Текст книги "Приемное отделение"

Автор книги: Андрей Шляхов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 15 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Санэпидпозор

«На то и щука в море, чтоб карась не дремал», – гласит народная мудрость. Разумеется, караси и щуки живут в пресной воде, так что слово «море» здесь употреблено образно, но не в нем дело, а в щуках и карасях, точнее – в санитарно-эпидемиологическом надзоре и тех, за кем надзирают.

Как ни переименовывают органы, осуществляющие санитарно-эпидемиологический надзор, в быту их называют коротким и звучным словом «СЭС» – аббревиатурой от «санитарно-эпидемиологическая станция».

«К нам едет СЭС!» – сообщают главные врачи или их заместители на пятиминутках. «К нам едет СЭС!» – разносится по учреждениям скорбная весть. Почему скорбная? Да потому, что нарушения можно найти и в самом идеальном учреждении, а нарушения – это акты, выговоры, лишение премий, а нередко и увольнения. Увольнение – это еще не крайняя, то есть не высшая мера, положенная за нарушение санитарно-эпидемиологического режима, кое за что предусмотрена и уголовная ответственность.

Неудивительно, что к санитарно-эпидемиологическим проверкам тщательно готовятся.

Неудивительно, что окончание этих проверок нередко празднуют в узком рабочем кругу.

Только наивные и недалекие люди могут надеяться выйти сухими из воды или надеяться на то, что проверка не найдет ни единого нарушения. Что же тогда подумает о проверяющих их руководство? Подумает, что они били баклуши и проверяли спустя рукава. К тому же у всех контролирующих и проверяющих есть негласные планы – найти столько-то нарушений, выписать штрафов на такую-то сумму. А как иначе? Критерии непременно должны быть, ведь по ним оценивают работу того или иного сотрудника, того или иного подразделения, а если есть критерии, то должны быть и какие-то средние значения, некие ведомственные «планки».

Короче говоря, пришла проверка – открывай ворота и готовься к худшему.

Виктория Васильевна умела дружить с людьми, особенно с нужными. Рожает невестка? Нужна операция мужу? Отцу или матери надо проверить сердце? Всегда пожалуйста! Сделаем в лучшем виде и на самом высшем уровне! Поможем. Постараемся. В лепешку расшибемся, а угодим.

«Твори добро, и тебе воздастся». О внезапной, внеплановой проверке санитарно-эпидемиологического режима Виктория Васильевна узнала не накануне, а за три дня. Вполне достаточно для того, чтобы как следует подготовится. Жалко, что ее информатор не знал, какие именно отделения планируется проверить, но это уже не столь важно, потому что, по уму, к любой из проверок следует готовиться всей больницей. Ничто не мешает проверяющим по пути в неврологию заглянуть в эндокринологию и наоборот. Проверяющие нюхом, всей своей интуицией чуют, где можно «нарыть» больше нарушений. Именно туда они и направляются в первую очередь.

Схема подготовки к проверки была отлаженной, не первый раз и, увы, не последний. Виктория Васильевна собрала остальных заместителей главного врача (кроме заместителя по экономическим вопросам, до которой СЭС не было никакого дела), главную медсестру, диетсестру и всех заведующих. Предупредила, попросила, пригрозила в своей обычной манере. Обычная манера у Виктории Васильевны была строгая: «Если подведете – пеняйте на себя». Особо многозначительно она смотрела на Марию Егоровну, потому что к пищеблоку СЭС традиционно цепляется сильнее всего. Впрочем, за пищеблок у Виктории Васильевны душа особо не болела, потому что Мария Егоровна свое дело знала хорошо, в отличие от заведующей терапевтическим отделением Мараниной, вечно упускавшей из виду всякие мелочи, неважные с ее точки зрения, но крайне важные для проверяющих. То медсестра процедурного кабинета не сможет без запинки отбарабанить алгоритм действий при попадании биологических жидкостей на лицо и руки, то какое-либо ведро окажется неподписанным. Ведра положено подписывать, то есть писать на них, для чего они предназначены для пищевых отходов или, например, для раствора хлорамина, используемого при уборке. Не подписано ведро – одно нарушение, другое не подписано – два нарушения. Счет всегда в пользу проверяющих.

