Текст книги "Выиграть время"

Автор книги: Андрей Серба

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 8 страниц)

Лишь от него, великого князя Ягайлы, зависела в эти минуты жизнь и смерть тысяч лучших литовских воинов. Только он мог решить, погибнуть ли в этом овраге и ему самому, дав повод для торжества многочисленным врагам, или, уступив сейчас чужим уму и силе, остаться жить, чтобы при следующем, более благоприятном для него случае сполна рассчитаться за сегодняшний позор.

И великий литовский князь сделал свой выбор.

– Воевода, чего ты хочешь? – спросил он, глядя в глаза собеседнику.

– Великий князь, я и мои воины-русичи идем на смертный бой с вековым недругом нашей родины – татарской ордой. Наше место там, под русским стягом, среди русских воинов. Если не желаешь лишней крови и тысяч напрасных смертей – уйди с нашего пути.

– Пусть будет по-вашему, – помедлив, сказал Ягайло. – Вы вольны идти куда желаете, и никто не встанет на вашей дороге. Это все?

Под вислыми усами воеводы Рады мелькнула улыбка.

– Прежде чем уйти отсюда, ты дашь нам княжеское слово в том, что не бросишь нам вслед свои тысячи, которым мы сейчас, как и тебе, дарим жизнь. Таково наше условие, великий князь.

Жестокими и обидными были слова русского воеводы для великого литовского князя, однако сейчас он не мог дать воли гневу.

–Добро, воевода. Никто из литовских воинов не встанет на твоем пути и не будет преследовать. Даю тебе в том свое великокняжеское слово. Ты доволен?

– Да, великий князь, – прозвучал ответ. – Теперь твои воины пусть продолжают движение. Тевтонский рубеж ждет их.

Рада поднял руку, дважды махнул над головой. Неподвижная стена красных русских щитов на гребне оврага шевельнулась, сомкнула ряды, скрыв за собой лучников, и через мгновение перед глазами великого князя опять были только лес и кустарник. Ягайло повернулся к группе литовских воевод, что в течение разговора безмолвно стояли за его спиной.

– Боярин Старкус, – обратился он к одному из них, – ты поведешь воинов дальше и будешь командовать ими на кордоне. Делай, что я велел.

Старкус склонил в знак послушания голову вытянул коня плетью и поскакал в голову литовской колонны. Пока мимо великого князя медленно тянулись усталые панцирники, а затем ровными, четкими рядами двигались в обратную сторону полки русской пехоты и конные дружины, он не проронил ни слова.

Лишь когда вокруг все стихло, Ягайло хмуро оглядел десяток всадников, оставшихся с ним, задержал взгляд на Адомасе.

– Запомни этот лес, боярин, – сказал он. – Здесь, даже не обнажив меча, я потерял шестнадцать тысяч лучших воинов.

– Двенадцать, великий князь, – поправил его Адомас. – Четырех тысяч полочан и восемь тысяч литовцев, что займут их место на тевтонском кордоне.

– Шестнадцать и ни на человека меньше, – упрямо повторил Ягайло. – Потому что против четырех тысяч полочан, что сейчас ушли к моим врагам, я буду вынужден бросить в сражение столько же своих воинов. Вот арифметика боя, боярин.

– Но полочане еще не у твоих врагов, великий князь, – тихо сказал Адомас, отводя глаза в сторону. – Они еще в Литве и целиком в нашей власти. Ведь под твоим началом не только те восемь тысяч воинов, что ушли на западное порубежье.

– Я дал русичам княжеское слово, что не трону их.

– Разве обязательно тебе самому вести воинов? Или нет у тебя верных воевод, которые могут не знать о данном тобой слове?

Тяжелый взгляд великого князя заставил Адомаса съежиться.

– Боярин, сегодня русичи подарили мне и тебе жизнь. Я, великий литовский князь, тоже обещал им жизнь. И покуда они находятся на моей земле, я сдержу эту клятву.

7

Они сидели рядом на старом, поваленном ветром дереве. В десятке шагов от них хрипели и били копытами кони, на которых прискакал князь Данило со своими людьми. В отдалении, на поляне, горел костер, вокруг которого виднелись дружинники боярина Боброка.

