Текст книги "Рыцари пятого океана"

Автор книги: Андрей Рытов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 25 страниц)

– Атакуем! – спокойно передал Шестаков ведомому и направил свой истребитель на фашистского лидера.

Меткая огненная струя пронзила вражеский бомбардировщик, и он, загоревшись, потянул к земле. Новый заход в атаку – и еще одна машина вспыхнула пламенем. Очередь снарядов попала, видимо, в бензобаки, и бомбардировщик, подобно фейерверку, рассыпался в воздухе огненными всплесками. Взрывной волной перевернуло самолет Шестакова, и он, потеряв управление, тоже упал на землю. Так не стало храбрейшего из храбрых.

В Крыму, затем уже после войны мне доводилось встречаться со многими воспитанниками Льва Львовича Шестакова, ставшими дважды Героями Советского Союза – А. Алелюхиным, В. Лавриненковым, П. Головачевым, Амет-ханом и другими. С особой теплотой и сердечностью вспоминают они Льва Львовича, не дожившего вместе с ними до светлого дня победы, о которой он так страстно мечтал. Они часто навещают его мать Марию Ивановну в городе Авдеевке, Донецкой области, пишут ей письма. Образ выдающегося борца за Родину живет в сердцах молодого поколения авиаторов. Имя Л. Шестакова занесено навечно в списки Н-ской гвардейской истребительной авиационной части. Командир созвездия двадцати шести героев по-прежнему в боевом строю.

После гибели Льва Шёстакова полк возглавил Морозов. Он также отличался большой храбростью. Вылетев однажды во главе четверки на свободную охоту, Морозов обнаружил на одном из железнодорожных перегонов состав с горючим и атаковал его. Через несколько минут эшелон загорелся.

Я не раз бывал в этом полку, интересовался деятельностью заместителя командира по политчасти подполковника Верховца. Он отличался большой заботой о людях, широким размахом в работе, не разменивался на мелочи, не увлекался эффектными мероприятиями. Все делал солидно, на прочной основе. Другие политработники говорят, бывало: какая сейчас может быть партийная учеба? Воюем. Не до книжек. А Верховец и отлично воевал (лично совершил более ста пятидесяти боевых вылетов), и о политическом просвещении не забывал – на все находил время.

Политотдел армии проверил состояние внутрипартийной работы в полку. И что же? У Верховца и тут полный порядок. Периодически проводятся семинары парторгов, раз в месяц собрания партийного актива. Замполит лично сам инструктирует докладчиков, агитаторов, во всем помогает им.

В некоторых частях командиры в то время стояли как-то в стороне от политического воспитания людей. "Наше дело – водить летчиков в бой, драться с врагом, а остальным пусть политработники занимаются", – рассуждали они. Подполковник Верховец не допускал этого. "Раз ты командир, – убеждал он комэсков и командиров звеньев, – воспитание людей с тебя не снимается". И он приобщал их к политической работе, заставлял проводить беседы, политические информации, интересоваться настроением людей, их бытом.

Рядовые коммунисты тоже не стояли в стороне от общественных дел. Верховец у всех умел зажечь огонек, пробудить интерес к событиям, происходящим на фронтах, в стране и за рубежом.

Боевые успехи 9-го полка во многом зависели от хорошо поставленной политической работы с людьми. И политотдел армии правильно поступил, обобщив опыт этого вдумчивого инициативного политработника, сделал его достоянием других заместителей командиров полков но политчасти.

Еще задолго до начала Крымской операции в боевую работу летчиков 8-й воздушной армии прочно вошла тактика свободной охоты. Суть ее состояла в том, что истребители появлялись на наиболее вероятных направлениях полетов вражеских самолетов, подкарауливали их там и уничтожали. Охотники выбирали также и другие цели – железнодорожные эшелоны, мотомехколонны, склады и т. д. Это доверялось лучшим летчикам, способным остаться победителями в любых условиях.

