Текст книги "Курьерская: Багиров"

Автор книги: Андрей Кугатов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 3 страниц)

Андрей Кугатов
Курьерская: Багиров

I. Начало

Расцветала весна. Был вечер пятницы. Все столы в баре были оживлены. Стояла духота и добрый хмель. За дальним столом сидели трое. После короткого разговора о буднях перешли, наконец, отдыхать. Стояла пивная тарелка и три кружки лагера.

– Я расскажу тебе такую историю. – парировал журналист. – Работал со мной на студии парень по имени Алексей. Прозвище – «Витя». Энтузиаст талантливый, но глуповатый. У прозвища отдельная история. Повадились рыбачить с отцом на городской реке. Отдых, типа. Потом они эту рыбу ели… В итоге – пожелтели глазки.

– В смысле?

– Лямблии. Назвали ревит, за желтизну. Потом – Витя.

– Журналист-желтушник… – усмехнулся Гриша.

– В общем, кроме сюжетов для телеканала, снимал какие-то видео в интернете. Завёл там канал с «расследованиями». Уговорил начальника насчёт аппаратуры. Камера стоит миллиона два. Витя снимал себя на фоне стены… – говорил Максим. – Дело пошло. Одно расследование посмотрела прокуратура. Первые подписчики, так сказать. Возбудились. Кто-то даже сел. Витя вспыхнул: «сейчас всех бандитов раскассируем». После смены хватал с собой оператора. Снимал места работы коррупционеров, обожал фокус на развевающемся государственном флаге. Сюжеты выходили всё реже и качественнее.

Максим отпил пиво из кружки. Играл джазовый репертуар. Тусклый свет падал на плечи.

– Копнул под министра промышленности. Я говорю ему – «что ж ты делаешь…», развалился с кофейком, отвечает – «проливаю соль на глистов…!». Спустя месяц снял расследование про одного судью. Задохленькое, говоря честно. Но, видно, нащупал городской нерв. Вечером следующего дня к нему постучались. Открывает дверь. Стоит сухощавый невысокий мужик в простецкой одежде. Без биты, без оружия. Такие предупреждения опасней всего. Мотнул чёрным пакетом. Говорит: «двести тысяч. Забираешь, снимаешь бабочки».

– Двести тысяч…! – охнул Гриша. – Либо?

– Люди серьёзные. Без либо. Витя задумался. Собрался отказать… Вдруг говорит – есть у вас банковские реквизиты? Тот спрашивает – тебе ещё зачем? Витя настаивал – хочу номер вашего банковского счёта; и тогда согласен. Вскоре договорились. Витя получил реквизиты. И двести тысяч рублей наличными. С тех пор снимал сюжеты об открытии качелей, о гимнастике в скверах… И вдруг спустя три месяца на федеральном канале выходит «Пальмира».

– А, слышал! – сказал Богдан.

– Все слышали. Отделал мафию на чём свет стоит. – говорил журналист. – А ровно за день на банковском счету уже покоились двести тысяч с комментарием «я передумал. Возвращаю ваши деньги.».

– Дерзко. – сказал Гриша.

– Хитёр! – возник Богдан, несколько уже поддат.

– И в чём же хитрость? – остановился Максим.

– …Не знаю.

Максим посмеялся.

– Слушай. – продолжил он. – Витя знал человека, который вертелся в мутных темах. В основном фарцовка в КНР. Этот знакомый тогда порол схему весьма тёмных оттенков, и у него встало на границе. Почти два товарных вагона без сертификатов соответствия, с кухонной накладной – чистая паль и навар… Витя связался и влил в этот вопрос все свои две сотни. Знакомый раскланялся и раздал взяток; быстро наладил нити. Я в таком особо не разбираюсь, но Витя сам говорил, дело стало очень сомнительным – даже несколько пожалел. Рисковал замолчать бесплатно… – говорил Максим. – Однако через месяц схема взорвалась. Спустя два месяца он получил свои двести обратно и миллион сверху. – продолжал журналист. – Деньги бандитам вернул, и сразу опубликовал фильм, над которым работал полгода… За фильм позже Москва премировала – грамота и пятьдесят тысяч. Правда, он её так и не получил. Пропал без вести.