– Князь, что заставило тебя скакать ко мне? – тревожно спросил Боброк, стараясь рассмотреть в темноте лицо Данилы. – Ведь знаешь, что после ухода полочан к Андрею Ольгердовичу вокруг твоей усадьбы полно глаз и ушей боярина Адомаса.

– Знаю, боярин, только не было времени ждать твоего человека, а своего посылать опасно: неровен час, схватят его ищейки Адомаса. Вот и пришлось скакать самому, надеясь, что на меня они без ведома Ягайлы напасть не посмеют. Как видишь, так и случилось.

– Что за известие ты привез?

– Беда, боярин. Вчера прибыли к Ягайле гонцы с русского порубежья с вестью, что князь Дмитрий оставил в Москве лишь брата Владимира Серпуховского с малым войском, а сам со всей русской ратью двинулся через Коломну против Мамая. Уже сегодня Ягайло приказал готовить свое войско к походу. Того и гляди, каждую минуту может навалиться на Ольгердовичей или направиться на соединение с Ордой. А московской рати еще далеко, ой как далеко до Дона.

Боброк опустил голову, невесело усмехнулся.

– Торопится Ягайло, торопится. Знает, что у князя Дмитрия втрое меньше сил, чем у Мамая. Вот и не хочет в случае татарской победы свою часть добычи упустить.

– Неужто он решил не дожидаться гонца, которого Мамай должен прислать ему перед походом на Русь?

– Кто знает, князь. Ягайле сейчас не до ордынских грамот. Ему надобно не опоздать и себе кусок русской земли отхватить.

От рязанского князя Олега, преданного общерусскому делу, однако в силу обстоятельств вынужденного играть роль союзника Мамая, князь и боярин уже знали содержание той грамоты, что отбили их сотники с Дорошем на степном литовском порубежье.

Две недели назад литовские и рязанские послы встречались с ордынскими посланцами и договорились, что все три войска должны соединиться на Дону первого сентября. В грамотах, посланных в Рязань и Литву, Мамай сообщал, что в его планах ничего не изменилось. Но поскольку наемная итальянская пехота, навербованная в Генуе, прибыла позже, чем обещала, он вынужден задержать выступление на Русь на несколько дней. Поэтому он пришлет князьям Олегу и Ягайле еще одно сообщение уже об окончательном месте и времени их встречи.

Вот на этого гонца с новой ханской грамотой возлагали Боброк и князь Данило свои надежды. Поэтому лихорадочная активность литовцев после получения Ягайлой известия о начале движения русских войск на Дон могла нарушить их план.

Боброк поднял опущенную в раздумье голову, глянул на собеседника.

– Многое мы с тобой сделали, князь, дабы подольше задержать Ягайлу в Литве, да, видно, не все. Самый решающий момент наступил сегодня. Три дня еще простоять бы Ягайле в Литве – и для Руси он уже не страшен. Только три дня, и пусть делает что хочет: судьба Руси решится на берегах Дона без его участия.

Князь Данило тронул длинные усы, пристально глянул на Боброка. Медленно, с расстановкой заговорил:

– Эти три дня нам не подарит никто, придется их самим вырывать у Ягайлы. Для этого остался только один выход – надобно посылать с письмами Иванку

– Иванку? – тихо переспросил Боброк. – Последнего верного человека, который начал служить мне на Волыни и уцелел до сей поры.

– Да, его. Скажи, боярин, разве ты раздумывал бы о собственной жизни, ежели в сию минуту от тебя зависела бы судьба Руси?

– Нисколько, князь. Ибо нет большей чести для воина, чем умереть за родную землю.

– Тогда не будем терять напрасно времени.

Он громко хлопнул в ладоши, и перед ним выросла фигура одного из сопровождавших его дружинников.

– Десятский, сходи к огнищу. Скажи боярскому человеку Иванке, что боярин Боброк кличет его к себе.

Когда дружинник заспешил к костру, князь Данило спросил:

– Не выйдет ли у нас промашки с письмами? Уж больно хитер и недоверчив Адомас.

– Все будет горазд. Послания писаны самим Андреем Ольгердовичем, его почерк ведом Ягайле и Адомасу. Мою руку они тоже знают, поскольку не раз грамоты с моим письмом читали.

