Текст книги "Год 2990"

Автор книги: Андрей Корбут

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 11 страниц)

* * * Носом и из ушей шла кровь. Воздуха не хватало, и перед глазами плыли радужные круги. Минуту назад Алэн перенес себя из пассажирского блока в нижнюю оранжерею и теперь платил за это по счету. "Алэн... Алэн... Алэн...", – звал его Фредерик. Алэн открыл глаза и увидел себя среди друзей. Фредерик держал его руку в своей, на пульсе. В шагах десяти, среди зеленой пыли, громоздилась груда черного металла – перевернутый и вскрытый с брюха, точно консервная банка, десантный корабль. Мигель, Арно и Алекс выносили из него оборудование, им усердно помогали роботы, а командовал всеми Клод, оседлав единственного робота-разведчика. И совершенно неожиданно повернувшийся в его сторону Клод произнес голосом, который ему не принадлежал: "Алэн, справа! Он идет к тебе!" – голосом самого Алэна. А затем лицо Клода стало оплывать, словно оно было из воска, и к нему поднесли свечу, и под ним все явственнее проступали черты лица другого – Алэна Лаустаса. Он узнал себя, и в тот же миг пелена забытья спала... Алэн полусидел, полулежал на траве, прислонясь к дереву. В десяти шагах от него по дорожке оранжереи, толстому стеклу, за которым был черный, с россыпью звезд космос, шел Хон – полупрозрачная и, кажется, невесомая тень, силуэт, призрак.

17. Наш десантный корабль лежал среди зеленой пыли, похожий на раздавленного черного жука. Небо было ослепительно ярким, ветер, казалось, почил навеки, запахи отсутствовали как категория. И только звуки: то голоса астронавтов, то мерное урчание, будто кошачье, роботов, то их же бас: "Будет исполнено", то особенно звонкий стук металла о металл, когда что-нибудь вдруг случайно падало на корпус корабля из их, порою по-человечески, неумелых рук, – да, да, только эти звуки нарушали мертвую тишину этого мертвого мира, звуки, ему не принадлежащие. Рядом со мной, держа мою руку в своей, на пульсе, сидел Фредерик. Он щурился, и оттого его маленькие рыжие глазки казались совсем щелками. Он всегда ассоциировался у меня с баскетбольным мячом. Рыжий, круглолицый и толстопузый, даже походка его чем-то напоминала то, как катится мяч. Но, несмотря на кажущуюся рыхлость, это был чрезвычайно сильный физически человек. "Со мной все нормально", – сказал я. "Нам пришлось вынести тебя на руках, ты потерял сознание при падении корабля". "Что с Крисом?" Фредерик покачал головой. Я понял, что, на беду, мое пророчество сбылось. Спросил, пытались ли они найти ZZ-II. "Мы запустили четыре зонда, – отвечал Фредерик. – Пока безрезультатно. На более активные поиски сейчас нет времени. До темноты надо поставить лагерь". Я быстро набрался сил, включился в работу. К тому моменту, когда небо Харона стало темнеть, над зеленым телом планеты на воздушной подушке зависла платформа лагеря. Мы и все наше оборудование уместились на крохотном, всего 10 метров в диаметре, клочке земной цивилизации, защищенном от внешнего мира незримым колпаком силового поля, не подвластном ни дождю, ни ветру, ни снегу, ни камнепаду, ни ударам молнии, ни, казалось, самому черту... Мы недооценили его величество Харона. Мы, – я все время говорю "мы". Мы были одной семьей. Без родных и близких. Оставлявшие любимых без сожаления, зная, что иначе придется расстаться с самым главным в жизни. Со своей профессией. Подвластные времени, но не пространству. Разведчики. Мигель – смуглый латиноамериканец с лицом, словно маска индейского божества, полного величия и загадочности; Арно – белокурый гигант, и скулы, и нос, и губы, и лоб, и глаза которого были точно отменная работа мастера, задавшегося целью высечь из камня идеал европейской расы; Алекс будто на ветру в пустыне высохшее дерево, с носом грека, с глазами немца, круглоголовый, долговязый, темнокожий "марсианин", в ком смешалась, наверное, кровь всего человечества; и Клод – древний двухметрового роста старик, с протезами рук и ног, с трижды вылепленными врачами, после катастроф, телом и лицом, и голым черепом, в который был встроен чип, стимулирующий работу человеческого мозга. "Мы" – это и Фредерик, и Крис, и я... Нас было семеро, стало