Текст книги "Сироты небесные"

Автор книги: Андрей Лазарчук

Соавторы: Ирина Андронати
сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 15 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Но сейчас, оглаживая безупречную шоколадную коленку Бабаны, Некрон уже понимал, что взял ложный след и что раздоры в медицинской берлоге обусловлены всего лишь амбициями двух светил местного масштаба, военного врача француза Поля Круа и вольнонаёмного гражданского специалиста восточноамериканца Пола Раутера. И француз, совершенно по-сволочному стравив Пола с калифорнийцем китайского происхождения инженером-электриком Джоном Винбо, теперь посредством туповатого начальства решал сразу несколько собственных проблем: избавлялся от надоевшего коллеги – раз, от удачливого соперника в деле ухаживания за майором Аллой Мастерс – два, и от двух завзятых бриджистов, на ушко предупредивших зарвавшегося дока о том, как поступают с шулерами в тех местах, где до ближайшего шерифа несколько дней рысью, – три. А эта майорша Мастерс, её же надо видеть – кожа да кости…

Покурили. Тебе надо идти, дорогой? Да, работа не ждёт…

На работу, на работу, на любимую работу!

На любимую проклятую…

По дороге Некрон подхватил Иссу и дока Римму – они дисциплинированно ждали его там, где договаривались. Проблем с Иссой не ожидалось, дисциплина у пилотов в крови – а Римма… но она пообещала перед отлётом, что будет паинькой, – и пока что обещание держала. Видимо, длительное общение с Геловани пошло ей на пользу…

Пол Раутер, похоже, собирал чемодан. Почти лысый, с торчащими разнокалиберными ушками, с выпуклыми серыми глазками за круглыми очками, сидящими криво. Либо завзятый интриган, либо постоянная мишень для чужих интриг.

– Пол? Очень приятно, это Римма, ваша коллега, а я Юрий, инженер, моя специализация – системы безопасности. Можем мы поговорить без протокола?

– Валяйте.

– Мы прилетели за нашими парнями, ну и попутно – уточнить кое-что на месте. Поможете?

– Что-нибудь поднести?

– Три чистых бокала. Ну, давайте стаканчики…

Он полез за очередным «Багратионом».

И, усевшись поудобнее и глядя на доктора Раутера поверх уровня жидкости, Некрон заговорил медленно и отчетливо:

– Боюсь, что происходит что-то совсем непонятное. Вот смотрите: две тысячи тринадцатый год – мы сделали выборку по лётным частям, расположенным в Европейской части России, Северной Европе и Северной Канаде, – тысяча шестьсот три посадки на аварийных площадках, из них пятьдесят шесть – на площадке Курбэ; травм при посадке всего сто девяносто, из них на Курбэ – семь. Четырнадцатый год: посадок по всему миру четыре тысячи одиннадцать, на Курбэ – двести сорок девять; травм всего – пятьсот ровно, из них на Курбэ – сто тридцать девять. Наконец, первый месяц этого года: посадок всего сто три, травм – девятнадцать, из них на Курбэ – двадцать одна посадка и одиннадцать травм…

– Я это знаю, – сказал Пол. – Что дальше?

– Естественно, возникают вопросы. Естественно, их задают начальнику медчасти и получают ответ, что это следствие гипердиагностики, а сама гипердиагностика – неизбежно вытекает из новой схемы медицинской реабилитации и так далее. То есть здоровых людей вполне сознательно отправляют на больничные койки на два, на три дня, на неделю… Это что: кто-то набирает материал для диссертации? Или ещё один способ получить дополнительное финансирование?

– Курбэ среди пилотов становится чем-то вроде подпольного курорта… – низким грудным голосом добавила Римма, и Пол, вздрогнув, стал смотреть только на неё. – Нередко сюда падают специально.

– Что вы хотите от меня? – спросил он. – Я могу подтвердить эти цифры. Я могу также подтвердить, что все мельчайшие отклонения в состоянии пилотов трактуются как симптомы локомоционных травм. Методика всё ещё расценивается как экспериментальная, но она одобрена на самом верху…

– Но вы-то против такого подхода?

– Кто вам сказал?

– Не важно. Важно, что вы против. Почему?

– Давайте это пропустим, – сказал Пол. – Какой будет самый главный вопрос?

Некрон и Римма переглянулись.

