Текст книги "Время вестников. Трилогия"

Автор книги: Андрей Мартьянов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 74 страниц) [доступный отрывок для чтения: 27 страниц]

– Об этом хорошо рассуждать, сидя на крылечке, – скучно протянул Казаков. – И вдобавок неизвестно, станет ли от второго пришествия Меровингов лучше или хуже. Я могу задать себе самый главный вопрос: если этот мир, как ты мне объяснял, точнейшая копия нашего мира, то почему же у нас ничего подобного не случилось? Почему об этом заговоре никто никогда не узнал? Почему этот заговор провалился или не был осуществлен?

– Это уже не абсолютная копия, – уточнил Гунтер. – Резкое изменение произошло сегодня утром. В теории Ричард должен был открыть ворота Мессины и заставить Танкреда сдаться. Еще выясняется, что персонажи, ушедшие со сцены, наподобие Рено-Ангеррана, живы и действуют. Слу-ушай! Помнишь, я тебе говорил о том, что… этот… которого ты де Гонтаром называешь, выставил свою фигуру на шахматную доску? А не Ангерран ли это? Смотри: он обладает непонятной силой, которую можно, используя местную терминологию, назвать колдовской. Как бы по другому он тебя вылечил от заражения крови? Второе. Он открыто заявил, что де Гонтар – его старый приятель.

– Однако Райнольд де Гонтара совсем не слушает, – заступился за Шатильона Казаков. – И откровенно над ним посмеивается. Дело не в их взаимоотношениях, а в том, что как нам быть дальше? Только не говори, что следует сейчас же зарезать Райнольда, настучать обо всех его интригах Ричарду и Филиппу… Тем более, что Элеонора Пуату тоже участвует в заговоре и, вероятно, готова пожертвовать Ричардом ради того, чтобы отдать трон Джону. А Джон, если я правильно понимаю, будет послушной игрушкой в руках матери, пока она не найдет ему достойную замену.

– Ты неправильно думаешь о Джоне, – покачал головой Гунтер. – Он из породы молодых, да ранних. Забудь Вальтера Скотта и представления о принце Джоне как о непроходимом кретине, угнетателе и разложенце. Я достаточно пообщался с ним в Лондоне, чтобы понять – Джон может держать в своих руках государство, особенно на пару с Годфри. А уж если за их спинами стоит Элеонора… Боже, храни королеву и ее младшего сына! Постарайся-ка вдумчиво оценить мои слова: после твоего рассказа я понял, что мы очутились здесь далеко не напрасно. Череда случайностей, на мой взгляд, отнюдь не случайных, привела нас ко двору королевы-матери, она использовала нас для своих интриг, а в результате история пошла по другому руслу. Разумеется, в Германии и Константинополе все пока остается по-прежнему, но, боюсь, после сегодняшнего дня с горы сорвется такой оползень больших и малых изменений, что я даже затрудняюсь сказать, каким будет завтрашний день.

– Что нам делать? – упрямо повторил Казаков.

– Нам? Вероятно, я и Мишель не станем вмешиваться в ваши с Ангерраном дела. Нас обоих тоже подхватило каким-то течением и неизвестно, к какому берегу прибьет. Если ты уверен, что Ангерран и де Гонтар отнюдь не друзья, какими хотят казаться, то действуй в соответствии с приказами твоего нового покровителя. Сам не справишься – позови нас. Всем нутром чую – мир начал переворачиваться. Он пока раскачивается, медленно, осторожно, но пройдет еще пара месяцев и сила резонанса окажется такой, что старая история не устоит. Колосс на глиняных ногах попросту рухнет. А я-то, дурак, вспоминал, отчего Гонтар показался мне знакомым! Оказывается, Лорд принял новое обличье… Кстати, мне очень понравился Хайме.

– Почему? – Казаков исподлобья взглянул на Гунтера.

– Он ведь знает, кто такой де Гонтар? Знает. Признаться, у меня не хватило бы смелости так запросто послать в задницу самого… ну, ты понимаешь, о ком я. Похоже, их семейство действительно обладает особым благословением, унаследованным от Хлодвига, Клотильды и святого Ремигия.

