что вы будете делать, если ребенок откажется идти на прогулку?

– Я спрячу во дворе клад, и мы выйдем, чтобы его отыскать.

– А если плюнет вам в суп?

– Я не стану его есть.

– Пальчиковая гимнастика.

– Шар надутый две подружки вырывали друг у дружки, весь перецарапали…

– Достаточно. Ваша реакция на воровство повара.

– Я не знаю.

– Вы заметили, что домработница душится хозяйскими духами.

– Я не знаю. Это не мое дело.

– Вы заходите в комнату, а там хозяева занимаются любовью…

Ольга покраснела и почувствовала, как из-под мышек брызнул горячий пот, словно из садовой лейки:

– Извинюсь и выйду.

– Ребенок упал и разбил лоб.

– Я обработаю рану перекисью, а потом зеленкой.

Хладнокровная девушка осталась недовольной. Она небрежно записывала ответы в новую тетрадь и ставила галочки в виде чаек. Потом подхватилась, выбежала в коридор покурить, прихватив кукольную чашечку кофе, а когда вернулась, пахла сквозняком, коридорной сыростью и яблочным кальяном. А еще у нее посинела кожа, как у больного пороком сердца.

– Вот что я вам скажу, – она откашлялась и стала совсем некрасивой. – Теоретическая база есть, но вы совсем ничего не понимаете. Не разделяете детсад и семью, а здесь свои тонкости и своя специфика. Я предлагаю пройти двухнедельное обучение для того, чтобы хоть немного вас натаскать и добавить гибкости. Потом мы организуем десять собеседований с клиентом и, если вас не выберут либо не пройдете испытательный срок – значит, профнепригодны и не сможете работать в этой сфере. В этом случае мы расстаемся.

– Сколько стоят курсы?

– У нас еще действуют летние скидки, так что всего пятьдесят долларов.

Ольга кивнула, промолчав, что это все ее деньги.

– В таком случае приходите через неделю, ближе к девяти.

И указала глазами на дверь.

Неделя пролетела незаметно. Все это время Ольга подрабатывала официанткой в дорожном кафе. В глупом ажурном переднике, на груди которого к концу смены проступали помидорные и желтковые пятна. На летней площадке разило бензином, пережженным кофе, черствыми сэндвичами, разовой посудой и дешевой водкой. Подошвы к концу дня пекли так, что, казалось, их обильно натерли мазью из красного перца. Но зато она зарабатывала по три доллара за смену, и их хватало на батон, морковь по-корейски и любимые пирожные «Картошка». А то, что оставалось, откладывала на пудру, стесняясь своих оранжевых веснушек, напоминающих горки куркумы.

В группе их было десять. Две опытные воспитательницы в гольфах и одинаковых серых юбках ниже колена, несколько патронажных медсестер с выбеленными дезинфекторами ладонями, несколько школьных учителей и семнадцатилетняя девочка, в совершенстве владеющая английским языком. Они занимались при открытым окне и отвлекались на густой бисерный дождь, хруст несъедобных каштанов и хриплые команды оператора. Каждый час объявлялся перерыв, и Эльвира Марковна уходила курить, а потом возвращалась и заново подводила губы морковной помадой, захватывая заодно и два передних зуба. Она была невозмутимой, властной и пахла кошками. Жила одна, управляла агентством, наряжалась в цветочные плащи и колготки со швом, подбивала светлые волосы, как шерсть для пряжи, и много курила. А еще рассказывала о том, что «подобное притягивает подобное», и какими мы являемся – в такую семью и попадем. Дальше речь заходила о принятии денег, и она повторяла фразу: «Разрешите себе, наконец, большую сумму. Пока вы ее отрицаете, считаете, что это много или не для вас – она к вам не придет». А будущие гувернантки, прикрывая руками затяжки и подбирая провисшие ягодицы, переглядывались, подмигивали друг другу, а потом громко хохотали в коридоре, не понимая, откуда могут взяться деньги, если их нет, не было и не будет никогда. А еще директриса заставляла подходить к зеркалу, внимательно себя рассматривать и громко отмечать удачные черты. Таким образом, она пыталась поднять женщинам самооценку. Ольга стояла перед зеркалом-псише, подтягивала рукава потертого свитера, прятала верхние, чуть кривоватые зубы и пыталась похвалить свои серые водянистые глаза и светлые, ни разу не крашеные волосы. После таких упражнений хотелось поскорее добраться домой, сорвать с себя дешевую синтетическую одежду, разбрасывающую искры в темноте, и лечь в постель, укрывшись одеялом с головой. Спрятаться от самой себя и от своей унизительной бедности. А еще лучше вернуться в село, где все равны и непритязательны: пекут коржи на сыворотке к Маковею, целуют на утренней службе Великой Субботы плащаницу и носят одинаковые черные туфли на мужских кирпичных каблуках.

