Текст книги "Возрождение надежды"

Автор книги: Андрей Мартьянов

Соавторы: Павел Молитвин,Марина Кижина
сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 17 страниц)

Терпения солнцеподобному хватило ровно на один день. Ночью же он почти не спал, а чуть свет бросился разыскивать Фейран. Ему казалось, что он должен сказать ей очень многое. Что любит, что жить без нее не может, жаль только понял это слишком поздно. Но теперь-то уж они не расстанутся и, если суждено, вместе сядут на Золотой Трон, а ежели нет – вместе сгинут, сражаясь с мергейтами. Из сказанного Рильгоном шад понял – возвращение его в Дангару не только уместно, но и необходимо, поскольку предотвратит готовую вспыхнуть междоусобицу. Надобно лишь выбрать подходящий момент, а уж за этим дело не станет.

Солнцеподобному, успевшему многое передумать после поражения под Аласором, было что сказать Фейран, однако, отыскав ее наконец на открытой площадке башни, он внезапно почувствовал, что все заготовленные ночью речи никуда не годятся. Что на самом-то деле ему не чего сказать и нечего предложить красавице, более юной, чем его старшие дочери, погибшие при штурме Мельсины. Высокая, стройная как тростинка, Фейран казалась ему воплощением молодости и чистоты, и, когда она, почувствовав его присутствие, оторвалась от созерцания кергов-ских лесов, дивно подсвеченных лучами восходящего солнца, и обернулась, он попятился. Ибо ощутил себя не солнцеподобным шадом, а сорокалетним изгоем, без крова и средств к существованию, имевшим глупость влюбиться в божественно прекрасную девушку, обладавшую к тому же даром провидеть грядущее.

Фейран сделала движение, словно собиралась кинуться навстречу шаду, и замерла. Губы ее искривились и из глаз хлынули слезы – первые с тех пор, как она очутилась в Хмельной Горе. И тогда Даманхур не выдержал, бросился к ней, прижал к груди, бормоча глупые, ласковые слова и неловко гладя по волосам, как насмерть разобиженного или перепуганного ребенка.

Все набеги на занятые мергейтами селения происходили, по распоряжению Асверии, на юго-востоке Нарда-ра, чтобы у захватчиков создалось впечатление, будто в северо-западной, пограничной с Нарлаком, части страны никто и не помышляет о сопротивлении. Нехитрая эта уловка привела к тому, что разбитый на громадной поляне, близ перекрестка Сеггедского и Рагборского трактов, лагерь Цурсога охранялся кое-как и первые вонзившиеся в крайние шатры степняков зажигательные стрелы явились для них полной неожиданностью. Свет от вспыхнувших шатров разогнал ночной сумрак, превратив спешно седлавших лошадей мергейтов в превосходные мишени. И тотчас же на лагерь понеслась со стороны Кергово, разливаясь от Сеггедского тракта во всю ширь поляны, конница, по флангам которой ревели не хуже боевых труб Алаша Ругский и Босан Рашкар. Земля дрожала от конского скока, а в небесах вспыхивали и гасли десятки синих молний.

– Проклятье! Он обезвредил магию тальбов! – в сердцах хлопнул себя ладонью по латному набедреннику Драйбен, глядя, как синие молнии истаивают, не долетев до лагеря мергейтов. Мгновением позже владетель Рудны выругался и закрежетал зубами от ярости – рванувшиеся к центральному, принадлежавшему Цурсогу шатру из поднебесья крылатые фигуры завертело, закрутило над горящим лагерем и разметало в стороны. Добытые каттаканами в Аррантиаде горшки с жидким пламенем, которые должны были они обрушить на головы степняков, не причинив им вреда, подожгли землю в самых неподходящих местах. Над поляной поднялось зарево, замеченное уже, надобно думать, тангунами, следовавшими за передовым отрядом Цурсога. Будучи опытным наем, Разрушитель предпочитал ехать во главе своего многотысячного войска, после прохождения которого оставались одни руины и пепелища – зрелище, не способное усладить взор даже самого отъявленного злодея. Расстояние между передовым отрядом и основными силами было, однако, невелико, и через полчаса, самое большее через час, на выручку своему предводителю прискачет по меньшей мере десять тысяч мергейтов.