– А если схватят твоего Иванку живым и поднимут на дыбу? Не выдаст?

– Не тот он человек, чтобы предать русское дело. Потому и выбрал его, что не сомневаюсь в нем нисколько.

– Посылай, и да свершится то, что начертано каждому из нас судьбой.

Князь перекрестился и вздрогнул, так неожиданно появился перед ним Иванко. Был он в кольчуге, поверх нее распахнутый кафтан, на боку широкий меч, на голове дорогая соболья шапка.

– Готов ли в дорогу, десятский? – спросил Боброк.

– Да, боярин. И я, и верный вороной.

– Вороной на сей раз пускай отдохнет, пойдешь пешком. – Боброк осмотрел десятского с головы до ног, остановил взгляд на шапке. – Скажи, Иванко, дорога ли тебе шапка? – спросил он.

– Еще как, боярин. Это же твой подарок.

– Береги ее пуще глаза, избави Бог потерять. Лишь в схватке с ворогом, когда собьют ударом меча, можешь расстаться с ней.

– Я лишусь ее вместе с головой.

– Все может статься, ибо опасно поручение, которое предстоит выполнить тебе. В шапку твою сотник Григорий зашил ночью письма, которые надлежит доставить в усадьбу князя Данилы. Знаю, далек и нелегок сей путь, немало опасностей встретится на нем. Потому еще раз говорю, всегда помни о шапке и письмах, что в ней.

– Когда выступать в дорогу, боярин?

– Завтра с рассветом. Князь даст провожатого, так что все должно обойтись.

Данило посмотрел на своего дружинника, продолжавшего стоять рядом с Иванком.

– Десятский, останешься здесь. А утром вместе с ним, – кивнул он на Иванку, – вернешься в усадьбу. Будешь боярскому человеку провожатым и охраной. Поскольку вокруг усадьбы литовские глаза и уши, идите через Волчий овраг. Там, у родника, встретит вас воевода Богдан с людьми. Жду завтра ночью вас у себя…

А через несколько часов перед Адомасом стоял тяжело дышащий от усталости Казимир.

– Боярин, с вестью к тебе от воеводы Богдана.

Адомас оторвал глаза от тяжелого манускрипта, лежавшего на коленях, посмотрел на слугу.

– Говори.

– Воевода велел передать, что князь Данило ждет гонца от боярина Боброка. Гонец должен доставить к нему грамоты от Боброка и братьев нашего великого князя, что перешли под руку московского Дмитрия. Самому воеводе князь велел встретить гонца в условленном месте.

– Кто тот гонец и где должен встречать его воевода?

– Гонец кто-то из доверенных людей Боброка, встречать его следует у родника в Волчьем овраге. С гонцом будет княжеский десятский, который состоит при московите проводником и оберегает его.

Адомас скосил глаза в сторону распахнутого настежь окна, пожевал губами.

– Значит, князь Данило ждет писем от Ольгердовичей? Думаю, великий литовский князь Ягайло тоже будет рад получить весточку от родных братьев. А потому вели седлать моего коня и прикажи быть наготове двум сотням конной великокняжеской стражи.

Десятский князя Данилы дал знак Иванку остановиться, осторожно отвел в сторону густую сосновую лапу, выглянул из-за нее на широкую лесную прогалину.

– Отсюда тропка ведет прямо к роднику, – тихо шепнул он замершему рядом с ним Иванку. – Ходу нам осталось не больше часа. Однако что-то не нравится мне сегодня в овраге.

Он еще раз внимательно огляделся по сторонам, потянул, словно зверь, носом воздух, положил ладонь на рукоять меча.

– Я давно знаю этот лес, друже. Здесь, в Волчьем овраге, самые грибные и ягодные места во всей округе. В это время тут обычно бывает полно баб и ребятишек, а мы с тобой за весь день не встретили ни единого человека. И птиц тоже не слышно, а ведь…

Он не договорил. Брошенное сильной рукой копье пробило ему кольчугу и глубоко вошло в спину. Даже не охнув, десятский медленно повалился на бок, а из кустов на Иванку бросилось несколько человек в литовских доспехах. Но в руке русича уже сверкнул выхваченный из ножен меч, и в следующее мгновение один из нападавших рухнул наземь с разрубленной головой, а Иванко выдергивал клинок из горла второго. Выставив перед собой окровавленный меч, он рванулся в образовавшуюся среди врагов брешь, однако там уже стояли трое других панцирников, наставив ему в грудь копья. Остановившись, Иванко быстро повел вокруг себя головой и заскрипел зубами. Враги виднелись со всех сторон, было их не меньше двух десятков. Упустив возможность внезапно схватить русича, они теперь наступали на него осторожно, прячась за щитами.

