Текст книги "Мятежный Процион"

Автор книги: Андрей Ливадный

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 18 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

Он сумел не только встать, но и осмысленно организовать эвакуацию тел своих менее удачливых собратьев, а затем начал преследование ускользнувшей из западни жертвы.

Случайность, с одной стороны, и холодный расчёт – с другой.

Так начался этот вечер, но теперь в игру вступали иные силы – холодная целеустремлённость против щемящих, неподвластных влиянию времени чувств.

Они очень близко подошли к нам по степени своей подготовки, технической, информационной оснащённости.

Мари украдкой посмотрела на Яна.

Понимал ли он, с каким противником им пришлось столкнуться?

Вряд ли.

Но он остался человеком, несмотря на свою внешнюю угрюмость, злобу, равнодушие, – всё это отражалось на лице, но не в сердце.

– Приготовься, Ян, – шепнула Мари, чувствуя, как от участившегося дыхания пересохло во рту. – Они не отстанут. И никто не собирается их блокировать.

Ковальский посмотрел на Мари со странной, присущей, наверное, только ему угрюмой нежностью и вдруг сухо ответил, опуская ветровое стекло:

– Работаем.

* * *

Дорога ровно стелилась под колёса, «Акцепт» шёл на скорости не менее двухсот километров в час, Ян приготовился к удару встречного воздуха, но Мари тронула его за плечо.

Он ненавидел, если его останавливали в критический момент, когда тело подобно сжавшейся пружине, но спустя секунду понял – её жест обоснован.

Коснувшись сенсора, она вернула стекло в исходное положение, затем сдвинула в сторону панель, за которой, по идее, должен располагаться вещевой отсек.

Ян увидел осветившийся монитор, похожий на навигационный дисплей заднего вида. Возникшее изображение оказалось монохромным, контрастным, с плавающей алой точкой, дрожащей в центре экрана.

Чуть ниже на шаровой опоре был закреплён механизм, явно заимствованный из зала игровых автоматов – покрытый пористой резиной манипулятор с пластиковой гашеткой.

От нехитрого контролёра внутрь приборной панели уходил оптический кабель.

– С чем он связан?

Мари только покачала головой.

– Не знаю названия, Ян. Калибр двенадцать с половиной миллиметров. Сервомотор снят с дройда. Комплекс закреплён под бампером, замаскирован под второе сопло выхлопа и настроен под одиночный огонь. Угол поворота ствола по горизонтали – тридцать градусов. Вертикаль только вверх – десять. Давай, пока они не начали обходить нас сбоку!

Ян энергично кивнул.

Тридцать градусов… Он до упора переместил джойстик, следя за алым маркером. Маловато. Точка прицеливания застыла, едва коснувшись крайней машины.

– Вижу. Бей центрального, я сманеврирую. – Она протянула руку, пристегнув Яна ремнём безопасности.

Он не сказал ни слова в ответ.

Алый маркер скользнул по видеоизображению мощного бампера, поднялся чуть выше и застыл.

Выстрел прозвучал глухим хлопком, металл брызнул искрами.

Проклятье… Рикошет…

Изображение начало смещаться, машина преследователей резко приняла вправо, уходя с линии огня.

Ян несколько раз сжал гашетку.

Первая пуля срикошетила от капота, ударив в лобовое стекло, покрыв его паутиной трещин, вторая прошила бампер, зато третий и четвёртый выстрелы попали в цель – крупнокалиберные пули прошили двигательный отсек, и центральный флайкар мгновенно начал отставать, будто проваливаясь назад.

В этот момент Мари резко, без предупреждения, затормозила.

«Акцепт» задрожал, но, сбрасывая скорость, не ушёл в сторону, продолжая двигаться по средней полосе.

Преследователи, отвлечённые выстрелами, не сразу отреагировали на внезапный манёвр – ещё секунда, и они поравнялись с «Акцептом».

Яна удержал впившийся в грудь страховочный ремень.

– Стреляй!

Боковое стекло автоматически опускалось.

Он чувствовал, что не может вдохнуть, – воздух выбило из груди в момент резкого торможения, но Мари…

В этот миг Ян успел подумать, что по-любому провалил бы утреннюю миссию – пока он вскидывал автомат, она, отпустив руль, разрядила в поравнявшуюся с ними машину две перезаряженные обоймы трофейных «АПС».

