Текст книги "Обычная жизнь"

Автор книги: Андрей Колганов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 13 страниц)

В заплечном мешке армейского образца лежало у него килограммов двадцать свинцового лома – и в кустарно изготовленных слитках, и просто выломанного из старых аккумуляторов. Машину, он, разумеется, брать не стал – подобрать более или менее исправную машину было еще можно, но откуда это у простого торговца могут быть средства на бензин да на резину? Мильченко отправился в путь на поезде, шедшем от Города на восток до литовской границы. Железнодорожные пути в районе Каунасского узла, разрушенного ядерным ударом западных союзников, еще не были восстановлены после Последней войны, и сквозное движение в Белоруссию, и дальше, на Большую землю, не было открыто.

Первые неожиданности начались уже в пути. В Новогвардейске, когда поезд остановился на станции, в вагон зашел вооруженный патруль. По три человека с автоматами наизготовку заняли позиции у обоих выходов, еще трое прошли вглубь вагона и один из них объявил:

"В связи с созданием особой Центральной экономической зоны введена таможенная пошлина за проезд по территории зоны. Пошлина уплачивается в порядке компенсации за обслуживание железнодорожного сообщения и охрану железнодорожных путей, пассажиров и грузов".

Поскольку нормального денежного обращения на территории области не было, не могло быть и денежных ставок пошлины. Проще говоря, патрули отбирали у проезжающих некую произвольную долю их имущества, а взамен выдавали коряво сработанную расписку, правда, на бланке и с печатью. Хотя у многих пассажиров было оружие, и в крепких выражениях по адресу сборщиков пошлин недостатка не было, никто не решился оказать сопротивление.

Патрульные лишь усмехались в ответ на брань, и миролюбиво замечали время от времени – "мы люди подневольные, что нам прикажут, то мы и выполняем". Вещмешок Сергея похудел примерно на полтора – два килограмма свинца. Это, конечно, был грабеж, но грабеж в меру. Изза такого никто не стал бы затевать боевые действия или вовсе отказываться от поездок по железной дороге.

В поезде много говорили о новых порядках, что завели в Центральной территориальной дивизии. Довелось услышать Сергею коечто и о соляных копях. Однако ясности это почти не внесло. Можно было лишь догадаться, что теперь поселок у копей не подчиняется командованию Восточных, и соль они оттуда больше получить не могут.

Доехав до Беляховска, Сергей сошел и стал узнавать на привокзальной площади, как ему отыскать попутный транспорт до соляных копей. Один из водителей грузовиков, стоявших неподалеку от почти совершенно разрушенного здания вокзала, охотно откликнулся на вопрос Сергея, как доехать до поселка, близ которого добывают соль:

"Знаю я туда дорогу. Ездил. Только теперь туда без толку соваться".

"Так соль позарез нужна!" – воскликнул Мильченко. – "Я не обижу, ей – богу, не обижу".

"Эх, сынок", – вздохнул немолодой водитель, – "я же тебе человеческим языком толкую – поедешь по шерсть, а вернешься стриженый. Бандиты нынче там".

"А хоть бы и бандиты", – не унимался Мильченко, – "соль – то все равно нужна. Не съедают же они всю ее сами! Хоть по какой цене, а может, и выменяю чтонибудь".

"А вот не выменяешь", – назидательно промолвил пожилой шофер, – "они, сказывают, всю эту соль, что добудут, вывозят кудато".

"Куда же?"

"Чего не знаю, того не знаю. Врать не буду".

На том разговор и закончился. Пришлось Мильченко искать постоялый двор. Лишь через пару дней удалось ему устроиться на подводу, что шла в деревеньку, расположенную не слишком далеко от соляных разработок. Прибыв на место, он, однако, тут же покинул деревеньку, и углубился в лес, где, внимательно оглядевшись по сторонам, достал тщательно спрятанную карту. Этой картой – снятой на цветном ксероксе копией карты Генерального Штаба – Мильченко очень дорожил. Да и не пристало простому торговцу таскать с собой такие подозрительные предметы.