Вновь засверкали над пожарищем ярко-синие молнии – соратники Тиира не желали признать поражения, – снова истаяли, словно поглощенные невидимым куполом, прикрывшим лагерь мергейтов.

– Нам повезло. Подгорный Властелин наделил Цурсога не меньшим могуществом, чем Хозяина Степи, и вряд ли сумеет разорвать с ним связь, сумрачно промолвил Драйбен в ответ на отчаянный взгляд Асверии.

– Не пора ли нам… – начала она, но прэт лишь отрицательно мотнул головой, сосредоточив магическое зрение на происходящем в лагере противника.

Конная лава нардарцев была остановлена преодолевшими замешательство степняками в полутора десятках шагов от крайнего шатра. Харты Цурсога оказались, как и следовало ожидать, отменными воинами и сумели сделать невозможное: замедлить, а потом и вовсе остановить тяжелую конницу высокородных. С мужеством отчаяния они гибли сотнями под ударами копей, а затем мечей закованных в сталь владетелей и прэтов. Они даже сделали попытку обойти нардарцев с флангов, но воодушевляемый Кэрисом центр давил столь сильно, что степнякам пришлось отказаться от излюбленного маневра.

Две группы мергейтов, устремившихся к окружавшим поляну с запада кустам, из которых выпущены были по их лагерю первые стрелы, так и не сумели расправиться с наглецами, напавшими по недосмотру не на обоз с продовольствием, а на ставку самого Разрушителя. Свою собственную ошибку степняки поняли, лишь когда вслед за стрелами навстречу им высыпала неисчислимая пешая рать, с поразительной быстротой облепившая их, подобно тому как муравьи облепляют угодившего в муравейник жука. Обтекая отчаянно отбивавшихся мергейтов, ополченцы двинулись в глубь лагеря, мимо горящих шатров и повозок, и уже на подходе к единственному не тронутому пламенем бело-золотому шатру, принадлежащему самому Цурсогу, были встречены личными телохранителями ная…

– Чего мы ждем? – нетерпеливо окликнула Драйбе-на Асверия, жадно вглядываясь в мечущиеся среди пламени фигуры. – Этак мы точно угодим под сабли первого из спешащих на подмогу Разрушителю тангунов!

Драйбен уловил мысленный призыв Кэриса поторопиться и возмущение рвущихся в бой тальбов, коим надоело уже метать стрелы с противоположной стороны поляны, услышал отчетливо прозвучавший в его мозгу бесстрастный голос Рильгона, советующий поспешить, пока Цурсог не измыслил какой-нибудь пакости.

– Пора! – подняв руку, в которой льдисто блестела Даманхурова альфанга, притащенная Рильгоном из Дангары, владетель Рудны издал боевой клич нардарцев и послал Молодца вперед.

Справа от него скакала Асверия со своим чудесным мечом, слева и чуть сзади молчаливый и сосредоточенный Рей и полсотни керговских владетелей и прэтов с лучшими из своих людей.

В последний раз перед стычкой Драйбен обозрел поле боя "третьим глазом". Увидел незримый другим розовый барьер, остановивший на подступах к Цурсогову шатру конных и пеших нардарцев. Барьер, вычерпывающий, высасывающий силы его людей, рвущихся к нему с противоположной стороны лагеря тальбов, и успел подумать, что наступил решающий миг сражения.

Пролетев мимо ряда пылающих шатров и повозок, маленький отряд Драйбена стоптал оказавшихся на пути мергейтов, миновал разомкнувшееся при его приближении кольцо ополченцев. Перед глазами полыхнуло розово-алое сияние, лязгнули скрещивающиеся мечи. Заслон из Цурсоговых телохранителей раскололся следовавшие за Драйбеном и Асверией нардарцы отбросили отыскавшие свои жертвы копья, устоять против коих не мог ни один доспех, и взялись за мечи…

Владетель Рудны внезапно оглох. Левая рука отнялась, щит был расколот вдребезги, ремень шлема лопнул, а затем кто-то сбил с его головы и шлем. Зато заветный шатер, казавшийся еще недавно далеким и недосягаемым из-за укрывавшего его розового облака, приблизился вдруг, наплыл, навис над ним. Молодец отчаянно заржал, и Драйбен, сознавая, что конь ему больше не помощник, сполз с седла. Увидел спешившегося рядом Рея и Асверию, кричащую что-то, оборотившись в седле, следовавшим за ней нардарцам.

