Текст книги "Близится буря"

Автор книги: Андрей Круз

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 22 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

Сверху, над самой головой, колышущийся зеленый тент. Стебли папоротника действительно очень хрупкие, ломаются при любом неловком движении. Каждый раз останавливаюсь, протягиваю руку и подбираю завалившийся стебель с зонтиком листвы сверху. Ползу дальше.

Земля под животом сухая, за что большое спасибо. Вспомнилось, как ползал по красной глине в том походе против Племени Горы – куда меньше удовольствия. Впрочем, его и сейчас немного. В траве и над травой полно насекомых, комары тоже оживились, хоть я обрызгался репеллентом. Ладно, потом сетку на лицо опущу, когда отдышусь и все свои дела сделаю.

Еще чуть-чуть, метров десять, и достаточно. До края зарослей еще далеко, я туда и не собираюсь. Сверху надо мной сомкнулись листья, но вдоль земли я вижу далеко. Лист у каждого папоротника большой, а вот ножка одна, тонкая как тростинка, так что видно сквозь них хорошо. Не идеально, но терпимо, так точнее будет.

Не торопимся, каждое движение контролируем, главное – как можно меньше ущерба вокруг. Ни коленями ничего не валим, ни одеждой, ни снарягой не цепляем. Еще чуть-чуть, буквально пара «гребков» – стоп. Вот теперь у меня есть обзор. А вот на меня обзора быть не должно.

Достав из кармана на плече баночку перемешанного с соком травы вазелина, я начал наносить его на лицо и руки. Пусть у меня есть сетка, но кашу маслом не испортишь. Потом надо будет сеть на себя – и замереть. Совсем замереть, надолго.

* * *

Прошло уже немало времени, но Павел в поле зрения не появлялся. Пару раз мне казалось, что я слышу шаги, и каждый раз оказывалось, что ошибся. Видел много зверья, даже семейство диких свиней, неизвестно как обосновавшихся на этом острове, прошло метрах в пятидесяти от меня, не заметив или просто не обратив внимания.

Лежал все это время почти не шевелясь, на животе, натянув на себя сетку с набросанными на нее листьями папоротника. Со стороны не взглянешь, но думаю, что меня и с пяти метров сейчас не разглядишь. Вроде бы все хорошо, но… кто-то пробовал пролежать несколько часов на животе? А еще и на земле? Болели ребра, колени, щиколотки, немели руки – левая вытянута вперед, правая удерживает на ней карабин. Шею схватывали судороги, и приходилось просто ложиться щекой на землю, чтобы отпустило. Но помогало не до конца, тогда голова выворачивалась вбок, и время от времени я просто вжимался в землю лбом. Время от времени старался переваливаться с боку на бок, так, чуть-чуть совсем, но боль из ребер никуда не уходила.

Практически не пил, спасался мятными леденцами. Не хотелось прудить себе в штаны, памперсов не было, я даже от утреннего чая сегодня отказался. Ну а избыток воды уходил с потом, хотя папоротники давали тень и легкий ветерок с моря доходил даже сюда. Насекомые гуляли по мне во всех направлениях. На муравьев, на дороге которых я, похоже, улегся, я уже внимания не обращал, но пару раздавил на себе мерзкого вида пауков, а один раз чуть не заорал с перепугу, когда прямо с земли ко мне в рукав нырнула длинная сколопендра. Плюнув на скрытность, перехватил ткань рукава выше, а потом, невзирая на брезгливость, вытащил мерзкое насекомое пальцами и с радостью казнил его прикладом карабина, вдавив в мягкую землю углом, обитым резиной. Это был единственный момент, когда я уже откровенно нарушил маскировку. Потом еще полчаса лежал, дыша вполсилы, с ужасом ожидая пули – выследить в эту минуту меня было просто. Но Павла рядом не случилось, так что никто не стрелял.

Комары особо не жрали, действовал репеллент, но все же несколько раз давил их на открытых руках. Видать, самые голодные, презрев все запахи, бросались в атаку. Комары здесь мелкие, к слову, но кусачие – страсть. И волдыри после укусов огромные, вроде как аллергия. А вот лицо сетка прикрывает. Стрелять с ней, правда, будет не очень, но пока стрелять не в кого. А там и поднять можно будет.