Ориентируясь по карте, Мильченко к вечеру вышел к нужному ему поселку. Там уже погасли огни, было тихо, и лишь время от времени перелаивались собаки. Сергей забрался поглубже в молодые сосновые заросли недалеко от опушки ближнего леса, снял с плеч притороченный поверх вещмешка спальный мешок, наломал и нагреб в одну кучу соснового лапника – благо, погода стояла не дождливая, – и устроился на этой лежанке, упаковавшись в спальник.

Утром Мильченко мысленно поздравил себя с тем, что не решился на ночь глядя переться в поселок. Вид у поселка был угрожающий. Вокруг него вилась колючая проволока в три кола, а кое – где виднелись неплохо замаскированные дерево – земляные огневые точки. На улицах поселка и при въезде в него заметны были вооруженные патрули.

Сергей устроился на опушке поудобнее, вооружился небольшим, но мощным биноклем, и приступил к наблюдению. К середине дня его старания были вознаграждены. Сразу после полудня ворота в высоком заборе, ограждавшем строения соляных разработок, открылись, и оттуда выехали несколько грузовиков. Они пропылили по проселку не так далеко от Сергея, и тот сумел разглядеть, что головная и замыкающие машины везут в кузове не менее, чем по десятку вооруженных людей, а остальные грузовики везут мешки – вероятно, с солью.

Нового оказалось не так много. Соль действительно вывозят, и вывозят под охраной. Ни в том, ни в другом, не было ничего необычного. Необычное состояло в том, что Восточные потеряли над солью контроль, и теперь ее вывозит и охраняет ктото другой. Кто? Бандиты? Но что это за банда, что сумела потеснить Восточную дивизию? И куда теперь девается добытая соль?

Мильченко, передвигаясь поначалу лесом, вышел на проселок, ведущий в юго – западном направлении, и отправился по следу автомобильных шин. Несмотря на сухую майскую погоду, земля на дороге еще не совсем просохла, и рисунок протекторов отпечатывался на ней местами весьма отчетливо.

"Куда они могут везти соль? Вряд ли дальше, чем за сотню километров. Самое большое – за сто пятьдесят. Ну в крайнем случае – за двести. Вполне можно выследить их и без собственного транспорта", – рассуждал про себя Мильченко. Однако его замыслы вскоре были существенно поколеблены. Километров через десять грузовики свернули с проселка на асфальтированное шоссе, и теперь их маршрут уже нельзя было проследить прежним способом – по отпечаткам покрышек.

Однако Сергей не собирался сдаваться. Выменяв в близлежащей деревне кой – какие продукты (заодно и его свинцовый груз похудел), он устроил наблюдательный пункт у ближайшей развилки. На следующий день колонна грузовиков с солью проследовала по шоссе мимо него, никуда не сворачивая. Сергей встал и отправился вслед за ними. Время от времени выставленные на перекрестках посты проверяли у него документы и содержимое вещмешка. Понять, кому подчиняются эти посты, было трудно – все были одинаково вооружены и одеты в обычную камуфляжную форму без знаков различий. Одно пока было ясно – это не Восточные, у которых знаки различия на обмундировании были бы обязательно. А это значило, что грузовики удаляются все дальше от зоны, контролируемой Восточными, и углубляются в сектор, где хозяйничают Центральные.

"Неужто Центральные решились оттяпать соляные копи у Восточных?" – подумал Мильченко. – "Ведь за такие дела Восточные могут и за оружие взяться".

На следующий день эти опасения получили наглядное подтверждение. В середине дня, когда Сергей размашистым шагом двигался по шоссе, окруженному со всех сторон смешанным лесом, позади него послышалась стрельба. Судя по едва доносившимся звукам, бой шел примерно в десятке километров. Одиночные выстрелы перемежались короткими очередями из автоматического оружия. Сергей на всякий случай подался на обочину и встал за одну из старых могучих лип, которыми еще с немецких времен было обсажено шоссе.

