Текст книги "Квазинд. Том второй. Последний на равнинах"
Автор книги: Андрей Воронов-Оренбургский
Жанр:
Боевики
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 8 страниц)
Меж тем Дженни поудобнее устроилась за крайним столиком, рядом с резными перильцами, и нетерпеливо крикнула:
– Давай ко мне! Отсюда Рок-Таун как на ладони! —голос у нее был низкий, с хрипотцой.
Полли подошла, аккуратно подобрала подол платья, с удовольствием села.
– Ты надолго? – глаза Дженни с дерзким бесстыдством принялись изучать ее плечи и грудь.
Полли с ужасом почувствовала, что вновь краснеет: открытые платья Рок-Тауна и столь бесцеремонный интерес к ее телу были для нее в новинку.
– Нет, с вечерним дилижансом я уезжаю,– она кашлянула и невольно прикрыла ладонью низ декольте.– Дядюшка будет очень беспокоиться, если я задержусь. Он изъявил желание, чтобы после окончания колледжа я жила с ним в Вашингтоне.
Дженни всплеснула руками:
– Вот здорово! Как я завидую тебе! Если б я могла тряхнуться, как ты, в Вашингтон! Знаешь, мечта моей жизни… – тут она на секунду остановилась и с серьезным видом посмотрела на приятельницу.– Поклянись, что не будешь смеяться… (Полли утвердительно качнула головой.) Стать знаменитой актрисой! Распевать и танцевать в настоящем кордебалете, таскать красивые платья. Папа говорит, что у меня “мозги набекрень” и я вечно мечтаю “не о том”… Он хочет, чтобы я стала женой сына аптекаря Кэя Аткина. Ну уж нет! Не люблю рыжих, тем более в очках. И за фермера Бриджера не хочу. Навоз, коровы и козы мне надоели и в нашем хозяйстве.
– А что же ты хочешь? – Полли участливо подняла брови.
– Ты разве глухая? Я же сказала: хочу быть актрисой и таскать такие же платья, как ты… Ах,– она крепко стиснула руку новой подруги,– ездить в красивых ландо, вроде тех, что я видела в Рокфорде и Саут-Бенде…
Она вдруг резко посмотрела в глаза гостьи:
– Я хочу, чтобы от мужчины приятно пахло, а не как от моего брата: собакой, конем и порохом… хочу иметь фарфоровую посуду… Но всё это, черт возьми, всё, что я хочу,– есть только там, на Востоке, а мы здесь! И Роджер, чтоб ему провалиться, хочет податься еще дальше на Запад. Тесно ему тут стало! Дурак… Но ты же понимаешь меня? Ты веришь, что я добьюсь своего?
– Тебе всего девятнадцать, почему бы и нет? У тебя еще много времени.
– Но нет возможностей,– с горечью перебила Дженни.
– Перестань,– Полли повысила голос и доверительно заметила.– А потом главное – это сам мужчина, а не место, где он живет… Я вот, например… хочу встретить такого, чтобы он любил меня, а не того, кому просто нужна подходящая жена.
– И ты уверена?..
– Да. Есть где-то такой человек, который чувствует то же, что и я…
– И ты собираешься найти его на Западе?– с иронией протянула Дженни.
– Не знаю. Может, и на Востоке… Но мне кажется, Запад ему бы пришелся более по душе.
– Ну, ну, скажи еще, что ты бы вместе с ним вскапывала огород и доила коз,– Паркер с улыбкой уронила загорелые руки в гамак своей юбки.
– Да, работа тяжелая,– наивно попыталась возразить Полли,– но большинство дел, которыми стоит заниматься,– трудны, и когда фермер вспахивает землю, бросает в нее зерно, а потом наблюдает, как растет хлеб, он в этом находит свою поэзию – так мне думается. Я слышала, в Иллинойсе как-то один человек говорил, что вся настоящая сила идет из земли – и я ему верю…
– А я нет, дорогая. Вся сила идет от денег, которые у тебя в кошельке. Ах, если бы они у меня были… Если бы я не зависела от брата и отца. В нашем диком краю мужчина – самый главный, потому что от его силы и везения зависит всё… – Она огорченно вздохнула.– Вот поэтому пока я и должна развлекать всякий сброд здесь. Отцу трудно одному. Слугу нанять не хочет – задыхается от скупости. Что делать, жизнь такое дерьмо! Привыкли экономить на всем. Если бы не твой дядя, мистер Мэдиссон, считать бы нам блох в нищете… Только благодаря ему папаша заправляет делами в “Игл-Рок”, а брат получил рекомендацию и стал шерифом. Жалко, конечно, что матушка не дожила до этого дня.
Полли встрепенулась:
– Что с ней случилось?