– В шатер, Асси! – прохрипел он и, не услышав собственного призыва, нырнул в облачно-розовое чрево Цур-согова шатра, мельком отметив, что оно напоминает внутренность раковины.

Драйбен ожидал, что шатер будет набит телохранителями, сквозь которых им придется долго и нудно прорубаться к Цурсогу, но увидел перед собой всего лишь трех человек. Полного пожилого степняка, восседавшего на фуде кожаных подушек и находившегося как будто внутри прозрачного сосуда, наполненного розовым дымом. Справа и слева от него стояли старые знакомцы владетеля Рудны Мадьок и Берикей. "Так вот кому Хозяин Степи поручил проводить Цурсога в Логово!" – пронеслось у него в мозгу, и тут же он обругал себя за недогадливость – именно эти двое сопровождали Гурцата к Подгорному Властелину, и естественно было предположить, что Оранчи не захотел расширять круг посвященных.

– У них те самые мечи, Драйбен! – крикнула из-за его спины Асверия, и тотчас, словно слова ее послужили сигналом, Берикей кинулся на вошедших в шатер, выписывая сверкающие петли длинным мечом, пожалованным ему, наверное, самим Гурцатом.

– Драйбен, назад! – рявкнул Рей, когда мечи нардарца и Берикея скрестились.

Безоговорочно верящий арранту, Драйбен отшатнулся, и Рей, проскользнув мимо него, вонзил свой клинок в грудь Берикея. Удар был столь точен и силен, что звенья кольчуги лопнули и меч вошел в тело околдованного Подгорным Властелином безумца. Изо рта хлынула кровь, он рухнул на кошму под ноги Драйбена, и Рей с молниеносной быстротой завладел чудесным клинком.

– Уходит! – дико взвизгнула Асверия, бросаясь мимо Драйбена и арранта к Цурсогу.

Путь ей попытался заступить Мадьок, но двигался он вяло, словно через силу, и девушка успела, миновав его, пронзить мечом окружавший ная невидимый сосуд. Клинок вспыхнул нестерпимо ярким сине-зеленым светом, и начавший было истаивать в искристом розовом мареве Цурсог с гневным криком вскочил на ноги, на глазах обретая плоть и вес.

Драйбен прыгнул на Мадьока, готового вонзить меч в спину Асверии, а Рей метнул новообретенный клинок в Цурсога, силящегося волнообразными движениями толстых рук восстановить целостность своей магической оболочки. Новая вспышка ослепила Драйбена. Услышав пронзительный крик ворвавшегося в шатер с противоположной стороны Тиира "Не убивать!", он стиснул непослушной левой рукой запястье Мадьока, а правой, все еще сжимавшей рукоять альфанги, ударил выворачивавшегося из-под него степняка по голове.

Глава пятнадцатая
ВСЕ СИЛЫ МИРА

Фарр редко впадал в задумчивость, особенно в глубокую, но именно это с ним и случилось, когда Фейран попросила его рассказать о сражении, в котором был пленен Цурсог. Причины для задумчивости у него имелись, и весьма серьезные. Слушая Ясура, частенько рассказывавшего про битвы, в которых он участвовал, юноша тайно завидовал бурной молодости однорукого храмового сторожа. После захвата степняками Шехдада и обрушившейся на Раддаи Звериной Напасти он поумнел, не рвался в бой и теперь сам дивился тому, как это его угораздило напроситься идти с пешими ратниками добывать Цурсога. Мало того что прогулка по здешним лесам и болотам вспоминалась ему как сплошной кошмар, так и о самой битве он толком ничего поведать не мог. Бежал с тяжеленным копьем в руках к горящему лагерю мергейтов. Раза два упал, и когда окружили они дюжину степняков, вместе со всеми спешивал их, не слишком удачно тыча копьем в увертливых всадников. А потом появился Кэрис с запасной лошадью и принялся орать, чтобы все уходили в лес и рубили деревья, дабы перегородить Сеггедский тракт.