– Ай-ай-ай, какие мы крутые, – Казаков выпустил длинную струю слюны, рассчитывая попасть в расхаживающего на нижней ступеньке голубя, но не преуспел. – Опаньки, ты посмотри! Кто к нам приехал!

Врата обители раскрылись настежь, на крыльцо храма, стоявшего рядом со странноприимным домом, вылетела преподобнейшая аббатиса со свитой в составе сестры-келаря и полудесятка самых почтенных монахинь, а по немощеному двору глухо застучали копыта лошадей.

 
Сумерки природы, флейты голос нервный, конное катанье,
На передней лошади едет император в голубом кафтане,
Белая кобыла с карими глазами, с челкой вороною,
Красная попона, крылья за спиною, как перед войною…
 

– хрипло пропел Казаков, ничуть не погрешив против истины, ибо королева-мать, вернувшаяся в монастырь святой Цецилии, ныне облачилась в сияющий на солнце голубой сюркот, расшитый золотыми нитями. Прическу Элеоноры украшала роскошная сетка с жемчужинами, поддерживающая волосы, а лошадь в самом деле оказалась белой – впечатление от любимой Казаковым песенки портила только снежная челка высокой фландрийской кобылы. Аквитанка выглядела триумфатором – Элеонора улыбалась, бросила служкам несколько тяжеленных золотых монет, на которые в веке двадцатом можно обзавестись неплохой машиной, и вообще радовалась жизни. Она победила всех. Собственного сына, Танкреда Сицилийского, английскую армию и даже неприступных тамплиеров.

– Пойдем поздороваемся, – Гунтер едва не насильно поднял хмурого Казакова на ноги. – Давай, давай. Элеонора того стоит.

Они вдвоем успели подойти к лошади королевы быстрее, нежели спешивавшиеся наваррцы, что составляли почетный эскорт. Блистательная Элеонора Пуату мгновенно узнала Гунтера и Сергея, глянула на них сверху из седла с выражением римского императора, узревшего своих верных слуг, и протянула правую руку.

– Я счастлива вас видеть, мессиры! – звонко произнесла Элеонора. – Помогите мне спуститься на землю.

Гунтер подхватил правую ладонь аквитанки, Казаков, стоявший левее, поддержал королеву-мать за то место, что скромно именуется «ниже талии», и, наконец, невысокая полная дама щелкнула деревянными каблучками туфель о ссохшуюся на солнце глину монастырского двора. Гунтер, сообразив, что нужно делать, опустился на правое колено, незаметно потянув за собой Казакова.

– Я довольна вами, шевалье фон Райхерт, – пропела Элеонора. – Хотя, если я не запамятовала, сейчас правильнее именовать вас по титулу – барон Мелвих?

– Счастлив служить вашему величеству, – заучено пробубнил Гунтер.

– Примите, – Элеонора сдернула со среднего пальца левой руки невероятно тяжелый золотой перстень с сапфиром и протянула германцу. Сегодня она была готова раздать все свои драгоценности, лишь бы подтвердить славу щедрой и богатой королевы, а заодно вознаградить преданных соратников. – Барон, это для вас. На память. Мессир Серж, я, право, не знаю, чем отблагодарить вас, хотя… Шевалье де Сомюр!

Один из телохранителей королевы, судя по гербам аквитанец, материализовался за плечом Элеоноры. Королева протянула руку:

– Сомюр, одолжите мне ваш меч. Спасибо.

«Она ему что, голову снести задумала? – мелькнула у Гунтера глупая мысль, но он понял, что такое можно заподозрить только спьяну или с недосыпу. – Или?.. Господи Боже, опять!»

– Я, как королева Англии, Ирландии и Шотландии, имею право посвящения, – торжественно изрекла Элеонора, запросто подняв горизонтально над землей довольно тяжелый рыцарский клинок. – А посему, мессир, стерпите эти удары и ни одного более!

– Э-э… – заикнулся Казаков. – Я уже!..

Робкий возглас остался незамеченным. Лезвие меча осторожно коснулось сначала правого плеча бывшего оруженосца, потом левого, затем клинок вернулся к владельцу.

– Оммаж приносить не следует, – заявила королева-мать. – Я и так знаю, что вы верный человек, мессир Серж. Жалованную грамоту вы получите тотчас.

Элеонора ослепительно улыбнулась солнцу и быстро зашагала к дверям странноприимного дома.