– Инна Валериевна, вы уж подтяните своих, – попросила Маранину Виктория Васильевна. – И чтобы накладных ногтей ни у кого не было…

Однажды в пятницу, после обеда, в самое что ни на есть «расслабушное» время, Виктория Васильевна нагрянула в терапию с проверкой и была поражена великолепием маникюра процедурной медсестры Дуковой, которая после работы собиралась идти к кому-то на день рождения. С тех пор она всякий раз напоминала Мараниной о накладных ногтях. Маранину это раздражало немерено, но виду она старалась не показывать.

С терапии Виктория Васильевна переключилась на патологоанатомию.

– Максим Григорьевич, к вам тысячу лет не заглядывали, – сказала она заведующему отделением Троицкому. – Не расслабляйтесь.

– При моей работе не расслабишься! – пошутил Троицкий, намекая на то, что ему-то как раз расслабляться никто не мешает – отделение находится на отшибе, начальство сюда практически не заходит, «пациенты» ни на что не реагируют.

– Максим Григорьевич! – Виктория Васильевна слегка повысила голос.

– Да понял я все, Виктория Васильевна, не первый же день работаю…

Приемное отделение, благодаря стараниям Надежды Тимофеевны, в дополнительной подготовке к проверке не нуждалось. Девяносто процентов всех проверок непременно затрагивают приемное отделение (около десяти процентов на нем и заканчивается), поэтому здесь привыкли к постоянной «боевой готовности».

В день прихода проверки выпадало дежурить доктору Боткину. Утром, еще до пятиминутки, Ольга Борисовна пригласила его к себе в кабинет, напомнила, что сегодня ожидается проверка из СЭС, и поинтересовалась, приходилось ли Алексею Ивановичу иметь дело с этой достойной организацией.

– Много раз, – улыбнулся Алексей Иванович. – И в качестве врача, и в качестве и. о. заведующего. К нам из районного санэпиднадзора часто приходили…

– Такая непутевая больница была?

– Ну почему же – непутевая? – укоризненно протянул Боткин. – Хорошая в Мышкине больница. Не такой, конечно, Вавилон, как наша, но по области считается одной из лучших районных больниц. Просто город маленький, куда ходить с проверками? В больницу, да в школу, да в детские сады. Вот и ходили каждый квартал.

– По-свойски так, наверное, ходили, – продолжила подпускать шпильки Ольга Борисовна. – Попьют чаю с коньяком, да и уйдут с миром.

– Нет, почему же – проверяли как положено. Вы не беспокойтесь, Ольга Борисовна, не подведу…

После пятиминутки Боткин задержался в кабинете заведующей. Поулыбался и вдруг удивил вопросом:

– Ольга Борисовна, а вы в Мышкине не хотели бы побывать?

– Агитируете или соблазняете? – прищурилась Ольга Борисовна.

– Приглашаю, – просто ответил Боткин. – А то, я смотрю, у вас мнение о Мышкине какое-то предвзятое. Думаете небось, что это убогое захолустье, а на самом деле это…

– Российская Венеция! – сыронизировала Ольга Борисовна.

– Российской Венецией называют город Вышний Волочек, – поправил Мышкин, то ли не уловив иронии, что ли игнорируя ее. – Там тридцать, кажется, мостов. Вышневолоцкие каналы и шлюзы построены в начале восемнадцатого века…

– Я просто пошутила, – поспешно перебила Ольга Борисовна. – Спасибо за приглашение, Алексей Иванович, но у меня, к сожалению, вряд ли найдется время…

– Не спешите отказываться, Ольга Борисовна, у нас так хорошо. Город интересный, места красивейшие, рыбалка знатная…

Ольга Борисовна представила себя на рыбалке, и ей стало смешно. Сидеть под дождем в брезентовой накидке и резиновых сапогах на берегу реки, следить за поплавком и время от времени делать обжигающе согревающий глоток водки из стоящей под рукой бутылки… Такие «удовольствия» были не по ней.