Первыми в армии прибегли к этому эффективному способу борьбы с противником летчики части майора Еремина. Гаврилин и Куликов, например, выследили на одном из перегонов железнодорожный эшелон и подожгли его. Им же удалось сбить в том полете по два транспортных самолета.

Успех ободрил людей. Командование армии приняло решение устроить на Кинбургской косе засаду. Туда направили отборную группу асов во главе с дважды Героем Советского Союза А. И. Покрышкиным. Самолеты тщательно замаскировали на полевой площадке, поэтому на трассе полетов вражеских транспортных машин они появились неожиданно. Результат работы группы оказался выше всяких похвал. За двадцать дней было уничтожено тридцать фашистских машин.

Помимо этой группы над Крымом ежедневно охотились истребители частей Дзусова, Савицкого, Морозова, штурмовики Панычева, Чумаченко. Они дерзко ходили по тылам врага и уничтожали все, что попадалось по пути: автомашины, склады, самолеты, пехотные колонны на марше.

Днем немецкие самолеты обычно не появлялись над переправой через Сиваш. Ночью же они беспокоили этот участок довольно часто. Однако вскоре истребители майора Еремина отучили их от ночного разбоя. Переправа могла работать спокойно.

Командующий армией Т. Т. Хрюкин решил расширить диапазон действий охотников. Он приказал командирам 7-го штурмового корпуса и 1-й гвардейской штурмовой дивизии создать группы охотников-добровольцев для уничтожения кораблей и барж противника, уходящих из Севастопольской и Казачьей бухт на запад. Агитировать никого не пришлось. Добровольцев набралось больше чем надо. И это опять-таки принесло успех. Бомбами, реактивными снарядами, пушечным и пулеметным огнем охотники-штурмовики пустили на морское дно немало транспортных средств противника.

Хорошими воздушными охотниками были многие командиры. И первое место среди них по праву принадлежало командиру 3-го истребительного корпуса генералу Савицкому. Неугомонному комкору не сиделось на месте, он сам все время жаждал личных встреч с противником.

Однажды ночью во главе группы истребителей, в которую вошли Тарасов, Рубахин, Егорович, Абдрашитов и Пискарев, он вылетел на свободную охоту. На фашистском аэродроме Розендорф шли боевые полеты. Немцы замаскировали старт, обозначив его всего лишь несколькими фонарями. Но для опытных глаз и этого было достаточно. Истребители подкрались с потушенными аэронавигационными огнями. Кто-то из летчиков заметил летевший по кругу фашистский бомбардировщик, и очередь трассирующих снарядов решила участь "юнкерса". Другие истребители в это время уже бомбили стоянку, а потом, снизившись, стали поливать свинцом вражеские самолеты и жилые помещения.

И вот на командном пункте слышим спокойный голос Савицкого:

– Я "Дракон", идем домой.

"Дракон" был позывной Евгения Яковлевича всю войну. Долго не расставался он с ним и в послевоенный период.

Однажды я попросил наш штаб подготовить справку об итогах охоты истребителей. Результат оказался блестящим: за четыре месяца они сбили в воздухе 91 самолет и сожгли на аэродромах 53. Кроме того, вместе со штурмовиками и ночными бомбардировщиками охотники уничтожили 54 танка, 150 вагонов, 1833 автомобиля, 4 баржи, 3 катера. Не зря немцы прозвали наших охотников – Покрышкина, Алелюхина, Лавриненкова, Балашова, Кочеткова и других – летающими "фердинандами".

Наступление продолжается

Успешные боевые действия армии, продвижение вперед наземных частей породили среди некоторой части авиаторов самоуспокоенность и беспечность. Они ошибочно считали, что у нас, мол, полное превосходство в силах и нет необходимости тщательно продумывать организацию отдельных боев. Как правило, это не обходилось без дурных последствий.

