Текст книги "Время вестников. Трилогия"

Автор книги: Андрей Мартьянов

ЛЮДИ И МАСКИ – III

О том, как Беренгария Наваррская однажды ездила в графство Редэ

Черный агат недаром славится как волшебный камень. Есть легенда, что, когда дьявол приходил искушать Иисуса Христа в пустыню, предлагая все царства мира за один-единственный поклон, Сын Божий, отвергая речи лукавого, как раз стоял на глыбе черного агата. С тех пор дьявол и боится этого камня, а его слуги – и подавно.

И уж тем более необычен агат, когда-то составлявший часть стены Ренн-ле-Шато. И своими свойствами, и происхождением.

Никто не знает, когда в основание Ренн-ле-Шато был заложен первый камень, однако известно – укрепление римлян, возникшее на этом месте во времена Юстиниана Августа, уже стояло не на голой скале, а основывалось поверх крепости этрусков. Которые, в свою очередь, тоже использовали для фундамента материал предыдущей постройки совсем уж неведомого народа, обитавшего в Пиренеях во времена, когда Ромул и Рем еще не родились.

Беренгария была девушкой любопытной, а посему собирала все доступные сведения об интересующих ее людях, государствах или крепостях. Оказывается, ранее Ренн-ле-Шато главенствовал над целой цепью укрепленных римских фортов, протянувшейся с северо-запада на юго-восток вдоль Пиренеев для охраны границ Империи от иберийских варваров. Когда пришли другие варвары – германцы, именовавшие себя вестготами и вандалами, Рим уступил им крепости. Вандалы ушли дальше, в Иберию, а затем и в Африку через пролив Геркулесовых столпов, готы же остались. Королевская семья предпочла жить в соседней с Ренн-ле-Шато Кустассе, крепости, стоящей в полулиге от столицы Разеса, как раньше называлось графство Редэ. Оттуда и происходила родом знаменитая королева Гизелла, жена Дагоберта II Меровинга.

Однако сейчас Беренгария меньше всего хотела вспоминать о лишенной короны древней династии. Ее мысли занимал Ренн-ле-Шато и связанные с ним загадки.

Каждый знает, как выглядит обычный человеческий череп. Гладкий свод, чуть выпуклые надбровья, тонкие кости челюстей. А лет пять назад, во время перестройки одного из бастионов Ренна, наткнулись на удивительнейшее захоронение – в песке были найдены невероятно толстые, почерневшие от времени кости, и странные черепа. Черепа, похоже на человеческие, но человеческими не являющиеся. Низкий скошенный лоб, по своду идет выпуклый костяной гребень, огромная нижняя челюсть, клыки… Ученый хранитель библиотеки замка, отец Ансельмо, едва не умер от восторга, посчитав, что найдены останки людей, живших в этих местах до библейского потопа или кости представителей загадочного народа Гог и Магог, упоминающегося в Библии, но неизвестного истории. Несколько черепов отнесли в оссуарий, а один забрал себе Рамон де Транкавель и утвердил на столе в своей комнате, заявив, что так будет красивее.

Но это еще полбеды. Следующим днем, когда рыли котлован для фундамента, рабочие графа Бертрана прибежали к священнику в экстатическом ужасе. Они, видите ли, откопали дракона. Скелет огромного зверя, вплавленный в сухую глину. Тут уже примчались смотреть все – и старый граф, и его сыновья, и дочка Бланка, которой тогда исполнилось десять лет.

Действительно, дракон. Большой и зубастый. На поверхности лежала огромная, с две бочки, зубастая голова ящера, а полуразрушенный хребет уходил вниз, в плотную красноватую глину. Бертран де Транкавель приказал выкопать все, что можно найти, и вопросительно посмотрел на капеллана. Тот лишь пожал плечами и высказал нелепую гипотезу, что это останки дракона, убитого святым Георгием. Транкавелям эта версия, однако, безумно понравилась, и с тех пор одна целая кость «дракона», весьма похожая на коровью, оставалась в дарохранительнице под часовней. К сожалению, из-за неаккуратности рабочих череп и прочие части скелета рассыпались, но все дети Бертрана набрали себе по пригоршне драконьих зубов.

