Текст книги "Криминальный отдел"

Автор книги: Андрей Ильин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 13 страниц)

Андрей Ильин
Криминальный отдел

Предисловие

Впереди этого состава не было локомотива. Возле вагонов не стояли услужливые проводники. Бригады осмотрщиков не стучали по буксам длинными молоточками. Не суетились пассажиры. Не кричали «Па-а-бере-гись!» толкающие по платформам тележки носильщики. Никто никуда не ехал, и никто никуда не опаздывал.

Ничего этого не было.

Потому что этот железнодорожный состав стоял в тупике. Там, где рельсы уже никуда не шли. Где первый вагон упирался в наклонную бетонную надолбу.

Все было тихо и безлюдно.

Жарило июльское солнце. О чем-то щебетали птицы в недалеких лесопосадках. Стрекотали кузнечики. Медленно жухла трава.

Вагоны стояли в тупике уже шесть с половиной часов.

Все было тихо и безлюдно, хотя в нескольких сотнях метров от вагонов в оврагах, балочках и кустах притаились десятки людей. В защитной униформе.

– Ну что? – спросил облаченный в милицейскую форму и синий бронежилет подполковник. – Где они?

– Хрен знает. Там пять вагонов. И они могут быть в каждом…

– Что значит «хрен знает»? Чей хрен знает?

– Садовый… знает, – зло огрызнулся майор.

– А что наблюдатели?

– Что наблюдатели? Смотрят наблюдатели…

– И что видят?

– Все то же самое. Большой, садовый…

Подполковник раздраженно сплюнул под ноги.

– Меня же начальство с кишками съест! Вместе с содержимым. Шесть с половиной часов! Ну должны же они как-то проявить себя. Ну там в окне мелькнуть, или железкой звякнуть, или в сортир сходить… Ну ходят же они в сортир?

– Наверное, ходят.

– Ну, значит, воду в унитазах сливают… И значит, можно ту воду увидеть. Следят твои «зыркачи» за сливами в туалетах?

– Следят. Что я, первый раз замужем?

– Ну и что?

– Ничего! Ни единой капли.

– Как так?

– Ну вот так. Может, они не сливают. Или прямо в купе гадят. Им же все равно. Им же никуда в тех купе не ехать…

– Тоже верно…

Чуть поодаль, в неглубоком кювете, лежали на спинах два человека. Рядовые, поднятые по общей тревоге следователи. И тупо жевали казенную, выданную сухпаем копченую колбасу.

– Надоело… – сказал один.

– Колбасу жрать?

– Лежать надоело. У меня дел – во! – и чиркнул обкусанной колбасой поперек горла.

– У всех дел – во!

– И, главное, за каким мы здесь? Все равно на захват спецназ пойдет.

– Это точно – спецназ. Это их работа.

– А наша?

– Наша – крестец студить. Лично мой крестец уже полный… не жилец.

– Крестец – это да. Без здорового крестца в нашем деле много не наработаешь…

Следаки дожевали колбасу и упали затылками на закинутые за голову руки.

В лица им светило яркое июльское солнце, руки щекотали близкие травинки. Было жарко, сытно и лениво.

– Смотри, еще начальство подъехало.

– Уже четвертое за час. Четыре генерала на один квадратный километр – это, я тебе скажу, немало. Это даже для управления немало…

Очередной генерал вышел из черной «Волги». К нему подскочил подполковник в бронежилете.

– Товарищ генерал. Разрешите доложить…

– Да ладно, и так все вижу. Сидят?

– Сидят.

– Не высовываются?

– Никак нет. Не высовываются.

К новому генералу подошли три предыдущих. Поздоровались за руки. И снова разошлись по машинам. Генералы предпочитали наблюдать за операцией через стекла персональных автомобилей. В которых работали кондиционеры.

– Ну все, надо что-то делать! – сказал подполковник своему заместителю.

– Надо…

– Покричи им, что ли. Чтобы сдавались.

– Так кричали уже.

– Еще покричи. Может, они проснулись.