Кэрис подхватил его под мышки, усадил в седло мергейтской лошадки и, поручив попечению тальбов, умчался проследить, чтобы Цурсога доставили в Хмельную Гору целым и невредимым. Тальбы же поручили присматривать за юношей Омии, и вот об этом атт-Кадир вспоминал с удовольствием, но, во-первых, это уже не имело отношения к битве, а, во-вторых, рассказывать о таких вещах не принято.

Нет, он определенно предпочитает слушать чужие рассказы о недавнем сражении, и Фейран надобно обратиться со своей просьбой к Тииру, Кэрису, Рею, Асверии, Драйбену или Рильгону. Вот они-то…

– Да я уже у них спрашивала, – прервала юношу Фейран. – Но Асверия вечно занята, из Драйбена с Реем слова не вытянешь, а Рильгона я вообще не видела с тех пор, как он меня из дангарской тюрьмы спас. Остальные же такие небылицы плетут, будто соревнуются, кто ловчее соврет.

– Н-да-а-а… – глубокомысленно протянул Фарр, – бывает.

С тех пор как он видел Фейран последний раз, она удивительно похорошела, и странно было бы, ежели б Тиир или Кэрис не пытались наплести ей с три короба о своих подвигах. Даже когда Кэрис рассказывал о битве ему, создавалось впечатление, что вся нардарская рать путалась у вельха под ногами, в то время как он громил мергейтов и вязал Цурсога. Тиир, разумеется, утверждал прямо противоположное, хотя со слов остальных участников сражения Фарру было известно: не прорви вооруженные дивными мечами Драйбен и Асверия магическую защиту Цурсога, тальбы ни за что не добрались бы до его шатра. Магический барьер, созданный Цурсогом при помощи чар Подгорного Властелина и волшебных мечей Берикея и Мадьока, погасил молнии тальбов, раскидал каттаканов, как ветер разбрасывает сухую листву, и остановил пеших и конных нардарцев на подходах к его шатру. Набиравшийся день ото дня сил Подгорный Повелитель сумел передать часть своего могущества Разрушителю, которого он намеревался поставить во главе войска степняков вместо начавшего уставать от бессмысленной бойни Гурцата.

Проломленный Драйбеном с Асверией чародейский барьер не мог долго противостоять объединенным усилиям тальбов и ополченцев, но в одном Тиир был, безусловно, прав – не подоспей они вовремя, телохранители Цурсога запросто могли бы перебить ворвавшихся в его шатер смельчаков. Что же касается Кэриса, то он проявил в битве чудеса доблести и отваги, и именно ему принадлежала мысль о том, что только магия древних мечей не позволит Подгорному Повелителю разорвать магическую связь с не оправдавшим его надежд Цурсогом, что лишило бы пленение мергейтского ная всякого смысла. Однако бросившиеся в погоню за нардарцами степняки из головного тангуна обратили бы победу в поражение, если бы ополченцы не завалили Сеггедский тракт стволами поваленных деревьев и не устроили близ него несколько засек, которые обороняли с мужеством, достойным быть увековеченным не только в песнях, но и в звонкой бронзе. Словом, по мнению атт-Кадира, единственный, кому нечем было похваляться, был он сам, да еще, может быть, Рильгон и его родичи, хотя каттаканы столь славно потрудились перед началом сражения, что уже одним этим могли бы гордиться до конца своих дней.

Излагая все это Фейран, Фарр сознавал, что делает совсем не то, чего она от него ожидает. О перипетиях битвы у пересечения Сеггедского и Рагборского трактов девушка, уж верно, были наслышана, но личные впечатления и воспоминания его не заслуживали того, чтобы заострять на них внимание. К тому же ему самому не терпелось задать Фейран несколько вопросов, на которые не пожелали или не смогли ответить остальные обитатели Хмельной Горы.

– Скажи-ка, а куда делся Даманхур и Рильгон? – спросил атт-Кадир, полагая разговор о происшедшем несколько дней назад сражении завершенным. Драйбена я тоже со вчерашнего вечера не видел, а Страшар, Рей и Асверия отмалчиваются с таким загадочным видом, что аж зло берет!