«Абакан» ударил секундой позже, ровная строчка пулевых отверстий пробежала по глянцевитому борту третьей преследовавшей их машины, флайкар тут же занесло, он проломил металлическое ограждение дороги, подпрыгнул, перескакивая поребрик, отделявший тротуар от проезжей части, и врезался в стену здания…

Мягкое ускорение сорвало прицел, толкнув Яна назад в кресло.

Вырвались?

Бронестекло вновь поднималось, отсекая визгливый шум покрышек, одиночные выстрелы, цвирканье пуль и приближающийся рокот патрульной полицейской машины…

На приборной панели заморгал огонёк вызова.

Мари включила громкую связь.

– …повторяю, водитель «Акцепта», маркер 45–94, остановитесь!

Мари и Ян переглянулись.

Что же сделала проклятая «запретка» с той девушкой, чей образ, несмотря на время и невзгоды, не тускнел в памяти лейтенанта Ковальского?

Он помнил её совершенно другой, напряжённой, сжавшейся в комок нервов, испуганной, с глазами, полными ужаса, непонимания и неприятия происходящего.

Хрупкая, худая, немного нескладная для двадцати лет…

И тем не менее оставшаяся с ним до конца, до последней бесноватой атаки, в которой уже не было возможности выжить.

Теперь Ян видел перед собой совершенно другого человека – если он умудрился постареть за истёкшие десять лет, то она, напротив, будто расцвела… только глаза остались прежними, хотя теперь в них уже не читался испуг и страстное, неизбывное желание жить.

Она смотрела на него устало, грустно и… уверенно.

– Прорвёмся, Ян.

Хотелось спросить – куда, но она уже отвернулась, сосредоточившись на дороге.

Он протянул руку и выключил коммуникатор.

Всё равно… Теперь уже всё равно…

Флайкары преследователей скрылись из вида, «Акцепт» свернул на эстакаду, ведущую под уклон.

Приближалась окраина мегаполиса, здания огромными уступами сбегали к основанию города, внизу, среди множества огней, виднелись отчётливые скопления проблесковых маячков полицейских машин.

Дальше, за городом, царила темнота, над головой, проступая сквозь зарево городской иллюминации, застыли крупные клубящиеся кучевые облака.

Впервые за десять лет Ян смотрел в небо и понимал, что ему снова хочется жить.

Как будто тоска, глодавшая душу, потерялась средь городских магистралей, не поспевая за стремительным «Акцептом» Мари Лерман.

Он посмотрел на неё.

Мари поймала его взгляд и улыбнулась краешком губ.

Улыбка. Бешеная скорость. Приближающиеся тревожные огоньки.

Путь к непонятной ему свободе, где хрупкая девушка пережила нечто более страшное, чем смерть, если могла сейчас улыбаться, ободряя его и себя.

Прорвёмся…

Слово, которое могло звучать по-разному, но в её устах оно почему-то не казалось синонимом смерти.

Ян уже различал скопившиеся на перекрёстке у выезда из города приземистые освещённые красно-синими отсветами силуэты полицейских машин, и его рука вновь невольно легла на автомат.

Мари, не поворачиваясь, отрицательно покачала головой:

– Не нужно, Ян.

– Нам не прорваться без боя, – возразил он.

– Я знаю. Поэтому мы не поедем туда. – Она быстрыми, заученными до автоматизма движениями отключила часть панелей автоматического пилотирования и, крепко удерживая руль, внезапно крутанула его вправо.

Резкий визг, облачко дыма из-под колёс, колоннада мощных опор, мелькнувшая в свете фар, и машина, перепрыгнув через поребрик, разметала бампером ограждение из металлических стоек, оказавшись в узком, плавно изгибающемся пространстве огромной железобетонной трубы.

Ян с трудом подавил в себе желание зажмуриться – посреди тоннеля, являвшегося основным стоком ливневой канализации города, возвышались мощные дополнительные опоры, на которых, очевидно, стояло одно из окраинных зданий, но предчувствие обмануло – скорость, на которой «Акцепт» влетел в замкнутое пространство, вытолкнула машину на закругляющуюся стену, прижала к ней, позволяя нестись в полувертикальном положении, касаясь поверхности огромной трубы всеми четырьмя колёсами.