– Как?! – лопнул Богдан.

– Двести тысяч оказались из личных средств Франциска…

– Ё-моё…

– Об этом пируэте он всё выяснил… Вместе с Витей пропала без вести его девушка.

– Да уж… Рисковая схема. Жаль парня. – сказал Гриша и отпил из кружки.

– Жаль! – Богдану было, кажется, уже весьма хорошо, несмотря на несчастливую историю.

Гриша, один из трёх ребят, отдыхавших за этим столом, работал в самой большой курьерской службе подмосковья. Лет ему было 27. Роста немногим выше среднего. Симпатичной, даже красивой, удачной наружности. Но поунывший. Работал он пешим курьером. Это, пожалуй, ниже всех. Наравне с уборщиком офиса.

У Гриши не было по локоть левой руки. Рассказывать об этом случае он не любил. Ребята подшучивали: «мойте руку перед едой». Трудоустроиться Грише было нелегко. Поэтому на своей должности он работал ответственно и всегда выполнял план. Коллектив втайне прекратил приглашать его на встречи. Гриша не понимал почему. Он это узнал только когда новогодний корпоратив прошел мимо него. Ему сказали – была суматоха, всех обзванивали, до тебя не дозвонились – фальшивенько извинились.

Начальство приняло его показатели к сведению. На годовой период он получил новый план. Перестал справляться. Грише показывали статистику, она выглядела логично. Но раньше десять корреспонденций было сверх плана, а сейчас за девять – выговор. Мотивация Гриши упала.

Со своей одной рукой Гриша был похож на пугало. Его все любили. Никто не хотел показаться неправильным. Уступали в транспорте, хотя ему вроде несложно стоять. Придерживали двери. С Гришей никто не был груб и никто не хотел с ним близких отношений. Первое время Гриша радовался своей пенсии, потом подал на отказ. Иногда на него находили плохие мысли. Друзей у него не было. Эти двое – хорошие приятели из одной чат-игры. Познакомились на сходке два года назад. Никто уже не играет.

У Гриши была девушка. Её звали Катя. Гриша представлял её знакомым: «она хорошая». Гриша знал, что она его не любила. Но Катя встречала его с работы, отгоняла нехорошие мысли. Делала подарки на день рождения. Кате нравился его чай. Гришу пытались утянуть в сообщества инвалидов, где они цветут от жалости к себе, сидят на всех пособиях и пишут коллективные жалобы. Но Гриша знал, что нормальный. Он не жаловался на жизнь. Это грех.

Парни заговорили о политике. Беседовали об истории, перешли к реалиям страны, затем вернулись к своему городу.

– О том журналисте ничего не известно? – спросил Гриша.

– Ничего.

– Франциск, значит… – добавил Гриша.

– Это не тот, из-за которого прошлой весной перекрывали проспект… – затруднился Богдан.

– Тот самый. – опередил Максим.

– У приятеля моего друга братик… в скорой умер.

Максим пожал плечами и вздохнул.

– Кто он вообще такой…? – возмутился Гриша.

– Да это беспредел. – заговорил Максим, поставив пиво. – Всё погнило. И новое поколение на этом компосте уже взошло. Не знаешь, когда столкнёшься с чьим-нибудь сыночком. Столкнёшься, и всё. Финита поганая. – сказал он. – На нашу студию трижды по мелочам наезжали. Каждый раз с последствиями. Какая может быть журналистика? Но со мной ладно. Есть законы для журналистов, прикрываем друг друга тоже. А что делать остальным? Мужикам, студентам, матерям? Недавно на улице Блюхера малолетний петух влетел в остановку. Трое не вернулись с работы. Один – со школы. Во всех пабликах, на всех каналах. Но батя – зам. главы полиции. Так что годик условно. – Максим вращал на столе салфетницу. – Машину уже купил новую. Крутит подписчиков в инстаграме. Говна на отца – саквояж и два чемодана. А толку…? – говорил Максим. – Я скажу так, парни. В августе будет как четыре года я в журналистике. Нам сочувствует всё сообщество. Я давно принял бессилие. Снимаю говорящие головы и мероприятия, на жизнь хватает. Может, я слабак. Но я кормлю дочь…

– Бери ношу по себе, говорят… – поддержал Гриша.