– Шад отправился с двумя каттаканами в Дангару. Драйбен с Кэрисом и Рильгоном – в Раддаи. Разве Кэрис тебе ничего не говорил? – удивилась девушка. – А ты и правда был в отряде тальбов, которые помогли ополченцам не допустить степняков к Хмельной Горе?

– Был, – без воодушевления ответил Фарр. – Они многих мергейтов своими молниями прикончили. Зрелище было жуткое. Люди, представь себе, словно гигантские факелы горели. Не попусти Богиня еще раз такое увидеть! – Юноша передернул плечами и уставился в просвет между полуприкрытыми ставнями на легкие белые облачка, медленно плывущие по бледно-голубому небу. – Если бы не магия тальбов, ополченцы бы степняков не сдержали. А после того как у засек чуть не треть первого тангуна сгорела, мергейты к Рагборскому тракту откатились и совещаться принялись. И часть, я так понял, назад в Сеггед отправилась, а часть дальше к границе Нарлака двинулась, на соединение с Гурцатом. Ты про это Лайле спроси, его Тиир вместо себя командиром оставил. Я-то что могу рассказать? Мергейты спешились, чтобы через завалы из деревьев перебраться, тут их тальбы и принялись жечь. А до этого лошадей им, видишь ли, жалко было… Ну затем вошли во вкус и с лошадьми вместе пошли степняков поджаривать, чтобы страху нагнать. Так зачем Даманхур в Дангару отправился? Трон возвращать?

– Да. Туринхура со дня на день шадом должны провозгласить. Вот Даманхур и собрался почву подготовить, чтобы при скоплении народу объявиться, – нехотя промолвила Фейран.

– А как видения твои? Получится это у него? – осторожно спросил Фарр, видя, что девушка не слишком-то хочет говорить на эту тему.

– Не знаю. Не было мне видений про Дангару, – кусая губы, ответила Фейран, и тонкие пальцы ее начали беспокойно теребить пояс желтого, оттенявшего черноту волос и бровей платья. – Мне теперь чаще всего Раддаи снится. Священный Дом и Небесные Самоцветы. Из-за этих-то снов Кэрис с Драйбеном в Белый город и отправились.

– Та-ак… – пробормотал Фарр, начиная догадываться о том, что измыслили его друзья, пока он с тальбами добирался до Хмельной Горы. – Что же, они надумали Цурсога в Раддаи переправить и там через него до Подгорного Властелина добираться?

– Не знаю. Ничего-то я не знаю! – Фейран вскочила со стула и пробежалась по комнате. Распахнула ставни, безо всякой нужды поправила скатерть на столике, передвинула стоящую на нем вазу с огромными фиолетовыми колокольчиками. Упоминание о Даманхуре сильно встревожило ее, и, вспомнив о перешептываниях служанок, Фарр, дабы утешить и успокоить девушку, бодро заявил:

– Тебе совершенно нечего беспокоиться о солнцеподобном. Раз уж его сопровождают двое Рильгоновых родичей, все будет в порядке. Никуда от него Золотой Трон не денется.

– Да что трон! Лишь бы сам живой из этого проклятого города вырвался! совершенно по-бабьи всхлипнула Фейран, по расчетам которой Даманхур должен был вернуться в Хмельную Гору еще нынешним утром.

* * *

Осень постепенно сдавала свои права зиме. Ночами на стенах Хмельной Горы появлялся иней, и в лунном свете замок становился серебристо-голубым, словно был выкован из серебра.

Этим вечером с пасмурных небес летел редкий колючий снежок, почти сразу таявший на земле. Заходящее солнце скрыли тучи, но в стороне заката облака приобрели желто-алую окраску, казавшуюся почему-то Войко зловещей. После сражения с мергейтами ему, впрочем, многое начало представляться в мрачном свете. "Влюбился, что ли, в кого?" – озабоченно спрашивала Эйя; "Никак дурную болезнь подцепил?" – ворчливо осведомлялся Страшар, но парень на все вопросы только отнекивался и отфыркивался, ибо сам не понимал, что же с ним происходит.