Майор отошел к машине с установленными на крыше громкоговорителями. Взял в руки микрофон.

– Работает?

– Так точно. Работает.

– Внимание, – сказал майор, и его тысячекратно усиленный голос загремел над округой. – Повторяю свое предложение. Предлагаю сдаться по-доброму. Все подходы перекрыты. Деваться вам некуда. Отпустите заложников, выбросьте оружие и выходите с высоко поднятыми руками. В противном случае мы будем вынуждены применить оружие на поражение.

Повторяю. Отпустите заложников, выбросьте оружие и выходите с высоко поднятыми руками…

– Чего они орут? – поморщился один из залегших в засаде следователей.

– Положено – вот и орут. У них в инструкции написано, что следует попытаться все решить миром.

– А чего они так часто орут?

– Делать нечего. У тебя колбасы не осталось?

– Зачем колбаcа? Ты же говорил, что объелся.

– А мне тоже делать нечего… Из ближайших кустов выполз человек в маскхалате и каске.

– Вы что это? – удивился он, увидев отдыхающих следователей.

– Что «это»?

– Вы это зачем здесь? – напрягая желваки, по-другому спросил незнакомец.

– Осуществлять блокаду подходов к объекту. И при необходимости оказывать поддержку наступающим подразделениям.

– А объект где? Где объект?!

– Там, – показали за спины следователи.

– А что же вы смотрите в противоположную сторону?

– Обед у нас, товарищ. Простите, не разберу вашего звания. Вот, колбасу доели, – показал хвостик колбасы с веревкой один из следователей.

– Какой обед? Мать вашу! Идет боевая операция. А вы тут курорт устроили. К противнику ж… развернулись…

– Никак нет! Товарищ, простите, не знаем вашего звания. Мой товарищ не вполне точно выразился. Мы отвлеклись от несения службы на момент приезда вышестоящего начальства. То бишь генерала. Чтобы иметь возможность приветствовать старшего по званию. Как это предписывает устав. Мы не могли оставаться повернутыми к своему непосредственному командованию, как это вы выразились, ж…, извините, не предусмотренным служебным этикетом местом. Многолетняя выучка и уважение к уставу и вышестоящему начальству не позволили нам столь непотребным образом игнорировать предписанные субординацией правила. Вследствие чего мы были вынуждены пренебречь своими служебными обязанностями в пользу исполнения дисциплинарного устава. Причем лишь на мгновение. В которое вы нас здесь и застали…

– Фамилии! Мать вашу…

– Мою? Грибова Зинаида Петровна.

– Какая Петровна? – опешил незнакомец.

– Вы сказали, фамилию. И матери моей. Мою мать зовут Грибова Зинаида Петровна.

– Так! – рассвирепел незнакомец в каске. – Я полковник Петров. Проверяю выполнение приказа в подразделениях. Я требую назвать ваши фамилии, звания, место работы. В противном случае…

Случай был действительно противный. И незнакомец в каске тоже.

– Я жду…

– Грибов. Старший следователь восемнадцатого отделения милиции.

– Григорьев. Следователь того же отделения.

– Ну все, Грибов. И Григорьев. Считайте, доигрались. Я выйду на ваше начальство с рапортом. И потребую… Можете считать, что вы уже не работаете…

– Зря ты, – сказал Григорьев, когда проверяющий ушел. – Теперь развоняется.

– Чем развоняется? Мы ничего противозаконного не делали. Назначенного места не покидали. А то, что смотрели не в ту сторону, так это еще надо доказать. Может, мы на шум его шагов обернулись. В целях самообороны… Ни хрена он не сделает. Пугает больше.

– А если сделает?

– Если сделает, то все равно ничего не сделает. Потому что не сможет. Меньше должности следака нам не дадут и дальше этого овражка не пошлют. Нечего с нас взять. Колбасу мы уже съели…

– А если действительно уволят? Мы же не знаем, кто он такой.

– Ну и черт с ним. Пойдем в охранники. Охранникам втрое против нашего платят…

– …в последний раз предлагаю сдаться… – надсаживался майор. – Добровольная сдача облегчит вашу участь…

По дальней балке расползались облаченные в тяжелые бронежилеты и каски с пуленепробиваемыми забралами спецназовцы.