Но после третьего занятия директриса вызвала ее к себе в кабинет и сказала елейным голосом:

– Ольга, вам крупно повезло. Уже завтра вы можете направляться в семью без каких-либо кастингов и собеседований. Нашим постоянным клиентам требуется гувернантка для двух детей. Будете работать в райских условиях, недалеко от города, дышать чистейшим кислородом, пить простоквашу и зарисовывать с детьми лес и грибы-рыжики. Люди очень воспитаны, интеллигентны и обеспечены. Мы отправили вашу анкету, и они с нетерпением вас ждут. График работы – пять дней в неделю с восьми утра до десяти вечера. Зарплата – один доллар в час. Итого получается чуть больше трехсот.

В кабинете воняло тяжелыми духами и новой лаковой обувью. А еще потными чулками. Ольга увидела, как директриса, сбросив туфли, шевелит крупными пальцами под столом. На стуле небрежно валялась кожаная сумка, из которой выпал футляр для очков, расческа с клоком светлых волос и дезодорант Lavilin.

Девушка улыбнулась и пообещала стараться. Решила прямо сейчас забежать в книжный магазин и купить шесть фломастеров и пачку белого картона. Она напишет детям письма от Лешего или Кикиморы и вложит туда маленькие подарочки. И обязательно останется в этой семье. А потом начнет зарабатывать хорошие деньги, станет помогать родителям, и они смогут, наконец, перестелить рассохшиеся полы, в которых доски играют в разные стороны. А еще отцу купит новый свитер под горло, так как он не любит носить шарфы и всю зиму жалуется на фарингит; маме – новую сумку, сапоги на танкетке; себе – модную юбку с клиньями и духи «Ангел и демон», как в рекламе на страницах журнала «Натали».

Всю ночь Ольга вздрагивала, боясь проспать. Будильника не было, и она будила себя жутким зубным скрежетом. Вскакивала, отбрасывая мокрое от пота одеяло, и смотрела в черный прямоугольник окна, в котором отражался цилиндрический фонарь, тесная стоянка и козырек магазина «Оазис». В пять уже решила не ложиться, направилась в общую комнату для умываний, чтобы простирнуть пару трусиков, черный бюстгальтер и кухонное полотенце. Там было одно зеркало, впитавшее в себя сотни щек, бреющихся опасным лезвием, ободранные стены со слоями налипших друг на друга побелок, четыре бурые раковины и скрученные краны с холодной водой. Выстирав белье, помыла пол в комнате, вытерла подоконник с широкой трещиной и заправила постель. Села на нее и просидела, не двигаясь, до половины седьмого.

Город уже потихоньку нервничал, но еще был далек от приступа эпилепсии. У хлебного магазина дорогу перегородил грузовик, и скопившиеся машины лезли ему на голову. Водитель, ожидавший ее у газетного ларька, оказался разговорчивым: небрежно перестраивался, даже не смотря по зеркалам, рассказывал о дедовщине на дорогах, пил MacCoffee, шумно втягивая из картонного стакана, слушал шансон и задавал вопросы. Его объемный живот упирался в руль, и он кряхтел на поворотах, надавливая на давно воспаленный кишечник. А еще у него были крупные руки с желтыми гепатитными пальцами и широкими пластинами ногтей.

По дороге, на выезде, они забрали повариху – заспанную женщину с перепаленными волосами и домработницу в брючном костюме-тройке, у которой не закрывался рот.

– Ну, как наши душегубы? Выжили Валентину?