– Умерла в фургоне, когда мы тряслись сюда из Милуоки 1111
Милуоки – город в США, расположенный на берегу озера Мичиган.
[Закрыть],– глаза Дженни заблестели, как сырая галька. Она часто захлопала густыми ресницами и отвернулась. Полли в порыве сочувствия крепко обняла ее, остро испытывая при этом неудобство, которое причинял ей тесный корсет.
– Успокойся, милая, я прекрасно понимаю тебя. Тоже росла сиротой…
Дженни шмыгнула носом, утерлась подолом, как платком:
– Знаю. Нам рассказывал мистер Рэлли,– и снова всхлипнула.
Полли интуитивно поняла, что нужно переменить тему разговора.
– Какие у тебя чудесные волосы! – сказала она первое, что пришло на ум.– Они, должно быть, всех сводят с ума в вашем городе. Знаешь, временами… ага, вот так, в профиль, ты напоминаешь мне святую Деву с картины…
Дженни от души расхохоталась:
– Я не святая, Полли, и давно не дева!
Бретельки окончательно слетели с ее шоколадных плеч. Она оставалась одетой настолько, насколько позволяла ее сомнительная блузка и задранная выше колен юбка. Взяв пышную прядь своих волос, она скептически глянула на них:
– Ты преувеличиваешь, Полли,– и перевела взгляд на волосы подруги.– Да у тебя такие же! Только оттенок другой,– отвела глаза и… вздрогнула.– Гляди! Вон!
Полли посмотрела в направлении, которое указывала внезапно насторожившаяся Дженни. На краю открывающейся с веранды раскаленной, как противень, равнины она увидела бурое облачко пыли. Поначалу едва заметное, сливающееся с дымкой на горизонте, оно постепенно увеличивалось, пока не превратилось наконец в плотную клубящуюся тучу. Полли в недоумении привстала, пунцовые губы приоткрылись:
– Что это?
Дженни точно не слышала. Хищно закусив губу и вцепившись в перильца веранды так, что побелели казанки пальцев, она напряженно всматривалась в даль. В ее широко раскрытых глазах застыл испуг.
Бурая туча всё росла и пухла, медленно, но неумолимо подкатываясь к маленькому городку. Тревога хозяйки передалась и гостье. Хотя раньше она не сталкивалась ни с чем подобным, но и ей, неискушенной, было ясно, что такой рой пыли может быть поднят только множеством движущихся живых существ.
Вдруг младшая Паркер с неожиданной силой схватила подругу за руку и без слов потащила к двери. Не успев опомниться, Полли очутилась в салуне. Дженни лихорадочно захлопнула тяжелые двери. Громко лязгнула кованая щеколда.
– Отец! Роджер! Индейцы!
Глава 3
Полли и глазом не моргнула, как в зал ворвались отец с сыном, с ружьями в руках; не обращая внимания на перепуганных девушек, они бросились к окнам и приготовились к бою.
Судя по всему, схватка была неизбежна.
Разжиревшее облако, зловеще покачиваясь, плавно обогнуло одинокую, похожую на гигантский дьявольский палец скалу и напрямик покатилось к бревенчатому салуну – крайней постройке единственной улицы городка.
Напряжение “осажденных” достигло апогея. Лица лоснились от пота. Полли ощутила во рту неприятную хининовую горечь. Ей казалось, что она даже слышит загнанный перестук сердец.
Первым не выдержал старик Адамс:
– Да кто они, черт возьми?!
– Сходи, познакомься,– не оборачиваясь, съязвил шериф. Он был азартно возбужден, но категоричность тона была точным отражением его облика.
– Прикуси язык! Сейчас не до шуток, сынок! – строго осадил Роджера отец.
Больше никто не проронил ни слова. Тишину нарушал лишь растущий дробный гул да тревожное позвякивание оконных стекол.
Но вот сквозь дымку пыли показались парусиновая покрышка фургона и силуэты всадников в синих мундирах. Это солдаты американской кавалерии – сомнения быть не могло.
Мрачные лица мужчин просветлели. Из чахлой груди старого Адамса вырвался вздох облегчения.
– Тьфу, дьявол! Да, это парни из форта Фэттерман. И какого черта этих олухов принесло сюда? —старик еще раз облегченно вздохнул, опустил ружье, бряцнув цевьем, строго посмотрел на дочь.– Ну и страху ты напустила, крошка. Куда глазищи-то пялила? Не на Востоке маис жуешь! Пора бы разбираться…
Дженни, зардевшись до корней волос, огрызнулась:
– А у самих-то глаз, что ли, нет?! – ноздри ее раздулись, она скрипнула зубами и, крутнувшись на каблучках, независимо прошла за стойку.