Необычные находки в Ренн-ле-Шато не считали чем-то экстраординарным. В Разесе всегда что-то находили. Крестьянин начинал строить дом и выкапывал римскую статую, а то и хорошо сохранившийся доспех. Перестраивали сам замок – вдруг обнаруживались запечатанные коридоры, подземелья, о которых давно забыли. Во время правления отца Бертрана де Транкавеля, графа Анри, из земли была поднята готская сокровищница – фунты плохо обработанного золота и драгоценных камней, ржавые мечи, ожерелья, подвески, лунницы с языческими символами и даже небольшой бронзовый идол, изображавший древнего божка в шлеме, с копьем и двумя волками у ног. Кажется, готы называли этого бога Вотаном.

Граф, как и все представители рода Транкавелей, отличавшийся едким чувством юмора, преподнес находку епископу Алье, полагая, что это будет очень остроумно. Тому ничего не оставалось, как принять подарок, а затем втихомолку переплавить богомерзкого кумира на слитки. Все остались довольны.

Ну а к многоразличному волшебству, пронизывающему Разес-Редэ, все местные жители давно привыкли. Никого не удивляло, что в Ренн-ле-Шато полно призраков, от самых безобидных до способных свести с ума, а к бессмертному существу, полтысячелетия шлявшемуся в окрестностях, относились как к самой обыденной вещи наподобие блохастой бродячей шавки, Дикую Охоту, изредка появлявшуюся в горах, боялись, однако знали, как оградить себя от опасности, несомой призрачными рыцарями в необычных доспехах и шлемах. Опасаться следовало не привидений, а людей. Людей, владеющих древними секретами и наследующих загадочные тайны прошлых столетий, оставивших свою печать на каждом камне Ренн-ле-Шато.

Беренгария этому совету не вняла. Она часто раздумывала о том, что в Транкавелях, в каждом из них, заключалась хотя бы частица любовной магии. Им не требовалось делать ничего особенного ради того, чтобы понравиться. Людей невольно тянуло к ним некоей странной силой, которую никак не назовешь демонической. Беренгария очень уважала отцовского оруженосца дона Хуана, испытывала к нему чувство привязанности, но никак не любви. Он был великолепным любовником, сильным, способным защитить мужчиной, куртуазным рыцарем… Но таких сотни и тысячи. А вот найти в человеке нечто особенное, ту самую жемчужину, ради которой ты готова копаться в горке дерьма… У Рамона де Транкавеля имелась такая жемчужина, но, как выяснилось, при внешнем совершенстве испорченная внутренними изъянами. Хайме владел совсем маленьким перлом, однако его жемчуг имел божественную окраску и идеальную форму.

Потому Беренгария после некоторых колебаний согласилась с предложением отца поехать через Пиренеи, погостить летом в Ренн-ле-Шато

Первым же вечером принцесса обманула придворную даму (которая получила от Санчо Мудрого строжайшее указание – после наступления темноты запереть дверь и отваживать любых визитеров, даже Хайме де Транкавеля, буде таковой заявится) и провела самую запоминающуюся ночь в своей пока еще не слишком долгой жизни.

Хайме, неожиданно повзрослевший и за несколько месяцев превратившийся из мальчишки-подростка в худощавого и необычно задумчивого молодого человека, внешней привлекательностью вскоре готового сравниться со старшим братом, а то и превзойти его, ожидал наваррку на соседней галерее, хотя они не уславливались о встрече. После заката столь жестокого в графстве Редэ летнего солнца он, сохраняя непонятное молчание, привел слегка удивленную подругу на самую высокую точку замка – на выступ одного из бастионов, главенствующего даже над центральной башней-донжоном, и помог забраться в широкий проем между двумя зубцами стены.