Совсем рядом, только руку протянуть, паук сплел свою ловчую сеть под листом папоротника, снизу. По уму сплел, потому что какие-то мелкие мухи все время садились на листья с изнанки, светло-салатовой, в отличие от густо-зеленой верхней поверхности. Едят они с этих листьев что-то? Пока наблюдал, увидел, как три мухи запутались в паутине, трепыхаясь и еле слышно жужжа. Каждый раз откуда-то из-за стебля выбегал довольно крупный черный паук с белыми полосками на ногах, добирался до добычи, заматывал в паутину и, похоже, оставлял до лучших времен.

Ему везет, он с добычей. А я пока пустой.

К середине дня почему-то разорались чайки над островом, но потом как-то быстро замолчали – наверное, ушел косяк мелкой рыбешки, за которой они охотились. Потом, когда я уже совсем одурел, услышал, как сорвалась стая птиц с вершин деревьев, тех, что прижались к восточному пляжу.

Это уже что-то. Свиньи птиц спугнуть не могли, на них бы они и внимания не обратили, это человек должен быть. Задвигался Павел, похоже, не выдержал. Сначала ведь играл в «кто кого пересидит», но терпелки не хватило. Я знал, что не хватит, он вспыльчивый и дерганый на самом деле, а я, если надо, здесь и неделю пролежу.

Так, я в ту сторону немного боком, карабин левее нацелен, так что лучше немного передвинуться. Если, конечно, Павел сюда кустами идет, и именно с той стороны. И чуть-чуть мышцы размять, просто напрягая их и расслабляя, чтобы кровь забегала, а то могут и подвести, все занемело, и все затекло. Поднял с лица сетку накомарника, опустился ниже, приложившись для проверки к прицелу. Нормально. Правда, никакой гарантии, что Павел выйдет с той стороны, может и откуда угодно появиться. И вообще не появиться тоже может.

Опять тихо, листва только шумит. Шея так болит, что уже в затылке судороги. Разведчики на таких лежках меняют друг друга, а меня сменить некому, все сам. Сколько я уже так лежу? Часов пять? Надо бы на часы глянуть, но это опять шевелиться и руку с карабина убирать. Кстати, запястье под цевьем уже тоже болит, отдавил, хоть карабин немного и весит.

Патрон в стволе, предохранитель отключен. Если пуля весом в восемнадцать граммов вылетит со скоростью семьсот метров в секунду и попадет в тело, раскрываясь за счет полого наконечника «в гриб», дыра будет такой, что на этом весь бой и закончится. До двухсот метров этим патроном можно любого зверя бить, без проблем, а человеку столько не надо. Я этот ствол взял потому, что мне подранки не нужны, я устал лежать, я потерял подвижность, мне только вот так можно, как я придумал.

Опять тишина, только ветер порывами. Иногда налетит, раскачает все папоротники над головой – и вновь затихнет. Когда папоротники шевелятся, к слову, наблюдать становится неудобно, отвлекает и мешает.

Потом в носу засвербило, потянуло чихать. Сначала сжал нос пальцами, но не помогло, пришлось, дергаясь как в судорогах, беззвучно чихать в кулак. Еще закашлять не хватает в самый ответственный момент, чтобы все как в кино было. Но на кашель пока, слава богу, не тянет. Хоть за это спасибо все равно кому.

Шум какой-то вроде? Ветка треснула? Ветки здесь трещат под ногами, я это запомнил. В кустах тебя не видно, но веток много, под деревьями веток меньше, но там прятаться негде, все невысокое, любой ствол можно ладонями обхватить. Откуда звук был? Где птицы летали, или все же правее? Черт, опять ничего не слышно.

Ну, давай, не томи, ищи меня! Вон какая приманка классная лежит у кустов, прямо вылитый я, такой, каким ты меня должен был в лодке запомнить. Иди уже, где ты там?

Опа, что-то опять нервишки включились, адреналин пошел. Этого не надо, это все лишнее. Дыхание, сосредоточиться на чем-то близком и простом… вроде того же паука-охотника, благо рядом, все равно пока только слух работает…

Вроде бы успокоился, звон в ушах улегся, опять слушаю шум ветра. Еще сучок, это уже точно! Правее, не там, где были птицы. Под подошвой сломался, тихо, но я все равно услышал. И где? Где ты, Паша, Паша, где ты? Где ты, где ты, где ты, Паша?

