Текст книги "Иван Iv Грозный (СИ)"

Автор книги: Андрей Демидов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 4 страниц)

А быть хотел как божество.

"Скажи скорей, как было дело

И где сейчас мои полки, -

Иван запнулся, ныло тело, -

Ты только правду мне реки.

Вошли вы в город без приказа.

Барятинский, Скуратов где?

Чумная ходит здесь зараза

В еде, одежде и в воде.

Чума везде здесь может статься,

Одна молитва лишь чиста.

Вы все здесь можете остаться

В чумной могиле без креста!"

Царь наступал, все отступили,

Как будто чёлн разбил волну.

Бояре что-то забубнили,

Все враз нарушив тишину.

Царь их одернул жестом, ткнувши

Перстами Ловчикову в грудь,

Сказал: "Пусть Гришка скажет лучше.

Быстрей рассказывай мне суть!"

Григорий вытер рот рукою,

Снял шапку, в пальцах покрутил,

Взирая с дерзостью живою

Хрипато он заговорил:

"Давно уже остерегал я,

Что хитрый Вяземский решил

Владыку софьинского края

Предупредить. Предупредил!

Подлец Смоляй в дому Владыки

Захвачен нами и сказал,

Что он от Вяземского книги

И письма Пимену отдал.

И Пимен в граде затворился.

Когда отряд наш подошёл,

На клич никто не появился,

Грозили только бердышом.

Кричали из бойницы узкой:

"Ордынцы! Погань!" – будто мы

Не царской волей службы русской,

А басурмане из Орды.

Без лестниц, пушек и верёвок

В мороз стояли, ветер дул.

Предатель с помощью уловок

Ворота тихо отомкнул.

Вошли стрельцы рязанских сотен,

Засовы сбили, петли вон,

И наконец стал путь свободен,

Ворвались под набатный звон.

Град сильно не оборонялся.

Пошли рязанцы по дворам;

Народ по спискам выгонялся,

Ретивых били по домам.

Но часто был купцам надменным

Царево слово не указ.

За то расплата непременно

Над ним тут-же началась.

Где запирались, тын был крепок,

Тараном били ворота.

А коль по ним был выстрел меток,

Сжигали этот дом тогда.

За Варлаамом-на-Дворищах,

Кажись так церковь та реклась,

Опричник в чёрных тех жилищах

Убит был пулей прямо в глаз.

Туда владимирская сотня

Детей боярских подошла,

И ярость страшная Господня

И их, и тульцев там зажгла.

Во тьме рассыпались повсюду,

По всей торговой стороне,

Пылали страстью к самосуду -

Не удердать их было мне.

Там можно было оказаться

В замятне, но дошёл тут слух,

Что нужно быстро собираться

И бьют в тюрьме опричных слуг.

Служивших ранее в приказах,

В оковах держат при дворе

Владыки, наших дьяков разных

До гроба преданных тебе.

Бойцы с Пахры уже собрались

Туда идти и я хотел,

Но у Николы задержались,

А двор владыки уж горел.

Потом узнал я, что Скуратов

И Зайцев там, и шум большой -

Монастырёвы и Цыплятьев

Засели в доме за рекой.

Их семьи в церквах затворились

И грузят скарб, хотят бежать.

Мы очень сильно разьярились,

Стал Бекбулат их окружать"...

Плечём Григория задевши,

Иван, как тур, вперёд прошёл.

Каблук и посох в затвердевший

Вбивая наст, угрюм и зол.

"Все врешь!" – сказал Иван, и в небо

Лицо горящее поднял,

Нашёл там просинь для ответа,

Забыв про всё в неё сказал:

"Я знал, что быстро это время,

Мне ненавистное, придёт,

Когда ростки взойдут, а семя

Им жизнь дарящее умрёт.

Старик княь Вяземский мне душу

К борьбе призывом возмутил,

Но дело сам же и разрушил,

Мне всю опричнину сгубил.

Занёсся Вяемский высоко

И в нём измена, спесь и блажь.

К петле ведёт его дорога,

И ждёт в аду суровый страж.

Его не дам могиле тело,

И Сатанил найдёт раба.

Хоть горе страшное для дела

Лишиться главного столпа.

Господь, твои я вижу лики

Твой свет несётся на крылах.

Я вижу замысел великий,

Великий смысл в своих делах!"

Царь подошёл к упряжке санной,

Вдоль лошадиных тел побрёл.

По ремешкам, попоне тканной

Сухими пальцами повёл.

Остановился, пальцы в гриву

Блеснув перстнями запустил.

Стоял так долго, молчаливо

Как будто чудо упустил:

"Как жаль, что время безвозвратно, -

Он обернулся; ветер дул,

Спросил угрюмо, – где Скуратов?"