26 марта 1944 года летчики 278-й истребительной дивизии, которой командовал полковник Лисин, прикрывали переправу через Сиваш. Понадеявшись на то, что немцы не пошлют сюда крупных сил, командир направил на боевое задание наспех спаренные экипажи из молодых, необстрелянных летчиков, а сам устроил в штабе какой-то семинар. Враг же вопреки ожиданиям направил к Сивашу несколько десятков бомбардировщиков в сопровождении истребителей 52-й эскадры. В рядах защитников переправы появилась растерянность, взаимодействие между истребителями нарушилось. Летчики дрались кто как мог.

В этот день дивизия потеряла десять истребителей. Погибли, в частности, командир 812-го истребительного полка майор Волков и Герой Советского Союза старший лейтенант Лавренов. Они вылетели на выручку молодежи, но поправить дело уже не смогли.

Когда об этом доложили Хрюкину, он пришел в состояние крайнего возмущения, стукнул кулаком по столу и наградил Лисина далеко не лестными эпитетами. Немного успокоившись, он вызвал командира дивизии по телефону и, круто поговорив с ним, предупредил:

– Если подобное повторится, я отдам вас под суд.

Мы издали приказ, запрещающий в дни боевой работы проводить какие бы то ни было семинары, конференции или заседания. "В дни боев, – говорилось в нем, все внимание сосредоточивать только на руководстве войсками". Приказом еще раз подтверждалась необходимость сколотить пары, ни в коем случае без надобности не разобщать их, дать возможность летчикам отработать между собой полное взаимодействие. Полковника Лисина предупредили о неполном служебном соответствии.

Несмотря на это, в апреле снова произошла неприятность. Двадцать семь экипажей Пе-2 в сопровождении двадцати истребителей вылетели бомбить огневые позиции артиллерии противника. У цели в момент ввода в пикирование истребители под командованием капитана Кочеткова потеряли звено бомбардировщиков капитана Вишнякова. Как только вишняковцы стали выходить из пикирования, на них напала четверка "мессершмиттов". Первый ведомый лейтенант Бондаренко был сбит и упал в море. Не вернулся на аэродром экипаж самого командира звена лейтенанта Болдырева.

В том бою погиб и экипаж лейтенанта Гребенникова. Выделенные для его сопровождения истребители во главе с лейтенантом Денчиком также потеряли его из виду и по обеспечили защиты.

Виновники столь безграмотной в тактическом отношении операции понесли суровое наказание. Командира эскадрильи капитана Кочеткова снизили в должности. Лейтенанта Денчика предали суду военного трибунала. Были наказаны и командиры полков – майор Исаков и подполковник Дороненков.

По этому поводу в штабе армии состоялось совещание с командирами корпусов и дивизий. Мы дали указание политорганам соединений вплотную заняться вопросами совершенствования тактической подготовки, посвятить этой теме партийные собрания. Офицеры штаба и политотдела армии, инспектора и работники политорганов соединений срочно выехали в части, чтобы на месте помочь людям по-настоящему заняться боевой подготовкой летного состава. Зазнайству, шапкозакидательству была объявлена решительная борьба.

Крутые меры, принятые командованием армии, политотделом, дали свои результаты. Люди поняли, что успокаиваться рано, что враг еще силен, что победа добывается не только отвагой, но и искусством боя, умелой, продуманной его организацией.

Особое внимание обратили на ввод в строй молодых летчиков. Их стали обучать вначале в зонах, на полигонах, и только потом вместе с опытными бойцами посылали на задания.

Быстрое реагирование на допущенные ошибки стало правилом всей нашей боевой работы. Помню, вернулся с переднего края один из инспекторов штаба армии и рассказывает:

– Наблюдал я сегодня действия наших штурмовиков и остался недоволен. Гудят, стреляют, сбрасывают бомбы, а улетели – и многие огневые точки противника снова ожили.