Иванко метнулся к толстому дубу, прислонился к нему спиной. Острия литовских копий виднелись рядом, русич был взят врагами в сплошное кольцо. Панцирники двигались не спеша, не спуская с него глаз, несколько копий блистали жалами всего в двух-трех шагах от Иванки. За спинами приближающихся к дубу литовцев прятались еще двое, лихорадочно разматывая тонкую стальную сеть. Значит, в запасе у русича осталось всего несколько секунд. Затем острия копий упрутся ему в грудь и накрепко прижмут к дубу, наброшенная сеть спеленает его, как ребенка, и вмиг превратит из грозного воина в беспомощного пленника.

Нет, только не это! Лучше смерть, чем полон! Ну а коли ему суждено встретиться сейчас со смертью, он покинет этот мир с честью.

Прищурив глаза, сжавшись в комок мышц и нервов, Иванко стиснул рукоять меча и ждал. Когда острия копий были готовы упереться ему в грудь, он молниеносным взмахом меча перерубил у двух древки и бросился вперед. Страшен был удар его клинка, обрушенный на ближайшего панцирника, и тот, выронив щит, повалился мертвым на землю. Другой попытался отшатнуться в сторону, но русский меч, скользнув по кромке щита, успел вонзиться врагу в бок.

Копьеносцы остались за спиной Иванки, теперь перед ним была лишь пара литовцев, что растягивали и готовили сеть. Опешив от неожиданности, они бросили ее себе под ноги и схватились за мечи. Едва уловимым обманным движением Иванко выбил у одного из рук оружие, занес меч над головой второго. В этот миг ему показалось, что он чувствует запах свободы.

Однако русич ошибся. За время схватки с Иванком литовцы, вовсе не новички в воинском деле, сумели правильно оценить врага и убедиться, что перед ними храбрый и решительный противник И сейчас, когда против русича остался лишь один вооруженный панцирник, за которым начинался спасительный лес, литовский сотник, командовавший засадой, не стал рисковать.

– Бей! – громко выкрикнул он. – Бей, покуда не ушел!

Иванко не успел опустить меч – полдюжины копий, брошенных с расстояния в несколько шагов, пробили его насквозь.

С помощью слуг-телохранителей Адомас осторожно сполз с седла, медленно проковылял к дереву, под которым лежали трупы Иванка и десятского князя Данилы. Некоторое время, не мигая, смотрел на мертвых русичей, затем перевел взгляд на литовского сотника, в чью засаду угодили посланцы Боброка.

– Почему мертвы оба? Разве не велел я взять московита живым?

– Я помнил твой приказ, боярин, и мои люди пытались захватить его в полон, – ответил сотник. – Однако того хотели мы, а не он. Московит предпочел умереть в бою с мечом в руке, а не на дыбе. Он был храбрым воином, и мы дорого заплатили за его смерть.

Сотник указал на соседний с деревом куст, где один подле другого лежали трое мертвых панцирников и громко стонал, зажимая руками окровавленный бок, четвертый. Но что могли значить для Адомаса жизни простых литовских воинов, которые все были для него на одно лицо и смысл существования которых заключался в одном – беспрекословно исполнять его приказы. За нужного ему живым посланца Боброка он, не задумываясь, заплатил бы жизнями всей засады, в том числе и сотника. Ноздри боярина от ярости раздулись, в уголках губ появилась пена.

– Я велел взять гонца живым… Живым и только живым. Как посмел ты ослушаться моего приказа?

– Боярин, мы сделали все, чтобы захватить его. А убили лишь потому, что он мог пробиться и уйти. У нас не было иного выхода.

– Пробиться? Один против двух десятков? А где ты был сам? Что делал? Отчего не встал на его дороге, дабы не позволить уйти?