– Что здесь происходит, Пол? – спросила Римма. – Что здесь делают с мальчиками?

Вяловатые губы врача свело мгновенной судорогой.

– Не знаю, – сказал он. – Что-то делают. Я не смог выяснить. Я пытался. Но не смог.

…То, что происходит что-то неправильное, непонятное, – Пол начал улавливать с год назад, прошлой зимой или ранней весной. Имеется в виду – астрономической ранней весной. Здесь это был конец лета – начало осени. Он как раз продлил на год свой контракт: работа на Флот неплохо оплачивалась, что позволяло не затягивать с погашением кредитов на обучение, а главное – давала примерно те же льготы, что и армейская служба, то есть – получить ещё одно высшее образование почти бесплатно. Пол уже списался с Массачусетским технологическим… в будущем он видел себя не столько практикующим врачом, сколько инженером, создателем медицинских роботов-манипуляторов. Он не сомневался, что электроника возродится – пусть на другой элементной базе, скажем, биологической. У него уже опубликовано с десяток статей… Так вот, год назад здесь что-то изменилось. Не резко. А так, словно замечаешь краем глаза какое-то движение в тени, посмотрел – ничего нет. Потом опять замечаешь…

Не всё можно объяснить словами. То, что можно объяснить, – не ложится ни в какую систему.

Несколько человек из тех, кого Пол хорошо узнал за время работы и с кем дружил, вдруг переменились. Как сказал Винбо, каждый из них получил в подарок маленький Диснейленд, но со строгим условием, что не проболтается. И они изо всех сил стараются не похвастаться. Вот Винбо не получил. И Пол тоже. Как-то постепенно они оказались вне круга.

Полковник медслужбы Поль Круа, кроме того, за одну ночь овладел всеми секретами покера, бриджа и преферанса. Чувствуется, что он иногда заставляет себя проигрывать. Правда, это у него получается не очень артистично.

Вдруг, совсем недавно, пошла трещинка между представителями разных стран. Вернее, не так: не пошла трещинка, а старательно прокапывается, проковыривается трещинка. Вот, например, он, Пол, и Винбо – в прекрасных отношениях, честное слово, но все кругом уверены, что тот и другой тайно враждуют и вообще являются центрами будущего мятежа и гражданской войны: один за Восточную Америку, другой – за Калифорнию. Вербуют сторонников, точат отвертки и ланцеты… Переубедить никого невозможно.

С тех самых пор, как повеяло вот этими вот переменами, Пол пытался докопаться до причин и каждый раз проваливался в пустоту. Не было явной выгоды для кого-то. Не было вражды из-за женщин или научных идей. Не было маньячества или паранойи, нередких гостей в таких вот не слишком многолюдных и весьма изолированных группах. Вернее, всё это наверняка было, но где-то сбоку. Он сам себя готов был считать маньяком или параноиком, если бы это хоть что-то объясняло…

Если бы это хотя бы позволило назвать по имени то, что нужно объяснить.

В последнее Рождество он слетал домой – трёхдневный отпуск – и там встретился с давней приятельницей, работающей на ФБР. Попытался рассказать. И понял, что рассказывать нечего. И уж тем более ей не с чем выходить к начальству…

А теперь начмед запустил процедуру прерывания контрактных обязательств. И шансов у него девяносто из ста. Публичные оскорбления, чуть ли не драка. Винбо тоже не знает, что на него в тот момент накатило…

* * *

Римма долго молчала. Исса стоял рядом с нею, бледный и сосредоточенный. Некрон примерно знал, что он делает: приглушает звучание их мыслей, напускает туман, шорох, невнятность… от целенаправленного подслушивания это не спасёт, но если кто-то слушает весь эфир, то на такой разговор скорее всего внимания не обратит.

– Бедняга измучен до предела, – сказала она наконец. – До истощения. А главное – есть что-то, чего он то ли не может, то ли очень боится вспомнить. Если бы его утащить наверх, там как следует расслабить… понадобится не один месяц, чтобы такие завалы разобрать. Если отдать его Маше… Она, конечно, справится быстрее – но он потом может сойти с ума, покончить с собой… Да и не он здесь главный хранитель тайн. Думаю, ему тоже предлагали этот маленький Диснейленд, а он или отказался, или не смог удержать в руках. Тут поблизости есть по крайней мере семнадцать человек, мозги которых я просто не могу ощутить. Причём одни держат щит – как бы напоказ, – а остальные… у остальных что-то вроде париков. Понимаешь, о чём я? Щит, а поверх щита – имитация эмоций. Я с таким ещё никогда не встречалась…

– А как поняла?