Оказалось, штурмовики действуют по шаблону, главным образом с круга. Заняв такой порядок, летчики, естественно, не столько смотрят за землей, сколько за хвостом впереди идущей машины, чтобы не столкнуться. Находясь все время в положении крена, летчик не может правильно определить момент ввода и заданный угол пикирования. Поэтому бомбы падают в стороне от цели.

Было отмечено и другое явление. Полк первый вылет производит на одну цель, а потом его посылают на другую. Таким образом, экипажи каждый раз вынуждены действовать в новых, незнакомых условиях, и эффект боевой работы снижается.

Штурмовики, как известно, с успехом использовались в борьбе с вражескими танками. Каждая машина имела в кассетах 280 противотанковых авиационных бомб или 100 штук 37-миллиметровых снарядов. По расчетам специалистов, штурмовик при умелом действии летчика мог уничтожить за один вылет не менее двух танков. Однако были случаи, когда экипажи бросали противотанковые бомбы на повозки, отдельные автомашины, окопы. на эти недостатки своевременно было указано командирам штурмовых частей, и эффективность их работы заметно повысилась.

Следили мы и за тактикой противника, извлекая для себя полезные уроки. Первое время вражеские бомбардировщики в целях достижения внезапности удара подходили к объектам на больших высотах, затем со стороны солнца или из-за облаков пикировали под углом 70-80 градусов. Повторных заходов они, как правило, не делали. Но от этого приема они вскоре отказались. Дело в том, что самолеты быстро обнаруживались и перехватывались. Да и зенитная артиллерия имела достаточно времени, чтобы изготовиться к открытию огня.

Тогда противник перешел к малым высотам, вплоть до бреющих, стал применять некоторые другие приемы достижения внезапности. Интересным было взаимодействие его авиации с дальнобойной артиллерией. Чтобы отвлечь внимание наших истребителей от своих бомбардировщиков, противник придумал такой способ. Тяжелая артиллерия открывала огонь по участку в стороне от объекта, по которому намеревались наносить удар "юнкерсы". Наши истребители, приняв разрывы снарядов за разрывы бомб, устремлялись туда, а вражеские самолеты тем временем успевали нанести задуманный удар.

Однако вскоре мы разгадали и эту тактическую хитрость врага.

Наступление танковых частей и пехоты продолжалось. Следом за ними двигался первый эшелон наших инженерно-аэродромных батальонов. Специалисты во главе с начальником аэродромного отдела армии Д. С. Филатовым подыскивали подходящие для посадок самолетов площадки, приводили их в порядок, сооружали на скорую руку командные пункты, две-три землянки и уходили дальше, вперед. Все остальное доделывалось потом вторым эшелоном.

Дмитрий Силантьевич Филатов был опытный инженер. Под его руководством еще в 30-х годах в Подмосковье строился один из крупных аэродромов и городок при нем. Инженер обычно с ходу наметанным глазом оценивал местность, пригодную для оборудования полевого аэродрома, быстро производил необходимые расчеты, прикидывал количество людей и техники, которое потребуется для производства первоочередных работ, давал подчиненным инструктаж, и дело сразу же оживало.

Филатов был пунктуально точен, деловит, не любил, когда люди предлагали какие-либо нереальные проекты, занимались прожектерством.

– Война требует от нас прежде всего оперативности, – говорил он подчиненным. – Делать надо то, что необходимо в первую очередь, делать быстро и надежно. А красоту будем наводить, когда врага разобьем.

Этому славному человеку после войны долг" пожить не пришлось. Он умер. Его похоронили рядом с тем подмосковным аэродромом, в который когда-то он вложил все свое инженерное вдохновение.

В войну же мы обязаны были Филатову очень многим. Войска стремительно продвигались вперед, потребность в аэродромах резко возросла, и тут Дмитрию Силантьевичу принадлежало первое слово. Авиационные части не испытывали недостатка во взлетно-посадочных полосах.