Прискакавший вместе с Адомасом и стоявший сейчас рядом с ним воевода Богдан тронул боярина за плечо.

– Сотник прав, – сказал он. – Этого человека никто не мог взять живым, если он решил умереть. Боброк знает, кому доверять тайны, и его люди верны ему.

Адомас настороженно глянул на воеводу.

– Тебе известен московит? Откуда? Он что, бывал в усадьбе князя Данилы раньше?

– Да, боярин. Это за ним шел твой челядник Казимир, выслеживая лесной лагерь Боброка. Но я знаком с этим человеком еще до его появления в Литве. Я встречался и разговаривал с ним год назад, когда был с князем Данилой в Москве. Это Иванко, один из довереннейших слуг Боброка. Он, как и боярин, прибыл в Москву из Волынской земли и с тех пор неотлучно находится при Боброке. Не гнев, а милость должен ты проявить к своим воинам, что не упустили столь важную птицу.

– Иванко, – процедил Адомас сквозь зубы, с интересом глядя на труп гонца. – Слыхивал я о таком, давно слыхивал, а вот свидеться не приходилось. Однако Господь не без милости, вот и встретились.

Он довольно рассмеялся тихим дребезжащим смешком. Затем, нахмурившись, ткнул пальцем в сторону Иванка.

– Обыщите. Не пропустите ни одной нитки, ни единого шва или складки.

Несколько боярских слуг одновременно бросились к трупам русичей, склонились над ними. Через некоторое время один разогнулся, подошел к Адомасу, протянул ему на ладони стопку узких полосок белого шелка, сплошь исписанных буквами.

– Нашли у московита в шапке. Больше при мертвых ничего нет.

Мельком взглянув на шелковые полоски, Адомас тотчас сунул их за пазуху и глянул на воеводу.

– Ступай, вдруг хватится тебя князь Данило. Теперь мне не нужна ничья помощь.

Приблизившись к Ягайле, Адомас положил на стол найденные у мертвого русского гонца шелковые лоскуты. Великий князь внимательно осмотрел их один за другим, зачем-то понюхал и попробовал на ощупь и лишь после этого снова аккуратно сложил на столе.

– Решил порадовать меня известием о родном братце, боярин, – спросил он с усмешкой.

– Не только о нем, великий князь, но и о боярине Боброке. Потому что если три письма писаны твоим братом Андреем Ольгердовичем, то четвертое Дмитрием Волынцем.

– Что же пишут они, кому шли послания?

Адомас опустил глаза, неопределенно пожал плечами.

– Все письма писаны тайнописью. Нужен особый ключ, чтобы прочесть их. Но уж коли прошли они через руки Боброка, то напрасное это дело, поскольку в хитростях Дмитрия Волынца сам черт ногу сломит.

– Пусть он в них хоть голову сломит, но я должен знать, кому эти письма посланы и что в них сообщается, – повышая голос, сказал Ягайло. – Иначе какой толк от того, что лежат они на моем столе?

– Я велел переписать все письма, и мои люди уже начали разгадывать их тайну.

– Когда они разгадают ее? Завтра, послезавтра, через неделю? Я хочу знать имена своих врагов сегодня, пока еще в состоянии свернуть им шеи.

– Великий князь, я и мои люди сделаем все, на что способны. Однако уже сейчас можно извлечь из писем пользу. Мы узнали, что твой брат Андрей Ольгердович через Боброка и князя Данилу поддерживает связь со своими сторонниками в Литве.

Громкий смех великого князя неожиданно прервал слова Адомаса.

– Боярин, я это знал всегда, без тебя и перехваченных сегодня писем. Чем выше положение человека, тем больше у него недругов и завистников, имеются они и у меня, великого литовского князя. Но кто они, с кем связаны, каковы их планы? Вот на что должны дать ответ послания моего брата Андрея.

– Великий князь, мне неизвестно, когда удастся проникнуть в тайну перехваченных лоскутов. Пока хочу предупредить тебя о следующем. Мои надежные соглядатаи донесли, что боярин Витаутас выступал против твоего похода на Русь и говорил, что пока московский Дмитрий борется с Мамаем, надобно собрать все наши силы и, не опасаясь Москвы, ударить по крестоносцам. Они против твоего союза с Ордой, считая его ошибкой.