– …а я в прошлом году баню отстроил заново. Копил на ремонт дома, а потом понял – до смерти не накоплю при таких темпах – и вложил все в баню. Хотите – парную, хотите – сауну…

Картина дождливой рыбалки сменилась клубами пара, из которых проглянул голый доктор Боткин, ожесточенно нахлестывающий себя огромным березовым веником и ухающий от удовольствия.

– …есть интересные памятники старины, – продолжал соблазнять Боткин, – приезжайте, не пожалеете. Мама моя любит гостей, вы ее не обеспокоите и не стесните…

Только сейчас до Ольги Борисовны дошло, что ее не просто приглашают посетить Мышкин, а приглашают к себе домой.

– Она вам расстегайчиков непременно испечет…

– Спасибо, Алексей Иванович, – повторно поблагодарила Ольга Борисовна. – Но вряд ли я рискну стеснять вас и вашу маму…

Надежда Тимофеевна, пришедшая со стопкой журналов в руках, положила конец приглашениям. Боткин ушел работать.

Ровно в полдень на больничную территорию въехала черная «Волга» и остановилась у эстакады приемного терапевтического отделения.

Ольга Борисовна в это время находилась в смотровом кабинете в компании Боткина и дежурного врача блока кардиореанимации. «Скорая помощь» привезла старушку, жалующуюся на боли за грудиной. При сравнении свежей кардиограммы с кардиограммой годичной давности, которая находилась у больной на руках, были выявлены кое-какие изменения. Кардиолог-реаниматолог считал, что изменения возникли не сегодня, и брать больную в блок отказывался. Алексей Иванович с ним совершенно правильно не соглашался. Возьми в блок, понаблюдай пару суток, убедись, что изменения действительно давние, и тогда уже переводи в отделение. Ольга Борисовна поддержала Боткина, кардиолог-реаниматолог уже практически сдался, и в этот момент в приемном отделении появились проверяющие – пожилой мужчина в сером костюме с изрытым морщинами лицом и две женщины помоложе. Мужчина был худ и сутул, а женщины отличались дородностью, но величавее выглядел все же мужчина, благодаря чему в нем сразу же можно было угадать старшего.

– Добрый день. Проверка. Роспотребнадзор, – мужчина назвал СЭС на новый лад.

– Здравствуйте! – тут же отозвался Алексей Иванович. – А мы уже вас заждались…

– Вы нас ждали? – удивился мужчина, переглядываясь со своими спутницами. – Очень интересно. А можно узнать, кто вам сообщил о нашем приезде?

– Ольга Борисовна, наша заведующая, – простодушно ответил Боткин и еще рукой на заведующую указал.

Ольге Борисовне захотелось с разбегу убить себя об стену. Это желание сменилось другим – утопить доктора Боткина в протекающей неподалеку реке Яузе. Третье желание – придушить Боткина собственноручно – было осуществить легче всего, стоило только руки протянуть.

Пока один участок мозга перебирал желания, в другом родилась спасительная отмазка.

– Вы неправильно меня поняли, Алексей Иванович, – обращаясь к Боткину, Ольга Борисовна смотрела на проверяющих. – Я сказала, что в отделении надо всегда поддерживать такой порядок, словно мы сегодня ждем проверяющих.

– Разве? – удивился Боткин.

Проверяющие снова переглянулись, а Ольга Борисовна посмотрела на Боткина взглядом, не предвещающим ничего хорошего. Боткин наконец-то понял и замолчал.