Что же касается тыловых подразделений, то они часто не успевали за стремительным движением передовых частей. Многие из них остались за Сивашем. Весенняя распутица, задержка с восстановлением Чонгарского моста, перешивка железнодорожной колеи не позволили вовремя подтянуть их к летным частям. Правда, мы широко использовали транспортную авиацию. Летчики Маркинов, Коваль, Вервейко, Шашкевич, Березанский, Черезов и многие другие иной день находились в воздухе по восемь и более часов. Но они не могли в короткий срок перебросить громоздкое тыловое хозяйство армии. За Сивашем остались, в частности, многие полевые почты.

Приезжаю как-то в одну из истребительных дивизий, спрашиваю летчиков о настроении.

– Отличное, – отвечают. – Бьем немца. Вот только почта наша где-то застряла, больше недели ни газет, ни писем не получаем.

Приглашаю к себе начальника политотдела полковника Кузьмина, спрашиваю:

– Правду говорят летчики?

– Правду. Начальник штаба отобрал машину у работников полевой почты, и сейчас доставлять газеты и письма не на чем.

Я тут же распорядился передать машину ее законным хозяевам, приказал срочно перевезти полевую почту в Крым, а газеты и письма, скопившиеся там, немедленно доставить самолетом. И надо было видеть радость на лицах людей, когда они читали долгожданные весточки от родных и знакомых, как поднялось у них настроение.

Одно из писем пришло на имя командующего армией. Его написала мать летчика Сошникова, не раз отличавшегося в боях. По просьбе Тимофея Тимофеевича Хрюкина политотдел послал ей благодарственное письмо за воспитание отважного сына, замечательного патриота нашей Родины. Вскоре мы получили ответ. Мать Сошникова писала:

"Дорогие сыночки!

Получила от вас письмо, которое тронуло меня. Много у вас забот, но вы не забываете и матерей. Прочитала я о мужестве своего сына, и сердце мое наполнилось гордостью за него и за всех вас, бьющих проклятых фашистов.

Вас, героев, такими воспитали не только мы, матери, но и родная партия. Хотя вы и дороги нам, матерям, но если потребуется для Родины – не жалейте своей жизни. Вот вам наказ.

Мы, матери, не щадя своих сил, помогаем и будем помогать победить фашистов, которые хотели отнять наше счастье.

Желаю вам быстрее победить врага!

С приветом к вам Александра Ивановна Сошникова".

Политотдел армии размножил это письмо и разослал по частям. Оно сослужило добрую службу в воспитании ненависти к фашистским захватчикам.

В 6-й бомбардировочной дивизии техники и механики высказали другую обиду: воюем, мол, воюем, а наградами нас обходят. Жалобу проверили. Все подтвердилось. Техник Щербина, например, прошел со своим подразделением по многим фронтовым дорогам, работал безупречно, самолеты эскадрильи ни разу не имели отказов, а его тем не менее не удосужились поощрить. Механики Бондарчук, Шаловаленко, Коломиец обслужили более чем по сотне вылетов, но их усердия тоже никто не заметил.

Я вызвал исполняющего обязанности начальника политотдела майора Платонова и спросил, знает ли он о таких фактах.

– Никак нет, – ответил майор. – Проверю.

– Проверить и доложить вы еще успеете, – поправил я политработника. – Надо выявить всех таких людей и немедленно подготовить на них представления к наградам.

Командира дивизии полковника Чучева я попросил дать необходимое указание командирам частей.

– Все сделаем как надо, – заверил он. – Промах допустили, сами его и поправим.

Во время проверки выяснилось, что даже некоторые летчики, проявившие себя в боях, не получают вовремя заслуженных наград и званий. Так, командир звена Антонов два года ходил в звании младший лейтенант.

– Да что я, – сказал он. – Шикунов, командир эскадрильи, двадцать пять самолетов сбил, а выше лейтенанта тоже не поднялся. А Царев? Замкомэска, на счету семь самолетов, а тоже, как я, младший лейтенант.