– Бородатый козел! – выкрикнул Ягайло. – Ишь, ему не нравится мой союз с Мамаем и то, что я иду на Русь. Еще бы, ведь его старший сын женился на смоленской княжне и принял православие. Ничего, боярин, дай только разделаться с Москвой…

– Князь Юстас тоже против союза с Мамаем, – вкрадчивым голосом продолжал Адомас, подступая ближе к Ягайле. – Третьего дня на охоте он говорил, что Литве вместе с Москвой следует обрушиться вначале на Орду, после чего сообща выступить против тевтонов. Он хвалил твоих братьев и заявил, что только союз с Русью и Польшей может спасти Литву от крестоносцев.

– Лишь его советов мне не хватало, – еле сдерживаясь, проговорил Ягайло. – Желает союза с Москвой? То-то два его племянника ушли с моим братом Дмитрием на Русь. Ничего, дайте мне только покончить с Москвой…

– А боярин Юлиус, сказавшись хворым и оставшись в усадьбе, прислал с сыном только половину воинов, а остальных распустил по домам, – шептал Адомас уже в ухо Ягайле. – А жене сказал, что за Орду пусть воюет великий князь, а у него имеются дела поважнее в собственной усадьбе.

Грохнув кулаком по столу, Ягайло вскочил на ноги, метнулся сначала в угол комнаты, затем остановился против Адомаса.

– До сегодняшнего дня я опасался только русичей, теперь не должен верить и литовским князьям и боярам! Как могу идти на Русь, если в самой Литве вокруг меня измена? Подскажи, что мне делать, как быть?

– Великий князь, мои верные люди неотступно следят за всеми твоими врагами, будь они русскими князьями или литовскими боярами. Конечно, лучше всего поскорее вырвать их змеиные жала, да не пришло еще это время. Но придет, нужно только ждать.

– Ждать? Сколько? Московский Дмитрий со своей ратью уже выступил из Коломны против Мамая, а из Орды ни слуху ни духу. Я не могу спокойно сидеть и ждать, видя, что победа уходит из моих рук.

– О какой победе ты говоришь, великий князь?

– Мои братья остались одни, князь Дмитрий уже не в состоянии помочь им, Владимир Серпуховский с его малой дружиной мне не страшен. Я могу разбить братьев поодиночке, покуда они разобщены, а затем двинуться на Москву. Пусть тогда Мамай попробует сказать, что Литва не помогла ему.

– Твои братья не новички в воинском деле, великий князь, разбить их будет не так просто. Поэтому нужно ждать, тем более что осталось недолго. Час назад ко мне прискакал гонец с южного порубежья и сообщил, что их дозор видел в степи татарский чамбул в тысячу сабель. Он следует в нашу сторону. Думаю, это и есть обещанный гонец от Мамая.

Глаза Ягайлы весело блеснули.

– Боярин, ты исцелил меня! Но смотри, чтобы эту грамоту я получил от Мамаева гонца, а не из чужих рук, как прошлый раз.

– Великий князь, та грамота оказалась настоящей, а боярин Векша верен нам, как собака хозяину. Клянется всеми святыми, что отбил ее у казаков-ватажников.

– Тысяча сабель – не сто, – проговорил Ягайло. – Будем надеяться, что целый чамбул окажется не по зубам степным разбойникам.

– Я вышлю навстречу гонцу пять сотен панцирников. Но кроме этого, дабы обезопасить грамоту, я решил сделать и кое-что другое. Выслушай меня, великий князь…

Осторожный стук в дверь прервал разговор князя Данилы с Боброком и воеводой Богданом.

– Княже, дозволь весть передать, – негромко донеслось из-за двери.

– Входи, – разрешил князь Данило и остановил Боброка, поднявшегося было из-за стола. – Сиди, это верный человек. От него можно не хорониться.

Вошедший слуга плотно прикрыл за собой дверь, отвесил присутствующим почтительный поклон.

– Княже, какой-то человек хочет видеть тебя. На обличье худороден, по одежде незнатен, однако говорит, что единожды встречался с тобой на охоте, и уверяет, что ты будешь рад видеть его. Только потому и смею тебя беспокоить, что уж больно настырен он.