Адамс вяло махнул рукой, чувствуя себя старым разбитым седлом. Он нашарил в бездонном кармане брюк гребешок черепаховой кости, скользнул им по белым, как снег, волосам. На волосы, вернее, на то, что осталось от них, это не произвело никакого впечатления. Они продолжали упрямо топорщиться, как топорщится ворс на побитой молью шкуре мускусной крысы.
– Ха, да это лейтенант Бартон! Лучший стрелок и разведчик шестого кавалерийского полка…– уточнил Роджер, присмотревшись к приближающейся кавалькаде, и не спеша направился на веранду. Следом за ним вышли девушки и вновь присели за столик. Шериф, прислонившись спиной к стене, закурил сигару.
– Ты с ним знакома?– тихо царапнула вопросом Полли.
– С кем?
– С этим лейтенантом… Бартоном,– Мэдиссон покраснела, встретившись взглядом с Дженни.
– О, да. Славный парень,– понимающе хихикнула Паркер и по-кошачьи прогнула спину.– Но он не в моем вкусе… Я вообще не люблю солдат, они жеманятся больше, чем наша сестра в юбке. Да и разговоры одни, что кис– лая груша: о лошадях, о скаутах, о борьбе с индейцами…
– Но твой брат,– осторожно вклинилась Полли,– сказал, что он лучший стрелок… и…
– …и умеет метко убивать врагов. О, дорогая, он это делает ловчее, чем кто-либо другой, кого я знаю. Разве только Роджер может с ним поспорить… Впрочем, что воду в ступе толочь? Нужно видеть, как он от пули к пуле держит в воздухе миску или еще какую штуку, чтобы поверить всем чудесам, которые про него плетут на равнинах. Но меня это мало волнует. Эй, гляди-ка, а вот и наши защитнички…
Отряд был уже совсем близко. Подъезжая к салуну, солдаты, по команде офицера, перевели лошадей с галопа на рысь.
В нескольких ярдах от веранды кавалеристы спешились. На них было больно смотреть: призраки, да и только. Призраки с лицами цвета грязной моркови, обросшими трехдневной щетиной.
Мелкие песчинки жесткой коркой покрыли их губы, порошком красного перца налипли на ресницы; плотное сукно мундиров промокло насквозь от пота и стояло колом, подвяленное ярым солнцем; меж лопаток и из-под мышек белели полосы соляных разводов. Хмурые и молчаливые, они разминали сведенные судорогой в стременах пальцы ног, ослабляли подпруги, счищали с коней пропитанную потом грязь. Крайняя степень изнурения сквозила во всех их движениях. От форта Фэттерман до Рок-Тауна добрых двести миль – от лошадей тоже остались кожа да кости.
Лейтенант Джон Бартон, мужественно стараясь сохранить бравую выправку, подошел к крыльцу, стащил горячую и липкую от жары перчатку:
– Приветствую вас, шериф. В городе всё спокойно?
Сигара в зубах шерифа перекочевала в другой угол рта:
– Как в могиле. Какими судьбами к нам? – Роджер с видимым удовольствием пожал крепкую руку.
Бартон не успел ответить, так как всеобщее внимание привлек индеец, которого двое солдат прикладами ружей вытолкнули из фургона. Он стоял по щиколотки в горячей пыли, бесстрастно глядя поверх голов собравшихся на веранде. Несмотря на закованные в кандалы руки и изодранную в клочья замшевую рубаху, расшитую бисером, в осанке краснокожего не чувствовалось и намека на смирение. Высокий, широкоплечий, с темным, отливающим медью лицом и длинными иссиня-черными волосами, он источал варварское мужество и силу. Лицо его было не лишено привлекательности, хотя и заставляло трепетать неискушенного суровой жизнью человека: волевой подбородок, почти жестокая складка рта, крупный орлиный нос, дерзкий, до неприязни, взгляд. От него веяло свежестью и простором – как от дикого зверя, который всю жизнь провел на воле.
На Полли Мэдиссон индеец произвел огромное впечатление. Она смотрела на него не отрываясь и невольно вскрикнула, когда один из конвоиров саданул его прикладом винчестера по ребрам:
– Пошевеливайся, тварь! Ну! Ну же!
Пленник молча, стараясь не обращать внимания на ругань и тычки конвоя, подошел к лейтенанту и замер около него.
Старый Паркер так же, как и другие, вовсю таращился на индейца. И по мере того, как он смотрел на него, лицо его всё больше менялось. Неожиданно по нему пробежала судорога озарения и страха. Поднос с чашкой молока и клубникой, приготовленный для гостьи, испуганно звякнул в его руке. Другая потянулась за револьвером – характерный жест для сей беспокойной местности.
– Лейтенант… Сто против одного! Это же…
Бартон как саблей рубанул:
– Так точно, мистер Адамс! Он самый – Черный Орел. А ну отойди, надменная рожа!