"Патроны жгут – не жалеют" – автоматически отметил про себя Мильченко, прислушиваясь к звукам перестрелки. В эти звуки через какое время ворвалась гулкая дробь крупнокалиберного пулемета, но после того, как вдали несколько раз крепко громыхнуло, пулемет замолк. – "Никак гранатометы бьют?" – подивился Мильченко. – "И кто же в кого? И чья взяла?". Но вопросы пока оставались без ответов.

Вскоре мимо него к месту стычки пронеслись два грузовика с вооруженными людьми, а впереди них – БТР-70. Еще часа через полтора его догнала колонна. Три изрешеченных пулями грузовика с грузом соли тащились на буксире за другими, уцелевшими, а замыкал колонну тот самый бронетранспортер… Центральные, хотя и сильно потрепанные, все же взяли верх.

Через несколько дней Мильченко окончательно разобрался, куда шли транспорты с солью. Они миновали зону, которую и ранее контролировали Центральные, и повернули по шоссе на юг. Шоссе проходило мимо деревни, на окраине которой стоял пост. Сергей в который раз предъявил вещи и документы.

Двое патрульных заинтересовали Сергея. Прежние, – люди опытные, и действовавшие четко, – были одеты в камуфляжную форму. Эти же были одеты во что попало. Старший (не по возрасту, а по манере держаться) был одет в темно – зеленую куртку из плотной и крепкой синтетической ткани и линялые серые джинсы. Второй был также облачен в куртку, вроде ветровки, из тонкой хлопчатой ткани, сильно потрепанную, неопределенно – коричневатого цвета, изпод которой виднелся свитер крупной вязки, и в старые армейские галифе, давным – давно, уже задолго до Последней войны, не употреблявшиеся в войсках. "Откуда только он такое старье выкопал?" – мелькнула у Сергея мысль.

Однако, несмотря на подобный наряд, действовали они даже более сноровисто, чем патрули на шоссе. Те исполняли военную рутину. Эти вели себя так, будто в любой момент ждали выстрела в упор. Старший вышел к обочине с автоматом наизготовку, не спуская с проверяемого цепкого взгляда, а его напарник, тоже вооруженный автоматом Калашникова, занял позицию немного поодаль, за сосной, четко взяв Сергея на мушку. Стояли они так, чтобы в случае чего не перекрыть друг другу линию огня.

Несмотря на то, что и у этих вояк знаков различия не было, дисциплина у них у всех была крепкая. Никто еще не попытался отобрать у Мильченко его ружье, никто не покушался на груз свинца. Старший поста, плечистый высокий мужчина с пышными усами, выглядевший немного постарше Сергея, вернул ему документы и произнес:

"Ну, ступай с богом".

Сергей уже который раз слышал от таких патрульных упоминания о боге, замечал, что коекто из них крестился. Это его заинтересовало, и он, не слишком задумываясь над возможными последствиями, бросил:

"Богто бог, да сам не будь плох".

"Оно верно", – сурово заметил старший, – "да все ж и о боге забывать не след. Ведь все беды наши оттого, что бога в душе позабыли!"

Звучало это, на первый взгляд, довольно искренне. И тут Мильченко решился:

"А не найдется, милый человек, у тебя места в хате, чтобы путнику переночевать?"

"Отчего не найтись", – медленно, почти нараспев, произнес старший. – "Отчего не найтись", – повторил он, – "вот сменюсь через час, и провожу тебя до хаты. А покуда – вон, лавочка, посиди, передохни. Издалека, небось, идешь?"

"Издалека", – вздохнул Мильченко, присаживаясь на лавку, – "от самого Беляховска. И все пешком".

"А как торговля?"

"Пустое!" – махнул рукой Сергей. – "Сменял вот только свинец на продукты, чтобы самому не оголодать. А настоящей торговли нету".

"А на что же ты, Сергей, к примеру, для настоящей торговли свой свинец сменять хотел?" – не отставал старший.

"Да как зватьто тебя?" – перебил его Мильченко.

"Моя вина, не представился, как положено", – ответил старший. – "Зовут меня Егор Никитович, ратник сельского ополчения".

"Менять свинец мне заказано только на соль. А еето и нет ни у кого. В Беляховске раньше всегда можно было разжиться – и там нету!"