– Саранча. Уроды. – бубнил Богдан.

– Ладно, парни. Что-то мы в дурные ноты. За богатейший город области… За Пальмиру! – Максим поднял кружку и все стукнулись. Скоро они заказали ещё по пиву.

Максим – журналист городского телеканала ГТВ. Брюнет среднего роста с густыми модельными бровями. Худой и лёгкий как плеть. Дочери у него не было. Так он называл свою машину. Старая тойота, которую он собирал шестой год. Вложено почти полтора миллиона. Разгон до сотни – секунды три. Она стала почти смыслом его жизни. Зарабатывал он немного, но несколько поболее своих приятелей; хотя такие вопросы, конечно, на воздух не поднимались.

Максим жил недалеко от бара, где они сидели в тот день. Был он журналист очень средний. Не было в нём энтузиазма, жилки, журналистского ростка… Он горел автомобилями. В этом, наверно, могло быть его призвание. Но зачем-то он называл себя телевизионщиком. Максим постоянно посещал сходки, курил кальян, был подписан на все паблики и состоял во всех чатах. Если кто-то вечером в городе «погарцевал», «дал угла», уже через пять минут Максим точно знал – кто, где и что за мотор. Он вёл домашнюю бухгалтерию, чтобы чётко знать, сколько в этом месяце сможет отложить на дочку. Проблем с личной жизнью у него не было. Девушки любили его за стреляющий выхлоп, звук мотора. Пешком он старался ни с кем не пересекаться…

II.

В следующий, субботний день Гриша проснулся за десять минут до будильника. Сосед сверху работал перфоратором. Он уже дольше полугода за него хватался время от времени, понемногу… Насверлит пару дыр и положит до случая. Дальше – что-то шкребет и ковыряет, как мышь. Технология очень непонятна. «По видеоурокам ремонт делает, что ли, идиот…?». Время всегда случайное. Могло быть в два пополудни, а могло к вечеру, перед сном.

Это был день майский, серединные числа. Мерзотная трель разнеслась в одиннадцатом часу. Гриша распахнул глаза, катастрофически не доспавший десяти минут. Он отёк от злобы. Скоро наживил тапки и пошёл чистить зубы, раскровил случайно десну.

Гриша долго решался подняться и поговорить. Но не представлял как это может быть. Как его будет кто-то слушать. Собственные слова ему слышались неубедительно. Грише казалось, только он что-то скажет, любой сразу же поймет, что его можно без проблем проигнорировать. Он видел своего соседа, это был крупный парень, часто выпивавший со знакомыми и по пьяни иногда дравшийся. Гриша не представлял как он может в чем-то убедить человека дерущегося.

Поэтому каждый новый раз Гриша утешал себя, что это последний. От своей беспомощности Гриша злился. Разумеется, не на себя. Он обкладывал тихой, однако роскошной матершиной того, кто, возможно, даже ни о чем не догадывался. И человек, может быть, вовсе не плохой.

Гриша поставил чёрный чай и сделал себе бутерброды. Его девушка, Катя, гостила нечасто. Когда она приезжала, обязательно готовила. Что-нибудь простое, и весьма невкусно. Но Гриша кушал её гречку даже с удовольствием. Важнее была забота. О блюдах он отзывался как о покойнике – либо хорошо, либо ничего.

Гриша был крещён. В углу комнатки стояла икона богоматери. Через раз носил крестик… Были у него водительские права, полученные для проформы лет шесть назад. Работал Гриша в трёх остановках от дома. По настроению ходил пешком. Но настроение случалось редко. Он сел в автобус и скоро прибыл в бизнес-центр. Прошёл вахту с пропуском. У него было особое расписание. Позже приходит, раньше уходит. Со своей инвалидностью он был у компании на подстраховку, для низкоприоритетных и ближних доставок. «На пол руки», шутили коллеги. Ставка незавидная, но на жизнь хватало и даже оставалось копить.

