Текст книги "Первый Мир"

Автор книги: Андрей Ливадный

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 19 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

– Внешний вид – не главное, господин сенатор.

– Если хочешь остаться, то внешний вид имеет значение, – возразил Гюнтеру Роман Карлович. – Ты вроде бы подружился с Иваном или я ошибаюсь?

– Насколько позволяла обстановка, мы подружились.

– А вот сын и слышать ничего не хочет о расставании с тобой. Такие дела. – Столетов без особого энтузиазма взглянул на Гюнтера.

– Понимаю. Но существует одна проблема: я был и остаюсь человеком военным. Психику не изменить. Вы просто не понимаете в полной мере, какой была та война. Я умирал и убивал. При встрече с вашим сыном обстоятельства сложились таким образом, что его спасение не шло вразрез с моими способностями. Но что я могу теперь? Играть с ним в игрушки? Водить Ивана в зоопарк?

Сенатор задумался. Ему, конечно, не впервой было общаться с человекоподобными механизмами, но одно дело современные дройды, и совсем иное – реликтовый пехотный сервомеханизм, да еще и с модулем «Одиночка». Не повезло парню... Сознание человека в механической оболочке – скверный синтез, чреватый опасными рецидивами.

– Послушай, Гюнтер, я действительно очень благодарен тебе за спасение сына. На самом деле ты не представляешь истинных границ моей признательности. Не возражай, выслушай сначала. Я предлагаю тебе буквально следующее: серию модернизаций, которые затронут только твой облик, а затем, когда ты станешь фактически неотличим от человека, я сделаю тебя телохранителем Ивана. Раз на его свободу и жизнь покушались однажды, значит, нечто подобное может произойти повторно. Как тебе предложение?

Гюнтер задумался.

А какие у меня перспективы? – спросил он у самого себя.

Никаких. Так что и размышлять особо не о чем.

– Я согласен. Не понимаю лишь одного – почему вы доверяете мне? Я ведь далеко не мирная машина, да и человеческий характер у меня не из легких.

– Разумеется, – кивнул Столетов. – Но я думаю о другом: там, у корабля, внутри которого прятали Ивана, ты ведь делал выбор, верно? И вполне мог найти способ примкнуть к группе подонков, похитивших его, или просто устраниться от проблемы. Но ты решил спасти моего сына. Теперь скажи, какая корысть была в том действии? Почему ты, получив информацию о двух порталах, ведущих в различные миры, не бежал на Ганио?

– Никакой корысти у меня не было, Роман Карлович. Признаюсь честно: я был зол, дезориентирован, но не настолько, чтобы позволить мальчику погибнуть или стать объектом вымогательства. Я офицер. Не знаю вашего мнения относительно Галактической войны, но могу заверить, что люди, воевавшие на стороне Альянса, чаще всего попадали в армию по принуждению. А уж потом, на поле боя, каждый сам разбирался, что к чему, делал собственные выводы, касающиеся войны, ее справедливости и прочего...

– Можешь не продолжать. Я прекрасно понимаю, о чем идет речь. В свое время ситуация, сложившаяся на Юноне и Везувии, получила широкую огласку. За человека прямо говорят его дела. В данном случае истина применима и к тебе, верно? – Сенатор сощурился. – Так ты принимаешь мое предложение?

– С благодарностью, – ответил Гюнтер. – Иван действительно нуждается в охране. И я смогу спокойно разобраться как в себе, так и в окружающей реальности. Надеюсь, время на реабилитацию мне дадут?

– Дадут, – кивнул Роман Карлович. – Широкой огласки дело не получило, о том, что ты являлся в прошлом пехотным андроидом, будет знать лишь узкий круг лиц. Посмотрим, как ты впишешься в наше общество. Если все пойдет нормально, без срывов с твоей стороны, то лучшего телохранителя для сына я и помыслить не могу. По рукам?

– По рукам.

Столетов выдержал небольшую паузу, а затем задал мучивший его, не дающий покоя вопрос:

– И все-таки, Гюнтер, у тебя есть предположение, кто бы мог организовать похищение Ивана?

Шрейб задумался, но не надолго.

– В разговоре его похитителей прозвучала одна фраза: если Столетов не заплатит, то заказчик приказал убить щенка.

– Сволочи... И как ты оцениваешь подобный приказ?