Лейтенант грубо оттолкнул пленника в сторону.
– Ну и доставил он нам хлопот, джентльмены… Этой бестии всё время удавалось обскакать нас! Но больше скачек не будет. Клянусь флагом полка, мистер Адамс.
Роджер отбросил сигару:
– Значит, войне конец?
– Нет сомнения, шериф. Без него краснокожие побегут от нашей кавалерии, как лисы.
– Дай-то Бог, дай-то Бог,– вмешался старик.– Ведь мы уже третий раз отстраиваем Рок-Таун по его милости. Пожар за пожаром… Одни убытки! Вон как смотрит-то, зверь. Знаете, сэр, его имя со времен Сент-Пола будто выжжено у нас в мозгу. Охо-хо… Ну, а как вы, лейтенант? Что, тяжела служба?
– Мистер Адамс,– Джон не посчитал нужным отвечать на вопрос.– Мне необходимо переговорить с вами по очень важному делу. Вас, Роджер, я попросил бы тоже остаться.
– Одну минуту, сэр.
Адамс проковылял к столику, за которым сидели девушки, поставил перед мисс Мэдиссон поднос:
– Прошу, деточка, подкрепись этим. Три тысячи извинений, в дорогу я приготовлю что-нибудь посущественнее,– старик повернулся к дочери и “подпустил шпильку”: – А ты засиделась, крошка. Скоро появится посетитель. Давай, давай! Мне надоели твои надутые губы!
Полли с сочувствием взглянула на подругу. Дженни вздохнула и, раздраженно тряхнув кудрями, отправилась выполнять опостылевшую работу.
В ожидании старого Паркера Джон Бартон спустился по ступенькам веранды вниз и подошел к сержанту:
– Благодарю, Пирс, за исправную службу. Забирайте солдат и передайте полковнику Гринвуду, что всё идет по инструкции. Дальше я буду сопровождать Черного Орла один.
Сержант откозырял:
– Слушаюсь, лейтенант! – потом прокашлялся, как будто колеблясь, но всё же решился предостеречь: – Будьте, право, осторожнее с ним… Это сущий дьявол, сэр.
– Соблюдайте субординацию, сержант… Вы доложите об этом, когда вас спросят,– устало и без должной назидательности одернул младшего по званию Бартон.
Тот подтянул наметившийся живот:
– Слушаюсь, сэр. Разрешите идти?
– Идите.
– Есть, сэр.– Сержант вновь отдал честь и, развернувшись к отряду, зычно скомандовал: – Конво-ой! В седло! Возвращаемся в форт Фэттерман!
Измученные солдаты, скрипя зубами, но без ругани вскочили на лошадей. Фургон, поднимая клубы пыли, грохоча и сотрясаясь, развернулся. Кавалеристы двойками расположились вокруг него. Джон долго смотрел им вслед. Отряд, подобно змее, причудливо изогнулся среди выжженных трав и низкорослых деревьев. Поднятая им пыль, бурая, едкая, медленно оседая, превращалась в грязь на лице и во рту, застилала весь мир.
“Господи, когда же кончится этот ад? Скорее бы осень…” —с тоской подумал лейтенант. Ему было жалко измотанных солдат и лошадей, но еще больше – себя.
Он почувствовал, как болезненно заныли виски,– значит, к ночи непременно будет раскалываться голова. Пот струился по его сухощавым щекам, прямому носу, по волевому, слегка выдающемуся вперед подбородку, расплывался пятнами на воротнике мундира. Сейчас у Джона была одна мечта: искупаться в реке, которая гремела галькой за домом Паркеров, и выспаться – шут с ним, хоть на соломе, но только вволю, сколько просит душа.
– Мы слушаем вас, сэр,– дребезжащий голос Адамса вернул его к действительности. Старик уже давно стоял подле, но не решался заговорить, полагая, что лейтенант занят обдумыванием каких-то важных проблем, связанных с дальнейшей передислокацией краснокожего вождя. Подошел и Роджер.
Бартон озабоченно потер мокрый висок:
– Тут вот какое дело, мистер Паркер. Полковник Гринвуд уверил меня, что я могу полностью положиться на вашу семью.
Адамс согласно кивнул, выразительно поглядев на сына.
– Вы видели,– продолжал лейтенант,– лошади ни к черту. Им нужен отдых. Могу ли я надеяться, что вы не откажете нам в ночлеге?
Брови Адамса, как это обычно бывало с ним в минуты крайнего изумления, подпрыгнули вверх:
– Да вы с ума сошли, сэр! Вы хотите, чтобы я оставил вас с этим дьяволом в моем уважаемом доме? Иуда, разрази меня Господь, не придумал бы худшего!