Солнце сейчас в зените, тени в лесу яркими контрастными пятнами легли, как будто вся природа в камуфляже, из-за этого наблюдать трудно. Комар завис прямо перед глазом, отмахнуться побоялся – просто сдул, отогнав совсем недалеко. Раньше нельзя было прилететь, именно сейчас надо?

Тень какая-то вроде за скоплением кустов. А может, и нет. Может, я уже тут совсем дошел, мерещится всякое. Но в любом случае надо бы вновь разворачиваться, я теперь совсем куда не надо целюсь. Вот так, по миллиметру… чуть поднял винтовку, сдвинул руку, переложил, теперь приподняться… и чуть-чуть сдвинуться. Так. Теперь все заново опять, и опять, и опять…

Поворачивался минуты три. К тому времени как сдвинулся вновь, убедился в том, что за кустами кто-то есть. По идее, можно бы и стрелять, но без гарантий, есть риск промахнуться, и тогда вместо правильной засады придется заниматься бестолковой стрельбой с неясными последствиями. Да и вдруг это не он, а… йети хотя бы. Свинья дикая. Еще кто-то. Нет, мне цель видеть нужно, ясно видеть.

Во рту пересохло, аж губы слиплись. Дико захотелось достать из кармана еще один леденец и с хрустом разгрызть. Ага, прекрасная идея. И пусть думает, что здесь бобры завелись.

Зараза, как шея болит… Голову держу, а ощущение такое, что к затылку сковороду раскаленную приложили. Ну же, ну…

Есть.

Это нога. Темная брючина, заправленная в высокий ботинок, вижу в просвет между нижними ветками кустов. Да он, похоже, на мою приманку навелся, подошел по тем же кустам, но наблюдает вроде как «по хорде». Ну да, вот же его силуэт. Сколько до него? Метров сто. Всего сто.

Можно.

Чуть сдвинув ствол, навел взятую в кольцо мушку ему на колено. Попаду?

Попаду, пожалуй. Я из автомата на ста метрах все пули в десятку укладывал одиночными, а этот карабин вовсе не автомат, он куда точнее. Но если даже попаду, то он свалится назад, за кусты. Так? Так. Добивать придется?

Придется. Но я же для чего такой калибр взял, а? Вот для этого самого.

Передняя поверхность спускового крючка гладкая как зеркало, палец по ней скользит. Спуск одноступенчатый, короткий, легкий, я его еще и настроить успел так, что едва коснись – бабахнет.

Цель…

Дыхание…

Положение пальца…

Плавно назад…

Выстрел оказался громким, словно пушка пальнула. Винтовка лошадиным копытом боднула в плечо, подскочила, упала на кулак, правая рука быстро передернула затвор, выбросив длинную блестящую гильзу.

Что?

Даже не поверишь, что это человек кричит: словно зверя подстрелили. То ли рык, то ли стон. И кусты дергаются. И даже отсюда вижу кровь на зеленых листьях – хорошо попал, удачно.

Взял прицел пониже, над самой землей, ниже трясущейся ветки, выстрелил еще. Опять дудухнуло, садануло по ушам, раскатилось эхом, и куст трястись перестал. А я вновь перезарядил карабин и со стоном начал подниматься на ноги.

Если я его не убил или не ранил тяжко, а все это военная хитрость, то мне каюк. Потому что я даже встать не могу толком, на четвереньки с трудом поднялся. А когда на ноги встал, чуть не упал, в глазах потемнело, закружилась голова, онемело лицо, еще чуть-чуть – и обморок. Покачнулся на подгибающихся ногах, которых почти не чую под собой, но устоял. Вздохнул глубоко, изо всех сил, ребра схватило, но как-то так, вроде и больно, но – хорошо. Как в первый раз полной грудью.

И пошел прямо на кусты, держа карабин на изготовку, не пытаясь даже маневрировать, – все равно не получится.