Ответил Тёмкин: "На мосту!"

Иван ткнул в Тёмкина: "Где хочешь

Возьми стрельцов, и в ворота

Расставь заслоны, чтоб до ночи

Народ не бегал никуда.

Нельзя чтоб ворог град покинул.

Ответишь жизнью мне, ступай! -

Добавил Тёмкину уж в спину,

– Опричных тоже не пускай!"

На Арцебашева рукою

Затем царь перстнем указал:

"Булат, ты со своими вои

Немедля чтоб детинец взял.

Места приходные, приказы,

Застенки, что бы не пропасть

Тетрадям, спискам и указам,

Чтобы не могли их жечь и красть.

А ты, мой вечно врущий Гришка,

С Грязным, Борисовым ступай

С конвоем, и вокруг людишек

От грабежей остерегай.

Что все награбили и взяли,

На берег нужно отвозить,

И там всё складывать, мы сами

Всё будем взятое делить!"

Войдя обратно в сани, грузно

В ковры остывшие садясь,

Сказал: "На мост!" – и глянул грустно

На прицепившуюся грязь.

Ивана поезд с пол дороги

Ведущей к Волхову, к мосту,

Свернул, конвой кричал немногим

Вовсю угрозы на скаку.

Промчались через перекрёсток,

Стрельцов с кулями разогнав,

Минули гать из свежих досок,

Щепу подковами содрав.

Минули Спаса-на-Каменьях,

Амбары, кузню, торг пустой,

Смиренно павших на колени,

И топоры над их главой.

И в переулке очень узком,

Забитом вдоль и поперёк

Совсем застряли; и не русский

Витал приятный тут дымок.

Грузили здесь товары в сани,

И караульный голова

Наумов стал кричать, буянить:

"Давай дорогу, борова!"

Тут Ярцев выглянул и вышел.

За ним на воздух вылез царь.

Наумов стал ругаться тише.

Стал кто-то ныть как пономарь,

Бубня свое самозабвенно.

Возник немецкий человек

В чулках в полоску по калено,

И весь петрушичи одет.

Перо на щляпе мнёт ручёнкой,

Обозначая танец свой,

Царю целует руку звонко,

А тот качает головой.

И царь Семёна подзывает

Как переводчика, речёт:

"Как тут Дик-мастер поживает,

И как торговлишка идёт?"

Глаз немца, бесконечно хитрый,

Лукаво в сторону глядит:

"Мой Царь, скажу о просьбе личной -

В Москве торговля вся горит.

Прошу я к грамоте опричной,

Что я недавно получил,

Царева пристава, чтоб лично

Меня и торг мой защитил.

"Тебе дать пристава? Дам, ладно.

Он всех сумеет удержать.

Сказал царь, – но казне накладно

Его комить и содержать.

Весь подчинили мир торговцы,

Товар, нажива и рубли,

И правят миром не литовцы,

Не турки и не короли.

Купцы меня толкают к морю,

Князьям и так живётся всласть,

Я их и Строгоновых ссорю,

И укрепляю этим власть.

От нас лес нужен англичанам,

Чтоб строить сотни кораблей.

Без них нельзя островитянам

Разбить испанских королей.

А немцы Балтику закрыли,

А ты нажился на войне.

Хитры всегда торговцы были,

И потому не любы мне!"

"Я заплачу!" – купец кивает.

И царь о просьбе говорит

Семёну, тот запоминает.

Немчин царя благодарит.

Царь улыбается свирепо

И немцу хитрому речёт:

"Тебе пять тысяч должен с лета.

Как бы нам выполнить расчёт?

Узка для нас двоих дорога,

Не знаешь, как мне поступить?"

Немчин напрягся, нос потрогал:

"Хочу я долг тебе простить!"

"Так власть менять на деньги нужно!" -

Ударив Дика по плечу,

Иван смеяться стал натужно,

Махнул ваознице, толмачу:

"Вот так бы все давали деньги,

Я к морю вывел бы страну.

Князьям же жалко деревеньки,

Воз сена жалко на войну!"

...Вдоль мшелых каменных строений

Среди владыкина двора

Царь шёл, от мысленных роений

Болела страшно голова.

Хрустели битые на плитах

Осколки глиняных горшков,

Лежал тут длинный ряд убитых

Среди бочонков и мешков.

Вокруг побоища остатки:

Одежды рваные куски,

Щепа от древков копий, шапки

И затуплённые клинки.

Во всех углах, в раскрытых окнах,

В дверях мелькание и стук.

Стрельцов толпа хмельных и потных

Несёт с крыльца большой сундук.

Стоят опричники, а рядом

Хмельная девка на кулях

Мычит немая, и наряды

Мнет патриаршие в руках.