на одного меньше, и было горько и больно. Дежурил той первой ночью Фредерик. Он сидел за пультом электронного мозга; в его обязанности входило управление силовым полем, анализ всей поступавшей с зондов и различных датчиков информации, обеспечение жизнедеятельности лагеря. Он сидел перед мониторами, неотрывно следя за картинками, что передавали сюда все четыре зонда. Засыпая в своей капсуле, я видел его напряженное лицо. Свет ламп брал его в кольцо и, расходясь кругами, уходил в ночь за пределы нашей крепости. Проснулся я от сдавленного крика. Крика боли. Я вскинулся со своего ложа, увидел, что Фредерик уронил на грудь голову, тело обмякло, Мы бросились к нему все почти одновременно. Он потерял сознание; его глазные яблоки были выжжены, наверное, до самого мозга. Монитор перед ним мерцал и переливался малиновым светом. Фредерика уложили в медицинскую капсулу, ввели обезболивающее, привели в чувство. "...Помню только яркую вспышку... Мониторы...", – говорил он, еще плохо ворочая языком. Проверка аппаратуры ничего не дала. Все параметры были в норме, и, тем не менее, это случилось. Мы встали перед, казалось, неразрешимой задачей: можно ли кому-либо находиться во время дежурства перед включенными мониторами? Вероятность того, что опасность исходила от них, была велика. Определились, что нельзя. И место за пультом занял Алекс. Мониторы выключили. Сон больше ни к кому не шел. Клод несколько раз вставал и прикладывался к виски. Мигель и Арно о чем-то переговаривались. Я бездумно смотрел в черную пустоту, именуемую небом. За полчаса до рассвета Алекс вскрикнул. Все как один, в миг избавляясь от навязчивой дремоты, метнулись из своих капсул к пульту и замерли, не сделав и шага. В дежурном кресле никого не было.

18. По дорожке оранжереи, толстому стеклу, за которым простирался с россыпью звезд бесконечный космос, шел Хон – полупрозрачная и, кажется, невесомая тень, силуэт, призрак. Он неестественно прямо держал спину, поворот головы был особенно медленный, а походка – стремительной и плавной необычайно; он будто парил, а сквозь голые ступни был виден пол, которого они едва касались. Потом Алэн увидел его глаза. Хон-призрак в этот момент поравнялся с его укрытием, остановился, повернулся в его сторону и несколько секунд смотрел неотрывно. Они излучали свет ...совершенный черный свет, его глаза. Он видел их перед собой и был уверен, что они видят его, если только были на это способны. Алэн не выстрелил только потому, что не понимал, какая опасность может исходить от этого безтелесого создания. Ответ пришел сам собой, едва Хон-призрак двинулся к нему через заросли, когда каждый его шаг отмечался выжженной травой, черным следом, когда каждое его прикосновение к кустарнику ли, к лианам ли, деревьям ли, их листьям, – все обращало в пепел... Алэн больше не медлил; еще не зная, поможет ли это ему, нажал на курок: смерч невидимого огня прошел через Хона, его силуэт вспыхнул и испарился. "Сколько у меня времени? Не более получаса...", – думал он уже о сыне. Алэн оставил его в пассажирском блоке, в ближней ко входу резервной капсуле, на нем был его корсет "Стелс-Мэйджик". Голубой туман, который казался ему сейчас самым страшным врагом, захватил бы ее последней... "Полчаса форы...", – повторил он, отступил назад и скрылся в высокой траве.

* * * Хон-призрак появился в проходе внезапно. Луи Сантано, заметив его, опешил: экс-Хон был гол и белесо-прозрачен. Командор видел сквозь него соседние капсулы, пол и стены, и лампы освещения, но все словно в предрассветном тумане! Дон Ричи, напротив, словно именно таким его и ждал: встретил молчаливо, тотчас направился к нему, стараясь не смотреть. Потом он вошел в него, как входят в тень. "Где близнец?" "Нас стало трое". "Но он на свободе и жив". "Да. И сейчас он в нижней оранжерее". "Тебе следует находиться около президента. Одно твое присутствие может отпугнуть его". "Я все понял". Но диалога этого Луи не слышал. Уста Дона не разомкнулись, а тень оставалась тенью. Луи Сантано смог что-либо вымолвить не раньше, чем экс-Хон покинул их. "Что все это значит, Дон?" Охранник не удостоил его ответом, лишь знаком приказал следовать за собой.