Нет, не хитрость это, кровь настоящая. Не из баночки он плеснул, и легкого ранения с таким кровотечением быть не может. И ботинок я его вижу отсюда, с частью штанины – не шевелится. Совсем не шевелится.

А может, не рисковать?

Правильно, не надо рисковать.

Не стал «контуры тела» прикидывать, у меня калибр такой, что многое позволяет. Опустился на колено, вскинул винтовку, натянув ремень, прицелился прямо в подошву. И выстрелил.

Снова гулкое эхо, удар в плечо, большая гильза вылетела на траву, а я сверху затолкал в винтовку три патрона, дослал один в ствол. Я видел, как ступня дернулась, как брызнула кровь, но никаких признаков жизни не последовало.

Все, похоже.

Дальше шел смелее. Раздвинул кусты, подошел к телу.

Я его вторым выстрелом добил, попал под ребра – в печень, наверно. И пуля через тело прошла, а с такой энергетикой она там все разворотила. Первый выстрел превратил колено в мешанину молотых костей, думаю, совершенно Павла выключив, а второй уже добил. Третий выстрел вообще разнес щиколотку, но он был к тому времени мертв.

Закинул винтовку за плечо, присел рядом на колено, сказал:

– Ну что, Павлик, разобрались? Не надо быть таким самонадеянным. Теперь Фома на очереди.

Сдернул у него с плеча «павловку», потом стащил пояс с патронташем и кобурой. Револьвер оказался двойником моего, хоть в пару бери. Нож тоже возьму. С дуэли принято оружие и патроны брать, это законный трофей, как голова оленя на стенку. Или рога, например.

Фух, отходняк пошел… Что-то зябко мне, несмотря на жару. И пить страсть как хочется. Отстегнул у себя с пояса фляжку, приложился, ополовинив ее одним глотком, а потом еще двумя допив до конца. Вода теплая, но блаженство невероятное.

– Пошел я, Паша, – сказал я трупу, поднимаясь на ноги. – Пошел. Все, больше не увидимся. Отдыхай пока.

Выстрелы спугнули птиц, которые носились сейчас где-то над кронами невысоких деревьев с дикими воплями. Но сейчас можно, пусть носятся, уже все равно. Пошел за своим рюкзаком, подобрал. Потом, подумав немного, вылил воду из резиновых бурдючков-грелок – и нести легче, и напился уже. Собрал свою одежду, затолкал в мешок и пошел к пляжу.

Пока шагал через кусты, более или менее в себя пришел, хотя бы конечности задвигались предсказуемо, чувствовать тело начал. Как на пляж вышел – вздохнул полной грудью, ветерок-то тут какой, прямо как вентилятор включили.

А вон лодки на воде. И все в них стоят. И молчание. До флагштока метров двести. Ну, я пошел.

Черт, а они, наверное, меня и не узнали. Я на остров уехал в другой одежде и уже там переоделся. А что, правила не запрещают.

Галька шуршит под подошвами. Под ногами серая, сухая, а левее, где на нее волна набегает, какой-то бурой становится. И когда вода откатывается назад, остаются пузырьки. Надо же, что заметил.

А голова совсем пустая. И про дуэль думать неохота. Все закончилось – и ладно. Живой. А Павел неживой. То есть удачно все сложилось, как надо.

Дошел до флагштока, потянул серую от непогоды старую веревку. Красный флажок со скрипом пополз вверх. На лодках засвистели, закричали, даже несколько раз выстрелили вверх.

На этот раз ко мне пошел большой баркас, на котором я разглядел распорядителя, стоящего на носу. Убедившись, что меня точно собираются забрать, я грузно уселся на гальку, подложив рюкзак под локоть.

В моторном баркасе было несколько человек: распорядитель, с ним двое помощников-здоровил, какой-то немолодой мужик, мои секунданты и секунданты Павла. Ну и двое лодочников, один из которых ловко выпрыгнул на гальку, едва форштевень баркаса в нее врезался.

– Все? – спросил распорядитель своим гулким и одновременно гнусавым голосом.

– Все, – кивнул я, поднимаясь на ноги.

– Тогда вещи в баркас свои закинь и покажи, где тело лежит, – сказал он. – А остальное уже на барже решим.