И с нитей порванных досуже,

Как слёзы сыплет жемчуга;

На плиты каменные, в лужи,

Навоз и кровь – сама нага...

«Царь!» – шум тут сделался сильнее.

Все побежали по двору.

В руках опричников затлели

Замки пищалей не к добру.

Всех любопытных криком злобным

Наумов быстро разогнал,

И обезумевшим, голодным

Собакам кости побросал.

А то брехали беспрерывно.

В палаты двери растворил,

Всё осмотрел и следом чинно

Царь во владыкин двор вступил.

Он шёл по гулким переходам,

Скрипучим лестницам, ходам,

И словно знал всё, будто годы

Провал во ключниках здесь сам.

"Позвать мне сотенного!" – тыкнул

Царь пальцем в сторону крыльца,

И вот уже под шум и крики

Тащили нужного стрельца.

Ногою пискнувшую крысу

Отбросив, в трапезную дверь

Раскрыл опричник белобрысый,

И встал безмолвно меж скамей.

Иван на древний трон владыки

Воссел у длинного стола.

На фрески стен златые блики

Бросало солнце из окна.

Он оглядел резьбу под сводом;

Орлы и каменные львы,

Покрыты красочным обводом,

Играли золотом канвы.

"К мосту успеем мы доехать, -

Сказал Иван, – несите есть!"

Слова меж слуг, как будто эхо

Раз повторилось пять иль шесть.

Стрелецкий сотник был поставлен

Перед Иваном, отвечал,

Как был идти сюда заставлен,

И как владыка осерчал.

Сопративлялись тут бояре

Монастырёвы, вся их рать,

И по опричниками стреляли,

Пришлось палаты силой брать.

Иван его рассказ дослушал,

Взглянул на блюда на столе,

Неспешно курицы откушал,

Заметил странный сор в вине.

На всякий случай чашу кинул

Со звоном об пол, закричал.

Небесный свет внезапно сгинул,

Померк совсем в его очах...

Его скрутило крепче дыбы.

В пространстве двинулись вокруг

Медведи, птицы, волки, рыбы,

Сквозь лес из человечьих рук.

По небу двигались кометы

Убитых клича имена

И с отсечённых рук браслеты

Слетали звякая у дна.

Вслед за зверьём, в одежде тёмной,

Сминая руки как траву,

Шёл демон и косой огромной

Водил по связанным во рву.

Гул мерный шёл от тех движений,

Как будто между жерновов

Зерно мололи, слабо пенье

Неслось далёких голосов.

На лбу у демона туманы,

Шаги слепы и тяжелы,

И косит демон тот поляны

Из рук людских, как луг травы.

И вот среди имён невнятных

Ивана имя раздалось,

И пальцы длинные в нарядных

Перстнях увидеть удалось.

Коса ударила немедля,

И боль по телу разнеслась,

Но и пореза не заметно.

Тогда опять коса прошлась.

Как пытка боль опять пронзала,

Покуда мрак не просветлел.

И повторилось всё сначала:

Лес рук качался и хрустел...

Тьма, вспышки разные по силе...

Иван увидел солнца свет.

Чернавки молча разносили

Среди обедающих хлеб.

Ещё звенела и катилась

По полу чаша и вино,

Стена которым окропилась,

На пол ещё не всё стекло.

Никто мгновений не заметил

Что длились вечность, получив

Другую чашу, царь помедлив

Её отставил не отпив:

"Ведь пост сейчас – вина не пейте!"

А Ярцев вовсе и не пил -

Капусты квашенной и редьки

С грибами только и вкусил.

Послал Иван смотреть подвалы,

Плененных всех переписать,

Распорядился сеновалы,

Ледник, кладовки обыскать.

Ещё дал много указаний:

Кого, зачем и как пытать,

И что венцом для всех дознаний

Должно быть – про деньгу узнать.

Узнать, где у купцов зарыты

Горшки с каменьями, деньгой.

Потом ушёл царь с грустным видом,

Закрылся в комнате пустой.

И быстро там угомонился.

В тиши он долго пребывал.

Не то заснул, не то молился.

Тут Ярцев в келью постучал.

В ответ не слышалось ни звука.

Лишь снизу шум многоголос.

И Ярцев очень был испуган:

"С царём беды бы не стряслось!"

Вокруг опричники собрались,

Решили лестницу к окну

Поставить, медленно поднялись

И заглянули в глубину.

Там ничего не увидали,

Не разглядели ничего.

Лишь край стола и полог спальный

Они увидели в окно.

И все в смятении великом:

Бояре, рынды и стрельцы,

На двор снесли святые лики.

Им помогали в том чернцы.

Петь стали громко во спасенье,

Надеясь демонов унять,

Чтоб Дух Святой и проведенье

Решили им царя отдать.