– Ну вот ты – отличишь волосы от парика? Хотя бы на ощупь?

– То есть ты их щупала?

– Нет, мне достаточно посмотреть. Я понимаю, ты хочешь спросить, не засекли ли нас. Скорее всего, нет. Хотя – прощупывали. Но я не знаю, кто. Здесь местами… я не смогу тебе объяснить, ты же не наш… Понимаешь, это как будто вокруг много окон – и время от времени там кто-то мелькает.

– Картина Репина "Приплыли"… – протянул Некрон. – Ну, что ж… в силу вступает план "Д".

План «Д» предусматривал немедленную эвакуацию гардемарин любыми доступными способами. Включая прорыв с боем. На этот случай в двадцати минутах полёта, над антарктической базой «Прогресс», посменно барражировали три новых «Портоса-К» – корпус и двигатели прежние, а управление уже компьютерное. В командном пункте «Прогресса» сидел Геловани и слушал Римму – с ним она могла запросто переговариваться на очень больших расстояниях…

– Не уверена, – сказала Римма. – Угрозы я не чувствую. Просто не чувствую. Ну, никакой. В конце концов, мы же заранее знали, что здесь что-то неправильно, не так, как должно быть. Сейчас мы в этом убедились, и только. С чем пришли…

– Много болтаем, – сказал Некрон. Он по привычке соблюдал осторожность, хотя и понимал, что здесь и сейчас это почти бессмысленно. Но всё-таки «почти», а не "абсолютно"…

Римма махнула рукой:

– Болтать – не страшно. Все вокруг так шумят… Но всё равно надо бы держаться поближе к мальчикам.

– Они спят, – сказал Исса. По распределению ролей он постоянно слушал гардов. – Оба. И Петька плохо спит, неправильно… хочет проснуться и не может.

– Пошли, – сказал Некрон. – Быстро.

* * *

Он уже взлетал сегодня. И не один раз. Только почему-то нельзя сосчитать, сколько.

Лётное поле залито водой. Она прозрачная и медленная, почти маслянистая. Время от времени справа встают долгие буруны, будто под водой играют змеи. Слева лес, по пояс в этой воде. В лес нельзя.

Стартовый стол выступает на ладонь. Если волна накатывается на него, то отрывается от массы воды не сразу, а – растягивается по вертикали тонкой плёнкой. По краю плёнки неровная бахрома. Потом всё рвётся и распадается в мелкую пыль.

Пушер подхватывает кораблик и мощно бросает вперёд. Тело тяжёлое и безвольное. Колышется, как мешок с желе. Рук нет, вместо рук какие-то раздутые перчатки.

На столе будто проваливаешься. Глаза видят, что летишь вверх, а всё равно кажется, что – вниз, вниз… чуть зажмуриться – и вот оно, падение, колодец бездонен.

Звёзды чёрные. Небо белое. Потому что день. Ночью наоборот.

Двигатель включается сам. Нос выше… и туда, в белое небо. Лежишь на спине.

Сзади кто-то есть, но не повернуть головы.

Выше.

Пятьдесят. Сто. Двести. Четыреста. Километров, чего же ещё? Словно рвёшь слой за слоем прозрачную плёнку и видишь, как по ней от ударов разбегаются радужные круги. На миг всё замирает, а потом ты оказываешься по ту сторону.

Девятьсот. Полторы тысячи.

Вот она, Луна.

Цвета оплавленного кирпича. Дырки, дырки, трещины…

Огибаем. На обратной стороне Луны – лёд. Глыбы, горы льда. Так вот почему вчера не мог найти Антарктиду…

На огибании разгон, потом ещё подработать мотором, пока гравиполе Земли не стало рыхлым. И теперь впереди Венера – следующая цель.

Рядом кто-то ходит. Пока долгий перелёт, можно встать, размяться, попить чайку.

Пустой и длинный коридор, как в купейном вагоне. Все спят, наверное. На окнах чёрные занавеси, чуть колышутся. Чай должен быть в бойлере.

