Текст книги "Земля туманов"

Автор книги: Андрей Ивасенко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 19 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

– Буря будет. – Голос парня прозвучал невнятно, как если бы он говорил с полным ртом. – Надо Дикого Джека предупредить. Наши еще не вернулись.

– Тише! Кто?

– Шустрик, Косой, Прыщавый и Дорин, – перешел он на шепот, любуясь ее ртом и размышляя, откуда берется красота и почему от нее так запросто слетаешь с катушек.

– Ты что – выпил? – поморщилась Роза, почувствовав от Проныры запах алкоголя.

– Слушай, не лезь мне в печенку, – скривился тот. – Выпил совсем чуть-чуть.

– А Дорин чего с ними увязалась?

Он пожал плечами:

– А я почем знаю. Буди Снежка.

– Зачем?

– У него с Румбом более дружеские отношения.

– Обойдешься.

Магда увидела в руке Проныры бутерброд и сглотнула слюну. В последнее время она постоянно испытывала голод.

– Для него?

– Угу. Пес любит лакомства.

– Вот и топай. Сам.

Из этих слов Проныра понял, что разговор окончен.

Магда шмыгнула обратно в комнату и прикрыла дверь.

Она вернулась к Снежку – во сне невинному и чистому, как ребенок, которого она носила под сердцем. На самом же деле, Джо был одновременно и герой, и отпетый бандит, из породы тех людей, которые думают, что способны сокрушить мир и плюнуть ему в лицо. Но жизнь таких, как он, учила, брала в оборот. И Магда переживала, чтоб их будущий малыш не стал таким же сорвиголовой, не продублировал ошибки отца. «Почему люди, в которых в душе заложено добро, противоречат себе и совершают зло? Какой во всем этом смысл?» – вопрошала она. И ее материнское существо – силою воображаемой судьбы, полное врожденной драматической тайны – испытывало трепет в груди и бесконечные эмоции: сложносочиненные падения и взлеты, разноплановые страх и счастье…

* * *

Вглядываясь в темноту коридора, Проныра приблизился к лестнице западного крыла и начал спускаться на первый этаж. Он решил наведаться к Башке, прежде чем будить Дикого Джека. Уж на кого-кого, а на Башку, своего любимчика, главарь никогда не сердился, уважал, хоть тот и был – по мнению Проныры – бесхребетным книжным червем.

На лестнице воняло плесенью, гнилью и сыростью, и еще стоял едкий запах какой-то живности (крыс, сколопендр, ящериц или чего-то еще), гнездившейся в стенах. И было слышно, как при приближении человека, по другую сторону штукатурки разбегались от него какие-то твари.

Да и сам дом постоянно издавал звуки. Он оседал, как это делал лет пятьдесят, а может, и сто – никто точно не помнил. Устраивался поудобнее в земле со своими костьми из кирпича, дерева и металла.

Здание бывшей гостиницы «Уинстон Черчилль» стало штаб-квартирой для беспризорников не случайно. Оно располагалось на самом высоком холме и, в отличие от многих соседних зданий, погруженных наполовину в воздушно-водяную взвесь, было относительно сухим. А переплетения бесчисленных коридоров и лестниц давали хорошую возможность уйти от полицейской облавы. Всех секретов этого дома никто из новых постояльцев до сих пор так и не выведал. Месторасположение комнат из-за заколоченных и заставленных всяким хламом дверей было трудно выяснить, да и подвалы кишели воинствующими крысами и были загромождены – поломанной мебелью, кипами старых газет и журналов, коврами, чем угодно – настоящая свалка, называй любые вещи, не промахнешься.

Заброшенный отель угрюмо нависал над туманом Пустошей и скопищем полуразрушенных строений – как каменный страж иной, почти забытой цивилизации. Будущее принадлежало Верхнему сектору Читтерлингса, здесь же бесславно доживало свой век прошлое. Да и время в этом месте, казалось, текло по иному расписанию, будто впало в меланхолию.

Проныра прошел в вестибюль, миновал стойку администратора, повернул за угол и, оказавшись в длинном коридоре с вереницей дверей по бокам, направился по нему, пока не вышел к развилке двух точно таких же коридоров. Свернул направо, поднялся по лестнице и вскоре уперся в тупик. Остановился у филенчатой дверки – за ней обитал Башка, в маленькой, похожей на коробку комнатушке.