* * * Алэн долго пил и долго умывался. Бассейн не был глубоким; дно, до которого можно было дотянуться рукой, выстлала крупная галька, и среди камней пряталась королевская форель. Он подумал, что в этом, наверное, и есть главное отличие этого леса от настоящего – здесь не было ощущения жизни, как и не было ее присутствия, кроме, может быть, этой рыбы. Он смотрелся в зеркало чистой, как слеза, воды и точно не узнавал того, кто смотрел на него. Кажется, впервые за последние годы он увидел свое отражение так близко, кажется, впервые он мог разглядеть себя, позабыв о суетности бытия и лицемерии перед самим собой. Он здорово постарел. Конечно, он был моложав, но сколько же собралось этих мелких морщинок у усталых глаз, покрупнее – на высоком лбу или вокруг у рта; его желтая кожа ему же напоминала пергамент, что нашли среди древних раскопок... Горелый запах. Он вновь услышал этот горелый запах. Он лежал у воды, опираясь на руки, на песчаной, цвета яичного желтка, отмели и затылком почувствовал приближение врага. В следующую секунду Алэн исчез. А у бассейна остались два призрака, две тени, два силуэта... Хона-телохранителя.

* * * "Сэр, как ваше самочувствие?" – звенящим голосом спросил робот-официант, склоняя над лежащим в крови человеком свое угловатое, одетое в красную с желтым ливрею туловище. Алэн открыл глаза. Лицо манекена было тупо-вежливо-безучастно: "Разрешите вызвать вам стюардессу для оказания медицинской помощи?" Алэн отказался вполне корректно и в то же время настойчиво. Перспектива, что забота дотошного робота привлечет внимание охраны президента, его совсем не устраивала. Робот предложил виски, содовую и еще какую-то воду Алэн не расслышал; он пытался сориентироваться, где находится. Это был ресторан-клуб, и как того он, телепортируясь, и хотел – самый отдаленный его уголок; к тому же от зала его заслоняла стойка бара. Единственное, что было в поле его зрения, – вход в пассажирский блок. Силы оставили его, кровь проступала даже сквозь кожу капельками пота. Он почти умирал, но знал: если отлежится хотя бы десять минут, то придет в норму. А тут, как нарочно, этот робот. Официант с электронными мозгами продолжал свои попытки ему угодить и, кажется, входил в раж: "...также у нас имеются экзотические блюда Вероны, возможно, вам понравится запеченная чешуя "ихтиона" или легкие гигантской перепелки. Знаете ли, они в собственном соку просто великолепны..." Алэн прервал его и на этот раз довольно грубо: "Ты надоел мне, приятель. Проваливай, и чтоб я тебя не видел". И официант точно обиделся, не задерживаясь ни на секунду, укатился на своих роликовых ногах. Ресторан-клуб заливало солнечным светом. Алэн подумал, что глазам, не находись он в тени стойки, в его теперешнем состоянии было бы нестерпимо больно. Музыка давно смолкла, и только щелкающие удары бильярдных шаров друг о друга иногда прорезали тишину. Неожиданно он вновь услышал робота-официанта, но говорившего с кем-то на некотором отдалении от него. "Сэр, позвольте мне обратиться. В вверенном мне секторе находится раненый пассажир. Не порекомендуете ли вы мне вызвать стюардессу для оказания ему медицинской помощи?" Алэн с трудом поднял голову. У стеклянных дверей пассажирского блока помимо электронного служащего стояли также командор и начальник президентской охраны. Доклад о чрезвычайной, согласно инструкции, ситуации уже грозил вылиться нескончаемым потоком слов, как Дон Ричи перебил робота: "Где он?! Показывай!"