Петька взял кружку, пошёл на тепло. Коридор начал изгибаться. Он оглянулся, чтобы запомнить, из какой двери вышел. На ней была табличка: «ул. Марко Поло, 44, Париж». Не забыть бы…

У окна впереди стоял высокий человек и, отодвинув занавеску, что-то внимательно рассматривал за окном, припав глазами к окулярам большого микроскопа. Спина человека была странно знакомая. Петька подошёл вплотную. Человек не шелохнулся. Петька тронул его рукой за плечо. Под рукой зашуршало. Человек как-то странно осел, Петька заглянул за его плечо – вместо лица у человека был голый череп, надетый глазницами на трубы окуляров. Шуршание нарастало, в костюме что-то сыпалось, стучало…

Петька пошёл дальше, правда, стараясь не совсем отворачиваться от этого странного мертвеца.

Ага, вот открытая дверь и за ней бойлер. Пылающая топка, очень жаркая, над ней – водомерное стекло, в котором что-то мечется, прыгает… Петька открыл кран, оттуда зафыркало, потом полился кипяток. В кружку, вроде бы небольшую, вошло почти ведро кипятка. Балансируя ею, Петька огляделся по сторонам. Напротив двери громоздилась сколоченная из тёмных досок стойка, отполированная множеством прикосновений. На крышке её стояли тарелки, полные крошечных бутербродиков – с заветренным сыром, высохшей колбасой и рыбой, с какой-то чёрной массой… Петька взял один, понюхал. Бутербродик ничем не пах. Откусил – как будто кусочек очень рыхлого мела.

Нет, здесь ловить нечего…

Петька осторожно вышел в коридор. Мертвеца уже не было. Валялись какие-то совершенно истрёпанные пыльные тряпки, из окна торчали трубы окуляров. Хотелось заглянуть в них, но Петька не решился. Микроскоп мог быть чем-то вроде визибла – вон как прокрутило мужика…

Наверное, уже пора обратно.

Обратный путь до двери с надписью «ул. Марко Поло, 44, Париж» оказался много дальше, чем от неё. Такое случалось и раньше, так что Петька не удивился. Но за дверью не было его пилотского кресла, а начиналась очень узкая улочка, обступленная разноцветными, хотя и одинаково тёмными домиками с высокими стрельчатыми окнами и маленькими балкончиками на уровне второго-третьего этажей. На высоком крыльце сидел высокий худой старик и курил трубку.

– О, чёрт… – пробормотал Петька. – Же не саис пас се куе же доис фаире, а враи дире…

– Вон там, чуть подальше, – старик ткнул чубуком трубки. – Красный дом с вывеской «Венера». Там найдёшь. Не удивляйся…

Дом с вывеской «Венера» и двумя красными фонарями над дверью оказался действительно близко. Петька толкнул дверь и вошёл. В крошечной прихожей стояли пианино и кадка с серой от паутины пальмой. Между пианино и кадкой начиналась узкая крутая лестница, ведущая на второй этаж. Балансируя тяжёлой горячей кружкой, Петька стал подниматься…

* * *

– Я ведь не умею по-настоящему читать мысли и заглядывать в сны, – сказала Римма. – Только ощущать – и ещё разговаривать с другими Свободными. Мальчику что-то снится, посмотри – глаза под веками так и бегают… и дышит, как волк…

– Ему хочет присниться полёт к звездам, – сказал Антон, быстро сев в кровати. – А я не позволяю.

Голос Антона был какой-то странный, незнакомый, и лицо – чужое. Некрон медленно встал, правой ягодицей ощущая нагретое тельце ПСМа в заднем кармане.

– Кто вы? – тихо спросил он.

– Зовите меня Бэр. Я – император.

– Простите?

– Император. Им-пе-ра-тор. Правда, в изгнании. В бегах. В эмиграции. Вы, как я понял, имеете отношение к реальной власти на этой планете…

– Отпустите мальчика, – сказала Римма напряжённым, на грани взвизга, голосом. – Это… грязно.

Антон с долгим вздохом бессильно лёг – словно из него выпустили воздух.

– Тогда давайте говорить через вас, – сказал, приподнимаясь, Петька. И тоже лёг.

– Хорошо, – сказала Римма. Повернулась к Некрону. Лицо её за несколько секунд сменило несколько выражений: изумления, испуга, боли, пустоты… Потом оно стало насмешливым и чуть высокомерным.