– Да, вчера уволили, я еще отвозил ее на вокзал.

– Без зарплаты?

Водитель сделал страшные глаза и что-то невнятно промямлил, типа: «Я тебя умоляю…»

– И что она – сильно расстроилась?

– Да вроде нет, крестилась и отплевывалась.

А потом опомнилась и переспросила одними глазами:

– Что, новенькая?

Он кивнул и припарковался перед коваными воротами с фрагментами забора– штакетника. Там еще выделялись подсолнухи, мальвы и кувшины с вином. Ольга увидела изумрудный газон, детскую площадку и двухэтажный дом-сруб из карпатского леса. Ровные бревна, сложенные в виде канадской чаши, еще пахли древесиной, густым токаном из кукурузной крупы, брынзы и шкварок. Его полированное тело сыто сидело в пазах и отражало встающее мохнатое солнце. В этот раз оно было похоже на толстого шмеля с красным округлым брюшком. На крыше вертелся флюгер в виде нахохлившегося петуха, который защищал от пожаров и войн, а над самой дверью – рожками вверх подкова, привлекающая Фортуну.

Женщины нацепили на лица приветливые выражения и гуськом заходили в дом. Домработница быстро наклонилась к цветнику, незаметно вырвала колючий осот и спрятала его в сумку. Повариха снисходительно хмыкнула и задержалась в дверном проеме. Ее волосы торчали, как алюминиевая проволока:

– Чего ждешь? Заходи.

Ольга зашла в предбанник и остановилась перед обувными полками. На них стояли летние босоножки, мокасины и балетки всех цветов. Вспомнила, что Эльвира Марковна предупреждала не бегать по дому с выпученными глазами и не рассматривать его, как музей. Перед самой столовой начиналась лестница с отполированными перилами-ветками, на стенах – оленьи рога и рамки из красного дерева. Она увидела снимки Кипра, Греции, Лапландии и Рима, на которых улыбались ее будущие воспитанники в пляжных трусах, теплых шапках-ушанках и белых шерстяных туниках. Дверь в столовую была приоткрыта, и оттуда выглядывал краешек большого дубового стола с васильками и маками в глиняном кувшине, а сверху – потолок с матницей, покрашенный корабельным лаком. Хозяйка в пеньюаре, надетом на голое тело, зевая, присела на ступеньку.

– Здравствуй, дорогая. Давай свой диплом и медосмотр. И еще рекомендации.

Ольге мгновенно стало холодно, словно ее босиком поставили на лед:

– У меня их нет. Я работала только в детском саду.

– Стоп!.. Я же предупреждала Эльвиру Марковну, что без рекомендаций и опыта работы в семье ко мне не присылать.

Марина, ухоженная женщина лет сорока, покраснела, и левый глаз начал мелко дрожать. Казалось, что он сейчас выпадет и станет прыгать по паркету, исполняя элементы ирландских танцев.

– Сколько вам лет?

У Ольги внутри все сжалось, и даже сердце уменьшилось и ссохлось, как забытая на ветке слива.

– Двадцать три.

– Сколько?! Я же четко указала в заявке – не моложе тридцати.

Марина поднялась, достала из ягодиц куски атласа и поправила порванную горячими ножницами челку. А потом чуть задумалась и воинственно добавила:

– Вы знаете, еще вчера после подобного разговора я бы сразу вас отправила домой. Но именно сегодня мне нужно уехать. Так что останетесь до вечера под присмотром моей мамы, а там решим. У меня двое детей. Они развиты не по годам, любознательны, и рекомендую их не пичкать ерундой, типа нюхать цветы, провожать за горизонт солнце и заплетать ветки берез. Не давайте поверхностную информацию и не ведите длительных бесед о добре и зле. «Вот птичка, вот ее клюв, а это ее пуховые перья» – это нам не подходит. «Водичка, водичка, умой мое личико» – мы усвоили еще в пеленках. Агнию Барто читать категорически запрещаю. Вы уже вымыли руки?

– Еще не успела.

– Ну, тогда переодевайтесь. Туалет для персонала в конце коридора. У нас не принято сидеть в уличной одежде, оставлять сменную футболку на следующий день, класть в холодильник свои бутерброды, разговаривать с персоналом и пользоваться телефоном.