Гриша увлекался чаем. Дома было десять разных сортов одного только чёрного. Всегда хотел профессиональный чайник с контролем температуры. Дома стояла старая, уже пожелтевшая арабская бурлилка, которая даже разучилась выключаться, и однажды выпарила, будучи забыта, полтора литра воды. Когда Гриша про неё вспомнил, с окон кухни бежал тропический муссон. С тех пор этот чайник работал ещё хуже. Поэтому вопрос стоял почти остро. Варианты со встроенным заварником Гриша отвергал. В офисе тоже бытовало какое-то «китайское кипятило», к тому же общего пользования, читай изнасилованное.

Гриша поднялся в обеденную комнату, поставил себе чай, присел. Он всегда пил чай покрепче, чтобы проснуться, и второй, подкрашенную жижу в офисе – настроиться на смену. Через пятнадцать минут было выходить на терминал. Объявился Шульц.

– Опа, Шахаев!

Шульц работал в компании чуть дольше Гриши. Полноватый крикливый детина с перхотными глазками и безупречной стрижкой из барбершопа. Типаж паршивый. Задира, понторез, стукач… Правнук пленного немца. С каждой зарплаты ходил на рынок. Покупал только вещи, на которых бренды подделаны правдоподобно. Не принимая рук вертел ключи от служебной машины. Встречался с молоденькой девушкой, над которой друзья смеялись, что она пахнет как дед. Только он появлялся в офисе, в сторону Гриши начинали лететь щелчки. Часто после встречи с ним Гриша ещё час фантазировал как безнаказанно его однажды избить.

– Привет. – отозвался Гриша.

– Чё, как оно?

– Нормально.

– Слышь, коллега! Сделай себе штуку, как Капитан Крюк! Только вместо крюка – безнал. Ахахах…

В то же мгновение зашла Докучаева. Как обычно, мятая.

– Привет, мальчишки…

Прошла в бухгалтерию. Докучаева редкая девушка-курьер. Роста низенького, волосы кучерявые и нелепые. Она экологический активист. Целенаправленно одевалась в сэконд-хенде, не упускала случая на это кивнуть. С гигиеной у неё всё в порядке, но выглядела она, будто неприятно пахнет. Росла без отца. Мать – фанат вудстока и Гоа… Докучаева любвеобильна. До избыточности. Не было в офисе парня, к которому она ещё не катила пробы. Такой участи не избежал даже Гриша. У неё был прозрачный пушок под носом и педагогическая интонация, свойственная людям с убеждениями.

Иногда в офис звонили мужчины и спрашивали «а вот у вас девушка доставляла». Чаевых у неё было больше всех, об этом и гадать не хотелось. По образованию – юрист. Путалась в ЗоЗПП и ЗППП… К Грише она испытывала какие-то особенные чувства. Он вызывал у неё жалость. Поэтому она его горячо хотела. Когда она смотрела, он чувствовал себя липко. Гриша ускорился с чаем и заранее надел кепку.

– Уже напекло! – сказал Шульц. – Хах. Лентяй. Рассказывай, как у Катьки здоровье? Чё злой? Опять в варенье въехал…!

Гриша осушил чай и пошёл на выход.

– Пошёл ты нахуй. – сказал он.

– Э! Зубки режутся! Шахаев, подпилим!

Скоро Гриша был на терминале. Забрал корреспонденции, получил маршрутные карты. Сел на двенадцатый автобус. Началась рабочая смена. На улице был жаркий весенний день. Гриша закатал рукав рубашки. В руке у него был бардачок. Так он называл старомодный кожаный портфель, в котором носил отправления.

Из тех, кого бы Гриша мог назвать своим приятелем, был Аслан. Они знакомы не так давно. Некоторое время назад Аслан был его начальником. Гриша заходил к нему на обеде. Они разговаривали о компьютерных играх, обществе, парафинили своих коллег… О своей личной жизни Аслан строго молчал. И вообще не любил говорить о себе. А Гриша не любил, когда говорят о нём. На какой-то странной нити сошлись два интроверта. Впрочем, интроверт – не значит скромный. Скоро Аслан был смещён за перегар, драки и отрыжку… Немало благодаря доносам Павла Сергеевича, теперь занимающего этот кабинет.

Работа у Гриши была с людьми. Этим сказано многое. Компания помнит сотрудника, который спустя пару месяцев ушёл работать по специальности – в хоспис. И он работал там несколько лет, имея дело со всеми человеческими выделениями. Личное мнение по-прежнему считал худшим из них.