– Хорошо хоть не кулаком в ухо, – Казаков, недоуменно ухмыляясь, посмотрел на Гунтера. – Одного не могу понять: почему всем так нравится посвящать меня в благородные доны? И, в конце концов, чей я теперь подданный – Сицилии или Аквитании?

* * *

Беренгария Наваррская, присутствуя на утренней мессе вместе с мадам де Борж, не столько молилась и внимала проповеди святого отца, сколько размышляла о крайней двусмысленности положения, в котором оказалась благодаря своим чувствам и более чем неожиданному стечению обстоятельств. Собственно, на повестке дня к принцессы стоял тот же вопрос, что и у Казакова: «Что теперь прикажете делать?»

Отец принцессы, Санчо Мудрый, недаром советовал любимой дочери держаться подальше от Транкавелей. Бешеное Семейство вновь оправдало свою репутацию – Беренгария уяснила, что Хайме едва-едва не стал жертвой внутрисемейных интриг и раздирающих потомков графа Редэ противоречий.

Бог с ним, можно смириться с неожиданным появлением Хайме в Мессине и его претензиями, имеющими, впрочем, достаточное основание. Но беда состоит как раз в том, что младший Транкавель, ведомый лишь собственными соображениями, невероятной влюбленностью и привязанностью к Беренгарии, сам плохо представлял, чего, собственно говоря, он хочет. Явившись глубокой ночью в монастырь, Хайме прежде всего брякнул:

– Давай уедем. Плевать на Ричарда, на твоего отца, на моих сумасшедших родственников. Денег у меня достаточно, есть несколько закладных писем от тамплиеров… Уедем в Польшу. Или в Норвегию. Нас никто не найдет в такой глуши.

– Хайме, – ахнула Беренгария, – ты бы еще предложил сбежать в Исландию! Жить на берегу океана, ловить рыбу, ходить в гости к норманнам…

– Кхм, – нахмурился сын графа Редэ, – признаться, с Норвегией я погорячился. Варварская страна. Но ведь…

– …Но ведь я – дочь короля, – напомнила Беренгария. – Если ты не ощущаешь своего долга перед…

– Перед кем? – перебив, поднял голос Хайме. – Мне с младенчества твердят все и каждый – отец, это чудовище почему-то именуемое моим братом – Рамон, Тьерри, отец Ансельмо, родственники из Плантаров и Бланшфоров: долг, долг, долг! Зов крови, великие предки, восстановление справедливости, династия, Хлодвиг-Дагоберт-Сигиберт, пчелы Меровингов, Книга, и снова зов крови! Надоели! Я хочу жить, как нормальный человек! Если Рамон упивается видениями будущего, а Тьерри погряз в своих мыслях, неизвестных никому, кроме него самого, то я хочу просто жить! Видеть рядом с собой любимую женщину, иметь свой дом и не опасаться, что этот самый дом однажды выкинет такую шутку, что поседеешь в двадцать лет. Хочу быть независимым от всех, кроме своего сюзерена! Беренгария, уедем! Немецкие рыцари отвоевали у варваров с Балтийского побережья множество земель, мы сможем купить или заслужить лен в пределах Польского королевства или Ливонии! А можно вообще скрыться в русских землях герцога Всеволода! И никакой Рамон или Ричард нас там не найдут!

– Теперь еще вспомни о том, что ты обладаешь особенными умениями, унаследованными от первых Меровингов, – вздохнула принцесса. – Что любая корона – твоя по праву крови…

– И не только крови, – буркнул Хайме. – Хотя… Все-таки именно кровь имеет здесь решающее слово.

– То есть? – не поняла Беренгария. – Хайме, за долгое время нашей дружбы ты столько раз бросал невнятные намеки о происхождении вашей семьи, что мне иногда становится страшно. Объясни.

– Не хочу, – замотал головой младший Транкавель. – Это не ко времени и не к месту.

– Ничего подобного! – заупрямилась принцесса. – Ко мне приходит человек, который хочет меня украсть из-под венца, лишить короны Англии и увезти в какую-то Польшу, и в то же время отказывается от… От того, чтобы…

– Я понял. Но, думаю, что ты выставишь меня за дверь, услышав правду.