Рек Ярцев Семину: "Проснётся

Наш царь улышав круговерть?"

Ответил Семин: "Обернется

Для нас концом Ивана смерть.

Вдруг царь пропал, ушёл и умер?

Странны чудачества его.

Что делать после, ты подумай!"

Присел тут Семин на бревно.

Угрюмо гдядя на поющих

Сказал: "Суди тут не суди -

Среди обиженных и злющих

Что ждёт опричных впереди?

Грядет смерть семьям приближённых,

Служил кто, или не служил.

Велик круг нами разорённых.

Вять для примера род Ратши.

В нём все Челяднины, Слизнёвы,

Татищевы, Бутурлины,

Жулёбины и все Чулковы,

Родня Чулковым – пол Москвы.

Лишь их потери перечислив,

Поймёшь – мир кровью истечёт.

Царевич слаб, ему бы мыслить

Про цацки, нянек, сладкий мёд.

Нам на него не опереться -

Он первый нас загонит в гроб.

Умрёт Иван – не отвертеться

С врагами встретиться лоб в лоб.

Нас пара тысяч беззаветных,

А все другие – подлый сброд,

Среди могучих и не бедных,

Отмщенья жаждущих врагов.

Не дай Бог смерти государя!

Тогда останется бежать

Бросая всё в Литву и дале,

Покуда будет твердь держать!"

Толпа неистово шумела.

Волненье всем передалось.

Пошёл снег медленно, несмело,

И белым все заволоклось.

"Идёт наш царь! Открылся! Вышел!

И слава, Господи, тебе!" -

Вскричали радостно на крыше,

И повторили на крыльце.

Сначала рынды появились,

Затем Наумов – он сиял,

Как будто в битве отличились,

И словно он царя спасал.

И окружённый плотно ратью

На воздух вышел государь -

Весь в чёрном монастырском платье,

Толпу не видя, глянул вдаль:

"Что за смотрины здесь и пенье?

Вам больше дела не нашлось?

Сброд кособрюхий, пшли живее!"

"Жив царь!" – повсюду разнеслось.

Пошёл царь, крыльями одежды

Маша, как ворон на ветру,

И в полном здравии, как прежде,

По замощеному двору:

"Пора нам ехать, христиане!"

Коней никто не распрягал.

Все влезли в седла, влезли в сани,

И царский поезд поскакал.

Напротив серых стен кремлёвских

На бреге Волхова-реки,

В разрывы чёрных туч бесовских

Лучи от солнца дол секли;

Холмы в щетине рыжих веток,

Снега, торосы, плавни, льды,

Завесы из рыбачьих сеток,

Дворы торговой стороны.

Вдоль чёлнов кверху дном лежащих,

Плотов и лодок вмёрзших в лёд,

Причальных голых свай торчащих

Стоял безмолствуя народ.

Люд новгородский колыхался -

Тёк как змеиный чёрный хвост

И взглядом каждый обращался

Со всех сторон на длинный мост.

Он кремль со стороной торговой

Другой крутой соединял,

И полыньёй под ним огромной

Воды зловещий зев зиял.

Тут в Волхов, полный до отказу,

Людей кидали жив иль мёртв,

Кого под крики, коих сразу

Несло течением под лёд.

Тут казнь и жертвоприношенье,

Как будто Сатанил восстал,

И водным духам утешенье,

Здесь Вельзивула пьедестал.

Как будто Русь Батый решился

Ужасной карой наказать,

Вновь силой чёрной навалился

Люд христианский истреблять.

Стояли здесь на всех подъездах

Стрельцы, и близко, и вдали

Боярских детушек разъезды

На казнь захваченных вели.

Пар от дыхания над брегом

Туман лесной напоминал -

Во вспышках солнечных над снегом

Он бледной радугой сиял.

Гремели изредка пищали

Среди домов и у моста -

То вверх, то в головы стреляли

Остерегая иль казня.

Рыданья, крики человечьи,

Собаки лают, кони ржут,

А в небе вороны зловеще

Летают бесконечный круг.

«Дорогу!» – хлёсткие удары

Царю прокладывали путь.

Толпу пугая смертной карой

Толкал конвой всех как-нибудь.

К заборам многие прижались,

Кляня несчастную судьбу,

Кто не успел, лежать остались,

От боли корчась на снегу.

На берег поезд въехал шагом,

Стрельцы проворно развели

Толпу своими бердышами,

И помогли ещё плетьми.

"Царь!" – любопытствуя со страхом,

Кто помоложе лез вперёд.

Толкнули молодца в рубахе -

Упал саням он поперёк.

Ближайшим людям было видно

Как хочет встать, но не дают -

Его колени и копыта

Коней толкают, валят, бьют.

