Текст книги "10 мифов об СССР"

Автор книги: Андрей Колганов

Соавторы: Александр Бузгалин
сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 27 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

Что создала коллективизация?

Вернемся в 1930 год. Эпопея коллективизации еще не закончилась, хотя конец казался уже близок – в феврале 1930 года коллективизацией было охвачено 56 % крестьянских хозяйств. Надо, правда, отметить, что эта цифра во многом отражает дутые сводки, куда были записаны колхозы, существовавшие лишь в воображении их организаторов, полагавших, что, добившись любой ценой заявления о вступлении в колхоз всей деревней, они уже решили все проблемы коллективизации.

С. И. Сырцов, характеризуя методы подобного рода, саркастически замечал: «Ведь если долго возиться с крестьянином, да убеждать его, да прорабатывать с ним практические вопросы, тебя, глядишь, и обскачет соседний район, не теряющий времени на эти «пустяки». Так зачем же долго возиться с крестьянином? Намекни ему насчет Соловков, насчет того, что его со снабжения снимут, или заставь голосовать по принципу «кто за коллективизацию, тот за советскую власть, кто против коллективизации – тот против советской власти» [228]228
  Большевик. 1930. № 5. С. 50–51.


[Закрыть].

Члены ЦК ВКП (б) столкнулись с растущим потоком сообщений о перегибах, инспирированных под воздействием и прямых директив ЦК, и кипучей «инициативы» некоторых его членов. 30 января, 20 февраля, 10 и 14 марта ЦК ВКП (б) принимает постановления с осуждением практики перегибов. 10 марта было решено разослать соответствующее постановление всем нацкомпартиям, краевым и областным комитетам, секретарям окружкомов с обязательством снять копии и разослать секретарям райкомов партии. Первоначально ЦК решил не публиковать этих постановлений в печати. Но события приняли такой размах, что постановление от 14 марта было опубликовано. Еще до этого, 1 и 3 февраля, в «Правде» публиковались передовые статьи, предостерегавшие против распространения раскулачивания за пределы районов сплошной коллективизации и на середняцкие хозяйства.

Почему же эти авторитетные предупреждения не возымели действия? Во-первых, существовало известное противоречие между призывами к осторожности и общей политической линией, сложившейся к тому моменту. С наивной откровенностью указал на это противоречие делегат конференции партийной организации Волоколамского района: «…Перегибы допустили потому, что боялись, как бы не попасть в правый уклон» [229]229
  Цит. по: Немаков Н. И.Коммунистическая партия – организатор массового колхозного движения (1929–1932 гг.). С. 194.


[Закрыть]. Во-вторых, ЦК одной рукой предостерегал, а другой – подталкивал к перегибам. О выступлениях Г. Н. Каминского, В. М. Молотова и самого И. В. Сталина уже говорилось. А вот что отметил в своем постановлении от 24 февраля 1930 года Севкрайком ВКП(б): «Работавшая в Вологодском округе орггруппа ЦК еще до ошибочного решения окружкома и без его ведома давала в некоторых районах (Грязовецком, Кубино-Озерском) неправильные политические директивы о сплошном и немедленном раскулачивании и проводила эти установки в жизнь, чем осложняла работу парторганизации» [230]230
  Цит. по: Немаков Н. И.Коммунистическая партия – организатор массового колхозного движения (1929–1932 гг.). С.150–151.


[Закрыть].

Постановление ЦК от 14 марта 1930 года «Об искривлениях партлинии в колхозном движении» и вышедшая 5 марта в «Правде» статья И. В. Сталина «Головокружение от успехов», конечно, сыграли свою роль в устранении многих перегибов. Приостановка репрессивных мер тут же отозвалась как сокращением членства в колхозах, так и сокращением антиколхозных выступлений.

Но и после постановления от 14 марта благополучие в колхозном движении не наступило. Конечно, наиболее уродливые случаи «административного восторга» (вроде того, когда секретарь Новоторжокского райкома запугиванием и арестами довел уровень коллективизации в районе до 96,8 %, обобществив все, вплоть до личных вещей) были устранены. Но уже через две недели после принятия постановления «Об искривлениях партлинии в колхозном движении» (28 марта 1930 г.) Канский окружком ВКП (б) принял постановление о завершении коллективизации к началу весенней сельскохозяйственной кампании [231]231
  Немаков Н. И.Коммунистическая партия – организатор массового колхозного движения (1929–1932 гг.). С. 115.


[Закрыть].