Проверяющие, как и большинство их предшественников, начали с приемного отделения, причем проверку вели дотошно, вникая во все мелочи, словно хотели сказать: «Вы нас ждали, готовились, а мы все равно вам докажем, что вашей подготовке грош цена». Не удовлетворившись осмотром, засели все втроем в кабинете Ольги Борисовны (хорошо хоть, что саму ее не выставили, разрешили остаться) и начали по одному приглашать сотрудников и экзаменовать на предмет знания требований санитарно-эпидемиологического режима. Боткин снова отличился – дважды (!) назвал санэпиднадзор «санэпидпозором». Понятно, что оговорился, но повторенная оговорка смахивает на издевку. Ольга Борисовна заметила, как оба раза, услышав «санэпидпозор», хмурился главный проверяющий. «Добра ждать нечего», – подумала она. Надежда Тимофеевна, чувствуя, что все пошло не так, как надо, разволновалась и не смогла найти журнал учета проведения генеральных уборок вместе с графиком на текущий месяц. Главный проверяющий понимающе хмыкнул и попросил прислать в кабинет дежурную медсестру Корочкову, далеко не самую умную из медсестер. Рыхлую, бесцветную Корочкову прозвали Медузой, хотя больше она напоминала квашню.

– Оксана Игоревна, – спросила Корочкову одна из женщин, – скажите нам, как часто в вашем отделении проводится генеральная уборка?

Генеральную уборку всех помещений с мытьем полов, обметанием стен и потолков положено проводить еженедельно. Чаще – можно, реже – нельзя.

– Раз в месяц! – ляпнула Корочкова.

– А что входит в генеральную уборку?

– Ну… это… влажная уборка.

– То есть влажная уборка в вашем отделении делается раз в месяц? – «передернул» главный проверяющий.

Влажную уборку в приемном проводили, как и положено, ежедневно. Когда с улицы наносилось много грязи, полы мыли по нескольку раз в день.

– Оксана, как тебе не стыдно! – возмутилась Ольга Борисовна. – Что за чушь ты несешь?..

– Подождите, пожалуйста, Ольга Борисовна, – осадил главный проверяющий, не спуская взгляда с Оксаны. – Пусть Оксана Игоревна ответит на мой вопрос.

Корочкова окончательно оробела и сочла уместным расплакаться. Сочла верно, потому что это позволило избежать дальнейших вопросов.

Санитарка Губайдуллина тоже отличилась. На излюбленный, можно сказать, классический «еэсовский» вопрос «Что должен иметь инвентарь, используемый при уборке?», она не задумываясь ответила:

– Ручки! Если швабра без ручки, то как ею работать?

– Маркировку должен иметь инвентарь, – сказал главный проверяющий. – Или у вас принято туалеты и коридоры одной шваброй мыть?

«Ну зачем так придираться? – подумала Ольга Борисовна. – Видели же промаркированные швабры и ведра, когда отделение обходили».

– Тогда надо спрашивать: «Что должно быть написано?» – ответила Губайдуллина и победно посмотрела на проверяющих: учитесь, мол, люди, правильно вопросы формулировать.

– Ужас, ужас, ужас! – тихонько простонала одна из женщин.

«Жопа!» – подумала Ольга Борисовна. Слово можно было с полным правом отнести и к бестолковой Губайдуллиной, и ко всей ситуации в целом. Готовились, готовились – и на тебе, целый ворох косяков. А все Боткин виноват, милейший Алексей Иванович! Взъярил «сэсовцев», завел их, вот они и лютуют. Ну кто вот его за язык тянул, скажите, пожалуйста? У-у, сволочь такая!

К Алексею Ивановичу слово «сволочь» никак не подходило, но надо же было Ольге Борисовне хоть как-то отреагировать на случившееся. Не «лапочкой» же Боткина называть, в конце-то концов.

Проводив проверяющих, точнее – препроводив их в неврологическую реанимацию (отделение реанимации и интенсивной терапии для больных с нарушениями мозгового кровообращения), Ольга Борисовна прошлась по отделению, раздавая всем сестрам по серьгам, как когда-то говорили в народе. Боткину она посоветовала вначале думать, а потом уже говорить. Боткин смущенно улыбался и разводил руками – подвел, сознаю, раскаиваюсь.

Виктория Васильевна, узнав подробности проверки, пожевала в задумчивости губами и сказала:

– Теперь я вижу, что Боткин для приемного отделения не годится. Надо его в терапию перевести.