И там, где сходились земля и небо, а вокруг простирались зеленовато-желтые холмы, вырастающие затем в Пиренейские горы, Беренгария поняла, что полюбила всерьез. Она не заметила, когда порывисто целовавший ее Хайме успел расшнуровать лиф ее длинного платья, а затем и снять его. Сильные, загорелые почти до черноты руки младшего сына Транкавелей ласково скользили по шее и плечам наваррки, нежно стискивали напрягшиеся соски, устремлялись все ниже, легко касались вздрагивавших бедер девушки, и снова начинали безостановочно кружить по ее изгибавшемуся телу, сводя с ума и даря несказанное возбуждение.

Принцесса сама сдернула с Хайме серовато-белую рубашку, нетерпеливо прижавшись к теплой, но казавшейся сделанной из железа, покрытого шелковистой кожей, жилистой груди. Хайме еле слышно застонал, поспешно избавляясь от остальной одежды, наклонился вперед, сжимая замершую от предвкушения Беренгарию в объятиях… и в этот миг она почувствовала, что, кроме них двоих, рядом пребывает некто третий. И этот третий полностью разделяет их чувства.

В краткой передышке меж упоительной схваткой двух людей, когда покрытая мозолями от оружия и охотничьих пик ладонь Хайме вкрадчиво двигалась меж ее бедер, расслабившихся и готовых выполнить любое желание бывшего с ней мужчины, а губы молодого человека притрагивались к сладко изнывавшей груди, Беренгария приподнялась на локтях и огляделась, на мгновение испытав безумный страх, что заметит соглядатая и это непременно окажется Рамон де Транкавель, с его обманчивой улыбкой и тщательно скрываемой ненавистью. Однако из живых существ поблизости обнаружились только два медленно круживших в темно-зеленом небесном океане коршуна, да желтокрылая бабочка, примеривавшая усесться на камень. Принцесса перевела дыхание, облизнув пересохшие губы и назвав себя мнительной дурочкой, мягко привлекла с готовностью откликнувшегося на ее безмолвное желание Хайме поближе, и тут в мире произошло нечто странное.

Ренн-ле-Шато, замок семьи де Транкавель, вздохнул. Будто сам сочетался с неспешным, завораживающим ритмом движений любовников. Огромная крепость дышала, дышала по-настоящему. Беренгария спиной, через торопливо брошенный на ноздреватый камень плащ, ощущала, как замок смотрит на людей, заинтересовавших его, тысячами каменных блоков, заменявших глаза, как серовато-желтый песчаник наливается теплом, идущим из его нутра, как выветривающийся песок, павший на ногу под дуновением австра, щекочет кожу…

– Хайме, что это? – еле слышно спросила наваррка, не испуганная, а зачарованная. – Мне кажется, или?..

– Это?.. – Транкавель-младший поднял голову, отбросив упавшие на глаза черные волосы и настороженно прислушался. Затем он чуть заметно улыбнулся, точно уловив нечто хорошее, но безумно далекое, и почти беззвучно ответил: – Это Ренн. Он с нами. Вернее, уже во мне и в тебе. Ему мало что нравится, но, кажется, он ничего не имеет против нас. Не говори больше ничего, просто чувствуй…

Беренгария с коротким смешком подумала, что происходящее несколько смахивает на то, как если бы одна женщина делила свое внимание между двумя жаждущими ее мужчинами. Двое соединялись в одном – в теле Хайме – и девушку с головой захватила невероятная возможность: принадлежать сразу человеку и замку. Она испытывала одновременно твердость камня и тепло прикосновения, живую силу разума обычного смертного и близость диковинного, непостижимого рассудка Ренна, обоняла горьковатый запах полыни, исходящий от разметавшейся шевелюры молодого человека, и легкий аромат древности, плывущий над замшелыми камнями крепости. Ей казалось, будто жесткий кирпич бастиона, ставший их ложем, плавится, повторяя очертания ее фигуры, и чьи-то невесомые, удивительно мягкие ладони бережно касаются ее и Хайме, помогая, подсказывая и направляя…

Наконец Беренгария, принцесса Наварры и дочь короля, закричала – так, как не кричала никогда в жизни. Это был крик одновременно и радости, и наслаждения, и страха. Страха перед чем-то неизвестным, но не враждебным. Увидев ночью в лесу отблеснувшие зеленым глаза безобидного барсука, ты тоже можешь заорать от ужаса, представив, что в кустах скрывается мохнатый и зубастый оборотень.