* * *

– Башка, просыпайся!

Клим по прозвищу «Башка» приоткрыл один глаз и увидел перед собой ухмыляющуюся физиономию Проныры.

– Чего тебе? – пробурчал Клим. В его голосе едва угадывался русский акцент. Он попытался поднять голову, но обнаружил, что щека прилипла к странице книги.

– Дело есть. Просыпайся!

– Зачем?

– Считай, что это приказ!

– Да пошел ты…

– Попридержи язык, Башка, а то схлопочешь, – пригрозил Проныра.

Клим осторожно отклеил страницу от лица, протер глаза и окинул взглядом комнату, будто что-то искал в сумраке. Нахмурился. Заметил, что забыл погасить свечу. Огонек на фитиле огарка едва тлел. Он долго просидел над «Руководством по воздушной навигации». Дикий Джек будет ругаться – свечи нынче сильно подорожали, а керосиновой лампой в маленькой комнате, под завязку набитой книгами, было пользоваться крайне опасно.

Проныра потянул носом воздух и сочно чихнул.

– Блин, ну и пыль тут у тебя… – недовольно пробурчал он. – Дышать нельзя.

– А ты чихай, чихай на здоровье, – сказал Клим. И, улыбнувшись, добавил: – У меня тут демократия.

– Остряк. Могу и воздух испортить, раз такой добрый.

– Не нужно доходить до тоталитаризма.

– Чего?..

– Ничего.

Проныра взял со стола чертеж, развернул и внимательно рассмотрел. Несколько эскизов – общий вид и проекции какой-то конструкции, которые ему мало о чем говорили. Сощурил и без того узкие глаза, словно пытался распробовать какое-то незнакомое блюдо. Несколько секунд он пребывал в раздумье.

Клим с интересом наблюдал за ним.

– Что это? – спросил Проныра.

– Моя новая идея, – ответил Клим, водрузив на нос очки и принявшись перераспределять лежащие на столе книги: «Такелажные работы», «Аэронавтика», «Морская навигация», «Справочник по технологии изготовления полимеров» и другие. – Точнее, это еще Циолковский придумал. Идея его. Но я решил ее немного доработать.

Проныра непонимающе моргнул.

– Какой-то странный дирижабль… Зачем тебе это? И кому это нужно?

– Нам. Когда-нибудь я построю такой. Это не совсем обычный дирижабль, гораздо лучше. И мы все на нем будем путешествовать, не боясь никого. Но пока я не могу найти подходящий материал, из чего можно будет создать такой аппарат. Да и с двигателями проблема. Много вопросов, много сложных задач…

Юный вундеркинд вздохнул.

– Мечтатель… Словно на Луне живешь. И откуда в тебе это, Башка?

– Нередко люди бывают и умнее меня. Да и-и… разве плохо – мечтать?

– Не знаю. – Проныра пожал плечами. – Когда я начинаю много думать, то у меня болит голова.

– Ты не привык к этому.

– Чего? – тут же обиделся Проныра. – Ты, Башка, выражения выбирай. Я человек простой, без загибов, но…

– Не обижайся. Ведь ты сам часто любуешься звездным куполом и болтаешь о мистике. Ты о чем-нибудь мечтаешь?

– Ага, небо… оно красивое. – Круглое, как блин, лицо Проныры расплылось в улыбке. – Мечтаю нагрести под бока целый ворох денег, стать богатым-пребогатым и ничего не делать. А последние часы жизни хотел бы провести в таверне, попивая текилу и целуя самых красивых девушек. И все это под звуки гитары и их смех. Как тебе такая мечта?

– Богатство и страх потерять из-за него жизнь – два испытанных друга, они всегда рядом. Приоткроешь эту правду, узнаешь ее – обретешь свободу.

– Мудрено ты говоришь.

– Так говорил мой отец. Я помню многие его фразы.

– Лучше быть бедным? – смутился Проныра и почесал нос. – Чего-то я тебя не пойму, если честно. Я хочу жить комфортно. Со мною жизнь и так редко бывает застенчивой милашкой, зачастую – дрянной девчонкой, которая норовить сесть мне на лицо.

– Счастье не в количестве денег, Проныра, а то, как они тебе достаются. И на что ты их тратишь. Да и комфорт – это одна из форм паралича. От него тупеешь.