19. Я ненавижу свою память. Я ненавижу ее многократное эхо. Я ненавижу Харон. Алекс почил в славе. Мы простились с его именем, с единственным, что осталось у нас пришедшим за ночью днем. И виски были особенно горьки, а безмолвие – лучшим тостом. До полудня все пребывали в оцепенении. Нет, это не было бездействием, но лишь одна мысль, словно одна, черная, во все небо грозовая туча, заслонившая все мысли другие, руководила нашими глазами и нашими поступками: "Что происходит на этой мистической планете? Какая сила повелевает нами, точно игрушечными героями, с неизменным своеволием вдруг внося в страшный сценарий невозможные редакционные правки?" Мы насиловали электронный мозг, пытаясь с его помощью заглянуть в неведомое, узнать, что предначертано нам, почему Харон... А в полдень Клод, как старший, принял решение переместить лагерь на шестьдесят километров "условно севернее". Мы бежали из этого места, как из проклятого. Спустя час платформа лагеря поднялась в воздух. На высоту двести метров. "Ветер... бывает ли здесь ветер?" – спрашивали мы себя, не находя ответа. – "Бывает", – утвердительно зло, громко, скоро произнес Харон. Клод сидел в дежурном кресле. Арно – от него справа, Мигель – слева. Я – у капсулы Фредерика проводил медицинские тесты. Сначала мы услышали гул. Он возник сразу, монотонный и всепоглощающий, его можно было сравнить с охотничьим рогом, но трубили в него неумело и бесконечно, и нельзя было понять – приближается он или нет. Услышали все одновременно. Заговорил Клод: "Источник звука визуально не наблюдается, находится "условно южнее" в двадцати двух километрах, перемещается со скоростью три тысячи метров в минуту, направление..." Он шел за нами. Мы решили опуститься на поверхность планеты и окружить себя силовым полем; нам достаточно было бы полминуты, чтобы осуществить этот маневр, но Харон и в этот раз спутал наши карты. Мы опять услышали Клода. Как автомат, он стал повторять за электронным мозгом все новые и новые поступавшие данные: "Силовое поле под нами, высота сто метров... Силовое поле над нами, высота – триста... Второй источник звука "условно севернее", дистанция пятнадцать километров, скорость три тысячи метров в минуту... Третий источник... Четвертый источник..." Нас будто посадили в каменный мешок, где стены медленно, но неумолимо надвигались одна на другую.

20. Жирный кровавый след на полу обозначил его путь – за угол соседней стойки, за технологическое оборудование кухни, расположившееся повсюду вдоль стены ресторан-клуба, где находился бар. Алэн дал себе отдых, спрятавшись за вакуумной камерой со стеклянной дверцей; в ней на легковесных полках красовались, наверное, многие из тех экзотических блюд, что так сватал ему робот-официант. В голове бил молот, руки дрожали и не могли найти кольт. Наконец, это ему удалось. Немой залп невидимого огня. И, кажется, вентиляционной решетки не существовало вовсе. "Это он", – донеслись до него чьи-то отдаленные слова. "Он ранен?" – спрашивал кто-то другой. Алэн преодолел себя, разорвал усталость и наброшенную на плечи сонливость, увидел серебристое тело вентиляции и в следующий миг, точно змея, ушел в него с головой. Почти сразу сюда же подошли Дон Ричи и Луи Сантано. "Вы полагаете?.." – не отрывая взгляда от окровавленного металлического края, от отверстия, в которое могла пролезть, в лучшем случае, голова, но никак не плечи мужчины, полный здравого скепсиса спросил астронавт. "Командор, Алэн Лаустас перенес себя сначала в нижнюю оранжерею, а затем в ресторан-клуб. Подобный же трюк для него, надо думать, детская шалость". "Не могу поверить... Итак, он разведчик". "Чем не самое совершенное орудие убийства?" "Готов с вами согласиться. Однако не понятно – ради чего он ввязался в историю с похищением ребенка?" "Мы узнаем это, когда поймаем его. Он нужен мне живым. Что скажете, командор, где теперь может быть Алэн Лаустас?" "Кажется, у меня есть ответ".