В штабе корпуса я попросил дать справку. Все, о чем доложил Антонов, подтвердилось.

– Воюем, руки до бумаг не доходят, – повторил начальник штаба не раз слышанную фразу.

– А Шикунова к званию Героя представили?

– Шикунова? – оседлав очками переносицу, он взялся перебирать карточки. Минуточку... Это мы сейчас проверим. Да, правильно, сбил двадцать пять. К Герою не представлялся.

"С таким начальником штаба, – прикинул я, – каши, пожалуй, не сваришь. Он, кроме своих бумаг, ничего другого не видит". Поэтому я тут же связался по телефону с начальником политотдела корпуса и дал ему необходимые указания.

– Подвели кадровики, – сетовал политработник.

– Ну а вы? Как вы могли не знать о таком безобразии?

В политотделе армии мы собрали всех кадровиков, указали некоторым из них на безответственность в оформлении наградных документов, представлений на присвоение очередных воинских званий и предупредили: за невнимание к людям, волокиту с документами будем наказывать вплоть до отстранения от занимаемой должности.

С начальником отдела кадров армии Сидовым состоялся особый разговор. На второй же день все офицеры отдела, в том числе и его начальник, выехали по частям и не появлялись в штабе армии около недели. С наградами и званиями был наведен порядок.

9-я истребительная дивизия дралась с врагом превосходно, и мы не раз ставили ее в пример другим соединениям. Там подобрались храбрые воздушные бойцы. Собственно, никто специально людей туда не подбирал, просто сказывалось влияние замечательных боевых традиций, которые успели утвердиться в соединении довольно прочно.

Я уже не говорю о таких ветеранах, как Глинка, Речкалов, Клубов, Покрышкин, Труд. Слава об этих отважных асах давно перешагнула фронтовые рубежи. Но и молодежь, попадая в 9-ю дивизию, сразу подтягивалась, мужала, проникалась духом геройства и отваги. Смелость, боевая дерзость воспринимались здесь за обычную норму поведения летчика в бою.

Люди гордились своей принадлежностью к прославленному соединению и стремились драться с врагом еще решительнее. Но кое-кому слава начинала кружить голову. Появились лихачи и зазнайки. Возвращаясь с боевого задания, некоторые летчики непременно стремились блеснуть техникой пилотирования, проходили в районе аэродрома на предельно малой высоте.

Появилось пренебрежение и к штурманской службе. В случае потери ориентировки летчики не стремились связаться с пеленгатором, а рыскали из стороны в сторону, пока не находили другой аэродром или подходящую для посадки площадку. Во время патрулирования они предпочитали держаться как можно выше, а "фокке-вульфы" порой безнаказанно хозяйничали на малых высотах.

В ходе боевых действий замечалось и такое увлечение. Летчики непременно ввязывались в бой с вражескими истребителями. Тут-де есть с кем померяться силами. А у бомбардировщика и скорость не та, и маневренность. Невелика честь драться с ним.

Во время войны пара самолетов считалась основной тактической единицей. Она позволяла осуществлять надежное взаимодействие, давала хороший боевой эффект. Но кое-кто этим стал пренебрегать, нередко в напарники опытным истребителям назначали первого подвернувшегося под руку летчика. Так при случайном напарнике, плохо понимавшем замысел и намерения ведущего, в одном из воздушных боев был сбит Дмитрий Глинка.

Надо было пресечь все это в самом зародыше. Необходимость поправить дело диктовалась еще и тем, что командиром этой дивизии только что назначили Покрышкина. Боец он был отличный, но опыта руководства соединением пока не имел. Следовало помочь ему.

Однажды заходит ко мне Самохин и смеется:

– Только что мне рассказали любопытную историю. Приехал наш инспектор в дивизию, видит – неподалеку от стоянки собрались летчики, техники. Хохочут, руками размахивают. Что такое? Подошел он к толпе и сам невольно рассмеялся. Покрышкин, без ремня, без фуражки, борется с одним из летчиков. Александр Иванович – мужик здоровый, приподнял этого летчика да как бросит на землю...