– А вот сейчас ты говоришь, точно городской падре, – хохотнул тот. – Не для меня их небесный стриптиз. У этих святош нет чувства юмора перед жизнью. Скажи, вот священник может накормить чайку, сунув ей в пасть хлеб с зажженной петардой?

– Нет, – ответил Клим и недобро покосился на Проныру. – Зачем ему это делать? Убивать – грех. Подлость – тоже грех. Религия, верно, зачастую нужна лишь при удобном случае, но верить-то во что-то надо. Да и с падре я никогда не общался. Я православный.

– Слава Богу, что православный. Я слышал, что среди этих падре очень много гомиков и еще они частенько пристают к детям…

– В газетах много всякой мерзости пишут, а люди – верят, – отверг Клим и хмыкнул.

– Говоришь, «убивать – грех»? – продолжал Проныра. – Однако и ты не брезгуешь мясом амфибий, а мы их убиваем разными способами. Вкусно, не правда ли? Хочешь, расскажу – как? А они ведь думают не меньше нашего – мозгами, а не ослиными жопами. Аминь, Башка.

Клим не ответил. Словно в рот воды набрал.

– Слушай, Башка, а это, правда, что ты из богатой семьи? Что тебя учили дома едва ли не профессора? Не врут пацаны?

– А что об этом вспоминать? – немного смутился Клим. – Почему «едва ли»? Учили профессора, да. Был и академик. Учился, но вот не доучился. Деньги моих родителей присвоил его бывший компаньон, который, как я думаю, и виноват в их смерти. Что я могу поделать? Взять и объявиться? Даже если я буду каждый день целовать в задницу того мерзавца, то он ни за что не отдаст принадлежащие мне миллиарды. Отправлюсь вслед за отцом и мамой. Официально я мертв больше пяти лет. Если он узнает, что я жив, то тогда умру уже по-настоящему. Без вариантов.

Проныра услышал слово «миллиарды» и тихонько присвистнул, не поверив до конца сказанному и придя в некое арифметическое отчаяние. Сумма гигантская, астрономия, совершенно недостижимая для беспризорника. Он всегда думал, что крутой папаша понадобился Башке как фактор для поднятия авторитета. И не мог до сих пор представить, откуда у этого четырехглазого чудика могли взяться такие деньжищи, а в голове находится столько места, куда помещается куча мудреных слов и знаний.

– А чем занимался твой отец? – спросил он. – На чем можно такие бабки сколотить?

– Алмазы, – коротко бросил Клим.

Проныра снова присвистнул и почесал нос.

– Не переживай, Башка, мы выбьем все дерьмо из того умника, когда подрастем. – Деньги всегда воодушевляли Проныру, бойцовский блеск в его глазах говорил: «Только дайте мне этого засранца!»

– Из кого?

– Того, что деньги твои прикарманил. Поверь мне, так и будет. Я ему с радостью дам по хлебалу.

– Хорошо бы, я двумя руками «за», – мечтательно произнес Клим. – Хотя это больше похоже на уличную лотерею. Ты не знаешь того жадного подонка. Я узнавал о нем по газетам, попадающим в Читтерлингс из Европы, и передачам Эй-Би-Си [22]22
  Эй-Би-Си – радиовещательная компания в Австралии.


[Закрыть]. Мне кажется, что своих врагов он готов на кусочки разрезать, упаковывать в пластик, как рождественские подарки, и отправлять по почте, избавляясь даже от хлопот с похоронами. Честно говоря, я боюсь. Шут с ними, с деньгами.

– Не бойся! Попробовать стоит, кореш. Не ради самих денег, а ради твоей мечты.

– Дирижабля?

– Угу.

– Знаешь, Проныра, количество горя и счастья вкладывается в нас при рождении, и деньги на это мало влияют. Хотя, если у меня их будет достаточно, то я построю не простой дирижабль, а огромный цельнометаллический цеппелин, каких еще никто не видел.

– Правильно, кореш, – согласился тот. – Продолжай в том же духе. Но, как по мне, так лучше и быстрее истребителя ничего нет. Сделаешь ты свой дирижабль. А за одно и за стариков отомстишь. Такое спускать нельзя.