Бешеная гонка в клаустрофобическом пространстве продолжалась не более двух минут.

Бледное лицо Мари было напряжено так, что явственно проступили скулы.

Уже не ускорение, а перегрузка ощущалась каждой клеточкой тела.

Ян не понимал, как проскочат они выход, который наверняка забран мошной стальной решёткой и расположен на приличной высоте относительно уровня окружающих город полей.

Вот тут он ошибся.

Решётка когда-то была, но её давно убрали из-за постоянно застревавшего в ней мусора, а за годы эксплуатации под стоком образовался овраг, который регулярно засыпали вместе с различным принесённым водой хламом – в результате уровень почвы постоянно поднимался, превращаясь в своеобразную амортизационную подушку из многих слоёв песка и мусора.

Вырвавшись из теснины, «Акцепт» с погашенными фарами пролетел около двадцати метров, прежде чем с глухим ударом рухнул на свежую насыпь, взметнув по сторонам центнеры грязи.

Что-то с силой ударило в бампер, во тьме раздался скрежет металла, царапнувшего лобовое стекло, машину несколько раз развернуло вокруг оси и, наконец, остановило, заставив резко покачнуться на подвеске.

Ян почувствовал, как свежий воздух врывается в салон.

Не важно, что к запаху травы примешивались флюиды свалки, после всего пережитого воздух пьянил, каждый вдох шёл полной грудью, и он знал, что навсегда запомнит эту ночную прохладу, как некий символ перелома собственной судьбы.

Он украдкой посмотрел на Мари.

Она сидела, прикрыв глаза, пальцы, всё ещё сжимавшие руль, мелко подрагивали, и вопрос, готовый сорваться с губ Яна, вдруг застрял в горле.

Он просто накрыл её пальцы своей ладонью, внезапно и ясно ощутив, как безмерно одиноко было ей все эти годы.

Никто и никогда не накрывал её дрожащие пальцы своей ладонью.

Она открыла глаза.

Городские огни за задним стеклом «Акцепта» сияли ярко, но сегодня их свет не казался таким колючим, как в другие дни.

Они долго сидели в тишине, слушая, как шумит ветер да робко, прерывисто причитает в кустах потревоженная пичуга.

Мари отпустила руль и сжала его пальцы.

Ей всё ещё не верилось, что рядом Ян.

Десять лет назад он заслонил её своей грудью от роковой автоматной очереди. Но сейчас не прошлое возвращалось, вплывая из глубин памяти клочьями разорванных болью воспоминаний, нет, что-то новое, потерянное, забытое вливалось в душу вместе с тишиной и теплом его руки.

– Ну что… поедем?

Мари первой нарушила молчание и, уловив кивок Яна, завела заглохший двигатель.

Впереди разлилась чернильная тьма, там, за полями, начиналась запретная зона, окружившая со всех сторон огромный город, больше похожий на человеческий муравейник.

Местность, таившая нечто, не поддающееся осмыслению.

Ян не стал ничего говорить. Он понимал – всё, что совершила сегодня Мари, не имеет никакого отношения к спецподготовке. Это навык, вынужденно приобретённый там, образ жизни, связанный с ежедневным смертельным риском, а ведь она могла, абсолютно точно могла вернуться в город и жить, как живут тысячи других людей, как жил он сам до рокового вечера.

– Поехали. – Он убрал ладонь с её руки, понимая, что минуту назад ещё мог вернуться, но сейчас путь остался только один – туда, в непроглядную тьму, где выросла и повзрослела Мари – загадочная, но близкая ему женщина, вмиг вернувшая всё – и боль, и любовь, и отчаянную надежду.

Всё, что он любил, чего страшился, прятал в глубине души, теперь оказалось оголено перед лицом откровенной неизвестности.

Из запретной зоны не возвращаются.

Однако там живут, – в этом сегодня убедила его Мари.

«Акцепт», тихо подвывая надорванным двигателем, медленно выкарабкался на просёлок и устремился прочь от сияющего огнями города.