Роджер беззлобно перебил родителя:
– Будет, отец… – и многозначительно цокнул языком.– Вы что, забыли, Бартон, здешние нравы?
– Но закон – прежде всего,– перебил его офицер.—Я так полагаю, шериф, кавалерия занята делами армии, а ваше дело,– Джон пристально посмотрел в глаза сына Паркера,– гражданское.
– Мы все находимся на службе федерального правительства… – глухо прозвучал ответ.
– Вот именно!– вспыхнул лейтенант.—А порядка я что-то не вижу здесь ни на цент.
– Не будьте наивны, сэр,– шериф был непоколебим.—Это граница… и вы не хуже меня знаете… Здесь всё делается по закону Линча.
– Всё, что касается краснокожих! – в глазах Адамса горела неподдельная тревога.
Джон нервно сжал серебряный эфес сабли:
– Да… скверная история получается… Эх, пропади они пропадом, все эти законники из Вашингтона. Боже мой! Смерть этого мерзавца якобы противоречит гуманности нашего правительства. Да там капризные бабы обоего пола, а не правительство. Все в демократию играют! А то, что этот стервятник вырезал колонну генерала Гейнса,– это всё так… игра в солдатики?! Мы прибыли сюда убивать краснокожую сволочь, и, по мне, хороши любые средства против них…
Он замолчал. Видно было, что ему стоило огромных усилий сдержать себя. Единственное чувство, которое владело им,– это угрюмая злоба и на самого себя, и на индейца, и на полковника, и на все те силы, которые принудили его к неприятной и недостойной офицера миссии конвоира. Он бросил колючий взгляд на пленника, и в глазах Бартона появилось удивление и даже растерянность.
Черный Орел сидел на корточках, прислонясь спиной к грязной стене. На его медном лице играла едва заметная улыбка. На коленях у него нежилась какая-то бездомная, ужасно тощая кошка. Они были так увлечены друг другом, что ничто более для них не существовало. Большие темные руки вождя, закованные в кандалы, руки, которые десятки раз убивали, теперь с нежностью гладили жалкую трущобную тварь. В глазах краснокожего было столько искренней теплоты, что лейтенанту, привыкшему видеть в нем только исчадие ада, стало даже не по себе. Он хотел крикнуть что-нибудь сердитое и злое, но… не смог. Язык точно распух во рту и прилип к нёбу.
Индеец поднял глаза. Взгляды их на мгновение скрестились, как железо по железу,– жестко и непримиримо. Словно многие годы кровавой, лютой борьбы между краснокожими и белыми воплотились в этих смотрящих друг на друга людях – лейтенанте Джоне Бартоне в запыленном синем мундире и вожде вахпекуто1212
Вахпекуто – индейское племя, входящее в союз дакотских племен. (Прим. автора).
[Закрыть], гладящем облезлую кошку.
Краснокожий что-то тихо напевал зверьку, кивая головой в такт словам. С его пересохших, потрескавшихся губ лился мелодичный поток индейских слов…
Полли и стоящие несколько поодаль от веранды мужчины невольно подались вперед, вслушиваясь в непонятную, но завораживающую речь.
По лицу Адамса скользнула тень сострадания. По высокому, выпуклому лбу, догоняющему отступающие волосы, пробежала волна морщин. Он хмыкнул, потоптался на месте, несколько раз вопросительно взглянул на сына, потом по-отечески взял лейтенанта под локоть и примирительным тоном произнес:
– Ай, бес с ним. Я думаю, мы что-нибудь решим с Роджером.
Шериф с облегчением рассмеялся:
– О'кей, лейтенант. Не ночевать же вам, как дикарю, в прерии. Этого истукана спрячем в погреб, отец, подальше от любопытных глаз. Согласен? (Старик с готовностью закивал головой.) Тогда я пошел.
Он приблизился к пленнику и красноречивым жестом велел тому следовать за собой. Оба скрылись за дверью. Старший Паркер счел своим долгом оговорить детали:
– Три тысячи извинений, лейтенант, но огорчу вас влёт: свободного номера нет, а посему…
Воспрянувший духом Джон лишь отмахнулся:
– К черту номер! Я солдат, мистер Адамс. Мне довольно и крыши над головой.
Глава 4
Твердым шагом офицер направился к салуну, решив помочь шерифу, но внезапно взгляд его карих глаз запнулся о красивую девушку, которую в суе и спешке он, увы, не заметил раньше. Она сидела за столиком и, отпивая из щербатой чашки молоко, с интересом разглядывала его. Солнечные лучи заливали лишь сосновые ступеньки крыльца и золотили густой ворс огромной шкуры гризли, брошенной на карниз для просушки. В густом сумраке веранды рассеянный свет ник: его почти без остатка впитывала чернота плотной тени, отчего белые столики, сплетенные из виноградной лозы стулья и светлое платье прекрасной незнакомки виделись лейтенанту единственными реальными предметами на всей веранде; но и они точно утратили свою материальность и, казалось, парили в воздухе.