– Почему не начинаем? – спросил подошедший к подполковнику генерал.

– Не определено местоположение террористов. И заложников. И еще это… машина со спецпатронами потерялась…

– Как так потерялась?

– Точно сказать не могу. Но скорее всего сломалась в пути. Техника изношена. Я уже несколько раз выходил с рапортом в вышестоящее командование о необходимости замены автопарка на более новый, но…

– И что вы намереваетесь делать?

– Уже делаем. Мы уже послали другую машину…

Спецназовцы вышли на исходные позиции и залегли.

В ожидании патронов.

– Почему не начинаем? – спросил майор подполковника.

– А куда начинать? Куда атаковать, если мы не знаем, в каком они вагоне. Наугад полезем – они заложников порешат. Все шишки на нас с тобой понавешают. Лучше подождать. Еще хотя бы немного. Вдруг они выдадут себя. Не могут же они сутками неподвижно сидеть.

Скажи наблюдателям, чтобы смотрели в оба. Что башки посвинчиваю, если что.

– А начальство?

– Черт с ним, с начальством. Они здесь зрители. Они в отличие от нас с тобой ни за что не отвечают. Как-нибудь отбрешемся… За лишние часы подготовки с нас не спросят. А вот за провал операции…

– Семь часов, – вздохнул Григорьев.

– Что семь часов?

– Лежим семь часов. А меня Лидка ждет.

– Какая Лидка?

– Ты не знаешь.

– Меня тоже ждет. Мама. Всю жизнь ждет. Со школы. Я обещал в шестнадцать вернуться. Если не вернусь, будет волноваться. Очень.

– В шестнадцать не вернешься. Здесь еще часа на четыре. С такими темпами.

– Мне бы лучше в шестнадцать. И вообще надоело…

– И что ты предлагаешь? Уйти?

– Нет. Уйти нельзя. Уйти – дезертирство. Может, простимулировать?

– Как так?

– Как рожениц стимулируют. Когда у них это дело ни туда ни сюда. Вот им и способствуют. Для пользы дела.

– Да ты что! Это работа спецназа.

– А ты кто?

– Я другой спецназ. Я армейский спецназ. Причем в отставке.

– А что, армейский хуже?

– Да ты что такое говоришь? Хуже… Лучше! На голову лучше! На три головы… Нас знаешь как гоняли! По семьсот километров пешедралом по территории условного противника. В полной выкладке. И там – голыми руками. А этих на машинах с мигалками развозят. Чтоб кто-нибудь случайно не задавил.

Сравнил! Резиновую дубинку с пальцем!

– Ну так в чем дело? Что, не справишься с парой гражданских террористов?

– Справиться дело нехитрое. Только… Только приказа на то не было.

– Обратного тоже не было. При постановке боевой задачи нам было сказано «всеми доступными способами поддерживать силы атакующих подразделений…». Так, может… Тем более время уже к четырем…

– А если?..

– Никаких «если». Победителей не судят. Заодно рапорт того дуболома закроем. Путем перевыполнения поставленной оперативной задачи.

– Но если все-таки…?

– Семь бед – один ответ. Ты же слышал – мы все равно уволены. Так хоть пошумим напоследок. Чтобы запомнили.

– Разве что уволены…

– Уволены, уволены… Таким, как мы, рядовым бойцам начальство нарушения субординации пуще измены Родине не прощает. Если только те рядовые не победители. Так что терять нам нечего… Ну что?

– А как же мы? Как подберемся? Там же подходы со всех сторон открыты. Не они, так свои заметят. И, не разобравшись, уконтрапупят.

– Не со всех открытые. Со стороны тупика кусты почти до самой надолбы тянутся.

– А сама надолба? Она же как зеркало. И высотой полтора метра. Пока ее перелезешь, тебя семь раз срисуют.