– Так лучше? – спросила она.

Некрон сглотнул.

– Лучше было бы лицом к лицу… – он остановился, не зная, что сказать ещё.

– Не всё сразу. Я ведь скрываюсь не просто так. И – на всякий случай: надеюсь, вы уже поняли, что я продемонстрировал далеко не всё, на что способен?

– Да. Поняли. И похоже, для демонстрации своих возможностей вы убили девятерых мальчиков?

– Простите? Вы это про японцев? Да они живее нас с вами! Я подсунул им мой старый кораблик – думаю, там сейчас весело… Раньше чем через неделю они не вернутся.

Некрон вдруг осознал, что стоит. Он нашарил позади себя стул и опустился на него. Стул скрипнул.

– Так, – сказал он медленно. – Вы держите в руках что-то вроде гранаты, намекая, что можете применить её против нас. Вы от кого-то скрываетесь. И вдруг идёте на риск, привлекая наше внимание. Это значит?..

– Это значит, что времени почти не осталось. Я рассчитывал, что его будет побольше. Но расчеты имеют свойство рушиться в самый неподходящий момент.

– Не осталось времени – до чего?

Римма – или император Бэр – взглянул (взглянула) в глаза Некрона, и тот испытал мгновенный и жестокий испуг – как человек, вдруг оказавшийся над бездной…

– До полной гибели всерьёз, – проговорил император медленно и раздельно, и Некрон не сразу опознал цитату. – Мне необходим прямой непосредственный выход на ваше руководство – на тех, кто по-настоящему принимает решения. Возможно, удастся что-то сделать. Успеть сделать.

– Я должен владеть хотя бы минимумом информации, – сказал Некрон.

– Разумеется, – сказал император. – Как вы уже знаете…

…Как Некрон знал, и знал давно, в Галактике и отчасти за её пределами уже около миллиарда лет существовала организованная общность обитаемых миров, которую земляне – с подачи марцалов – называли Империей. Некоторое время назад – какое точно, сказать невозможно, потому что именно время выступило в качестве переменной величины, – Империя была разрушена космическим катаклизмом неизвестной природы: пространственные и временные координаты многих звёздных систем как бы поменялись местами, и обитаемые планеты оказались заброшены в далёкое будущее, при этом переместившись и в пространстве. Поскольку перемещаться от планеты к планете за разумное время можно только тогда, когда тебе известны все её координаты, то понятно, что такой сдвиг изолировал пострадавший мир надолго, если не навсегда. Многие из переместившихся планет в этой изоляции погибли, но кто-то сумел выжить, развиться, вновь – с огромным трудом – наладить связи. Уже более трёхсот планет вновь собрались вместе, обзавелись центральным правительством и провозгласили себя преемниками и продолжателями той, распавшейся, Империи – которую во избежание путаницы стали именовать Архипелагом. Казалось бы, жизнь продолжается, но…

Катаклизм, разрушивший Архипелаг, не прекратился. Он и не может прекратиться, потому что такова его природа: время и пространство повсеместно и всевременно пересекаются и непрерывно превращаются одно в другое. И это происходит как обвал, как лавина: одно событие влечёт за собой следующие, те – ещё и ещё … Потом всё затихает – до следующего обвала. В таком вот обвалоопасном месте и оказался расположен центр Архипелага – но кто же тогда мог это предвидеть?

Однако были места, катаклизмом не затронутые совсем или почти. Они тоже медленно, но восстановили связи, разорвавшиеся было после исчезновения столичных планет, администрации, почти всего флота… И есть планеты, до которых он докатился только что…

Невозможно объяснить, почему, но эти недавно переместившиеся планеты достижимы как из вселенной Архипелага, так и из нынешней посткатастрофической вселенной.

Через такую планету попал на Землю и бежавший от заговорщиков молодой император Бэр, коронованный, но свергнутый собственным дядюшкой, которого поддержало Сообщество… ну, это что-то вроде парламента…

Да-да, раз Некрон ещё не понял сам: он, Бэр – император древней Империи, известной сегодня как Архипелаг. И, разумеется – он вправе претендовать на нынешний престол, который сейчас вообще непонятно кому принадлежит.

Но главное не в этом. Очень похоже на то, что нынешняя Империя пронюхала о существовании миров-ворот. Она активно ищет их. И нет никаких сомнений в том, как она ими распорядится.