Я не очень четко представлял себе, что включает в себя список «остального», но потом сообразил, что должны быть и формальности окончания дуэли – все же убийство, – ну и деньги я на себя самого ставил. Вот так, еще и заработал, похоже.

Байкин с Платоном выпрыгнули на берег, Платон подхватил мои вещи и закинул их в лодку. Распорядитель, рассмотрев меня, покачал головой, ткнул пальцем чуть ли не в лицо, потом сказал:

– Вот ты как его взял, да? А на остров чистеньким ехал.

– Правила не запрещают, насколько я помню, – пожал я плечами.

– Нет, не запрещают, – ответил он, тоже грузно спрыгивая на гальку. – Но кто так делает, уже на остров едет как жаба зеленый, а ты вот как, поменял облик, да. Это новое. Но можно.

Секунданты Павла не говорили ни слова и на меня почти не смотрели. Так же молча пошли следом, так же молча стояли, пока распорядитель осматривал раны, сказав:

– Считай, что первым и убил, в колено. Откуда стрелял?

Я показал рукой:

– Вон там, в папоротнике лежал. Видишь, где смято все?

– Ага, – кивнул он, присмотревшись. – Хитро. Последнее место, куда смотреть будешь. И перетерпел ты его, получается.

– Вроде того.

Про приманку я говорить не стал, а он и не спрашивал. Тоже правила не запрещают. В общем, труп Павла перекинули на носилки, и его секунданты с помощниками распорядителя понесли их к лодке. А пули из тела уже там извлекут, тогда дуэль официально и завершится.

* * *

Лодок действительно не убавилось, скорее наоборот. Словно новый остров образовался возле Бакланьего. Шумный, крикливый остров, вроде того же гнездилища птиц. Пикник на воде, всему городу развлечение. Наш баркас, поплескивая мелкой волной, уверенно подошел к барже. Кто-то принял швартовы, лодку подтянули. Со всех сторон неслись крики и свист – кто-то приветствовал, кто-то злился из-за потерянных денег. На волнах качались десятки желтоватых билетов, выброшенных теми, кто проиграл пари.

Фомы на барже не было, он перебрался в свою лодку и смотрел на меня зло, покусывая нижнюю губу. Но в разговоры не лез – смотрел, и все. Похоже, что не выиграл он денег на этой дуэли: не на меня ставил, точно. Ну и дурак.

Труп Павла, завернутый в окровавленную парусину, сначала вытащили на баржу, где возле него присел, вооружившись какими-то инструментами, тот немолодой, что с нами на баркасе был. Повозился совсем недолго, после чего, обернувшись к нам, сказал:

– Нормально все, наши пули.

Распорядитель кивнул и хлопнул меня по плечу, сказав:

– Живой. Поздравляю.

Тело Павла теперь передали к ним на баркас, следом перебрались его секунданты, и лодка сразу отвалила от баржи по знаку Фомы, махнувшего рукой. Быстро набрав скорость, она пошла в сторону порта.

– Молодец, в общем, – сказал распорядитель, отсчитывая мне деньги взамен отданного билетика.

Сумма удвоилась, вполне можно было бы экипажу проставиться, но только самые дела сейчас начинаются. Хотя… похоже, планы придется несколько менять: вольно или невольно, но я оказался в центре внимания. Пусть Вольный по масштабам этого мира считается большим городом, но на самом деле это деревня, где все друг друга знают, а любая слава расходится быстрее, чем пожар в степи. Надо будет думать.

Но думать надо потом, потому что состояние совершенно опустошенное, даже разговаривать лень. Впрочем, нас долго и не задерживали. Распорядитель опять похлопал меня по спине своей пудовой ладонью, провожая к баркасу, да и все. И когда мы уже отвалили от баржи, я слышал, как он кричал в большой жестяной рупор:

– За выигрышем знаете куда! Жду через час в «Арене» всех, у кого билетик правильный! Там же будет два поединка, Прокопий Кувалда против Турка Салеха, и женщины еще, Болотная Кошка против Марты Призрак. Всех ждем, всех примем!

Вот так, он еще на мне и вечером заработает, учитывая, что немало народу просто за выигрышем придет, да так там и останется. Бизнес.