Клим вздохнул. В его мозгу часто проносились картины – скороспелые воспоминания, тут же испарявшиеся. Какие-то обрывки мыслей все кружились, кружились, покоя не давали, и толку никакого. Он слишком устал, чтобы выстроить логику, тонувшую в пелене детской памяти, словно радиосвязь в разряде статического электричества.

Фамильное достояние… Климу живо вспомнились широко открытые от изумления глаза поверенных в финансовые дела семьи. Годовые поступления были так велики, что отец как-то обронил, что мог бы легко оплатить частную космическую экспедицию на Марс или куда подальше.

Клим не собирался ворошить старые истории с неразрешенными конфликтами и страхами, пытаться что-то понять. Старая нудная песня. Это было равносильно изучению линий на ладони, когда в этом ни черта не смыслишь. Но у него просто начинала уходить земля из-под ног, когда вспоминал то, что произошло тогда, пять лет назад. В сознание парня вновь протискивался призрак минувшего, похожий на бледный, плохо сделанный снимок…

…В тот день чета Захаровых поздно возвращалась домой из гостей. Клим удобно расположился на заднем сиденье лимузина – возле матери, прижавшись лбом к боковому стеклу. Отец дремал напротив. Двигатель авто урчал равномерно и тихо, как патологический зануда, и Клима тоже клонило в сон. Он не обращал внимания ни на дорогу, ни на окрестности, ни на водителя с телохранителем, чьи крепкие затылки виднелись за тонированным стеклом перегородки. Только выехав на трассу, ведущую к их загородному особняку, мальчик заметил, что облака, закрывавшие небо с утра, почти исчезли, а краски заходящего солнца, лежащие на склонах холмов, таяли столь быстро, что голые деревья в свете фар становились черными, а снег – пресно-белым. Пустынный однополосный асфальт уходил вперед, в темноту. Почти у самого горизонта появилась необыкновенно большая луна – красная, как созревший помидор, купающийся в лучах собственного сока.

Когда машина приблизилась к нужному повороту и сбавила скорость, внимание Клима привлек ворон на дорожном указателе; вокруг кружился снежный вихрь, растворяясь в темноте. К его удивлению, ворон не улетел при приближении автомобиля и не подал никаких признаков беспокойства, хотя эти птицы обычно очень осторожны. Он сидел неподвижно, словно выжидал чего-то, а его глаз – в этом мальчик был уверен – пристально наблюдал за приближающимся лимузином. А когда роскошный «майбах» поравнялся с ним, ворон издал хриплый крик, взмахнул крыльями, но остался на месте. Это было похоже на сон, на кадр из дурацкого фильма, который должен был обязательно закончиться чем-то паршивым. Одинокий ворон на дороге – эмблема надвигающегося ужаса, берущего в тиски подсознание.

В тот момент мальчика посетил глупый вопрос: «А спят ли вороны вообще?» – и он устало вздохнул, прикрыв глаза. Когда-то, лет в шесть, он верил в то, что вороны охотятся только на маленьких птичек и едят их – об этом ему рассказал Антон, сын садовника, встретившийся как-то у пруда, где отец Клима – большой любитель порыбачить в одиночестве – разводил зеркальных карпов. И когда Клим представлял страшную картину – кишки маленькой птички, свисающие из клюва ворона, на котором почему-то был всегда надет окровавленный фартук – ему становилось не по себе. Именно такое чувство испытал Клим, увидев ворона на указателе. Кого ждала ужасная черная птица? С кого она собралась вытянуть начинку?

Водитель повернул на нужную дорогу, и вскоре машина медленно поползла по длинному узкому мосту. Асфальт обледенел. До дома оставалось каких-нибудь десять-двенадцать минут, когда сзади резанул дальний свет и вслед за лимузином рванул грузовик, до того стоявший на обочине. Тишину разорвал рев мощного двигателя. И воздух вокруг, до того момента бывший просто пустотой, наполнился какой-то особой энергией.

Водитель лимузина нажал на клаксон и ударил по газу; двигатель заревел, колеса вырвали облако снежной пыли и ледяного крошева, забуксовали. Клим обернулся и увидел мелькнувшую тень ворона.

«Должно быть, птица зависла где-то над нами и наблюдает, – решил мальчик, задрав голову. – Застыла на распростертых крыльях и ждет…»

Клим вновь посмотрел назад, и свет ослепил ему глаза, но сквозь него все же можно было разглядеть очертания чего-то исполинского. Оно нагоняло «майбах», точно огромная взбесившаяся торпеда. Расстояние между машинами быстро сокращалось. Свет фар грузовика заливал салон лимузина, как рентгеновские лучи.