Глава 5

Запретная зона…

Город остался позади. Долгое время они ехали молча, думая каждый о своём, не пытаясь обсуждать события этого вечера.

Мари включила фары.

В их свете мелькали придорожные заросли, которые постепенно, по мере того как «Акцепт» углублялся в границы запретной зоны, принимали всё более странный и зловещий вид.

Большинство деревьев и кустарников отсвечивало серебром, зелень на фоне металлизированной субстанции казалась тёмной, почти чёрной.

Ян, хмуро глядя на окрестности, не испытывал страха. Всё самое жуткое, связанное с непонятной формой проказы, в равной степени поражавшей растения, людей, животных, механизмы, осталось в прошлом.

Он не раз бывал в границах запретной зоны, чтобы привыкнуть к подобным картинам, но сейчас окружающая действительность, ограниченная световым конусом фар «Акцепта», казалась ему особенно зловещей и неприглядной.

Неизвестно, о чём думала Мари, но её взгляд, устремлённый на дорогу, казался застывшим, будто её рассудок витал сейчас где-то очень далеко.

Ян покосился на приборную панель. Индикатор автопилота успокаивающе подмигнул ему, словно хотел сказать: успокойся, я знаю, куда следует ехать.

«Вот и я стал одним из отверженных…» – с горечью подумал Ян, не задаваясь вопросом: что лучше – стать изгоем или медленно остывать в городском морге?

Не было у него выбора. Кто-то решил, что капитану Ковальскому настала пора покинуть бренный мир.

Просчитались. Но становилось ли от этого легче?

Они ехали уже довольно долго. Ян не сверялся по часам, но времени прошло достаточно, чтобы по наикратчайшему пути пересечь поперечник запретной зоны и оказаться на границе вулканических пустынь.

В свете фар из темноты выступили очертания давно заброшенных построек.

«Агроферма», – внимательно присмотревшись к обветшалым строениям, определил Ковальский, и тут же, словно удар пули на излёте, пришло запоздалое узнавание: это же тот самый посёлок, где они встретились с Мари десять лет назад!..

Да, точно. Ян увидел одноэтажное здание медицинского пункта, и сомнения, если они и были, рассеялись.

– Мари? – после долгого молчания его голос в тишине салона прозвучал хрипло. – Я не ошибаюсь, это тот самый посёлок?

– Да, – ответила она.

– Здесь одно из твоих убежищ?

– Немного дальше, Ян.

Ковальский не стал донимать её вопросами. Мари выглядела усталой и напряжённой. «В конце концов, – мысленно рассудил Ян, – она лучше меня знает „запретку“. Глупо полагать, что после вечерних событий она направила машину именно сюда ради того, чтобы ещё раз потревожить пепел былого, который и так кружил в памяти…»

Вот и граница. Старый дорожный указатель до сих пор торчал у обочины, предупреждая: «До границы терраформированных территорий 10 километров. Соблюдайте осторожность».

Если Ковальскому не изменяла память, дорога доходила до нечёткой границы между лесными посадками и пустыней, обрываясь километрах в двух за тем самым холмом…

Мари свернула на обочину, в свете фар мелькнул едва приметный съезд, которым пользовались очень редко. Теперь «Акцепт», автоматически изменив клиренс, двигался среди сюрреалистической смеси травостоя, где серебристые, похожие на проволоку образования соседствовали с обычными луговыми травами.

Ян, у которого лёгкий озноб пробежал вдоль позвоночника, подумал:

«Лучшей защиты и не придумаешь. Ни один человек, если он в здравом уме, не ступит ногой на подобный луг».

«Акцепт» мягко уминал колёсами две разительно отличающиеся формы растительной жизни. Похоже, что Мари совершенно не беспокоилась по поводу серебристой заразы, которая неизбежно забьётся в протектор.

Минуту спустя они выехали на старую гарь.

Ковальский по-прежнему молчал. Теперь его мысли невольно переключились на прошлое. Здесь он принял свой первый настоящий бой. Тут навеки остались ребята из его взвода…

Неужели Мари не понимает этого? Зачем она привезла его сюда?

Страшный морок кружил в ночи, постепенно окутывая сознание Ковальского будто саван.