* * * Мышцы наливались силой, и мозг обрел ясность мысли. Алэн не знал о Мэри, и бегство пассажиров к капсулам он отнес на счет случайно просочившейся информации о самоубийстве. Но никому ничего не было известно о том, что смерть пришла на "Леонардо да Винчи", – в этом он был уверен. Бороться с голубым туманом, проводником червей Мортакса, человек был пока не в силах. Как вода, находящаяся внутри изолированной сферы, окажись она под давлением, просачивается сквозь металл, так и голубой туман, достигая определенной концентрации, не знал преград. И, так же, как в прошлом, во время эпидемии чумы, теперь трупы уничтожались, а зараженные зоны обносились кордонами. Самым логичным в ситуации, сложившейся на "Леонардо да Винчи", как ее понимал Алэн, было бы переместить всех пассажиров модуля D в модули В, С и либо возвращаться на Землю, либо ожидать спасательного крейсера, который мог бы снять и пассажиров, и экипаж с зараженного звездолета, и в том, и в другом случае уповая на то, что спасение придет раньше, чем смерть настигнет людей. Впрочем, Алэна сейчас больше занимал вопрос, как переправить сына в безопасное место. Его внутренние резервы были исчерпаны, и он едва ли мог телепортировать себя в ближайшие сутки-двое. Идти напролом? Ближайший вентиляционный люк был от него, наверное, в десяти метрах. Он стал змеей. Он двигался быстро – подобно молнии и бесшумно – подобно ветру. И вот решетка над ним. Осталось ее уничтожить и вытолкнуть свое тело из трубы, встать на ноги и оглядеться. Залп. Решетка растаяла в воздухе. "Времени было достаточно. Они должны были уйти". В следующее мгновение он был в ресторан-клубе. Но полный солнцеподобных ламп потолок подпрыгнул, стены зашатались, рухнули, и глаза залила теплая кровь... В этот раз он недооценил своих врагов. "Почему вы решили, что он появиться именно здесь?" – встав над потерявшим сознание противником, спросил Дон Ричи. "Не знаю. Это был ближайший выход. Надеюсь, этим военные действия на моем корабле ограничатся? Я оставляю вас; полагаю, меня ждут в ЦУПе. Кстати, по случаю поимки последнего террориста могу ли я освободить пассажиров?" – не слишком довольный всем происходящим, говорил Луи Сантано. Лицо Дона Ричи, казалось, всегда безучастное, вдруг изобразило искреннее сожаление. "Право, командор, я тоже был рад нашему знакомству. И, поверьте, мне бы не хотелось делать того, что я должен сделать". "Насколько я понял, пассажиры остаются в капсулах?" "Я не о том, командор, – покачал головой Дон Ричи, – хотя пассажиры действительно не смогут теперь покинуть капсул до самого Антарекса... Я о вас. Вы не должны были видеть того, что видели...". "Черт вас возьми, о чем вы?.. Никак об этом призраке одного из ваших охранников?" Луи не договорил. Дон Ричи поднял на него свой кольт и одним выстрелом снес командиру "Леонардо да Винчи" голову.

21. Ресторан-клуб заливало ослепительным солнечным светом. Было слышно, как играет в бильярд президент, иногда редкие его замечания самому себе. "Я бы рекомендовал вам сообщить экипажу о гибели командора", – раздался позади Дона Ричи голос робота-официанта. "Прибери здесь", – ответил он. Как охотники, завалив какое-нибудь крупное животное, берут его за ноги и, волоча по земле, перетаскивают к своей стоянке, так и Дон Ричи взялся за Алэна Лаустаса; он тянул его за собой, шел очень быстро – на неровностях пола, на ступеньках перед бассейном голова его добычи подлетала и билась, иногда в кровь, – он не оглядывался. При его приближении Ля Кросс оставил свое добровольно-вынужденное занятие – изрядно надоевший ему бильярд – и, опершись на кий, встречал его, мрачнея с каждой секундой. "Где командор, Дон Ричи?" – прежде всего, спросил он. "Его убил этот человек, сэр". Ля Кросс в бессильной ярости заскрипел зубами, с легким наклоном головы глянул на прозрачный силуэт Хона и вновь на Дона Ричи. "Мне могли бы не лгать". "Покорно прошу простить меня, сэр. Я лишь исполнял свой долг". "Хорошо, Дон, – кажется, смирился президент. – Но я хочу лично