– Нужно искать, кому потенциально выгодна смерть Ивана. Если, конечно, господин сенатор, в вашем прошлом нет мотива для чьей-то личной мести.

Столетов поначалу едва удержался, чтобы не вспылить. Слишком дерзко и прямо высказывался Гюнтер, но в конце концов сенатор сдержал эмоции.

– Враги у меня, конечно, есть, – произнес он, исподлобья глядя на Шрейба. – Но не настолько циничные, чтобы решиться на убийство ребенка. Да и те, о ком я думаю, выдвигали бы политические, а не финансовые требования, давили бы на меня в иной сфере. Нет, похищение, скорее всего, не связано с моей деятельностью на посту сенатора или грешками бурной молодости.

– В таком случае мотив остается один – деньги.

– Почему убить, если я не заплачу?

– У вас есть дети, кроме Ивана? – поинтересовался Гюнтер.

– Еще два сына. Олмер и Дмитрий.

– Чем они занимаются?

– Димка еще очень мал. Ему только исполнилось три года. А вот Олмер – мой сын от первого брака – недавно начал самостоятельный бизнес в секторе Корпоративной Окраины.

– Свой бизнес? – уточнил Гюнтер, сделав ударение на первом слове.

– Ну, если вдаваться в тонкости, то деньги дал я, и фирма формально принадлежит мне.

– Значит, в случае вашей внезапной... кончины наследство делится на три части?

– Да.

– В том числе и акции недавно открытой фирмы?

– Верно.

– Не стану навязывать вам своего мнения, Роман Карлович. Но подумайте на досуге, кому все-таки выгодна именно смерть Ивана. Иной ниточки, ведущей к заказчику, на мой взгляд, нет.

Сенатор еще более помрачнел.

– Я подумаю, – пообещал он.

Так для капитана Шрейба началась новая жизнь.

Его никто не задерживал на выходе из кабинета сенатора. Коридоры загородной резиденции Столетова были пусты, из окон (на Грюнверке считалось дурным тоном использовать настенные экраны) открывался великолепный вид на тщательно ухоженную лесопарковую зону.

Гюнтер прошел по коридору, спустился по расширяющейся книзу лестнице и, миновав огромный холл, так же беспрепятственно вышел на улицу.

Вокруг, куда ни посмотри, – океан зелени. Вековые деревья различных пород образовывали тенистые аллеи, по сторонам которых среди ухоженного кустарникового подлеска скрывались живописные поляны с небольшими водоемами, домиками раннего колониального стиля, беседками или же просто выложенными из дерна скамейками.

Он побрел наугад, куда смотрели глаза.

Сознание Гюнтера как будто опять распадалось на фрагменты восприятия. С одной стороны, древний пехотный андроид медленно брел среди зелени, машинально фиксируя обилие датчиков, искусно замаскированных среди листвы, с другой – возродившаяся душа капитана Шрейба испытывала трепет перед буйством природы – всё, что он помнил, было связано либо с перенаселенной техносферой мегаполисов Земли, либо с войной, и, наконец, третья, если можно так выразиться, «составляющая» вновь народившегося самосознания Гюнтера – некий синтез между логикой машины и чувствами человека – находилась в полнейшем замешательстве.

Свернув с аллеи, он прошел через заросли незнакомого ему кустарника и, подчиняясь внезапному порыву, опустился в траву.

Он болезненно воспринимал свою неполноценность.

Как хотелось ему вдохнуть, ощутить запахи, осязать прикосновение настоящей, ничем не изуродованной природы, но, увы, пехотные сервомеханизмы оснащались только теми сенсорами, которые были необходимы для ведения боевых действий.

Конечно, встроенный газоанализатор в состоянии определить состав атмосферы, но прибору не отличить запах травы от аромата цветов, зато он мог с точностью определить, какой тип смазки был пролит на землю, или по составу дыма классифицировать подбитую технику...

Сложно передать словами не понятные ни человеку, ни машине чувства, зарождавшиеся сейчас в сознании Гюнтера.

Он погиб и возродился.

В нем осталось очень много от человека, чьи эмоции и мысли день за днем, в тяжких, иссушающих рассудок боевых буднях копировались в искусственные нейронные сети кристалломодуля «Одиночка» и навек остались там обрывками воспоминаний, фрагментами схваток, визуальными образами, лихорадочными, надрывными мыслями...