Хайме изрядно напрягся, а Беренгария почувствовала, как этот странный, но столь привлекательный и близкий для нее человек борется с самим собой. Только в чем состоит смысл этой битвы – непонятно. Разумеется, у семьи де Транкавелей есть свои тайны, причем тайны, недоступные разуму обычных смертных – взять хотя бы врожденные способности к тому, что обычно называют колдовством или загадку фамильного замка… Однако Беренгария достаточно насмотрелась на Бешеное Семейство и начала кое в чем понимать этих людей, обладающих либо древним благословением, либо столь же древним проклятьем. А значит, будет способна понять и самое сокровенное.

– Если я выставлю тебя за дверь, ты влезешь через окно, – парировала принцесса. – В Святом Писании сказано: «Исповедуйтесь друг другу». Я готова выслушать. Только рассказывай не известные мне предания о потомках короля Дагоберта, а истину, которую ты столь долго скрывал.

– Истину? – ощерился Хайме. – Истину, за которую меня сожжет любой церковный суд? Ты слышала о Книге Ренн-ле-Шато?

– Книга? – вздернула брови принцесса. – Ты же мне сам рассказывал! Ваша генеалогия, семейная хроника. Ну и что? Такие книги хранятся в библиотеке каждого уважающего себя рода. Ваша просто более длинная, запутанная и древняя, нежели остальные.

– Древнее не бывает, – отрешенно сказал Хайме. – Я до сих пор не могу понять, изложена там правда или строки были нашептаны… дьяволом. Хорошо, я могу исповедаться. Я грешен. Грешен в гордыне. Грехе, заразившем всю мою семью многие столетия назад. Грехе, из коего проистекают все прочие. Книга, о которой я говорю, была написана больше тысячи лет назад, во времена Рима. Когда на месте Лангедока цвела провинция Великой империи, называвшаяся Септимания. Книга многократно переписывалась, ибо никакой пергамент не выдержит гнета столь долгих лет. Потом в нее добавлялись главы хроник, летописей, но первые пятьдесят страниц оставались неизменными.

– О чем они? – с чувством подступавшей холодной жути переспросила Беренгария. – Тысячу лет назад? Времена Нерона Августа?

– Раньше, – сказал Хайме. – Первый век по Рождеству. Сороковые или пятидесятые годы. История одной иудейской семьи, перебравшейся из завоеванной и разгромленной Иудеи в земли, которые сейчас называются Лангедоком. Знаешь, кем написана Книга или кому приписывается?

– Кому? – Беренгария ощутила, что по коже пробежали искорки мороза. Может быть, лучше было не спрашивать? У Хайме сейчас такой вид, будто его вопрошают на Страшном Суде о всех вольных или невольных прегрешениях, и чаша весов перевешивает от золотистой райской белизны к багровым отсветам Преисподней.

– Святой Марии Магдалине. Это Евангелие. Книга Благовести, не вошедшая в Святое Писание и, видимо, неизвестная никому из ныне живущих отцов Церкви. Описание последних дней Господа нашего Иисуса Христа и… и того, что случилось потом.

– Но ведь о Пасхальных событиях писали многие авторы, – растерянно сказала Беренгария. – Апокрифы, не вошедшие в свод Евангелий, общеизвестны, они хранятся в монастырях и библиотеках университетов. Евангелие от Фомы, от Вениамина… Почему бы не появиться благовести от Марии Магдалины, забытой последующими поколениями? Я не понимаю, отчего ваша семья делает из этого столь ужасную тайну? Можно было бы отдать копию епископу Безье или переслать рукопись в Рим…

Хайме ошеломленно посмотрел на принцессу и его внезапно разобрал нервный смех.

– В Рим? Епископу? Хвала Господу, ты ни разу не видела этих страниц, а я знаю их наизусть! Да за одну страничку Книги, попавшуюся на глаза Святейшему Папе, Ренн-ле-Шато сравняли бы с землей, а всех моих родных покидали в огонь! Если верить Книге…

Хайме запнулся, не в силах продолжать дальше.

– И что же произойдет, если ей поверить?

– «Я же, Мария, и Марфа, сестра моя, и Лазарь, брат мой, узрели берега Массилии. [9]9
  Массилия, греко-римская колония на побережье Южной Франции – ныне город Марсель.