Курьер – это презерватив между почтовым бизнесом и клиентом. Гриша был одним из весьма ориентированных доставщиков, и благородно сносил в свой адрес морось, хамство и права потребителя. Этим он подкупал самую конченную шваль, и та писала о нём хвалебные отзывы, выходили премии. Гриша накопил в себе прилично, прежде чем однажды, подвыпивши, оборонил в баре фразу: «человек – это завод по производству говна и личных границ». Сперва показалось, что он отщёлкнулся и покатился с горы. Но это была лишь насущная разрядка, которая необходима каждому человеку. Гриша был, несмотря на многое, человеком весьма кротким. И по-прежнему оставался одним из клиентонастроенных доставщиков. После, конечно, Докучаевой – но которая мухлевала.

Гриша хорошо владел регламентом, так что ему всегда было на что сослаться, чтобы разговор не забегал на личное поле. Тем не менее, фразы «я же вас вежливо попросил», «ты петух», «я буду жаловаться» – можно было прописывать в трудовом договоре под пунктом «погодные условия». Приходил сдаваться в кассу Гриша всегда по минимальному распорядку – то есть в самое раннее время. После того, как ему подняли план, это был его принцип номер два. Принцип номер один – «да завтра выполню наверно».

Иногда на смене случались забавные или сложные ситуации. Такие дни могли запомниться. Прочие летели беспамятно. Между утренним чаем и сдачей кассы рассветал полдень и уходил навсегда; на следующий день рассветал другой, который тоже никогда не повторится. Они были конечны, как лампочки. Гриша начинал смутно бояться старости. До сих пор ему казалось, что он ещё взрослый подросток.

Гриша не заметил, как прошла эта смена. Затем прошла и следующая.

III.

Это был понедельник. У Гриши был выходной. Вместе с Катей они собрались по магазинам.

– Не забудь надеть протез. – сказала она.

– Помню.

Кате была важна эта пластмассовая рука. Как-то раз они поссорились, и Катя сказала, что чувствует себя неловко. Гришу эти слова весьма зацепили. Они поехали в центр. ТРЦ «Малиновский». Один из крупнейших в городе. Ходили по магазинам. Катя смотрела кроссовки и торчала в телефоне. Гриша был предоставлен себе.

– Есть хочу… – оторвалась она.

– Поднимемся на фудкорт.

Они сели, Гриша заказал небольшой обед. В будний день людей было немного. Конкуренты KFC и Burger King были настолько непроходными, что по их скучающим кассирам можно было изучать стоячую камасутру.

– Чего смотришь? – спросил Гриша.

– Ничего. Просто ленту.

– Что насчёт официанта?

– Я передумала. Не для меня.

– Куда тогда?

– Не знаю. Мама сказала, пока поможет. Хочу попробовать моделью.

– Не ковыряйся в носу… – сказал Гриша.

– Ой, прямо ковыряюсь.

Катя себя очень любила. Чтобы в наше время зарабатывать моделью, хотеть мало. Для начала бы оплатить брошенный абонемент, перестать с холодильником по вечерам…

– А у Юли интересовалась? – спросил Гриша. – Может, нужны мастера…

– Неее.

– Не хочешь делать маникюр?

– Фу.

Катя хотела выпить, но Грише позвонили с тем, что на следующий день он выходит на работу в счёт праздников. У Гриши было чувство, что Катя обиделась. Они заехали ещё в пару мест. Нужно было купить продуктов, стиральный порошок… Затем направились к нему домой. Катя сготовила и села с Гришей за стол, снова впилась в телефон.

– Сыр невкусный. – сказал Гриша. – Хорошо, что по акции брали.

– В следующий раз в ресторане поешь.

– Я ничего не говорю…

Лет пять назад, до потери руки Гриша занимался вольной борьбой и однажды занял третье место в областных соревнованиях. У него были увлечения, друзья и свой взгляд на мир. Года три как он переехал в подмосковье. Теперь было иначе. Порой он садился пить любимый чай, катал в тишине ложку и не узнавал себя. Как летят годы. Он не заметил, что стал себе на уме, замкнут. Хорошее случалось – самое многое – раз в месяц, по сочетанию погоды, зарплаты, и когда с Катей было хорошо. Эти проблески только его унижали. В такие дни он чувствовал себя человеком, а потом просыпался чем-то другим. Снова работа, снова Багировские опротивевшие пейзажи, некрасивые лица.