На самом же деле ничего удивительного или скверного с ним не случилось. Просто он как-то разом повзрослел. Битва со степняками произвела на него поистине неизгладимое впечатление. Две, а то и три тысячи убитых, тяжелораненых и искалеченных, среди которых были его хорошие приятели и даже тальбы, которым бы еще жить и жить, заставили его ужаснуться и призадуматься. То, что представлялось ему прежде забавной игрой, развлечением для настоящих мужчин, обернулось кровью, грязью и страданием.

Забавный и жутковатый упырь превратился на его глазах в искуснейшего, сострадательного врачевателя, не видящего разницы между своими и чужими ранеными. Злыдень-аррант оказался заботливым и мудрым командиром, чьи придирки и занудство сберегли жизни множеству ополченцев. Ученый прэт, сумасбродный жених Асверии, да и сама конисса, над коими склонен он был в душе посмеиваться, проявили чудеса отваги, в то время как очаровавшие его поначалу тальбы повели себя, как злые, склонные к жестоким шуткам дети. Не все – разумеется, к Тииру или, скажем, к Эйе это не относилось, – но многие другие жгли мергейтов своими волшебными молниями с удовольствием и азартом, неприятно поразившими юношу.

Однако больше всего изумили его пленные мергейты, которых кое-кто из молодых ополченцев, и он в том числе, предлагали прикончить на месте. Сейчас ему стыдно было об этом вспоминать, но как тут забудешь, ежели за одним из них – Мадьоком – он и был послан вернувшимся из Раддаи Рильгоном.

Каттаканы, жестоко израненные в самом начале сражения, оправились и ожили с невероятной быстротой. Своими волшебными инструментами они спасли многих, но и нагляделись на чужие раны и увечья больше, чем кто-либо, и должны были бы вроде возненавидеть мергейтов, но этого почему-то не произошло. Теперь Войко и сам вынужден был признать, что степняки эти – люди как люди, а тогда Мадьока этого, охранявшего Цурсога Разрушителя, ему больше всех прочих порешить хотелось…

Шествуя через двор и изредка смахивая с ресниц сухие снежинки, Войко приметил спешащего к конюшне тальба и устремился ему наперерез. Если Аньял отправляется к своим, то с ним его ни один дозор не остановит и объяснять ничего не придется.

– А, господин Войко! – полушутя-полусерьезно сказал тальб, заметив юношу. Только он да еще Рильгон обращались к нему уважительно, словно ко взрослому, семейному человеку. – Со мной собираешься ехать?

– Нынче не по своей воле – послали, – ответил Войко.

– За какой нуждой на ночь глядя? Хотя что спрашивать, коли с каттаканами поведешься, все равно становится, день или ночь.

– Это верно, – поддакнул Войко. – А послал меня Рильгон за Мадьоком. Велел его срочно в замок препроводить.

– За наем Гурцатовым? Который при Цурсоге состоял? Зачем это он Рильгону понадобился, не знаешь?

– Не знаю, – не моргнув глазом соврал Войко. Он уже давно привык, что никто ему никогда ничего не говорит и толком не объясняет, и научился искусно подслушивать и подглядывать, причем чутье редко подводило его, позволяя неизменно оказываться в нужный час как раз в том месте, где затевалось нечто интересное. Поэтому едва ли можно сказать, что он случайно услышал разговор Асверии с Рильгоном о том, что завтра поутру они возьмутся за Цурсога всерьез и сделают это не где-нибудь, а в Раддаи, в Священном Доме. В Белый-то город за ночь и надобно доставить Даманхура, Фарра, Мадьока и еще целую кучу народа. И оказавшийся поблизости – как кстати! – Войко был отправлен за Мадьоком. Ну кто бы поверил, узнав, что мергейтский десятитысячник нужен Асверии и Рильгону для того, чтобы помочь им избавить мир от Подгорного Властелина?! Что от одного из самых преданных слуг Гурцата, охранявшего Цурсога и помогавшего ему плести колдовство вместе с покушавшимся на Даманхура Берикеем, зависит, сумеют ли они одолеть Чужака, натравившего степняков на Сак-карем, Халисун, Нардар и Нарлак?..