– У меня нет телефона.

– Тем лучше. Я постоянно дома, и прошу, чтобы дети меня не отвлекали. Не висели под дверью, дергая ручкой и хныча: «Мамочка, мамочка». И еще – никаких коротких юбок и декольте. Никаких шушуканий с водителем и другим персоналом. Боже вас упаси от собраний с чужими няньками на площадке. Они – отдельно со своими колясками и младенцами, а вы – отдельно. А то привыкли стоять, покачивая ногами люльки, и обсуждать хозяев, их машины и бирки на нижнем белье. И еще – перерыв на обед ровно пятнадцать минут, и мы не кормим. У нас десять человек персонала, и мы не имеем возможности нанимать для вас отдельную повариху. Вопросы есть? Нет? Тогда держите дневник. В нем предыдущие няни записывали режим дня, успехи детей и планы занятий.

В туалете были камеры. Они нагло рассматривали ее простенькие трусики в выцветшие клубничные ягоды и маленькую папиллому на бедре. Ольга вымыла руки и не решалась вытереть белоснежным полотенцем. В каждой комнате также мигали красные лампочки, и девушке казалось, что они фиксируют ее нервозность, воспаленные заусенцы на пальцах и дешевую тушь для ресниц, ссыпающуюся на щеки к концу дня. К ней подбежала домработница и шепнула прямо в ухо:

– Переодевайся в туалете. Руки мой каждый час. Ты из какого агентства? Из «Мери Поппинс»? Я тоже оттуда. Как поживает Эльвира Марковна? Замуж не вышла? Как ее кошки? Надеюсь, что скоро сдохнут.

А потом огляделась по сторонам и прошептала:

– Только это место не достают камеры наблюдений. Нам охранник сказал. Так что, если захочешь поговорить или что-то узнать, прячься под лестницу в этот тупой угол. И помни: на хозяина глаз не поднимай, иначе хозяйка расстреляет.

Вдруг из детской послышался отчаянный крик, ругань и топот. Домработница страдальчески подняла голову, перекрестилась и толкнула в спину:

– Поднимайся, дети плачут.

– Привет.

Они стояли босые в ночных муслиновых сорочках и заговорщицки улыбались. Мальчика звали Никитка, девочку – Ксюша. Два ангела с волнистыми волосами и глазами цвета синей лобелии. Дверь в спальню была открыта настежь, и Ольга отметила аккуратные детские кроватки с балдахинами, стену, завешенную рисунками, зеленые ящики на колесиках и всевозможные книги, выстроенные кое-как. Мальчик поводил из стороны в сторону носиком и произнес неприятным голосом:

– Что-то здесь воняет! Как из не смытого унитаза. Нет, не так. Коровьим навозом из сельского двора.

Потом уставился на Ольгину грудь и засмеялся:

– А ты зачем пришла? Мы что – тебя звали? Тебя сюда кто-то приглашал? Нет? Вот и уходи. Забирай свои бутерброды, старые тапки и проваливай. А я сегодня целый день буду играть с мамой.

Никитка говорил тихо и жестко, словно плевался словами и настороженно поглядывал на дверь родительской спальни. Его острые пальчики расходились, как карманные ножи в виде вееров. Да и сам он в какой-то момент напомнил Эдварда Руки-ножницы, только личико кукожилось, превращаясь в печеное яблоко. Ксюша постоянно поднимала рубашечку и чесала обсыпанную спинку:

– А как по мне, пусть остается. Будет нашим рабом, и мы сегодня ее повесим. Ты уже была повешенной? Пойдем, я покажу тебе наш вигвам и орудия пыток.

Ольга нервно пролистывала в голове лекции по дошкольной педагогике. Мелькали темы, выделенные красным: эстетическое воспитание, нравственное, трудовое и физическое. Интересно, в каком разделе есть ответ и пути выхода из создавшейся ситуации? А потом села на пол, положила на колени индийскую хлопковую сумку, похожую на мешок, и стала в нем рыться.

– Что ты там ищешь? И зачем ты принесла сюда свою вонючую сумку? Там, наверняка, есть инфекция, прыгают клопы и собачьи блохи.