– Это точно, что как зеркало. Только есть у меня по этому поводу одно соображеньице. Чтобы не заметили…

* * *

– Але. Пожарная?

– Говорите.

– Тут дело такое. Тупик за контейнерной площадкой знаете?

– Какой тупик? Говорите по существу. Что конкретно, как давно и насколько интенсивно горит.

– А-а… Вагон горит. В составе. Который в тупике стоит. Сильно горит.

– Люди в вагоне есть?

– Люди? Не знаю. Когда я выпрыгивал, были. Ремонтники. Двадцать человек.

– Высылаем машину.

– Не… Тут одной машины мало будет. Там еще бензоцистерна стоит. Пять штук.

– Сколько?

– Пять! Или семь. Отсюда не разобрать. Там все в дыму.

– Хорошо. Сигнал принят. Машины выезжают.

* * *

Подполковник принимал очередные доклады подразделений.

– Группа захвата на исходных.

– Оцепление?

Командир оцепления оглядел свое хозяйство – запрещающие знаки на подходах, импровизированный шлагбаум, расправленные поперек дороги шипованные полосы, сдерживающий напор телевизионщиков и любопытствующих гражданских личный состав со щитами и дубинками – и, переключившись на передачу, доложил:

– Подходы блокированы по всем направлениям. Можно работать.

– Добро. Как снайперы?

Снайперы засели на верхушках деревьев, распластались по крышам близко расположенных сараев и железнодорожных хозяйственных построек. Сошки винтовок с оптическим прицелом были широко раздвинуты и впечатаны в неподвижные поверхности. Глаза вдавлены в окуляры прицелов. Указательные пальцы положены на курки. Снайперы были неподвижны, как сфинксы.

– Снайперы готовы, – доложил командир подразделения.

– Добро, снайперы. Наблюдатели?

Наблюдатели сидели возле мощных биноклей. Не отрывая глаз от объекта. Они готовы были зафиксировать любое шевеление противника. Даже дуновение занавески от случайного чиха. Только шевеления не было.

– На месте.

– Как там?

– Объект без изменений.

– А заложники? Где могут быть заложники?

– Точно сказать не можем. Предположительно в четвертом вагоне. Если по косвенным признакам.

– Что значит косвенным?

– Блики там на стеклах странные. Ну и вообще. Четвертый самый удобный…

– Вы бы не предполагали. А давали информацию. Мне ваши предположения что покойнику анальгин. Смотрите. Во все глаза смотрите!

– Есть смотреть…

Подразделения были готовы к атаке. Давно готовы. Не было только ясно, кого атаковать…

* * *

Со стороны города, воя сиренами, приближались пожарные машины. Колонна пожарных машин. Сигнал о возгорании в четвертом железнодорожном тупике был принят третьим номером.

Машины подскочили к шлагбауму и остановились.

– Вы куда? – крикнул стоящий подле шлагбаума гаишник.

– В тупик.

– Зачем в тупик?

– Ликвидировать загорание.

Гаишник поднял к губам радиостанцию. Сбоку к нему подбежал следователь Грибов.

– Открывайте шлагбаум. Скорее открывайте.

– А вы кто? – напрягся гаишник.

– Капитан Грибов. Заместитель командира по оперативной части, – сунул следователь под нос гаишнику свое развернутое удостоверение. И чтобы сбить его с толку окончательно, заорал на высунувшихся из окон пожарников: – Вы что так долго? Все сроки вышли! Вы что, в самом деле! Давайте быстрее! Быстрее!

– А пожарники зачем? – еще раз, на всякий случай, спросил гаишник.

– За тем. За тем самым, – многозначительно сказал Грибов. – Выливать сволочей будем. Брандспойтами. Согласно оперативным планам разработанной операции. Своих-то брандспойтов у нас нет.

– А-а! – все понял гаишник и распорядился поднять шлагбаум.

Грибов вскочил на подножку первой машины.

– Гони! – что есть мочи заорал он.

– А оцепление зачем? – спросил растерявшийся командир пожарного расчета.

– Оцепление – чтобы гражданское население не проникло в охранную зону. Чтобы не мешало работе пожарных расчетов.