В чем же дело? Может быть, прав был И. В. Сталин, когда главными виновниками перегибов объявлял местных работников? Дело было в другом. Местные работники хорошо усвоили, на кого им ориентироваться. Постановление ЦК, даже наикатегоричнейшее, само по себе еще с работы не снимет. А вот комиссия ЦК под руководством Л. М. Кагановича – может снять. На совещании Козловского окружкома ВКП (б) 20 марта 1930 года Каганович заявил: «Нужно биться до конца сева за коллективный выезд в поле, антиколхозников исключать из колхоза, отрезать им землю в отдаленности, не давать кредита и т. д.» [232]232
  Цит. по: Вопросы истории КПСС. 1962. № 4. С. 66.


[Закрыть]. (Важно заметить, что выйти из колхоза и быть исключенным из колхоза – существенная разница. Во втором случае на человека автоматически ставилось клеймо политической подозрительности.) Что же было тут делать: спорить с Кагановичем или подшить постановление ЦК в папку и засунуть поглубже в шкаф? Но в 1930 году еще не все партийные работники склонны были рассуждать подобным образом. Подвергшись критике на областной партконференции, секретарь МК ВКП (б) на III Пленуме МК вынужден был самокритично признать: «Когда я в заключительном слове говорил о колебаниях середняка, подчеркивая неизбежность этих колебаний, я не поставил в центр внимания вопрос о том, что основной причиной отлива из колхозов являются наши извращения и перегибы» [233]233
  Цит. по: 64. Немаков Н. И.Коммунистическая партия – организатор массового колхозного движения (1929–1932 гг.). С. 12.


[Закрыть].

При всех перегибах насаждение колхозов все же продвигалось вперед. И главным мерилом его успехов сделались не достижения коллективного земледелия, а рост хлебозаготовок. Колхоз давал чудесные результаты: при том же урожае заготовки подскакивали чуть ли не вдвое! В самом деле, если в 1928 году при валовом сборе 73,3 млн т было заготовлено 10,8 млн т хлеба, то в 1929 году при урожае 71,7 млн т заготовили 16,1 млн т хлеба. Ну чем не доказательство успехов колхозного строя? А в 1930 году собрали небывалый урожай – 83,5 млн т и заготовили 22,1 млн т [234]234
  Мошков Ю. А.Зерновая проблема в годы сплошной коллективизации сельского хозяйства СССР (1929–1932 гг.). С. 226.


[Закрыть]. И. В. Сталин поспешил удовлетворенно объявить с трибуны XVI съезда ВКП (б), что «мы сумели уже разрешить в основном зерновую проблему». [235]235
  XVI съезд ВКП (б). Стенограф. отчет. М.: ОГИЗ, Московский рабочий, 1931. С. 37.


[Закрыть]Хотя, по данным Центрального управления народнохозяйственного учета Госплана СССР (заменившего несговорчивое ЦСУ), сбор на деле составил 77,2 млн т [236]236
  Немаков Н. И.Коммунистическая партия – организатор массового колхозного движения (1929–1932 гг.). М.: Изд-во МГУ, 1966. С. 258.


[Закрыть], дутые цифры смело озвучивались с высоких трибун. Правда уже становилась ненужной.

В 1928/29 и 1929/30 годах произошел резкий скачок в применении такой плановой формы заготовок, как контрактация посевов, которая давала государству определенную уверенность в получении хлеба, а крестьянину – в получении промтоваров. Доля законтрактованных посевов выросла с 1,8 % в 1928/29 г. до 73,5 % в 1930/31 г. [237]237
  Малафеев А. Н.История ценообразования в СССР (1917–1963 гг.). С. 124.


[Закрыть]Охватив в 1930 г. контрактацией большую часть посевов, государство, установив постановлением СТО СССР от 9 сентября 1929 года обязательные нормы сдачи зерна с гектара – в среднем не ниже 3 ц (с дифференциацией по социальному признаку), ликвидировало для зерновых систему выдачи авансов при заключении договоров контрактации [238]238
  Мошков Ю. А.Зерновая проблема в годы сплошной коллективизации сельского хозяйства СССР (1929–1932 гг.). С. 143, 146.


[Закрыть]. Правда, колхозы, выполнившие план заготовок, получали право с каждого рубля, полученного за хлеб, 35 коп. истратить на закупку дефицитных товаров (единоличники – 30 коп.). Однако завоз тканей, одежды и обуви в деревню сократился; если в 1928/29 году он, по материалам Наркомснаба СССР к отчету правительства XI съезду Советов, составлял 1218,0 млн руб., то в 1929/30 году – 1041 млн руб.