– Редко ты что-то стал к нам заглядывать, – укорил Аньял парня, открывая высокую дверь конюшни. – Собираешься позаимствовать господского коня? Не влетит?

– Не влетит, коль для дела возьму, – проворчал Бойко, выводя из денника любимого жеребца Страшара. – Да он и не узнает. Чего ради ему среди ночи на конюшню заглядывать?

Два всадника беспрепятственно выехали за ворота Хмельной Горы и начали спускаться по тропе, ведущей к лагерю тальбов. Аньял несколько раз пытался завести разговор, но у Войко не было охоты попусту молоть языком. Еще седмицу назад он, верно, уболтал бы тальба до полусмерти и принялся бы измышлять, как уговорить одного из каттаканов взять его в Раддаи, однако нынче мысли его текли совсем в ином направлении. Он размышлял о том, как тихо и уютно станет в Хмельной Горе, когда Асверия, Драйбен, каттаканы и тальбы ускачут, одолев Подгорного Властелина, освобождать Сеггед. О том, что ему надобно будет во что бы то ни стало исхитриться остаться тут, ибо колдовством и смертоубийством он уже сыт по уши, а Глафа или, скажем, Вербета ничуть не хуже Эйи, которая уж больно любит показать свою самость. По первости оно, конечно, забавно, но скоро начинает надоедать…

Беспрепятственно миновав караулы тальбов, всадники объехали несколько шатров и очутились на хорошо знакомой Войко поляне, окруженной цепью синих огней. Здесь Аньял, распрощавшись с парнем, отправился по своим делам, а Войко свернул к обычным кострам, возле которых грелись пленные мергейты. И у одного из них, к великому своему изумлению, увидел сидящих подле Мадьока и других степняков Эйю, Тиира и еще трех или четырех тальбов.

– А, Войко! Ну наконец-то вспомнил! – приветствовала его очаровательная тальбийка, поднимаясь с толстой, плетенной из трав циновки. – Вовремя пожаловал, тут нам из Тательтуна прислали несколько бочонков медовой настойки…

Войко спешился и, пожатием руки заставив Эйю умолкнуть, сообщил:

– По делу я. Асверия велела передать господину Мадьоку, что ждет его. И Тиира. По поводу того, о чем беседовала с ними намедни.

Веселые восклицания, которыми встречено было столь своевременное появление Войко, смолкли, улыбки погасли. Похоже, здесь уже знали о предстоящей схватке с Подгорным Властелином.

– Я готов. – Высокий смуглокожий степняк подошел к Войко, следом за ним от костра поднялись Тиир и еще четверо тальбов. – Пришло время искупить нашу вину, братья. Молитесь за меня, и да пошлют нам удачу Боги Покровители.

– Пусть пребудет с тобой их сила и мудрость! – хором отозвались полторы дюжины мергейтов, окружая Мадьока. – Сделай, что должен! Помоги освободить наших братьев от чар Чужого Бога!..

Тиир пронзительно-свиснул, и из мрака появился тальб на чудесном белом коне, за которым следовало еще пять или шесть оседланных лошадей.

– Больше тебе ничего передать не ведено? – обратилась Эйя к Войко. Тогда садись к костру и отведай настойки, о которой я говорила. А ты, Мадьок, бери Страшарова жеребца. Иначе господин управитель чуть свет сюда заявится и воплями своими весь лагерь перебудит.

Ни тальбы, ни мергейты, несмотря на поздний час, не собирались укладываться спать, из чего Войко заключил, что они осведомлены о планах Асверии и Рильго-на не в пример лучше, чем обитатели Хмельной Горы. Он уже намеревался вслух возмутиться этим, но тут его посетила мысль о том, что, быть может, это вовсе не несправедливость, а проявление заботы Асверии о своих людях. Ведь для большинства тальбов война с мергейта-ми и таинственным Подгорным Властелином все еще оставалась детской забавой, тогда как даже самые тупые из керговцев уже поняли – от исхода ее зависит не только их благополучие, но и сама жизнь.

Войко промолчал и, принимая из рук Эйи кубок с медовой настойкой, улыбнулся тальбийке мудрой стариковской улыбкой. Даром что шустрая девица родилась во времена, когда его прапрабабка была еще девчушкой-хохотушкой и не помышляла о женихах.