Под топот поезда ритмичный

Зовут со всех сторон его,

Свистят, а он, как куль тряпичный,

Уже не видит ничего.

Опричник из царёвой стражи

Согнулся низко во седле,

Ударил парня саблей дважды,

И тот остался на земле.

Полозья медные, копыта,

Кровавый труп вдавили в снег.

Конвой сомкнулся над убитым,

И дальше свой продолжил бег.

Мост был широк – по праву руку

Состояли ждущие суда,

С прислугой, семьями, разлуку

Предвосхищая навсегда.

По леву руку московиты:

Стрельцы, дворянские сыны,

Как злые барсы яры видом,

И действом сим возбуждены.

Жар ног босых, как будто пламень,

Свёл снег и выставил на вид

Моста сырой и скользкий камень

В навозе, щепках и крови.

Сквозь слюдяную ширму-дверцу

Из полумрака царь глядел

Как прижимая руки к сердцу

Старик на корточках сидел.

Босой старик в рубахе грязной,

Над ним молодушка склонясь

Шептала что-то несуразно,

Румянцем ярким залилась.

Заметив взгляд царя схватилась

Оправить косу – нет косы,

Не плетена, перекрестилась,

Укрыла ноженьки босы.

Стоял с девицей рядом отрок,

Вокруг с отвагою взирал,

И руки с кольцами верёвок

К груди тщедушной прижимал...

Иван опять о чём-то думал,

Охрана грозная ждала.

Вокруг расхаживал Наумов

И с губ его неслась хула.

Он вдруг застыл на полушаге,

Всё на мгновенье замерло.

"Идёт, смотри, палач Скуратов! -

Заметил кто-то рядом зло, -

Теперь в палачестве он лучший,

Его нам славы не добыть.

Царю он стал глаза и уши,

Горазд хоть тысячу убить!"

Хитра Скуратова ухмылка,

А в ней презрение и страх,

И он идёт не так уж пылко,

Свет прогорел в его глазах.

Как будто кануло в нём солнце -

Малюта прежний, да не тот:

На пальцах рук чужие кольца

И весь в крови с главы до ног.

Подали списки и листая

Скуратов быстро говорил,

Иван глядел в листы кивая,

Помалу мёд горячий пил.

Дьяк в эти списки пальцем тыкал:

"Подьячий Маслов, дочь и сын!"

А рядом злобно имя кликал

Вокруг Безопишев Угрим:

"Теперь подьячие: Сухаев

Иван, с женой и дочерьми,

Григорьев, Тимофей Богаев,

С сестрою Марфой и Сурьмин.

Васюк Шамшиев и Уваров

Неждан и трое сыновей,

Дочь и жена с Ильёй, Иваном

Из дворни, Тёмнев Алексей!"

Дьяк грел чернильницу свечою,

Грыз ногти, Ярцев задремал.

Край плахи мелкою щепою

Крошился, перстнем царь стучал.

Молился тихо Поливанов.

Дрова сухие принесли.

Рутина, холод, близь Ивана

Костёр сложивши развели.

Огонь не шёл, в трут били кремнем,

В солому сыпали искрой.

У самой плахи старец древний

Сам умер, был ведь чуть живой.

..."Богдан Воронин со женою

И сыном Карпом, Петр Петля

С женой да братом Неустроем,

Дьяк Воропаев, Линь Илья,

И Маслов Фёдор, дочь Ирина,

Жена, Будило Тимофей,

С ним сыновья Кирилл, Никита,

Молчан Рябой и брат Андрей"...

Уже опричники устали

Вину единую вменять,

И вместо "выбыл" просто стали

Одну лишь буквицу писать.

Подсудных всё не убывало.

Чернила кончились потом.

Дьяк стал, как ранее бывало,

Под строчкой ставить штрих ногтём.

Иван сидел усы кусая.

Узрел молодку без косы -

Она краснела всё, босая,

Но ни испуга, ни слезы.

Проснулся Ярцев вдруг в волненьи:

"Кто я, где я, почто народ?"

За братом смелым в то мгновенье

Молодку бросили под лёд.

..."Сыслёвы все, Иван, Василий,

Поплёв Суббота, сыновья,

Петр Блёклый и Семен Красильев,

А также вся его семья.

Потом Палицыны семьёю -

Всего пятнадцать человек,

За ним Шельга и братьев трое,

Кузма Третьяк и с ними Грек"...

Ещё поставили колоды,

Сменили сабли, топоры,

И одуревшие до рвоты

Ушли зеваки во дворы.

Дул ветер, быстро вечерело.

До тьмы решили продолжать.

Кого собрали – тут отделать,

Других до утра придержать.