Я хочу дышать, чувствовать, ощущать мир, как ощущал его прежде...

Но, Гюнтер, ты обрел фактическое бессмертие, разве так сложно ради вечности поступиться некоторыми человеческими слабостями?

Это не слабости. Это то, за что я дрался, за что погибал...

За запах травы?

И за него тоже. За возможность жить, за то, чтобы однажды увидеть, ощутить мир своей полузадохнувшейся мечты, такой же зеленый и прекрасный, как простирающийся вокруг Грюнверк...

Рваные, спутанные мысли.

Ты выжил, ты обманул время, проведя столетия в энергосберегающем режиме, ты один из немногих, кто уцелел в той войне...

А я ли это?

Гюнтер задавал вопросы себе и сам же пытался ответить на них.

Я хочу жить, – упрямо, будто заклятие, повторял внутренний голос. – Хочу вернуть себе способность чувствовать всё, что ощущал и чувствовал раньше. И ради этого пойду на всё...

Сидя в траве, посреди парка, окружающего особняк сенатора Столетова, древний пехотный андроид с обрывками сознания человека обрел и сформулировал мечту.

Мечту, ради которой он был готов на многое.

В это же время, пока Шрейб бродил по аллеям парка, осмысливая случившиеся с ним метаморфозы, Роман Карлович разговаривал по каналу гиперсферной частоты.

Нужно сказать, что сенатор Столетов, представлявший планету Грюнверк в Совете Безопасности Миров, на самом деле являлся весьма значительной политической фигурой и обладал огромным влиянием, которое никогда не использовал по мелочам и очень редко – в угоду амбициям. Да, он лоббировал интересы своей родной звездной системы и еще некоторых «молодых» колоний Окраины, где большинство населения составляли выходцы с «зеленой планеты»[27]27
  Как правило, большинство колоний пограничного космоса в период второй и третьей волны Экспансии не возникали в силу случайных обстоятельств. Теперь уже колонии «Первого Рывка», победившие в Галактической войне, окрепшие экономически, производили разведку дальнего космоса, создавая и финансируя первичные поселения на диких мирах, куда эмигрировала часть населения планеты-метрополии.


[Закрыть], но делал это в рамках закона.

Сейчас Роман Карлович, потрясенный произошедшими событиями, едва ли не впервые прибег к своему несомненному влиянию ради такой ничтожной проблемы, как адаптация потрепанного пехотного андроида к условиям современного мира, где к древним боевым машинам относились без опаски, лишь когда те находились за толстым стеклом музейных витрин.

Канал связи на гиперсферных частотах позволял сенатору и его собеседнику обменяться голографическими изображениями, в результате чего в кабинете Столетова возникла фигура человека лет сорока пяти, опрятно и тепло одетого (на Дарвине сейчас властвовала зима), немного полноватого, но не обрюзгшего, с веселой искоркой заинтересованности во взгляде серых глаз.

– Что скажешь, Сергей Петрович? – вместо приветствия спросил Роман Карлович.

Голографическая фигура, сориентировавшись в обстановке кабинета, повернулась к сенатору.

– Случай неординарный, но я с удовольствием возьмусь помочь.

– Прямо «с удовольствием»? – иронично поддел собеседника Столетов.

У Сергея Петровича Романова, ведущего специалиста института биокибертроники, основанного на планете Дарвин правительством Грюнверка, не было ни одной причины, чтобы отказать в личной просьбе сенатору планеты-метрополии. Более того, он действительно был рад открывшейся возможности для проведения серии смелых, давно задуманных экспериментов.

– Может быть, я неверно выразился, господин сенатор, хотя для меня научные изыскания на самом деле – удовольствие. Наш институт, как вы наверняка знаете, занимается не только теорией, есть и свои производственные лаборатории. Единственное, в чем мы испытываем дефицит, так это в материале для экспериментальных исследований. Корпорации, производящие современные человекоподобные машины, опасаются постановки экспериментов. Они охраняют свои технологии и всячески препятствуют «нецелевому» использованию андроидов. Гюнтер для меня – идеальная кандидатура. Мы не раз обращались к правительству Юноны с просьбой дать нам небольшое количество сервов древнейших модификаций, но каждый раз получали вежливый, но твердый отказ, мотивированный тем, что мир Юноны уникален, там протекают процессы кибернетической эволюции, вторгаться в которые с современными технологиями непозволительно.