Даманхур не питал иллюзий относительно того, почему каттаканы проявляют о нем такую заботу. Рильгон и его родичи, не любившие вмешиваться в людские дела, сознавали, что даже если им удастся совместными усилиями уничтожить Подгорного Властелина, войско степняков еще долго будет разорять народы Восточного материка, ежели уже теперь не принять необходимых мер. Возьмутся ли мергейты за создание единого государства на завоеванных землях или же погрязнут в междоусобицах, не имело особого значения. И в том и в другом случае крови прольется немало. Для предотвращения этого войско Гурцата надобно разбить, и сделать это можно лишь объединенными силами высадившихся на западное побережье аррантов, запершихся на Дангарском полуострове саккаремцев и отступившими к северной границе своей страны нарлаков. Причем тянуть с объединением сил ни в коем случае не следовало, поскольку, получив известия о вторжении аррантских лагиторов на захваченные им земли и последующем пленении нардарцами Цурсога, Хозяин Вечной Степи изменил свои планы и, вмес то того чтобы добивать войско нарлакского кониса, повернул свои тангуны на юг.

Очень может статься, Рильгон и не принял бы участия в судьбе Даманхура, ежели бы Туринхур рвался сразиться со степняками. Однако второй сын шада отнюдь не стремился помериться силами с Гурцатом. Сознавая, что окруженный горами Дангарский полуостров недосягаем для мергейтов, пока те не решатся пересечь отделявший его от Мельсины залив на кораблях, он не собирался воевать с ними. Не веря в возможность освободить Саккарем от захватчиков, Туринхур желал сохранить за собой хотя бы Дангарскую провинцию. Разумеется, Рильгону ничего не стоило освободить брошенного в темницу Ани-Бахра, но возвести его на Золотой Трон оказалось бы значительно труднее, чем вернуть этот саккаремский престол Даман-хуру. Войска и жители Дангары помнили принесенную ему клятву верности, Туринхуру не в чем было каяться перед отцом, так что возвращение его к власти могло обойтись без кровопролития. Тем паче если ему удастся заручиться поддержкой кое-кого из высокородных, состоящих в свите его второго сына.

В то время как Сингон разведывал обстановку, Рин-гволд с Даманхуром посетили Энарека, потом Ани-Бахра и десяток саккаремских военачальников. Надобно признать, что для одного из них встреча с шадом кончилась трагически. Даманхур готов был простить Нарагану и его с Борживом измену и кражу второго завещания, но, когда тот, вместо того чтобы пасть на колени и повиниться, кликнул телохранителей, снисходительности солнцеподобного пришел конец, и он собственноручно вонзил кинжал в брюхо предателя. После чего с помощью Рингволда покинул покои Нарагана столь быстро, что телохранители вынуждены были доложить Туринхуру о внезапном самоубийстве своего господина.

Случай этот, впрочем, был единственным, ибо после недолгой беседы с глазу на глаз даже самые преданные Туринхуру придворные соглашались, что возвращение Даманхура на престол отвечает интересам страны и чаяниям всех без исключения саккаремцев. Солнцеподобный не только обладал даром убеждения, но и хорошо знал, как склонить на свою сторону вельмож и военачальников. Настолько хорошо, что Сингон и Рингволд позволили ему остаться в Дангаре одному, дабы он мог продолжить свою столь успешно начатую среди ночи деятельность при свете дня. И шад, получив от Бузара Хумла четырех телохранителей, продолжил ее так успешно, что к вечеру едва нашел в себе силы добраться до постоялого двора, где у него была назначена встреча с Сингоном.

Проспав несколько часов, солнцеподобный потребовал принести ему пергамент и принадлежности для письма – ни на вино, ни на еду он после посещения многочисленных особняков придворных уже не мог смотреть – и принялся за работу. К тому времени, когда над Данга-рой взошла луна и в комнате Даманхура появился Сингон, труды шада подходили к концу. Результатом их явился длиннющий список всевозможных обещаний, которые ему надлежало выполнить, воссев на Золотой Трон. Заглянув через плечо шада, Сингон тихонько ахнул: