Текст книги "Менделеев-рок"

Автор книги: Андрей Кузечкин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 10 страниц)

15 [кризис]

Утро следующего дня мы с Присциллой встретили в ее домике.

Я проснулся раньше Присциллы и, лежа в четырех узких стенах, обдумывал внезапно возникшую идею – сюжет для клипа на лирическую песенку о любви. Действие происходит в маленьком домике вроде этого. Присцилла пьет чай, я захожу к ней в гости с букетом цветов. Мы сидим за столом, болтаем, смеемся, я пою ей под гитару ту самую песню, на которую клип. Потом она целует меня на прощание в щеку, я откланиваюсь и ухожу прочь. Последние кадры клипа: я выхожу из домика, камера поднимается все выше, пока с высоты птичьего полета зритель не видит весь город, точнее то, что от него осталось. Кроме нашего маленького домика нет ни одного целого здания: руины, руины, а в центре города – глубокая воронка.

Присцилла потянулась, как кошка. Она жмурилась с вымученной улыбкой от ушка до ушка.

– Доброе утро, кисонька!

– Доброе… – зевнула Присцилла.

– У меня все болит, милая, – пожаловался я. – Особенно спина. Ты так скребла меня ногтями…

– У меня тоже все болит, – ответила Присцилла. – Мучитель! – Она притворно всхлипнула.

– Какие-то претензии?

Со знакомой трогательной улыбкой моя красавица отрицательно помотала головой.

– Знаю по себе, выступление на публике сносит башню напрочь. Снесло у нас обоих, – проговорил я.

– Ты был просто на высоте на сцене!

– Поправка: мы были на высоте.

Коктейль из грандиозного концерта и умопомрачительного секса с девушкой, по-настоящему любимой, – такого у меня не было никогда… И не могло быть, пока я был с Кристиной. Честно говоря, у Кристины фигура гораздо лучше; у моей принцессы тело рыхловато, с отчетливыми складками жирка, и возможно, именно поэтому Присцилла возбуждала меня гораздо сильнее. В этом и была ее изюминка.

– Тебе хорошо со мной? – спросил я.

Присцилла кивнула.

– Хочешь, чтобы всегда было так?

– Всегда?

– Всегда, моя милая. Давай всегда будем вместе!

Словно тень пробежала по лицу Присциллы, оно слегка потускнело.

Я понял, что сказал что-то не то, и поспешил добавить:

– Думаешь, я тебя обманываю? Ошибаешься. Ты очень мне нужна. Что я должен сделать, чтобы ты поверила?

Неужели заговорит о законном браке? Впрочем, почему бы и нет, можно и такой вариант рассмотреть… Все равно это произойдет не раньше, чем я с учебой разделаюсь. То есть года два у меня еще есть!

– Понимаешь, Рома… Мне от тебя ничего не нужно.

– Ничего, кроме меня самого?

– Нет, вообще ничего. Я не хочу, чтобы ты думал, будто мы с тобой друг другу что-то должны. И не хочу, чтобы ты ко мне привык.

Хорошенькое дело! Я было встрепенулся, но тут же подумал: вдруг она меня проверяет, вдруг хочет услышать то, чего я раньше еще не говорил?

– Знаешь, Присцилла, ты для меня особенная, и я к тебе отношусь по-особенному.

Она оторвала от своего тела мои ладони, ползавшие по нему, как тарантулы, и воскликнула довольно громко и резко:

– Ты ведь меня даже толком не знаешь!

– Того, что знаю, вполне достаточно.

– А с другими девушками у тебя было не так?

– Абсолютно не так. Поверь!

– А что во мне такого особенного? – В ее голосе зазвучал сарказм.

– Все. Тебе нравится то же, что и мне. Ты такая же сумасшедшая, как я. По-моему, мы идеальная пара, Присцилла.

– Вот, ты сам все сказал… – Девчонка загрустила. – Ты видишь во мне только чокнутую Присциллу, которая все может бросить ради какого-нибудь безумства вроде вчерашнего концерта, а на самом-то деле я пай-девочка Таня, тише воды, ниже травы, и работаю в цветочном магазине. И не говори ничего про любовь. Ты влюбился в Присциллу, а не в меня. А что будет, когда твоя влюбленность пройдет и ты увидишь меня настоящую?

– Ты мне всякой понравишься! – возразил я. – На что спорим?

Присцилла улыбнулась широко-широко, просияла как солнышко. «Все будет в норме», – решил я. От сердца отлегло.

– Представляешь, милая: лет через десять мы с тобой точно так же, как сейчас, лежим в постели и смотрим друг на друга. Ты улыбаешься. И мы оба знаем, что еще через десять лет будет то же самое. Любовь и вечность – разве не здорово?

– Здорово, Рома. Давай одеваться. Наши с тобой осенние каникулы закончились. Мне пора на работу, а тебе – на учебу.

– О'кей.

Пока мы одевались, я посмотрел новости по «Нефтехим-ТВ». Вчера на концерте съемочная группа «Новостей» появилась минут на десять, а сюжет о нашем выступлении был еще короче – не больше минуты. Все потому, что репортаж делала не Руслана, а кто-то другой. Секунд пять показывали ДК, секунд пятнадцать – нас на сцене, секунд тридцать – беснующихся зрителей. Комментарии убогие: концерт в «Звезде», выступила «Аденома», всем понравилось, ля-ля-ля, тра-та-та. Все же дельно Аня заметила: в телевизоре одна лажа. Но даже это не могло испортить моего впечатления от концерта. Я уже составил в голове большую статью для «Вечернего Нефтехимика».

Что будет дальше с нашей группой, я пока не представлял, но твердо был уверен, что мы действительно нужны людям Обливиона. Будем совершенствоваться, благо есть куда, играть время от времени концертики, а там видно будет. Все равно однажды мы свалим из этой бетонной помойки!

Мы с Присциллой вышли из домика и обалдели.

– Ты это видишь? – прошептал я.

Серьезная Присцилла еле заметно кивнула.

Ночью выпал первый снег, присыпав тонким слоем белой крупы и пожухлую крапиву во дворе нашего домика, и крыши соседних развалюх, и горы битого кирпича, и грязь, и асфальт, и дерьмо. Не пройдет и дня, как этот ослепительно белый снежок станет тошнотворной серой кашей, а пока перед нами был незнакомый новый город.

– С первым снегом! – Присцилла вдруг развеселилась, собрала с перил горстку свежего снега и швырнула в меня, прыснув. Я в долгу не остался и сделал то же самое – Присцилла взвизгнула.

Я тут же подскочил к ней, схватил за воротник пальтишка, притянул к себе и почти силой вырвал поцелуй.

– Бешеный! – смеялась девчонка, отбиваясь.

– Сама-то! – воскликнул я. И, помолчав, спросил: – Все хорошо?

Присцилла кивнула.

– Вот и славно.

Мы вместе дошли до калитки, вышли из одноэтажной улочки: здесь пунктирные линии наших следов на снегу разошлись в разные стороны.

– Увидимся! – Я громко чмокнул милую в щеку.

– Пока-пока!

Я отправился в колледж.

Олег стоял возле крыльца и выколачивал пепел из трубки. Нехотя поздоровался со мной, говорить ничего не стал. Спасибо, парень, ты растешь в моих глазах!

Я вошел в тамбур с турникетом.

– Привет, Тема!

– Роман, задержись, – попросил атлет с широкой улыбкой.

– А в чем дело?

– Да братишка мой вчера был у вас на концерте… У вас там какие-то проблемы возникли?

– Все в норме, Темыч.

– Если что, обращайся ко мне! Только сам не нарывайся.

– Как скажешь. Спасибо в любом случае. – Я пожал огромную, размером с добрый утюг ладонь.

До начала лекции оставалось минут семь. Я искал Руслану. Она уже ждала меня возле окна: на плечах черная накидка, на шее цепочка с оловянным черепом. Теплотрассу уже засыпали, ее местонахождение указывала длинная проталина в ослепительно белом снегу.

– Ромочка, приве-е-ет! – воскликнула наша сатанистка и затараторила: – Была вчера на вашем концерте! Классно! Ну прямо нечто не из этого мира! Мне так понравилось, Ромусик! Лучше, чем в старые времена! Я даже вас нарисовала. – Она расправила сложенный вчетверо лист ватмана, на котором были изображены члены «Аденомы» в виде монстров-нацистов с гитарами наперевес. – Прости, что не могла остаться до конца. Работа, знаешь, дела…

– Руся, а ты откуда концерт смотрела? На скамьях сидела или прямо в зале парилась?

– На скамейке. Не буду же я в самую толкучку прыгать. Я хрупкая, меня нельзя кантовать.

– А не видала ли ты, любезная Руся, вот этого молодого человека?

Я подсунул Руслане фотографию с длинноволосым парнем.

– Отчего же, видала. Он там старше всех был, его многие заметили.

– Знаешь о нем что-нибудь?

– Может, и знаю. А почему он тебя интересует?

Я снова рассказал, как этот человек, сам того не желая – или желая? – радикально изменил мою жизнь.

Руслана закусила палец:

– Гм, если это действительно то, о чем я подумала… Поздравляю тебя, Рома. Ангел коснулся тебя крылом.

– Ты о чем, ведьма? – спросил я.

– Тебе повезло: встретил Фантома.

– Какого еще Фантома? – Не иначе сейчас услышу очередную городскую легенду, которую, к стыду своему, не знаю.

– Фантом – призрак Нефтехимика.

– А мне он показался вполне живым человеком! – хмыкнул я.

– Он и есть живой человек; однако обладает способностью всегда появляться в нужном месте в нужное время. Он много кому жизнь спас – я этих людей знаю.

– Вроде как Бэтмэн?

Я представил картину: темная ночь, компания в дупелину пьяных уродов ловит случайного прохожего, сбивает с ног и уже собирается обрушить на его череп, спину и грудь град тяжелых ботинок… Как вдруг появляется Фантом, похожий на исполинского ворона-хищника: развеваются волосы, хлопают полы пальто, – и через минуту исчезает, словно его и не было, оставив на асфальте изуродованные тела налетчиков.

– Не совсем, Ромочка. Он никого не месит руками и ногами. Тут все по-другому. Скажем, идешь ты поздно вечером домой, а он появляется откуда ни возьмись и заводит с тобой разговор: «Я нездешний, проводи меня до вокзала». Вы болтаете, а поскольку он обаятельный человек и отличный собеседник, ты и сам не замечаешь, как увлекаешься разговором и только минут через двадцать вспоминаешь, что пора бы уже и домой, и извиняешься: «Прости, мне надо идти, надеюсь, еще увидимся…» Приходишь домой и обнаруживаешь, что твоя квартира обращена в пыль взрывом бытового газа. А пришел бы ты пораньше минут на пятнадцать, гореть бы тебе заживо. Вот что делает Фантом.

– Так он что же, предсказатель?

– Предсказатель, телепат, медиум, экстрасенс. Называй его, как тебе угодно, смысл не меняется. И еще: он помогает не всем подряд, а выборочно.

– А как он определяет, кто достоин помощи, а кто нет?

– Неизвестно. Поэтому ты должен гордиться тем, что он выбрал тебя.

– О'кей, о'кей…

Со спутанными мыслями я двинулся в аудиторию. Там меня поджидала Кристина с гримаской, которая разжалобила бы и Шамиля Басаева. Она в очередной раз надругалась над волосами, ни к селу ни к городу сделав завивку и мелирование.

– Нравится? – с легким придыханием спросила она.

– Ты прекрасна, как горная хризантема на фоне снегов, – вяло соврал я, мельком бросив взгляд на ее волосы.

Я размышлял о нашем сегодняшнем разговоре с Присциллой.

Со мной такое уже бывало: очередная барышня, с которой я «ходил налево» от Кристинки, вдруг неназойливо намекала: мол, наигрались, пора и честь знать. Но то были девчонки не самого тяжелого поведения, я тратил на них время лишь для того, чтобы не так тошно было выносить Кристинкины истерики, а они на меня – чтобы поразвлекаться с приятным парнем и свалить подобру-поздорову, когда у него выйдут все деньги. А о такой, как Присцилла, я мог только мечтать. Ведь я был уверен, что она не шлюха. В чем же дело? Чем я ее не устраиваю? Не могла она во мне так быстро разочароваться, да я ее ничем и не обидел.

Тут я заметил, что Кристина до сих пор стоит рядом со мной.

– Ну что еще?

– Рома, ты не хочешь со мной поговорить?

– Давай попробуем, – пожал плечами я. – Излагай.

– Можно не здесь?

Мы выбрались в коридор к нашему любимому окну. Я был готов прогулять часть лекции, но расставить все точки над «ё».

– Почему? – одними губами спросила Кристина.

– Потому что, – отрезал я.

– Дело во мне или в чем-то другом?

– Именно в тебе.

– А что я должна с собой сделать?.. Пластическую операцию? – Бедная Кристина принялась тереть веснушки на лице, будто хотела содрать их вместе с кожей.

– При чем здесь внешность, Кристи? Неужели ты считаешь меня настолько примитивным? Думаешь, меня интересует только внешность?

– Так в чем я перед тобой виновата? – Кристина героически сдерживала рыдания.

– Только в том, что мы не подходим друг другу. – Согласен, это странно звучит теперь, после полутора лет, проведенных с Кристиной. О чем же я думал раньше? – В тебе, Кристи, нет ничего, что я люблю в девушках. Я понял это совсем недавно, – пояснил я.

– Я видела тебя с твоей новой девкой. В ней же нет ничего хорошего!

Она еще и следит за мной! Да это паранойя, Кристи!

– Ты с ней даже не знакома. Как ты можешь о ней судить?

– За что, Рома? Что я сделала?

И только тут до меня начало доходить: бедная Кристина была уверена, что всю историю с «Аденомой» и Присциллой я затеял исключительно ради того, чтобы досадить лично ей, проучить за плохое обращение со мной.

– Я люблю тебя, слышишь? – Кристина решительно предъявляла на меня права.

– И что с того?

– А та, твоя девка? Думаешь, она сможет дать тебе столько же любви, сколько я? Она от тебя отделается, как только ты ей надоешь.

Самое обидное, что Кристина, возможно, была права. Я снова вспомнил утренний разговор с Присциллой и собрал все силы для обороны.

– А может, я и не хочу, чтобы меня любили? Я хочу, чтобы меня понимали и ничего не требовали. Вот ты можешь похвастаться, что понимаешь меня? Ты столько раз говорила мне: люблю, люблю… А ты не думала, что чем чаще ты это слово произносишь, тем больше оно обесценивается?

– Рома… Если ты меня бросишь, ведь я же умру!

И это все твои доводы?

– Не умрешь, – спокойно возразил я.

– Но все равно, это буду уже не я!

– That is your problem, – хладнокровно завершил я разговор, заколотив последний гвоздь в гроб нашего с Кристиной романа. – Не приставай ко мне больше, хорошо?

Как только закончились занятия, я поехал на улицу Согласия. В цветочный магазин.

16 [агония]

Я выпрыгнул из маршрутки и понесся на полной скорости вдоль улицы.

Без труда отыскав магазинчик, я вошел внутрь под пение дверных пружин. Ожидал увидеть такое же великолепие, что и в комнате Присциллы, но здесь, в центре города, для растений нет жизни. Цветы, собранные в тесной комнате, были чахлыми, пожухлыми, скучными, разве что кактусы выглядели бодряками.

За прилавком торчала незнакомая мне грузная тетка.

– Здравствуйте, – неприветливо буркнул я, предчувствуя неладное. – Где можно найти девочку по имени Татьяна?

Тетка обратила ко мне непроницаемое лицо:

– Она уволилась. – И веско добавила: – Да.

Это был удар под дых.

– Как – уволилась?

– Уволилась. Да. Две недели назад. Да. Взяла расчет. Да.

– Она здесь еще появится?

– Нет.

Должно быть, у меня было забавное выражение физиономии.

– А с чего она уволилась-то?

Тетка напыжилась и замолкла, пялясь мне прямо в глаза.

– Конфиденциальная информация? – понял я. – Ну и ужритесь. Да. И идите в задницу. Да.

Я выскочил на улицу как ошпаренный. Так-так… Присцилла меня обманула: она не брала отпуск, она уволилась! Я не понимал, что это значит.

Через некоторое время я распахнул дряхлую калитку, прочавкал ботинками по раскисшей тропинке, взбежал на крыльцо, постучал – незапертая дверь отъехала назад.

– Милая, я дома! – Не разуваясь, пробежал по кухне, толкнул дверь спальни. Раздался единственный звук – скрип. «Ветерки» не приветствовали меня перезвоном: их не было.

Вот те на! И когда это она успела?

В спальне не осталось никаких вещей Присциллы: ни цветов, ни книг, ни календаря с репродукциями Врубеля, ни кусочка неба, ни дряхлого телевизорчика. Пустой шкаф, диван без покрывала, голый стол – комната стала такой же, как и весь дом. Пустой, холодной, неуютной… И ни записки, ни прощального подарка для меня.

Она решила поиграть со мной в прятки. А точнее, исчезнуть навсегда. Теперь я точно знал, что тот последний разговор был неслучаен. Она решила избавиться от меня, но не смогла послать подальше открытым текстом. И правильно, иначе я никуда бы не ушел. Но почему, кто мне объяснит? Почему?! Что я сделал не так?

Я выскочил из домика и побежал, задыхаясь, по замызганной улице. Несся так, что налетел на Быструю Походку. Псих отскочил в сторону и пропустил меня вперед с учтивым поклоном.

Присцилла, прелесть моя. Я ненавижу тебя!

Я отправился к Ане. Она мой последний шанс…

– Заходи, Плакса, – кивнула Аня, облаченная в свои обычные домашние обноски. – Тут вот какое дело… у меня к тебе разговор.

– У меня к тебе тоже. Ладно, давай ты первая.

В конце концов начинать надо с чего полегче, а я не думал, что Аня сможет меня чем-то огорошить.

– Плакса, я больше не смогу играть в «Аденоме». Я уезжаю. Мне жаль.

Во дела! Так-таки огорошила!

– Уезжаешь? Куда?

– Я на прошлой неделе получила по электронной почте письмо от друзей из Областного экологического центра. Мне работу предлагают в Филимоновском заповеднике… А мне ведь надо на учебу скопить на следующий год…

– И ты решила отвалить?

– А почему нет? Меня в этой гнойной дыре ничто не держит. А вы, я думаю, не пропадете. Представляешь, там такая природа!.. Просто мечта.

– Когда уезжаешь?

– Скоро, друг мой. Завтра утром.

– А можешь для меня сделать последнее доброе дело?

– Да хоть два, любезный Плакса.

– Мне очень нужен домашний адрес Присциллы.

Аня изобразила бровями вопросительные знаки.

Я набросал для нее штрихами наше с Присциллой последнее утро.

Аня нахмурилась:

– Дело плохо. Хуже, чем ты думаешь. Помнишь, однажды ты меня просил узнать все про нее?

– Ну?

– Коня не запряг – так и не нукай. Я тебе тогда кое-чего не сказала… У Присциллы, точнее, у Тани, есть жених. Подчеркиваю: не бойфренд какой-нибудь там, а человек, с которым она в самое ближайшее время собирается связать свою судьбу и жить с ним в радостях и в горестях, пока смерть не разлучит… и прочая лабудистика.

– Почему же ты это скрыла? – вскричал я.

– А чего раньше времени пугать? В жизни столько всего происходит – твоя любимая фраза, не так ли? Может, она бы с ним рассталась ради тебя. Шанс всегда есть, хотя в данном случае он был равен даже не нулю, а отрицательной величине.

– А почему? Кто ее жених?

– Какой-то менеджер, что ли… Ему двадцать пять, работает в «Нефтехимэнерго», безумно занятой дядёк. Я в принципе, могу узнать адрес Татьяны… Но толку тебе будет от него! Если, как ты говоришь, Таня забрала свое барахлишко из домика, то скорее всего она переехала сам понимаешь к кому.

Я схватил ее за локти:

– Аня, хоть ты и не женщина, а бесполое не-пойми-чего, обращаюсь к тебе как к женщине. Что это значит? Ведь Присцилла действительно была от меня без ума!

– Во-первых, она больше не Присцилла, а Татьяна, повторяю в последний раз! – резко поправила Аня, вырвав руки. – А во-вторых, скромник ты наш, с чего ты взял, что была без ума?

– Она сто раз говорила, что без ума от меня и от того, что я делаю, что всегда мечтала гулять с рок-звездой…

– Вот и погуляла… Влюбленность не есть любовь. Может, она от тебя и млела и млеет до сих пор, но это ровным счетом ничего не значит. Хочешь услышать мою версию – пожалуйста. У Татьяны впереди длинная полоса стабильности и размеренности, вот она и решила в последний раз пуститься во все тяжкие. Поиграть в детские игры. Немного пожить сумасшедшей жизнью.

– Почему немного?

– А ты думал, она смогла бы отказаться от такого завидного мужчины ради вот такого, как бы это, чтоб тебя не обидеть… растрепая! Ведь это только в волшебных сказках девушка отказывается от короля ради пастуха.

– Ты же знаешь, Аня, я верю в сказки. Я думал, что и она тоже верит, что мы с ней будем идеальной парой. То, что было у нас с ней, и вправду было волшебством.

– Понимаешь, Плакса… Еще не факт, что ты ей вскружил голову. Ты такой… Тебя нельзя назвать ни однозначно плохим, ни однозначно хорошим. Для меня ты романтик, прекрасный человек и мой друг. А для кого-то еще ты бесхребетный и пустопорожний балбес! – Ее голос вдруг посуровел. – Ты постоянно плаваешь в каком-то астрале. Уже рассказал Тане все свои небылицы? И про своего погибшего брата, которого у тебя на самом деле никогда не было? И про Матроса, которого ты якобы отравил бодяжной водкой, хотя он до сих пор жив-здоров? И про подземный город? И про… я уж не знаю, чего ты там еще сочинил! Зачем ты все время врешь? Зачем тебе это надо?

– Я не вру, – отрезал я. – Я сочиняю сказки, Анюта!

– Я-то знаю, что ты сочиняешь сказки. И сам веришь в то, о чем рассказываешь. – Аня слегка успокоилась. – А другим-то откуда знать?

– Может, я вижу то, чего никто больше не замечает?

– Зато ты в упор не видишь того, что для всех остальных – очевидный факт. Ты застрял в своих детских комплексах. К твоему сведению, есть и другой мир – мир взрослых, куда путь тебе пока заказан.

Я промолчал.

– Ты правда хороший, Плакса. В тебе есть что-то первозданное. Диковатость какая-то. Ты не похож ни на одного яйценосца. (Аня так величала всех без исключения мужчин.) Они все на принципах, на понтах. Гордые, постоянно кому-то что-то доказывают… А ты – ты такой, как есть, и не стремаешься. У тебя все будет нормально. Но не сейчас и не здесь. Может быть, – подчеркиваю, может быть, – Таня чувствует к тебе то же, что и ты к ней, и ей важно сохранить это волшебство. С ее избранником у нее все будет очень обычно и пошло. И ссориться будут по пустякам, и скандалить. А ты, Волшебный Мальчик, озарил ее жизнь на две недели и уехал обратно в свою волшебную страну. И она таким всегда будет тебя помнить и любить. Я для чего это говорю: не вздумай ее преследовать. Не вздумай! Займи себя чем-нибудь: пиши песни, играй в компьютерные игрушки, смотри телевизор до опупения, работай, учись, бейся башкой об стену. Если будешь бегать за ней и умолять вернуться, себе же сделаешь хуже. Разбередишь всю душу на фиг. Ну иди сюда!

Она стиснула меня в объятиях. Я обнимал мою верную Аню обеими руками и горько плакал о погибшей мечте. Она гладила меня по голове.

– Плачь сколько хочешь, Плакса, – серьезно говорила моя подруга. – Я тебя не прогоню. Только не лей в себя алкоголь и вены не режь…

Внезапная мысль заставила меня вырваться от Ани, схватить ее руку и сорвать с запястья напульсник, который она еще ни разу не снимала при мне.

Так и есть – под ним оказался темный рубец. Тот самый, который уничтожил мой любимый пушистый одуванчик и создал новую Аню – жесткую, угловатую, резкую, стриженную под мальчишку.

– У тебя тоже была такая история? Поэтому ты так изменилась? Ты пила? Пыталась покончить с собой? Из-за этого тебя исключили?

На все мои вопросы Аня только кивала.

– Меня даже в психушку клали на целый месяц, – негромко проговорила она.

Мы снова обнялись. Аня смотрела с искренней жалостью:

– Так неохота с тобой расставаться… Я буду скучать.

– Я тоже, Аня… Завидую я тебе. Как бы сейчас все бросил к едрене фене да поехал с тобой!

На прощание я расцеловал Аню в щеки, соленые от моих же слез.

Не один я рыдал в тот вечер. Дома меня встретили вопли и громкие всхлипы. Их издавал мой в стельку упитый папаша, уткнувшись лицом в крышку кухонного стола и сотрясаясь всем проспиртованным телом.

– Ну чего опять, старый черт? – поинтересовался я.

– Госссподи… – простонал родитель. – Мальчик… Что же это такое? Ведь он же не виноват, что таким родился… А?.. А они его… Побираться…

Все понятно. Он опять вспомнил рассказик Бунина «Дурочка» – про то, как один семинарист отымел девочку-дауна, у них родился невероятно уродливый отпрыск. Потом вместе с мамочкой им пришлось жить милостыней.

Как быть в такой ситуации? Урезонивать – особенно в жесткой форме – стоит того, кто орет и дебоширит, а так… и противно, и жалко.

Через полчаса зазвонил телефон.

– Хорек на проводе, – ядовито проскрипело из трубки. – Где тебя носит, я весь вечер названиваю!

– Где носит, там и носит. Изложи суть дела.

– Суть дела? Собирайся и приходи на мост.

Вот ведь! Даже от этого бычкососа бывает польза.

Мы повстречались с Хорьком на мосту.

– Здорово, Ромыч! – Он хлопнул меня по лопатке.

Эта его привычка уже достала меня.

– Ты, грызун, еще раз до меня дотронешься, челюсть сломаю!

Хорек только осклабился гнилыми зубами:

– Да ладно тебе! Слыхал, чего в городе творится?

– Чего?

– «Доктора» озверели. Решили выцепить по одиночке всех, кто был на нашем концерте, человек восемь вчера уже в больницу отправили. Представляешь: нашему Фоме почки отбили! А Криттер со своими ребятами поломали пару «докторишек».

Я не верил своим ушам:

– Как так? Я думал, они на нас больше не полезут!

Хорек окрысился:

– Наивный ты, Ромка! Они на нас не полезут, только если все дружно в гробы лягут. Короче, тема такая: сегодня в двенадцать ночи будет грандиозная стрела, «доктора» против неформалов. Что скажешь? Нас же теперь вон сколько! Устроим красно-белым Варфоломеевскую ночь и утро стрелецкой казни!

– Ты что, хочешь меня втянуть в это дело?

– Как – «втянуть»? Мы с тобой оба давно уже втянуты. Ведь концерт мы для кого давали? Для всех нормальных людей нашего города, ты же сам говорил! А если мы не раздо€лбим «докторов», то и нормальных людей скоро не останется.

– При чем тут концерт, Хорек? Музыка – это одно, а разборки – другое. В эти игры я не играю.

– Какие игры, Плакса? Чего ты гонишь, я тебя вообще не понимаю! Какие уж игры, когда хороших ребят уродуют?!

– Не ори на меня, придурок! – рявкнул я. – И не дыши мне в лицо! Делайте что хотите, хоть перережьте друг друга, мне без разницы! Я в этом не участвую!

– Да что с тобой? Что, проблемы какие-то?

– Ну допустим… – Отпираться я не стал, ибо все и так было видно по моему лицу.

– Что за проблема-то?

Проблем было много, я упомянул лишь одну:

– Аня уезжает из города.

Он ухмыльнулся:

– Это и вся проблема? Ну пусть уезжает. Другого барабанщика найдем!

– Да не в том дело… Она – мой лучший друг.

– Что? Друг? Ну, Ромка, ты и дал! – захохотал Хорек.

– А что? – не сразу понял я.

– Какая же дружба может быть с бабами? Разве с бабами можно дружить?

В исполнении Хорька слово «бабы» звучало как ни у кого грязно. Это меня взбесило.

– С бабами – нельзя, – резко произнес я. – А с прекрасными дамами – можно!

Он снова зашелся смехом:

– Тоже мне, дамы! Вот ты, Ромыч, только с дамами и дружишь!

– Хорек, ты как маленький! Мы с тобой не в детском саду – какая тебе разница, с кем я общаюсь?

– Такая, что это недостойно мужика! Ты скоро сам станешь дамой!

Лучше, разумеется, стать таким же замечательным, как ты…

– И что? Нам всем не мешало бы стать немножко женщинами!

– Чего?! Плакса, я тебя вообще не понимаю, чего ты буровишь?! – переполошился Хорек. По его мнению, я только что призвал к однополой любви.

– Поставим вопрос так: чего тебе от меня надо, Хорек?

В моем голосе сквозила такая неприязнь, что Хорек сделал паузу и перестроился на другой, проникновенный и слегка подхалимский тон:

– Плакса – или Ромка, как тебе больше нравится – вот я что хочу сказать: между нами, конечно, часто непонятки возникали, ну да это все фигня. Ромка, ты мой друг.

– А меня ты позабыл спросить, хочу ли я быть твоим другом?

– Что значит – хочешь? Ты и есть мой друг.

Требовалось внести некоторую ясность.

– Хорек! Я хоть раз называл тебя своим другом?

– Ромка… Мы же с тобой в одной группе играем!

– Это называется по-другому: партнеры, коллеги… А друг – это тот, для кого ничего не пожалеешь!