Успехи в решении зерновой проблемы сопровождались, однако, тревожными симптомами. С осени 1929 года в городах карточное снабжение было введено повсеместно. Валовой сбор 1931 года составил всего 69,5 млн т. Правда, заготовки подскочили до еще более высокого уровня, чем в урожайный 1930 год, – с 22,1 до 22,8 млн т. Товарность колхозов подпрыгнула с примерно 27 % в 1930 году до 39 % в 1931 году [239]239
  Мошков Ю. А.Зерновая проблема в годы сплошной коллективизации сельского хозяйства СССР (1929–1932 гг.). С. 151–152, 226.


[Закрыть].

А в планировании хлебозаготовок царил бюрократический произвол. В результате неравномерного распределения плана заготовок 1931 г. на Северном Кавказе, например, выдача зерна в среднем на одно крестьянское хозяйство в колхозах колебалась:

в Армавирском районе – от 26 до 2192 кг;

в Благодарненском районе – от 54 до 1269 кг;

в Петровском районе – от 298 до 3459 кг;

в Виноделенском районе – от 41 до 1490 кг [240]240
  Мошков Ю. А.Зерновая проблема в годы сплошной коллективизации сельского хозяйства СССР (1929–1932 гг.). С. 190–191.


[Закрыть].

Такой разрыв обеспеченности хозяйств зерном (до 84 раз!) нельзя объяснить никакими рациональными экономическими причинами.

В результате такой системы заготовок на ряд районов страны надвинулся призрак голода, и значительную часть заготовленного зерна приходилось везти обратно в деревню, возвращая его хозяйствам в виде семенной и фуражной ссуды. В 1931 г. эта ссуда составила в процентах к объему сданного хлеба:

в Уральской области – 45;

в Казахской республике – 36,2;

в Западно-Сибирском крае —21,9;

в Башкирской республике – 20,3 [241]241
  Мошков Ю. А.Зерновая проблема в годы сплошной коллективизации сельского хозяйства СССР (1929–1932 гг.). С. 191.


[Закрыть].

Система контрактации обеспечивала некоторую двусторонность в отношениях города и деревни; она не только обеспечивала город хлебом, но и в зависимости от поставок хлеба снабжала деревню некоторыми видами машин, удобрениями, сортовыми семенами. Но к 1932 году снабжение деревни полностью оторвалось от контрактации посевов. Вместо контрактации были введены обязательные погектарные поставки, к тому же с высокими нормами заготовок, исчислявшимися не по фактической, а по так называемой «биологической» (т. е. предполагаемой) урожайности, что мало улучшало дело. Были установлены низкие заготовительные цены, к тому же стоимость перевозок на ссыпные пункты оплачивалась за счет колхозов. А она достигала, например, на Северном Кавказе 75 % стоимости продукции. К тому же заготовительные организации безо всяких оснований зачастую задерживали выплату денег колхозам [242]242
  Мошков Ю. А.Зерновая проблема в годы сплошной коллективизации сельского хозяйства СССР (1929–1932 гг.). С. 192, 219–220.


[Закрыть].

Летом 1931 г. было установлено правило, согласно которому натуральная оплата труда в колхозах сверх определенной нормы продуктами не отоваривалась, а оплачивалась деньгами. Это по существу было равносильно введению нормированного продовольственного снабжения колхозников, особенно если учесть финансовые затруднения многих хозяйств, бывших не в состоянии производить сколько-нибудь заметные денежные выплаты. В. Я. Чубарь, Б. П. Шеболдаев, И. Н. Пивоваров выступили на июньском (1931 г.) Пленуме ЦК ВКП (б) за отмену этого решения. Однако их предложение не получило поддержки [243]243
  Мошков Ю. А.Зерновая проблема в годы сплошной коллективизации сельского хозяйства СССР (1929–1932 гг.). С. 192.


[Закрыть].

В результате сложившейся ситуации осенью и зимой 1931/32 года произошел второй отлив крестьян из колхозов. С 1 января по 20 мая 1932 года из колхозов вышло 593 тыс. хозяйств. К осени 1932 года количество хозяйств, состоящих в колхозах, сократилось с 15,5 до 14,4 млн. Резко усилился неорганизованный переход сельских жителей в промышленность и строительство [244]244
  Мошков Ю. А.Зерновая проблема в годы сплошной коллективизации сельского хозяйства СССР (1929–1932 гг.). С. 193.