"Верно", – степенно кивнул Егор Никитович, – "теперь соль велено только на богоугодные дела пускать".

"И что это за дела?" – полюбопытствовал Мильченко.

"А про то старшие знают. Нынче соль строго по норме выдают. А остальное, значит, на важные дела надобно" – назидательно сказал старший. Его напарник за все время этого разговора не проронил ни слова.

Когда Егора Никитовича с напарником сменила другая пара патрульных, Сергей отправился с ним в хату. Войдя в рубленный бревенчатый дом, он осмотрелся, заметил в углу иконы, и, вспомнив, как Егор поминал бога, сам неспешно перекрестился на образа и поклонился в сторону красного угла, а потом – хозяину.

"Желаю здравствовать сему дому, и хозяину, и домочадцам его" – произнес Мильченко.

"Благодарствую", – ответил хозяин, и, не удержавшись, сказал полувопросительно – полуутвердительно, – "а ты, вижу, бога все же не забыл".

"Чего греха таить", – вздохнул Сергей, – "не оченьто я раньше о боге вспоминал. А все же без веры люди ведь хуже зверья становятся".

"Это ты точно сказал", – закивал головой хозяин, – "хуже зверья. Столько мерзостей творят – тьфу, сказать противно. Истреблять таких надо без жалости".

Сергей на короткое мгновение прищурился, но моментально овладел собой.

"Да, некоторых бы отправить куда следует, за грехи свои расплачиваться полной мерой, глядишь, тут и дышать полегче станет", – не очень определенно поддакнул он.

"Вот и преподобный наш, отец Афанасий из Славьгорода, так говорит. Очистить, говорит, надо землю от бесов в людском облике, чтобы люду православному легче жилось. Воздаяние, говорит, нам за то, что уклонились от путей Господа нашего. А потому исправить надо грехи, нами содеянные, вернуться к богу, а с упорствующими – не церемониться".

"Куда уж дальшето церемониться", – снова поддакнул Сергей.

"За верой нашей – сила", – разгорячился Егор, – "и мы нехристям покажем. Никто судьбы своей не избегнет, нечестивцы. Но мы не крови жаждем", – спохватился он, – "кто покается, да веру не на словах только примет, к Господу и к правде его лицо свое обратит, – тех мы примем, как братьев своих. И воцарится тогда повсюду божья благодать".

Не отрываясь от разговора, Егор скинул куртку, сапоги, подошел к небольшому деревянному шкафчику, и открыл его ключом. Сергей увидел в шкафу ружейную стойку на три гнезда. Два гнезда были пустыми, а в одном стояла охотничья двустволка. Пока хозяин аккуратно ставил в стойку свой автомат, предварительно отомкнув от него магазин, да отсоединял от пояса подсумок и ножны со штык – ножом, Сергей успел рассмотреть внутренность шкафчика получше. На полочке над стойкой виднелась коробка охотничьих патронов без верхней крышки. "Штук двадцать", – прикинул про себя Сергей. Рядом лежали два запасных магазина к АК, подсумок, и стояли четыре коробки патронов к автомату.

Сергей был поражен. Оружие сейчас имели почти все. Но обычно у деревенских жителей автоматы были редкостью. Чаще встречались охотничьи винтовки или гладкоствольные ружья. За десяток с лишним лет, прошедших с окончания Последней войны, запасы патронов поистаяли, новых поступлений было мало, да и любая власть (а особенно бандиты, верховодившие во многих местностях) не жаловала владельцев мощного автоматического оружия, нередко конфискуя его. Иной раз автомат мог стоить его владельцу и головы. Впрочем, Калашниковых, как самой распространенной модели, на руках было все же немало, но вот патроны… Полтора – два десятка патронов были нормой, владелец полного запасного рожка мог считать себя богачом. А тут, у какогото, судя по всему, простого ополченца, – четыре коробки! Откуда такое богатство?

Тем временем хозяйка проворно накрыла на стол нехитрую снедь и, не произнося ни слова, удалилась в соседнюю комнату. Егор Никитович перекрестил стол и вымолвил:

"Благослови, Господи, нашу трапезу".

