Текст книги "Васькин дуб (СИ)"

Автор книги: Андрей Клочков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 2 страниц)

Василий помолчал немного, погрузившись в воспоминания, а потом продолжил. Он рассказывал Марине, как поднимал колхоз практически с нуля, как боролся за доверие селян, как старался мужиков-артельщиков обратно в колхоз вернуть. Поверили люди. И не потому, что свой, деревенский, с детства знакомый, а потому, что увидели, что за дело болеет, что слову своему хозяин.

– ...да-а-а, тяжко пришлось. Но ничего, сдюжили, встали на ноги. Школу вот построили. На следующий год думаем больницу открыть. Жизнь-то ведь она вон только начинается.

Он вдруг поймал себя на мысли, что давно уже так много не говорил. Не на митинге перед колхозниками и не на партсобрании, а просто так, в беседе с обычным простым человеком. Впрочем, нет, не с простым. Он чувствовал, что эта девушка одним своим появлением смогла затронуть в его душе какие-то тайные, давно уже забытые им самим струны. Смогла разбудить в нем что-то, что пугало его и одновременно радовало....

***

Прошёл почти год. В конце июня все колхозники традиционно вышли на сенокос. На Большом лугу в ложбинке под раскидистым дубом расположились двое. Мужчина опирался спиной на ствол дерева, женщина лежала, положив голову ему на колени. Она мечтательно смотрела в звездное небо, он куда-то вдаль, задумчиво перебирая ее светлые локоны. Тишину июльской ночи раскрашивали цикады, мягкий теплый ветер шелестел листвой, создавая тихий, едва уловимый шёпот, и даже вездесущие комары, казалось, убрались прочь, чтобы не мешать их уединению и покою.

– Слушай, – нарушил тишину мужчина, – может, хватит нам от людей прятаться? Чай не молодые уже?

– Не рано ты меня, Василий Кузьмич, в старухи-то записал?

– Да ладно тебе, Мариша, я же не об этом. Я-то уж точно не мальчик. Да и не солидно как-то при моей-то должности от людей скрываться.

– Ты что же, Вася, всерьёз считаешь, что никто ни о чем не догадывается? Эх ты, председатель. Шила в мешке не утаишь. Деревенские нас с тобой уже давным-давно поженили.

– Так ведь и я том же. Выходи-ка ты, Марина Николаевна, за меня замуж.

– А я, Вася, как пионер, всегда готова. Хоть завтра, да только ты ведь у нас человек занятой, у тебя то посевная, то уборочная, то покос, то жатва.

– Смейся, смейся, – улыбнулся Василий Кузьмич, – только завтра я действительно не могу, сенокос, – он улыбнулся ещё шире и развел руками, – давай сразу после сенокоса в сельсовет пойдем, распишемся и свадьбу сыграем.

– Давай. Вася, давай. У меня каникулы, и до сентября я совершенно свободна. – Марина поднялась, потянулась сладко, выгнув молодое упругое тело, и посмотрела сверху на Чагина. Две маленьких луны озорно блестели в ее глазах. Он поднялся, прижал ее к себе крепко и прошептал на ушко:

– Вот и ладушки.

– Слушай, жених, раз уж ты теперь жених, я вот давно тебя спросить хотела, да все стеснялась, – Марина поднялась на цыпочки и, сорвав с дерева листок, показала его Чагину, – а правда, что этот дуб в твою честь Васькиным зовут?

– Правда, Мариша, правда.

– И за какие такие заслуги?

– Ну, это длинная история. Мы ведь с этим дубом, почитай, одногодки. Первое наше знакомство, правда, неудачным получилось... ну это неважно, в другой раз расскажу, как-нибудь, а вот потом ничего, отношения, можно сказать, наладились. А во время войны он мне даже жизнь спас.

– Как это?

– А вот смотри, – он приложил ее руку к стволу, – чувствуешь бугорок? Это осколок. Он в стволе застрял. Тут таких много. Я как раз вот здесь сидел, когда снаряд рванул, а он мою смерть на себя принял.

Василий похлопал по стволу:

– Это брат мой, и я ему, считай, жизнью обязан.

Последняя встреча

Лето 2012 года выдалось необычайно жарким. Дождей не было уже полтора месяца. Большой луг пожелтел и скукожился, словно на дворе не середина лета, а глубокая осень. Зеленым оазисом в бескрайней пустыне посреди луга выделялся небольшой овражек с неутомимым родничком на дне. Он из последних сил поддерживал жизнь вокруг себя, снабжая живительной влагой заросли мать-и-мачехи, полыни и другой приютившейся тут растительности. Возвышался над всем этим большой кряжистый дуб, своей щедрой тенью помогавший сохранять жизнь на этом небольшом пятачке земли.

К самому краю оврага, вздымая пыль, рыча и переваливаясь на кочках, подкатил джип. Из машины с шумом и хохотом выбралась молодёжь: трое парней и две девушки, Ребята спустились в овраг и занялись костром,

– Давайте вот тут, между корней,– скомандовал один из них, – тут место подходящее. – Васька, тащи бензин, чтобы разгорелось скорее.

Загорелый, в ярких шортах по колено парень лихо вскарабкался к машине и достал из багажника канистру. На краю оврага девушки проворно собирали импровизированный стол, расставляя по нему пластиковые стаканчики и одноразовые тарелки.

– Не рано вы, девки, поляну накрываете? У нас ещё даже костра нет, не говоря уже о мясе.

– А ты, Васенька, не болтай и время зря не трать, – светленькая Ольга, деланно нахмурилась и погрозила ему пальцем.

– Ой-ой-ой, – Васька округлил глаза и под смех подруг скатился на дно оврага.

Василий плеснул в консервную банку бензина:

– На, Леха, бензин, поджигай.