Полли повернулась и потянулась за клубникой. Светлое платье резко качнулось на темном фоне, рельефно обрисовав волнующие изгибы ее фигуры. Положив ягоду в рот, она опять взглянула на растерянного кавалериста и чуть кивнула ему в приветствии пышноволосой головкой. Он ответил восхищенным взглядом, но тут же смутился и повернулся к бармену.
Старик уже возился с его лошадьми, мурлыкая под нос что-то незатейливое. Джон вполголоса окликнул его:
– Адамс, кто эта прекрасная леди?
Паркер, лукаво жмуря глаза, улыбнулся:
– А что голос дрогнул, сынок? К сердцу пришлась? Еще бы! Она – племянница мистера Рэлли, сэр. Мисс Полли проездом в Вашингтон. Скромна и красива, как ангел. Кстати, вечерним дилижансом мисс уезжает.
– Вот как?.. Клянусь флагом полка, она верх совершенства,– Джон кончиком языка лизнул верхнюю губу.
– Сто против одного, лейтенант: вашему жалованию в придачу с саблей вряд ли обрадуются в доме Мэдиссонов. Впрочем, желаю успеха,– Адамс взял под уздцы лошадей и, шаркая по-стариковски ногами, повел их в стойло. Уж кто-кто, а Паркер знал лейтенанта и уважал его не меньше своего старшего. За относительной молодостью Джона Бартона скрывались острый ум и чувства, отшлифованные тринадцатью годами жизни на фронтире. Он родился в тенистых, сумеречных лесах Северной Виргинии 1313
Виргиния – один из штатов США на востоке.
[Закрыть], неподалеку от городка Чарлстон, что стоит на реке Огайо, где его семья числилась одной из первых среди первопроходцев. Позже, когда ему исполнилось немногим больше двенадцати, Джон переехал вместе с семьей на Запад, в Индиану. Отец, выходец из России, из уральских казаков 1414
Начиная с сороковых годов XIX в. (особенно после отмены крепостного права в 1861 г.) многие русские переселенцы, захваченные европейской иллюзией американского благополучия, отправлялись за океан. (Прим. автора).
[Закрыть], в силу характера и кристальной честности быстро сделал карьеру и стал занимать видное положение помощника судьи штата, пока, как и большинство его современников, не погиб от шальной пули в уличной перестрелке, возвращаясь из шорной лавки. После смерти отца не долго протянула и мать… И тогда, оставив всё хозяйство старшей сестре Анне и ее мужу-ирландцу, Джон отправился пытать счастья на далекий Запад.
За последующие годы он изрядно объездил Запад от озера Флатхед на севере Монтаны до Санта-Фе и Блэк-Ривера в Аризоне, от водопада Шошон в Айдахо до Сент-Луиса и реки Уошито в Оклахоме. Он много охотился, был скаутом, жил среди поуни1515
Поуни – индейское племя семейства кэддо, входили, как и арикара, в группу хокан-сиу. Жили по соседству с манданами, арикара, омаха в долине Миссури в укрепленных деревнях. Основное занятие – земледелие, собирательство, позже – конная охота на бизонов. Играли существенную роль в торговом обмене земледельцев с кочевниками, особенно с шайеннами и тетон-дакотами. Как и другие аграрные племена, часто враждовали с сиуязычными дакотами, кроу, ассинибойнами. Были прекрасными следопытами-разведчиками, часто находились на службе американской армии в войне с ненавистными сиу. (Прим. автора).
[Закрыть], а позже, по предложению полковника Гринвуда, был зачислен в американскую кавалерию. Армейский харч лудил желудок, но густая русская кровь, неприхотливость и верность присяге помогли ему дослужиться до лейтенантских нашивок.
Бартон жестко одернул китель и, бряцая шпорами, решительно направился к юной леди. Право, он плохо понимал, зачем ему это… Но нежное, юное лицо, зеленые глаза в черной оправе густых ресниц делали девушку красавицей совершенно необычного типа для этого сурового, грубого края… Несколько локонов, которые струились вдоль щек, были небесно легки и прекрасны, напоминая цвет самородного золота. Поднявшись на веранду, он почтительно остановился возле столика, за которым она полдничала, и, галантно склонив голову, пожелал приятного аппетита.
– Спасибо,– не прерывая своего занятия, поблагодарила Полли. В больших глазах ее заплясали лукавые огоньки.
– Хм… – Джон глотнул воздуха.– Прошу покорно извинить меня, мисс. Могу ли я представиться вам?