Князь переглянулся с Боброком.

– Говорит, встречался со мной на охоте? Невелик ростом, горбат, кутается в плащ? Таков или нет?

– Таков, княже. Уродлив и мерзопакостен на вид.

– Где он?

– Остался на тропинке у трех камней. Сказал, будет ждать тебя с важным известием.

– Хорошо, иди.

Едва за слугой закрылась дверь, князь Данило взглянул на Боброка.

– Это конюший Адомаса, о котором я рассказывал. Тот, что предупредил меня о воеводской измене и обещал прийти снова. С той первой встречи не было от него никаких вестей, а вот сегодня он явился с важным разговором. Интересно, что у него на сей раз?

Боброк задумался.

– Помню о нем, князь, хорошо помню. Много думал я о нем и его известии, только ни к какому выводу так и не пришел. Непонятный он человек, странным кажется его поступок А главное, нет причин ни верить ему, ни подозревать в злом умысле. Ведь будь воевода Богдан на самом деле изменником, конюший своим доносом сослужил бы нам неплохую службу. Может, зря мы не верим ему?

– Возможно, и так, боярин. Люди предают себе подобных из-за золота или из ненависти, и если отпадает одно, остается другое. Прошлый раз конюший отказался от моего золота, думаю, вряд ли нужно ему в таком случае и Ягайлово. Значит, остается ненависть. Я проверил и узнал, что старая боярыня, мать Адомаса, действительно велела в детстве искалечить его. Как знать, может, именно ненависть и желание отомстить за свою исковерканную по чужой прихоти жизнь привели его ко мне. Лишь так и никак иначе могу объяснить я поведение конюшего.

– Может, так оно и есть. – Воевода поднял глаза на князя Данилу. – А возможно…

Боброк не договорил, встал из-за стола. Протянул руку к висевшему на стене плащу, набросил на себя.

– Хватит, князь, гадать нам, как бабам-ворожеям, давай лучше посмотрим еще раз на ночного гостя, теперь уже вдвоем. На месте и решим, что он за человек.

– Добро, боярин.

Князь тоже поднялся со скамьи, положил руку на плечо воеводы Богдана.

– Подожди нас здесь. Рано тебе еще ходить со мной, пускай Адомасовы глаза и уши думают, что ты у меня в опале.

Князь прихватил со скамьи плащ, отворил скрытую в стене потайную дверь и исчез за ней вместе с Боброком…

Тропа возле трех больших камней-валунов была пуста, и князь уже собрался окликнуть конюшего, как тот сам выступил из-за одной из глыб. Был он в том же, что прошлый раз, темном плаще, нижнюю часть лица скрывали складки сброшенного с головы капюшона. Нечто от хищной ночной птицы было в его черной согнутой фигуре.

– Вечер добрый, князь, – отвешивая низкий поклон, приветствовал он Данилу. – Вечер добрый и тебе, боярин Боброк, верный слуга московского князя Дмитрия, – продолжил он, склоняя голову перед стоявшим рядом с князем Боброком. – Не думал, что вы оба почтите меня своим высоким присутствием.

Боброк, закутавшийся в плащ так, что его лицо невозможно было рассмотреть, невольно сделал шаг назад и едва удержал руку, потянувшуюся к мечу.

– Откуда знаешь меня? – спросил он, впиваясь глазами в черную фигуру. – Видел где? А может, я встречал тебя когда-нибудь? Ответствуй.

Хриплые, булькающие звуки, лишь отчасти напоминающие человеческий смех, донеслись из-под складок капюшона, которым был прикрыт рот конюшего.

– О нет, боярин Боброк, никогда не видел я тебя. Не знаешь и ты меня, жалкого литовского холопа, – сказал конюший, перестав смеяться. – Впервые сегодня встречаемся мы с тобой, русский боярин Боброк-Волынец, впервые ведем разговор.

– Тогда как сумел узнать меня? Говори.