– Ромка… Я для тебя ничего не пожалею! – Хорек хлопнул ладонью по впалой груди. – Я за тебя зубами горло перегрызу любому! А если зубы вышибут – деснами! Бля буду!

Ну что на это скажешь! Если бы Хорек был хотя бы вполовину меньшим уродом, чем он есть, возможно, я смог бы ему доверять. Я с самого начала шел на риск, пригрев этого детеныша гиены на своей груди, но что поделаешь: где бы я отыскал другого басиста? Басисты – куда более редкие звери, чем гитаристы, тем более в нашем заповеднике дебилов. Эта же причина и раньше заставляла нас удерживать Хорька в составе «Аденомы». Смурф, помню, пребывал относительно этого господина в блаженном неведении. Даже верил, что Хорек изменится, когда детство перестанет у него в заднице играть. Что за наивность! Нефтехимик еще никого не менял в лучшую сторону.

– Хорек, я не хочу тебе грубить, я другое скажу. Если разобраться, я ничего против тебя не имею, нормально к тебе отношусь… но у нас с тобой мало общего для дружбы. Разные мы люди. Признайся!

– А с кем у тебя много общего? С дамами? – Хорек осклабился. – Говори что хочешь, Ромка, но ведь со своей бабой, с Присциллой, ты не просто дружишь?

– Наши отношения с Присциллой тебя не касаются… – сквозь зубы выцедил я.

– А что, у тебя с ней что-то не так? – После недолгого раздумья Хорька осенило. – Кинула?

Я промолчал, что, как водится, было воспринято как знак согласия.

– Ну я надеюсь, ты ее хоть разок протаранил?

Не издав ни звука, я саданул Хорьку по зубам – клянусь, это вышло помимо моей воли – да так хорошо, что эта гнилушка растянулась поперек моста.

Я смотрел на поверженного Хорька сверху вниз.

– Иван! – сказал я с пафосом, тяжело дыша от злости. – Я бью тебя не потому, что ты грязный охламон, а потому, что тебе пойдет это на пользу. Уж лучше это сделаю я, чем кто-то другой. Хотя умнее ты уже не станешь… – Я взял Хорька за ворот, рывком поставил на ноги и от души сунул ему в ухо. Было немножко противно мараться об это человекоподобное существо.

Хорек отлетел и повис, перегнувшись через перила.

– Эй, не вздумай падать! – Я бросился к нему.

– Йеех! – гаркнул Хорек, внезапно развернувшись и с силой пнув меня промеж ног. Перед глазами вспыхнул миллион новогодних елок, меня скрючило от боли.

Через две секунды что-то полетело к моему лицу. Я инстинктивно подставил кулак. Хрясть! Рука взвыла, взвыл и я.

Хорек размахнулся для нового удара. Я отпрыгнул на метр назад. То, что было зажато в тощей лапе басиста, рассекло пустой воздух со звуком «ввух!».

Хорек сделал еще несколько яростных выпадов, я отскакивал все дальше. Наконец смог разглядеть его оружие – это был самодельный нунчаку, две деревянные чушки, соединенные длинной тонкой цепью.

Мы замерли, сжавшись в боевых стойках.

– Чего убегаешь, чего убегаешь, а, сученыш? – зло спросил Хорек, неумело вертя перед собой нунчаку. По гнусной физиономии змеилась кровь.

– Ты что, с этими деревяшками хотел на стрелу идти? Там тебе их засунут в анальное отверстие и вынут изо рта! – сообщил я вместо ответа.

Левый кулак плакал навзрыд, отдавался болью пах. Я был как раненый зверь – зверски хотелось пересчитать Хорьку ребра и зубы, я бы давно это сделал, кабы не нунчаку.

– Паскуда неблагодарная! – рычал Хорек, присовокупляя к каждому мало-мальски пристойному слову пару-тройку ругательств. – Я к тебе как к человеку, как к другу, как к брату родному… А ты – ты предатель! И пидор! Сам все это дело заварил, а теперь зассал?! Ты не только меня, ты нас всех предал, ты – хуже «доктора»! Был бы жив твой брат, ты бы и его с потрохами заложил! Я всем расскажу, как ты нас кинул! Мы, когда с «докторами» покончим, тобой займемся, ты не думай… Кто не с нами – тот против нас! Мы с тобой еще поговорим…

– Рожу вытри, – посоветовал я.