– Чем конкретно ваш институт сможет помочь Гюнтеру? – Столетов, выслушав собеседника, нетерпеливо перешел к обсуждению практических вопросов.

– Мы сделаем из него человека, – широко улыбнулся Романов.

– Прямо-таки человека? – не поверил сенатор.

– Ну, я, конечно, выражаюсь образно, – поправился Сергей Петрович. – Некоторые сервомоторы мы заменим на лайкороновые мускулы, его тело утратит угловатость машинных форм, новый тип пеноплоти, неотличимый от настоящих кожных покровов, вернет ему индивидуальные черты лица – все изменения перечислять долго, да и незачем. – Романов поймал вопросительный взгляд сенатора и дополнил: – Наш исследовательский интерес заключен в наблюдении за реакциями машины, за увеличением либо уменьшением доли личности Гюнтера в управлении поведением, с приобретением привычного для человека облика. Ведь он помнит себя. Таким образом, выполняя вашу просьбу, мы наконец открываем серию экспериментов, результаты которых помогут сблизить человека и машину, сузить разделяющую нас до сих пор пропасть. К тому же мы проводим серию опытов с колониями наномашин нового поколения. Высокотехнологичные микрочастицы, выполненные на молекулярном уровне, по нашим замыслам, должны считывать и запоминать информацию структуры как механической, так и биокибернетической составляющих человекоподобной машины...

– Для чего такие сложности? – перебил его вопросом Роман Карлович.

– Мы разрабатываем универсальную систему регенерации, – пояснил Романов. – Микромашинные комплексы нового поколения способны не только анализировать и запоминать все структуры, не важно, биологические они, кибернетические либо механические, но и восстанавливать их по мере необходимости. Нам удалось создать особый вид наночастиц, которые, считывая информацию с других микромашинных комплексов, способны воспроизводить ее, создавая точные копии утраченных либо поврежденных элементов. Простой пример: андроид поранил руку, у него повреждена пеноплоть, лайкороновая мышца и фрагмент сервомотора. Упомянутые частицы получат информацию о первоначальной структуре и воспроизведут ее путем создания новых микрочастиц, соответствующего химического строения, механической прочности и функциональности.

– То есть машину не нужно будет отправлять в ремонт, повреждение «заживет», как рана у человека? – удивился Столетов.

– Именно так, господин сенатор, – кивнул Романов. – Эксперимент рассчитан на много лет, до выхода конечного продукта еще очень далеко. Мы будем признательны, если каждый месяц наш институт станет получать отчеты о техническом состоянии Гюнтера, о полученных им случайных травмах и их последствиях. Раз в год я бы просил вас отправлять Шрейба к нам для обследования. Это приемлемые условия?

Роман Карлович задумался.

– Об этом лучше спросить самого Гюнтера. Все же в его нейросетях доминирует человеческая личность.

– Да, я понимаю. И этот аспект представляет особый интерес. Например, мне не ясно – вся ли память Гюнтера Шрейба сейчас раскрыта? Нет ли среди данных, размещенных в искусственных нейросетях или на кибернетических носителях, неких сжатых, архивированных фрагментов, которые раскроются при инсталляции дополнительных нейромодулей?

– Вы сейчас с кем разговариваете, профессор? – напомнил о себе сенатор.

– Извините, увлекся. – Романов немного сконфузился. – Я непременно переговорю с Гюнтером. Думаю, он согласится на добровольное формирование ежемесячных отчетов в обмен на явные усовершенствования своего облика и структуры.

– Договорились. – Столетов не скрывал, что доволен предложенным решением проблемы. – При первой же возможности я отправлю Шрейба к вам. Да, есть несколько условий, господин Романов. Во-первых, я настаиваю на полной секретности. Во-вторых, тщательно протестируйте ядро системы, выясните, действительно ли боевые программы находятся под контролем искусственных нейронных сетей. Если это так, то не трогайте боевую составляющую. Гюнтер согласился стать телохранителем моего сына, и я хочу, чтобы он исполнял свои обязанности с максимальным профессионализмом.

– Я все понял, – кивнул Сергей Петрович. – Очень увлекательная исследовательская задача. Я обязательно выясню все интересующие вас вопросы и представлю подробный отчет.