Головы охранника и водителя закрутились по сторонам, словно их хором посетила одна мысль: «Что происходит?» Отец что-то им кричал и, достав из кармана мобильник, пытался куда-то дозвониться. Мать схватила Клима и прижала к себе, ее руки судорожно нащупывали ремень безопасности и, наконец, щелкнул замок карабина – и в этот момент грузовик догнал лимузин, по касательной ударил ему в бок, смяв обшивку кузова и едва не вырвав одну из дверей. Изувеченная машина ушла вправо, наскочила на бордюр, взлетела и, пробив ограждение, соскочила с моста вниз.

Климу показалось, что автомобиль парил в полной тишине целую вечность и что его полет не закончится никогда. «Майбах» замер, словно подвешенный в воздухе на невидимых ниточках. Сердце мальчика сжалось. Потом давящую тишину будто прорвало – отчаянный вопль двигателя, какой-то скрежет и удар, сравнимый с разрывом снаряда. Откуда-то издалека донесся рев грузовика – точно зверь отрыгивал сытную пищу. И снова – гнетущий покой звуков, который разорвала трель звонка сотового телефона, выпавшего из безжизненной руки отца…

Клим стряхнул с себя страшные воспоминания – «Все это мертво, все позади, все в прошлом! Ничего не вернуть! Исчезло – и дело с концом!» – мысленно перекрестился и спросил у Проныры:

– Ты зачем пришел?

– Мне нужно разбудить Джека… Что с тобой? Твое лицо…

– Нужно чаще бывать среди живых, – ответил Клим. Но Проныра его не понял.

Клим вздохнул и окинул взглядом свою комнату – крошечную, без окон, что-то вроде просторной кладовки, заваленную книгами, всем тем, что уцелело от бумажного сора времени. Воздух здесь был душный и неподвижный, но именно эта близость стен и знаний вселяла в парня бодрящее чувство безопасности и уединения. Он не любил покидать свое убежище, так как все, что было извне, только здесь казалось ему далеким и безобидным.

Мама… Она часто говорила с Климом едва слышным шепотом, когда гладила его по голове, и беспредельная невыразимая радость была в ее улыбке. И когда его отрезало от всего, что было ему дорого, Клим будто лишился ключа к окружающему миру.

«Больше я ее не увижу. Никогда…»

Да, он помнил, слишком хорошо помнил все, чтобы перечеркнуть крест-накрест.

Глава четвертая
Буря

Сон Джека прервал рык собаки и последовавший за ним короткий, осторожный стук в дверь. Он приоткрыл глаза, посмотрел в окно, на фоне которого круглой тенью виднелся глобус и спартанский строй пивных бутылок на столе. На улице все еще царила темнота. Ветер снаружи выл, кашлял и визжал, но в комнате было относительно тепло и безопасно. Изюминка сна – обнаженная Цирцея – улетучилась.

Джек перевел взгляд на пса – тот занял оборону у входа и навострил уши.

Под дверью виднелась полоска света от фонарика.

Стук повторился.

Снова раздалось низкое, горловое рычание ротвейлера.

– Румб, ко мне, – поморщившись, тихо произнес Джек, а для тех, кто находился за дверью, добавил громче: – Кому там приспичило?

Румб глухо рыкнул и подошел к Джеку, продолжая коситься то на дверь, то на хозяина.

– Джек, это я, – послышался голос Клима, робко дрогнувший. – Со мной Проныра. Придержи Румба.

– Чего вам надо?

– Есть одна тема. По пустяку мы бы тебя не тревожили, – тут же отозвался Проныра и на всякий случай глупо поинтересовался: – Ты ничем не занят?

– Нет. – Джек разминал пальцами затекшую шею. – Просто стою на голове и гоняю шкурку, ожидая твоего «тук-тук-тук». Слов нет – одни буквы, как я тебе рад, Проныра.

За дверью раздался смешок Клима.

– Заходите. – Джек протер глаза, набрал полные легкие воздуха и, громко выдохнув, поднялся с дивана. – Румб, сидеть!

Пес послушно выполнил команду.