Сергей перекрестился одновременно с хозяином и принялся за еду.

Утром их разговор имел продолжение.

"Смотрю я на тебя", – говорил хозяин, поливая на дворе Сергея, обнаженного до пояса, холодной водичкой из ведра, – "мужик ты вроде крепкий, да и не бестолковый. Чего же ты эту беспутную торгашескую жизньто ведешь? Осел бы на земле. Дело это святое, и порядку у земли больше. Жизнь тут открытая, честная…"

"Так ведь кормлюсь я с торговли", – оправдывающимся тоном откликнулся Сергей, принимая из рук Егора Никитовича полотенце. После секундного молчания, утерев лицо, он добавил – "Земля что. Земли много – бери да работай. Да только одному с пустого места землю поднимать – пуп надорвешь. А в деревнях не оченьто охотно чужаков принимают".

"А ты к нам иди", – предложил Егор. – "У нас крепких ребят, вроде тебя, привечают. Нам такие нужны, что бога еще не забыли".

Сергей закончил вытираться и пристально посмотрел на хозяина. Тот слегка улыбнулся, с хитринкой прищурив глаза:

"Я смотрю, ты с ружьецом ходишь…"

"Без ружья в нашем деле никак", – спокойно заметил Сергей.

"И хорошо им владеешь?" – продолжал Егор.

"При нужде справлюсь. Патроныто зря палить никак нельзя", – ответил Мильченко.

"Вот я и говорю – иди к нам", – настойчиво произнес Егор Никитович.

"К вам… Это подумать надо. Так вот все бросить – и к вам? Серьезные дела с кондачка не решают", – покачал головой Сергей и спросил – "Вот ежели, к примеру, я у вас в деревне решу осесть, какую мне тут жизнь надобно вести будет, а?"

"Какую жизнь?" – повторил его вопрос хозяин. – "Да самую обыкновенную, по – христиански жить будешь. Приходи перво – наперво к нашему приходскому старосте, – да я сам тебя к нему сведу. Землю тебе дадим, хату пустую найдем, женим тебя, чтоб все по – людски было, а потом и новую хату срубить можно". – Помолчав немного, он добавил – "Само собой, в ратники определим. Дела у нас для ратников много. Ну и, понятно, проверить тебя надобно будет – каков ты в деле, и правда ли ты за веру нашу православную до конца пойдешь. Сам понимаешь, нам ошибиться нельзя".

"Эх, Егор Никитович!" – в сердцах воскликнул Сергей. – "Надоело мне перекати – полем жить. Ни кола, ни двора, ни жены… Вот вернусь в Город, с долгами рассчитаюсь, да махну пожалуй, к тебе. Уж больно душевный ты человек!" – И добавил уже более жестким, суровым тоном – "А коли до дела дойдет, буду не хуже прочих".

Расстались они лучшими друзьями. Сергей направился по шоссе обратно на север, к железной дороге. Но, когда деревня скрылась из виду, он свернул на проселок в лес, и, сделав изрядную петлю, обогнул деревню и через три часа уже шагал по дороге к польской границе, размышляя о ратнике Егоре с его нарочитым богопочитанием и с подделывающемся под старину говором, об отце Афанасии из Славьгорода, с его чересчур уж зажигательными проповедями (если верить словам Егора Никитовича)…

"В Славьгороде обязательно надо будет побывать, обязательно. С отцом Афанасием познакомиться. Но прежде надо проследить до конца маршрут соли. Маршрут идет на юг, и скорее всего, везут ее к полякам, только вот пока неясно – на что же ее меняют. Видно очень им нужно это чтото, если ввели жесткое нормирование. Похоже, дела тут какието нечистые" – думал по пути Сергей. – "А если дела нечистые, то близко меня не подпустят. Вокруг наверняка охрану выставят", – додумал свою мысль Сергей и свернул с шоссе в лес. Отыскав полузаросшую просеку, идущую параллельно шоссе, он двинулся по ней, внимательно оглядываясь по сторонам и прислушиваясь.