– В таком случае – до связи. Я не могу сейчас точно сказать, когда именно Шрейб прибудет на Дарвин, но, как только он появится у вас, постоянно держите меня в курсе событий.

– Можете не волноваться, господин сенатор. – Романов кивнул, прощаясь.

Сфера стек-голографа растаяла в воздухе.

Глава 3

Одиннадцать лет спустя...

Планета Грюнверк не зря получила свое название. В переводе с одного из древних языков Земли оно означает «зеленый мир».

Действительно, одна из первых колоний человечества, возникшая в начальном периоде Великого Исхода, утопала в зелени садов, лесов и парков. Грюнверк не затронула Галактическая война, цивилизация планеты, насчитывающая в настоящее время всего восемнадцать миллионов человек, не испытала пагубного процесса утраты знаний, напротив, наука здесь продолжала развиваться, следуя путем глубокого изучения исконной биосферы, постоянного совершенствования синтеза земных и местных форм жизни [28]28
  Современная история зачастую умалчивает, что именно с Грюнверка была заселена планета Зороастра, где генные инженеры, не признавшие официальных догм, продемонстрировали альтернативный подход к исконным формам жизни планеты, видоизменяя их в соответствии со своими потребностями. Подробнее события, касающиеся планеты Зороастра, изложены во второй части романа «Роза для Киборга».


[Закрыть].

Такой подход к колонизации дал положительный результат. Изначально бережное отношение к природе осваиваемой планеты позволило создать смешанную биосферу, в рамках которой теперь прекрасно уживались друг с другом представители флоры и фауны различных миров.

Постепенно Грюнверк превратился в огромный парк. На планете не существовало ни одного мегаполиса, самым крупным наземным сооружением являлся космический порт, обслуживающий исключительно пассажирские перевозки.

Однако ни один мир современности не может существовать без развитой промышленности. Грюнверк не стал исключением из правила: «зеленую планету» окружало множество орбитальных конструкций. В космос были вынесены все способные причинить вред экологии производства, здесь же располагались исполинские терминалы ультрасовременного космопорта, через который шел нескончаемый поток транзитных грузов, – Грюнверк, помимо прочего, являлся одной из важнейших узловых точек транспортной сети Центральных Миров[29]29
  Центральные Миры – устаревшее название колоний первой волны Экспансии.


[Закрыть].

Ольга Наумова, пресс-секретарь Столетова, работала в команде Романа Карловича около года, но на «зеленую планету» прилетела впервые – уроженка Элио[30]30
  Планета Элио – столица Конфедерации Солнц.


[Закрыть], она в последнее время не покидала родной мир, представляя общественности позицию сенатора в периоды заседаний Совета Безопасности Миров, которые проходили один раз в три месяца.

Дел у Ольги хватало и в перерывах между рабочими сессиями главного института глобальной общегалактической системы безопасности, поэтому она чаще общалась с Романом Карловичем через сеть Интерстар, личные встречи происходили гораздо реже.

Столетова Ольга уважала, как человека целостного, принципиального; сенатор откровенно чурался той части политической жизни, что носит название «сенатского болота», предпочитая кулуарной подковерной борьбе прямые, откровенные выступления с трибуны Совета Безопасности.

В этом смысле Наумовой крупно повезло: на пресс-конференциях Ольге не приходилось изворачиваться и лгать, твердая позиция Столетова относительно ряда болевых, животрепещущих политических вопросов позволяла сотрудникам его команды выступать, опираясь не на размытые, двусмысленные формулировки, а говорить прямо, придерживаясь логичной, последовательной и понятной линии поведения Романа Карловича.

В свои двадцать пять лет Ольга уже чувствовала себя уверенно среди коллег, к ней быстро пришла известность, карьера складывалась более чем удачно, а вот в личной жизни как-то не везло. Возможно, причиной тому была постоянная занятость – когда полностью отдаешь себя делу, живешь в напряженном ритме неровного политического пульса Конфедеративного Содружества сотен Обитаемых Миров, личная жизнь вдруг начинает отходить на второй план, скользить мимо... но, несмотря на постоянную занятость, Ольга не переставала ощущать себя женщиной, порой она остро, с болезненной грустью чувствовала, как ее романтические порывы и стремления попросту разбиваются о постоянную нехватку времени и выработавшуюся за последнее время привычку придирчиво и проницательно оценивать собеседника...