– Инна Валериевна повесится, – ответила Ольга Борисовна. – Он и для терапии не годится. Какой-то он… – она постаралась подобрать наиболее подходящее слово, – нестандартный. Хотя добрый. Я недавно распсиховалась, так он меня утешал, очень душевно. А потом в Мышкин звал, погостить. Расстегаями домашними соблазнял, банькой да памятниками старины.

– Тогда пусть остается, – сразу же пошла на попятный Виктория Васильевна, входя в положение. – Только ты за ним присматривай.

В разговоре с глазу на глаз с теми из подчиненных, кто ей нравился, Виктория Васильевна под настроение нередко переходила на «ты». В одностороннем порядке, ей разумеется, продолжали говорить «вы». Обращение на «ты» служило у Виктории Васильевны признаком особого расположения, совсем как у Николая Второго, последнего императора дома Романовых. Ну а в заведующих приемными отделениями, учитывая их «стратегическую» важность, всегда ходят люди, к которым администрация расположена и которым она доверяет. В чем важность приемных отделений? Да в том, что это ворота больницы, ведающие распределением больных, как уже говорилось. При сбоях в работе приемного отделения в больнице все начинает идти кувырком – больные, положенные «не по профилю и назначению», скандалят и жалуются, заведующие отделениями грызутся между собой, организовывая переводы и так далее. В шестьдесят пятой больнице приемные отделения имели особый статус. Они подчинялись не заместителям главного врача по терапии и хирургии, а напрямую Виктории Васильевне. Первому, так сказать, заместителю.

– Да что вы, Виктория Васильевна! – Ольга Борисовна даже возмутилась немного, поняв то, что не было высказано вслух. – Нужен мне этот пентюх! Я люблю настоящих мужиков – добытчиков мамонтов! Только учтите, что Боткин наш и в терапии чудить начнет. Лучше всего будет сплавить его в другую больницу. С прекрасными рекомендациями. Но до того дайте мне хотя бы одного, а лучше – двух врачей. А то на место Голтышева пока никого не взяли, если еще и Боткин уйдет, то с кем я останусь?

– Я бы дала, да некого! – вздохнула Виктория Васильевна и разоткровенничалась: – Если бы ты знала, Оля, как я завидую тем руководителям, которые работали четверть века назад. Это же какое было славное время – врачей не принимали на работу, а отбирали, выбирали. В Москве желающих было больше, чем мест, с интернатурой в стационары старались не брать, только после ординатуры и желательно по рекомендации. Прийти, как сейчас, с улицы и сразу же устроиться на работу было невозможно. И люди это понимали. Они держались за место. Мой папа был главным врачом сначала в сорок девятой больнице, а потом в шестьдесят седьмой. У него проблем с кадрами не было, все по струнке ходили, боялись увольнения. А сейчас? Ты уже знаешь, что сегодня в урологии произошло?

– Вроде не слышала ничего такого.

– Новый доктор… м-м… Роговицкий, да, Роговицкий, подрался в палате с больным.

– Подрался?!

– Именно что подрался, – кивнула Виктория Васильевна. – Не пытался зафиксировать буйного пациента или что-то в этом роде, а устроил кулачный бой. У обоих носы в кровь разбиты.

– А кто начал первым?

– Неизвестно. Каждый валит на другого, а двое свидетелей – больные из той же палаты – утверждают, что начало проглядели. Один якобы дремал, а другой читал книгу. Врут, конечно.

– И чем все закончилось?

– Пока не знаю. К больному вызвали на консультацию травматолога и ЛОРа, а Роговицкий сейчас сидит у Андрея Владимировича и пишет объяснительную. Думаю, что он и заявление об увольнении сразу же напишет.

Андрей Владимирович Беседин был заместителем главного врача по хирургии.

– Полнолуние сегодня, что ли? – предположила Ольга Борисовна.