Разбудить дело не хитрое, решил Джек, но если они сделали это без веской причины, пустив мой чудесный сон коту под хвост, и решили мне поморочить голову пустяком, то получат по-полной. Он подошел к столу, вытряхнул из помятой пачки сигарету, прикурил от спички и зажег лампу.

В комнату вошли Проныра и Клим, тут же отыскав взглядом собаку. Румб не сводил с них глаз, порыкивая. И они замерли, как два вымуштрованных телефонных столба.

– Извини, Джек, что потревожили, – начал Клим, его очки в стальной оправе сверкнули в свете лампы. И толкнул приятеля локтем в бок. – Проныра кое-что хочет тебе сказать.

Джек выдержал паузу, выпустил изо рта струю табачного дыма.

– Ничего, – недовольно буркнул он. – Считайте, что я не с той ноги встал и вы тому виной. Говори, Проныра, раз уж невтерпеж подождать до утра.

Тот вышел вперед и все быстро растолковал, спеша объяснить суть их визита, пока дело не приняло дурной оборот. Джек был явно не в настроении, но слушал его, не перебивая.

– Понятно, понятно, – повторял Джек и кивал, приняв вид человека, у которого хватает шариков в голове для того, чтобы держать дальнейший ход своих мыслей про себя. Когда Проныра закончил словами «вот такой у нас расклад», Джек подошел к окну и с минуту внимательно разглядывал то, что там происходило.

Буря взрезала горло небу, и, озаряя его, с грохотом скрещивались мечи молний.

Главарь шайки докурил сигарету до крохотного остатка, растер пальцами светящийся пепел и бросил окурок в кофейную банку, на которой был нарисован бородатый турок.

Джек отошел от окна и в нескольких, довольно грубых словах обрисовал создавшееся положение и выход из него.

– И что будем делать? – с непонятным чувством облегчения произнес Проныра.

– Трудно сказать, – ответил Джек и заметил, что ему захотелось облизать губы. Новость тревожила его. – Будем искать наших товарищей.

– А буря? – вставил вопрос Клим.

– А что – буря… – Взгляд Джека естественным образом пропутешествовал к окну: анализировать погоду было не нужно, там намечался целый ураган. – В первый раз, что ли… Пройдемся, кровь разгоним, а заодно, может, и амфибию завалим. Румбу мясо и кости организуем, а то ему уже жрать нечего. Давненько уже сафари на пришельцев не устраивали. Нужно разыскать Тихоню, он в тумане ориентируется лучше любой собаки…

* * *

Тихоню – тощего недомерка с крысиным лицом – обнаружили в туалете номера «люкс», носившего следы былой роскошной отделки, но загаженного до предела. Там воняло прокисшей мочой и каким-то не менее противным, прогорклым запахом, сочившимся отовсюду почти видимыми миазмами. Парень сидел возле писсуара, подпирая спиной грязную, вздутую кафельную стену, готовую вот-вот на него обвалиться. Рот раззявлен, на подбородке застыла слюна. Кожа нездорового белого цвета, губы синюшные, под глазами – глубокие тени.

С первого взгляда становилось ясно, что мысли в его голове застопорились, как арматура, закрепленная намертво цементом, и лишь подсознание обдирало кожу о занозы наркотических видений. Глаза Тихони, ненормально большие, как блюдца, были холодными и опустошенными, начисто лишены какого-либо налета реального восприятия окружающего мира. Стеклянные глаза куклы.

– В полной отключке, – сделал вывод Клим, с неприязнью покосившись на Тихоню. – Интересно, чем на этот раз он так себя забальзамировал? Похож на того, кто вот-вот воскреснет из мертвых. А начиналось все с невинного пива и клея, как он утверждал. Что будем делать? Дикий ему голову открутит за это. Да и нам перепадет…

Проныра шмыгнул носом, втянув сопли.

Глаза Тихони вперились в какую-то точку далеко позади них и абсолютно не реагировали на свет фонаря, плясавшего в руке Клима. Глубокая прострация.

– Передоз? Слушай, может, он умер? – поинтересовался Проныра.

Клим пожал плечами. Затем нагнулся, похлопал Тихоню по щеке – реакции никакой, после чего взял за руку, подержал. Ощутил слабый пульс. Заглянул в зрачки Тихони, расширенные, словно их показывали через телескоп.