Многие мужчины, проявлявшие к ней повышенное внимание, при близком, пристальном рассмотрении оказывались далеко не такими, какими хотели себя преподнести. Пару раз Ольга пыталась откровенно закрыть глаза на недостатки избранника, желая видеть только достоинства... но не получалось. Два горьких разочарования на некоторое время вообще отвратили ее от попыток наладить личную жизнь, но в глубине души она хранила трепетную, нерастраченную нежность – надежда встретить мужчину своей мечты не угасала, лишь пряталась все глубже, страшась новых предательств.

На Грюнверк она прилетела по делам: намечалось сложное заседание Совета Безопасности Миров, и Столетов заранее вызвал ее, чтобы в спокойной обстановке обсудить предстоящие выступления, набросать комментарии для прессы, выработать единую линию поведения, обозначить принципиальные позиции, где не должно быть даже малейших разногласий или двусмысленных высказываний.

Командировка на «зеленую планету» внезапно обернулась для Ольги своеобразным отпуском: днем они с Романом Карловичем работали по два-три часа, остальное время оставалось в полном распоряжении Наумовой. Особенно нравились Ольге прохладные, напоенные ароматами цветов и растений вечера, когда стихал ветер, медленно подкрадывались сумерки, над горизонтом всходили две крупных луны, а безоблачное небо вдруг волшебно превращалось в усыпанную яркими звездами бесконечность...

Резиденция сенатора Столетова располагалась посреди огромной лесопарковой зоны.

Центральный комплекс зданий утопал в зелени, над кронами деревьев возвышался лишь один этаж с несколькими террасами и открытыми смотровыми площадками.

В один из удивительных, теплых и в то же время напоенных бодрящей свежестью летних вечеров Ольга стояла в глубокой созерцательной задумчивости, облокотившись о перила, наблюдая, как медленно сгущаются сумерки.

Дышалось легко, свободно, от расположенного ниже парка струились волнующие, незнакомые ароматы, щебет птиц и звуки, издаваемые неведомыми ей насекомыми, сливались в удивительную гамму, в сумерках терялись очертания приземистых зданий, и казалось, что биосфера планеты не тронута вмешательством человека...

Лишь далеко, примерно в километре от усадьбы, взгляд Ольги уже не в первый раз замечал характерное зеленоватое сияние суспензорного поля[31]31
  Суспензорное поле – в отличие от иных видов энергетической защиты, электромагнитная суспензия активно взаимодействует с окружающим веществом. В идеале для ее работы подходит любая газообразная среда. Прототипом для создания суспензорного поля стали древние разработки, предполагавшие установку на космических кораблях специальных электромагнитных улавливателей, предназначенных для сбора разреженного межзвездного газа, который в дальнейшем использовался бы в качестве активного вещества для термоядерных реакторов. После открытия феномена гиперсферы данная технология утратила свою актуальность – изменился сам принцип перемещения космических кораблей. Однако спустя века о ней вспомнили в связи с разработкой аварийных защитных систем, в частности, речь шла о средствах борьбы с декомпрессией отсеков. В итоге было запатентовано и воплощено на практике несколько систем, использующих один и тот же принцип: газ или иная взвесь вещества (широко известна практика использования пыли на безвоздушных мирах), попадая в зону действия магнитного поля, излучаемого эмиттером, уплотняется до такой степени, что между отдельными молекулами (либо частицами вещества) возникают насильственные взаимосвязи. В результате получается пленка, способная выдержать давление в несколько атмосфер. Первые устройства суспензорной защиты появились на космических кораблях к финалу Галактической войны.


[Закрыть], к которому примешивался бледный зеленовато-белый свет.

Она каждый раз задавалась вопросом: что же там может находиться, но потом забывала спросить о странном, с ее точки зрения, явлении.

Сегодня она опять заметила пробивающийся сквозь кроны деревьев свет.

Делать было решительно нечего: вечерний прием у сенатора уже завершился, спать не хотелось, и Ольга, охваченная внезапным исследовательским порывом, решила спуститься и пройти по аллее в направлении загадочного сияния.

...Под сенью деревьев царил таинственный сумрак, грозивший вскоре трансформироваться в непроглядный мрак, если бы не отраженный свет двух лун, начавших неторопливое движение по усыпанному звездами небосводу.