Баркас шел к порту, отставая на несколько сот метров от баркаса Павла. С него в нашу сторону никто не смотрел, но мне вовсе не казалось, что Фома о нас забыл или проблемы рассосались. Фома остается угрозой, это вне всякого сомнения. Хорошо бы точно просчитать, что он дальше сделает. Кстати, если они здесь по найму работали, то к кому нанимались обычно? Вот это бы уточнить неплохо.

– Ну как, оживаешь понемножку? – спросил тихо Байкин.

– Да вроде бы.

– Я как-то тоже в такой поучаствовал, только не здесь, а на границе с франками, на Торговом. – Он отстегнул от пояса флягу, показал мне, а когда я отказался, сам сделал несколько больших глотков. – Только закончилось все быстрее и даже хуже. Он меня подловил, да не попал, потом друг за другом по камням чуть не час гонялись, почти все патроны извели. И случайно столкнулись, нос к носу. Обхожу камень – а он мне прямо навстречу. Ну и выстрелили разом. Он наповал, а мне бок прошило. Вскользь, но крови много было.

– А что сцепились?

– Из-за шулерства. Я тогда поигрывал немного.

– А точно шулер был?

– А так и не знаю точно, – ухмыльнулся Байкин. – Я его обвинил, он завозмущался и сразу давай поединка требовать. А там я его убил. Должно быть, шулер все же. Не мог же я просто так проигрывать и проигрывать.

– Хорошо, что не он тебя.

– Это точно, хорошо, – согласился Байкин.

– Я слыхал, что на Тортуге такие дуэли просто так устраивают, за деньги вроде, – вступил в разговор Платон. – У них там ущелье есть, вроде как речка посередке, вокруг камней больших навалено. Тянут жребий, входят с разных сторон, но вроде только с револьверами, и патронов всего двенадцать дают. Ну и воюют. Если никто никого не убил, то никто из бойцов денег не получает.

– Сам видел, что ли? – уточнил Байкин с явным недоверием.

– Нет, знающие люди рассказали.

– A-а, а то я подумал, что ты сам там воевал.

– Не, я – мирный, – не оскорбился на подначку географ.

«Ботаником» он при этом совсем не выглядел, скорее даже наоборот. Да и приходилось видеть, как наш географ стреляет. Хорошо стреляет, особенно из револьвера.

– Месяц назад здесь, на Бакланьем, еще дуэль была, – вступил в разговор лодочник, что сидел на носу баркаса. – Турок и какой-то наш залетный что-то не поделили в кабаке. Много стреляли, по всему острову. Турка под горой самой нашли, в нем шесть пуль, а наш к флагштоку вышел, но флаг поднять уже не смог, упал. Подошли к нему – а он уже мертвый.

– А выигрыш кому присудили? – заинтересовался я.

– А никому, все ставки вернули, только комиссию оставили. Вот если бы поднял флаг, то наш бы выиграл.

– Понятно.

На яхте при виде нас началась суета: они до сих пор в неизвестности пребывали. Платон не дал мне просто тупо таращиться на них, сказал:

– Поднимись, помаши, они тебя не видят.

Действительно, стоило подняться и махнуть рукой, как все команда заорала всякое приветственное. И орали до тех пор, пока лодка не подошла к борту яхты.

– Знал, что так будет, – протиснулся ко мне кок Серега. – Как ни отговаривали, но обед на всех готов. И это, старший… разрешишь вина открыть ради такого дела?

Чуть подумав, я кивнул. Вообще на борту сухой закон почти, разве что сидра немного позволяется после вахты, перед сном, это здесь традиция, но… я скосил глаза на Ивана, и тот незаметно кивнул, скорее даже глазами показал, что да, можно, ничего не нарушу.

– Доставай вино, – сказал я. – Будет у нас вроде как праздник. Пусть мой, но празднуют все.

– Ну как твой, старший? – даже возмутился кок. – Переживали за тебя так, что разве за сердце не держались. Для всех праздник.

– Ну и накрывай. А я мыться и переодеваться пошел.

На крутом трапе что-то в глазах потемнело. Вроде и всякое повидал, а вот такого нервного перенапряжения не помню даже. Слишком много всего стояло на результате этой дуэли, и все это многое сейчас разом наваливалось, напоминая о себе. Интересно, что будет, когда Аглая узнает? Не уверен, что получится скрыть, все равно информация разойдется. Острова здесь все как деревни, соответственно и проблемы как в них.