– Что ты, что ты… – успокаивающе зашептал ей на ухо Хайме, обнимая и целуя в висок. – Все хорошо, я с тобой. Ренн уходит, ты не чувствуешь? Он никогда не надоедает, разве что тем, кто этого хочет. Наподобие моего братца. Ренн позволяет себе многое, но только с теми, кто… Кто позволяет позволять. Тише, посмотри какое небо! Звезды начали появляться. Знаешь, они отражаются у тебя в глазах… Я с ума сойду, какая ты красивая…

В сумерках Беренгария ушла в принесенном Хайме платье (кто-то из них, забывшись, неловким движением сбросил тяжелый бархатный сверток с высоты стены, и де Транкавелю-младшему пришлось сбегать и позаимствовать кое-что из гардероба своей сестры, ибо принцесса никак не могла появится в замке только в исподнем), одновременно и счастливая, и невероятно изумленная. По взаимному согласию они успели еще несколько раз познать друг друга, но таинственное ощущение присутствия Ренна больше не вернулось, хотя принцесса точно знала – колдовство замка где-то здесь, совсем рядом. Оно кроется в камнях, в изгибах потолочных вольт, в деревянных арках и дверях, в металле замковых петель и кованых ручках.

Ренн-ле-Шато – живой. Но разве камень может быть живым?

Хайме вызвался проводить принцессу до ее покоев, расположенных в южной части замка, но Беренгария, подумав, отказалась: слишком много впечатлений за один вечер, слишком все необычно и прекрасно. Ей хотелось побыть одной, и она отлично помнила дорогу назад. Спуститься в верхний двор, затем в нижний, повернуть направо, а там обязательно встретишь стражу наваррских рыцарей, охраняющих сон короля, гостящего в Ренн-ле-Шато. И неважно, как они будут смотреть на старшую дочь своего властителя. В конце концов, он дворяне и не позволят себе даже лишнего движения.

Беренгария не удивилась, когда Хайме даже не поцеловал ее на прощание и не попытался договориться о времени следующего свидания, а просто коротко поклонился и исчез в темноте. Принцесса миновала не слишком обширный двор под донжоном Ренна, зашла в арку, ведущую к широкой лестнице, спускавшейся к нижней части замка, и вдруг опасливо шарахнулась в сторону, заметив тень быстро приближавшегося человека. Круг факельного света выхватил его силуэт. Ростом с наваррку, но это мужчина, вернее, молодой человек лет двадцати пяти. Длинные нечесаные белокурые волосы, копной вырастающие над узким лицом. Цвет глаз неразличим из-за полутьмы. Одет по-дворянски, однако весьма скромно – черные штаны-шусс, белая рубашка с открытым воротом, черный колет с вышивкой серебром в виде маленьких восьмиконечных звездочек, высокие грубоватые сапоги… На стражу не похож, на одного из придворных графа Редэ – тоже. На широком ремне, перекинутом через плечо, покачивается виола, придерживаемая тонкой правой ладонью.

Благородный мессир, видимо, намеревался просто пройти мимо, однако заметил прижавшуюся к стене Беренгарию, приостановился, отвесив нарочито глубокий поклон, и очень хрипло сказал:

– О, ваше высочество? Я полностью с вами согласен: летними ночами так одиноко…

– Что, простите? – не на шутку опешила принцесса. – Сударь, я не помню вашего лица и нас друг другу не представляли!

– В чем же вы видите трагедию? – недоуменно расширил глаза незнакомец. Теперь Беренгария разглядела, что зрачки у него холодно-серые, похожие на галечные камешки. – Извольте. Это принцесса Беренгария из Наварры. Это Лоррейн, менестрель. Мы очень рады увидеться, – он завертел головой, озираясь и весело уточнил: – Только где же Хайме? Опять прячется?

«Он что, заметил нас? – похолодев, подумала Беренгария. – Не может быть! Площадка на вершине замка никому не видна, я внимательно посмотрела!»