– Ты смотри, успели! – вслух удивился командир пожарников. – Могут, когда хотят.

– Слушать меня! Давай к самым вагонам, – скомандовал следователь водителю. – Давай разгоняй свой тарантас.

Машина, наращивая ход, устремилась к составу.

– Но там вроде огня не видно, – удивился кто-то из пожарных.

– Какой огонь? Какой на хрен огонь? – возмутился Грибов. – Какого вам еще огня надо? Тут без огня – не продохнуть!

– Но здесь же пожар?

– Кто вам сказал? Какой пожар? С пожаром мы бы сами как-нибудь справились. Заложники там. И террористы. С боевым оружием. Так что лучше лишний раз не высовывайтесь. Чтобы вас не шмальнули.

– Как шмальнули?!

– Так. Пулей меж глаз!

– Как так шмальнули?! Мы же на пожар ехали…

– А это и есть пожар. Только социальный. Короче, мне вам тут объяснять некогда. Раз вы откомандированы. Разгоняйте машины и ставьте бортом к вагонам. Потом раскатывайте свои кишки и по моему сигналу бейте водой стекла. Пробьет струя стекла-то?

– Стекла-то? Конечно, пробьет. Только мы под пули не полезем.

– Да не полезете, не полезете. Я полезу. Ваше дело под прикрытием машины шланги размотать. И воду под напором дать. Ясно?

– Ясно. Чего не ясно. Если вы сами, мы не против… В каком вагоне возгорание? В смысле к какому вагону подъезжать?

– Вы двигайтесь, а я скажу. И сирены включите. Погромче. Сирены, они способствуют.

Несколько пожарных машин, ревя сиренами, выскочили к составу. Грибов внимательно отсматривал окна. Не могла такая масштабная выездка не привлечь внимания террористов.

Первый вагон, второй, третий…

Есть! Есть шевеление. В четвертом вагоне.

Грибов высоко поднял правую руку и растопырил четыре пальца. А потом еще четыре раза подряд поднял и опустил руку. Для верности.

Четвертый вагон.

Выждал короткую паузу и еще три раза выбросил вверх руку.

Третье купе.

Третье купе в четвертом вагоне.

* * *

Четвертый вагон. Третье купе – увидел заранее условленный сигнал Григорьев.

Итого надо успеть пробежать три вагона. Под шумок. Пока все взоры обращены в сторону ревущих сиренами пожарных автомобилей.

Он быстро перемахнул насыпь и, пригибаясь, побежал вдоль вагонов с противоположной от пожарных машин стороны.

Первый.

Второй.

Третий.

Четвертый.

Четвертый. Тот, что нужен.

* * *

– Что это за машины? – недоуменно спросил подполковник.

– Черт их знает. Может, помощь террористам? – предположил майор.

– Ну ты скажешь! Помощь. Кабы одна-две. А их штук десять. И еще лестницы. Пожарные это. Только за каким… И кто их вызвал?

– Может, спецназовцы? Они вечно мудрят. Вечно что-нибудь такое в последний момент выдумывают. Чтобы выделиться.

– Какие спецназовцы? Они же мне подчинены. Я командую операцией.

– Может, и вы. А может, уже и не вы. Вон сколько генералов понаехало. И у каждого своя связь. И свое представление о том, как это дело должно выглядеть.

– Неужто действительно? Неужто опять обошли на повороте? Чтоб их! – в сердцах выругался подполковник и, придерживая каску, побежал к замершим невдалеке «Волгам».

Выйти на начальство рацией он не решился. Как-то это неправильно при личном присутствии обращаться к высокому начальству обезличенно.

* * *

Капитан Григорьев быстро забрался по расположенной со стороны межвагонной сцепки откидной лестнице на крышу вагона. И на пузе прополз к третьему купе. Затем он зацепил за трубу вентиляции веревку, обвязал ее дальний конец вокруг груди. Так обвязал, чтобы можно было мгновенно отдать узел. И встал на крыше вагона в рост. На одно малое мгновение встал, чтобы только оценить расстояние и силу толчка.