[Закрыть]. Опасение X. Г. Раковского, задававшего в 1930 году тревожный вопрос: «Неужели может случиться, чтобы наша пролетарская власть издала закон, прикрепляющий крестьянина-бедняка и середняка к колхозу, а нашу красную милицию обязывающий ловить на улицах беглецов и водворять их на место жительства?» [245]245
  Цит. по: Большевик. 1930. № 7–8. С. 19.


[Закрыть], сбылось. В 1932 году была введена отмененная революцией паспортная система, установившая жесткий административный контроль за движением рабочей силы в городах, а в особенности из села в город, превратившая колхозников в беспаспортное население. Был сделан еще один шаг к «казарменному социализму».

Тревожные симптомы заставили принять хотя бы некоторые меры к исправлению создавшегося положения. ЦКК – РКИ снижала завышенные суммы натур-оплаты за работу МТС, устраняла задержку выплаты денег за сданный хлеб и другие нарушения. Абсолютно нереальный заготовительный план 1932 года, предполагавший получить 29,5 млн т хлеба, несколько раз пересматривался в сторону снижения и в окончательном варианте составил 18,1 млн т. Особенно сильно были сокращены планы заготовок на Украине и Северном Кавказе, которые пострадали от засухи. В постановлении ЦК ВКП (б) и СНК СССР «Об уборочной кампании 1932 г.» отменялись прежние ограничения натуральных выдач по трудодням, вводился определенный порядок авансирования колхозников в ходе уборки.

В результате темп заготовок в 1932 году в целом был выше прошлогоднего. Но в основных зерновых районах – на Украине, Северном Кавказе, в Центральной Черноземной области и Нижне-Волжском крае – трудности предыдущего года не только не были преодолены, но и значительно усугубились. Из-за нехватки семян и фуража для рабочего скота в ходе весеннего сева не были засеяны значительные площади. Урожай оказался крайне низким. Уборочная кампания шла очень медленно – ослабленные оттоком крестьян, падежом рабочего скота из-за бескормицы и головотяпской политикой заготовок, колхозы не справлялись со сбором урожая. Даже к 10 декабря на полях Украины осталось не обмолоченным 10 % хлеба, в том числе в Винницкой области – 30 % [246]246
  Мошков Ю. А.Зерновая проблема в годы сплошной коллективизации сельского хозяйства СССР (1929–1932 гг.). С. 209–211.


[Закрыть].

В колхозах, оказавшихся в обстановке крайних продовольственных затруднений и совершенно экономически не заинтересованных в сдаче хлеба, получили массовое распространение попытки решить для себя продовольственную проблему любыми, в том числе незаконными, путями. Широко распространились случаи хищения хлеба, укрытия его от учета, заведомо неполного обмолота, припрятывания и т. д. Делались попытки заранее раздать хлеб по трудодням, провести его как расходы на общественное питание во время уборочной. Колхозники и колхозы стремились вынести хлеб на рынок, поскольку рыночные цены не только превосходили закупочные, но и более чем вдвое превышали розничные цены. По примерным оценкам, оборот колхозных рынков в 1932 году составил 7–8 млрд руб. [247]247
  Малафеев А. Н.История ценообразования в СССР (1917–1963 гг.). С. 170.


[Закрыть]Разница между заготовительными и рыночными ценами принесла колхозникам значительную сумму (за 1929–1931 гг. – около 4 млрд руб.) [248]248
  Малафеев А. Н.История ценообразования в СССР (1917–1963 гг.). С. 131.


[Закрыть]. Но эту сумму никак нельзя отнести к чистому выигрышу деревни, поскольку она заведомо не компенсировала потери крестьян от сдачи хлеба государству по ценам, далеко не покрывающим издержки производства.

Низкий темп хлебозаготовок в наиболее пострадавших от засухи районах было решено поднять применением репрессий. Выискивали «организаторов саботажа» хлебозаготовок и отдавали под суд. В районы, которые не могли осилить заготовки, полностью прекращался завоз каких бы то ни было товаров. Отстающие колхозы заносились на «черную доску», с них досрочно взыскивали кредиты и проводилась чистка их состава. Тем самым еще более подрывалось и без того нелегкое экономическое положение этих хозяйств.

Комиссия Л. М. Кагановича, посланная на Северный Кавказ для ускорения заготовок, прибегла к массовым исключениям из партии. В 17 кубанских районах из 716 секретарей станичных парткомов и колхозных ячеек половина была исключена. Многие колхозники арестовывались и высылались. Для выполнения плана вывозился весь хлеб без исключения, в том числе семенной, фуражный и выданный на трудодни. Выполнившие план колхозы и совхозы облагались повторными заданиями по сдаче хлеба [249]249
  Мошков Ю. А.Зерновая проблема в годы сплошной коллективизации сельского хозяйства СССР (1929–1932 гг.). С. 217.