В последнее время с Катей становилось хуже. От неуверенности он стал её ревновать. И понимал, что глупо ревнует, но был бессилен; его характер подгнил, во всём он видел повод. Страх, что Катя найдёт кого-нибудь лучше, впервые обуял Гришу месяца три назад. Это была ещё не ревность. Даже в самые теплые минуты он что-то чувствовал, не уловимое ни взглядом ни слухом, обоняемое только сердцем… Со временем Гриша накопил уверение, что ему есть о чём беспокоиться. И как бы он себя ни разубеждал, как ни искал доказательств покоя, не мог придти ни к чему твёрдо, каждый раз соскальзывал на том, что попросту себе врёт.

Теперь же его вовсе размыло, и он стал бездумно ревновать. Ссоры между ними участились и происходили по любой искре. Иногда они не виделись неделю, однажды две. Гриша всегда жалел, но знал что попросит прощения и будет снова таков. Он видел, что Катя устала. Уже хочет, но не может сделать последний шаг. Он был уверен – когда, как не теперь, Катя ему изменяет… В этот день случилась очередная ссора. Она проистекла из нелепого замечания о сыре, но вскоре раздулась в скандал. Гриша наговорил Кате гадостей. Она не вытерпела и вспыхнула:

– Я тебе верна, и всегда была… Да только зря! Не заслуживаешь ты. – она заплакала и убежала из квартиры.

IV.

Прошло два месяца. Июльский субботний вечер был замечательный, народу было как всегда много. В баре сидели Гриша и Максим, Богдан вот-вот подошёл. Это был очень низкорослый юноша, сантиметров шестьдесят пять с метром; и с проигрышным сочетанием доброты и непривлекательности. Правый глаз у него был с «ленивым веком». Волосы хорошо уложены. Работал на кассе в гипермаркете «Лента», неподалёку от места, где жил Гриша. Богдан был самый молодой за столом – 22 года. Болезненно амбициозен, много рассуждал о больших деньгах. Притом, что в зарплатной ведомости своей взвешивал каждые сто рублей.

Богдан был подписан на многие мотивационные каналы и паблики. Мотивацию он принимал раз в день, всю сразу, во время вечерней скуки и лени… Каждый вечер он возгорался «взяться окончательно» и всё поменять: вставать рано, планировать день… Но мотивационных графиков и афоризмов было так много, они вовсе не кончались, что вскоре приедались, и он листал их уже как разноцветные картинки, и вскоре засыпал. Заведя на утро семь будильников.

Он интересовался разными схемами и даже криминалом – читал истории мошенников, рассказывал разные факты. Которые потом быстро забывал сам. У него была мечта заработать свой первый миллиард к тридцати годам… Он говорил про сотрудников МВД, ФСБ: «эсэсовцы». То есть силовые структуры. Поначалу парни воспринимали всерьёз амбиции Богдана, он выказывал вид человека сведущего; и будто со дня на день окончит все приготовления, бросит свою смешную работу и взмоет высоко… Заодно, глядишь, о друзьях не позабудет.

За два года ребята, конечно, поняли с кем общаются. Но отнеслись к нему положительно. Человек он был приятный, в меру самокритичный. Оказалось, что свод амбиций его раскидывался не от лидерских корней, а из комплексов. Максим относился к Богдану с добрым сочувствием. Которого, конечно, не выказывал напрямую, чтобы не оскорбить. Он всегда помогал, и как-то раз даже сорвался со свидания, когда Богдан позвонил с проблемой.

Недавно, недели две тому назад у Богдана случилась неприятная история. После неё он пришёл в бар подавлен, заказал вдвое обычного алкоголя, и вскоре признался, что не тот, за кого себя выдаёт. Он отписался от всех пабликов, перестал говорить о деньгах. После этой истории перестал брезговать обсуждением цен на проезд и помидоры…

Это произошло накануне июля. Богдан возвращался с работы, и увидел как во дворе пьяная компания домогалась двух девушек на лавочке. Он направился к ним полный решимости и уже прикидывал разговор, действия. Он шагал уверенно. Но подойдя ближе, он почувствовал, что шагов ещё десять назад это была картинка, фантазия, эпос. А теперь всё больше реальность, которая вовсе не мотивировала.