И все же он почти проглядел засаду. К его счастью, на вторые сутки своего пути на юг он вовремя заметил впереди себя одинокого путника. Время от времени его спина с ярко – синим рюкзаком за плечами мелькала среди кустов и молодого подроста шагах в ста впереди. Мильченко не хотел случайных встреч и увеличил дистанцию, зашагав помедленнее. Так прошло около часа, как вдруг до ушей Сергея донесся отдаленный, тихий, но отчетливый окрик "Стой!".

Сергей замер, затем тихо опустился на землю и медленно – медленно стал перебираться на четвереньках с просеки поглубже в лес. – "Если тут в лесу выставлены посты, значит, впереди чтото любопытное. Если они не хотят туда никого подпустить, значит туда мне и нужно!" – подумал он.

После долгих блужданий по лесу Сергей убедился, что охрана не выставлена вокруг какогонибудь места. Это был, скорее, заслон, перекрывавший путь к польской границе. Лишь одно смущало Сергея – ведь группировка Центральных, как он знал, не контролировала ни одного участка на польской границе. Однако новый конвой грузовиков с грузом соли, прошедший по шоссе на юг, заставлял думать, что речь все же идет об обмене с поляками.

Мильченко удвоил осторожность. И не напрасно. Еще один заслон, скрытно расположившийся в лесу, он обнаружил в последний момент. К счастью, он увидел двоих парней в камуфляже раньше, чем они его. Сергей замер и плавным, но быстрым движением опустился на землю. Один из парней осторожно повернулся в сторону насторожившего его шороха, однако высокие стебли прошлогодней пожухлой пижмы, густо росшей на просеке, да ветки кустов помешали ему разглядеть Мильченко.

Сергей лихорадочно обдумывал ситуацию. Малейшее движение могло выдать его, а устраивать тут стрельбу в его планы не входило. Сидеть неподвижно? Но сколько времени? До темноты?..

Сидеть пришлось именно до темноты. Четыре часа Сергей лежал неподвижно, и лишь уверившись в том, что дозорные уже ничего разглядеть не смогут, – а приборов ночного видения он у них не заметил, – он медленно – медленно пополз в обход. Когда ночь стала сменяться серыми предрассветными сумерками, Сергей почувствовал, что лес кончается. Он уже не полз, а двигался короткими перебежками от дерева к дереву, от одной группы кустов к другой. Здесь, вблизи опушки, ему почудились неясные человеческие голоса.

Впереди, возможно, замаячила цель его путешествия. В просвет между кустами ему открылись обычные длинные бараки армейских складов, обнесенные двумя рядами колючей проволоки. Между этими рядами время от времени прохаживались часовые. Судя по той тщательности, с которой прикрывались подступы к этому объекту ("а может, и не к этому?" – скептически возразил сам себе Мильченко – "может, это не тот, что мне нужен, а тот гдето поблизости?"), на опушке тоже могли быть выставлены секреты. Чтобы не нарваться на один из них, Сергей решил не менять пункта наблюдения. Мощности его бинокля хватало на то, чтобы достаточно хорошо разглядеть территорию складов.

Ждать пришлось долго. Сергей внимательно сверился с картой – судя по всему, он находился у самой границы, а эти склады, вероятно, когдато принадлежали пограничникам. – "Но эти места и сейчас контролирует Южный погранотряд! Значит, контролировал… Еще одна новость. Если все это – дело рук Центральных, они заварили очень скверную кашу" – думал Сергей. Только часа через два после полудня послышался шум машин, а затем показались и сами грузовики, подошедшие со стороны границы. Это были шесть больших трейлеров.

Все они были поданы задними бортами к складам. Двери складов отворились и на пять трейлеров начали грузить мешки. "Соль?" – Сергей все еще не был уверен. А шестой… А с шестого, напротив, стали разгружать какието ящики и заносить в двери склада. Вокруг трейлера и склада было выставлено вооруженное оцепление.

Мильченко подкрутил наводку бинокля на резкость, чтобы получше разглядеть, что же именно привезли поляки в обмен на соль. Видно было не идеально, но достаточно хорошо, чтобы узнать разгружаемые ящики. Это были стандартные армейские металлические патронные короба. А кроме них, с трейлера сгружали продолговатые предметы, в которых Сергей опознал укупорки выстрелов к ручному противотанковому гранатомету.