[Закрыть].

В результате действий комиссии Кагановича было арестовано и выслано несколько тысяч человек. В ходе начавшейся на Украине, Кубани и Нижней Волге чистки партии на Кубани было исключено 43 % из числа проверенных, на Украине – 23 % [250]250
  Мошков Ю. А.Зерновая проблема в годы сплошной коллективизации сельского хозяйства СССР (1929–1932 гг.). С. 215–216.


[Закрыть]. М. А. Шолохов, встревоженный этим массовым произволом, обратился с личным письмом к И. В. Сталину. В ответном письме Сталин, признавая неправильными нарушения законности, в то же время оправдывал их саботажем со стороны колхозников [251]251
  Правда. 1963. 10 марта.


[Закрыть]. Это была та самая логика, которая превратила пословицы «дыма без огня не бывает» и «лес рубят – щепки летят» в политические стереотипы, решавшие судьбы людей. По мнению Сталина, главное было сделано: город исправно получал хлеб по карточкам. И хотя зимой 1930/31 года в ряде районов прекращали снабжение людей по карточкам, а в 1932 году сократили нормы выдачи хлеба, город все равно снабжался лучше, чем деревня [252]252
  Мошков Ю. А.Зерновая проблема в годы сплошной коллективизации сельского хозяйства СССР (1929–1932 гг.). С. 136.


[Закрыть].

Валовые сборы хлеба все время падали начиная с 1928 г. (если не считать урожайного 1930 г.), зато росли хлебозаготовки и экспорт. И если в 1930 г. собрали 771,6 млн ц хлеба, а вывезли на экспорт 48,4 млн ц, то в 1931 г., собрав всего 694,8 млн ц, заготовили 228,4 млн. ц., вывезли 51,8 млн ц. Но в 1932 г. при росте сбора до 698,7 млн ц заготовки упали с 228,4 до 187,75 млн ц [253]253
  Мошков Ю. А.Зерновая проблема в годы сплошной коллективизации сельского хозяйства СССР (1929–1932 гг.). С. 131, 226.


[Закрыть]. Почему же так? Даже и чрезвычайные меры не помогли. Казалось бы, уж вывозили все подчистую, довели Украину, Северный Кавказ, Поволжье и ряд других районов до голода. Пришлось ЦК даже принять в июле 1933 года постановление о перегибах на Дону (по следам комиссии Л. М. Кагановича), выделить весной крупную семенную ссуду для Украины и Северного Кавказа. А все же заготовки оказались ниже уровня прошлого менее урожайного года. Ответ, к сожалению, очень прост: хлеб с бюрократическим упрямством стремились непременно взять именно там, где планировалось, – в основных зерновых районах, сильнее других пострадавших от засухи. Но разве может план хлебозаготовок отступить перед неурожаем?! Хлеб надо взять там, где записано в плане. Неважно, что в других местах его можно взять больше, рабочие в городах тоже перебьются, посидят на сокращенной норме.

Я совершенно уверен, что организаторы голода зимой 1932/33 года, приведшего к множеству жертв и к третьей волне бегства из колхозов, подобным образом не рассуждали. Но никоим образом не может быть опровергнут факт, что они так делали, руководствуясь, может быть, и самыми лучшими побуждениями типа неукоснительного соблюдения государственной дисциплины поставок. Беда только, что среди массы самых «правильных» побуждений, которым следовали партийные и хозяйственные руководители, интересы как колхозников, так и рабочего класса стояли далеко не на первом месте. Иначе вместо выколачивания «процента», возможно, кто-нибудь задумался бы над тем, почему оказались столь велики потери при уборке урожая, составившие, по данным инспекции НК РКИ, в 1930 году 177 млн ц, а в 1931 году —176 млн ц, или 20–22 % всего урожая, что было близко к плановому объему хлебозаготовок [254]254
  Немаков Н. И.Коммунистическая партия – организатор массового колхозного движения (1929–1932 гг.). С. 249.


[Закрыть]. А ответ простой – для колхозников (и даже для оставшихся единоличников) этот хлеб уже успел стать чужим. Эти цифры нагляднее, чем что-либо другое, показывают, что такое бюрократическое отчуждение трудящихся от общественной собственности.