Бросил рюкзак на стол: потом разберу. Винтовку в шкаф, надо будет вечером почистить. Жара, вода, влажность – тут даже без стрельбы чистить и смазывать надо часто и регулярно, иначе оружие загубишь.

Сел в кресло, вытянул ноги, помассировал грудину – отлежал. Почти до пролежней. Умение лежать неподвижно бесплатным не бывает. Протянув руку, взял из держателя на стене графин с водой, сделал несколько больших глотков. Не то чтобы жажда, а просто как массаж изнутри получается, сразу легче. Потом выбросил из кармана пакетик леденцов на стол – без них или от жажды рехнулся бы, или себя шевелением выдал. Или в мокрых штанах вернулся. Давно выучил, еще когда служил. Покупал леденцы от кашля, «Холлс», кажется, самые «термоядерные» из всех ментоловых. Жажду отбивают напрочь.

Стащил рубашку, бросил под ноги. Выбросить ее, что ли? Уже не отстираешь. Потом подумал чуть дольше и сообразил, что может еще пригодиться. Постирать – и пусть лежит, потом можно будет опять с травой смешать.

Отмываться пришлось долго – вазелин смывался медленно, а следы зеленого на лице и того хуже. Тер, тер, мылил, мылил, в общем, как-то отмылся. В общих чертах, если сильно не присматриваться. Ладно, сойдет.

Черт, а я ведь действительно Павла израсходовал. Только сейчас окончательно дошло. Был он мне врагом, самым настоящим, и я его грохнул. А ведь приятно это осознавать. Не я начал конфликт, не я его развивал, и даже тот арест на лесной дороге скорее его рук дело, а не моих. Он вел дела с пиратами и контрабандистами, по своей воле, а я, то есть мы, что? Да ничего, это как самому начать в русскую рулетку играть: чья вина в том, что рано или поздно перед стволом окажется камора с патроном? Вина игрока. Так что… все в рамках высшей справедливости, как мне кажется.

Сверху, с палубы, шум голосов, посуда звенит. Точно праздник готовится, никогда у нас команда так шумно на обед не идет. Ну да и ладно, мне тоже полезно будет расслабиться. Да и если приглядывает кто-то за нами, то пусть убедится в том, что мы ведем себя нормально, обычно есть повод – празднуем. А то излишняя тишина еще бы и подозрения вызвала.

Все, отмылся, оттерся. Переоделся в свежее, потоптался босыми ногами по покрытой плетеными циновками палубе – хорошо. Ладно, надо идти наверх.

Праздник и правда был всеобщим, команда даже стол нарастила, притащив из трюма дополнительные опоры и столешницу. Так посменно едят, вахты и все такое, все вместе почти никогда за стол не садятся, а сейчас все разместились. И Серега расстарался, не просто обед подал, а прямо праздничный стол, одних закусок три вида и горячего два, и десерт – фрукты и выпечка, явно закупленная на берегу. И вино в оплетенных бутылях, и сидр для тех, кому нравится.

Заправлял за столом, как принято, боцман, то есть Глеб. Усадил меня во главе стола, сам уселся напротив, произнес требуемый поздравительный тост, в общем, выступил за тамаду. Праздник действительно получился, было шумно, весело, много трепались, а мне вспомнились пьянки с сослуживцами после выходов – так же было, такое же настроение, чуть преувеличенно веселое, ощущение освобождения от страха, волнений, ощущение того, что именно сейчас, вот здесь, в этой самой палатке, в которой топится печка, все хорошо, и пока ты в ней, все так же хорошо и будет. Все то говорят, перебивая друг друга, то слушают кого-то одного, рассказывающего анекдот или историю, потом вновь гомонят… В общем – обычная пьянка с друзьями.

* * *

Шлюпка шла к берегу тихо, лишь вода слегка поплескивала под носом и лопастями весел, бесшумно двигавшихся в хорошо смазанных уключинах. Темный берег, похожий в этом месте просто на изломанную линию, медленно приближался. Силуэт яхты, едва заметный на фоне часто бликующей воды и звездного неба, казался ненастоящим, словно его из бумаги вырезали и наклеили на окружающую действительность.