– Нет, – выпрямившись, пробормотал он. – Не умер. Хотя реально похож на просроченного эмбриона, вынутого из банки со спиртом. Сам себе могилу копает.

– Н-да-а, ты прав, кореш… – промычал Проныра, мрачно приглядываясь к Тихоне, и почесал у себя за ухом. – На приболевшего этот катальщик косяков не смахивает. Чувак давно уже сломался. Не рожа, а прямо маска для Хэллоуина. И как теперь этот кусок застывшего говна в чувство приводить? Чем же тут так воняет-то? То ли дерьмо, то ли химикаты какие-то, не пойму…

– Скорее и то, и другое, и третье… – Клим снял очки и провел рукой по лицу. Меж его бровей легла складка. Горло его сжималось, как лапа панды вокруг земляного ореха. Он судорожно соображал, что дальше делать.

– Ага, – согласился Проныра. – Словно кто-то выстриг клок шерсти с немытой, волосатой задницы древесного кенгуру [23]23
  Древесный кенгуру – единственный из своих сородичей живет на деревьях. Его коричневая шкурка мало заметна среди листьев. По земле передвигается, как и все кенгуру, но задние лапы у него короче, чем у других, и с острыми когтями, позволяющими лазать по деревьям. Днем он спит на дереве, вечером спускается на водопой и кормежку. Может спрыгнуть с высоты 18 м! Ест листья и лианы, любит папоротники, лесные плоды и ягоды, мелкую живность.


[Закрыть], забил все это убойное дерьмо в косяк и славно покурил. Точь-в-точь.

– Да что мы в угадайку играем… – Клим снова нагнулся, поднял с пола блюдце с обугленной шестигранной пирамидкой, понюхал, чихнул и отшатнулся.

– Что за дрянь? – гундосо поинтересовался Проныра, на всякий случай зажав пальцами нос. И смерил Тихоню таким взглядом, будто вместо него на полу лежали экскременты.

– Точно не знаю, но слышал об этом, – со знанием дела заявил Клим и дважды громко чихнул. – Новый наркотик… очень-очень дорогой. Я доселе ни разу его не видел. О полном химическом строении никто до сих пор не ведает, даже те, кто его изготовляет. Основной ингредиент добывается из панцирей пришельцев-моллюсков и смешивается с кучей химикатов. ДНК пришельцев, как я читал, ученые до сих пор не расшифровали, ничего не попишешь. Наркотик называется «Дуло Черной Дыры». Сокращенно: ДЧД. Слышал о таком? Очень крутая штука.

– Слышал, забористая, сейчас чего только не придумают, – признался Проныра. – В народе эту наркоту еще называют «нырни-и-вынырни». Откуда у Тихони такие деньги и связи, чтобы купить ДЧД в нашем ссаном городишке? Одно название чего стоит! Тут основной доход от мелкой контрабанды и быдловатых фермеров, уставших трахать овец. Был бы Мельбурн или Сидней, куда ни шло.

– Может, выиграл – или украл? – предположил Клим, вернув блюдце на пол. – У него сейчас все одно не узнаешь. Думаю, Тихоня придет в себя не раньше завтрашнего вечера. Похоже, он здесь еще с утра лежит.

– Тогда нам всем скоро кранты, – удрученно произнес Проныра. – Наркодельцы не прощают такого. Да и не мог он ни у кого столько денег умыкнуть, чтобы купить. Тихоня чистит карманы одной лишь шушере, по мелочи. Ты историю о Счастливчике Дике слышал?

– Краем уха. А что?

– А то! Как он умер, знаешь?

Клим покрутил головой.

– Очень удачливый был вор. Из старших. Как-то решил хорошо подзаработать и в таверне обчистил одного мелкого толкача зелья – тот пообедать зашел. Взял-то всего ничего, чепуху, но через неделю нашли на берегу его жалкие останки, над которыми основательно потрудились акульи зубы и крабы. Едва опознали по родимому пятну на макушке. А меж ребер был воткнут крюк с куском перекушенной веревки. Понимаешь? Его использовали в качестве наживки, охотились на тех самых акул.

– Жуть… – В горле Клима застыл колючий комок страха. – Не заливаешь? Что же теперь делать?

– Сколько стоит эта убойная хрень, как думаешь? – спросил Проныра, кивнув на пирамидку.