"Все, здесь больше делать нечего", – Мильченко спрятал бинокль и осторожно двинулся в обратный путь. Надо было обязательно дойти. Все увиденное и услышанное могло означать только одно – Центральные готовились воевать.

* * *

«…Оставьте меня в покое!.. Нет, мне никто не может помочь!.. Как он мог! Как он только мог!..» – Настя снова уткнулась носом в подушку, судорожно вцепившись в нее пальцами. Плечи ее вздрагивали от рыданий. Калашников терпеливо ждал, пока девчонка успокоится.

Виктору Калашникову пришлось потратить целый день, пока, наконец, через упорное молчание, через слезы и сопли, через бессвязные выкрики, он все же сумел коекак добраться до сути дела. Немалых трудов стоило и накормить девчонку. Но всетаки ему удалось понять, кто она такая, догадаться, что ее гложет обида на своего парня – чемто он ее здорово достал (Калашников так и не смог уяснить до конца – чем), и, главное, узнать, где она в Городе остановилась и кто у них старший. Когда под вечер измученная Настя заснула, Виктор отправился к Матвею Сергеевичу.

Там ему удалось понять чуть побольше в этом деле. Матвей Сергеевич места себе не находил после исчезновения Насти Коменской, и сумел выпытать коечто у ее соседа по комнате, буквально приперев его к стенке. Николай, после недомолвок и запирательств, все же нехотя предположил, что Настя могла застать его с другой девушкой (не уточняя при этом – в каком виде).

Узнав от Калашникова, что с Настей в общем все в порядке, Матвей Сергеевич вздохнул с облегчением. Но перед ним встала новая проблема – Настя категорически отказывалась возвращаться с ними в Зеленодольск, чтобы не сталкиваться больше с Николаем. Виктору пришлось взять эту заботу на себя.

Калашников собирался в Зеленодольск, чтобы проверить подготовку к весенней сессии в тамошнем филиале университета, и решил прихватить с собой Настю. Он созвонился с Зеленодольском, начав прямо со своего друга Сухоцкого, объяснил тому ситуацию, и рассказал о своем решении. Юрий в ответ рассказал ему коечто о Насте. Виктор вновь попытался вывести девушку из состояния тупого безразличия.

"Пойми", – убеждал он ее, – "подлецов в нашей жизни еще хватает. И что же, при каждом столкновении с такими надо изза них ломать себе жизнь? Тебе же надо сдать выпускные экзамены, закончить образование!"

"Не хочу… Ничего не хочу…" – упрямо бубнила под нос Настя.

"А я хочу?!" – почти закричал в ответ Калашников. – "Ты что себе воображаешь, я тут десять лет надрываюсь, сначала под пулями, потом недорослям науки преподаваючи, – и все ради удовольствия, наконец, Анастасии Коменской сопли вытирать, объясняя ей по программе для дошкольников, что такое хорошо и что такое плохо! Всю жизнь мечтал!"

"Вот и оставь меня в покое", – продолжала бубнить упертая девчонка.

"Не дождешься", – с едва уловимым оттенком злорадства произнес Виктор. – "Если хочешь баклуши бить, от экзаменов отлынивая, придется тебе круглые сутки слушать мои нравоучения".

Настя вскочила с дивана и направилась к выходу. Калашников загородил ей дорогу.

"Силой будете держать, да? Все равно убегу!" – теперь уже в ее голосе звучал надрыв.

"Хорошо", – вдруг неожиданно легко согласился Виктор. – "Давай так: ты сейчас сядешь на диван и выслушаешь меня еще в течение пяти минут. Если после этого ты захочешь уйти – удерживать не буду. Договорились?"

Настя, поколебавшись, вернулась обратно на диван.

"Итак, тебя предал человек, которому ты хотела верить. Так?"

Настя кивнула чуть заметным движением головы.

"А теперь ты собираешься поступать так же, как он. Только он предал тебя одну, ты же собираешься предать многих".