[Закрыть]С нами же на корабле были Иисус, Иосиф и Иоанн, сыновья Божии, от моего чрева рожденные». Понимаешь? Эту тайну не знает никто, кроме нашей семьи. Я сейчас прочитал тебе один из стихов Книги Магдалины или того, что мы полагаем Книгой Магдалины. Там написано: Господь наш, пребывая в Кане Галилейской, что упоминается у Иоанна, [10]10
  Евангелие от Иоанна, 2:1-10.


[Закрыть]женился на Марии Магдалине. И у них были дети.

– Сумасбродство и ересь! – вскричала Беренгария и рывком поднялась с кресла. – Можно придумать все, что угодно, но такое?!.

– Я же говорил – ты возмутишься, – сокрушенно вздохнул Хайме. – Но ты если согласилась принять мою исповедь, слушай до конца и не делай слишком поспешных выводов. Эта тайна, запрещенная Церковью, хранится только у нас, у Транкавелей. Признаться, сейчас никто не может сказать, истинны ли стихи предполагаемого Евангелия от Магдалины, или Книга сплошь лжива. Дело в другом – сейчас ты слушаешь меня и не веришь. Но любой человек, читавший Книгу, верил сразу и безоговорочно. Каждый, пойми. Все мои родственники, отец Ансельмо, наш библиотекарь, все предыдущие поколения Транкавелей и Плантаров – все верили. Каждый верил. Книга, пусть даже переписанная, обладает каким-то странным волшебством. Она заставляет людей считать, что все изложенное на ее страницах – непреложная, Божественная истина. Мы были ее Хранителями почти тысячу двести лет. И только сейчас решились действовать, потому что время пришло.

– Постой, постой! – Беренгария приложила пальцы к вискам и быстро прошлась по комнате. – Столь… неожиданный апокриф, конечно, интересен с точки зрения истории Церкви или истории ересей. Но при чем здесь твоя семья? Хранители тайны – это, конечно, чудесно, но одно наличие в вашей библиотеке апокрифического Евангелия не объясняет способности твоего старшего брата к волшбе или твои собственные умения – ты останавливаешь самых злых собак, никого и ничего не боишься, уверен в себе, как… как король. Я же видела, как Ренн-ле-Шато слушается тебя. Живой замок, вырастающий из корней немыслимой древности, не привыкший обращать внимание на копошение двуногих букашек, почему-то повинуется слову человека! Этот ваш Лоррейн-предсказатель, то ли эльф, то ли демон, относится к тебе уважительно, я сама слышала. Всех вас, тебя, твоих братьев, даже младшую сестру, окружает некое сияние, у кого ярче, у кого темнее – сияние нездешнее, не принадлежащее земле. Кто вы?

– Ну… – Хайме запнулся. – Ты не сумела связать все только что перечисленное с Книгой хотя бы потому, что не читала дальнейшего. Отец, граф Бертран, всегда учил меня: «Транкавели не только Хранители, но и Наследники».

– То есть? – раскрыла рот Беренгария. – Чьи? Меровингов?

– Да, Меровингов. А Меровинги полагают себя наследниками и прямыми потомками человека… Человека, который сделал для этого мира больше, чем кто-либо иной.

Беренгария машинально покосилась на распятие.

– Да, ты правильно угадала Его имя…

ЛЮДИ И МАСКИ – V

О том, как Сергей Казаков отказался прижиться в XII веке

Большинство бед мира – от пьянства. Тогда, почти три месяца назад, в нормандском лесу, Казаков понял эту нехитрую истину во всей ее философской глубине. Прочие беды напрямую проистекают от похмелья.

К концу третьей недели пребывания в лесу Казаков начал звереть. Или, если угодно, дичать. Безусловно, он продолжал старательно следить за собой, научился использовать золу костра в качестве стирального порошка, по три раза в день купался в озерце (даже в дождь). Надобности ежедневно бриться не возникло, ибо борода у него почти не росла – так, чуть-чуть жесткой черной щетинки на подбородке, которую можно убрать в два взмаха острым ножом.

Жизнь, однако, начинала терять смысл.