сообщить экипажу о смерти его командира и принести мои соболезнования. Как я понимаю, опасность миновала?" "Можете быть в этом уверены, сэр. Скажу больше, я надеюсь, что эта голова стоит наших усилий; полагаю, мы обезопасим не только ваше настоящее, но и будущее. Не хотите узнать, что на уме у этого террориста?" "Без меня...". Ля Кросс решительно положил кий на бильярдный стол, направился было к переходному отсеку, но, видя, что его собрались сопровождать два телохранителя, брюзжа слюной, разразился бурной и длинной тирадой, решительно настаивая, чтобы его оставили в покое. Последние его слова были: "Меня скоро стошнит, господа, от вашего присутствия". После чего Дон Ричи негромко молвив: "Как вам будет угодно, сэр", – скрепя сердце, знаком вернул Корна и Роса. О строптивом и капризном своем подопечном Дон Ричи забыл сразу, как только тот ушел. Он склонился над Лаустасом, взял его под руки, приподнял и поставил на ноги еще бесчувственное тело. Хон-призрак понял его без слов, приблизился – и с этим телом слился в единое целое. Дон Ричи отступил от Алэна и встал, в ожидании. Подобный в первые минуты, быть может, зомби, почти бездыханный, бледный, голова в крови, с полузакрытыми и закатившимися глазами, белки пугали, через минуту Алэн ожил. Взгляд стал осмысленным. И только потом в его глазах промелькнуло недоумение. Алэн сейчас был беспомощен, как дитя – он осознал это... "..И смирился", – подумал Дон. Что произойдет затем – Дон тоже знал: его жизненные силы восстановятся, и мозг станет той губкой, которую Хон выжмет до последней капли. А после Алэна Лаустаса уже не будет, останется только животное, способное лишь есть, пить, спать и оправлять естественные надобности, – существо без разума... Хона выбросило из чужого тела вслед за яркой вспышкой. На мгновенье свет в ресторан-клубе погас, а когда зажегся, Алэна не было. Едва различимый силуэт Хона-призрака таял на глазах. Дон не медлил. Вошел в него. "Что случилось?" "Ты все видел. Он оказался сильнее". "Что ты успел прочесть?" "Он не принадлежит к "лиге". И еще... "голубая смерть" на "Леонардо да Винчи". Экипажу об этом ничего неизвестно". "Куда он телепортировался?" "...Я ухожу...". "Прощай...". Когда Хон-призрак исчез, в нижней оранжерее исчезли оба его двойника, теперь навсегда.

22. Ник, словно впервые, рассмотрел Кэтти. Она была миловидна. Ее зеленые раскосые глаза излучали искренность, но полуоткрытый чувственный рот пленял порочностью. Он подумал, что она почти одного с ним роста, что у нее отличные ноги, и – с сожалением – о плоской груди. – Что бы ты ни говорил, а это мой пятый рейс. А у тебя – второй..., смеясь, говорила она, обнажая ровный ряд белоснежных зубов. – Я буду рад, если ты поделишься со мной кое-каким жизненным опытом, сказал он, понимая, что выражается двусмысленно. Она сделала вид, что не поняла его: – ...я была на Шорте, Рабле, Вольтере, ...была на Трэпе. – Трэп? – Вот видишь, ты даже не знаешь, что Трэп – это древнее название Новой Австралии. Ник отпил глоток ликера и глубже уселся в кресле, краем глаза увидел, как Рэг показал ему, что за него болеет и поднимает бокал, правда, нисколько не изменив своей, сегодня особенно мрачной, физиономии. И подумал: "Кэтти, конечно, прелесть, но щебечет без умолку". – Кажется, припоминаю. С этим именем связана некая любопытная история? – Легенда. Ты знаешь ее? – Отрывочно. – Тогда слушай. Его уколола другая мысль: "Через полчаса мне садиться в кресло у пульта. Лучше бы пошли к ней. Хотя, так или иначе, а полчаса для первого раза маловато...". – Это было время первых экспедиций к звездам. Планеты были безымянны и имели лишь индекс звездной системы да порядковый номер. Имена давали колонисты. Эту планету назвали Тропик-80. Без прикрас, зато, как казалось поселенцам, очень точно. Здесь было влажно, и все очень бурно росло, а 80 – это было число колонистов, которые прилетели сюда с первым кораблем. В те далекие времена еще не было разведчиков, кто ставил бы диагноз стоит ли осваивать ту или