С каждым последующим шагом решительность таяла, оползала, пока он не остановился от компании в нескольких метрах и обратил собой внимание. Компания из пяти парней, изрядно дожлых, смотрели на него недоумённо, во взгляде некоторых зрел уже пьяненький вызов. Девушки же смотрели на Богдана во все глаза, почти восхищённо, они молча благодарили его, что он вмешался. Но Богдан свернул и поднялся домой. Не включая свет, сел на кровать одетый и просидел так два часа. Пол ночи не спал. После этого случая он изменился. Изменился внутренне, в себе. С приятелями он по-прежнему был на одной волне. Все, как обычно, заказали по пиву. Обсуждали прошедшие дни.

– … например, Будапешт. – говорил Богдан. – Непонятное лично мне название, но все нахваливали. Вот, сходили с приятелем в этот кабак на прошлой пятнице. Взяли по лагеру. Ну, и? Во-первых, налили в пинту… Прошу прощения?! На входе читаешь: «мы что-то там с 2015». Какой смысл в свидетельствах о рождении, если в таре не разобрались? – продолжал он. – Во-вторых, ощущение, будто сполоснулся козлиной мочой… У них этот лагер из-под служебного биде или что-то в этом роде, я плохо разбираюсь в подобных оттенках. В общем, ребята, больше я в этот кабак ни ногой…

Максим посмеялся и рассказал свою небольшую историю – на днях поел аллергена, погряз в прыщах. Через час было на свидание… Катал по неосвещённым улицам. Девушка в итоге сказала: «ты романтичный…». Богдан улыбнулся. Гриша был несколько отрешён. Максим обратился:

– Что с лицом…? – потряс он Гришу. – Как на личном у тебя?

Прежде Гриша отвечал «всё нормально». То есть врал. В день, когда Катя сбежала в слезах, вскоре пришёл её отец. Он сказал – «… больше по поводу тебя, сливной бачок (за однорукость), больше не капнет ни единая её слезинка». И сделал наказ: если Гриша хоть раз ещё её тронет, позвонит или даже напишет, значит слов не понимает, и будет придумано заявление в полицию. Весьма между тем обоснованное и по-человечески справедливое. Гриша смотрел ему в спину и проклинал, но самое обидное, что был с ним согласен.

Все два месяца Гриша держал в себе. В баре отговаривался и спокойно пил. Выпивал и вне бара – но, впрочем, несильно, без аварии. Он не рыдал и не страдал. Ему лишь было неприятно от себя. От того, как пресна, до блевотворности, его неумелая жизнь. Может, Катю он тоже не любил. Однако, ощущал перед ней вину. Он хотел извиниться по-настоящему, хоть в последний раз. С чувством, которое выпытал за два месяца. По работе тоже складывалось не лучшим образом. Гриша думал: «если я ещё лишусь работы, моя жизнь войдёт в фонд ЮНЕСКО как очередные руины».

– С годами чувствую себя всё меньше. – ответил Гриша. – Будто однажды расцвёл и с тех пор только скукоживаюсь…

– В чём дело, старик?

Гриша рассказал все обстоятельства.

– Ну и дела… – ответил Максим. – А Катюха-то которая у тебя девчонка по счёту?

– Вторая. Почему ты спрашиваешь?

– Ха, Екатерина вторая… Просрал императрицу…!

– Ты нас каламбурами не корми, – разрядил Богдан, – у меня на прошлой работе дежурил сотрудник газовой службы с метеоризмом…

– Это всё шутки. – сказал Максим. – Если серьёзно, не похож ты на человека, у которого дважды за всю историю. Посимпатичнее меня будешь… Согласись же? – он толкнул Богдана.

– Ты вообще урод… – отозвался тот.

– Что-то тебе уготовано! – говорил Максим. – Увидишь! Третья будет настоящая императрица. – он поднял бокал. – За царский рот! – все ударились.

– Спасибо на добром слове. – отозвался Гриша.