Перед широко открытыми глазами мелькали фантомные вспышки выстрелов, гулкая тишина полнилась внезапно проявившимся током крови, до слуха из бездны памяти доносились предсмертные крики.

– Я похоронила их, Ян, – тихо произнесла Мари, словами прогоняя наваждение. – Всех.

– Ты привезла меня сюда ради…

– Нет, – мягко прервала его Мари. – Я не фаталистка, но, видно, всё же есть Судьба. Мы встретились, хотя подобное казалось мне невероятным, не приходило даже в мыслях. Но ты рядом. – Она на миг отвлеклась от петляющей меж деревьев дороги, взглянула на напряжённый профиль своего спутника и добавила: – Теперь нас двое. И это может изменить многое.

– Прости, Мари, но я не понимаю ход твоих мыслей.

– Поймёшь, Ян. Дай немного времени, и ты всё поймёшь.

Он кивнул, интуитивно соглашаясь: не всё можно объяснить словами. Тем более что извилистая, едва приметная колея постепенно начала забирать вверх по склону рокового холма.

– Это как-то связано с раскопками, что вели дройды? – всё же не выдержав, спросил он.

– Верно. Я продолжила их, – неожиданно призналась Мари. – Тебе нужно увидеть это своими глазами.

– Это так важно?

– Важно? Да. Без сомнения. Многое предстаёт совершенно в новом свете. В частности, загадочная история нашей колонии. Помнишь, я рассказывала тебе в ресторане о моём коллеге, пожилом биологе?

Ян кивнул.

– Так вот, он оказался прав. У первого поколения людей не было родителей, по крайней мере, в нашем понимании данного термина.

«Акцепт» проехал ещё несколько метров и остановился.

Впереди, освещённая лунным светом, простиралась лишённая растительности, изрытая шурфами и раскопами вершина пологой возвышенности.

* * *

Ян смотрел сквозь лобовое стекло «Акцепта» на безжизненную, покрытую шрамами оплывших от времени раскопов землю.

Сознание, в силу инерции памяти, цеплялось за место события, которое под корень надломило его судьбу.

Усталость прожитых в напряжении суток навалилась как-то сразу, вдруг, будто организм, словно деталь автомата, сняли с боевого взвода.

Ладонь Мари коснулась щеки Ковальского, заставив его вздрогнуть.

– Почему ты улыбаешься? – стараясь скрыть растущую усталость и раздражение, спросил он.

Она убрала руку, не то уколовшись о его щетину, не то ожёгшись о слова…

– Ты ничего не понимаешь, Ян?

Он сумрачно промолчал.

Он промолчал, а Мари не могла объяснить, лёгкая улыбка, словно тень несбыточной надежды, непрожитой ими жизни, продолжала скользить по её губам.

– Не жалей, – произнесла она. – Не оглядывайся назад, и тебе станет легче.

– Но, Мари… – Он резко обернулся, даже не пытаясь понять смысл её слов.

– Ян, неужели десять лет ты прожил вот так?

Он невольно опустил взгляд.

– А как мне было жить? – глухо спросил он. – Чему мне было радоваться, на что надеяться?

– Тебе не нужно было становиться охотником, – без тени упрёка ответила Мари. – Не комплексуй. Пойдём. Мы оба устали.

– Куда? – Ян снова взглянул на окружающую их изрытую землю и всё же мысленно признался себе, что опасается выходить из машины.

Мари не стала уговаривать его. Просто открыла дверь «Акцепта» и вдруг сладко потянулась, разминая затёкшие от долгой езды мышцы.

Ковальский смотрел на неё, а внутри опять стыл холод.

Кем она стала за истёкшие годы? Ян не мог назвать себя трусом, но ему было не по себе. Метрах в трёх вниз по склону росла серебристая дрянь…

– Ян, пойдём.

Он сидел, сжимая в побелевших пальцах надёжный «АПС».

Поверить. Сделать первый шаг навстречу непонятному образу жизни, которого он не просто не знал – не считал возможным.

А если я ошибался?

Значит, ошибались все? Большинство?

Извечный вопрос: может ли один противостоять толпе, массе, стереотипу большинства?

Губы Ковальского тронула горькая усмешка.