Подьячих, дьяков и поквасов,

Конюших, чашников, чернцов,

Ткачей, дворянчиков, помясов,

Истопников, простых писцов,

Их жён, детей и домочадцев

Рубили тут, что было сил.

Поднялся царь, подпрыгнул Ярцев,

К саням поспешно потрусил.

"Монастырёвы и Цыплятьев,

Владыка, Котов и Сырков

Пусть ждут утра!" – царь поднял платье,

Чтоб не пристали грязь и кровь.

Но грязь к царю уже пристала.

Он ждал видения и сна.

"Господь... – откуда-то звучало, -

Ты сам их веси имена!"

...Разграбив храм святой Софии,

Иконы корсуньские взяв

И мощи древние, святые,

И всё убранство разметав,

Михайлицкий, Хутынский, Юрьев,

Антониев монастыри,

Оплот изменнических ульев

Без сожаления сожгли.

И храм святого Варлаама,

Жён-мироносиц и потом

Святых: Климента, Николая

И Пятницы Праскевы дом.

И храм Николы Чудотворца,

И церкви многие ярясь

Опричное громило войско,

Им потакал Великий Князь.

Когда от мёртвых запрудился

Весь Волхов, бросив мертвецов,

Царь хмуро в поле удалился

В опричный стан и стан стрельцов.

Чуму, пожаров ожидая

В шатрах у стен градских стоял,

Пленённых муча и пытая,

В уезд охотников послал.

Полки пошли с наказом царским -

Не рассуждать и не щадить,

Под предводительством боярским

Кругом пятины разорить.

Белоозерские пятины,

Затем Бежецкую, Шелонь

Громили ярые детины,

Древянскую, Усвят и Воль.

Сынов и внуков московитов,

Которых стал переселять

Сюда ещё Иван Великий,

Родами стали убивать.

Пришла погибель для Дубровских,

Каменских и Коротневых,

Отчёвых, Паюсовых, Сольских,

Гагариных и Квашниных.

Крестьян убитых не считали,

Что тягло чёрное несли,

Стопы и руки отсекали,

Чтоб в муках кровью истекли.

Жгли избы, резали скотину,

Оклады брали из церквей,

Нырнули в лютую пучину,

Казалось краю нету ей.

Живых же прочь переселяли,

Босыми гнали стар и млад,

Красивых девок отбирали -

Вели полоном в Новоград.

Казнив Цыплятьевых и с ними

Монастыревых, царь услал

Владыку Пимена в унылый

Острог, в оковах там держал.

Потом пол Новгорода взявши

В свою опричнину, Иван,

С монастырей его предавших

Решил собрать дань в свой карман.

Велел с них взять по тридцать тысяч

Златых рублей и серебро,

И пусть Борятинский всё взыщет,

Мишурин, Пронский, Старого.

Отделав Новгород толково,

И славу Господу крича,

Орда опричных воев к Пскову

Аки зверьё пришла рыча.

Все псковичи в одеждах белых

Во поле вышли пред стеной,

В рядах коленопреклоненных

Молили милости одной.

Просили их вести на небо

К вратам Господним золотым,

И за святым царём все слепо

Пойдут куда он скажет им.

Случилось чудо – царь смягчился,

На разграбление не дал

Опричным Пскова, удалился

От древних стен и станом встал.

По спискам взял кого изволил,

Пытал, казнил как хочет он,

Две сотни, триста обездолил,

В Москву погнал с собой в полон.

Чудесным образом спасённый,

Как Китеж-град по небу плыл,

Застыл Псков весь завороженный,

И Бога лишь благодарил.

Всё хуже делалось Ивану,

Не приходила благодать.

Он превратил всю душу в рану,

И продолжал её терзать.

Любил бродить по старым храмам,

Вот и у Медни был такой -

Разбит опричником упрямым.

Остановил здесь царь конвой.

Луна сочилась через щели

Закрытых ставень, иней, снег

Лежал под сводом, ветры пели

Молитвы будто человек.

Скрипели петли, кони ржали

Среди умершего села,

У церкви брошенной стояли

Царевы сани, ночь была.

Благообразная старуха

С ключом застыла у двери.

Стояли рынды, и до слуха

Их доносчился стук внутри -

Шаги царя во церкви белой.

Уж долго был он там один

Среди резьбы заплесневелой,

В лохмотьях дряблых паутин.

Гдядел совой в пустые ниши,

Где были раньше образа.

Ему казалось, кто-то дышит,

Из темноты глядят глаза.

Он здесь хотел унять томленье,

Огонь, что адской болью жжёт.

Мечтал о том, что на мгновенье

Боль бесконечная пройдёт.

"Господь, зачем кругом такое:

Все эти люди и дела?

Давно не нахожу покоя -

Душа отчаяньем полна.