– Посуди сам, трудно ли это. Я знал, что ты в Литве, причем в этих местах, постоянно держишь связь с князем Данилой. Кого еще он мог привести с собой, дабы решить, стоит ли верить мне? Князь Данило горд и знатен, он не пожелал бы слушать советов человека ниже его по родовитости. Князь также умен, опытен и не стал бы открывать нашу с ним дружбу человеку, которому не доверял бы полностью. Вот почему он мог привести с собой лишь тебя, боярин Боброк, равного ему по знатности и уму, которому верит, как самому себе, вершит вместе одно общее дело и наравне рискует жизнью. Как видишь, боярин, не такой уж сложной задачей было признать тебя, – закончил конюший.

– Ты не ошибся, – сухо сказал Боброк – Перед тобой действительно русский боярин Дмитрий Волынец. Ты верно сказал, что у нас с князем одно общее дело и нет друг от друга тайн. Посему можешь смело говорить при мне все, с чем пришел. Приступай.

– Хорошо. Начну с самого главного.

Черная фигура конюшего, до этого стоявшая неподвижно, качнулась, голова повернулась в сторону Данилы.

– Князь, воевода Богдан вчера вечером ждал у родника в Волчьей балке гонца от боярина Боброка. Скажи, дождался ли он его?

– Гонца еще нет, и воевода с людьми до сих пор в овраге. Всякое может случиться в пути, особенно в наше тревожное и опасное время, однако те, кто должен прийти к роднику, храбры и надежны, и Богдан обязательно дождется их.

– Нет, князь, воевода напрасно теряет в лесу время, он не дождется гонца. Точно так, как вы с боярином Боброком никогда больше не увидите этих людей. Дмитрий Волынец – ближайшего слугу Иванка, ты – вернейшего десятского Бориса.

– Что знаешь о них, литвин? – насторожился князь Данило.

– Я видел их сегодня мертвыми в подземелье великокняжеского замка. Мне удалось узнать, что ваших гонцов перехватили люди Адомаса и те погибли в бою.

– Что смог выведать еще?

– При Иванке нашли зашитые в шапке письма, боярин, – повернулся конюший к Боброку – И писанное тобой собственноручно, и те, что пересылались от князя Андрея Ольгердовича. Сейчас Адомасовы подручные пытаются разгадать их тайнопись.

– Опять воевода? – отрывисто спросил Данило.

– Да, князь. Ты, видимо, не поверил мне прошлый раз – и вот результат. Но это дело твое, не мне давать советы.

– Тогда мы сомневались в твоих словах, литвин, а сейчас верим, – сказал Боброк. – Ты много сделал для нас, мы благодарны за это. Князь передал, что ты отказался от золота, в таком случае возьми на память обо мне вот это.

Боброк снял с пальца золотой перстень с драгоценным камнем, протянул конюшему. Тот лишь мельком взглянул на подарок и даже не протянул к нему руки.

– Боярин, я благодарен за добрые слова, но твой дар мне не нужен. Зачем он холопу? Да и откуда у него может быть золотой перстень с таким яхонтом? Не для мужицких рук сработан он и не принесет такому, как я, счастья. Оставь его себе, а коли желаешь отплатить мне добром за добро, сделай совсем иное.

– Мы оба, я и князь, обещаем выполнить твою просьбу.

Черная фигура в знак признательности склонила голову.

– Я прошу помощи, чтобы отомстить моему и вашему врагу – боярину Адомасу, нанести ему наконец смертельный удар.

Князь Данило удивленно сдвинул брови.

– Смертельный удар? Как свершить это? Боярин Адомас хитрее лисы и осторожнее змеи.

Боброк остановил его.

– Князь, мы не дослушали конюшего до конца. Мне кажется, он не просто говорит о мести, а имеет план, как осуществить ее. Я прав, литвин?

– Ты не ошибся, боярин. План моей мести уже созрел полностью, я лишь прошу вас помочь мне.

– Что должны мы сделать?

– Князь и боярин, вы оба сильны и здоровы, потому не знаю, поймете ли меня, калеку, но все равно слушайте. Хил и немощен наш враг, боярин Адомас, нет у него ни друзей, ни товарищей, ненависть и презрение окружают его. Только одно удерживает его в этой жизни – непомерное тщеславие и жажда власти над другими людьми. Они ему заменяют все. Самое страшное для Адомаса – почувствовать себя простым смертным, жалким и презираемым калекой, а значит, лишиться той единственной нити, которая заставляет его цепляться за жизнь. Именно это я и собираюсь сделать с вашей помощью.