иную планету. Но первопроходцы были мужественными людьми. Они пришли на пустое место с верой, что построят города. С надеждой на будущее. И, если потребуется, готовы были за это сражаться. Автохтоны не были многочисленны, и, главное, были разрозненны. Их никто не видел воочию днем, но узнавали ночью, когда их тела светились. Светящийся силуэт напоминал человеческий. Они жили парами и были бездетны. Никто не знал, как они размножаются и чем питаются. Они были безголосы и, кажется, дики, и потому не могли найти с пришельцами общего языка. Одни говорили на языке силы и Высшего разума, Высшего разума и силы, другие – на языке инстинктов. Автохтоны не были многочисленны. О войне колонисты не говорили. Только об охоте, которую и вели по всем правилам. И всегда ночью. В плен никого никогда не брали, поскольку никогда не находили тел, хотя видели, как после смерча огня из всевозможного оружия светящиеся силуэты осыпаются, будто разбитые зеркала. Так очищали территории. Так шло время. А победы все не было. Те, кому Тропик-80 принадлежал изначально, словно вырастали из земли. С каждым днем их становилось все больше. Никто уже не говорил об охоте, все боялись слова "война" и остерегались выходить за пределы крепости. Никто не говорил об охоте, об облавах забыли. Покидали крепость, чтобы добыть пищу или по другой надобности, с эскортом вооруженных до зубов колонистов, специально для этой цели отряженных. Из 80 осталась половина. Но, когда в космопорте, что находился в нескольких километрах от крепости, сели один за другим три десятка кораблей с новыми колонистами, все с облегчением вздохнули. А когда узнали, что с ними пришла настоящая, хорошо обученная армия, поверили в войну. "На этой благодатной планете останемся только мы", – как один твердили все три тысячи колонистов. И через три дня Великое Сражение началось. Ночью... Кэтти немного устала и остановилась, чтобы перевести дыхание. – Я знаю концовку, – в тон ее рассказа тихо с чувством произнес Ник. – Той же ночью в космос ушел сигнал: "Их сотни тысяч. Мы бессильны. Это ловушка...". – Ловушка по-английски – Трэп. – Да. Отсюда вроде бы и пошло ее название... – А что же там произошло? – Не знаю... В конце концов, это только легенда. Но, согласно ей, никто из тех трех тысяч первых колонистов не выжил... "Президент Новой Австралии, г-н Ля Кросс", – услышали находящиеся в ЦУПе астронавты. Электронный сторож, озвучивший представление посетителя, ждал дальнейших указаний. Кэтти и Ник невольно переглянулись друг с другом. Рэг Гамильтон пружинисто встал. – Мы же не будем держать его у порога, – с сарказмом заметил Ник. – Сиди. Я узнаю, что ему надо. Ля Кросс, увидев вышедшего к нему из переходного отсека астронавта, натянуто улыбнулся и проговорил слова приветствия. Лицо Рэга Гамильтона было непроницаемо. – Чем обязан, г-н президент? Было видно, что Ля Кросса несколько смутил холодный прием, но он быстро овладел собой и, стараясь сохранять официальность, попросил провести его к первому помощнику командора. – Добро пожаловать..., – все так же сухо приглашал Рэг. Кэтти и Ник Крашпи, увидев президента, напротив, казалось, были расположены к более радушному приему незваного гостя и тотчас вышли из бара ему навстречу. Однако лицо Ля Кросса и тон, каким он заговорил, отнюдь не предполагали общения в непринужденной атмосфере: – Господа, прежде чем сообщить о цели моего визита, я хотел бы быть уверен, что среди вас находится тот, кто по должности и званию может замещать командора "Леонардо да Винчи". Ник Крашпи выступил вперед и с поклоном представился: – ...