Ксюша, не справившись с любопытством, подбежала и стала заглядывать через плечо, словно маленький жирафик. У нее был абсолютно черный язык, словно при дисбактериозе.

– Что ты ела?

– А, ничего. Я просто с утра раскрасила язык фломастером. Хотела быть похожей на собаку Баскервилей.

Ольга достала что-то яркое, шерстяное, спрятала за спину и стала рассказывать:

– Сегодня водитель ехал другой дорогой. Основная трасса была перекрыта, и мы вынуждены были двигаться в объезд. С двух сторон тянулся довольно старый лес с голубыми соснами, говорящими корягами и живым мхом. На поляне сидели три лесных русалки в лисьих жилетах и вязали себе модные пальто. То-о-олстыми нитками. Не верите?

Малыши забыли о своем воинственном настроении и отрицательно закивали, почесав оттопыренные, словно у Чебурашки, уши.

– Я это предвидела и принесла вам образцы.

Накануне целый вечер Ольга вязала на спицах два маленьких пальто из дешевого акрила. В них были длинные рукава, крохотные пуговицы и самые настоящие карманы, внутри которых торчали записки. Ксюша опять задрала рубашку и стала нервно чесаться, оставляя на коже полоски, словно после порки крапивой:

– Прочитай, а то мы еще читаем медленно.

Оля ухватила пальцем одну из них и выразительно прочла:

– Здравствуйте, дети. Пишет вам лесная кикимора. Я невидима и частенько принимаю облик сухой ветки. У меня много рук и длинные волосы, переплетенные тиной, мхом и водорослями, а еще я храню множество секретов. Я знаю все о лешем, водяном и даже о русалках-рукодельницах, которые сегодня вам передали кукольные пальто. И если вы будете хорошо учиться, с аппетитом кушать и спать днем, я буду раскрывать каждый день по одной лесной тайне.

– Здорово! – выдохнула Ксюша.

– Вранье все это, – зло выкрикнул Никитка. – Ты что, не видишь – она сама это написала.

А потом выхватил письмо и стал рвать его, словно одичавшая собака. Ксюша горько расплакалась, и на крик прибежала мама.

– Почему дети до сих пор не одеты и не спустились в столовую? И я так вижу – еще не умылись и не сделали зарядку. Ольга, дети у нас живут по режиму. Даю вам ровно пять минут.

Так начался первый рабочий день. Раз десять они хотели ее расстрелять, повесить, задушить и зарезать. Оля слышала, как дети договаривались:

– Давай спрячемся от этой дуры.

Потом убегали и решали, кого сегодня будут хоронить:

– Может, убьем собаку?

– Чью?

– Соседскую.

– Не-а. Для этого нужно стащить на кухне топорик для мяса, и будет слишком много крови и воя. Надо кого-то поменьше. Может, этого жука?

На ветке туи мирно сидел жук-дровосек.

– А как мы его будем убивать?

– Как-как – страшно и медленно. Сперва отрежем лапы и посмотрим, как он будет корчиться, потом снимем панцирь. И, как в прошлый раз, разберем его на запчасти.

– Классно ты, Никитка, придумал.

Ксюша захлопала в ладоши, резко схватила жука и стала равнодушно, по одной вырывать лапы, словно гадала на ромашке.

– Идиотка! – закричал Никитка. – Ты все делаешь неправильно. Так ему не больно. Я сперва хотел проткнуть панцирь и поковыряться, чтобы смешались кишки, сердце и мозги. Ты все испортила. Пусть теперь живет без ног и ползает на пузе.

И он взял умирающего жука и со злостью выбросил в траву. Его тут же накрыла рябиновая тень, и между бегониями пробежал шепот.

Со временем жизнь наладилась. Ольга прошла испытательный срок, и ее оставили в семье. Они четко соблюдали режим дня, клеили вату на ватман, изображая сугробы, и считали десятками, только все равно каждый день раздавались истерические выкрики: «Уходи, я тебя ненавижу. Ты никто, ты просто слуга. Ты бедная, а я твой хозяин, а еще у тебя смешные маленькие сиськи». Дети орали перед обедом, щипались, дрались до крови и лезли пальцами в розетки. А еще подбрасывали ей в сумку вспоротую лягушку, повешенного воробья, и даже несколько раз Никитка, как хамоватый злопамятный кот, писал в тапки.