– Ах, принцесса, – продолжать напирать незнакомец, имевший такой вид, будто он слегка пьян – что доказывали расплывавшиеся по светлой ткани рубашки темные пятна – или самую чуточку безумен, а, скорее всего, то и другое вместе. – Ренн чудесен, не правда ли? Теплые, ласковые лапы… Когда добрые, когда злые. Все зависит от хозяина, и иногда – просто от человека. Сегодня Ренн, похоже, пребывал в благодушном настроении. Я прав?

– Что вы несете, мессир? – от испуга Беренгария рассердилась и вспомнила, что она, как-никак, дочь короля. – Я сейчас прикажу позвать стражу! Вы не назвали мне своего титула, полного имени…

– Титула? – хмыкнул менестрель по имени Лоррейн и озадаченно поскреб в затылке, беспечно признавшись: – Забыл, представляете? Не люблю хвастаться. Хвастовство здесь – привилегия Рамона де Транкавеля. Ступайте, принцесса. Идите с миром, любите этого молодого обормота и постарайтесь быть счастливой.

Лоррейн быстро прошагал дальше в верхний двор, Беренгария шепнула под нос словечко из лексикона, порядочным принцессам неизвестного (слышала от отца и старшего брата) и осторожно двинулась вниз. Но, едва она ступила на лестницу, ведущую к гостевым покоям Ренн-ле-Шато, буквально отовсюду, из воздуха, возник голос Лоррейна: одновременно и очень низкий, и поднимавшийся до неизмеримых высот.

 
Не смотри, что за дверью листопад,
И болит под шестым ребром,
Наливается золотом закат,
Как густой корабельный ром.
Это осени поздней горький хмель
Приближает январскую метель,
Что так красит твои виски,
Неприкаянный странник…
 
 
Сколько продано смеха ни за грош
И проклятий слетело с губ,
Сколько стерто кожаных подошв
И расплавлено медных труб?
Сохранила ли гордость прежний цвет
На полотнищах Пирровых побед?
Не черны ли они как гнев,
Не белы ли они как правда?
 

– Сохранилась ли гордость прежних лет на полотнищах Пирровых побед? – спросил из пустоты Лоррейн, заставив сердце Беренгарии заколотиться в два, если не в три раза быстрее. – И кто черен, как гнев, кто бел, как правда? Разберись, принцесса. А может быть, и королева. Может быть… Тут все может быть, даже самое невероятное.

– Кхм-кхм, – Беренгария, озадаченно выслушав песню и последние слова непонятного незнакомца, шагнула на ступеньку и… и оступилась. Подхватили принцессу чьи-то сильные руки.

– Да что ты спотыкаешься на ровном месте! – рявкнул густой голос. – Ой ты, е-мое! Это ж наваррка! Извиняйте, сударыня, в темноте не разглядеть…

Обычный стражник замка. Не то, чтобы молодой, но и не то, чтобы старый. Клочковатая борода и запах чеснока изо рта.

– Отпустите меня, – сквозь зубы процедила Беренгария. – Вот так, спасибо. Я обязательно бы разбилась, не случись вас рядом.

– Благодарствуйте, госпожа, – нагнул голову дружинник графов Редэ. – Ну и ночка, скажу я вам. Ренн расшалился, Лоррейна видели, голоса в подвале вороньим хором заливаются, а мессир Рамон ушел в Галерею Призраков…

– Лоррейна? – Беренгария не обратила внимания на все остальные слова. – Кто это? Вроде бы я встречала человека с этим именем. Такой, с белыми волосами, да?

– Наказанье Божье, – вздохнул стражник. – Все твердят – призрак, призрак. Да не призрак он никакой! Настоящий живой человек, только видят его в наших местах уже лет пятьсот, если не поболе. Не стареет, не умирает, вино хлещет почище всякого живого, а в зернь жульничает, подлец, будто самолично эту забаву выдумал… Вы, госпожа, не удивляйтесь, мы в графстве Редэ ко всякому привыкли… Но люди говорят, что Лоррейна лучше слушать, чем пропускать его слова мимо ушей.