– Ну и что же? – не удержался я, чтобы не рассмеяться.

– Как что? – не понял меня Самохин. – Вроде командиру дивизии негоже такими делами заниматься. Оно, конечно, физкультура, я понимаю. Но несолидно...

– Пустяки, – постарался я разубедить Самохина. – Пусть борется на здоровье, лишь бы о деле не забывал. Авторитет от этого не пострадает.

Несколько позже мы проверили эту дивизию основательно.

Результаты проверки обсудили с руководящим составом соединения во главе с Покрышкиным.

Кроме того, генерал Самохин написал командиру корпуса Утину письмо, в котором просил его почаще бывать у Покрышкина, чтобы помочь ему быстрее обрести навыки командования дивизией.

Времени для этого много не потребовалось. Покрышкин пользовался среди летного состава большим авторитетом, а это уже наполовину предрешало успех дела. Комдив стал более требовательно относиться прежде всего к себе, укрепил дисциплину, ввел за правило после каждого воздушного боя устраивать обстоятельные разборы.

Должен сказать, что доля вины за недостатки в работе дивизии ложилась на политорганы. Политработники, секретари партийных организаций тоже до некоторой степени поддались настроению благодушия и перестали замечать упущения. Таких асов, как Глинка, Речкалов, Труд, они считали непогрешимыми, прощали им многие слабости. "Воюют люди замечательно, – рассуждали политработники. – Чего же еще от них требовать?" Политическое воспитание летного состава было запущено, все чаще и чаще стали замечаться случаи пьянок, пререканий.

Вместе с полковником Щербиной мы составили план мероприятий, выехали на место, провели в политотделе дивизии совещание партийного актива, на котором говорилось о том, что война еще не закончилась, она потребует нового напряжения сил, поэтому надо отрешиться от настроений благодушия, покончить с воздушным хулиганством, усилить политическую работу с личным составом, наладить регулярную боевую учебу.

В полках тоже состоялись собрания коммунистов. Там, невзирая на заслуги, смело покритиковали отдельных зазнаек, дали им понять, что впредь с подобными выходками никто мириться не будет.

Пример с этой истребительной дивизией лишний раз напомнил и нам, руководителям армии, непреложную истину: там, где затухает политическая работа с людьми, неизбежно появляются нежелательные явления: чванство, зазнайство, притупление бдительности, расхлябанность, а в целом спад боевой деятельности.

Повседневным политическим воспитанием личного состава мы обязали заниматься не только заместителей командиров по политической части, которым, как говорится, это по штату положено, но и самих командиров. Правда, вначале они ссылались на занятость, но потом поняли необходимость такой работы и сами убедились, какой большой выигрыш она приносит.

Немцы считали позиции на Сиваше и у Перекопа неприступными. Однако они не выдержали напора советских войск. Гитлеровцы отступили к Севастополю. Для многих тысяч из них Крымские степи превратились в кладбище.

Гитлер не замедлил снять командующего 17-й армией генерал-полковника Генке и вместо него назначил генерала от инфантерии Альмендингера. Защищать Севастополь до последнего солдата, до последнего патрона!– таков был наказ новому командующему. И Альмендингер безжалостно расправлялся с теми, кто проявлял растерянность, оставлял позиции...

По мере продвижения наших войск к Севастополю сопротивление врага усиливалось. Морем и по воздуху гитлеровское командование перебросило осажденному гарнизону около шести тысяч человек подкрепления. Подступы к городу были превращены в мощные узлы обороны. Особенно выделялась в этом отношении Сапун-гора. Ее опоясывали шесть ярусов сплошных траншей, прикрытых противотанковыми и противопехотными минными полями и проволочными заграждениями. Очень сильно были укреплены Микензиевы горы, Сахарная Головка, Инкерман.