"Неправда!" – воскликнула Настя. – "Я просто хочу, чтобы меня оставили в покое!"

"Просто!.." – хмыкнул Виктор. – "Просто оставили в покое… Так ты это представляешь. Хорошо… Но ведь Николай тоже не собирался тебя предавать. Он тоже просто захотел весело провести время".

"Это совсем другое дело!" – запальчиво возразила девушка. – "Он же знал, что делает, что это значит для меня…"

"А ты не знаешь, что значит твое желание?" – иронически прищурился Калашников. – "Какие мы наивные! Ладно, объясню. Десятки учителей работали больше трех лет, чтобы выучить тебя чемуто. Многие десятки людей работали, чтобы кормить – поить, обувать – одевать тебя. Они надеялись, что все это не напрасно. И тут оказывается, что нашей Насте на них наплевать. Наплевать на Матвея Сергеевича, который сутки себе места не находил. Наплевать на меня. Она их, видите ли, об этом не просила. И они все могут со своими надеждами валить в трубу, потому что Насте Коменской так захотелось… Может быть, я сказал неправду? Тогда возражай!"

Настя сидела слегка пристыженная, понимая, что Калашников, во всяком случае, говорит искренне. Однако упрямство и самолюбие не позволяли ей признать себя виноватой.

"Да, вы все обо мне заботились, учили, воспитывали. Все верно. Но что же поделать? Значит, не получилось из меня то, что вам нужно. И никто тут не виноват", – продолжала упрямиться она.

"Никто не хотел делать из тебя чтото. Нам всем хотелось бы лишь одного – чтобы ты стала взрослой, способной отвечать за свои поступки, и способной питать хотя бы толику уважения к людям, которые тебя окружают. Не больше. Нам вовсе не нужны от тебя слезы благодарности или признания в неоплатном долге пред нами. Достаточно и того, чтобы ты походя не перечеркивала сделанное другими изза мелочного каприза", – мягко сказал Калашников.

"Мелочного каприза?!" – щеки девушки вспыхнули, она была готова вскочить с дивана.

"Да", – веско произнес Виктор. – "Чужое горе никто не измерит. И нет в медицине надежных лекарств от душевной раны. А вот отказываться от экзаменов – это мелочный каприз. Или не так?"

Настя сидела на диване молча, ничего не отвечая. Лишь на следующий день, уже в автомобиле, следовавшем в Зеленодольск, она спросила Калашникова:

"А если бы я вчера наотрез отказалась вас слушать, что бы вы тогда сделали?"

"Вызвал бы патруль и сдал бы тебя под трибунал за попытку дезертирства", – спокойно ответил Виктор.

"Нет, серьезно?" – не унималась Настя.

"А я и говорю серьезно. С шестнадцати лет ты военнообязанная. Область по – прежнему на военном положении. Так что с дезертирами церемониться не приходится. Или ты думаешь, с тобой будут до сорока лет только в игрушки играть?" – столь же спокойно пояснил Виктор.

Настя умолкла, слегка ошарашенная этими словами.

* * *

В Славьгороде Мильченко столкнулся с вещью, с которой доселе был знаком лишь по книгам. В центре города, на площади, шумел многолюдный митинг. Командующий Центральной территориальной дивизией выступал перед огромной – едва ли не в тысячу человек – толпой.

"…И что мы видим вокруг себя? Разорение, хаос, бандитизм. Область разорвана на соперничающие между собой военные клики, которые не способны навести порядок даже на той территории, которую они, якобы, контролируют! Да и чем они лучше бандитов? Те же поборы с населения, особенно с крестьян. Тот же произвол, опирающийся на вооруженные шайки. Тот же упадок нравов, разрушение семьи, безнадзорные дети, которых запихивают с глаз долой в приюты.

А в довершение всего землица, с которой мы все кормимся, да нужный инвентарь, расхватаны всякими пришлыми городскими людьми. Они ж и не знают толком, что значит земля – кормилица! Нет, надобно землю в настоящие руки отдать, нашим справным мужикам! Верно я говорю?" – оратор сделал картинную паузу, явно ожидая одобрения толпы.