Особенно губительно последствия административного произвола сказались даже не на зерновом хозяйстве, а на животноводстве. И дело не ограничивалось массовым убоем скота в период перегибов конца 1929 – начала 1930 года при проведении массовой коллективизации и раскулачивания. 16 января 1930 г. ЦИК и СНК СССР принимают постановление «О мерах борьбы с хищническим убоем скота», чтобы предотвратить катастрофическое сокращение поголовья. Однако уже 15 июля 1930 года Политбюро отменяет постановление, приняв другое – «О скотозаготовках и мясоснабжении», в котором предписывает «снять все ограничения продажи скота крестьянством государственным и кооперативным заготовителям» [255]255
  Немаков Н. И.Коммунистическая партия – организатор массового колхозного движения (1929–1932 гг.). С. 259.


[Закрыть]. В результате кривая заготовок получает судорожное движение: в 1929 г. подскакивает в результате массового убоя скота, в 1931 г. – в результате снятия ограничений на заготовки (см. табл. 2).

_{Таблица 2}

_{Заготовка продуктов животноводства (в тыс. т)}

^{Источник:79. СССР за 15 лет. М.: Гос. соц. – экон. изд. 1932. С. 273.}

Немалую роль в дезорганизации животноводства сыграли и колебания в вопросе обобществления скота. После осуждения перегибов начала 1930 года постановление ЦК ВКП (б) и СНК СССР от 30 июня 1931 года предлагало Колхозцентру пополнить «общественное колхозное стадо за счет покупки правлениями колхозов молодняка у самих колхозников, а также путем обобществления части приплода скота колхозников» [256]256
  Вопросы истории. 1965. № 3. С. 10.


[Закрыть]. При существовавшей практике исполнения указаний центра (кто первый придет к финишу со стопроцентным успехом) это привело к перегибам, вызвавшим в свою очередь постановление ЦК ВКП (б) от 26 марта 1932 года «О принудительном обобществлении скота» с осуждением этих перегибов [257]257
  Немаков Н. И.Коммунистическая партия – организатор массового колхозного движения (1929–1932 гг.). С. 238.


[Закрыть].

Однако как перегибы и шараханья в области заготовок и обобществления скота, так и подобные же обстоятельства в зерновом хозяйстве в 1930–1932 годах, подорвавшие фуражную базу как продуктивного, так и рабочего скота, нанесли животноводству глубочайший урон. С 1928 до 1933 года произошло сокращение поголовья крупного рогатого скота с 60,1 до 33,5 млн голов, в том числе коров – с 29,3 до 19,4 млн, а поголовье лошадей упало с 32,6 млн в 1929 г. до 14,9 млн в 1935 г. [258]258
  Бакай П. Я.Использование закона стоимости в практике ценообразования колхозной продукции (1924–1938 гг.). Харьков: Вища школа, 1975. С. 44; Вопросы истории. 1965. № 3. С. 20.


[Закрыть]Урон, нанесенный животноводству, целые десятилетия сдерживал развитие сельского хозяйства. Восстановление поголовья до уровня конца 20-х годов произошло только в 50-е годы.

Провалы экономической политики 1929–1932 годов в деревне были одной из основных причин, обусловивших неудачу попыток досрочного выполнения первого пятилетнего плана. Если бы сельское хозяйство смогло обеспечить промышленность необходимым сырьем, а рабочих – продовольствием, то просчеты, связанные с чрезмерным размахом капиталовложений, особенно в 1931–1932 годах, и переоценкой возможностей роста производительности труда, оказали бы на промышленность далеко не столь ощутимое влияние.

Основной причиной деградации сельскохозяйственного производства в 1929–1932 годах были даже не перегибы в ходе проведения тех или иных массовых кампаний, а общий административно-бюрократический подход к установлению экономических взаимоотношений с сельским хозяйством. Перегибы же являлись в конечном счете неизбежным следствием этого подхода к сельской экономике.

Критика нарушений принципов добровольности и постепенности в переходе крестьянских хозяйств от низших форм кооперации к высшим в нашей экономической и исторической литературе давалась уже в советский период. Однако главное, в чем политика периода сплошной коллективизации шла вразрез с ленинским кооперативным планом, состояло не в нарушении этих принципов. Главное состояло в том, что коллективизация вовсе не создала в деревне строя цивилизованных кооператоров, о котором писал В. И. Ленин. Колхоз образца 30-х годов в своих наиболее существенных чертах не являлся кооперативным хозяйством.