Хитрющая система ловушек вокруг вертолета ни разу не послужила прямой цели – люди сюда не ходили (потом Сергей узнал от отца Колумбана, что поселяне сочли глубины Алансонской пущи крайне опасными – вроде бы демон тут поселился или кто похуже…). Хуже демона может быть только человек, причем человек, которому совершенно нечем заняться. Охотиться? По примеру предков отправиться с рогатиной на медведя? Покорнейше благодарим. Мяса хватает с избытком, а лис удалось отвадить от импровизированного погреба раскрошенным табаком – у Казакова еще оставался небольшой запас сигарет, а курил он очень мало. Не хотелось здесь курить, на свежем воздухе.

…В эпоху бурной юности Сергей претерпел приключение: когда его достал город и городские заморочки (Казакову было лет семнадцать), он взял палатку, рюкзак и отправился в лес. Посидеть одному в гребенях. Под Петербургом еще сохранились глухие чащобы, где на много километров вокруг нет никакого жилья. Приехал, поставился в самой глухомани. На следующий день обнаружил, что никакая это не глухомань, а жизнь иногда преподносит весьма забавные сюрпризы. В ручейке неподалеку обнаружились позабытые рассеянным турьем (как, черт побери, можно такое забыть?!) бутылка водки, несколько бутылок красного вина и пива. Потребил.

И заблудился. По охмуренному алкоголем сознанию.

Причем заблудился очень добротно – дня четыре ходил по округе, голодный, но… Как бы это сказать? Донельзя увлеченный своим положением. Потом случайно вышел на новорусскую дачу: надо было видеть морду хозяина, когда из лесу к его одинокому и скромненькому трехэтажном коттеджу вынесло непонятное существо, более похожее на неудачную помесь человека с лешим. Грязная гимнастерка, драная тельняшка, стоптанные измызганные кирзачи и самая что ни на есть бандитская рожа.

Новорусс оказался человеком с понятиями – напоил (водой) и даже объяснил, что это за место, сориентировал. Оказалось, Сергея носило вокруг палатки в радиусе пяти километров. Но тогда все случившееся воспринималось как замечательный абсурдистский прикол: так или иначе выйдешь к людям, там и до Питера рукой подать. Здесь… Здесь тоже можно выйти к людям. Только зачем? Они все чужие. Все до единого. Причем даже и представить сложно, насколько чужие.

Главной, навязчивой и столь же основополагающей, как шестая статья старой Конституции, мыслью стало: пора сваливать. И побыстрее. Свихнешься. Жизнь Робинзона не по нам. В конце концов, у Робинзона хоть какие-то приятели имелись – поначалу животные, всякие кошки-собаки-попугаи, потом явился Пятница. А своего ослика Гришку, после путешествия в город Аржантан, из-за полного неумения обращаться с гужевым транспортом пришлось подкинуть в самый бедный, по мнению Казакова, дом в деревне. То-то было радости! И поступок вполне робингудовский, можно собой гордиться. Рясу Сергей незаметно вернул обратно в церковь, наверняка вызвав у монахов безмерное удивление.

Еще у Робинзона стрясались настоящие опасности: болезни, людоеды, пираты. Развлечения – шторм, землетрясения, книжки, спасенные с корабля. А тут сидишь на безмерно затянувшемся пикнике, знаешь, что конец его никогда не придет, и маешься всякой херней (позавчера Казаков выкопал в лесу куст диких роз, приволок на стоянку и живописно рассадил цветы вокруг вертолета. Если приживутся, лет через пять появятся роскошные и красивые заросли). Скука. От скуки начинаешь чудить, как господин Портос, он же шевалье дю Валлон де Брасье де Пьерфон. А такое чудилово, как случилось вчера, крайне предосудительно со всех точек зрения.

Казаков напился. Просто так, из принципа. Уволок несколько дней назад кувшин вина литра на четыре из близлежащего монастыря. Сначала использовал по глоточку. Затем выхлебал все, истово проблевался, взял пистолет и спьяну отправился приключаться на дорогу. Достало все. А посему шел и голосил:

 
– По дороге ехал назгул
И костями громко лязгал!
Долго он понять не мог,
Что болтается меж ног?
 

Этой дурацкой песенке-загадке (ответ – меч) Казакова давным-давно научили знакомые ролевики – полусумасшедшая молодежь в плащах из драных занавесок и мечами из клюшек. Играли они по сюжетам Fantasy, а многие книжки этого жанра Сергею нравились. Поэтому и сошелся с игровым народом. Душевные люди. Правда, к жизни ничуть не приспособленные. Но пели хорошо.