Ольга шла по аллее, прислушиваясь к пению ночных птиц, невольно внимая тревожащим воображение вскрикам неведомых ей животных.

Не слишком ли самонадеянно с моей стороны пускаться в прогулку по лесопарковой зоне, куда ночью могут заходить и обитатели иных, заповедных уголков этого региона планеты? – подумалось вдруг. О крупных, опасных для человека хищниках ее никто не предупреждал, но некоторые звуки, изредка долетающие из глубин леса, вызывали легкий холодок, скользящий вдоль спины.

Однако любопытство оказалось сильнее надуманных страхов. Ольга лишь невольно ускорила шаг, пока вдалеке не забрезжило то самое загадочное зеленовато-белое сияние.

Граница поля суспензорной защиты открылась ей неожиданно: аллея, оказывается, оканчивалась тупиком, далее начинался лес, на краю которого за редким кустарником располагалась поляна, – именно оттуда сочился свет.

Ольга невольно остановилась в нерешительности.

Свойства суспензорного поля были ей хорошо известны, смущало и настораживало другое – поляна и прилегающий кустарник буквально искрились в ночи, голые ветви почему-то уронили листья, а там, где они сохранились, пожухлую желтизну осеннего наряда окаймляло что-то белое, искристое, похожее на выпаренные кристаллы соли.

Иней...

В том регионе Элио, где располагался Раворград[32]32
  Раворград – столица планеты Элио. Мегаполис имеет подковообразную форму, он протянулся по побережью залива Эйкон в том месте, где совершил историческую посадку колониальный транспорт «Кривич».


[Закрыть], зима являлась понятием условным, она ассоциировалась с незначительным похолоданием и выпадением дождей, снег Ольга видела лишь раз в жизни, но такие понятия, как «иней» и «лед», были ей хорошо знакомы после памятного экскурсионного тура в систему Эригон[33]33
  Эригон – одна из колоний «Первого Рывка». Планета скована многокилометровым панцирем льда, в толще которого колонистам, не имевшим в эпоху Великого Исхода возможности поиска альтернативной звездной системы, пришлось строить города-убежища.


[Закрыть], где она побывала в знаменитых на всю Обитаемую Галактику подледных городах.

Здесь, наверное, проводится какой-то эксперимент, – решила она, приближаясь к границе защитного поля, и вдруг остановилась, пораженная внезапно открывшимся ракурсом восприятия: у края поляны, на расчищенной от снега площадке, стоял стол, подле которого располагалось несколько кресел и высился компьютерный терминал. На столе стояла ваза, в ней – букет, составленный из побегов замерзшего травянистого растения с узкими и длинными, покрытыми бахромой инея листьями, рядом курилась паром чашка с только что сваренным напитком коричневого цвета, за столом в задумчивой позе сидел легко одетый человек лет тридцати – тридцати пяти. Черты его лица невольно притягивали взгляд, было что-то суровое и в то же время спокойное, уверенное в застывшей мимике, едва приметная, несвойственная его возрасту сеточка ранних морщин разбегалась от уголков глаз незнакомца, тонкий с небольшой горбинкой нос, бледные в бело-зеленом свете щеки, упрямый, волевой подбородок, тонкая линия плотно сжатых губ, взгляд серых глаз, устремленный куда-то вдаль, – все это, вместе взятое, формировало таинственный, притягательный образ.

Ольга понятия не имела, кто он и как отреагирует на вторжение с ее стороны, но что-то внутри дрогнуло, сжалось, заставило сделать шаг, перейдя черту между влажным ночным сумраком лета и холодной искрящейся границей зимы...

В суспензорном поле тут же начал формироваться локальный проход, видимо, вокруг были расположены датчики, отреагировавшие на появление человека, одновременно Ольга почувствовала настоящее дыхание стужи, и с ее одеждой тут же произошли мгновенные метаморфозы: легкое летнее платье, сотканное из нановолокон, отреагировало на резкий перепад температур – в память микроскопических машин, управляющих структурой нановолокна, были заранее введены десятки описаний всевозможных вариантов одежды, но до этого момента Ольга пользовалась едва ли сотой частью потенциала ультрасовременной ткани, разработанной на основе высочайших технологий.