– Что делать будешь дальше? – спрашивал Максим.

– Я без женщины теперь не могу. – ответил он. – Согласен на любые отношения…

– Ты охренел! – Максим аж ударил ладонью по столу. – Не говори так никогда, понял? – он посерьёзнел. – Знаешь что такое «любые отношения»? Это значит, по низу рынка. Ты говоришь – «я согласен на худшее»! А себе врёшь, что любое. Урод ты, импотент или кто?

– Не уверен, что шибко лучше.

– Не уверен? Бывает! Но снимаешь мерки, считай принял судьбу. – сказал Максим. – Да, когда жизнь отшлёпала – вешают нос. Повесить нос даже логично. А пусть ты дурак! А ты наоборот! Завтра воскресенье. Сходи в центр и подкати к самой роскошной девоньке, будто у тебя лучше всех. Что теряешь?

– Зачем?! Это закончится понятно…

– Никакого унижения. Любой отказ – уже внимание. Парень во внимании красивых женщин – уже не тот, что «я согласен на худшее», а? Пусть и таком! Но внутренне ты всё поймёшь и засмеёшься! – говорил Максим. – А вдруг не отказ? С первого раза невозможно, ты не маэстро. А в десяти? В десяти возможно или нет? Отвечай…

– Возможно, наверно.

– То-то! Давай, старик! Не дуркуй. Держу за тебя кулачки. У тебя неделя. Если не пустишь нам слюну, ставишь поляну. По рукам?

– Чёрт с тобой! – ответил Гриша, будто с горки сиганул.

Они закрепили пари, и втроём крепко ударились кружками. У всех будто ни с чего поднялось настроение. Стоял вечер, но на улице было ещё светло. В тот же час Гриша создал в списке контактов папку – «женщины».

V.

Впрочем, на день следующий Гриша решил никуда не спешить. Времени – целая неделя… Он поехал увидеться со своим хорошим приятелем, Асланом. Они не виделись иной раз месяцами. Однако, встретившись, выходили на общий язык моментально.

Это был молодой парень ростом почти два метра и атлетичного сложения, с тонкими и лёгкими, птичьми костями. Несмотря, что он был высок и казался широк, весу в нём не набегало и 75-и килограмм. Играли, конечно, и тоненькие ножки. Стрижен под машинку, обородевший. Анекдотическое сочетание хамства и лёгкой формы синдрома Турретта. Игривое желание разобраться со всеми и каждым. У Аслана чаще тик, но доходило и до выкрика. Проявлялось это редко, обычно он ругался от души. Когда назревал очередной конфликт, он говорил, любя:

– Проблемки…

Чем занимался Аслан и ради чего жил – было объято мраком тайны. Или, скорее, деревенским туманом. Чтобы не ржаветь день ото дня, Аслан выходил на улицу и вёл себя вредно. Не упускал ни единой возможности вступить в доказательный разговор с незнакомыми людьми. Любимый конфликт Аслана – в дверях. Мало кто знает о правиле этикета «сначала выходят, потом заходят».

Если Аслан бывал в центре города, то обязательно ходил теми маршрутами, где на тротуары чаще всего влезал автомобилист. Когда Аслан тормозил собой очередного нарушителя, то отчитывал его, кроме прочего, за стариков и женщин с детьми, на которых ему самому было насрать. Угрожали ему постоянно, тем не менее, жил он, здравствуя, и скучал от своего замечательного, беззаботного здоровья. Затормозив однажды тротуарщика, он начал:

– Тебе на тротуаре не место.

– Слышь. – отозвалась жертва. – Ты зато, смотрю, лезешь бесстрашно.

– Мне место.

– Место только у петухов.

– На тротуаре петуху точно не место. – ответил Аслан.

Его оппонент растерялся и обозлился. Это что он называл «жаришка». Спустя недолгий разговор Аслан резюмировал:

– Вытащи тебя из машины, кто ты останешься, кто будешь наряду с пешеходами? Ты выбежишь на проезжую часть – нарушать там. Потому что привык чувствовать себя важным, это сущность твоего поведения. Если будешь делать как все, ты никто!

Дрался он редко. Когда подходило к драке, Аслан впадал в блошиный восторг. Это смущало даже самых оскорблённых людей.