Пламя занялось быстро, по-хозяйски охватив полешки, добавило жару и без того знойному воздуху.

– У-у-ух, – отшатнулся от огня довольный Лёха, – Хорошо пошло, махом прогорит, – Санька, тащи мясо с шампурами, пока насадим, как раз и угли подойдут.

Огонь тем временем жадно пожирал поленья и даже добрался до, оказавшихся в опасной близости, корней дуба. Впрочем, молодёжь это совсем не беспокоило. Предвкушение праздника витало в воздухе. Казалось, ничто не сможет испортить этого настроения, но...

– Вы что же это, паскудники, удумали!

На краю обрыва стоял старик, седой, с колючей щетиной на впалых щеках. Годы попытались пригнуть его к земле, но не очень-то в этом преуспели. Старик стоял, опираясь на тяжёлый массивный посох и сердито смотрел на замерших от неожиданности ребят.

– Ой, здрасте, Василий Кузьмич, – первыми опомнились девочки и на всякий случай посторонились.

– Дед, ты как здесь? Ты же болеешь!? Бабушка говорила: «со двора не выходишь»!?

– Да вот, Василёк, как видишь, вышел. Бог позвал, или вон дуб. Что же вы творите такое, поганцы. Сушь кругом такая, одной искры хватит и полыхнёт всё, как порох. А вы огонь запалили.

– Да ладно тебе, дед, мы же не на лугу костёр развели, в овраге под дубом, тут же сыро и ветра нет.

– А дуб-то дуб, он же живой.

– Да что ему сделается, дед? Он вон какой здоровый.

– А давайте-ка я вам сейчас по ногам головёшкой пройдусь, и поглядим, что с вами будет. – Василий Кузьмич с трудом спустился на дно оврага и посохом отодвинул горящие головни от корней. Потом с кряхтением нагнулся и поднял одну.

– Ну, кто первый, поганцы?

Парни шарахнулись от него в стороны:

– Фу ты, бешенный. Васька, уйми деда, а то...

– Что, а то!? – Василий Кузьмич хмуро посмотрел говорившему в глаза, – думаешь, справишься со стариком? Наверное, справишься, но задницу твою поджарить успею, – он махнул головнёй в сторону парня и заставил его отшатнуться. – А ну собирайте свои манатки и вон отсюда, пока и впрямь головёшками швыряться не начал!

Старик с трудом держался на трясущихся ногах, дрожащие руки едва удерживали горящую головню, но взгляд был твёрд и суров и ничего хорошего ребятам не предвещал. Василий видел, с каким трудом держится дед и здорово за него испугался:

– Ладно, парни, и вправду дурацкая затея, поехали отсюда.

– Да уж, Васёк, с дедом твоим лучше не связываться, себе дороже.

Мясо, так и не нанизанное на шампуры, снедь, разложенная девочками по тарелкам, посуда, столик и все прочие принадлежности пикника вернулись в машину. Василий в несколько заходов залил из котелка костёр:

– Ты, дед, прости нас..., и поехали, мы тебя до дома подвезём.

– Нет, Василь, езжайте без меня, я тут побуду, потом сам добреду помалёху.

– Точно дойдёшь? Может, немного погодя я приеду за тобой?

– Дойду, дойду, не волнуйся. Я ещё ого-го-го. С вами, балбесами, справился и с собой совладаю, не боись. Ну, уж коль к вечеру не вернусь, тогда и приезжай.

– Ну ладно, – Василий обернулся к стоящим наверху друзьям, – тогда мы поехали?

– Езжайте, езжайте.

Машина отъехала, а Василий Кузьмич разворошил остатки костра, убеждаясь в том, что ни одного тлеющего уголька не осталось, и удовлетворённо сел на горячую землю, прислонясь спиной к дубу.

– Прости, брат, – он погладил обугленный корень, – не уследил.

Дуб в ответ прошелестел что-то должное означать: «Ничего, брат, и не такое видали». Старик его понял, улыбнулся и поднял взгляд к кроне:

– Ты у меня крепкий, со многим справлялся, справишься и с этим. – Голос старика совсем ослаб, и он уже не сказал, а выдохнул:

– А мне похоже, пора... Прощай, брат....

***

Столетний дуб смотрел с высоты своего могучего роста на бездыханное тело старика и думал: «Зачем ты жил, старик? Зачем любил, воевал, работал? Жизнь постоянно испытывала тебя на крепость, и ты все выдержал, но... Зачем!?... Зачем живу я? Зачем родился тут на дне оврага, где до меня не то, что дуба, а и вообще ни одного дерева не было? Зачем на солнце жарился, а в мороз от стужи трещал? Зачем всю жизнь кроной людям тень давал, а они мне за это едва корни не сожгли? Зачем белку с семьёй приютил? Никакой пользы от них, только шум да гам, да дупло с каждым годом из-за них все больше и больше. Зачем жёлуди ронял каждую осень, чтобы из леса кабан с выводком прибегал, жёлуди жрал да корни клыками подкапывал? Зачем, жил? Зачем все мы живём на земле!?»

Не нашёл дуб ответа. Вздохнул тяжело, да и сбросил с себя всю листву, как путник сбрасывает ношу, добравшись до цели, с шумом и ощущением блаженной лёгкости.

Листья, с шелестом кружась и переливаясь в лучах жаркого солнца, опустились вниз, покрыв тело Василия Кузьмича плотным и прохладным покрывалом, как последним приветом от старого друга.

На следующий год на старом дубе так и не родилось ни одного зелёного листика. Умер дуб. Стоял, вцепившись в землю мощными мёртвыми лапами-корнями, сухой и мрачный. А вокруг десяток молодых дубков, что выросли в этот год, шелестели молодой листвой, словно отвечая на последний в его жизни вопрос.