Моих детей в годах незрелых

Рукой бездушной ты отнял,

В делах державных дерзновенных

Ни разу счастья не давал.

Всё через силу, потом многим,

Всегда один, почти изгой,

По острым иглам босоногим

Вёл как слепца в степи пустой.

Ты взял жену Анастасию,

В замен не дал мне ничего.

Ты отобрал мою миссию,

Во тьме оставил одного.

Я ждал твой глас в разгулах диких

Средь обесчещенных дев, жён,

Среди опальных и убитых,

Сожжённых сёл – ты не пришёл.

Глядишь, молчишь, бессилен странно,

А я распахнут пред тобой.

Исподтишка и постоянно

Ведёшь меня к судьбе такой.

Неужто я напрасно верил

И службы нощные стоял,

Неисчислимых жертв не мерил

И златом церкви осыпал?

И получил врагами полный

Дворец отцовский, слуг-убийц,

Народец нищий, недовольный

И вместо верных жён – блудниц.

Терпеть уж больше нету мочи,

Одна молитва лишь чиста.

Сейчас возьмёшь, средь чёрной ночи

Иль в утро Страшного суда?

Твои я души отбираю,

В скитанья вечные гоня.

Тела на части расчленяю

Не исповедовав казня.

Не допускаю по обряду

Их христиански хоронить.

Казню семействами всех кряду,

Чтоб вклад не мог никто вложить.

Никто в церквах не поминет их.

Без отпевания, креста,

В могилах общих да собачьих,

Вступают в адские врата.

Коль ты не судишь их при жизни,

То буду я твоей рукой,

Но свет своих великих истин

Не укрывай с усмешкой злой.

Молю, презрительно из ликов

Мне взглядом сердце не пронзай,

И сновидений полных криков

В рассудок мой не засылай.

Молчишь и смотришь отовсюду -

Мне тяжко с этим взглядом жить.

Но всё равно хочу и буду

Свои деяния вершить.

Кто из живущих твой избранник,

Кто за тобой несёт твой крест?

Смотри, иду по миру странник -

Один как ты, один как перст.

Спасу я весь народ от порчи,

Поставлю всех у врат твоих,

Пусть мне достались злые корчи,

Готов я к жертвам для других.

Вменят враги мне кровь за многих,

И будут вечно клеветать,

А в это время в масках строгих

Как прежде Русью торговать.

Прости меня за эти крики,

Мне тяжко быть рукой твоей.

Мой род – одни святые лики,

И к ним и мне пора скорей.

Устал я – тягостна дорога.

Во всех краях и на Руси

Смерть накликают мне до срока.

Мне страшно – Господи, спаси!"

ЭПИЛОГ

Обратный путь к Москве был долог:

Полон и девки и возы,

Богатства груды, страшный голод,

Чума, предчувствие грозы.

Приметы, лунное затменье,

Хмельной разгул, разбой, садом,

Убийства и исчезновенье

Людей опричных чередом.

В чащобах, в ямах у задворок

Находят чёрные тела.

Друг друга били? Или ворог?

Иль дело Божьего суда?

В деревне Медня с пыткой, дыбой

Казнили взятых псковичей,

Других в Торжке в избе закрытой

Сожгли, потом пошли быстрей.

Чем всё закончилось – известно:

Давлет-Гирей Москву спалил,

Иван же в Новгород безвестно

Бежал и там во страхе жил.

А всех опричников, сбежавших

От крымцев, стал он заменять

На осужденных, казни ждавших,

И ссыльных стал обратно звать.

И в битве у села Подольска

Рать турок с крымцами разбил,

И басурманское всё войско

В Оке кровавой утопил.

Увидев в этом знак небесный,

Что Бог его за всё простил,

Иван опричнину уместно

И безвозвратно отменил.

Переселил дворян обратно,

И всё что мог живым вернул,

Людей замученных, стократно

В церквях и храмах помянул.

Что это было, кто ответит?

И кто был этот человек?

Его звезда сквозь время светит,

Манит к себе который век.

Кто мог бы сделать это лучше -

Казань, Сибирь, Литва и Крым,

А был ли кто его похуже,

И кто бы мог сравнться с ним?

Он разорил всё государство,

И создал Смуту на сто лет.

Романов сел потом на царство,

Поляки заперлись в Кремле.

Он воскресал в других и правил,

И узнаваем до сих пор -

Предатель собственных же правил,

Судьбы своей и царь и вор.

ГЛОССАРИЙ

Константинополь – столица Византийской империи, основанной римским императором Константином Великим, установившем главенство христианства в империи, первый христианский святой монарх.

Ливония – юго-восточная Прибалтика.

Нарвал – морское млекопитающее из отряда китообразных.

Ляхи – поляки, литовцы (здесь и далее для XVI века).