Потом пододвинулся спиной к краю, сильно оттолкнулся и прыгнул вниз.

«Хорошо, что надел на операцию армейские бутсы. Которые с подковками. Если бы штиблеты – хана», – подумал в последнее мгновение он.

Амплитуда падения была достаточно большая. Плюс вес качнувшегося маятником человека. Плюс мощнейший удар, который он нанес в последний миг полета разогнувшимися ногами по стеклу.

Подковы с разгону вбились в вагонное стекло. Во все стороны брызнули осколки. Григорьев влетел внутрь вагона, раздирая о выступы битого стекла одежду.

Он упал на пол. Тут же вскочил, снова упал, откатываясь в соседнее купе, и снова встал, уже выставив изготовленный к выстрелу пистолет.

– Ты чего? – удивленно сказали обернувшиеся от окна террористы.

– Да вот. Мимо проходил, – ответил Грибов, – решил зайти. Сдавай оружие.

– Ты чего?! – еще раз спросили террористы. – Нас же второй взвод брать должен. Согласно плану. А ты кто такой?

– Я за них. За второй взвод. Они меня послали.

– А сами где?

– Пиво пить пошли. Жарко.

– Ну ты даешь, мужик! – возмутились «террористы». – Ты же нам всю малину испортил. Своим скипидаром. Мы же две недели тренировались! Начальство пригласили. Чтобы они оценили. А ты…

– Ладно трепаться. Сдавай оружие! – крикнул Григорьев.

– Больной, – сказал главарь «террористов». – Убери свою пукалку и вали отсюда. Пока у тебя ноги ходят.

– Вы не поняли. Операция закончена. Успешным освобождением заложников и пленением задерживавших их преступников. Без причинения им телесных повреждений.

– Дурак, – вздохнул старший «террорист». – Вот что, парни, закатайте пока его куда-нибудь на багажную полку, а после мы разберемся. Кто он такой и откуда взялся.

– Предупреждаю, что при оказании сопротивления я буду вынужден стрелять! – сказал Григорьев.

– В кого стрелять? В своих? Причем холостыми патронами? Не смеши.

Григорьев опустил оружие.

К нему быстро подошел один из «террористов», выдернул из рук «Макаров» и завертел кисть за руку.

– Куда его?

– В багажный рундук. В качестве бесхозного чемодана.

– Топай! – приказал «террорист» и подтолкнул жертву в соседнее купе.

Чего та жертва и ожидала.

Григорьев дернулся вперед, неловко оступился и стал падать. Вцепившийся в кисть руки сопровождающий на мгновение ослабил хватку. И подался вперед. Григорьев ударил его задней частью каблука в голень. И, слегка повернувшись, локтем в подбородок. Конвоир молча упал в проход.

Дернувшегося ему на помощь напарника следователь уложил ударом левой ноги в солнечное сплетение.

– Ну, ты, оказывается, гад! – выдохнул главный «террорист», разворачивая на него дуло обреза.

Конечно, патроны в обрезе были холостые. Но с такого расстояния, в не защищенное пластиковым забралом лицо и пустые заряды могли выбить глаза из глазниц.

Очень это неприятно – две темные дырочки стволов, направленные в зрачки.

– Все! Шабаш! Я сдаюсь! – сказал Григорьев.

Поймал мгновенное сомнение во взоре противника, отшатнулся в сторону, ухватился за обрез, дернул его на себя и ударил «террориста» лбом в переносицу.

Бухнул выстрел. Вернее, два выстрела, слившиеся в один. Но они уже никому вреда причинить не могли. Главный «террорист» осел на пол. Григорьев выдрал у него из рук сочащийся дымом обрез и отбросил его далеко в проход.

– Я же говорил, что преступники были захвачены. Но уже с причинением им легких телесных повреждений.

Заложники при этом не пострадали.

На полке в купе сидели прижатые друг к другу «заложники» – две матерчатые куклы. Исполненные в натуральную, соответствующую детям семи– восьмилетнего возраста, величину.