Черты кооператива (и то зачастую формально) сохранялись в основном во внутренней организации колхоза, например в наличии общего собрания колхозников, возможности (реально исчезнувшей к середине 30-х гг.) выйти из колхоза вместе с некоторой частью средств производства (хотя бы с земельным наделом), в несколько меньшей, чем у совхоза, регламентации порядка и уровня оплаты труда и т. д. Но колхоз как производственная единица практически не обладал свойственной кооперативным предприятиям экономической самостоятельностью. Причем он утратил эту самостоятельность не как подчиненное звено более широкой кооперативной системы, которая регулировала и планировала бы снабжение и сбыт, переработку сельхозпродукции, финансирование, агрономическое и машинно-техническое обслуживание. Колхоз оказался встроенным в жесткую административную иерархию государственного планирования производства и заготовок сельскохозяйственной продукции, что на практике превращало кооперативную собственность в фикцию.

И хотя автор статьи в «Большевике» декларировал: «продукция, созданная колхозниками в течении хозяйственного года, поступает в коллективное распоряжение колхозников, а не в распоряжение государства, как это имеет место с продукцией госпредприятий», далее он сам показал весьма недвусмысленно, что же это за «коллективное распоряжение». «Прежде чем приступить к распределению дохода между членами, колхоз должен обеспечить производственные задачи:покрыть все производственные и административно-управленческие расходы, покрыть свои обязательства перед государством как по линии с.-х. налога и кредитования, так и по линии хлебозаготовок, возврата семенной ссуды и т. п., а также создать общественные фонды накопления для расширенного воспроизводства» [259]259
  Большевик. 1931. № 6. С. 69, 78–79.


[Закрыть]. Колхоз получал перед совхозом два основных «преимущества»: не иметь права на гарантированную оплату труда колхозников (а фактически даже на авансирование до окончания года) и не иметь права на государственные дотации.

В сложившейся административной системе колхоз оказался зажат в гораздо более тесные бюрократические тиски, нежели государственные предприятия. Последние хотя бы формально находились на хозрасчете, действовали в условиях самоокупаемости, а планово-убыточные (к их числу принадлежали и совхозы) пользовались государственными дотациями. Ничего подобного не было и не могло быть в сложившемся хозяйственном механизме даже для самых передовых и наилучшим образом работающих колхозов.

Еще в начале 1930 года высказывалась вполне рациональная точка зрения, что «денежные отношения понадобятся еще очень продолжительное время для того, чтобы возможно резче провести в колхозах принцип хозрасчета, вполне оправдавший себя в нашей промышленности. Не подводя под колхозы принцип хозрасчета, мы рискуем нашу плановую систему весьма основательно запутать» [260]260
  Большевик. 1930. № 5. С. 43.


[Закрыть]. Но этот подход был попросту отброшен. Ни о какой самоокупаемости для колхозов и не помышлялось, не говоря уже о полном хозрасчете.

В то же время некоторая часть колхозов по уровню доходности могла заметно опережать государственные сельскохозяйственные предприятия. Это было связано с двойственностью экономической структуры колхозного производства, а также с особенностями планирования заготовок.

Одна часть колхозного производства – обобществленный сектор – была целиком поставлена на обслуживание нужд государственных централизованных заготовок сельскохозяйственной продукции. Поставки продукции обобществленного сектора осуществлялись на основе почти безвозмездного изъятия, потому что заготовительные цены на зерно, державшиеся примерно на уровне 1929 года и в то время едва покрывавшие издержки производства, в 30-е годы оказались фиктивными из-за инфляции и значительно возросшей себестоимости производства зерна. Насколько велик был разрыв между ценами и себестоимостью, точно установить невозможно, поскольку подсчет себестоимости в колхозах с начала 30-х годов не проводился, т. е. во что колхозу обошлось зерно, было неважно, главное, чтобы сдал все, что положено. В производственном плане колхоза значились в основном натуральные показатели, в финансовом плане, разумеется, денежные, однако этот план не содержал стоимостной оценки значительной части продукции колхоза и издержек ее производства.

Примерные оценки, в том числе сравнения с уровнем издержек совхозного производства, показывают, что издержки превышали заготовительные цены на зерно приблизительно в 2–3 раза. Еще хуже соотношение цен и себестоимости было для продукции животноводства [261]261
  Бакай П. Я.Использование закона стоимости в практике ценообразования колхозной продукции (1924–1938 гг.). С. 53–64.


[Закрыть]. В то же самое время заготовительные цены на технические культуры были экономически обоснованными, к чему принудил почти катастрофический сырьевой голод.