Холоп – человек низкого происхождения, слуга, бесправный работник.

Жилец – слуга в богатом доме, наемный работник.

Стрельцы – профессиональные воины, находящиеся на царской службе, вооруженные огнестрельным и холодным оружием.

Разбойный приказ – государственное учреждение, выполняющее функции розыска и наказания уголовных преступников.

Митрополит – второй по старшинству после патриарха высший чин православной церкви.

Мошна – кошелек.

Дьяк – служащий государственного органа власти.

Казарка – птица семейства утиных.

Опричь – кроме того, другое.

Рында – телохранитель.

Боярин – высший дворянский военный и государственный чин.

Чернь – городские низы, бедняки.

Кормовой приказ – государственное учреждение, ведающее вопросами выделения земле ных участков и населенных пунктов для обеспечения служащих дворян.

Тать – вор.

Чадо – ребенок.

Челядь – слуги, охрана, наемные служащие.

Скарб – домашнее имущество.

Дрань – кровельное покрытие из деревянной черепицы.

Великий князь – старший из русских князей.

Невель – город в Псковской области.

Хляби – поверхность жидкости.

Попона – накидка для лошади.

Черкеска – кафтан с маленькими карманами для зарядов огнестрельного оружия на груди.

Басурманский – не русский.

Детушка боярский – младший воинский чин, примерно соответствующий прапорщику.

Пищаль – ручное огнестрельное оружие, мушкет.

Споро – быстро.

Опричнина – другое, относительно привычного.

Слобода – обособленная застройка городского типа, часто имещая особенности, связанные с характером компактно проживающего населения.

Кистень – холодное оружие ударного действия.

Булат – сорт высококачественной стали для холодного оружия.

Хоругви – знамя, церковный символ.

Бурка – длиннополая войлочная одежда.

Статки – налог, дань.

Земство – система самоуправления территории.

Удел – территориальная единица разной принадлежности и размеров.

Истукан – скульптурные изображения ячейках богов.

Тын – забор, стена из бревен.

Кромешники – прозвище данное опричникам в народе.

Земской Собор – съезд представителей местного самоуправления.

Пятина – мелкое территориальное образование.

Псарь – слуга, отвечающий за собак хозяина.

Крамола – нарушение принятых клятв и устоявшихся правил.

Дыба – подвешивание человека за конечности в качестве пытки.

Аспид – змей.

Сиречь – то есть.

Плаха – помост с деревянной подставкой под голову казнимого.

Баскаки – золотоорденские сборщики дани.

Ушкуйники – новгородские разбойники.

Тур – бык.

Бердыш – длинный топор – подставка для стрельбы и пищали.

Перст – палец.

Детинец – крепость.

Вельзивула – один из слуг дьявола.

Волхвы – языческие колдуны.

Тягло черное – выплата дани, налога.

Полон – плен.

СПИСОК ИСПОЛЬЗОВАННЫХ ИМЁН

Писсаро – Франси;ско Писа;рро-и-Гонс;лес – испанский конкистадор, завоеватель империи инков.

Мартин Лютер – германский церковный реформатор, основатель евангелическо-лютеранской церкви.

Филипп Испанский – Филипп II – король Испании с 1556 по 1598 гг. из династии Габсбургов.

Иоанн Предтеча – пророк, первый святой, предсказавший приход Иисуса Христа и крестивший его в реке Иордан.

Басманов – (Алексей) боярин, один из инициаторов опричнины, был казнен после разгрома Новгорода в 1570 году.

Бельский – (Богдан) думный дворянин, дипломат, воевода. После смерти Ивана служил царю Федору, царю Борису Годунову, Лжедмитрию I и полякам, за что был произведен в бояре. После назначен воеводой в Казани, где и убит жителями.

Ушатый – (Семен) князь из не богатого княжеского рода.

Скуратов – (Малюта Бельский) близкий родственник царя, опричник, воевода, палач, погиб в Ливони при штурме города недалеко от Ревеля (ныне Таллин).

Блудов – (Игнатий) рында – телохранитель царя, опричник, представитель бедного дворянского рода.

Константин – (Великий) император Римской империи с 323 по 337 год, покровительствовал христианству, перенес столицу империи в построенный им Константинополь (ныне Стамбул), христианский святой.

Мстиславские – княжеский род, происходил от Евнутия – третьего сына

Гедимина, великого князя Литовской Руси, их статус был выше, чем у большинства другил Гедиминовичей при дворе русских государей. По знатности их ставили выше Рюриковичей.

Гедемины – прямые потомки Гедимина, великого князья литовского, в ту пору, когда Литва занимала большую часть Киевской Руси вплоть до города Вязьмя. К Гедеминовичам относились в том числе князья Трубецкие, Бельские, Булгаковы-Голицыны.