Тихо чавкнул пневмоуплотнитель пассажирской двери. Нога коснулась сухого рассыпчатого грунта. Пряный воздух ночи ударил, оглушил, а пальцы по-прежнему цеплялись за ощущение успокаивающего веса надёжного оружия.

Мари обернулась.

Её фигура, облитая таинственным лунным светом, олицетворяла всё, что он мог любить. Образ Мари был единственным, который приходил во снах, даруя покой среди кошмаров. Думал ли он встретить её вновь?

Нет.

Ян был уверен, что Мари погибла. Он видел, как девушка падала, подрубленная автоматной очередью…

Тёплая ладонь вновь коснулась его щеки.

– Пойдём же…

* * *

Узкий, тёмный раскоп, края которого были укреплены листами пластика, оканчивался обнажившимся из-под земли люком.

Мари без труда открыла его, массивная овальная плита с вибрирующим гулом падающего механизма уползла вбок, выпустив наружу поток тусклого желтоватого света.

– Это искали андроиды?

– Да. – Мари перешагнула отмеченный уплотнителем порог. – Заходи.

– Почему так тесно? – Ян едва смог повернуться в небольшом тамбуре. Внешний люк начал обратное движение.

– Мы в переходной камере. Внутренние помещения отделены от внешнего мира. Сюда не может попасть инфекция.

Ян не успел спросить «почему», как почувствовал ток горячего, остро пахнущего воздуха, нагнетаемого через невидимые отверстия. Несколько секунд в тесном переходном отсеке росло давление, затем ему показалось, что вокруг бесновато взвихрился смерч.

– Закрой глаза.

Он и так зажмурился, потому что ветер обжигал слизистые, закладывал уши, насильно заставлял дышать, наполняя лёгкие отвратительной, вызывающей спазматический кашель атмосферой.

– Что… это было?..

Ян с трудом открыл глаза, не веря, что остался жив.

Из невидимых отверстий как ни в чём не бывало теперь нагнетался свежий, отдающий запахом озона воздух.

– Дезинфекция.

Внутренний люк дрогнул и мягко, без вибраций, ушёл в переборку.

– Вот мы и дома. – Мари перешагнула порог, коснулась сенсора, и часть стены длинного коридора вдруг просветлела, превращаясь в экран.

Подобного Ян ещё не видел.

Секция внешнего обзора показывала вершину холма. Оставленный снаружи «Акцепт» внезапно тронулся с места, свернул в более широкий наклонный раскоп и исчез из поля зрения.

– Там ещё один вход, – пояснила Мари. – Для техники. Можешь быть уверен: тут нас не отыщут и не потревожат.

– А если кто-то ещё знает про бункер?

– В том и дело, что мы не в бункере. Всё намного сложнее… и проще, – загадочно ответила она. – В двух словах не объяснишь. Мне потребовалось пять лет, чтобы проникнуть сюда и разобраться, что к чему.

Ян лишь покачал головой. Что ему оставалось делать? Только верить Мари на слово.

– Не хмурься. Пойдём.

* * *

За длинным коридором, в стенах которого Ковальский насчитал с десяток плотно запертых дверей, открылся просторный зал с полусферическим потолком. Странная с виду мебель в виде мягких кресел, снабжённых непонятными механизмами, окружала овальный стол. На стенах без видимой симметрии перемигивались точечные индикаторы скрытых за облицовочными панелями систем. Воздух был чистым, если не сказать – стерильным.

Всё выглядело чуждо, необычно. Ни в самом городе, ни в старых заброшенных бункерах Ковальский не встречал подобных интерьеров.

Он сел в кресло, которое тут же начало менять форму, подстраиваясь под особенности его телосложения.

Только сейчас он понял, как смертельно устал. События последних суток окончательно измотали его, глаза в буквальном смысле начали слипаться, как только мышцы непроизвольно расслабились в объятиях мягкого удобного кресла.

Ян даже не почувствовал, как провалился в глубокий сон.

Впервые за много лет ему не снились кошмары.

* * *

Проснулся он полностью отдохнувшим.

Ещё не открыв глаза, Ян удивился чувству безмятежного покоя, какого не испытывал много лет.

Последний раз он просыпался подобным образом в далёком детстве.