– У нас каждый день полнолуние, – ответила Виктория Васильевна. – Не понос, так золотуха, не золотуха, так чесотка. Сегодня СЭС была, а послезавтра трудовую инспекцию ждем. Опять будут в совмещениях копаться, придираться к каждой минуте, к каждой копейке и всю душу вымотают.

«Хоть эта проблема меня не коснется», – подумала Ольга Борисовна. И не просто подумала, но и порадовалась.

Возвращаясь в отделение, она вспомнила, что Боткин живет в больнице, а значит, потеряв рабочее место, он одновременно потеряет и крышу над головой. Ольге Борисовне стало немного жаль Боткина, чудика неприкаянного. Так еще, чего доброго, придется ему на вокзалах ночевать. «Ладно, – успокоила свою совесть Ольга Борисовна. – Пока его все равно не увольняем, а там видно будет, что да как. Может, еще разок поговорить с ним? Он же вменяемый, только чудной. Приколист из города с прикольным названием».

Позитив

Слетел в одночасье со своего места столичный мэр, еще вчера казавшийся непоколебимым в своем величии, и наполнились беспокойством сердца и умы руководителей более мелкого ранга, в том числе и главных врачей с заместителями. Смена мэра неминуемо означала и смену руководителя департамента здравоохранения, изрядно засидевшегося в своем кресле. После ухода мэра правительство Москвы автоматически отправлялось в отставку, и всем было ясно, что семидесятидвухлетнего Целышевского вновь главным врачом Москвы не назначат. Ну а новая метла известно с чего начинает – с кадровых перестановок. Одних выметает, других назначает. Ротация кадров оздоровляет структуры, недаром товарищ Сталин так любил это дело.

Новый руководитель департамента начал с того, что собрал всех подведомственных ему главных врачей, а также руководителей окружного здравоохранения и обратился к ним с речью, которую можно было назвать программной, то есть основополагающей и служащей руководством к действию для подчиненных.

– Нам срочно нужен позитив! – вещал с высокой, без преувеличения, трибуны новый руководитель департамента здравоохранения. – Позитив необходим нам как воздух! Причем такой позитив, коллеги, который не стыдно было бы предъявить общественности! Сколько можно терпеть нападки и наезды? Да, согласен, не все еще у нас гладко, не все таково, каким мы хотели бы его видеть, но отдельные, я подчеркиваю – отдельные, недостатки не могут служить поводом к тотальному очернительству! Дошло уже до того, что некоторые лица в публичных выступлениях вместо «здравоохранение» говорят «здравозахоронение»!

По залу прокатился шумок, долженствующий изображать возмущение.

– Дальше так продолжаться не может! – От эмоционального накала голос руководителя департамента сорвался на фальцет. – Никто не защитит нас, если мы сами о себе не позаботимся! Поэтому я призываю всех вас… нет, я приказываю всем немедленно озаботиться выявлением позитивного и заслуживающего одобрения, если не восхваления! У нас много хороших врачей и медсестер, хороших в полном смысле этого слова, как с профессиональной точки зрения хороших, так и с человеческой. Предъявите их миру! Расскажите о них людям! Теснее сотрудничайте с телевидением и прессой, предавайте огласке каждое достижение! А то что же получается? Как только случается нечто нехорошее, так бьют во все колокола и поднимают шум, а хорошее замалчивают? Вы что, думаете, что людям не интересен или не нужен позитив? Ошибаетесь! Он нужен им как воздух! Так действуйте же! Поднимайте обруганное клеветниками знамя отечественного здравоохранения! Дайте отпор хулителям!..

Новый руководитель департамента был однокурсником Александра Брониславовича, главного врача шестьдесят пятой клинической больницы. В карьерном плане это обстоятельство ничего Александру Брониславовичу не сулило, потому что они после окончания института пошли разными дорожками и двадцать три года практически не общались, разве что здоровались при встречах. За это время однокурсник сильно изменился внешне – облысел, обрюзг, растолстел, отпустил совершенно не идущие ему усы (не иначе как подсознательно стремился компенсировать растительностью на лице недостаток волос на темени) и вообще, можно сказать, превратился в другого человека. Но голос, звучный баритон, остался прежним. И умение красиво говорить, отшлифованное до совершенства на общественной комсомольской работе, никуда не исчезло.