Как-то дети рассказали, что у них уже было двадцать гувернанток, и мама громко ругалась с директрисой из агентства за то, что та присылает ей всякое село.

– Приходят тут всякие – с золотыми зубами, в красных шелковых халатах с драконами, – копировал Никитка мамины интонации, – немытые, нечесаные, в зашитых чулках. А у нас гости – успешные люди, как ее можно показывать?

А потом, расшатав себя до истерики, наступал своей тощей грудью, размахивал руками и визжал:

– И ты проваливай отсюда! Мы всех выживали и тебя выживем!

Ольга придерживала его твердые обрисованные кулачки и пыталась переключить внимание. То на новый конструктор LEGO «Полицейский участок», то на лабиринт, который построили в зимнем саду. Когда ничего не помогало – рассказывала истории об огромной собаке Черный Шак, живущей в Англии и убивающей прохожих. У Никитки тогда мгновенно пропадала ярость, и он слушал с открытым ртом.

Со временем Ольга научилась ловить моменты утреннего пробуждения, так как мальчишка любил на цыпочках подкрадываться к спящей Ксюше и будить ее сильной оплеухой. Та пугалась, иногда от страха уписывалась, куда-то пыталась убежать и билась головой об стену, а он хохотал, повалившись на пол, и дергал тонкими, как у серой цапли, ногами.

Потом Ксюша успокаивалась, переставала икать и заискивающе ластилась к Ольге:

– А почему у тебя одна шуба? Вот смотри, у меня есть из лисы, из норки, из бобра и каждодневная – из зайца. А ты все в одной и той же, словно нищенка. Ты что, бедная?

Ольга сперва отшучивалась, а потом стала рассказывать сказки о гуманности, милосердии и доброте. В один из таких моментов вошла бабушка и грубо ее прервала:

– Ты чем-то не тем занимаешься, милочка. Мы тебя не для этой цели пригласили. Не для замусоривания детских умов своим сомнительным добром. И вообще, вопросы воспитания – это не твой удел. Ты, насколько я помню, учительница? Вот и учи. Есть большой спектр занятий: пишите свои волнистые линии, читайте Носова и Усачева, решайте примеры и задачи, только вот не разводи здесь свои сомнительные проповеди. К чему ты сейчас рассказала свою душещипательную историю о девочке, которая вернула жизнь старым игрушкам? Все старое, сломанное мы безжалостно выбрасываем и не накапливаем дурную энергию. Мы сами расскажем, что хорошо, а что плохо.

– Ты все поняла, милочка? – закричал Никитка, как только за бабушкой закрылась дверь, и уползла из детской огромная бесформенная тень. – Давай лучше поиграем в казнь.

И жизнь продолжалась. Сентябрь, как один сплошной кошмар, отступил, и зарядили дожди. Потом подморозило, осыпались листья осины, рухнув на землю большими тканевыми лоскутами. Пауки-тенетники продолжали корпеть над сетями, гуси возбужденно переговаривались на опушках, и маслята лезли своими липкими коричневыми шапками.

Они переживали простуды, расшатывали зубы, искали клады и учились стоять на одной ноге. Ходили в поле смотреть на созревшие хлебные колоски, катались на лодке и заглядывали в норки стрижей, мучились над прописными буквами и просто дружили. Единственное – Ольга постоянно страдала от голода и недосыпания. Она мечтала закрыть глаза хоть на пять сиротских минут и пристроить свою голову на спинку стула. Но дети спали чутко, всхлипывали, и ей постоянно приходилось покачивать то одну, то вторую кроватку.

В первый рабочий день, с трудом уложив детей и пошатываясь от напряжения, Ольга спустилась перекусить. Голод был сильным и ощутимо дергал за пустую кишку желудка. Она прятала за спину пакет с пирожком, который успела купить у тетки, торговавшей возле метро, и старалась не думать, как та откидывала несколько несвежих старых кофт, покрывавших пирожки для сохранения тепла, и голыми руками доставала сильно зажаренное тесто.