Сладкие секунды, когда рассудок ещё не полностью покинул мир грёз, внезапно и необъяснимо оборвались ворвавшимся в сознание чувством тревоги.

Где я?

Он открыл глаза.

Низкий потолок незнакомого помещения источал приглушённый свет.

Сквозь ощущение тревоги тут же пробилось воспоминание о том, как он уснул в мягком кресле.

Мари? Где она?..

Ян рефлекторно пошевелился, намереваясь вскочить, но замер, ощутив тёплое прикосновение.

Медленно повернув голову, он увидел Мари.

Она спала, обняв его, абсолютно нагая (впрочем, как и он сам).

Одеяло, которым они были укрыты, сползло на пол. Взгляд Яна скользнул по плавным изгибам её тела и вдруг похолодел, остановившись на руке, что так ласково, так доверчиво обнимала его.

Чёткие шрамы от пулевых ранений тянулись от плеча к локтю, острое вспышечное воспоминание тут же ворвалось в рассудок: он явственно увидел, как Мари оседает на забрызганную кровью броню вездехода, автомат с глухим стуком ударяется о край люка и исчезает из поля зрения, теперь он видит только разорванную ткань униформы и раздроблённый пулей локтевой сустав…

Ужас, отчаяние тех секунд вернулись с новой силой, но теперь они приобрели иной оттенок: он смотрел на её руку и видел знакомые до дрожи серебристые пятнышки той самой субстанции, что поразила окрестности, сформировав пресловутую запретную зону.

Крохотные вкрапления серебра в местах попадания пуль переходили в продолговатое пятно, полностью покрывающее её локоть.

Ян внезапно почувствовал резь в груди, осознав, что не дышит.

Его сознание рвалось на части: ощущение тепла, ласкового, доверчивого, желанного прикосновения не исчезло, но взгляд уже не мог оторваться от пятен серебристой проказы…

Судорожный вдох разбудил Мари.

Она сладко потянулась, что-то прошептала в полудрёме и вдруг, вздрогнув, открыла глаза.

– Ян!..

Он лежал, не шелохнувшись, мышцы уже успели одеревенеть от напряжения…

– Только ничего не говори, ладно? – Она встала, накинув халат. – Я сейчас всё объясню. – Мари, сделав над собой усилие, присела на край постели и коснулась ладонью его плеча. – Расслабься. Я… – На глаза Мари вдруг навернулись слёзы. – Я не могла поговорить с тобой накануне…

Ян не понимал, почему он слушает её, почему…

– Да, я выключился прямо в кресле.

– Ну, не совсем выключился… – В её глазах сквозь боль вдруг прорвался лукавый огонёк.

Смутные полуосознанные воспоминания хлынули в рассудок Яна.

Теперь он понял, почему проснулся совершенно голый.

– Это не болезнь, Ян, – дошёл до него голос Мари. – Не болезнь, поверь. Правда, мне самой понадобилось время, чтобы уверовать в это.

– Поэтому ты не вернулась в город? – спросил он первое, что пришло на ум.

Мари закрыла глаза, но это не помогло, – предательская слезинка уже сорвалась с ресниц, прочертив влажную полоску на щеке.

– А кто бы вернулся на моём месте?..

Говорят, что время лечит любые раны, в том числе и душевные, но существует род воспоминаний, которые не подчинены правилу, они не стираются с годами, не теряют яркость и остроту.

Как будто всё случилось вчера…

…Она очнулась от боли.

Рука горела огнём, не было сил пошевелиться, и Мари смогла лишь мучительно скосить глаза. Словно в тумане перед ней возник борт вездехода, огромное колесо, и… лужа несвернувшейся, отливающей серебром крови.

Крик застрял в пересохшем горле.

Она лежала, не в силах пошевелиться, и смотрела на собственную руку, которую кто-то испятнал металлизированными кляксами, как будто на её раны пролили ртуть.

Бой уже отгремел, вокруг стояла звонкая тишина.

Затем где-то далеко зародился звук шагов, а вместе с ним и голоса:

– …никогда бы не поверил, не увидев своими глазами. Эта серебристая дрянь повсюду. Помнишь, утром подобрали двух раненых?

– Ну, помню, – глухо отозвался второй голос.