Гитлеровцы отклонили предложение советского командования о сдаче в плен. Хрюкина и меня вызвал командующий фронтом.

– Сапун-гору будем брать штурмом, – сказал он. – Но чтобы избавить пехоту от лишних потерь, придется с воздуха подавить огневые точки. Каковы ваши соображения об использовании авиации?

Генерал Хрюкин развернул карту и объяснил:

– 1-я гвардейская штурмовая и 6-я гвардейская бомбардировочная дивизии уничтожают противника на Сапун-горе, наносят удары по плавсредствам в Северной Бухте; 7-й авиакорпус также нацелен на Сапун-гору, Микензиевы горы и плавсредства противника; истребительные авиачасти активно поддерживают штурмовиков и бомбардировщиков в воздухе.

– Надо хорошо разведать цели, – заметил командующий 51-й армией Крейзер. Противник зарылся в землю, и его придется выбивать буквально из каждой траншеи, из каждого окопа. И еще одно учтите, – сказал на прощание командующий. – У гитлеровцев на Сапун-горе мощное огневое прикрытие. Напомните летчикам о противозенитном маневре. Иначе могут быть неоправданные потери.

За шесть суток до начала штурма Сапун-горы авиация 8-й воздушной армии и бомбардировщики авиации дальнего действия провели предварительную авиационную подготовку наступления. По узлам обороны был нанесен мощный сосредоточенный удар. Всего было сброшено более двух тысяч тонн бомб. Штурмовики и истребители обработали передний край гитлеровской обороны из пушек и реактивными снарядами.

5 мая после артиллерийской и авиационной подготовки в наступление перешла 2-я гвардейская армия. Противник, вероятно, полагал, что здесь наносится главный удар, и с правого фланга перебросил на это направление немало сил и средств. Этого как раз и добивалось командование нашего фронта. Утром 7 мая вслед за ударами артиллерии и самолетов в борьбу вступила 51-я армия. Войска пошли на штурм, который позже получил свое бессмертное художественное воплощение в знаменитой диораме "Штурм Сапун-горы", экспонирующейся в Севастополе.

Немцы защищались отчаянно. Отступая под напором наших войск с одного яруса, они переходили на другой и поливали пехоту свинцом из всех видов оружия. Создалось критическое положение. Но вот над Сапун-горой появилась шестерка штурмовиков капитана Анисимова, за ней шестерки капитана Степанищева и лейтенанта Козенкова. Бомбами, реактивными снарядами, пушечным и пулеметным огнем они прижали немцев к земле, не давая им поднять головы. Ослаблением огня противника воспользовались наступающие и снова бросились на штурм Сапун-горы.

Мы с генералом Самохиным находились в стыке между 51-й и Приморской армиями и руководили наведением самолетов на наземные цели.

Должен сказать, что связь в те дни работала безотказно. Через выносной пункт управления, где мы обычно находились, пролетали все направлявшиеся на боевое задание самолеты. Уже на подходе к цели экипажам давались точные указания, где какой объект уничтожать. И если по каким-либо причинам цель оставалась неуничтоженной, туда тотчас же направлялись другие самолеты.

Командующий воздушной армией имел связь с наземными войсками и со всеми авиационными соединениями. Это исключало путаницу в командах, позволяло оперативно управлять всеми имевшимися в нашем распоряжении средствами, быстро перенацеливать экипажи в новые районы, по вновь выявленным объектам.

Многое мне за войну довелось повидать, но такого мощного огня, как при штурме Сапун-горы, я не видел. Казалось, не снаряды и бомбы рвутся, а сама земля изрыгает пламень, сжигая все на своем пути. А самолеты все шли и шли, волна за волной. Дым застилал склоны горы такой плотной пеленой, что трудно было что-нибудь различить. Все, что могло гореть, горело. Горело на земле, горело на море, горело в воздухе.