На берегу вновь несколько раз вспыхнул и погас огонек, и сидящий на носу шлюпки Байкин ответил тем же, открывая и закрывая окошко фонаря. Нас ждали.

Вчера я встретился в городе с Анисимом, и мы, обсудив все детально, решили, что яхте надо уходить из порта открыто, официально, со всем экипажем на борту. Чтобы не вызывать лишних вопросов, которые неизбежно возникнут, если боевая группа останется на берегу, а судно уйдет. Поэтому сейчас Анисим с лошадьми должен был нас ждать за Угловым мысом – довольно подлым местом с каменистым дном и множеством подводных скал, куда боятся подходить суда, особенно по ночам, но куда не так уж сложно подобраться на лодке, особенно ориентируясь по сигналам с берега. И вот эти сигналы сейчас и подавались, если, конечно, Анисим жив и здоров и за него не делает это коварный враг, раскусивший наш хитрый замысел.

Берег все ближе и ближе, над лодкой словно облако повисло, настолько сильно ощущается напряжение. Я сам, пытаясь разглядеть возможные угрозы, вцепился в карабин с глушителем так, что руки вспотели, пришлось обтирать их о штаны.

Пляжа в этом месте не было, лодка ткнулась увешанными кранцами носом прямо в камень, Байкин бросил конец, и чьи-то руки ловко подтянули шлюпку, прижав к берегу. Будь сейчас волнение или не указывай нам Анисим путь – мы бы даже не подобрались так близко, это единственное пригодное для высадки место надо знать.

– Пошли! – скомандовал я, выскакивая следом за Петром на камень. – И осторожно, скользко здесь!

Анисим, а это был он, подсветил фонарем, сказал:

– Вон туда, левее забирайте, затем плоским камнем уже галька, можете прыгать.

Раз камень, второй, затем этот самый плоский, размером с баркас, а за ним уже галька, точно. И за галькой трава начинается.

– Все, давайте обратно! – крикнул я гребцам, убедившись, что вся боевая группа без происшествий перебралась на берег.

Лодку оттолкнули, и затем Анисим с помощью Фрола продолжали подсвечивать им фонарями, которые теперь работали за створные знаки. Все, высадились.

– Далеко идти? – спросил я после того, как мигнули уже с борта «Аглаи», показав, что шлюпка пришвартовалась.

– Нет, рукой подать, вон за тот холмик – да и все, – сказал Анисим. – Там и лошади.

– Без происшествий?

– Вроде бы без. Но сам понимаешь, лошадей с нами много, и следов они много оставляют. Если есть хвост, то нам его так просто не обнаружить. «Нам» – это в смысле я не один, еще с лошадьми человек.

– Ничего, с утра проверимся, – уверил я его. – Нас теперь много, и специалисты по этому делу найдутся.

Подразумевал я Фрола, разумеется. Следопыт и есть следопыт. А заодно спросил:

– Кстати, а с тобой кто?

– Николай. У меня работает и всегда работал. Он не в городе был, а там, куда мы едем.

– Понял.

Что-то примерно такое я и думал.

– Сапоги у всех высокие? – спросил Анисим. – Тут змей полно, так что в ботиночках обычных лучше бы не ходить.

– У всех, у всех, не дурные здесь собрались, – успокоил его Байкин. – Ты веди давай, в лагере все обсудим.

Идти и правда пришлось недалеко, минут пятнадцать, не больше. Шуршала под ногами трава, дул с моря легкий ветерок, и даже земля под ногами была вполне ровной, никто почти что и не спотыкался. Вскоре послышалось короткое негромкое ржание, а как ближе подошли, так я и запах лошадей учуял. Лагеря пока Анисим не разбивал, лишь лошадей сбатовали, и рядом с ними я увидел высокого, худого жилистого мужика с растрепанной бородой, вооруженного коротким кавалерийским, или абордажным, как здесь принято называть, рычажным карабином.

– Лошадки хорошие, у Макара Кривого взял, а он лошадей и разводить, и учить умеет. У кого своей конюшни нет, все к нему обращаются, – пояснил Анисим. – Знакомься, Николай это.