– Они заражены. Эта пакость въелась в раны. Хирурги пытались её удалить, но бесполезно. Оба умерли на операционном столе.

– Вот дрянь…

Голоса приближались, и Мари, едва соображая, что делает, стала отползать, боком протискиваясь под просевшее днище разбитого вездехода.

Её не заметили…

* * *

– Чуть позже я всё покажу тебе на медицинском сканере, ладно? – предупреждая вопрос, попросила Мари. – А сейчас давай временно оставим эту тему.

Яну потребовалось всё самообладание, чтобы элементарно кивнуть в ответ.

Мари оценила его выдержку.

– Не беспокойся. Я не предам тебя, Ян.

Ей хотелось сказать ему очень много, но слова, упрямые слова путались в мыслях, горько щемили душу, и, отвернувшись, она лишь до боли прикусила губу.

Иногда это помогало.

– Ян, вот эта дверь ведёт в душевую. Одежду я сейчас принесу.

Не комплексуй, Ковальский.

Он стоял под горячими струями воды, тщетно пытаясь урезонить свой взбунтовавшийся рассудок.

Было ли ему страшно? Или, быть может, он чувствовал отвращение?

Нет.

Это Судьба. Та самая капризная судьба, которая отшвырнула его тугой взрывной волной на добрый десяток метров от вездехода и оставила корчиться на земле, ничего не соображающего после контузии…

Ветер дул от станции в сторону распахнутых ворот, и он лишь волей случая не подвергся воздействию вездесущей серебристой пыли.

Его вовремя подобрали, удачно прооперировали, а она?..

Ян честно попытался, но не смог представить, каково пришлось ей – израненной, отверженной, навсегда вычеркнутой из списка живых?..

На миг подумалось: где она черпала волю к жизни?

Память хранила образ девушки, совершенно неготовой к жестоким испытаниям, но… то была другая Мари. Абсолютно другая.

Даже опыт многократных вылазок в запретную зону не мог дать ему реального представления о её жизни, страданиях, мечтах, надеждах…

Ты должен либо бежать отсюда, сломя голову, либо…

Я не предам тебя, Ян…

Её слова переворачивали душу, заставляли сердце биться часто и неровно.

Стоя под горячими, колкими струями воды, Ян судил не её, а себя…

Кем я стал за истёкшие десять лет?

Было страшно. Он лишь на секунду мысленно примерил бремя её невзгод, сравнил свою угрюмую жестокость с улыбкой, что в критические секунды мелькала на губах Мари, отдавая ему частицу тепла и уверенности.

Жить тут, на проклятых, заражённых землях и при этом не озлобиться до уровня абсолютной, непрощающей ненависти к тем, кто однажды бросил её в посёлке, бежал, забыв обо всём под гнётом внезапного ужаса…

Ты бы смог пройти через такое, Ян?

Он резко выключил воду, ощутив, как из невидимых отверстий тут же пошёл сухой тёплый воздух.

Будь, что будет, но я остаюсь.

* * *

Мари ждала его со свёртком одежды.

Ян на миг поймал её взгляд, удивляясь тому, как её облик может сочетать в себе явное внутреннее напряжение, отчаянную надежду и…

– Я никуда не уйду, Мари. – Он принял из её рук герметичный пакет, попробовал ободряюще улыбнуться и понял, что отвык от подобной мимики.

Она сидела в кресле подле прикроватного столика, на котором лежали два трофейных «АПС».

– Твоё оружие, Ян.

Он обернулся.

Почему в жизни наступает момент, когда вдруг без подготовки приходится заново переоценивать себя?

Отчего он так остро сопереживал каждому жесту, слову, взгляду? Десять лет он жил как придётся, словно в дурном, повторяющемся сне, от одной «ликвидации» до другой, не мучась совестью, полагая, что все точки над «i» расставлены, и его работа, от которой медленно черствела душа, позволяет другим людям нормально жить…

Всё не так…

Теперь город, оставшийся за десятки километров отсюда, представлялся ему мрачной загадочной глыбой, где в извилистых ущельях улиц присутствует нечто нераспознанное, двигавшее им, как пешкой, дозволявшее существовать, замкнувшись в личном аду безысходности, пока капитан Ковальский не сделал шаг в сторону.