– Я иду спать, – скорее для себя, чем для словоохотливого бородача, твердо произнесла Беренгария. – Проводите меня до покоев короля Наварры. Вот вам… – принцесса опустила руку к привычному месту, где находился кошель, но вспомнила, что на ней чужое платье, а мешочек с монетами засунут в рукав. – Вот вам золотой безант. За верную службу. Проводите?

Этой ночью Беренгария Наваррская спала без снов, однако в каких бы далях не пребывала ее душа, она чувствовала – Ренн-ле-Шато рядом с ней, и ее сон охраняет не только стража, но сам замок. Беренгария знала, что почему-то понравилась Ренну.

Королевская семья Наварры гостила у графов Редэ двадцать два дня. За это время случилось многое – охоты, турнир, устроенный графом Бертраном, на который съехались представители всех благородных семей его владения, а толстый, но упрямый и сильный Санчо Мудрый выбил из седла среднего сына мессира Бертрана, Тьерри. Тот, впрочем, не высказал по этому поводу ни возмущения, ни разочарования – как всегда.

Король прекрасно знал, что удерживает Беренгарию в Ренне, ибо принцесса ничего не скрывала от отца, но однажды вечером сказал ей напрямик:

– Милая, помнишь мой старый совет – держаться подальше от Транкавелей? Я не возьму слов назад. Мессир Рамон к тебе даже не подходит, хотя относится со всем этикетом, и я этому очень рад. Но все равно – будь осмотрительна. В следующий раз я не буду утирать твои слезы, а точно отправлю в монастырь! Признаться, твоим любезным отношениям с мессиром Хайме я бы противиться не стал, но… Ты – дочь короля. Тебе предназначена другая судьба. Я недавно получил письмо от опальной королевы Элеоноры Пуату и ее мужа, английского венценосца Генриха II. Конечно, супруги в ссоре и она длится уже шестнадцать лет, но жену для сына и наследника они подыскивают вместе. Возможно, вскоре ты станешь правящей королевой Англии.

Беренгария всегда знала, что устраивать сцены родителю из-за возможного брака бесполезно. Только принцессы из рыцарских романов заявляют, что они скорее умрут, нежели выйдут замуж за нелюбимого. Наваррка прекрасно осознавала свой долг перед королем-отцом, страной и Церковью. Но все-таки, есть муж, а есть любовник! Для Элеоноры Аквитанской никогда не существовало подобных преград: еще будучи замужем за Людовиком VII, Элеонора была любовницей Генриха Плантагенета, потом, когда Генрих стал ей изменять, она влюбилась в графа Анжуйского, потом – в графа де Блуа, потом еще в кого-то… Похоже, для Элеоноры испытывать влюбленность было жизненной необходимостью. Она не могла существовать по-другому. А если ты, возможная жена Ричарда, отлично знаешь, насколько будущий супруг прохладен к женщинам, то начнешь заранее подыскивать подходящего человека, с которым всегда можно слиться душой и телом. Вряд ли Хайме согласится исполнять роль принца-консорта, но все-таки… Он не остановится. Каждый сумасшедший Транкавель всегда добивается своего и получает желаемое.

Год. Ровно двенадцать месяцев, с лета 1188 по лето 1189 года, Хайме де Транкавель и принцесса Беренгария Наваррская встречались друг с другом. Хайме непрерывно мотался между Ренн-ле-Шато и Беарном, они виделись в захолустных горных замках, куда Беренгария уезжала «на охоту» в сопровождении только личной охраны и нескольких особо доверенных дам. Каждая встреча становилась для них великим счастьем, но, к сожалению, рядом не было третьего – замка Ренн. Хайме доставлял Беренгарии высочайшее удовольствие одним своим присутствием, уж не говоря о любовных забавах, но принцессе все равно недоставало кое-чего незримого. Той самой силы, которая превращала Хайме – пусть очень молодого, малоопытного, с излишне длинными для мужчины волосами (Хайме объяснил, что это традиция семьи) и иногда чрезмерно смущающегося – в абсолютный для женщины идеал: мужчину, о котором можно только мечтать, как о мужчине, и человека, способного встать перед тобой с мечом. Причем ты прекрасно знаешь, что он победит любого врага и одолеет любые преграды.