– Точно не знаю, но слышал, что удовольствие не каждому торчку по карману. Единственный плюс – к нему не привыкают. Что-то вроде развлечения для очень богатых пижонов, решивших повидать дно своего подсознания. Но при передозировке может крыша съехать набекрень. Начисто.

– Что если он припрятал еще немного наркоты? – предположил Проныра, растягивая каждое слово. И предложил: – Давай его обыщем, а?

Клим пожал плечами, протер стекла очков платком и водрузил их обратно на нос:

– Ищи сам.

Проныра склонился и пошарил по карманам Тихони, что-то нащупал и замер. Сквозь стиснутые зубы прорвался сдавленный смешок. Он достал маленький пакетик с перламутрово-желтыми пирамидками, показал его Климу и воскликнул:

– Ого! Глазам не верю! Ты только посмотри! Посмотри! Целая дюжина! Что я говорил?! Метко я почувствовал! Вот урод! – В его глазах блеснула задорная искорка.

Клим ошарашенно смотрел на содержимое пакета. Слова пробкой застряли у него в горле. Его словно ударили в солнечное сплетение. Пол уходил из-под его ног.

– Кранты нам… Точно кранты… – теперь уже Клим повторял эти слова снова и снова, будто застрявшую в гортани мантру.

– Слушай, заткнись! – выпалил Проныра, пряча драгоценную находку в карман, и с жаром его заверил: – Поглядим еще, не все так уж плохо. Есть огромный плюс: теперь мы богачи. Если никому об этом не скажем, то все пройдет без сучка без задоринки. Ищи-свищи нас потом!

– Хм. А ребята? А Тихоня? Он будет молчать?

– Уверен, что перебрав этой дряни, он и себя не скоро вспомнит. Он и в нормальном состоянии всегда занимается мысленной мастурбацией, слова не вытянешь. У него скворечник поврежден давно и туда даже простые слова оседают с трудом. А попробует что сказать – я ему язык вырву.

– Думаешь, все будет в порядке и никто не станет искать пропавшее ДЧД? – не своим голосом выдавил Клим. – Ты сам-то в это веришь? По-моему, у тех ребят, что производят такую дорогостоящую наркоту, все и везде должно быть схвачено. Ты ведь сам сказал, что Счастливчика убили за меньшее? А тут…

Проныра нервно хохотнул – как будто гавкнула собака.

– Да не каркай ты! Заладил, как выдрессированный попугай.

– Мы скорее станем двумя свежими трупами, чем продадим это. Таким наркодилерам лучше не перебегать дорогу. Это не торговцы «колесами» у ворот школы.

– Уверен, что нас кокнут?

Клим кивнул и добавил:

– Да, и распространять наркотики – это зло. Билет в материальный рай, а в конце поездки – ждет ад.

– Так, Башка, всегда говорит мэр Читтерлингса – мистер Большая Шишка. Гигиенический тампон нравственности в образе человека, возомнивший себя черт знает кем, но в то же время не брезгующий брать взятки у гангстеров всех мастей. Ему весь город платит, чтоб тот глазки свои поросячьи вовремя закрывал. А на людях делает из себя многострадальную задницу, красит губы демократией и пудрит рожу верой в несуществующую справедливость. Не знал?

– Нет. Хотя от него, действительно, на три мили разит фатоватым шарлатаном.

– А я о чем талдычу? Так и есть. Мэр думает только о своем туго набитом кармане, а остальное – трын-трава. На все, что происходит с людьми, ему глубоко плевать.

– Нужно вытащить Тихоню отсюда, – сказал Клим. – Спрячем его у меня, пока не очухается. Остатки использованной пирамидки смоем в унитаз, а здесь все засыплем хлоркой. А то, что в твоем кармане – выбросим подальше от дома.

– Смотри сам, – с сожалением произнес Проныра, его очень расстроило, что Башка собирался совершить страшное святотатство над его заветной мечтой: стать богатым. – Я бы так не поступал. Провернул бы одно крупное дело – и вышел из игры с карманами, полными денег. А этот… – Кивнул на Тихоню. – Облюется еще, а тебе убирать потом. Все торчки рыгают. В подвал лучше отнесем. Там, на лестничном марше, есть подсобка, где уборщики когда-то хранили инвентарь. Сам ведь сказал, что до вечера завтрашнего не очухается. Кому он мешать будет? Пусть балдеет и дальше, от него не убудет.