(До того: 30 декабря 2014 года. 

План, который Коты начали готовить сразу после того, как стало известно об исчезновении первых групп шен-тейр, то есть инженеров, обслуживающих недавно построенные, отремонтированные или модифицированные корабли – примерно полгода назад, – был прост, как мяв: захватить одного из капитанов тех имперских кораблей, которые своих инженеров-эрхшшаа потеряли. После чего аккуратно взять стервеца когтями под горлышко и спросить: а где именно и при каких таких обстоятельствах?..

Ответы, полученные по официальным каналам, кратко и невнятно гласили: "в результате несчастного случая", "пропали без вести" и даже "не явились на борт" – чего вообще не могло быть, потому что не могло быть никогда.

Впрочем, как объяснил Рра-Рашт, доверия к имперским официальным каналам у котов не было ни малейшего. Империя манипулировала информацией без каких бы то ни было ограничений. В каком-то смысле ложь была первоосновой её существования.

А коты лгать практически не могли. Могли – с большим трудом – о чем-то умалчивать. Свойственная им мощная эмпатия просто-напросто делала ложь бессмысленной. Этот навык у них не развивался: как можно врать, если твой визави тут же понимает, что ты лжёшь? Имперцы же в подавляющей массе своей ни эмпатами, не телепатами не были – и, скорее всего, именно поэтому к самим этим способностям относились крайне отрицательно, а носителей всячески третировали: и эрхшшаа, и Свободные были для них опасными дикарями, – правда, с одними приходилось сжав зубы работать вместе, зато других можно было беспредельно гнать, травить и презирать.

Как при таком отношении к себе котам удалось создать в Империи шпионскую сеть – ведомо только им самим. Санька специально не задавал вопросов: спинным мозгом понимал, что Рра-Рашт откровенно расскажет ему обо всём, а потом, если дело вдруг пойдёт криво, из него самого начнут вытряхивать содержимое мозгов уже совсем другие существа. И тогда лучше знать как можно меньше…

Он сразу и попросил Рра-Рашта – давать только самую необходимую и самую конечную информацию, без намёка на то, откуда она взялась. Рра-Рашт подумал и согласился. Впрочем, сказал он чуть погодя, тех, кого готовят работать с имперцами, специально учат говорить не всё – и даже говорить то, чего нет. Это сложно, не все могут. Один из ста. Он смог, причем на отлично.

И тех, кто исчез или погиб, – тоже так готовили?

Разумеется. Непременно.

Санька задумался.

Эмпатия в жизни котов играла огромную роль, он это знал. Как правило, котята рождались парами, мальчик и девочка, брат и сестра – и у них сразу возникала глубочайшая связь, настолько сильная, что, если почему-то умирал один, второй тоже не выживал. Как правило. Именно благодаря нарушению этого правила, спасению котёнка Кеши, и возникла огромная симпатия между землянами и эрхшшаа. Санька втайне страшно гордился, что пусть не стоял, но хотя бы лежал без сознания у самого корня этой дружбы. Кешу буквально выдрала из лап смерти Вита – вроде как будущая Санькина тётушка, потому что в неё по уши втюрился дядя Адам, – а Кеша тут же вытащил Саньку из состояния, хуже которого вообще трудно что-то придумать… Стоп, сказал себе Санька, стоп, назад, не вспоминать, не сметь. Стоп.

Он вытер пот запястьем и укололся о щетину. Надо снова побрить голову. Чтобы никто не видел, что щетина наполовину седая.

"А молодого звеньевого

несут с седою головой…"

Так вот, эмпатия. В жизни котов. Да…

Потом у них возникает связь с родителями – тоже почти такая же мощная, как с близнецом. Потом ещё с кем-то. У котов по этому принципу строятся семьи. Рра-Рашт говорил, что взаимная глубокая эмпатия в зрелом возрасте преходяща, возникает и пропадает – поэтому семьи у эрхшшаа обычно держатся лет десять-двадцать, а потом распадаются и создаются заново. Но важно не это, а то, что первоначальная связь брата с сестрой и детей с родителями – держится всю жизнь. Они чувствуют друг друга, как бы далеко ни находились. Этим путём не передаётся осмысленная информация – а только простейшие эмоции: счастье, спокойствие, холод, страх… И ещё они всегда узнают, что их близкий умер. И испытывают горе. И по родственной сети известие распространяется по всей обитаемой вселенной, потому что котов где только нет…