Вот вам и тракт. Выхожу один я на дорогу… Начинаем свою ролевую игру. По Соловью-Разбойнику. Или нет, по Робин Гуду. Крестьян сегодня грабить не будем, станем идейными. Обратим внимание на обладателей толстых кошельков и притеснителей трудящихся масс. Блин, почему пусто? А-а, понятно, вечер. В такое время никто в дальний путь не отправляется.

После того, как Казакова еще раз вырвало и мозги чуточку прочистились, он уселся под громадным вековым дубом, тупо уставившись на желтый грунт тракта, и стал ждать.

Застучали копыта. Две лошади. Значит, теоретическая жертва – человек богатый. На лошадях здесь раскатывают только всякие рыцари или обеспеченные священники, это удалось выяснить в точности. Монахи употребляют ослов, а крестьяне по большей части запрягают в повозки всякую рогатую скотину. Казаков поразился, увидев однажды фургон, ретиво влекомый двумя пятнистыми коровами.

Добро пожаловать, сэр рыцарь. Ну точно, рыцарь. Едет один, с заводной лошадью, на хребет которой складированы шмотки. Без шлема и без оголовья, в темно-желтой тунике, под которой видна кольчуга с закрепленными для пущей прочности полосками металла. Странность какая: здешние рыцари не таскают ничего тяжелее кольчатой брони. Где неподъемные пятипудовые доспехи, владелец которых закован в железо от пяток до макушки? Ни разу не встречалось ничего подобного…

– Hello, mister! – Казаков вышел, покачиваясь, на дорогу, и встал посреди, вытянув руки с пистолетом в классическом голливудском жесте: правая ладонь охватывает рукоять оружия, левая – поддерживает снизу и спереди. – Руки за голову, это ограбление!

– Кэ? – дворянин натянул поводья, презрительно-безразлично оглядывая простеца.

– Зашибу, сука! – ласково сказал Сергей, опустил пушку, весьма бесцеремонно подошел к лошади и подергал за поводья. Спокойная кобылка посторонилась, переступив на шаг назад.

– Мэрд! – возмутился рыцарь, положив руку на рукоять непременного меча.

– Сам ты дерьмо, – развязно ответил Казаков. – Бабки давай! А, ты ж не понимаешь… Слазь с кобылы, чмо!

Столь романтическое предприятие, как грабеж на большой дороге (оно же ролевая игра в Робин Гуда), приобретало авангардистско-идиотический вид. Непринужденность отморозка схлестнулась с благородным негодованием шевалье, и судя по всему, должна была победить непринужденность.

Вначале Казакова просто отпихнули. Ногой. Спокойненько так дали пинка. В грудь. Не столько больно, сколько обидно. Тот полез снова, пытаясь сдернуть рыцаря с лошади за стопу. Разбойник едва не получил вторую затрещину, но сколь бы ты не был пьян, старые навыки сохранились, уклониться можно. И тогда благородный дон взялся за меч.

– Крутой, да? – рявкнул Сергей. В ладонь легла рукоять пистолета. – Пристрелить тебя что ли, угнетатель? Феодал хулев!

Феодал выслушал и отмахнул клинком. Добротно отмахнул, от души. Голову бы снес. Или череп расколол точнехонько на две половинки.

Бах-бах! Два выстрела. Шевалье в желтом взвыл, лошадь дернулась и едва не понесла, ее хозяин полетел в придорожную пыль. Рукава кольчуги блеснули в красно-желтом свете заходящего солнца.

Меч, однако, не выпустил. Конечно, Казаков отнюдь не собирался убивать проезжего, но что-то такая злость взяла… Однако пули ушли в бедро, а не в грудь или живот.

Ударить ногой по ладони, выбить клинок, пнуть в лицо подошвой пару раз – оглушить. Теперь можно непосредственно приступать к грабежу.

Кошелек. Тяжеленький. Изымаем. Потом разберемся, что за валюту таскают с собой здешние рыцари. Оружие, что ли, взять? Ну его. К чему? Единственно, кинжал у мужика красивый. Вот его и поберем. Пригодится в качестве кухонного ножа. Трофей, однако.