– Отчего же нет, если вам так хочется? – она едва сдерживала улыбку, хотя одновременно ее пощипывал холодок и страха, и смущения.
– Благодарю. Лейтенант шестого кавалерийского полка Джон Бартон, мисс. По предписанию седьмой год прохожу воинскую службу в форте Фэттерман! Очень рад знакомству…
Полли прикрыла пальчиками уши:
– Как много и как громко, лейтенант!
Джон едва удержался, чтобы не застонать от внутренней досады. “Черт, горланю, как эскадрону на скаку,—казнил он себя в душе.– Совсем одичал в этой проклятой дыре! Да что говорить – скотская жизнь… газет месяцами не дождешься… Знай, чеши хвост коню, да саблю точи с утра до ночи…” Сглотнув горький ком, он не без труда выдавил:
– Прошу прощения, мисс, позвольте узнать ваше имя.
– Полли Мэдиссон. Садитесь, мистер Бартон,– с самой благосклонной улыбкой позволила девушка.
Молодой человек решительно нравился ей. Причиной тому были и хорошие манеры, и славная выправка, и благородная посадка головы, и белые, как выгоревшая солома, волосы, выглядывающие из-под скучной черной форменной шляпы, но главное – от нее не скрылся тот измученный, растерянный и полный понимания взгляд, которым он секунду-другую смотрел на закованного в железо дикаря.
– Ну что же вы? Садитесь, право,– еще раз пригласила она.
Бартон с благодарностью уселся напротив. С минуту он не отвечал, словно колебался. “Боже, ее голос!” В нем, как ему показалось, были мед и теплое вино; он ласкал слух своей мелодичностью. Грудь охватил приятный волнительный трепет.
– Бьюсь об заклад, вы впервые путешествуете по Дальнему Западу!
– Почему вы так решили? – щеки девушки залились румянцем. Она замерла, села идеально прямо и, смущенно уставилась на лейтенанта.
– Ну это, положим, совсем не трудно определить по вашим манерам и изысканному покрою платья,– Джон просто и широко улыбнулся.
Полли разочарованно вздохнула. За последние часы она устала от комплиментов. Помолчали. Джон, отчасти теряясь в наступившей паузе, с тоской посмотрел на плачевное состояние вывесок и мутных, засиженных мухами стекол Рок-Тауна. Некогда расцвеченные буквы на фасадах строений вконец облупились от дождей и солнца и стали почти невидимыми на фоне дощатых стен.
Да и здешние жители выглядели, право, не лучше. Небритые, потрепанные жизнью и неудачами люди. За редким исключением многие из них, что греха таить, высматривали свое будущее на дне стакана с виски… и были далеко не столь оптимистично настроены, как их пришедшие сюда лет сорок назад предки…
“Пожалуй, единственный оазис, в котором еще журчит ручей человеческих голосов,– подытожил Бартон,—это богадельня Паркеров… Роджер отстреливает всякую сволочь, а старик с дочкой пытаются полотенцами решить непростую задачу – натереть до блеска битые стаканы и рюмки”.
Внезапно сердце его ёкнуло: в глазах девушки зажегся прежний интерес. Она слегка прикусила губу, посмотрела на лейтенанта и, запинаясь, спросила:
– Джон Бартон, быть может, это и недостойно леди, но я хотела узнать: этот ваш пленник… действительно Черный Орел?
– Вы попали в десятку, мисс,– с радостью оживился лейтенант.– Но теперь этого кровожадного дикаря можете не бояться. Три дня назад у переправы через Рок-Ривер наши парни доблестно подрезали ему крылья. Увы, большинству удалось уйти. И всё из-за хитроумных уловок этого пса.
Полли перестала есть клубнику, задумчиво поставила чашку на стол:
– Вы говорите о нем как об ужасном злодее. А мне он показался подобным богу войны Марсу… Достойным сыном лесов и прерий.
– Но позвольте, мисс… – дружелюбно запротестовал Бартон, усмехаясь в душе наивной романтичности гостьи. Он даже не захотел слушать ее доводов, и Полли стало ясно, что его внимание и уважение к ней, во всяком случае в этом вопросе, имеет четко очерченные границы.
– Вы, надеюсь, знаете, мисс, что сиу ничем не лучше команчей или арапахо? Что? Ах, всё же слышали, что они убивают всякого белого, который попадается им на глаза, особенно если это солдат или охотник на их буйволов… Так вот, вы ошибаетесь,– Джон мрачно улыбнулся и устало посмотрел на сидевшую перед ним выпускницу.—Да, они убивают. Но не спешат… пока не насладятся вдоволь муками своей жертвы.