К вашим услугам. Ля Кросс выдержал паузу и произнес: – Мне очень жаль, сэр, но несколько минут назад ваш командор был убит террористом "лиги", – затем прибавил, окинув взглядом остальных, – Мне очень жаль, господа... Примите мои искренние соболезнования. Астронавты будто окаменели. – Господа, если позволите, после того, как вы объявите о гибели командира всему экипажу, я хотел бы лично принести своё сожаление по этому поводу вашим коллегам. – Располагайтесь, г-н президент, в баре. Кэтти к вашим услугам, – согласно кивнул ему Ник Крашпи и обратился ко второму пилоту: – Рэг, я хочу всех видеть в ЦУПе через пять минут. – Есть, сэр... Рэг Гамильтон отправился к своему креслу и ввел команду "Общий сбор". Ник Крашпи занял у пульта рабочее место командора. – Что будете пить, сэр? – в это время спрашивала Катрин у президента. Он видел, что ее глаза полны слез, и спросил, как можно мягче: – Как вас зовут? – Катрин. – У меня к вам просьба, Катрин. Посидите со мной. – Хорошо, сэр. – Я не слишком утомлю вас, если задам несколько вопросов? – Нисколько, сэр. – Давно летали с командором? – С первого рейса. Третий год. – Он был женат? Были дети? – Да. И у него остались три сына. – Скверно. Как это скверно. – Его поймали? Его убийцу... – Да, Катрин. У меня хорошая охрана. Даже слишком. Красное сияние переходного отсека не успевало сменяться белым светом. Один за другим в ЦУПе появлялись пилоты, стюардессы, инженеры, врачи. Через пять минут Рэг Гамильтон рапортовал Нику Крашпи, что все четыре смены экипажа "Леонардо да Винчи" собрались в ЦУПе. – ...с вами, сэр, двадцать семь человек. Отсутствует врач первой смены Александр Короб. – Почему? – жестко спросил Ник Крашпи. – Я пытаюсь это выяснить. – Рэг, лично приведите его сюда. Если понадобятся стимуляторы, чтобы поставить его на ноги, хоть лошадиную дозу ему вводите. – Слушаюсь, сэр... Рэг уже подходил к переходнику, когда электронный сторож сообщил, что перед входом в ЦУП находится начальник президентской охраны и что он желает говорить с новым командиром корабля. Ник Крашпи вместо ответа подошел к V.I.P. – Г-н президент, так ли необходимо присутствие вашего охранника здесь в эту минуту? – Готов с вами согласиться, командор. Передайте ему мое требование отправляться назад, в ресторан-клуб. – Спасибо, сэр. Рэг, словно в нерешительности, все еще стоял перед сияющей сферой, будто бы позабыв об отданном ему приказе, когда рядом встал Ник Крашпи. Вместе они вошли в переходный отсек и вместе, уже в модуле "В", встретили Дона Ричи. "Первый помощник командора Сантано, Ник Крашпи..." "Мы должны переговорить с вами в конфиденциальной обстановке" "Вы можете говорить при втором пилоте...". Дон окинул Рэга Гамильтона пытливым взглядом, потом посмотрел Нику прямо в глаза и произнес: "У меня очень плохие новости, сэр...".

23. Вы видели, как в полуденный зной поднимается над барханами в пустыне расплавленный воздух?.. С четырех сторон, словно вылитые из того же расплавленного воздуха, надвигались на нас колонны, каждая из которых своим основанием скользила по зеленой пыли Харона, а верхним краем подпирала небо. Надвигались подобно смерчу. Неся звук, который казался все тише, но при этом сводил с ума. Первым опомнился Клод, он скомандовал всем надеть скафандры и шлемы. Я был ближе всех к снаряжению, но, схватившись за один из комплектов, почувствовал, что теряю под ногами почву. Рухнул на пол. Пытаясь встать, но барахтаясь, точно перевернутая на спину черепаха, я видел, как взорвался монитор, стоящий перед Клодом. Осколками ему поранило лицо. Мигель упал на колени, обхватив голову руками. Он что-то кричал, но слов я не слышал. Я чувствовал, что мозг мой, словно поставленное на огонь сырое молоко, вскипает и грозит перелиться через край. У Арно из глаз катились слезы. Я никогда не поверил бы, что слезы – все равно, у мужчины ли, женщины ли, – могут быть столь частыми и столь крупными. Четыре колонны готовы были слиться в единое целое. Казалось, можно было протянуть руку, и она коснулась бы их. Платформа затрещала, как сбитый из досок и бревен утлый плот, налетевший на рифы. Наше электронное оборудование вспыхнуло малиновым светом, что-то исчезло, что-то превратилось в бесполезное железо. Наконец тот самый риф вспорол днище, платформу разорвало надвое, закружило, точно в водовороте, Клод сорвался и упал вниз. Мигель вдруг затих. Арно я не видел. Меня захватил воздушный вихрь. Перед глазами стало черно...