«В сущности, Витек прав, – думал Александр Брониславович, слушая эмоциональное выступление начальника. – Позитив реально нужен. Общественное мнение нельзя сбрасывать со счетов. Его надо использовать с пользой. Фу, какой дрянной, посконный каламбур – „использовать с пользой“! Надо бы нагрузить заместителей – пусть озаботятся. А то действительно, только критикуют и критикуют, никто не похвалит. Как будто не за что нас хвалить! Вон, в четвертой хирургии недавно Карбичевского прооперировали, тестя главного редактора „Московских сплетен“. Уж на что, на что, а на пару хвалебных статей в „Сплетнях“ мы, кажется, вправе были бы рассчитывать. Что-нибудь вроде: „Скальпель спасает жизнь“ или „Добрые руки хирурга“. А в мае в неотложной кардиологии телеведущий Старомужский лежал. Отлежал и ушел на своих двоих, даже не поблагодарил толком. А мог бы сделать репортаж, рассказать в своей передаче о том, как его за ногу с того света вытянули».

– Кто ищет, тот всегда найдет! – Этим бодрым напутствием главный врач Москвы закончил свою речь.

Он задержался на трибуне в ожидании вопросов. В зале раздалось несколько подхалимских хлопков в ладоши, но в овацию им перерасти не удалось. Столь откровенное угодничество в столичном департаменте здравоохранения не практиковалось, здесь привыкли льстить тоньше, изящней, интеллигентней. Желательно тет-а-тет.

На следующий день Александр Брониславович собрал в своем кабинете больничную администрацию и поставил задачу – продвигать позитив.

– Только не надо писать себе благодарности от имени пациентов, – предупредил он. – Нужны реальные дела, которые можно предать широкой огласке. И мне хотелось бы, разумеется неформально, без приказа, как раньше говорили – в рамках общественной нагрузки, попросить Нонну Антоновну координировать этот процесс и вообще заняться…

– А почему я? – сразу же поинтересовалась заместитель главного врача по клинико-экспертной работе Лунц. – Чуть что, так сразу Нонна Антоновна? Я вам что – на все дырки затычка?

Нонну Антоновну можно было понять. Заместитель главного врача по клинико-экспертной работе считается заместителем… второстепенным, что ли. Ну, во всяком случае, не «основным», таким, как заместители по медицинской работе, терапии и хирургии. И это при том, что заместитель главного врача по клинико-экспертной работе возглавляет в лечебном учреждении такое важное и весьма хлопотное направление, как работа по контролю качества и эффективности лечебно-профилактической деятельности.

В свое время, семь лет назад, тридцатитрехлетняя заведующая терапевтическим отделением Лунц обрадовалась повышению и согласилась возглавить клинико-экспертную работу. Сейчас же, изрядно поварившись в этом котле, она жалела о своем решении. Работа беспокойная, можно сказать, беспросветная, крутишься как белка в колесе, а возможностей мало. Как в смысле дополнительных доходов, так и в смысле карьеры. В главные врачи скорее продвигаются заместители по медицинской работе или по терапии-хирургии.

– У вас, Нонна Антоновна, язык хорошо подвешен, внешность эффектная. На вас смотреть приятно и слушать вас приятно. – Главный врач при необходимости не скупился на комплименты. – Вы – классический образец современной стильной деловой женщины. Кому же, как не вам, выступать по телевидению, общаться с журналистами…

– Заведите себе пресс-секретаря, Александр Брониславович! – посоветовала Лунц, в глубине души польщенная похвалой. – Или же поручите руководство пиар-акциями Николаю Николаевичу. А то ему скучно…

Когда-то давно, лет пять назад, у Нонны Антоновны случился скоропалительный и недолгий служебный роман с главным врачом. На правах «близкого» человека Нонна Антоновна позволяла себе пререкаться с Александром Брониславовичем, перебивать его и давать ему советы. Александр Брониславович ее не одергивал – забавлялся и одновременно играл в демократичного руководителя. Впрочем, дальше Нонны Антоновны его «демократия» не распространялась. Когда зам по терапии Андронова рискнула оспорить какое-то распоряжение, главный врач жестко сказал, что у нее есть два варианта – подчиняться или уволиться. Андронова выбрала первый.