– Перестаньте пугать,– яркие глаза Полли потемнели.– Вам, офицеру, должно быть стыдно! Неужели вы думаете, что я буду бояться ваших россказней о грубых мясниках? Да этих историй можно наслушаться за десять центов на каждой почтовой станции. Вы утверждаете, он кровожаден. А я не раз слышала в Иллинойсе, что Черный Орел проявлял завидное великодушие и человечность.
Бартона одновременно и восхитила, и взбесила категоричность и дерзкая самонадеянность очаровательной мисс. Уж он-то знал краснокожих, как никто другой, прожив с ними бок о бок не один год. Нельзя было сказать, что Джон испытывал к ним теплоту или любовь. Это было бы неправдой, но уважение – да. Для него индеец был не наивным дикарем, коего белый человек превосходит во всем… Для него он был опасным, серьезным противником, свирепым воином-номадом, живущим ради славы побед, ради войны и кражи чужих лошадей. Индейцы за тысячу лет знали свою дикую землю, но, главное, знали, как на ней жить. Никакой зверь не смог бы двигаться тише, ни у какого ястреба нет такой остроты и цепкости взгляда… И объяснение этому довольно простое, потому как вся жизнь, каждое помышление у краснокожего держится на чувствах и ощущениях. И белый человек, если уж так стало угодно провидению, может выжить в индейской стране только в том случае, если он сам влезет в шкуру этого существа и станет индейцем более, чем сам краснокожий. И зная всё это, Джон понимал, что спорить было бы просто смешно. Прислонив голову к высокой лирообразной спинке стула, он сделал серьезное, внимательное лицо, точно был всецело поглощен беседой, а сам украдкой стал рассматривать ее блестящие серо-зеленые глаза в пушистом ореоле ресниц, прямой, чуть вздернутый маленький нос, белую шею и полную, волнующе вздымающуюся грудь.
Никакие ее рассуждения и выпады не властны были над его желанием смотреть и смотреть на нее. Ее волосы, ее глаза…
– Но наша армия… – неловко спохватился он, поймав себя на необходимости ответа.
– Ваша армия, простите, сэр, убивает не только воинов, но женщин и детей!
– Пуля не разбирает, мисс, мужчина или женщина. Приказ есть приказ!– лицо Бартона против воли стало суровым.– Индейское перемещение1616
Индейское перемещение. Ди Браун, бывший библиотекарь и профессор библиотечного дела в Иллинойском университете, создал поистине замечательную книгу, со страниц которой заговорила подлинная индейская история в ее, пожалуй, самый трагический, жуткий момент, когда во второй половине XIX в. имел место так называемый “индиан ремувэл” – “индейское перемещение” – самая безжалостная стадия индейского геноцида, осуществленная Соединенными Штатами Америки в 60—90-е годы прошлого века. В глазах большинства белых американцев это было время героических свершений пионеров-колонистов, которые несли демократию и прогресс цивилизации на Запад страны, осваивая “свободные, дикие земли” и создавая мощь и славу Америки. В глазах краснокожих американцев это была пора бед и несчастий, наглых и непонятных притязаний со стороны пришельцев на всё, чем испокон веков владели они и их предки, время жестоких провокаций, вероломства, обманов, угроз и, наконец, безжалостного применения огнестрельного оружия, которое сеяло вокруг слезы, кровь и смерть. Много смертей, так много, что гибли целые народы, а от всей богатой и по-своему совершенной культуры североамериканских индейцев остались лишь жалкие изуродованные осколки.
Когда на спящие в патриархальной дреме девственные берега Северной Америки впервые ступила нога европейца, численность краснокожих на территории Соединенных Штатов составляла от двух до четырех миллионов человек. Жуткие болезни, жестокая эксплуатация и откровенное физическое истребление привели к тому, что к началу XX в. индейцев в США осталось около двухсот тысяч. Десятки некогда могущественных и известных племен целиком вымерли. “Где ныне пекоты? Где наррагансеты, могикане, поканокеты и множество других могучих племен нашего народа?– обращался к своим соплеменникам великий вождь шауни Текумсе, создатель уникального союза среднезападных и южных племен.– Их поглотили алчность и гнет белого человека, как поглощают снег лучи летнего солнца…” После трагедии у Вундед-Ни 29 декабря 1890 г., когда солдаты американской армии уничтожили около трехсот безоружных индейцев, коренное население было окончательно загнано в резервации. Эти все резервации занимали лишь два процента от всей территории государства. Причем, два процента самых непригодных земель в юго-западных штатах – Оклахома, Аризона, Калифорния, Южная Дакота, Нью-Мексико. (Ди Браун. Схороните мое сердце у Вундед-Ни. Из вступительной статьи доктора исторических наук Тишкова В. А.– М.: Прогресс, 1984). (Прим. автора).
[Закрыть]– это перст Божий, предначертание судьбы, если хотите… Мы – белая нация…