Почти полное прекращение импорта сырья, занимавшего ранее очень большую долю в потреблении промышленности, было вызвано падением валютной эффективности экспорта и его рентабельности (из-за падения в результате Великой Депрессии 1929–1933 гг. мировых цен на сырье и продовольствие – основные статьи экспорта СССР). В условиях выполнения пятилетнего плана по импорту в целом на 48,6 % потребовалось перераспределение скудных ресурсов валюты с импорта сырья на импорт машин и оборудования. Пятилетний план импорта машин и оборудования был выполнен на 105,6 % [262]262
  Касьяненко В. И.Завоевание экономической независимости СССР (1917–1940 гг.). М.: Политиздат, 1972. С. 158–159.


[Закрыть].

Эти обстоятельства и принудили принять экстренные меры по улучшению экономических условий для производителей технических культур, дабы избежать грозящей остановки легкой промышленности. Для производителей зерна, картофеля, овощей, мясомолочной продукции производство оставалось заведомо убыточным. Откуда же покрывались эти убытки, из каких источников?

Процесс производства в колхозах поддерживался по-разному. Одни колхозы, будучи вынуждены выполнять план обязательных заготовок, оплачивать поставки средств производства, создавать семенной и фуражный фонды, покрывали производственные затраты за счет резкого сокращения оплаты труда колхозников. Источником покрытия убытков выступала тем самым часть необходимого продукта, производимого в обобществленном хозяйстве. Некоторые хозяйства планирование заготовок ставило в особо льготные условия, позволявшие полностью выполнить планы по сдаче зерна и других продуктов, оставляя в своих руках довольно крупные натуральные фонды. Как правило, именно из таких хозяйств, которые отдавали государству только прибавочный продукт (или даже часть его), и вырастали передовые колхозы с высоким уровнем оплаты труда. Часть хозяйств получала безвозмездную финансовую, техническую, семенную, фуражную помощь государства.

А вот воспроизводство рабочей силы общественный сектор колхозов обеспечить не мог. Точных цифр на этот счет не существует, но никак не менее 60 % своих доходов колхозники получали в 30-е годы за счет личного подсобного хозяйства, хотя оно и облагалось налогами и натуральными поставками. Тем самым экономика колхоза получала подозрительное сходство с некоторыми чертами феодального поместья. Работа колхозников приобретала четкое деление: в общественном хозяйстве колхозник работает на государство почти безвозмездно, в личном хозяйстве колхозник работает на себя. Общественная собственность тем самым не только в сознании колхозника, но и в действительности превращалась для него в чужую, «казенную».

Форсированная индустриализация, безусловно, требовала перераспределения части национального дохода, создаваемого в сельском хозяйстве, в пользу промышленности до тех пор, когда последняя встанет на собственные ноги и будет способна технически преобразовать земледелие. Однако и размеры, и формы этого неизбежного (в определенных пределах) изъятия необходимо было строить таким образом, чтобы заинтересовать крестьянина в подъеме производительности. Ведь государство направляло в деревню весьма крупные и все возрастающие капиталовложения, поставляло машины, удобрения, сортовые семена, оказывало безвозмездную помощь. Но распределение этих ресурсов осуществлялось вне непосредственной связи с экономическими результатами деятельности хозяйств, скатываясь к своего рода подачке как оборотной стороне грабительских методов заготовок.

Система экономических отношений между городом и деревней, сложившаяся в результате сплошной коллективизации, не может быть признана реализацией ленинского кооперативного плана еще и по той причине, что коллективизация сопровождалась прямым разрушением сельскохозяйственной кооперации. Кредитная, сбытоснабженческая кооперация, товарищества по переработке сельхозпродуктов и т. д. – все эти виды кооперации, объединявшей как индивидуальных членов, так и колхозы, были сметены за несколько месяцев массовой коллективизации. А. И. Микоян констатировал на XVI съезде ВКП (б): «В период ошибок при коллективизации низовые органы заготовок по существу были ликвидированы. Первичная сельскохозяйственная кооперация почти не существует – она была ликвидирована, остались только колхозы…» [263]263
  XVI съезд ВКП(б). Стенограф. отчет. М.: ОГИЗ, Московский рабочий, 1931. С. 260.


[Закрыть]Оказалась полностью отброшенной в сторону упоминавшаяся выше резолюция ноябрьского (1929 г.) Пленума ЦК ВКП (б) о том, что колхозное строительство, являясь нераздельной частью единого кооперативного плана Ленина и высшей формой кооперирования, может успешно развиваться, лишь опираясь на всю систему сельскохозяйственной кооперации.