В конце августа 1189 года в Беарн с небольшой свитой приехала королева Элеонора Пуату, сватать Беренгарию за Ричарда Львиное Сердце. Санчо Мудрый согласился. За время пути от столицы Наварры до Марселя, где предстояло состояться свадьбе, Беренгария, потерявшая мать в очень ранние годы и никогда не видевшая истинно материнской ласки, прониклась к Элеоноре самыми добрыми чувствами. Вдовствующая королева Англии была невероятно добра, предупредительна и во многом разделяла взгляды юной наваррки на жизнь. Единственное, чем невероятно дорожила королева – кровь Плантагенетов. Элеонора лично осмотрела принцессу перед выездом из Беарна, убедилась в том, что она не беременна, и строго-настрого запретила до брака общаться с вероятными любовниками без употребления определенных составов и особенных травяных настоев, привозимых из Византии.

Единственный раз принцесса Наваррская пренебрегла строжайшим распоряжением Элеоноры Пуату, желавшей видеть на троне Англии только Плантагенета и никого более. Случилось это в Тулузе.

В соответствии с этикетом королевских дворов ребенок и наследник считается законнорожденным только в случае, если он явится на свет через семь и более месяцев после заключения брака. Прочие считаются бастардами и тогда монарх-супруг имеет право отправить Папе Римскому прошение о разводе, которое, без всякого сомнения, будет удовлетворено, а изменница покроет себя позором, который не смоет даже покаяние и святая Церковь. Беренгария, недаром дочь мудрого короля, рассчитала все. Если она забеременеет в сентябре, а в следующем месяце будет сыграна свадьба с Ричардом, следовательно, ребенок родится в мае 1190 года. Ровно через восемь месяцев. Правила приличия соблюдены, никто ничего не знает, а дитя появилось не от нелюбимого, но обязательного супруга, а от человека, к которому питаются самые нежнейшие чувства. Остается лишь самая малость: во-первых, забеременеть, во-вторых, убедить Ричарда хоть раз выполнить свой супружеский долг. Иначе получится нечто вроде непорочного зачатия.

Беренгария носила ребенка уже больше месяца и отцом был Хайме де Транкавель, с которым она последний раз встретилась в Тулузе. Они романтично попрощались, Хайме едва не расплакался, узнав, что его дама сердца да и просто возлюбленная уезжает на юг и предназначается королю Англии, но, не смирив свой гордый нрав, заявил, что приедет к Беренгарии, как только это станет возможно. В тот вечер наваррка не употребляла никаких снадобий Элеоноры, а когда через месяц не пришло женское очищение, поняла – она своего добилась.

А вот выйти замуж пока никак не получалось, срок же подходил. Вначале Элеонора привезла будущую жену своего сына в Марсель, но там выяснилось, что Ричард уже отбыл морем в Неаполь. Второй срок венчания назначили через седмицу в неаполитанском соборе святого Николая, но на Средиземном море случился шторм, и корабли Ричарда отнесло на запад, к Сардинии. Решительная Элеонора, зная, что сын собирается навестить Танкреда, отбыла прямиком в Мессину Сицилийскую вместе с малым двором из десяти дам, нескольких стражей из наваррцев и полудесятка слуг. Беренгария и королева-мать приехали в столицу Сицилии за три дня до появления Ричарда.

Теперь же, когда Элеонора вроде бы договорилась с королем о свадьбе и Ричард был готов немедленно обвенчаться с Беренгарией (только ради получения от матери нескольких сундуков с деньгами, которые Элеонора заняла у тамплиеров), Львиное Сердце поссорился с Танкредом и церемония отложилась на весьма неопределенное время. Конечно, Элеонора позволила наваррке завести близкого друга (все-таки мессир Серж весьма неплох как любовник и очень необычен как человек), но давайте согласимся – если брак не будет сочетан в ближайшие дни, Беренгария потеряет честь и покроет бесчестьем короля Санчо Мудрого.