– Мне совсем не скучно! – обиженно сказал заместитель главного врача по гражданской обороне и мобилизационной работе Дубко, отставной подполковник. – У меня работы – до х… и выше! Только я, в отличие от некоторых, саморекламой не занимаюсь!

– Николаю Николаевичу я это поручить не могу, – улыбнулся главный врач. – Николай Николаевич даже в моем кабинете без мата слова не скажет. Вы представляете, что он журналистам наговорит? В эфир это точно не выпустят.

Собравшиеся дружно рассмеялись, причем громче всех смеялся Николай Николаевич.

– У нас вчера женщина двойню родила, – сказал заместитель главного врача по акушерству и гинекологии Брызгалов. – Можно об этом рассказать…

– Двойня, Алексей Дмитриевич, это ее личное достижение, а не наше с вами, – возразил главный врач. – Вы в последнее время никого не спасали? Так, чтобы героически?

– Спасал! – хмыкнул Брызгалов. – Доктора Зеленину спасал от папаши, который написал на нее жалобу. Уникальный случай – родильница всем довольна, а ее муж жалуется.

– Что за жалоба? Почему я не в курсе?

– Да там уже все хорошо, Александр Брониславович. Муж состоит на учете в ПНД, ему пришло в голову, что Зеленина подменила ребенка… Жена перед выпиской написала мне расписку, что претензий к нам не имеет и, напротив, очень довольна…

– Вы не расслабляйтесь, Алексей Дмитриевич, – посоветовал главный врач. – То, что человек состоит на учете у психиатра, не лишает его права писать жалобы и заявления в прокуратуру. А там знаете как все рассуждают? Нет дыма без огня. К этому не придерутся, так придерутся к другому. Что, забыли про Долгова?

Долгов был заведующим урологией. Один из пациентов, постоянный клиент психиатров, которого Долгов прооперировал по поводу запущенной аденомы предстательной железы, счел нарушения потенции, возникшие после операции, следствием врачебной халатности. Жалоба разбиралась в департаменте здравоохранения и была признана необоснованной. Кляузник вознегодовал и засыпал все мыслимые инстанции (вплоть до пожарного надзора) разнообразными высосанными из пальца кляузами. Лучше бы уж книги писал, с такой-то фантазией. Долгов, замученный проверками, ушел в сорок седьмую урологическую больницу (тоже на заведование). И вовремя, надо сказать, ушел, иначе бы, рано или поздно, его бы уволили после очередной проверки.

Заместители дружно решили про себя, что главный врач явно нацелился на повышение, вот и пытается заработать популярность. Частично они были правы: Александр Брониславович не собирался сидеть до пенсии в главных врачах, считая, что он способен на большее. Правда, были у Александра Брониславовича два довольно серьезных недостатка, препятствующих карьерному росту. Он не любил вникать в детали, спихивая всю рутинную работу на заместителей. А ведь некоторые детали, такие несущественные на первый взгляд, могут оказаться фатальными для карьеры, и примеров тому множество. Так что вникать во все надо самому, иначе рано или поздно споткнешься на ровном месте, а то и подставят свои же. А еще Александр Брониславович любил выпить, порой – прямо с утра, что не лучшим образом сказывалось на его работоспособности. Подчиненные даже переиначили фамилию главного врача – с Перова-Вяткина на Петрова-Водкина. Никаких аналогий с известным художником, кроме водки. Неизвестно, как долго бы оставался Александр Брониславович главным врачом и стал бы он им вообще, если бы не поддержка высокопоставленного братца. С братцем, конечно, вышло нехорошо – руководителем департамента назначили не его, а другого заместителя. Облом-с.