Через пару секунд холод исчез, остался лишь легкий нервный озноб, вызванный неординарностью происходящего. Взглянув на себя, Ольга увидела, что теперь одета по-зимнему, платье превратилось в легкую, но теплую шубку, туфли трансформировались в плотно облегающие мягкие сапоги из искусственной замши, закрывающие ноги выше колен, ее голова осталась непокрытой, но теплый воздух уже льнул к порозовевшим щекам – это начала работу встроенная система терморегуляции.

Локальный проход в суспензорном поле завершил формирование, оконтурившись точечными огоньками, обозначившими его габариты.

Незнакомец поднял взгляд и внезапно произнес:

– Проходите быстрее, Ольга Владимировна, иначе произойдет нежелательное колебание температуры.

Она удивилась, но сумела подавить волнение.

– Я вам помешала? Извините...

– Ничего страшного. Вы, наверное, увидели необычное свечение в парке...

– Да. – Ольга смутилась, что было для нее нехарактерно, и добавила, заставив себя улыбнуться: – Представляете, помчалась, как мотылек на свет.

Он улыбнулся в ответ, встал, отодвигая для нее кресло, и предложил:

– Присаживайтесь.

Она приняла приглашение.

Окружающее пространство казалось нереальным – чуть дальше, вне купола суспензорной защиты, благоухала летняя ночь, а тут на узловатых ветвях незнакомых деревьев лежал густой слой инея, поляну покрывал снег, пограничный кустарник стоял голый, лишь несколько так и не опавших, пожелтевших листьев сиротливо украшали заиндевелые ветви...

Незнакомец дождался, пока она присядет на край кресла, затем, будто волшебник, поставил перед ней вторую, точно так же курящуюся паром чашку с коричневатым, пахнущим пряностью напитком.

– Это настой трав с добавлением кофе и Диахра, – пояснил он.

– Спасибо. – Она подняла взгляд. – Вы назвали меня по имени. Мы знакомы?

– Нет. Но я осведомлен обо всех, кто находится на территории усадьбы сенатора.

– В таком случае...

– Зовите меня просто: Гюнтер. – Он сел напротив, взглянул на Ольгу и добавил: – Я личный телохранитель Ивана Столетова.

Ольга удивленно приподняла бровь.

– Телохранитель?

– Да. Мальчику одно время угрожала опасность. С тех пор он вырос, но я по-прежнему отвечаю за его безопасность.

– А это? – Ольга обвела жестом руки поляну с несколькими растущими в ее центре кряжистыми деревьями.

– О, это мое хобби. Господин Столетов позволил мне провести ряд экспериментов.

– И что вы тут выращиваете? – Ольга все еще не понимала, зачем посреди великолепного парка нужно было создавать фрагмент морозной зимы.

– Диахр, – ответил Гюнтер, жестом указав на три дерева, растущие в центре поляны.

Ольга изумленно посмотрела на него, затем молча взяла чашку с предложенным напитком, осторожно сделала маленький глоток терпкой, обжигающей жидкости и вдруг почувствовала, как слегка закружилась голова, исчез дискомфорт от ощущения холода, все будто преобразилось, приобрело иную, более яркую окраску восприятия, на душе стало легко, и вместо пробегающего по спине озноба в животе и груди разлилось приятное тепло.

Гюнтер также сделал небольшой глоток и спросил:

– Нравится?

– Неожиданные ощущения, – призналась Ольга, невольно кинув взгляд на кряжистые, узловатые деревья с распростертыми, будто руки, жилистыми ветвями. – Я никогда раньше не пробовала Диахр, но слышала, что нигде, кроме Флиреда[34]34
  Флиред – название планеты. Произошло от слияния и сокращения двух слов одного из древних языков Земли, в переводе образующих словосочетание «резкий контраст».


[Закрыть], он не произрастает, а все попытки привить его на других планетах неизменно оканчивались полным провалом.

– Да, верно, – соглашаясь с ней, кивнул Гюнтер. – Но у моих предшественников попросту не хватало терпения, знаний и специального климатического оборудования. Дело в том, что год на Флиреде длится шесть универсальных лет, а сама планета обращается вокруг звезды по вытянутой эллиптической орбите, то удаляясь от светила, то приближаясь к нему. Зимой на Флиреде царит стужа, летом – невыносимая жара, и каждый сезон длится порядка двух лет относительно земного эталона.