Разумеется, Рра-Рашт собрал все доступные сведения о том, что «слышали» родственники погибших накануне той минуты, когда ощутили, что их «второго», или ребёнка, или родителя больше нет на свете. И оказалось – ничего особенного, ничего запоминающегося. Это указывало на почти мгновенную смерть без предупреждения. В этом Санька почему-то сомневался – интуитивно, беспричинно. Котов застали врасплох? – в это он не верил. Другое дело, если те, погибшие, соблюдали что-то вроде радиомолчания. Не выдавать себя – их ведь специально учили. И отбирали наиболее способных…

Санька не знал, имеет ли вообще смысл рассуждать на эту тему, если точно и конкретно пока не известно вообще ничего. Но всё равно рассуждал.

Они, то есть двое землян, Санька и Маша, марцал Барс и шестеро котов, – висели в пространстве уже восемь суток невдалеке от исполинской, почти две тысячи километров в диаметре, кучи очень рыхлого снега, иначе именуемой протокометой. Звезда, вокруг которой эта комета как бы вращалась, виднелась вдали сварочно-яркой точкой. Рра-Рашт считал, что комета ещё ни разу не приближалась к своему центральному светилу.

С одной стороны, комета служила кораблику Рра-Рашта, «Неустрашимому», маскировочным тентом – от тех, с кем встречаться не следует. С другой – видимым издали (не глазками, конечно, а гравилокаторами) ориентиром для тех, кого ждали. Уже долго. Дольше назначенного срока.

До соседней звезды, на орбите которой находилась имперская региональная космическая база транспортных кораблей, было чуть больше двух суток крейсерского полёта – то есть без рискованных прыжков на очень большой скорости и со сверхъестественной точностью, что доступно только считанным пилотам-асам. Рра-Рашту, например. Все пять искомых кораблей отстаивались там, и этому нашлось лишь одно разумное объяснение: их ремонтировали, причём своими силами, без привлечения эрхшшаа.

Невооружённым глазом звезда была еле видна. Конечно, она была красным карликом, чуть меньше Проксимы, но тем не менее…

План операции был таков: зафрахтовать один из кораблей, управляемых теми, нужными, капитанами. Улететь на нём. Подальше. И тогда уже делать всё, что потребуется.

По очевидным причинам коты не должны были «светиться» в деле, и фрахтователем выступал Барс, играющий роль богатого негоцианта с одной из отдалённых планет Империи. При нем должны были состоять Санька в качестве личного секретаря и двое агентов Рра-Рашта с планеты, вокруг которой вращалась база, в качестве компаньонов. Они должны были привезти необходимые документы и ещё какие-то вещи, необходимые для того, чтобы личность, полномочия, намерения и финансовые возможности Барса не вызвали сомнений.

Пока что Санька за компанию с Барсом постигал основы языка и культуры планеты О-Ни-Тээ, с которой они якобы происходили, а Маша, готовясь к предстоящим следственным действиям, изучала языки имперской столицы Тангу – в основном каанский и тегу; их принято было худо-бедно знать во всех мирах, входящих в Империю. У эрхшшаа имелось что-то вроде учебных фильмов с хитрой приладой, отключающей забывание. Когда Шарра, дочка Рра-Рашта, помогавшая Саньке и Барсу освоиться с новой для них техникой, сказала, что за первый день они освоили полторы тысячи слов и идиом, а во второй, разогнавшись – больше трёх тысяч, Санька не поверил, но оказалось, что так оно и есть. Уже на следующий день они набрали лексическую норму среднего жителя О-Ни-Тээ. Ещё два дня ушло на всяческую историю с географией и подробности повседневной жизни. Потом пошли шлифовка и полировка. Целый день Санька привыкал к ошейнику с поводком – именно так полагалось ходить личным секретарям крупных негоциантов…

Агенты должны были прибыть позавчера. Однако пришёл только шифрованный сигнал задержки.

Рра-Рашт нервничал, и это было заметно. После получения такого сигнала он мог ждать пятьдесят часов, потом следовало уходить.

Он ждал уже шестьдесят, не снимая визибла, то есть категорически нарушая все и всяческие правила и инструкции…)