 
…Это осени поздней горький хмель
Приближает январскую метель,
 

– именно эти слова Лоррейна вспоминала сейчас загрустившая Беренгария. Да, вот он, горький хмель осени. Когда ты находишься рядом с верным тебе человеком и даже вступаешь с ним в плотский грех только потому, что он тебе нравится. Но приближается время, когда ты уже ничего не сможешь изменить и, закрыв лицо позорной вуалью, чтобы люди не видели твоих глаз, поедешь обратно домой.

Принцесса решительно бросила на белую скатерть стола черный камешек из стены Ренна, хранивший в себе часть непостижимой жизни замка, и попросила ответа, так, как учил Хайме.

Де Транкавель-младший рассказывал, что любой клочок, любой осколок Ренн-ле-Шато несет в себе дух крепости, впитавший всю великую древность, лежащую под его основами, ибо Ренн создавался многими народами – этрусками, римлянами, евреями, готами, вандалами, франками, оставлявшими ему часть своих знаний. Он не покажет действительность так, как рассказывается в сказках: серебряное блюдо, катящийся по нему шарик апельсина, яблока или оливки… Он сам передаст тебе через то подобие мысли, которым он владеет, необходимое.

Наваррка сосредоточилась и попыталась увидеть, остановив пристальный взгляд на черном агате. Камень сработал: тело потеряло все ощущения – слегка холодящий монастырский воздух, чуть пахнущий ладаном, холодный пол под ступнями, мягкий лен скатерти, сжатый слегка дрожащими пальцами. Принцесса увидела верхний двор ночного Ренн-ле-Шато и двоих незнакомых людей, разговаривавших с Хайме. Откуда-то пришло знание, что светловолосого широкоплечего рыцаря зовут Гай Гисборн, а дюжего господина в необычной для мужчины одежде – странное одеяние, слегка похожее на клетчатую юбку и одеяло, намотанное на бедра – Дугалом Мак-Лаудом.

Она видела. Видела, чем кончился их разговор под надменной осенней луной.

– … Сходите к хранителю нашей библиотеки, он собирает местные легенды и сможет рассказать вам больше, нежели я, – сказал Хайме. Постоял, ожидая новых вопросов, и, не дождавшись, скрылся в темноте.

Беренгария послушала, как двое неизвестных для нее мессиров краткое время толковали меж собой, а затем прозвучало:

– Я поднимусь наверх, а ты подожди здесь, ладно? – подразумевая, что он заберется на верхнюю галерею замка, сказал мессир Дугал.

– Хорошо, – недоуменно согласился сэр Гисборн, привыкший за время пути доверять чутью компаньона. Шотландец затопал по ступенькам, успев одолеть половину пролета, когда на перила рывком навалилось нечто темное. Загадочный предмет (Гай вскинул голову, чтобы рассмотреть его, и от резкого движения в затылке отчетливо хрустнуло) два или три удара сердца раскачивался, точно заваливающийся набок мешок с мукой, затем с булькающим звуком полетел вниз. Послышался неприятный чавкающий удар, словно с большой высоты уронили корзину с яйцами. Гаю не понадобилось много времени, чтобы узнать этот звук – так разбивается о камни человеческое тело.

Он и Мак-Лауд успели к незнакомцу одновременно. Им не пришлось его переворачивать и ломать головы над вопросом «Кто это?». Перед ними лежал их недавний собеседник, Хайме де Транкавель, с начинающим стекленеть взглядом и глоткой, перерезанной от уха до уха. В лунном свете кровь, толчками вытекающая из глубокой и узкой раны, казалась черной и блестящей, как некий драгоценный камень.

– Не пойму, – растерянно прошептала Беренгария, обуянная ужасом. – Хайме умер? Ренн, ты же все видишь! Он умер?

Камень отказался отвечать. И этим заронил надежду. Принцесса отрешенно уселась на сундуки с золотом и снова попыталась спросить. Черный агат молчал некоторое время, но вдруг из него прорезался голос. Голос безродного бродяги Лоррейна, хрипловатый и насмешливый:

– Не верь глазам своим, принцесса. Кстати, ты еще не стала королевой?