Что в мешках? Ага, теплая одежда. Некое подобие шубы, только мехом внутрь. Еще один кошелек. Книжка какая-то… Ага, Библия на латинском! Возьмем, попробуем поизучать на досуге, благо теперь не жизнь, а сплошной досуг. Спасибо вам, благородный мсье, за ценные подарки. Извиняюсь, пора ретироваться. На дороге шум слышен, еще кто-то едет. Тут вас и подберут.

Из шубы Казаков сделал себе постель, не все ж на соломе, стащенной в кунг аппарата, спать. Денег оказалось не то, чтобы много, но вполне достаточно – двенадцать золотых разной чеканки, пятьдесят две монеты серебром и совсем чуточку меди. Только куда их тратить? Робин Гуд с компанией могли хоть в Ноттингам пойти, в кабак. Напиться, подраться, шерифу подгадить, чтоб бдительность не терял. Девочки, опять же… Ладно, будем скупать полезные вещи у трудового пейзанства.

За минувшие дни окрестные крестьяне Казакову немножко привыкли, видимо, принимая за дурачка. Только вопрос: откуда у дурачка деньги, да немалые? Впрочем, ушлые вилланы вскоре начали вовсю пользоваться несмышленостью глухонемого. Когда Казаков решился шикнуть и купил нескольких куриц, битую птицу ему всучили за цену, раз в тридцать превышающую обычную стоимость. Дурачок, впрочем, не расстроился и сдачи не попросил даже жестами.

В деревню с трактиром Сергей во время своих долгих одиноких прогулок предпочитал не соваться. Оно и понятно – все самые шумные мелкоуголовные предприятия прошли именно там. В основном бродил по окрестностям южнее и восточнее замка с трехцветным флагом. Однажды ночью даже решился забраться внутрь укрепления, ибо калитка в воротах стояла нараспашку, а стражи не наблюдалось. Замок как замок. Громадные волкодавы, дремавшие во дворе, даже не пошевелились, завидев чужака…

От скуки Казаков собрался опять навестить город на севере, но здраво рассудил – ничего интересного там не прибавилось, а рисковать лишний раз не стоит.

Что же делать? В книжках подобная ситуация ни разу не рассматривалась, да и в инструкциях тоже. Все инструкции приспособлены под двадцатый век – можно грохнуться на вертолете в лесах Амазонии или в пустыне Невада, но только не в удивительном мирке, знающем, что такое вино, хлеб и продажа куриц за серебро, однако понятия не имеющем о телефоне или радиосвязи. Чем бы заняться?

Постоянно всплывала прежняя мысль: отправиться в монастырь. Если быть осторожным и осмотрительным, там можно прожить. На какое-то время пойти в монахи. Или в работники при обители. Нет ничего плохого в том, чтобы быть не сотрудником службы безопасности, а скотником или, к примеру, сборщиком винограда. Только как тебе объяснят, что нужно собирать именно виноград, а не яблоки?

А неделю назад возникло новое соображение.

Неподалеку, километрах в четырех, почти рядом с замком, в лесу жил… Некто. Седобородый дядька изрядных годочков. Вроде не лесник или как у них тут называется эта должность. И не монах, хотя носит некрашеную холщовую рясу, подвязанную веревкой. В общем, отшельник или блаженный. Народец местный к нему шастает, сам старикан то и дело куда-то уходит. Может, знахарь?

Казаков обнаружил землянку случайно и сначала даже не понял, что перед ним не поросший травой длинный холм, а полностью вкопанный в землю дом. Едва не наткнулся на самого отшельника, вышедшего к колодцу за водой. Решил понаблюдать. Пришел следующим утром, занял позицию в кустах и смотрел. После рассвета в землянку явились какие-то деревенские бабы с горшочками и крынками. Заехал горделивого вида сорокалетний рыцарь с черной бородищей, вежливо раскланялся, поговорил и отбыл. К вечеру старец покинул свой необычный дом, оставив дверь незапертой (Казаков, тщательно осмотрев притвор, не нашел никаких следов засова или петель для замка. Значит, седой ничего и никого в округе не боится), а Сергей решился обследовать жилище, покуда хозяин в отсутствии.